О девственницах

Книга 1 • Книга 2 • Книга 3

Книга 1

1. 1. Если, согласно речению небесной Истины, за всякое слово, сказанное нами праздно, должны мы дать отчёт^[1]; если всякий раб, подобно робкому ростовщику^[2] или скупому владельцу, закопавший в землю те таланты духовной благодати, которые были вверены ему для увеличения нарастающими процентами, по возвращении господина подвергнется немалому наказанию^[3], – то тем более нам, кому хоть и при скудном даровании, но всё же вверена великая обязанность^[4] насаждать в сердцах людей слово Божие, надлежит бояться, как бы и от нашего слова не потребовался прибыток, особенно в том случае, когда Господь будет требовать от нас не столько прибыли, сколько усердия. Вот почему у меня и явилась мысль написать нечто. Написать же – потому, что большей опасности посрамления наше слово подвергается тогда, когда его слушают, а не читают. Ведь книга не краснеет^[5].

2. Итак, не полагаясь на свои природные таланты, но поощряемый примерами Божественного милосердия, я осмеливаюсь начать свою речь, ибо, по воле Божией, заговорила даже ослица^[6]. И вот если предо мной, отягощённым бременем века сего, предстанет ангел^[7], то и я отверзу давно безмолвные уста^[8]. Тот, Кто в этой ослице разрушил природные преграды, конечно же, может уничтожить преграды и моей неопытности. Если в ковчеге Ветхого Завета процвёл жезл священника^[9], то для Бога возможно, чтобы и в Святой Церкви из наших бутонов распустился цветок. Почему же, в самом деле, нельзя надеяться, что Бог, говоривший в терновом кусте^[10], не заговорит также и в людях? Ведь не возгнушался Бог терновым кустом. О, если бы Он просветил также и мои терния! Может быть, найдутся и такие, кто даже и в наших терниях будет поражён неким блистанием; найдутся и такие, кого наши терния не обожгут; и такие, кому голос наш, слышимый из тернового куста, освободит ноги от обуви^[11], и тогда течение мысли их будет свободным от плотских преград. Но это удел мужей святых.

3. О, если бы хоть немного призрел Иисус на меня, лежащего под этой, ещё неплодной, смоковницей^[12]! Тогда, по истечении трёхлетия^[13], принесла бы плоды и наша смоковница^[14]. Но откуда же такая надежда у грешников? О, если бы, по крайней мере, этот евангельский насадитель Господней лозы, уже отдавший, может быть, приказание срубить нашу смоковницу, оставил её ещё и на этот год, дабы окопать и удобрить её ведром навоза: не восставить ли он её, никчёмную, от земли, и не воздвигнет ли её, скудную, из навоза^[15]? Блаженны те, кто привязывает коней своих под лозой и маслиной^[16] и посвящает, таким образом, труд свой свету и радости; меня же ещё доселе осеняет смоковница, т. е. заманчивый зуд мирских удовольствий – смоковница, низкая в росте, ломкая в труде, изнеженная в работе, негодная в плодоношении^[17].

4. Может быть, кто-нибудь недоумевает, почему же я не могу говорить, а осмеливаюсь писать. Но если мы припомним то, что читали в евангельских писаниях, и то, что видели в священнических деяниях, и при этом возьмём себе за образец святого пророка Захарию, то увидим, что бывает нечто такое, чего не сможет выразить голос и изобразить перо. Впрочем, если имя «Иоанн» возвратило голос отцу^[18], то не следует отчаиваться и мне, что, даже и немой, могу я получить голос, если буду говорить о Христе: хотя род Его, по пророческому слову, кто изъяснит? (Ис.53:8; Деян.8:33). И вот, как раб, я буду прославлять род Господень; ведь непорочный Господь избрал Себе непорочный род даже в этом теле, полном нечистот из-за присущей человеку подверженности тлению.

2. 5. И весьма кстати, что приходится говорить о девах как раз сегодня, в день рождения девы^[19], и начинать книгу с её прославления.

