Во имя Господа и Владыки Иисуса Христа, Бога и Спасителя нашего, в царствование боговенчанных светлейших государей наших Флавиев, благочестивейшего Константина, богопоставленного великого государя, постоянного Августа и самодержца, в 27-й год его царствования и консульства его богомудрой кротости в 13-й, также богохранимых братьев его, Ираклия и Тиверия, в 22-й год, в 18-й день месяца марта, индиктиона 9-го, под председательством того же благочестивейшего и христолюбивого великого императора Константина, в судебной палате императорского дворца, так называемой Трулле, и по повелению его богомудрой светлости, присутствовали и слушали: Никита, славнейший бывший консул, патриций и магистр императорских оффиций; Феодор, славнейший бывший консул, патриций, начальник императорской свиты и помощник военачальника Фракии; Сергий, славнейший бывший консул, патриций; Павел, славнейший бывший консул, патриций; Юлиан, славнейший бывший консул, патриций и военный логофет; Константин, славнейший бывший консул, патриций и куратор императорского дома Ормизды; Анастасий, славнейший бывший консул, патриций и исправляющий должность начальника императорской стражи; Иоанн, славнейший бывший консул, патриций и квестор; Полиевкт, славнейший бывший консул; Фома, славнейший бывший консул; Павел, славнейший бывший консул и правитель восточных областей; Петр, славнейший бывший консул; Леонтий, славнейший бывший консул и доместик императорского стола.
Собрался также святой и вселенский собор, созванный по императорскому повелению в сем богохранимом царствующем городе, а именно: почтеннейшие пресвитеры Феодор и Георгий и почтеннейший диакон Иоанн, представители святейшего и блаженнейшего Агафона, архиепископа древнего Рима; почтеннейший и святейший Георгий, архиепископ сего великого Константинополя, нового Рима; боголюбезный пресвитер и инок Петр, местоблюститель престола великого города Александрии; благочестивый пресвитер и инок Георгий; почтеннейший апокрисиарий Феодор, местоблюститель иерусалимского престола; Иоанн, епископ города Порта, Абунданций, епископ города Патерна, Иоанн, епископ города Ригия, представители 125-ти почтеннейших епископов святого собора древнего Рима, что́ засвидетельствовано собственноручными подписями епископов в их послании к благочестивейшему императору Константину: благочестивый пресвитер Феодор, местоблюститель боголюбезного архиепископа равеннского Феодора; Иоанн, епископ фессалоникский; Василий, епископ города Гортины критской; Филалиф, епископ Кесарии каппадокийской; Феодор, епископ ефесский; Сисинний, епископ Ираклии фракийской; Платон, епископ Анкиры галатийской; Георгий, епископ кизический; Марин, епископ сардийский; Петр, епископ никомидийский; Фотий, епископ никейский; Иоанн, епископ халкидонский; Иоанн, епископ сидский; Феодор, епископ мелитинский; Иустин, епископ тианский; Алипий, епископ гангрский; Киприан, епископ клавдиопольский; Полиевкт епископ Мир ликийских; Феодор, епископ Ставрополя карийского; Исидор, епископ родосский; Сисинний, епископ Иераполя фригийского; Макровий, епископ Селевкии исаврийской; Георгий, епископ Визии фракийской; Григорий, енископ митиленский; Сергий, епископ силимврийский; Андрей, епископ мефимнский; Феогний, епископ кийский; Епифаний, епископ евхаитский; Георгий, епископ камулианский; Антоний, епископ илэпский; Генесий, епископ анастасиопольский; Платон, епископ киннский; Феодор, епископ прэнетский; Иоанн, епископ даскилийский; Феодор, епископ Юстиниаполя гордского; Феодор, епископ верисский; Стефан, епископ Ираклии понтской; Лонгин, епископ тиосский; Дометий, епископ пруссиадский; Соломон, епископ кланейский; Георгий, епископ косский; Дмитрий, епископ тинский; Георгий, епископ кантанский; Иоанн, епископ Лаппы; Евлалий, епископ зенонопольский; Константин, епископ далисандский; Феодор, епископ олвийский; Феофан, пресвитер и игумен досточтимой обители сицилийской, именуемой Байя; Георгий, пресвитер и инок находящейся в древнем Риме обители Рената; Конон и Стефан, пресвитеры и иноки находящейся в том же древнем Риме обители, именуемой Арсикийский дом; Анастасий, пресвитер и инок оратории досточтимой константинопольской патриархии.
Когда славнейшие патриции и консулы, также почтеннейшие и боголюбезнейшие епископы воссели по порядку в той судебной палате Трулле, и когда на средину положено было святое и неповрежденное евангелие: Константин, боголюбезнейший архидиакон здешней святейшей кафолической и апостольской великой церкви Божией и первенствующий из боголюбезнейших Нотариев святейшего архиепископа константинопольского, сказал: «ваше благочестие и вселенский собор помните, что в предыдущее собрание происходило чтение остальных свидетельств, заключающихся в кодексе, представленном Макарием и Стефаном, что они сличались с книгами святых отцов, находящимися в досточтимой патриархии сего царствующего города, и вы знаете силу их, и что вашим святым собором было сказано, чтобы в следующее заседание происходило чтение и сравнение с книгами досточтимой здешней патриархии свидетельств, представленных уже стороною апостольского престола древнего Рима, и что кроме того Петр, боголюбезнейший епископ никомидийский, и Феодор, боголюбезнейший епископ мелитинский, и Соломон, боголюбезнейший епископ кланейский, и Антоний, боголюбезнейший епископ ипэпский, а также и Георгий, боголюбезнейший диакон и хартофилакс, и Дионисий, боголюбезнейший диакон и канцеллярий, и Анастасий, благочестивейший диакон и нотарий, экдик кораблей, и Анастасий, пресвитер и инок, и Георгий инок, обещали подать вашему святому и вселенскому собору подтвержденные клятвою изложения своей православной веры: о чем и представляем на благораспоряжение».
Благочестивейший император Константин и святой собор сказали: «пусть будет прочтено то, что уже сделано». И было прочтено.
Благочестивейший император Константин и святой собор сказали: «выслушавши свидетельства, представленные Макарием и Стефаном, мы узнали сделанные ими пропуски в этих свидетельствах, затемняющие и сливающие все домостроительство вочеловечения Господа Иисуса Христа, истинного Бога нашего. Мы помним также, как и Петр, боголюбезнейший епископ никодимийский, и Соломон, боголюбезнейший епископ кланейский, и Антоний, боголюбезнейший епископ ипэпский, и Феодор, боголюбезнейший епископ мелитинский, а также и Георгий, благочестивейший диакон и хартофилакс, и Стефан, благочестивейший диакон и канцеллярий, и Дионисий, диакон и канцеллярий, и Анастасий, благочестивейший диакон и нотарий, экдик кораблей, и Анастасий и Георгий, почтеннейшие иноки, обещали в другое (заседание) подать этому святому и вселенскому собору подтвержденные клятвою изложения своей православной веры. Но по порядку следует прежде вынести на средину находящийся под печатию кодекс отеческих свидетельств, принесенный стороною апостольского престола древнего Рима, для прочтения его и сравнения с книгами досточтимой патриархии сего богохранимого и царствующего города». И кодекс этот был принесен запечатанным.
И когда он был распечатан, Петр, боголюбезнейший диакон и нотарий святейшего архиепископа константинопольского, взял покрытую по местам золотом подлинную книгу, принесенную из сосудохранилища здешней святейшей великой церкви, а Соломон, боголюбезнейший диакон и нотарий того же святейшего архиепископа константинопольского, стал читать вышеупомянутый кодекс свидетельств, заглавие которого следующее: «свидетельства святых и уважаемых отцов, показывающие, что два хотения и два действия в Господе и Боге и Спасителе нашем, Иисусе Христе».
Святого Льва, папы римского, из второго послания его к императору Льву, начинающегося словами: «я помню свое обещание».
«Итак, если что-либо принял Христос во времени, то Он принял это по человечеству, к которому присовокупилось то, чего оно не имело. Ибо по божественному могуществу, Сын без всякого различия имеет все, что имеет Отец, и что́ в образе раба Он получил от Отца, то́ Он сам даровал, будучи в образе Божием. Так по образу Божию Он и Отец едино суть (Иоан. 10, 29), а по образу раба Он не пришел творить волю свою, но волю пославшего Его (Иоан. 6, 39): по образу Божию: якоже Отец имать живот в себе, тако даде и Сынови живот имети в себе (Иоан. 26), а по образу раба: прискорбна есть душа моя даже до смерти (Матф. 26. 38)».
Это свидетельство было сличено с вышеупомянутою книгою сосудохранилища и оказалось согласным.
Равным образом было прочитано из того же кодекса свидетельство святого Амвросия, епископа медиоланского, из второй книги (λο’γου) его к императору Грациану, начинающейся словами: «но может быть, думаю посредством предыдущей книги»: «итак Он принимает мое хотение, принимает и скорбь мою. Я смело говорю: скорбь, потому что проповедую крест. Мое это было хотение, которое Он назвал собственным, потому что Он принял мою скорбь, как человек, и как человек Он говорил, а потому и сказал: не яко же Аз хощу, но якоже Ты (Матф. 26, 39) хощеши. Скорбь, принятая Им за мои страсти, моя, потому что никто не радуется, когда готовится умереть. Мне Он сострадает, со мною скорбит, и мне соболезнует. Итак, за меня и во мне страдал не имевший никогда повода страдать за самого себя. Итак, Ты, Господи, терпишь не свои язвы, но мои, не свою смерть, но нашу немощь. Пророк сказал, что Ты о нас болезнуешь и мы вменихом Тя, Господи, быти в труде, так как Ты болезнуешь не за Себя, но за меня (Ис. 53, 4). И что удивительного, если проливавший слезы об одном страдал за всех? Что удивительного, если пред своею смертию скорбит Тот, кто прослезился, намереваясь воскресить Лазаря? Но и там привела Его в слезы любовь сестры, участием которой затронуто было человеческое чувство, и здесь глубочайшее расположение Его производит дела домостроительства, чтобы, как смертию Его уничтожена смерть всех и язвою Его исцелены наши язвы, так и скорбию Его были устранены наши печали. Итак, Он колеблется как человек и смущается как человек: не могущество и не божество Его смущается, но смущается душа, и смущается потому, что Он принял человеческую слабость, и потому еще, что Он принял душу страстную. Потому что Бог, поколику Он был Богом, не мог ни смущаться ни умирать. Потому-то Он и говорит: Боже, Боже мой, вскую Мя еси оставил (Матф. 27, 46). Итак Он говорит это как человек, носящий наши скорби, потому что мы, находясь в опасности, думаем, что мы оставлены Богом. Как человек Он смущается, как человек и плачет, как человек и распинается. Потому-то и сказал апостол, что (иудеи) распяли плоть Христа (1Кор. 1, 23). И в другом месте апостол Петр говорит: Христу пострадавшему плотию (1Петр. 4, 1). Итак, плоть страдала, потому что божество свободно от смерти, а тело подвергается страданию по закону человеческой природы». Это свидетельство также было сличено с древнейшею харатейною книгою, находящеюся в библиотеке досточтимой патриархии этого богохранимого и царствующего города, и оно оказалось согласным.
Еще было прочитано из того же кодекса свидетельство того же святого Амвросия из шестой книги толкований его на евангелие от Луки. Оно читается так: «когда Он сказал: не моя воля, но твоя да будет (Матф. 26, 39), то свою собственную волю Он отнес к человеку, а волю Отца к божеству. Потому что человеческая воля временна, а божеская вечна». Это свидетельство было сличено с харатейною книгою, написанною латинскими буквами, принесенною стороною апостольского престола древнего Рима, а переводил его Константин, боголюбезнейший пресвитер и экдик здешней святой великой церкви и латинский грамматик, и оно оказалось согласным.