День рождения девы – возжелаем и мы непорочности!

День рождения мученицы – принесём и мы жертвы!^[20]

День рождения святой Агнии – и пусть дивятся мужи, не отчаиваются отроки, изумляются жёны и подражают ей девы!

Но что же именно можем мы сказать достойного о той, у кого даже имя причастно свету хвалы? Благочестие её не по возрасту, добродетель превыше естества! Как мне кажется, она даже имя носила не человеческое, а скорее – речение пророка, которым он предуказал то, что с ней должно было случиться. Я знаю, по крайней мере, где мне искать помощи.

6. Имя этой девы есть обозначение целомудрия. Я буду призывать мученицу, стану прославлять деву. Весьма велика та похвала, которая не изыскивается, а уже имеется. Итак, да престанет ум, умолкнет красноречие: одно уже имя её есть прославление. Пусть воспевают его и старцы, и юноши, и отроки! Нет достохвальнее того, кто восхваляется всеми. Сколько говорящих людей, столько и проповедников, прославляющих мученицу!

7. Рассказывают, что она приняла мученичество двенадцати лет от роду. Тем постыднее была жестокость, не пощадившая даже детского возраста, и, напротив, тем более велика была сила веры, нашедшее себе свидетельство даже в этом возрасте. Было ли место для ран на столь маленьком тельце? И вот та, которой почти некуда было принять удар железа, имела, однако, чем победить его. А ведь девочки этого возраста не могут сносить и гневного вида родителей и даже ничтожный булавочный укол обычно оплакивают, как рану. Она же, не питая страха к окровавленным рукам палачей, не чувствуя тяжёлых пут скрежещущих цепей^[21], подставляет всё своё тело под меч разъярённого воина и, ещё не зная смерти, уже готова к ней. А когда её влекут против воли к жертвеннику, она в огне воздевает руки ко Христу и даже в самих очагах святотатства устанавливает трофей Господа-Победителя. Она и плечи, и обе руки вкладывает в железные оковы, но никакие оковы не могли заключить столь нежные члены.

8. Новый род мученичества: ещё не созревшая для наказания, она уже созрела для победы; неспособная к состязанию, она способна для получения венца; вызывавшая предубеждение своим возрастом^[22], она исполнила долг добродетели. Не так спешила бы новобрачная в спальню, как, радуясь приближению к месту наказания, поспешным шагом шла вперёд дева, украсившая себе голову не плетением волос^[23], а Христом; не цветами увенчанная, но благонравием. Все плакали, а она была без слёз. Многие удивлялись, что столь легко расстаётся она с жизнью: ещё не испытав её, уже отдаёт, как будто насладившись ею. Все изумлялись, что она, по своему возрасту ещё не способная распоряжаться собой, становится свидетельницей Божества. И вот оказалось, что та, которая ещё не имела доверия у людей, нашла таковое у Бога. И в самом деле, что превыше природы, то исходит от Творца природы.

9. А к каким угрозам прибегал палач, чтобы устрашить её, и к каким уговорам, чтобы убедить! Сколькие стремились взять её в жёны! А она говорит: «Желать этого – значит оскорблять Жениха той, которая хочет угодить Ему. Кто меня Первый избрал, Тот и получит. Зачем же ты, палач, медлишь? Пусть погибнет тело, возбуждающее любовь в нежеланных мне очах». Встала, сотворила молитву, преклонила голову. Надо было видеть, как затрепетал палач: он как будто сам был приговорён к казни, десница убийцы тряслась, лицо побледнело от страха пред чужой опасностью, в то время как девочка не выражала страха пред своей. Итак, в одной жертве вы имеете двойное свидетельство – целомудрия и благочестия. И девой она осталась, и мученичество восприяла.

3. 10. Любовь к целомудрию, а также и ты, святая сестра, самим безмолвием своего образа жизни^[24], побуждаете меня теперь к тому, чтобы сказать нечто о девстве. Пусть же не покажется оскорблённой как бы некоторым невниманием и эта, в сущности, основная, добродетель. В самом деле, девство не потому достойно похвалы, что оно обретается в мучениках, но потому, что оно само соделывает мучеников.

11. Спрашивается, кто же сможет объять человеческим умом ту добродетель, которую не подчинила своим законам даже природа? Кто сможет человеческим словом выразить то, что превыше порядка природы?^[25] С неба призвала она то, чему следовало подражать на земле. И не незаслуженно прияла образ небесной жизни та, которая нашла себе Жениха на небе. Пройдя облака, небо, ангелов и созвездия, она нашла Слово Божие в самом лоне Отца и всей душой прилепилась к Нему^[26]. И кто же, в самом деле, оставит столь великое благо, коль скоро нашёл его? Миро излиянное – имя твоё, потому отроковицы возлюбили тебя и увлекли тебя (Песн.1:3–4). И, наконец, не мною сказано и то, что те, кто не женится и не выходит замуж, будут как ангелы на небе^[27]. Итак, пусть никто не дивится тому, что сочетающиеся с Господом ангелов приравниваются к ангелам^[28]. Кто же, следовательно, будет отрицать и ту истину, что эта жизнь излилась с неба, так как мы не легко обретаем её на земле, и только с той поры, как Бог снисшёл в эти члены земного тела?^[29] Тогда-то Дева и зачала во чреве, и Слово стало плотью (Ин.1:14), чтобы плоть^[30] стала Богом.

12. Кто-нибудь скажет: но ведь ещё Илия^[31] оказался совершенно непричастным к вожделениям плотского соития. Однако потому-то он и был взят колесницей на небо^[32], потому-то он и является во славе вместе с Господом^[33], потому-то он и придёт^[34] как предтеча пришествия Господня. И Мариам, взявши тимпан, с девственной стыдливостью повела хороводы^[35]. Но посмотрите, чей образ она тогда знаменовала? Не образом ли Церкви была эта дева, непорочной душой объединившая благочестивый сонм народа, чтобы они воспели божественные песни? Мы читаем также, что и в храме Иерусалимском были избранные девы. Но что же говорит апостол? Всё это происходило с ними прообразовательно^[36], чтобы стать свидетельством будущего^[37]; ибо образ заключается в немногих, а жизнь – в весьма многих.

13. И только после того как Господь, пришедши в это тело, сочетал сопребывание Божественности и телесности без всякого пятна внешнего смешения^[38], Он, разлившись по всему миру, сообщил человеческим телам образ небесной жизни. Это и есть тот самый будущий род, который возвестили служащие на земле ангелы^[39] и который воздаст Господу служение чрез послушание непорочной плоти. Это и есть то небесное воинство, которое обещал на земле сонм прославляющих ангелов. Итак, мы имеем свидетеля древности ещё от века, полноту же исповедания от Христа.

4. 14. Конечно же, девство, на мой взгляд, не имеет ничего общего с язычниками, оно не распространено у варваров^[40] и не в обычае у прочих живых существ. С этими последними хотя мы и вдыхаем один и тот же жизненный дух этого воздушного пространства, хотя вместе с ними являемся обладателями обычного состояния земного тела и не разнимся от них также и в пользовании производительными силами, но, по крайней мере, в этом одном отношении мы избегаем погрешностей одинаковой с ними природы: хотя язычники стремятся к девству, однако посвящённая дева у них оскверняется; варвары даже преследуют девство, а прочие совсем его не знают.