Еще было прочитано из того же кодекса свидетельство святого Иоанна, епископа константинопольского, из второго слова его к тем, которые оставили собрание, начинающегося словами: «Опять конские ристалища»: «опять припомните эти слова (мои), потому что помнить их полезно будет любящим молиться. Он (Иисус Христос) заранее указал предателя и предсказал бегство всех (апостолов) и смерть свою. Потому что говорит: поражу Пастыря (Матф. 26, 31). Предсказал, что (апостол Петр) отречется от Него, и когда и сколько раз, все (предсказал) с точностью. И после всего этого, давши достаточное доказательство того, что Он наперед знает имеющее случиться, отходит в сторону и молится. И они (еретики) говорят, что эта молитва есть (дело) божества, а мы говорим, что она (дело) домостроительства. Итак судите и пред славою самого Единородного ни о ком не произносите пристрастного мнения. Потому что, хотя меня судят и друзья (люди одного со мною звания), но я прошу и молю, чтобы суд был неподкупный, чтобы он не обнаруживал ни ко мне приязни, ни к ним вражды. Потому что и из этого слишком ясно, что молитва не есть (дело) божества; Богу следует воздавать поклонение, так как (дело) Бога принимать молитву, а не возносить ее. Но так как они (еретики) не имеют стыда, то я из самых слов молитвы попытаюсь показать вам, что все это есть дело домостроительства и плотской немощи. Потому что когда Христос говорит что-нибудь уничиженное, то в этом случае говорит (в Нем само) уничиженное и слабое, так что самая чрезмерность уничижения в сказанном может убедить даже того, кто любит попротиворечить, что слишком не гармонируют эти слова с этим несказанным и неизглаголанным существом. Итак, перейдем к самым словам молитвы. Отче, аще возможно есть, да мимоидет от Мене чаша сия. Обаче не якоже Аз хощу, но якоже Ты (Матф. 26, 39)». И немного дальше: «Спроси еретика, страшится ли и сомневается ли, боится ли и скорбит ли Бог? И если он скажет: да! то оставь его совсем и смотри на него так же низко, как на диавола, даже ниже, чем на этого (последнего), потому что и диавол не осмеливается сказать этого. Если же (еретик) скажет, что ничто из этого недостойно Бога, то скажи: значит, Бог и не молится, так как без этого неуместно будет и прочее, если бы это были слова Бога. Потому что эти слова показывают не только печаль, но и два хотения, одно другому противные, одно – Сына, а другое – Отца. Потому что изречение: не якоже Аз хощу, но якоже Ты, есть изречение Того, кто это (именно) показывает. Но они никогда не были согласны с этим, и когда мы говорим, что выражение: Аз и Отец едино есма (Иоан. 10, 29) сказано относительно могущества, они говорят, что оно сказано относительно хотения, утверждая, что у Отца и Сына одно хотение. Итак если одно хотение у Отца и Сына, то как же Он говорит здесь: обаче не якоже Аз хощу, но якоже Ты? Потому что, если это было сказано по божеству, то здесь оказывается некоторое противоречие, и отсюда происходит много неуместного; но если это сказано по плоти, то сказанное имеет смысл, и отсюда не происходит ничего предосудительного. Потому что нежелание умереть плотью не заключает в себе ничего достойного порицания, так как оно свойственно природе, а Он обнаруживал все свойственное природе исключая греха, и в большом изобилии, чтобы заградить уста еретиков. Итак, когда Он говорит: аще возможно есть, да мимоидет от Мене чаша сия (Матф. 26, 39) и: обаче не якоже аз хощу, но якоже Ты (Матф. 26, 39), то этим Он показывает не что другое, как то, что Он действительно облечен плотью, которая боится смерти. Потому что ей свойственно и бояться смерти, и раскаиваться, сомневаться и скорбеть. Он то оставляет ее (плоть свою) необитаемою и лишенною собственного могущества, чтобы, показавши слабость ее, уверить и в (действительном) существовании (ее) природы, то скрывает ее (плоть), чтобы ты научился, что Он был не просто человек. Потому что, как можно было бы подумать это, если бы Он во всем обнаруживал человеческие свойства, так (напротив), если бы Он постоянно совершал божеское, сделалось бы невероятным учение о домостроительстве. Поэтому-то Он и разнообразит и перемешивает слова и дела (т. е. божеские и человеческие), чтобы не дать повода болезни и безумию ни Павла самосатского, ни Маркиона и Манихея. Поэтому-то Он и предсказывает имеющее быть как Бог, и опять сомневается как человек». Это свидетельство было также сличено с книгою, находящеюся в составе библиотеки досточтимой патриархии этого богохранимого и царствующего города, и оно оказалось согласным.
Еще было прочитано из того же кодекса свидетельство того же святого Иоанна, архиепископа константинопольского, из толкования его на текст евангелия от Матфея, где говорится: и пришед к учеником, и обрете их спящих (Матф. 26, 40). Оно читается так: «как врачующие тело добровольно переносят при этих врачеваниях боль, не как желательную, но как необходимую по причине исходящего от нее здоровья, так и Спаситель, хотя смерть сама по себе такова, что ее надобно было избегать, и хотя Он уже отрекся от нее, но все-таки великодушно претерпел ее, чтобы многими способами оказать пользу людям посредством этого домостроительства. Потому что Он не только приготовил нас быть свободными от всякого греха, принесши (за нас) искупление, но и вполне удостоверил (нас) в истине общего воскресения, показавши тело свое, как начаток воскресения от мертвых. А может быть и то, что если бы Он не высказал нежелания принять смерть, то подумали бы, что Он принял ее с охотою, но вследствие отважности и по безумию. Ныне же, высказавши в молитве нежелание принять ее, Он (тем самым) показал чрезмерность постигающих Его зол. Итак, сказавши: да мимоидет чаша сия, Он присовокупил: обаче не якоже Аз хощу, но якоже Ты (Матф. 36, 39). Этим Он показывает, что Он имеет свое хотение и что Он всегда хотение Отца предпочитает своему и во всем хотение Отца ставит выше своего, соглашается с Ним и показывает, что Он согласен с Его хотением». Это свидетельство было также сличено с харатейною книгою, находящеюся тоже в библиотеке здешней досточтимой патриархии, и оказалось согласным.
Еще было прочитано из того же кодекса свидетельство св. Афанасия, архиепископа александрийского, из слова о Троице и воплощении, начинающегося словами: «Те, которые (вознамерились) злохудожно (разуметь) божественные Писания». Оно читается так: «и когда говорит: Отче, аще возможно есть, да мимоидет от Мене чаша сия (Матф. 26, 39): обаче не моя воля, но твоя да будет (Лук. 22, 42), дух бо бодр, плоть же немощна (Матф. 26, 41), показывает сим две воли: человеческую, свойственную плоти, и божескую (свойственную Богу); и человеческая, по немощи плоти, отрекается от страдания, а божеская Его воля готова на оное. И как Петр, услышав о страдании, убоялся и сказал: милосерд Ты, Господи, Господь же, укоряя его, говорит: иди за Мною, сатано: соблазн ми еси, яко не мыслиши яже Божия, но человеческая (Матф. 16, 13), так разумеется и здесь. В подобии человечестем быв, отрекается от страдания как человек; но как Бог, непричастный страданию по божеской сущности, с готовностью приял страдание и смерть. Посему-то не бяше мощно держиму быти Ему смертию»103. Равным образом и это свидетельство было сличено с книгою, находящеюся в составе библиотеки здешней досточтимой патриархии, и оказалось согласным.
Еще было прочитано из того же кодекса свидетельство святого Григория, епископа нисского, из книги опровержений, написанной против еретика Аполлинария, начинающейся так: «Хорошим бы началом (для нашего слова) мог быть»... Оно читается так: «но они смущаются, говорит он, смущением неверующих. Это нас он поносит, называя смущающимися и неверующими беспрекословно внимающих евангельскому гласу, который вещает: Отче, аще возможно есть, да мимоидет от Мене чаша сия: обаче не моя воля, но твоя да будет (Матф. 26, 39. Лук. 22, 42). К этим словам он прибавляет свои такого рода: «и не помнят они, говорит, что здесь речь идет о собственном изволении не человека от земли, как они думают, но Бога, сшедшего с небеси». Кто придумал бы сказать подобное? Говорю не о ком-либо из них, дознанных еретиков, но думаю, что и сам отец нечестия и лжи не выдумает для богохульства чего-либо более ужасного сравнительно с тем, что́ сказано. Понимает ли этот сочинитель то, что́ он говорит? Бог, нисшедший с неба, отвергает собственное изволение божества и не хочет идти на дело, которого Он хощет? Итак, воли Отца и Сына разделились? Как же у обоих воля будет общею? Как при различии изволений будет открываться тождество Их естества? Ибо совершенно необходимо, чтобы хотение было сообразно с естеством, как негде говорит Господь: не может древо добро плоды злы творити, ни древо зло плоды добры творити (Матф. 7, 18). А плод естества есть произволение, так что у благого естества произволение благое, а у злого – злое. Посему если у Отца и Сына плод воли различен, то по необходимости должно признать, что и естество обоих различно. К чему же он восстает на Ария? Почему не присоединяется к Евномию, который, разделяя естество Отца и Сына, рассекает вместе с естеством и хотение, и этим преимущественно доказывает различие Их существа, отсекая вместе с тем у (Сына, как у) низшего пред высшим, самое понятие божественности. Сказанное им повторим опять: «они не помнят, говорит он, что здесь речь идет о собственном изволении не человека от земли, как они думают, но Бога, сшедшего с небеси». О каком изволении говорит сочинитель? О том, исполнения которого не хочет Господь, говоря Отцу: не моя воля, но твоя да будет (Лук. 22, 42). Понимает ли Аполлинарий, в какое противоречие впадает его речь? Приближается страдание, и пока еще не приступил предатель со множеством (народа), в то время и происходит сие моление. Кто же молится: человек, или Бог? Если он думает, что молящийся есть Бог: то усматривает в Нем немощь, одинаковую с человеческою. И какой же он Бог, когда в Себе не имеет ничего доброго, но нуждается в высшей помощи? Далее, как Божество осуждает собственное изволение? Добро или зло было то, чего Он хотел? Если добро, в таком случае зачем не приводится к концу (то, чего Он желал)? А если зло, то какое у Божества общение со злом? Но, как сказал я, (сочинитель) не понимает, что его речь впадает в противоречие. Ибо если изречение: не моя воля, но твоя да будет, принадлежит единородному Богу, то сия речь, по некоему противоречию, вращается сама в себе и не имеет никакой твердости. Потому что нежелающий исполнения своей воли желает конечно того самого, чтобы не исполнилось то, чего желает. К какому же концу будет вести такое моление: хочу, чтобы не исполнилось то, чего хочу. Очевидно, моление превратится в противоречие желаемому, и слушающий такую молитву должен будет придти в затруднение по отношению к тому и другому (смыслу молитвы). Что́ бы Он ни сделал, но исход молитвы всегда будет не согласен с хотением молящегося. Исполнить волю молящегося? Но Он молится, чтобы не было того, чего желает. Не исполнить желаемого? Но молящийся желает, чтобы было Ему то, чего Он не желает; так что, как ни принять моление, оно не будет иметь определенного смысла, противореча самому себе и само себя разрушая. Для таких затруднений, представляемых речию, может существовать одно разрешение – истинное исповедание тайны, а именно, что страх страданий составляет принадлежность человеческой немощи, как и Господь говорит: дух бодр, плоть же немощна (Матф. 26, 41), а подъятие страдания, по домоcтроительству, есть дело Божия хотения и могущества. Итак поскольку иное – хотение человеческое, а иное – хотение божеское: то усвоивший Себе наши страсти одно говорит как человек, – то, что свойственно немощи естества; а другое за тем речение присовокупляет как восхотевший, для спасения людей, привести в исполнение высокое и достойное Бога хотение, превысшее (хотения) человеческого. Сказав: не моя (воля), Он означил сим словом (хотение) человеческое; а прибавив: твоя, указал на общение со Отцом Его собственного божества, у которого по общению естества нет никакого различия в изволении; ибо, говоря о воле Отца, сам означил и волю Сына. А сия воля состоит в том, что Он всем человеком хощет спастися и в разум истины приити (1Тим. 2, 4), что́ могло исполниться не иначе, как чрез попрание смерти, которая была преградою для жизни. А смиренные речения, выражающие человеческий страх и состояние (страха), Господь усвояет Себе, дабы показать, что Он имел истинно нашу природу, чрез приобщение (нашим) немощам, заверяя действительность своего человеческого естества»104 Это свидетельство было также сличено с харатейною книгою, находящеюся в библиотеке здешней досточтимой патриархии, и оказалось согласным.
Еще было прочитано из того же кодекса свидетельство того же святого Григория из четвертой главы созерцания об (устроении) человека, читающееся так: «ибо душа прямо показывает в себе царственность и возвышенность и великую далекость от грубой низости тем самым, что она, не подчиняясь, свободно, самовластно располагает своими желаниями»105.
Еще было прочитано из того же кодекса свидетельство того же святого Григория из тридцать пятой главы сочинения, направленного против Евномия, начинающейся словами: «Не было так, как он думал». Оно читается так: «совершенно необходимо согласиться и исповедовать, что и (человеческое) естество имеет свое собственное произволение, и если (в нем), по природе, было что-либо неодинаковое (с естеством божественным), то неодинаковы должны быть и хотения (того и другого). А когда то и другое достаточно имеет силы, то ни то ни другое не остановится выполнить свое хотение». Это свидетельство также было сличено с харатейною книгою, находящеюся в библиотеке здешней досточтимой патриархии, и оказалось согласным.