15. Скажет ли мне кто-нибудь, что достойны хвалы девственницы Весты и жрицы Палладиума?^[41] Но что же это за целомудрие – оно предписывается не нравами, но летами, не навсегда, а на время!^[42] И особенно легкомысленно такое целомудрие, нарушение которого откладывается до более преклонного возраста. Они сами учат, что их девы не должны и не могут навсегда оставаться девами и, таким образом, сами полагают предел девству. И что же это за благочестие, предписывающее, чтобы целомудренны были отроковицы, но не целомудренны – старухи? Нет, не та целомудренна, которая связывается законом; и в той целомудрия нет, которая освобождается от него законом. О таинства, о нравы!^[43] Необходимость вменяется в беспорочность, а похоти даётся власть. Итак, нецеломудренна та, которая понуждается к целомудрию страхом, и неблагочестива^[44] та, которая ищет в нём награды, и это уже не стыдливость, если кто-то ежедневно подвергается поруганию страстных взоров и как бы бичуется постыдными взглядами. Полагаются льготы, предлагаются награды: как будто продавать целомудрие не есть вернейший признак разнузданности. То, что за плату обещается, за плату и нарушается; что за плату присуждается, за плату и отчуждается. Не может снова приобрести целомудрие та, которая имеет обыкновение продавать его.

16. А что сказать о таинствах фригийских^[45], в которых разврат возведён в степень учения? И если бы только для более слабого пола! Что сказать об оргиях Либера^[46], где возбуждение страсти является выражением религиозного таинства? И какова может быть жизнь жрецов там, где предметом почитания служит блудодеяние богов?^[47] Стало быть, нет в их священнодействиях девы.

17. Посмотрим, не воспитали ли девы хотя бы те философские школы, которые обыкновенно присваивают себе руководство всеми добродетелями? Прославляется в легендах одна пифагорейская дева: когда тиран принуждал её выдать тайну, она, чтобы не дать ему возможности хотя бы при помощи пыток добиться от неё признания, откусила себе язык и им плюнула в лицо тирана, так что тот, не докончив допроса, уже не мог её более допрашивать^[48].

18. Но, однако, та, которая была сильна духом, оказалась тяжела чревом, она была примером молчаливости^[49] и в то же время явилась расточительницей целомудрия, та, которую не могли победить пытки, была побеждена похотью. Таким образом, та, которая смогла скрыть тайну мысли, не укрыла позора телесного. Она победила природу, но не сохранила учения. И как она желала бы в слове иметь ограждение своей невинности! К тому-то, может быть, и приготовляло её терпение, чтобы отречься от преступления. Итак, не во всех отношениях она оказалась непобедимой: тиран не мог от неё добиться того, о чём спрашивал, но зато получил то, о чём не спрашивал.

19. Насколько же более велики духом наши девы, побеждающие даже те силы, которых не видят; они одерживают победу не только над плотью и кровью, но даже над самим верховным правителем мира и века!^[50] Несомненно, Агния была меньше возрастом, но больше добродетелью, богаче по количеству побед, мужественнее терпением; она не лишила себя языка из страха, но сохранила его для победы. Ведь у неё не было ничего такого, что она боялась бы выдать; исповедание её было не преступным, но благочестивым. Таким образом, та скрыла только тайну, эта же прославила Господа, и так как Его не мог ещё исповедать возраст, то Его исповедала природа.

5. 20. В похвальных речах обыкновенно прославляются отечество и родители^[51]: это затем, чтобы чрез воспоминание о виновнике потомства возвысить достоинство и этого последнего. Правда, я не намерен был заниматься восхвалением девства, и лишь только его уяснением, но, однако, думаю, будет относиться к делу и то, если я покажу, каково его отечество и кто его виновник. И, прежде всего, мы определим, где находится его отечество. Если это отечество там, где находится родовое место жительства, то, конечно, отечество целомудрия – на небесах. Итак, здесь оно – пришелец, а там – насельник^[52].

21. Что же такое девственное целомудрие, как не чистота, непричастная скверне? И кого по достоинству мы можем назвать виновником целомудрия, как не непорочного Сына Божия, Чья плоть не видела тления (Пс.15:10; Деян.2:31, 13:35), а Божество было непричастно скверне. Итак, смотрите, каковы заслуги девства. Христос – прежде Девы, Христос – от Девы; от Отца он рождён прежде веков^[53], а от Девы рождён во веки. Первое – сообразно с Его природой, а второе – ради нашей пользы. То было всегда, а этого Он восхотел.

22. Обратите внимание и на другое достоинство девства: Христос – Жених девы, и если можно так сказать: Христос – Жених девственной чистоты; ибо девство происходит от Христа, а не Христос происходит от девства. Дева, следовательно, есть та, которая сочеталась браком, которая носила нас в своём чреве, которая родила нас, которая выкормила нас своим молоком, о которой мы читаем: Вот что сотворила дева Иерусалимская. Не оскудеют от камня сосцы, и снег от Ливана, и не отступит вода, несомая мощным ветром^[54] (Иер.18:14). Какова же эта дева, которая напояется от источников Троицы^[55], у которой из скалы истекают воды, не оскудевают сосцы и изливается мёд? Камень же, по апостолу, есть Христос (1Кор.10:4). Значит, от Христа не оскудеют сосцы, от Бога – светлость, от Духа – поток. Это Троица, орошающая Свою Церковь, Отец, Христос и Дух.

23. Но перейдём теперь от матери к дочерям. О девах, говорит святой апостол, я не имею повеления Господня (1Кор.7:25). Если же учитель язычников (1Тим.2:7) не имел, то кто же иной мог иметь? И конечно, он не имел заповеди, но имел пример^[56]. Ибо девство не может быть повелеваемо, но только желаемо: то, что превыше нас, выражается более в форме совета, а не в форме поучения. Я хочу, чтобы вы, говорит он, были без забот. Ибо неженатый заботится о Господнем, как угодить Богу, и дева заботится о Господнем, чтобы быть святою и телом и духом; а замужняя заботится о мирском, как угодить мужу (1Кор.7:32–34).

6. 24. Я не порицаю, конечно, супружества, однако, преимущество отдаю девству. Немощный, говорит он, пусть ест овощи^[57]. Одно я предписываю, другим восхищаюсь. Соединён ли ты с женой? Не ищи развода. Остался ли без жены? Не ищи жены (1Кор.7:27). Это предписание для связанных узами. А что же он говорит о девстве? Посему выдающий замуж свою девицу поступает хорошо; а не выдающий поступает лучше (1Кор.7:38). Та не согрешает, если вступает в брак, эта, если не вступит в брак, делается вечной. Там – врачевство немощи, здесь – слава непорочности. Та не порицается, а эта восхваляется. Сравним, если угодно, блага замужних женщин с благами дев.

25. Возьмём жену, славную своим многочадием: чем больше она рождает, тем больше трудится. Она может перечислить нам радости от сыновей, но может она перечислить также и тяготы. Она выходит замуж и проливает слёзы. Каковы эти обеты^[58], которые оплакиваются? Она зачинает и беременеет. И вот беременность начинает доставлять её огорчения ещё до того, как появится плод. Она рождает и болеет. Так-то приятен залог, который страданием начинается и страданиями оканчивается! Вот плод, который в первую очередь приносит скорбь, а не удовольствие! Страданиями этот плод покупается и не по доброй воле становится собственностью.

26. А что сказать о трудах воспитания, обучения и бракосочетания? И это ещё несчастья счастливцев! Мать имеет наследников, но увеличивает скорби. О несчастных не следует и говорить, дабы не привести в трепет души святейших родителей. Смотри, сестра моя, как тяжело бывает переносить то, о чём не следует и слушать. И это в настоящем веке. Но придёт день, когда скажут: блаженны неплодные, и утробы неродившие (Лк.23:29). Сыны века сего родятся и рождают^[59]; дочь же Царства воздерживается от похоти мужа и от похоти плоти^[60], чтобы быть святою телом и духом (1Кор.7:34).

27. А что сказать о тяжёлом служении и рабском подчинении мужьям, уготованном женщинам, которым Бог повелел служить ещё раньше, чем рабам?^[61] Я говорю об этом для того, чтобы жёны охотнее повиновались; ведь для них в этом служении, если только они добродетельны, заключается милостивая награда; если же нечестны – наказание за проступок.