Еще было прочитано из того же кодекса свидетельство святого Иоанна, архиепископа константинопольского, из беседы его на слова: Отче, аще возможно есть, да мимоидет от Мене чаша сия (Матф. 26, 39), начинающейся словами: «Глубокую рану».... Оно читается так: «впрочем этого еще не довольно, но и по пришествии, чтобы не считали события призраком, Он удостоверяет в этом деле не одним только появлением, но в течении продолжительного времени, и прошедши все человеческое. Ибо не прямо входит Он в человека совершенного (и полного), но во чрево Девы, так что потерпел и ношение во чреве, и рождение, и питание молоком, и возрастание, и продолжительностью времени и различием всех возрастов удостоверил в истине события. И этим не ограничивается удостоверение, но, облекшись плотью, Он попускает ей и терпеть недостатки природы, и алкать и жаждать, и спать и утомляться; наконец, и шествуя на крест, Он попускает ей испытать свойственное плоти. Потому и капли пота истекали из нее, и ангел явился укреплять ее, и печалится и скорбит; ибо прежде, нежели Он сказал те слова, Он говорил: „душа моя смутилась» и: „прискорбна есть душа моя до смерти« (Матф. 26, 38). Если при всех этих действительных событиях злые уста диавола чрез Маркиона понтийского и Валентина и Манихея персянина и многих других еретиков решились низвратить учение о домостроительстве, и распространить некоторую сатанинскую молву, будто Христос и не воплощался, не облекался плотию, но это было только видением, призраком, представлением и обольщением, несмотря на то, что об этом свидетельствуют Его страдания, смерть, погребение, алчба; то если бы ничего такого не было, не гораздо ли более диавол посеял бы этих преступных мыслей нечестия? Посему Он, как алкал, как спал, как утомлялся, как ел, как пил, так просит избавить Его и от смерти, показывая свое человечество и немощь природы, которая не может без страдания лишиться настоящей жизни. Подлинно, если бы Он не говорил ничего такого, то еретик мог бы сказать: если Он был человеком, то Ему надлежало и испытать свойственное человеку. Что же именно? То, чтобы, приближаясь к распятию на кресте, страшиться и скорбеть и не без скорби лишаться настоящей жизни; ибо в природу вложена любовь к жизни настоящей. Посему Он, желая показать свое истинное облечение плотию и удостоверить в истине этого домостроительства, с великою ясностью обнаруживает свои страдания»106. Это свидетельство также было сличено с пергаментною книгою, находящеюся в библиотеке здешней досточтимой патриархии, и оказалось согласным.
Еще было прочитано из того же кодекса свидетельство того же святого Иоанна Златоустого из 81 беседы толкований его на евангелие от Матфея, начинающейся словами: „Тогда прииде с ними Иисус» (Матф. 26, 36). Оно читается так: «и в некотором отдалении от них молился так: Отче мой, аще возможно есть, да мимоидет от Мене чаша сия: обаче не якоже Аз хощу, но якоже Ты. И пришед ко учеником, и обрете их спящих, и глагола Петрови: тако ли не возмогосте единаго часа побдети со мною? Вдите и молитеся, да не внидете в напасть: дух убо бодр, плоть же немощна (Матф. 26, 39–41). Не без причины Он обращается особенно к Петру, тогда как и другие ученики также спали; но (говорит это), чтобы и этим упрекнуть его за то, о чем я выше сказал, потому что и другие сказали то же, что́ и он сказал: так, когда Петр сказал: аще ми есть и умрети с Тобою, не отвергуся Тебе (Матф. 26, 35), тогда, говорит (евангелист), такожде и вси ученицы реша (Матф, 26, 35). Затем Он обращается ко всем и обличает их слабость, потому что те, которые прежде этого решались умереть с Ним, теперь, когда Он скорбел, не могли бодрствовать и участвовать в Его скорби, но побеждены были сном. А сам Он молился для того, чтобы это дело (страдание) не показалось обольщением. И пот истекал из Него для того же, чтобы еретики не сказали, что скорбь Его есть дело обольщения; для того же пот (истекал) в виде капель крови и явился ангел для подкрепления Его и было много других признаков страха, чтобы кто-либо не сказал, что это слова ложные; поэтому-то Он и молился. Итак словами: аще возможно (да мимоидет) Он показал человеческое (естество), а словами: обаче не якоже Аз хощу, но якоже Ты, показал (естество), преданное добродетели и разумное, научая (нас) повиноваться Богу, несмотря на противодействие природы. А так как малосмысленным не довольно показать одно только лицо, то Он присовокупляет и слова. Опять так как недостаточно было одних слов, а требовались самые действия, то Он присовокупил и их к словам, чтобы самые рьяные противники поверили, что Он и соделался человеком и умер, потому что если некоторые не верят этому после того, как все это случилось, то тем более не поверили бы, если бы ничего этого не было»107. Это свидетельство также было сличено с харатейною книгою, находящеюся в библиотеке здешней досточтимой патриархии, и оказалось согласным.
Еще было прочитано из того же кодекса свидетельство его же (Иоанна Злат.) из 67 беседы второй книги толкования его на евангелие от Иоанна, начинающейся словами: «Сладостна настоящая жизнь». Оно читается так: „ныне душа моя возмутися: и что реку? Отче, спаси мя от часа сего (Иоанн. 12, 27). Так говорить (по-видимому) не следовало бы тому, кто (другим) советует идти на смерть, а особенно тому, кто (настоятельно) убеждает (на это). Но чтобы не сказали, что Ему легко любомудрствовать о смерти, когда Он сам недоступен для человеческих страданий, легко убеждать нас, когда Он сам вне опасности, – Он показывает, что и Он страшится смерти, и однако же для пользы (других) не отказывается умереть. Впрочем это дело домостроительства, а не божества. Поэтому Он говорит: ныне душа моя возмутися. А если это не так, то какая будет последовательность между этими словами и следующими: Отче, спаси мя от часа сего? И Он был так возмущен, что Он искал даже (Себе) избавления (от смерти)? О, если бы можно было избежать всех немощей человеческой природы. Но Я, говорит Он, не могу ничего сказать, прося себе избавления (от смерти); ибо сего ради приидох на час сей (Иоанн. 12, 27). Как бы так говорит Он: хотя смерть и приводит нас в трепет и смущение, но не будем же избегать ее, потому что надобно переносить то, чему следует быть. (Ведь и Я возмущен ныне, но) не говорю: спаси мя от часа сего, но что? Отче, прослави имя твое, хотя смущение заставляет меня говорить противное этому. Говорю: прослави имя твое, то есть, возведи же меня на крест. Этим Он ясно обнаруживает свойства человеческие и природу, которая не хочет смерти, но привязана к настоящей жизни, а также показывает, что Он не чужд был человеческих ощущений. Ибо как голод и сон не составляют преступления, так точно – и привязанность к настоящей жизни. Иисус Христос имел тело, только чистое от грехов, но не лишенное естественных потребностей; иначе оно не было бы и телом»108. Это свидетельство также было сличено с пергаментною книгою, находящеюся в библиотеке здешней досточтимой патриархии, и оказалось согласным.
Еще было прочитано из того же кодекса свидетельство святого Кирилла, архиепископа александрийского, из двадцать четвертой главы «Сокровищ», начинающейся словами: «Если кем-либо из других». Оно читается так: «своею смертью Спаситель упразднил (нашу) смерть. И как смерть не упразднилась бы, если бы Он не умер, так (было бы) и с каждою из плотских страстей. Потому что если бы Он не испытал страха, то и (наше) естество не освободилось бы от страха. Если бы Он не скорбел, то и оно никогда не освободилось бы от скорби. Если бы Он не возмущался и не боялся, то и оно никогда не освободилось бы от этих (страстей); и к каждому (факту жизни Спасителя), сделанному Им по-человечески, применяя это правило, найдешь, что во Христе обнаруживались плотские страсти не для того, чтобы они затем могли иметь такую же силу, как и в нас, но для того, чтобы обнаруженное было упразднено силою присущего плоти Слова, по изменении естества на лучшее». Это свидетельство было также сличено с харатейною книгою, находящеюся в библиотеке здешней досточтимой патриархии, и оказалось согласным.
Еще было прочитано из того же кодекса свидетельство его же из той же книги, читающееся так: «человеком соделалось Слово Божие не для того, чтобы опять делать и говорить (так, как это было прилично Ему) как Богу, до вочеловечения, но для того, чтобы часто и ради пользы домостроительства иное говорить по плоти и так, как (это прилично) человеку. Когда эта тайна имеет такую силу, то как неуместно было бы соблазняться, слыша, что Он говорит (что-либо) так, что это более прилично человеку? Ибо Он говорит и как человек, говорит и как Бог, потому что Он имеет власть на то и другое. Посему как человек Он сказал: ныне душа моя возмутися, а как Бог: опять область имам положити ю (душу мою) и область имам паки прияти ю (Иоанн. 10, 18). Смущаться свойственно плоти, а иметь власть положить и снова принять душу есть дело свойственное силе Слова. Итак, когда Он говорит что-либо как Бог, хотя и кажется человеком, то не будем соблазняться, но будем размышлять о присущем телу Слове; так равно если Он что либо говорит как человек, то также не будем соблазняться, имея в виду, что Он ради нас соделался человеком, и говорит то, что́ прилично человеку». Это свидетельство таким же образом было сличено с тою же книгою, и оказалось согласным.
Еще было прочитано из того же кодекса свидетельство того же святого Кирилла из учения против Юлиана, третьей книги, двенадцатой главы, начинающейся словами: «Конечно противник старается».... Оно читается так: «но так как, если бы Он не восхотел того, что́ было нежелательно (само по себе), то Он совсем и не страдал бы; впрочем Он по необходимости показывает, что Он не хочет того, что́ служит бесчестием для переносящего, как я сказал это выше; а в то же время (Он показывает, что) Он и хочет этого, так как это полезно всем. Отречение от чаши заключает в себе и нежелание, а добровольное желание пострадать выражено в следующих словах к Отцу: обаче не моя воля, но твоя да будет (Лук. 22, 42). Итак, говорится, что Бог и Отец соблаговолил, а Сын, так сказать, согласился плотью претерпеть смерть для премудрых целей домостроительства, (то есть), чтобы, как говорят, восстав из мертвых, упразднить смерть и низложить тление и оправдать поднебесную». И немного далее: «итак размысли, как Он сделал желательным для Себя то, что́ (само по себе) было нежелательно, потому что служило беcчестием тому, кто переносил это, только бы воскресить то, что́ Ему было дано, то есть, нас. Итак Он претерпел смерть, презревши беcчестие, как пишет божественный Павел. Это страдание для Него было нежелательно, насколько оно касалось слабости человеческих чувств; однако ж, хотя оно и много заключало в себе беcчестия, но все-таки оно было и желательно, так как оно было принято ради Бога. Он, кажется, (готов) перенести все, чего только пожелают верующие в Него, только бы спасти многих. Каждый хорошо видит это и из евангельских повествований». Это свидетельство также было сличено с пергаментною книгою, находящеюся в библиотеке здешней досточтимой патриархии, и оказалось согласным.
Еще было прочитано из того же кодекса свидетельство его же из одиннадцатого тома толкования на евангелие от Матфея, читающееся так: «потому что, если и не совсем и не вполне желательно было Ему то, что́ случилось, то все-таки, ради спасения и жизни всех, Он восхотел претерпеть на кресте страдание. (Это Он сделал) потому, что Он видел, ясно видел, какие имели произойти отсюда улучшения, и что это служит к обновлению человеческой природы, и что собственно своею кровию Он приобретает ее для Бога и Отца. А если бы Он не сделал страдания желательным для Себя, хотя оно (само по себе) было для Него очень нежелательно, то что за причина была бы Ему молиться и говорить: Отче, аще возможно есть, да мимоидет от Мене чаша сия (Матф. 26, 39)»? Его же из двенадцатого тома: «хотя боязнь пострадать и находится в Нем по причине того, что есть в Нем человеческого, но она ослабляется силою и крепостию присущего Слова. Ибо посмотри, как этим отвержением обнаружилось в Нем то, что́ свойственно человеку, а неизменное божественное тотчас возблистало, потому что Он сказал небесному Отцу: обаче не якоже Аз хощу, но якоже Ты (Матф. 26, 39). И это Он говорит так, как свойственно человеку, ибо, поколику Он есть Бог, Он не вне воли Отца, а лучше сам Он есть воля Бога Отца, так как в премудрости находится и воля Отца, а премудрость есть Сын. А что Единородный называется и волею Отца, это показывает божественный псалмопевец, говоря: Господи, волею твоею подаждь доброте моей силу (Псал. 29, 8), потому что во Христе всякое подаяние благ небесных от Бога Отца. Впрочем, если едина и единосущна святая Троица, и в Ней одно разумеется божество, то каким образом была бы не одна и та же воля у Отца и Сына и Святого Духа? Итак, весьма сообразно с состоянием унижения и свойственно человеку Он тихо трепещет смерти, которая противна природе и вошла в нее чрез проклятие, но как Бог Он тотчас же презирает ее и говорит: не якоже Аз хощу, но якоже Ты (Матф. 20, 39)». Эти два свидетельства также были сличены с харатейною книгою, находящеюся в библиотеке здешней досточтимой патриархии, и оказались согласными.
Еще было прочитано из того же кодекса свидетельство того же святого Кирилла из четвертой книги толкования его на евангелие от Иоанна, начинающейся следующими словами: «Так как Он снисшел с неба». Оно читается так: «особенно же Он утверждал, что не абсолютно и не просто во всяком смысле (ὐπο’θεσις), даже и не во всяком деле, не вполне и не совершенно Сын имеет собственную волю, но говорит, что Он, как Бог, предусматривая наши немощи в деле, определенном для доставления, как я вижу, свободы тебе, соблюдает волю Отца. Но Он нежелаемое переносит и делает желаемым ради нас. Я разумею страдание на кресте, желательное конечно и для Родителя, как я уже сказал. Можно видеть также и тотчас присоединенное объяснение и ясно показанное основание, по которому Он, как сам Он сказал, отказывается от собственной воли, а исполняет волю Отца. Се же есть, говорит Он, воля Отца, да все, еже даде Ми, не погублю от него, но воскрешу е в последний день (Иоанн. 6, 39). А что страдание на кресте для Единородного представляется нежелательным и вместе желательным, это уже ясно показано. Будем же и впредь подвергать эту истину тщательнейшим исследованиям, дозволяя себе эту роскошь ради ищущих истины».
Его же из того же слова: «итак ты, человек, нисколько не соблазняйся, когда слышишь, что (Иисус Христос) говорит: яко снидох с небесе, не да творю волю мою, но волю пославшего Мя (Иоанн. 6, 38). Мы снова повторяем здесь то, что́ было сказано в начале относительно дела определенного и ясного; об этом-то деле Христос и произнес вышеприведенное изречение. Потому что Он говорит это, научая (нас), что умереть за всех Ему было желательно, так как этого хотело божественное естество Его, а вместе и нежелательно по причине крестных страданий и поколику это касалось плоти, имеющей отвращение от смерти. Слово наше сделалось уже слишком длинно; но нам следует еще из самой природы вещей показать, что Христу Спасителю, поколику Он был человек, нежелательно было пострадать на кресте. Итак мы говорим, что делом иудейского безумия было то, что Христос был наконец совсем распят, и это непременно должно было быть совершено теми, которые уже вполне развили в себе подобную дерзость, напрактиковавшись в этом из того, что было сделано ими против святых пророков и бывших в то время святых. А так как подпавшее смерти иначе не возможно было опять восстановить к жизни, если бы единородное Слово Божие не соделалось человеком, а, соделавшись человеком, Оно должно было пострадать, то поэтому Оно и сделало нежелательное желательным». Эти два свидетельства также были сличены с харатейною книгою, находящеюся в библиотеке здешней досточтимой патриархии, и оказались согласными.
Еще было прочитано из того же кодекса свидетельство того же святого Кирилла из восьмой книги того же толкования, начинающейся следующими словами: «Мария же приемши литру мира» (Иоанн. 12, 3). Оно читается так: «усматривай же опять из этого, как человеческое естество легко смущается и скоро приходит в ужас, а божественное и неизреченное Его могущество остается непобедимым и несокрушимым и имеет в виду только приличную Себе силу. Потому что вкравшееся воспоминание о смерти старается устрашить Иисуса (Христа), а божественное могущество тотчас утишает пробужденную страсть и сейчас же преобразует в несравненное дерзновение то, что было подавлено ужасом. Итак, будем думать, что и во Христе Спасителе свойственное человеку пробуждается двумя и притом необходимыми способами. Потому что надобно было непременно, чтобы посредством всего этого Он не воображаемо и призрачно, но скорее естественно и истинно явился человеком, рожденным от жены, носящим все свойственное человеку, исключая одного только греха. Смущение и ужас суть естественные наши страсти, но они далеки от того, чтобы считать их за грехи. И притом свойственное человеку во Христе проявляется с пользою, (то есть) не для того, чтобы проявившееся укреплялось и получало новую силу, как и в нас, но для того, чтобы оно, проявившись, уничтожалось могуществом Слова, с переходом в первом Христе естества в некоторое лучшее и божественное состояние. Так, а не иначе должен был перейти и на нас самих этот способ врачевания». Его же из десятой книги того же толкования, начинающейся словами: „Имеяй заповеди моя и соблюдаяй их« (Иоанн. 14, 21): «как Он (Иисус Христос) единосущен своему Отцу, также точно имеет и одно с Ним хотение, потому что в одном существе конечно одно и хотение и одно намерение, а разногласия нет никакого». Его же из двенадцатой книги толкования, начинающейся словами: «А что Сын по естеству есть Бог»: «когда со стороны нечестивых иудеев были употреблены все роды нечестия против Христа, и когда наконец не осталось ничего, что́ могла бы обнаружить несказанная жестокость, тогда плоть (Его) опять терпит в конце концов нечто свое и естественное, потому что она томится жаждою, будучи истощена многоразличными ударами. Потому что сильные боли возбуждают жажду, каким-то врожденным и несказанным огнем иссушая находящуюся внутри влагу и какими-то жгучими подступами воспламеняя внутренность страждущего. Всемогущему Богу Слову не трудно конечно было бы отклонить это от своей плоти: но Он, как прочее благоволил потерпеть добровольно, так и это переносит по добровольному изволению. И потому-то Он просил пить». Эти три свидетельства также были сличены с харатейными книгами, находящимися в библиотеке здешней патриархии, и оказались согласными.
Еще было прочитано из того же кодекса свидетельство святого Епифания, архиепископа кипрского, из сочинения «Панарий», из шестьдесят девятой книги, написанной против ариоманитов и начинающейся словами: «Тем, которые стоят за Мелетия». Оно читается так: «итак словоохотники, подпрыгивая, как будто бы нашедши доказательство к ниспровержению врага, тотчас обращаются (к нам), говоря: видишь, что Он (Иисус Христос) имел нужду в помощи (со стороны) ангелов? ибо Его укреплял ангел, потому что Он скорбел; а не знают они того, что если бы всего этого не было и если бы Он не сказал: не моя воля, но твоя да будет (Лук. 22, 42), и если бы Он не печалился, и если бы у Него не вытекал из тела пот, то пришествие Его во плоти показалось бы призраком, и, значит, манихеи и маркионисты справедливо воспевали бы, что пришествие Его во плоти есть дело представления фантазии, а ничуть не имеет в основании действительного факта. Но, охраняя нашу жизнь, Он все это всецело принял с целию домостроительства; а потому, как имеющий некоторые свойственные человеку страдания, Он не иносказательно, но совершенно истинно сказал: не моя воля, чтобы показать истинную субстанцию плоти, и чтобы обличить тех, которые говорят, что Он не имел человеческого ума, а также обличить тех, которые не говорят, что Он имел тело. Потому что всякое божественное слово, находясь среди сынов тьмы, обличает тьму и освещает сынов истины. Итак, заметь, сколько полезного заключается в этом слове. Из беcтелесных не вытекает пот, а потому появлением пота Он показал, что Он имеет истинную плоть, а не призрачную. Плоть, соединенная с божеством, но не имеющая ни души, ни ума, не обнаруживает скорби; а потому, когда Он скорбел, то тем самым показал, что Он имел вместе и душу и тело и ум, откуда и происходила скорбь. И опять, сказавши: не моя воля, по твоя, показал, (что Он имеет) ум истинно человеческий, но безгрешный». Это свидетельство также было сличено с харатейною книгою, находящеюся в библиотеке здешней досточтимой патриархии, и оказалось согласным.
Еще было прочитано из того же кодекса свидетельство святого Григория, епископа назианзского, из второго слова о Сыне, начинающегося словами: «(так как ухищренные) твои доводы и сплетения умозаключений». Оно читается так: «в седьмых считай речение, что Сын сошел с небеси, не да творит волю свою, но пославшего (Иоанн. 6, 18). Если бы сие сказано было не самим Снисшедшим, то мы ответили бы, что слова сии были произнесены от лица человека, не какого разумеем мы в Спасителе (Его хотение, как всецело обоженное, не противно Богу), но подобного нам, потому что человеческая воля не всегда следует, но весьма часто противоречит и противоборствует воле Божией. Ибо так понимаем и слова: Отче, аще возможно есть, да мимоидет от Мене чаша сия: обаче не якоже Аз хощу, но да превозможет воля твоя (Матф. 26, 39); да и невероятно, чтобы Христос не знал, что́ возможно и что́ нет, и чтобы стал противополагать одну волю другой. Но поскольку это речь Восприявшего (что́ значит слово снисшедый), а не воспринятого, то дадим следующий ответ: сие говорится не потому, что собственная воля Сына действительно отлична от воли Отца, но потому, что нет такой воли, и смысл, заключающийся в словах, таков: «не да творю волю мою: потому что у Меня нет воли, отдельной от твоей воли, но есть только воля общая и Мне и Тебе. Как божество у Нас одно, так и воля одна»109. Это свидетельство также было сличено с пожелтевшею пергаментною книгою, находящеюся в библиотеке здешней досточтимой патриархии, и оказалось согласным.
Еще было прочитано из того же кодекса свидетельство святого Кирилла, архиепископа александрийского, из двадцать четвертой главы книги «Сокровища», начинающейся словами: «Если кем-либо из случившихся». Оно читается так: «когда Он является боящимся смерти и говорящим: аще возможно есть, да мимоидет от Мене чаша сия (Матф. 26, 39), то опять здесь нужно разуметь то, что Слово Божие носило боящуюся смерти плоть, само же никоим образом не подвергалось страданию. Ибо Он сказал Отцу: не якоже Аз хощу, но якоже Ты, и не потому, что сам, как Слово и Бог, боялся смерти, но потому, что старался до конца исполнить домостроительство; ибо такова была воля Отца. Он мог и не хотеть смерти, потому что плоть но природе отвращалась от смерти. Итак, научая, что человеческая (Его) природа не заботится о том, что́ свойственно ей самой, а старается исполнить то, чего хочет Бог, говорит, как свойственно человеку: не якоже Аз хощу, но якоже Ты. Поэтому-то, кажется, и присовокупил: дух бодр, плоть же немощна (Матф. 26, 41)». Это свидетельство также было сличено с харатейною книгою, находящеюся в библиотеке здешней досточтимой патриархии, и оказалось согласным.
Еще было прочитано из того же кодекса свидетельство того же святого Кирилла из четвертой книги толкования на евангелие от Иоанна, начинающейся словами: «Яко снидох с небесе (Иоан. 6, 38)». Оно читается так: «отсюда ты поймешь, каким это образом для Христа Спасителя было нежелательно (принять) страдание на кресте, чего Он хотел и ради нас и ради благоволения Бога Отца. Потому что, имея вознестись к Нему, Он обращается к Богу с этими размышлениями, как бы в виде молитвы говоря: Отче, аще возможно есть, да мимоидет от Мене чаша сия: обаче не якоже Аз хощу, но якоже Ты (Матф. 26, 39). А что Слово было Бог бессмертный и нетленный и даже по естеству жизнь, и что Оно не знало страха смерти, это, я думаю, всем слишком известно. И потому Он, как находящийся во плоти, решился претерпеть то, что́ свойственно плоти, и, находясь уже в преддверии (смерти), – изъявлять страх пред смертию, чтобы явиться истинным человеком. Поэтому-то Он и говорит: аще возможно есть, да мимоидет от Мене чаша сия. Если возможно, говорит, Отче, чтобы Я, не претерпевши смерти, доставил жизнь подпавшим смерти, – если умрет смерть, не ожидая моей смерти, конечно по плоти, то да мимоидет, говорит, чаша сия. Но так как, говорит, это не может быть иначе, то пусть будет не якоже Аз хощу, но якоже Ты. Видишь ли, как немощное естество человека в самом Христе находит то, что́ свойственно ему? (Видишь ли, как) ради соединившегося с ним Слова оно возвышается до дерзновения, приличного существу божественному, и обнаруживает помышление обновленное, так что можно подумать, будто оно руководится не собственным хотением, но скорее последует божественному указанию и приходит к тому, к чему приводит нас закон Создателя? Что, говоря это, мы поступаем справедливо, этому научись из того, что дальше следует: дух убо, говорит Он, бодр, плоть же немощна (Матф. 26, 41). Потому что Христос конечно знал, что казаться боящимся смерти и чувствовать пред нею страх далеко не согласуется с приличным Богу достоинством. Поэтому-то Он представил весьма горячую апологию сказанному. Видишь ли, как смерть, нежелательная для Христа по плотскому Его составу и ради происходящего от нее беcславия, была однако ж желательна для Него, поколику вела, по благоволению Отца, к концу желанному для всего мира, то есть, спасению и жизни всех?» Это свидетельство так же было сличено с харатейною книгою, находящеюся в библиотеке здешней досточтимой патриархии, и оказалось согласным.