28. Здесь же зарождаются те порочные побуждения, руководствуясь которыми женщины разрисовывают лица особо изобретёнными красками, когда боятся не понравиться мужчинам, и таким образом, подделывая лицо, думают подделать целомудрие. Что за безумие – изменять природный образ, стремиться к украшениям; ведь женщины, боясь супружеского приговора, тем самым обнаруживают и свой приговор! В самом деле, та, которая стремится изменить дар природы, прежде всего, свидетельствует о себе. Усиленно стараясь понравиться другим, она, прежде всего, не нравится себе самой. Какого же более верного судью о твоём безобразии, жена, мы можем найти, кроме тебя же самой – тебя, если ты боишься, чтобы тебя увидели! Если ты красива, то зачем скрываешься? Если же безобразна, то зачем ложно выставляешь себя миловидно, так как, в данном случае, всё равно не можешь получить ни одобрения своей совести, ни расположения, хотя бы и ошибочного, со стороны чужого человека? Ведь он любит другую, да и ты хочешь понравиться, став другой. И можешь ли ты гневаться, если полюбит другую тот, кто чрез тебя учится любодействовать? Ты – дурная наставница собственной неправды! А ведь сводничества, пожалуй, избегает даже та, которая живёт у сводника; и хотя она – презренная женщина, но, однако, грешит не пред другим, а только пред собой. И, можно сказать, в этом втором случае преступление более терпимо: ведь там прелюбодействует целомудрие, здесь – природа^[62].

29. А сколько даже красавице нужно потратить для того, чтобы удалось понравиться? Здесь с шеи свешиваются драгоценные ожерелья, там по земле стелется золотом шитая одежда. Следовательно, покупной у неё и этот внешний вид, и разве имеется он в наличии? А к чему даже для обоняния употребляются различные приманки? Уши обременяются тяжёлыми серьгами, глазам придаётся другой цвет. Что же тогда остаётся своего там, где так много допущено изменений? Не теряет ли жена и свои чувства, да верит ли она, наконец, в возможность собственной жизни?

30. Вы же, блаженные девы, не ведающие подобных мучений, а тем более украшений, вы, у которых по стыдливым лицам разлито святое целомудрие^[63] и благая непорочность служит украшением, вы, которые предназначены не для человеческих взоров, вместо чуждого вам заблуждения, возвышаете свои достоинства. Конечно, и вы имеете оплот своей красоты, у которой воинствует облик, но только не тела, а добродетели: этот облик никакой возраст не может уничтожить, никакая смерть – истребить, никакая болезнь – сокрушить. В качестве Судии этого облика один лишь Бог составляет предмет стремлений, Тот Бог, Который даже в некрасивом теле любит души, обладающие красотой. Неведомо здесь чреву бремя; нет скорбей рождения; и, однако, рождается более ценное потомство благочестивой мысли – той мысли, которая всех считает за детей. Дева богата последователями, но не имеет сирот; не знает похорон, но имеет наследников.

31. Так Святая Церковь не осквернена соитием, но плодоносна в рождении, она дева – благодаря целомудрию, мать – благодаря потомству. Итак, нас рождает дева, наполненная не мужем, но Духом. Рождает нас дева не с болезнью членов, но с радостью ангелов. Питает нас дева не телесным молоком, но тем молоком апостольским^[64], которым она ещё доселе питает неокрепшее тело возрастающего народа. Итак, какая жена имеет детей больше, нежели Святая Церковь, которая есть дева по своим таинственным узам и мать для народов? О плодовитости её свидетельствует даже Писание, говоря: у оставленной гораздо более детей, нежели у имеющей мужа (Ис.54:1). Наша дева мужа не имеет, но имеет Жениха; потому что, будет ли она Церковью среди народов или душою для отдельных людей, она без всякого нарушения целомудрия вступает в брачный союз как бы с вечным Женихом – со Словом Божиим, не имеющая неправды, богатая разумом.