Еще было прочитано из того же кодекса свидетельство святого Афанасия, архиепископа александрийского, из слова о воплощении против Аполлинария, начинающегося словами: «Таков у благочестивого (неослабный) обычай». Оно читается так: «когда Бог созидал вначале Адама, ужели врожденным соделал ему грех? Какая же нужда была в заповеди? Почему осудил его согрешившего? Почему Адам до преступления не знал доброго и лукавого? Когда Бог создал для нетления по образу своего присносущия, того сотворил Он по естеству безгрешным и по воле свободным»110. Это свидетельство было также сличено с пожелтевшею пергаментною книгою, находящеюся в библиотеке здешней досточтимой патриархии, и оказалось согласным.
Еще было прочитано из того же кодекса свидетельство святого Августина, епископа иппонийского, из пятой книги против пелагианиста Юлиана, читающееся так: «что такое движение души, если не движение природы? Ибо душа без сомнения есть природа; отсюда хотение есть движение природы, потому что оно есть движение души». Это свидетельство было также сличено с книгою, написанною латинскими буквами, а переводил его Константин, благочестивейший пресвитер и экдик здешней святейшей великой церкви и латинский грамматик, и оно оказалось согласным.
Еще было прочитано из того же кодекса свидетельство святого Льва, папы римского, о действиях, из послания его к Флавиану, архиепископу константинопольскому, начинающегося словами: «Прочитавши письмо». Оно читается так: «как Бог не изменяется, оказывая милосердие, так и человек не поглощается величием божественного достоинства, потому что каждое из двух естеств в соединении с другим действует так, как ему свойственно: Слово делает свойственное Слову, а плоть исполняет свойственное плоти. Одно из них сияет чудесами, другое подлежит страданию. И как Слово не отпало от равенства в славе с Отцом, так и плоть не утратила естества нашего рода. Потому что один и тот же есть и истинно Сын Божий и истинно Сын человеческий». Это свидетельство было также сличено с пергаментною книгою в серебряном переплете, находящеюся в сосудохранилище здешней святейшей великой церкви, и оказалось согласным.
Еще было прочитано из того же кодекса свидетельство того же святого Льва из второго послания его к благочестивейшему императору Льву, начинающегося словами: «Я вспомнил свое обещание». Оно читается так: «итак, хотя в одном Господе Иисусе Христе, истинном Сыне Божием и (сыне) человеческом, Слово и плоть составляют одно лицо, которое нераздельно и неразлучно имеет общие действия: однако ж должно уразумевать качества самых действий и созерцанием чистой веры усматривать, к чему нужно относить уничижение плоти и к чему высоту божества». И немного далее: «и наконец если бы Господь не имел могущества Слова, то Он не исповедал бы, что Он равен Отцу, а если бы Он не имел истинного тела, то Он не сказал бы, что Отец больше Его. Поэтому вселенская вера принимает то и другое, а также то и другое защищает. Она, согласно исповеданию блаженного апостола Петра, верует, что един Христос – Сын Бога живого – и человек и Слово. Итак, хотя с того времени, когда Слово во чреве Девы соделалось плотию, не было никакого разделения между тем и другим образом, и в течении всего возрастания телесного во всякое время совершались действия одного лица, однако ж все то, что совершалось нераздельно, мы никоим образом не смешиваем, но по свойству дел узнаем, что́ которому принадлежит образу». Это свидетельство было также сличено с тою же пергаментною книгою в серебряном переплете, находящеюся в сосудохранилище здешней святейшей великой церкви, и оно оказалось согласным.
Еще было прочитано из того же кодекса свидетельство святого Иустина философа и мученика из изложения веры, какое он сделал относительно правильного исповедания. Оно начинается словами: «Достаточно против иудеев и язычников», и читается так: «как силу света, поколику свет один, никто не будет отделять от тела, способного к принятию света, но, разделяя их мысленно, он узнает естество, которому принадлежит это действие. так и в единородном Сыне Божием никто не будет отделять никакого действия от единого сыновства, но умом поймет естество, которому принадлежит то, что́ совершается». Это свидетельство также было сличено с харатейною книгою, находящеюся в библиотеке здешней досточтимой патриархии, и оказалось согласным.
Еще было прочитано из того же кодекса свидетельство святого Иоанна, архиепископа константинопольского, из слова его на (день) апостола Фомы и против ариан. Оно начинается словами: «Повинуясь закону Церкви», и читается так: «услышавши это, я очистил душу от неверия, оставил колеблющиеся мысли, принял ум верующий, с радостию и трепетом коснулся тела, перстами открыл и око души и наконец убедился, что (в И. Христе) два действия». Это свидетельство также было сличено с пергаментною книгою, которая была принесена стороною апостольского престола древнейшего Рима, и оказалось согласным.
Еще было прочитано из того же кодекса свидетельство святого Григория, епископа нисского, из пятой книги против Евномия, начинающееся словами: «Относительно изречения апостола Петра». Оно читается так: «свойства божества и плоти в созерцании остаются неслитными до тех пор, пока каждое из них рассматривается само по себе; так мы говорим: Слово прежде век было, плоть же сотворена в последние дни: но никто не мог бы сказать наоборот, что или плоть предвечна, или Слово соделано в последние дни. Естество плоти страдательное, Слово же деятельное, и ни плоть не имеет всесозидающей силы, ни божество страдательности. Слово в начале было у Бога (Иоанн. 1, 1), а смерть испытал человек; и ни человеческое от века, ни божественное смертно. И все прочее таким же образом умосозерцается: не человеческое естество животворит Лазаря, и не бесстрастная власть плачет о лежащем во гробе; но слезы свойственны человеку, жизнь же свойственна истинной жизни; но человеческая нищета насыщает тысячи, и не всемогущая власть бежит к смоковнице. Кто утруждается от путешествия, и кто без труда составил целый мир словом? Что есть сияние славы (Евр. 1, 3), и что пронзается гвоздями? Какой зрак при страдании заушается, и какой от вечности прославляется? И без объяснения ясно, что удары относятся к рабу, в котором Господь, а почести к Господу, при котором раб; но чрез соединение и сродство то и другое делается общим, так что Владыка приемлет на Себя рабские раны, и раб прославляется Владычнею честью»111
Еще было прочитано из того же кодекса другое свидетельство его (св. Григория нисского), из двенадцатой книги тех же (опровержений Евномия), начинающейся словами: «Но посмотрим и на следующее за сим». Оно читается так: «а пока у произносящих нам таковые речения стоит узнать: особенностию божеского, или человеческого естества почитают то, что восходит и бывает видимым и познается прикосновением и еще кроме сего родственно людям по братству? Ибо если осязаемое и видимое и поддерживающее жизнь пищею и питием и однородное и братственное людям и прочее, усматриваемое в телесном естестве, – все это видят и в божестве, то пусть утверждают о единородном Боге и это, и приписывают Ему, что хотят, и действие хождения и местное перемещение, – что́ свойственно существам, ограничиваемым телом. Если же беседующий чрез Марию говорит с братиями, а Единородный не имеет братьев (ибо как сохранилась бы единородность при братьях?); если сказавший: дух (есть) Бог (Иоанн. 4, 24) сам же говорит ученикам: осяжите Мя (Лук. 24, 39), для того, чтобы показать, что осязаемо человеческое естество, а божеское неосязаемо; и сказавший: иду (Иоанн. 16, 28) означает сим местное перемещение, а объемлющий все, кем, как говорит апостол, создана быша всяческая и в ком вся состоятся (Кол. 1. 16–17), не имеет ничего в существующем вне себя, к чему бы могло быть какое-либо движение или перемещение (потому что движение не иначе может совершиться, как если перемещаемый предмет оставит то место, в котором был, и займет другое. А для того, что́ повсюду проницает, во всем существует, все обдержит и ничем из сущего не ограничивается, нет пустого места, куда бы могло переместиться, так как полнота Божества повсюду)»112.... Эти два свидетельства также были сличены с пожелтевшею пергаментною книгою, находящеюся в библиотеке здешней досточтимой патриархии, и оказались согласными.
Еще было прочитано из того же кодекса свидетельство того же (св. Григория нисского), из послания к Евстафию о святой Троице, начинающегося словами: «Хотя и всем нам». Оно читается так: «итак пусть покажут, посредством чего они узнали это изменение естества (в Иисусе Христе), потому что если бы возможно было созерцать самое естество божественное само в себе и из видимого определять, что в Нем есть своего и что чуждо Ему, то мы не имели бы нужды в словах и других доводах к уразумению того, что ищем. Но так как это естество выше понимания тех, которые иcследуют его, и мы посредством некоторых доводов составляем предположение о том, что убегает от нашего понимания, то нам совершенно необходимо руководиться действиями и таким образом приходить к иcследованию божественного естества. Итак, когда мы видим, что отличающиеся одно от другого действия, совершаемые Отцом и Сыном и Святым Духом, различны, то из разности действий усматриваем и действующие естества. Потому что невозможно, чтобы различное по природе было одинаково по виду действий: огонь никогда не производит холода, а кристалл (лед) не согревает; но при различии природ различаются между собою и происходящие от них действия».
Еще было прочитано из того же кодекса свидетельство его же (св. Григория нисского), из той же книги: «Божественное естество, в своей сущности, при всех изобретаемых именах, остается, как мы сказали, необозначенным. Изучая различные действия Его, мы научаемся (видеть в Нем) благодетеля, также благого и правосудного судью и все другое подобное; но естество действующего мы не можем узнать ни чрез что более, как только чрез созерцание действий. Итак, когда кто-нибудь определит смысл каждого из этих имен и самого естества, к которому относятся эти имена, то он неодинаковое значение придаст тому и другому. А что имеет различное значение, у того и естество различно». Эти два свидетельства также были сличены с пожелтевшею пергаментною книгою, находящеюся в библиотеке здешней досточтимой патриархии, и оказались согласными.
Еще было прочитано из того же кодекса свидетельство святого Кирилла, архиепископа александрийского, из приветственной речи, обращенной к благочестивейшему императору Феодосию, о правой вере, и начинающейся словами: «Славы же, находящейся у людей». Оно читается так: «итак мы говорим, что все Слово, сущее от Бога, соединилось всему, находящемуся в нас, человечеству. И тому, что́ в нас есть лучшего, то есть душе, Оно ни в каком отношении не дало предпочтения; Оно не возложило труд явления на одну плоть, но прекрасно совершало посредством обоих таинство домостроительства. Своею плотию Оно пользовалось как будто органом для дел плоти, и для телесных немощей, и для всего, что́ не заключает в себе ничего порочного; душою же своею Оно пользовалось для человеческих и невинных страстей. О Нем говорится, что Оно алкало, переносило и труды от продолжительных путешествий, и страх, и боязнь, и скорбь, и страдание, и смерть на кресте». Это свидетельство было сличено с пергаментною книгою святого третьего (вселенского), первого ефесского, собора, находящеюся в библиотеке здешней досточтимой патриархии, в которой содержится эта вышепоименованная приветственная речь, и оказалось согласным.
Еще было прочитано из того же кодекса свидетельство его же из тридцать второй книги «Сокровищ», читающееся так: «мы никак не допустим (мысли), будто Бог и творение имеют одно и то же естественное действие, чтобы созданному не приписать божественного существа, а также чтобы на место, приличное только тварям, не поставить того, что́ в Боге есть преимущественного. Что́ имеет неизменно одно и то же действие и силу, то́ по необходимости сохраняет и единство вида». Это свидетельство также было сличено с харатейною книгою, находящеюся в библиотеке здешней досточтимой патриархии, и оказалось согласным.
Еще было прочитано из того же кодекса свидетельство благочестивейшего императора Юстиниана из книги против несториан и акефалов, начинающейся словами: «Точный признак прямого и неизвилистого пути». Оно читается так: «но надобно сказать и то, что́ было сказано затем святым Львом и что́ они злословят. Когда он сказал, что «каждое из двух естеств в соединении с другим действует так, как ему свойственно: Слово делает свойственное Слову, а плоть исполняет свойственное плоти; одно из них сияет чудесами, другое подлежит страданию», то еретики тотчас вскочили и сказали: не должно говорить, что различны действия божества и человечества во Христе, но – одно действие. Но опять и это (они сказали), богохульствуя и безумствуя подобно Аполлинарию; потому что все святые отцы как учили нас верить, что в одном и том же (Иисусе Христе совмещались) страсть и бесстрастие, так они наставляли нас и исповедовать, что различны действия одного и того же Господа нашего Иисуса Христа. В особенности святой Кирилл, обличая говорящих, что одно действие у божества и человечества (во Иисусе Христе), в тридцать второй книге «Сокровищ» пишет следующее: «мы никак не допустим (мысли), будто Бог и творение имеют одно и то же естественное действие, чтобы созданному не приписать божественного существа, а также чтобы на место, приличное только тварям, не поставить того, что́ в Боге есть преимущественного». И святой Афанасий в четвертой книге на ариан пишет следующее: «мы по необходимости исследовали это предварительно, чтобы, если увидим, что Он органом своего тела что-либо совершает или говорит по-божески, то знали, что Он совершает это потому, что Он – Бог. И еще если увидим, что Он говорит или страдает по-человечески, то не оставались бы в неведении, что Он, нося плоть, соделался человеком в потому так делает». Итак, зная дело каждого (из естеств) и видя, что то и другое (и божеское и человеческое) делается одним (и тем же Иисусом Христом), мы правильно веруем, и никогда не впадем в заблуждение. Вот и из (свидетельств), представленных нам ныне из святых отцов, ясно показано, что различны действия божества и человечества в едином Господе нашем Иисусе Христе, и что об этом святой Лев учил согласно со всеми бывшими прежде его (отцами)». Это свидетельство также было сличено с пергаментною книгою, находящеюся в библиотеке здешней досточтимой патриархии, и оказалось согласным.
Еще было прочитано из того же кодекса свидетельство того же святого Юстиниана, из догматического послания его к Зоилу, святейшему патриарху александрийскому, начинающегося словами: «Получивши послание». Оно читается так: «итак один есть Христос, не уничтоживший различия естеств ради несказанного единения, – Слово, познаваемое умом, и человек, видимый (простыми глазами), потому что ни соединение не произвело слияния, ни различие находящихся в Нем сущностей не потребовало рассечения или разделения. Итак, видя чудеса Христовы, мы проповедуем Его божество, а видя страдания Его, мы не отрицаем Его человеческого естества, но как чудеса (были совершаемы) не вне плоти, так и страдания (были переносимы) не отдельно от божества. И удивительно, что Он был и страждущим и не страждущим: страждущим потому, что страдала собственная Его плоть и Он находился в этой плоти, а не страждущим потому, что Слово было бесстрастно, будучи по естеству Богом. И будучи само бесплотно, Оно находилось в страстной плоти, а эта плоть имела в себе бесстрастное Слово, уничтожающее немощи самой плоти. Каждое из этих естеств в соединении с другим делает то, что́ ему свойственно: Слово совершает то, что́ свойственно Слову, а плоть – то, что́ свойственно плоти. Этому учит и святой Кирилл в тридцать второй книге «Сокровищ», объясняя послание к римлянам: «мы никак не допустим (мысли), будто Бог и творение имеют одно и то же естественное действие, чтобы созданному не приписать божественного существа, а также чтобы на место, приличное только тварям, не поставить того, что́ в Боге есть преимущественного». Тот же святой отец тому же учит нас в послании к Феодосию; он говорит следующее: «итак мы говорим, что все Слово, сущее от Бога, соединилось всему, находящемуся в нас, человечеству. И тому, что в нас есть лучшее, то есть душе, Оно ни в каком отношении не дало предпочтения; Оно не возложило труд явления на одну плоть, но прекрасно совершало посредством обоих таинство домостроительства. Своею плотию Оно пользовалось как будто органом и для дел плоти, и для телесных немощей и для всего, что́ не заключает в себе ничего порочного; душою же своею Оно пользовалось для человеческих и невинных страстей. О Нем говорится, что Оно алкало, переносило и труды от продолжительных путешествий, и страх, и боязнь, и скорбь, и страдание и смерть на кресте. Хотя никто Его не принуждал, однако ж Оно само по Себе положило за нас душу свою, чтобы господствовать и над мертвыми и над живыми; плоть свою (Оно положило), чтобы принести истинно достойный дар во очищение плоти всех, душу же свою – во искупление души всех. Потому Он после и воскрес, будучи жизнию как Бог. Неприлично сказать, чтобы плоть, соединившаяся со Словом, когда-либо могла быть одержима тлением, или чтобы божественная душа (Иисуса Христа) была задержана во вратах ада. Она не была оставлена во аде, как сказал божественный Петр. Нельзя сказать, как мы уже говорили, что естество, не подлежащее смерти и ее разрушительной силе, то есть божество Единородного, восстало из недр земли. Не было бы ничего достойного удивления, если бы осталось во аде Слово Божие, силою божества и естеством удивительно и несказанно наполняющее все и вездеприсущее». Затем, продолжая речь, он говорит еще следующее: «(свойство) человеческой страсти умирать, а божественного действия – воскресать; являя это, Оно чрез то и другое познается у нас и (в мире, который) выше нас, как (истинный) Бог». Видишь ли, как этот досточтимый отец сообщает, что два естественные действия в одной ипостаси или в одном лице Христа, Бога нашего»? И немного далее: «затем ради нас соделавшийся человеком соделался видимым и осязаемым, и, посредством божественных и человеческих действий показавши, что Он существует в божестве и человечестве, Он дал нам познать, что, в чем Он нам открылся, из того и состоит. Так и святые отцы, исповедуя те и другие речения, то есть, относящиеся к божеству и человечеству, посредством каждого из них проповедуют неслитность и нераздельность (естеств) в домостроительстве великого Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа». Эти два свидетельства были также сличены с пергаментною книгою, находящеюся в библиотеке здешней досточтимой патриархии, и оказались согласными.
Еще было прочитано из того же кодекса свидетельство святого Ефрема, архиепископа антиохийского, из апологии, написанной им в защиту собора халкидонского и пятьдесят шестой главы сочинения святого Льва, начинающейся словами: «Что плоть непрестанно сохраняла». Оно читается так: «скажи же, сохраняя мысль свою чистою от всякой антипатии: было ли когда-либо после воплощения время, когда бы воплотившееся Слово – Бог не имело своей совершенной одушевленной плоти? Или, так как Оно ходило по волнам моря, то неужели ноги (Его) не сохраняли свойства человеческой природы? Но, добрейший, в человеческом естестве Христос Бог наш совершал сверхъестественное, тогда как собственная Его человеческая плоть от того не уничтожалась и не разрушалась. Притом же самый образ действия убеждает тебя исповедовать, что плоть сохранила свое естество. Хождение пешком и хождение на ногах, если только оно не произведение фантазии, очевидно, есть естественное дело наших ног, так что самый образ действия сильно говорит о сохранении плоти в первоначальных размерах. Такое хождение все называют телесным и чувственным. А хождение по морю – это было дело божества, действовавшего посредством человеческой плоти. Итак, если бы мы говорили, что это действие было совершено просто плотью, то непонятен был бы смысл совершившегося. Точно так же, как если бы мы одному божеству усвоили это хождение, приписывая ему шагание и ходьбу пешком. Ныне же, исповедуя, что воплотившийся Бог Слово совершил такое действие, мы последовательно говорим, что Он одно совершал по естеству плоти, а другое по причине высочайшего естества божества. Таким образом и здесь два действия. И это не потому, что это действие по причине ипостастного соединения, как возвещает Бог Слово, имело богоприличные свойства. Поэтому дерзко было бы сказать, что плоть не имела всех приличных ей свойств, но была неполная и несовершенная. Сказать это хуже, чем (сказать, что) ее совсем не было».
Еще было прочитано из того же кодекса свидетельство его же, из шестьдесят четвертой главы, читающееся так: «этот грамматик113 приводит (свидетельство) Афанасия великого из слова о домостроительстве воплощения или о явлении Бога Слова. (Этот святой отец) так излагает доказательства из Писания: «когда говорит: Отче, аще возможно есть, да мимоидет (от Мене) чаша сия (Матф. 26, 39): обаче не моя воля, но твоя да будет (Лук. 22. 42); дух убо бодр, плоть же немощна (Матф. 26, 41), показывает сим две воли: человеческую, свойственную плоти, и Божескую, свойственную Богу, и человеческая по немощи плоти отрекается от страдания, а божеская Его воля готова на оное»114. Итак отвечай нам: принимаешь ли ты это изречение, признаешь ли его за хорошее и, так сказать, вытекающее из самой истины, или ты отвергаешь его как какое-то ложное и бессмысленное? Но ты не скажешь, что Афанасий великий лжет. Как же ты, будучи последователем этого святого, говорящего, что два хотения, впоследствии скажешь сам себе, что рассекают Еммануила говорящие, что два естества в одной ипостаси? Итак, ясно, что где два хотения, из которых одно бодро и мужественно, а другое немощно, там в одном находятся различные естества. Никто не отважится говорить или представлять в своем воображении, чтобы одно и тоже естество и в одно и тоже время было бодрым и мужественным, а также было и называлось немощным. Невозможно, чтобы одно и то же естество имело и приобретало (качества) противоположные. Итак (дело) сводится к тому, что один и тот же не по (одному и) тому же естеству бодр и мужествен, а также и немощен, но в силу одного (естества) в нем обнаруживается свойство мужества, а в силу другого – изобличается свойственное немощи. Так что посредством всего (вышеизложенного) и из того, что́ показал святой отец, ясно, что Господь Христос имеет два естества, в которых Он существует и познается». Эти свидетельства также были сличены с харатейною книгою, представленною стороною апостольского престола древнего Рима, и оказались согласными.
Тогда Феофан, благолюбезнейший пресвитер и игумен обители Байя, вставши сказал: «представляю вашему благочестию и святому и вселенскому собору, что этот Ефрем, которого свидетельства только что прочитаны, был патриархом антиохийским, и что он возносится в священных диптихах здешней святейшей великой церкви».
Святой собор сказал: «истинно мы знаем, что этот святой Ефрем возносится в священных диптихах между святыми и уважаемыми отцами».
Еще было прочитано из того же кодекса свидетельство святого Анастасия, архиепископа антиохийского, из составленной им апологии в защиту книги святого Льва, (а именно) из шестидесятой главы, начинающейся словами: «Если кто-либо помнит то, что́ я сказал немного прежде». Оно читается так: «если Он (Иисус Христос) по-божески совершал то, посредством чего Его должно было познать как Бога, а то, посредством чего необходимо было увидеть в Нем истинного человека, делал по-человечески, то, очевидно, одно действие вполне принадлежит божественному естеству, а другое человеческому. Если эти действия различаются как одно и другое, как они и действительно существуют, то зачем обвинять кого-либо в том, что он различает их одно от другого, говоря о том и другом естестве (в Иисусе Христе)? Необходимо, как говорил Кирилл115, Богу воздавать то, что прилично Ему, а человечеству (приписывать) то, что должно. Не одно и то же то и другое (действие), а потому, (как и) прилично, не приписывается (одному естеству); но впрочем то и другое вполне относится к одному (и тому же Иисусу Христу), так как Он один был и есть, хотя различно действует посредством различных своих естеств. Как не одно и то же то, что Он укорял Матерь, когда она сказала: вина не имут (Иоанн. 2, 3), и то, что Он претворил воду в вино: так и человечество не тождественно с божеством, а божество с человечеством, также не тождественно и то, что́ происходит от (того и другого из) них. То и другое совершает тот же Бог, который вместе и человек, не допустивший естеств до смешения, а равно и действий, происходящих от них. Как то, так и другое не возможно и чуждо благочестивому мышлению. Как питаться и возрастать – не дело божества, так воскрешать мертвых – не дело человечества. Итак то и другое принадлежит Ему, прилично соединившему божество с человечеством не чрез слияние, но чрез неслитное единение. Итак два действия, равно как и два естества, а действующий один, который вместе и Бог и человек». Это свидетельство также было сличено с харатейною книгою, принесенною стороною апостольского престола древнего Рима, и оказалось согласным.
Василий, боголюбезнейший епископ города Гортины, находящегося на острове Крите, сказал: «принимает ли святой и вселенский ваш собор этого святого Анастасия, бывшего архиепископом антиохийским, свидетельство которого теперь прочитано и который писал в защиту книги святого Льва?»