7. 32. Вы слышали, родители, в каких добродетелях вы должны воспитывать и в каком учении наставлять своих дочерей, чтобы иметь тех, чьи заслуги могли бы искупить ваши прегрешения. Дева – это дар Божий, награда родителя, служительница целомудрия. Дева – матерняя жертва, чьим ежедневным священнодействием умилостивляется Божественная сила. Дева – неотъемлемый залог^[65] родителей, она не доставляет им забот из-за приданого, она не оставляет их^[66] вследствие своего переселения и не причиняет обид.

33. Но вот кто-нибудь пожелает иметь внуков и получить имя деда. Прежде всего, ища чужих детей, он отдаёт своих; затем, ожидая неизвестных, он начинает терять и известных; он собирает всё своё имущество, а от него требуют сверх того; если он не заплатит приданого, то его выгонят; если долго живёт, то становится в тягость. Всё это значит – не найти, а купить зятя, который родителям девушки может продать только свою внешность. Но разве для того её столько месяцев носили во чреве, чтобы она перешла под чуждую власть? Разве для того прилагается старание о воспитании девы, чтобы она скорее была отнята у родителей?^[67]

34. Кто-нибудь скажет: так ты не одобряешь брака? Нет, его я одобряю и осуждаю тех, кто обычно его не одобряет; и именно такие браки, как Сарры, Ревекки и Рахили и прочих древних жён, я обычно рассматриваю как образец исключительных добродетелей. В самом деле, кто осуждает брачные узы, тот осуждает и детей, а равно осуждает и проходящее чрез ряд поколений родовое преемство^[68]. Ведь каким образом жизнь, имеющая продолжаться вечно, могла бы сменяться одна другою, если бы приятность брака не возбуждала стремления к воспроизведению рода? Каким образом может быть предметом прославления то, что непорочный Исаак взошёл на алтарь Божий в качестве жертвы отцовской праведности^[69], что Израиль, облечённый в человеческое тело, узрел Бога^[70] и даровал народу священное имя – если осуждается само рождение? Если в чём и можно согласиться со святотатцами, с чем у них согласны даже мудрейшие мужи, так это только с тем, что, осуждая супружество, они открыто признают, что им сами не следовало бы и родиться.

35. Итак, исчисляя плоды девства, я вовсе не отвергаю брака. Тем более что это последнее составляет достояние немногих, а то – достояние всех. Не было бы и девства, если бы неоткуда было родиться. Я сравниваю блага с благами же, дабы яснее обнаружилось то, что превосходнее. И я не высказываю в данном случае какой-либо собственной мысли, а лишь повторяю ту, которую Святой Дух указал чрез пророка: лучше, говорит, бездетность с добродетелью (Прем.4:1).

36. В самом деле, уже одно то, что девушки, выходя замуж, желают более всего похвалиться красотой жениха, служит необходимым побуждением к тому, чтобы признать их неравными святым девам, которым одним только свойственно говорить: Ты прекраснее сынов человеческих; благодать излилась из уст Твоих (Пс.44:3). Кто же этот Жених? Он – Тот, Который не предан низкому угодничеству, не тщеславится тленным богатством: Он – Тот, Чей Престол во веки веков (Пс.44:7). Дочери царские в чести у Него; предстала царица одесную Его, в одежды позлащенные одетая (Пс.44:10), разнообразными добродетелями изукрашена. Поэтому слушай, дочь, и смотри, и приклони ухо твоё, и забудь народ твой и дом отца твоего, ибо возжелал Царь красоты твоей, ибо Он – Господь твой (Пс.44:11–12).

37. Обрати внимание и на то, сколько, по свидетельству Божественного Писания, даровал тебе Святой Дух: царство, золото, красоту. Царство – потому, что ты невеста вечного Царя, или потому, что, имея непреоборимый дух, ты не уловляешься прелестями удовольствий, но господствуешь над ними, как царица. Золото – ибо, как это вещество, искушённое огнём, становится драгоценнее, так и освящённая Божественным Духом красота девственного тела получает преизбыток своей прелести. И кто может представить себе лучшую красоту сравнительно с украшением той, которую любит Царь, восхваляет Судия, которая предаётся и посвящается Господу Богу? Она всегда невеста, всегда безмужна; у неё и любовь не имеет конца, и целомудрие – утраты.