Святой собор сказал: «принимаем святого Анастасия, православно писавшего в защиту книги святого и достопамятного папы Льва». Феодор, боголюбезнейший епископ мелитинский сказал: «весь восток называет святым этого блаженной памяти Анастасия, бывшего архиепископом антиохийским, и кто не принимает его, того да анафематствует Бог». И все согласно сказали: «аминь».
Еще было прочитано из того же кодекса свидетельство святого Иоанна, епископа скифопольского, из восьмой книги против богохульств Севера. Оно читается так: «посмотрим же, в чем еще ты обвиняешь святейшего папу Льва. Он сказал: «каждое из двух естеств в соединении с другим действует так, как ему свойственно: Слово делает свойственное Слову, а плоть исполняет свойственное плоти». Так как это священное изречение ты отверг как неуместное, то послушай Юлиана галикарнасского, который говорит противоположно тебе и таким образом разрушает твое (мнение). «Слово (говорит он) соделало нетление; а по твоему богохульству, плоть соделала тление. Скажи же ты, добрейший, веруешь ли ты, что Бог Слово существенно соединился с плотью и душою, с которою Он и действительно соединен? Да, говорит. (Веруешь ли, что) Он, который есть над всеми Бог, величием божества объемлет небо, и землю, и море, эфир и воздух, ангелов и архангелов, (начала и власти), и, сказать кратко, поддерживает в бытии тысячи тысяч и десятки тысяч десятков тысяч пребывающих в бестелесном блаженстве святых, служебных и невидимых существ, и промышляет о существовании как всех вообще видимых и невидимых, так и каждого в отдельности? Я думаю, скажешь: да, если еще не совсем сошел ты с ума. А такой промысл неужели не назовешь действием Бога? И в этом ты (конечно) не будешь противоречить, если и ныне не желаешь открыто идти против Бога. А таким образом ты будешь присвоять и воплотившемуся Богу непрестанное действие. А что ты скажешь о разумной душе, соединившейся с Ним ипостасно, – мыслит она, или несмысленна? Но если (ты скажешь, что она) несмысленна, то (значит) ты впал в богохульство отца твоего Аполлинария, который сказал, что человечество, соединившееся с Богом Словом, безумно. Если же скажешь, что она имеет ум, мыслит, а не бессмысленна подобно бездушным и бессловесным, то вполне согласишься, если только желаешь следовать вытекающим отсюда положениям, что это мышление есть дело ума. Так она знала, что она соединена с божеством, хотя и была того же естества человеческого, исключая греха; душа, всецело соединенная с творцом всего – Богом, знала, что она превзошла всякое творение видимое и невидимое, и что ей поклоняются высшие силы. Она помнит о плотском рождении от Девы Богородицы, о хождении по земле, о спасительном страдании, о кресте, о гробе, о воскресении, о вознесении на небеса. Она знает, что все небесное воинство окружает ее и служит ей, как душе Божией. О таком мышлении, я думаю, ты и сам скажешь, что оно есть дело мыслящей души, неразлучно соединенной с божеством. Видишь ли, что в одном и том же Господе нашем Иисусе Христе мы видим два действия, божественное и человеческое, (соединенные) неразлучно и непреложно»? Это свидетельство также было сличено с харатейною книгою, находящеюся в библиотеке здешней досточтимой патриархии, и оказалось согласным.
Еще были прочитаны из того же кодекса свидетельства грубых еретиков, говорящих, что одно хотение и одно действие в Господе нашем Иисусе Христе:
Еретика Фемистия, из второго его опровержения (направленного против) книги Феодосия, из сорок первой главы: «но мы не говорим, что один и тот же имеет два знания или два действия, потому что (у Него), как у истинно воплотившегося Слова, одно действие и одно знание, и все это мы знаем (как свойство) одного Христа, хотя одно Он знает и совершает посредством своей плоти так, как прилично Богу, а другое – по-человечески. Даже и тогда, как святой Афанасий сказал, что Христос во время страдания обнаружил два хотения, мы не будем приписывать Ему две воли, которые по этим рассуждениям твоим находятся во вражде между собою. Но благочестиво будем знать одно хотение у одного Еммануила, проявляющее свои движения иногда по-человечески, а иногда так, как прилично Богу». Это свидетельство также было сличено с харатейною книгою, находящеюся в библиотеке здешней досточтимой патриархии, и оказалось согласным.
Еще было прочитано из того же кодекса свидетельство еретика Анфима, из книги к благочестивейшему императору Юстиниану, начинающейся словами: «хорошо иметь Бога в памяти при всяком начинании». Оно читается так: «прославляя единое естество Бога Слова, воплотившееся и поклоняемое с собственною Его плотию, в этом едином естестве мы не допустим оставить в неведении ни Его божества, ни разумной и мыслящей Его души, которою одушевлено заимствованное от нас, единосущное нам и подобострастное тело, ипостасно соединенное с Богом Словом. Да не будет. Если же одна ипостась и одно естество Бога Слова воплотившееся, как это и действительно существует, то несомненно и одно хотение и очевидно одно действие, и одна мудрость и одно знание у того и другого».
Еще было прочитано из того же кодекса свидетельство его же из той же первой книги: «подобно этому учил тот же святейший отец в четвертой книге диалогического толкования на евангелие святого Иоанна; он так говорит: поэтому-то и воскрешая мертвых, Спаситель оказывается действующим не только словом или приличными Богу повелениями, но как бы некоторую помощницу Он старается привлекать (к участию) в этом в особенности святую плоть свою, чтобы показать, что она может оживотворять и соделалась как бы одно с Ним. Итак, когда Он воскрешал девицу архисинагога, то, говоря: отроковице, востани, Он, как написано, ят ю за руку (Лук. 8, 54; Матф. 9, 25), животворя как Бог всезиждительным повелением, но животворя и прикосновением руки и показывая одно родное обоим действие. Итак, когда мы знаем, что разумному, приличному Богу, действию свойственно знание всего, и когда мы научены, что одно и то же свойственное Богу действие принадлежит тому и другому, то как же после этого не будем исповедовать, что одно и то же знание всего принадлежит единому Христу и по Его божеству и по его человечеству»? Эти два свидетельства также были сличены с харатейною книгою, находящеюся в библиотеке здешней досточтимой патриархии, и оказались согласными.
Еще было прочитано из того же кодекса свидетельство ересиарха Фемистия, из пятой главы первого опровержения его, (направленного) против книги Феодосия. Оно читается так: «хотя святые отцы решительно говорят, что одно действие, но ради этого они не ограничивают его только тем, что́ свойственно Богу, и не ставят таким образом в тени другого – человеческого. Но так как один и тот же Христос совершал все, что́ относится к домостроительству, и то, что́ прилично Богу, и человеческое; то поэтому, как я сказал, (отцы) и говорят, что во Христе одно действие».
Еще было прочитано из того же кодекса свидетельство его же, из тридцать четвертой главы того же опровержения. Оно читается так: «одно знание во Христе, как и действие, потому что один был знающий, как конечно и действующий». Его же, из сорок второй главы второго опровержения: «мы, утвердившись в доброй мысли и, пусть будет с Богом сказано, держась правого учения, веруем, что у Еммануила не два естества, хотя Он и из двух составлен, и что Он не в двух естествах (пребывает), потому что то и другое отдельно, но что у Бога Слова одно естество воплощенное, одна ипостась и одно лицо. Следовательно мы знаем одно действие одного лица, как и одно знание, как мы различным образом выражали это». Эти три свидетельства также были сличены с харатейною книгою, находящеюся в библиотеке здешней досточтимой патриархии, и оказались согласными.
Еще было прочитано из того же кодекса свидетельство нечестивого Севера, из второго послания к комиту Икумению, начинающегося словами: «Нам надобно и из богодухновенного Писания». Оно читается так: «итак если Слово преобразовало человеческую природу, которую Оно соединило Себе ипостасно, не в собственную природу, потому что чем она была, тем и осталось, не (преобразило ее) в свою славу и действие, и если то, что́ было свойственно плоти, сделалось свойственно Слову, то каким образом мы допустим, что тот и другой образ совершал то, что́ ему свойственно? Итак, следует проклинать тех, которые допускают, что один Христос в двух естествах, и говорят, что каждое из естеств делает то, что́ ему свойственно. Правда, большое различие находится в том, что́ делает и совершает один и тот же Христос. Одно из этого свойственно Богу, а другое человеку; например телесное хождение, шествие по земле и путешествие мы признаем за (действие) человеческое, а дарование (возможности) здраво ходить расслабленным ногами и совершенно лишившимся возможности ходить – за свойственное Богу. Но однако одно воплотившееся Слово совершало и то и другое, и не относится одно к тому, а другое к другому естеству. Хотя и различно совершаемое, однако мы справедливо не допускаем, что действовали два естества или образа». Это свидетельство также было сличено с пергаментною книгою, находящеюся в библиотеке здешней досточтимой патриархии, и оказалось согласным.
Еще было прочитано из того же кодекса свидетельство его же, из послания к еретику Павлу, начинающегося словами: «Апостола же Павла».
Оно читается так: «когда исповедуется одна ипостась Еммануила, то естественно исповедовать одно воплощенное естество Бога Слова и притом совершающее свойственное Богу и человеческое, и не допускать, как (это допущено) в книге Льва, что действовали и находились в общении между собою по взаимному сродству два естества и образа. Это богохульство хочет (доказать), что после взаимного соединения действует тот и другой образ».
Это свидетельство также было сличено с пергаментною книгою, принесенною стороною апостольского престола древнего Рима, и оказалось согласным.
Еще было прочитано из того же кодекса свидетельство его же, из соборного послания к еретику Анфиму, начинающегося словами: «То, что к твоему благочестию». Оно читается так: «Он божественным образом совершал божественные знамения и произносил человеческие и божественные слова, и одно совершал, как прилично Богу, а другое по-человечески; и когда действия, слова, чудеса и страдания не различаются, то мы и после несказанного соединения двух естеств не допустим разделения и не будем разделять слов, страдания и действий, зная, что один и тот же и творил чудеса и страдал, и божественно и домостроительно и человечески изрекал то, в чем, как сказано в Писании, состоит вера во Христа и исповедание». Это свидетельство также было сличено с пергаментною книгою, принесенною стороною апостольского престола древнего Рима, и оказалось согласным.
Еще было прочитано из того же кодекса свидетельство его же к Феодосию, читающееся так: «надобно приспособлятся к этим вышепоименованным безчестным вводителям человекопоклонения и анафематствовать и нечестивый собор халкидонский и богохульную книгу Льва, бывшего предстоятелем римской церкви, которую этот собор назвал столпом православия, вопреки канонам изложивши определение веры и разделивши божественное и неразделимое и непреложное воплощение между двумя естествами, по соединении их, их действиями и свойствами, как это ясно показывает читающим ее та же книга, пространно изъясняющая, что значит говорить, что один Господь и Бог Иисус Христос (пребывает) в двух естествах после несказанного соединения их. Принимаем и прославляем также правое исповедание, заключающееся в сочинении «Енотикон» и провозглашенное светлейшей памяти императором Зеноном». Это свидетельство также было сличено с харатейною книгою, принесенною стороною апостольского престола древнего Рима, и оказалось согласным.
Еще было прочитано из того же кодекса свидетельство ересиарха Феодосия, из книги к Феодоре августе, начинающейся словами: «Мне же казалось». Оно читается так: «наконец, что и действие того и другого (естества) одно богоприличное, потому что мы говорим, что одному принадлежат приличные Богу чудеса и все телесные и непредосудительные страдания; которые Он претерпел добровольно за нас собственною плотию». И несколько далее: «потому что мы исповедуем и действие одно, приличное Богу, как уже прежде сказано».
Еще было прочитано из того же кодекса свидетельство его же, из той же книги, читающееся так: «когда у Него одно приличное Богу действие, то необходимо, чтобы оно не делилось и не рассекалось, и чтобы вы не принимали одно за несовершенное и имеющее по человечеству нужду в восхождении к лучшему, а другое за вполне совершенное и не имеющее никакого недостатка, чтобы не впасть нам в душевредное и нечестивое худое учение Нестория».
Еще было прочитано из того же кодекса свидетельство его же, из той же книги, читающееся так: «итак, говоря, что одна и та же приличная Богу мудрость и одно знание у Бога Слова и разумной души, которою было одушевлено всесвятое тело Его, мы более всего следуем учению святых отцов, как это ясно показано; весьма ясно мы докажем и неслитное ипостастное единение и отовсюду удалим предположение о двойственности. Если же мы не сделаем этого, то и за нами будут следовать, как сказал мудрейший Север, два естества и два действия и две мудрости во Христе. А это есть богохульное учение Феодорита и происходящей от него ереси иудействующих, а не наше, потому что мы утверждаем, что Христос один и тот же, и исповедуем, что у Него одно приличное Богу знание и действие». Эти три свидетельства также были сличены с харатейною книгою, находящеюся в библиотеке здешней досточтимой патриархии, и оказались согласными.
Еще было прочитано из того же кодекса свидетельство Павла, из послания к Иакову, начинающегося слова: «Для меня все, что касается твоей святости». Оно читается так: «мы принимаем и сочинение «Енотикон», написанное благочестивой памяти Зеноном и (направленное) к ниспровержению собора халкидонского, который, сделав тщетною попытку Евтихия, ревностно вводил в церквах учение Нестория о человекопоклонении, учил к уничтожению православной веры, что Христос и находится и познается в двух естествах, и защищал, (что) эти естества, согласно несторианскому безумию, (находятся) в числе двух, а образ сыновства и достоинства, так сказать, просто объединил. И таким образом наконец, при помощи этого злодеяния, провозгласил, что один и тот же Христос пребывает Сыном и Господом, единородным, неслитно, нераздельно, неизменно, непреложно, и для яснейшего истолкования своего воззрения принял в руководство книгу Льва, которую и назван столпом православия, между тем как она рассекает Христа двойством естеств после соединения их и богохульно разделяет между ними образы и действия, изречения и не имеющие никакого недостатка свойства. Поэтому мы и отвергаем ее, так как она старается говорить невероятное». И немного далее: «говорят это и не знают, что созванный в этом городе собор, чего никогда больше не бывало, следуя сам себе, по самым этим делам постановил такое изречение, которое (допускало) сродство образов, и провозгласил, что одно лицо, и отверг выражение: «из двух», как враждебное; тогда как оно показывало нам неслитно и нераздельно одного Еммануила, который вместе и единосущен Отцу и Святому Духу по божеству, и также единосущен нам людям по человечеству, который вместе и творит чудеса и страдает, говорит и по-божески и по-человечески, и наставляло нас, что у Него, как у одного, одно действие и одно знание. Христос есть Божия сила и Божия мудрость, в Нем сокрыты все сокровища мудрости и знания, хотя домостроительно Он и говорит, что Он не знает последнего дня». Это свидетельство также было сличено с харатейною книгою, принесенною стороною апостольского престола древнего Рима, и оказалось согласным.
Еще было прочитано из того же кодекса свидетельство еретика Феодора, из догматического послания к еретику Павлу, начинающегося словами: «Когда же время». Оно читается так: «и кроме всего этого анафематствую собор, бывший в Халкидоне, и книгу Льва, и всех, кто говорил или говорит, что в одном Христе два естества после несказанного соединения, или кто определяет Его в двух естествах и не говорит, что у Него одно лицо и одна ипостась и одно естество Бога-Слова воплотившееся и одно действие, по учению богоносных наших отцов. Ко всему этому принимаю и сочинение «Енотикон» благочестивой памяти Зенона, анафематствующее вышепоименованный собор, бывший в Халкидоне, и книгу Льва». Это свидетельство также было сличено с харатейною книгою, принесенною стороною апостольского престола древнего Рима, и оказалось согласным.
Еще было прочитано из того же кодекса свидетельство еретика Павла, из послания к вышеупомянутому Феодору, начинающегося словами: «Не теперь впервые, а издавна ненавистник добра». Оно читается так: «итак, когда мы тщательно исследуем образ вочеловечения, то ум наш вполне видит два (естества), несходные между собою, а размышление, ищущее истинного единения, открывает уже не двух, но одного сложного Христа Спасителя, который единосущен Отцу по божеству и единосущен нам людям по человечеству, который и творит чудеса и страдает, говорит по-божески и по-человечески, и одно действие Его, так как Он один». И немного далее: «итак книгу Льва (собор) называет столпом православия и удостаивает ее быть принятою за подпору и объяснение своих мнений, а она между тем очевиднейшим образом рассекает одного Христа двойственностью естеств по соединении; на равные части делит образы и изречения, действия и все особенности. Итак мы не принимаем и тех мужей, которые изыскивают такие несостоятельные и далеко не научные апологии, и настолько не вяжущиеся с тем, к чему относятся, что совершенно уничтожают то самое», (что должны поддержать). Эти два свидетельства были также сличены с харатейною книгою, принесенною стороною апостольского престола древнего Рима, и оказались согласными.
Боголюбезнейшие пресвитеры Феодор и Георгий и боголюбезнейший диакон Иоанн, занимавшие место Агафона, святейшего папы древнего Рима, сказали: «просим ваше благочестие и святой и вселенский собор, чтобы было прочитано и приложено к деяниям и свидетельство еретика Аполлинария из его книги «Недоумений», находящееся в книге здешней досточтимой патриархии; его мы не поместили в читавшемся теперь кодексе, а оно между тем гармонирует и согласуется с мыслию Макария и Стефана об одном хотении и одном действии».
Благочестивейший император Константин и святой собор сказали: «пусть будет то, о чем просили эти боголюбезнейшие мужи».
Затем была принесена эта харатейная книга из библиотеки здешней досточтимой патриархии, имеющая заглавие: «Из недоумений Аполлинария», начинающаяся словами: «Жизнь причина живущих». А читается это свидетельство так: «Бог, взявший орган, есть Бог, поколику Он действует, и человек по органу. Пребывая Богом, Он не изменяется; орган и то, что приводит его в движение, совершают одно и тоже действие. А если одно действие, то одна и сущность; а следовательно одна сущность у Слова и этого органа».
Благочестивейший император Константин и святой собор сказали: «вышеупомянутые Петр и Феодор, Соломон и Антоний, боголюбезнейшие епископы, Георгий и Дионисий, Анастасий и Стефан, боголюбезнейшие диаконы, а также Анастасий и Георгий, почтеннейшие иноки, пусть подадут обещанные ими, подтвержденные клятвою, изложения своей веры».
Тогда, принесши священную клятву пред предлежащим неповрежденным евангелием Божиим, эти боголюбезные епископы и почтеннейшие клирики и иноки подали однообразные книжки, которые и были прочитаны; они содержали следующее:
«Святому и вселенскому собору, ныне собравшемуся по повелению благочестивейшего и богопоставленного нашего государя и великого победоносного императора, Константина, в этом богохранимом и царствующем городе, в судебной палате императорского дворца, так называемой Трулле, изложение истинного исповедания, составленное и поданное мною Петром, недостойным епископом никомидийской митрополии вифинской области. Так как Ваш богодухновенный и честный собор хотел знать, как я содержу (учение) относительно нашей православной и непорочной христианской веры и о домостроительстве воплощения великого Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа, одного от святой и животворящия Троицы, то поэтому, составивши настоящее письменное истинное исповедание, подаю его вашему святому и вселенскому собору; оно содержит, как ниже изложено, следующее:
«Верую во единого Бота Отца, вседержителя, творца неба и земли, видимого всего и невидимого. И во единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия единородного, от Отца рожденного прежде всех веков, (света от света, Бога истинного от Бога истинного, рожденного, не сотворенного, чрез которого все сотворено. И в Духа Святого, Господа животворящего, от Отца исходящего, со Отцом и Сыном спокланяемого и сславимого. Троицу единосущную, едино божество, и существо, и могущество, и власть, и господство, единого Бога, если рассматривать Его просто, тогда как рассудок делит и неразделимое, единицу в Троице и Троицу во единице поклоняемую; единицу по отношению к сущности или божеству, а Троицу по отношению к ипостасям или лицам. Также исповедую, что один от этой святой и единосущной Троицы есть Господь наш Иисус Христос, Сын Божий единородный, рожденный от Отца прежде всех веков), что Он в конце дней ради нас и ради нашего спасения сошел с небес, воплотился от Духа Святого и святыя преславныя Богородицы и приснодевы Марии; ее я исповедую Богородицею в собственном смысле (κυπι’ως) и истинно, как родившую по плоти в последние времена самого Сына Божия, единосущного Богу и Отцу по божеству, а также единосущного нам по человечеству, во всем подобного нам кроме греха, (подверженного) страданию по плоти и бесстрастного по божеству, истинно Бога и истинно человека, состоящего из разумной души и тела, из двух естеств, божества и человечества, и, после несказанного и непреложного соединения, неслитно, неизменно, непреложно и нераздельно познаваемого в двух совершенных естествах, пото¬му что различие естеств ни в чем не изменилось и после ипостасного соединения, но еще больше сохранилось свойство каждого естества и соединилось в одном лице и одной ипостаси; исповедую не на два лица разделяемого и рассекаемого, но одного и того же единородного Сына, Бога Слова, Господа Иисуса Христа. И святая Троица, по воплощении одного от Нее, Бога Слова, не получила приращения четвертого лица; но, поместившись несказанно в девической утробе непорочной Богородицы и Приснодевы Марии, из нее (Бог-Слово) устроил Себе плоть, одушевленную душою разумною и мыслящею. Поэтому я исповедую и два рождения Его, одно предвечное от Бога и Отца по божеству, а другое, совершившееся недавно, от сей Святой Девы и Богородицы Марии по плоти. Оставшись чем был. Он соделался неизменно тем, чем не был. И таким образом я возвещаю одну составную ипостась Его, тогда как ни то ни другое естество не изменилось по соединении, и это неизреченное соединение не допустило разделения, потому что составное или ипостасное соединение не допускает ни слияния ни разделения: оно сохраняет особенности того и другого естества, и одно лицо Бога Слова. Поэтому я и исповедую у одного и того же Господа нашего Иисуса Христа два естественных хотения и два естественных действия в силу представленных свидетельств святых и уважаемых отцов (находящихся) в посланиях, представленных благочестивейшему и богопоставленному государю нашему и великому победоносному императору Агафоном, святейшим и блаженнейшим папою древнего Рима. И, просто сказать, я во всем согласен и во всем держусь пунктов, содержащихся в вышеупомянутом представлении этого святейшего мужа и в другом представлении состоящего при нем собора. Притом еще исповедую того же Господа нашего Иисуса Христа, истинного Бога, одного от святой единосущныя и животворящия Троицы, добровольно распятого за нас при понтийском Пилате, страдавшего и погребенного, и воскресшего в третий день по Писаниям; и возшедшего на небеса, и седящего одесную Отца; и паки грядущего со славою судить живых и мертвых, которого царствию не будет конца. Ожидаю воскресения мертвых и жизни будущего века. Аминь.
«Принимаю и уважаю пять святых вселенских соборов, то есть, собор из 318-ти святых отцов, бывший в Никее, и бывший в сем богохранимом и царствующем городе (Константинополе) из 250-ти святых и блаженных отцов, и бывший в Ефесе первый из 200 святых отцов, и бывший в Халкидоне из 630-ти святых отцов, и святой пятый собор, сошедшийся во дни благочестивой памяти Юстиниана опять в этом богохранимом и царствующем городе. Соблюдаю и уважаю и то, что́ определено и постановлено этими пятью святыми соборами, и кого они принимали, того принимаю и я, и кого отвергали и анафематствовали они, того и я отвергаю и анафематствую; анафематствую и всех проповедовавших и проповедующих и имеющих проповедовать, что одно действие и одна воля в домостроительстве воплощения одного от святой Троицы Господа нашего Иисуса Христа, истинного Бога нашего. Итак, это истинное исповедание благочестивой и православной нашей христианской веры я письменно изложил чрез другого в марте месяце индиктиона девятого». Подпись: «Петр, недостойный епископ никомидийской митрополии в области вифинской, соглашающийся со всем и принимающий все, что находится в этом изложении истинного исповедания, и исповедующий, как выше изложено, как два естества, так и два естественных хотения и два естественных действия в домостроительстве воплощения одного от святой Троицы Господа нашего Иисуса Христа, истинного Бога, и анафематствовавший также всех, кто говорит, что одно хотение и одно действие у Его божества и человечества. Подписал я в марте месяце индиктиона девятого». – И прочие также представили вместе с ним (такие же изложения).
Георгий, боголюбезнейший пресвитер, инок и апокрисиарий Феодора благочестивейшего местоблюстителя иерусалимского престола, сказал: «прошу ваше благочестие и святой и вселенский собор, чтобы прочитано было соборное (послание) Софрония, бывшего блаженной памяти архиепископа иерусалимского, отправленное им к Сергию, в то время бывшему патриархом этого царствующего и богохранимого города, но не принятое этим Сергием и находящееся в моих руках, – чтобы таким образом можно было узнать, православно ли оно, или нет».
Благочестивейший император Константин и святой собор сказали: «пусть будет оно представлено и прочитано в другое (заседание)».