38. Конечно, истинная красота есть та, у которой нет никакого недостатка, которая одна только достойна услышать от Господа: Вся ты прекрасна, ближняя моя, и порока нет в тебе! Приди сюда от Ливана, невеста, приди сюда от Ливана: приди и прейди из начала веры, от главы Санира и Ермона, от логовищ львиных, от гор барсовых (Песн.4:7–8). Вот с какими достоинствами изображается совершенная и неприкосновенная девственная красота души, – та красота, которая посвящена на Божественное служение, которая при нападениях и уловках со стороны духовных зверей не пленяется ничем тленным, но всецело остаётся преданной Божественным тайнам и за всё это удостаивается любви Того, сосцы Которого исполнены веселия: ибо вино веселит сердце человека (Пс.103:15).

39. Благоухание риз твоих сильнее всех ароматов (Песн.4:10). И далее: и благовоние риз твоих, как благоухание Ливана (Песн.4:11). Смотри, дева, каким преуспеянием ты даришь нас. В самом деле, первое благоухание твоё сильнее всех ароматов, которые принесены были на погребение Спасителя; оно свидетельствует о том, что телесные волнения умерли и страсти угасли. Второе благовоние твоё, наподобие благовония Ливана, источает непорочность Господней плоти, красоту девственного целомудрия.

8. 40. Итак, дела твои – сотовый мёд^[71]. В самом деле, славно то девство, которое сравнивается с пчёлами: столь оно трудолюбиво, столь целомудренно, столь воздержно. Пчела питается росой, не знает совокупления^[72], собирает мёд. И для девства слово Божие является также росой; ибо словеса Божия нисходят, как роса. Рождение девы есть плодоношение уст, непричастное горечи, но обильное сладостью. Общий труд^[73] – общий и плод^[74].

41. Как я желал бы, чтобы ты, дочь, стала подражательницей этой пчёлки^[75], для которой пищей служит цветок, которая ртом собирает потомство и ртом слагает его! Подражай ей и ты, дочь! Слова твои пусть не содержат в себе никакого зла, пусть они не прикрывают собой никакого обмана, пусть они будут чистыми и строгими. И по заслугам твоим пусть родится от уст твоих вечное потомство.

42. И пусть собирается оно у тебя не для себя только, но и для многих – затем, чтобы ты (а разве ты знаешь, когда взыщут у тебя душу твою?^[76]), оставив заполненные вместилища хлебных запасов, которые не могут принести пользы твоей жизни и увеличить твои заслуги, не была похищена туда, куда не сможешь понести своё богатство. Итак, будь богата, но – для бедного, чтобы причастные^[77] твоей природе были причастны и твоим средствам.

43. Я укажу тебе и тот цветок, который должен быть сорван; это тот цветок, который сказал: Я цветок полевой и лилия долин, как лилия среди терния (Песн.2:1–2). Это выражение служит ясным указанием на то, что добродетели окружены терниями духовных немощей, откуда никто не возьмёт плода, если только не приступит к нему с благоразумной осторожностью.

44. Итак, возьми, дева, крылья, но – духовные, и если желаешь ты достигнуть Христа, то пари над пороками: на высоте обитает Он и на дольнее призирает (Пс.112:5–6); и вид Его подобен кедру Ливанскому^[78], который листву свою возносит к облакам, а корень внедряет в землю. Ибо начало его с небес, а конец его на земле^[79]; он производит плоды, родственные небу. Поищи прилежнее столь прекрасный цветок – не найдёшь ли ты его где-нибудь в долине^[80] твоего сердца? Ведь часто смиренные дышат им.

45. Он любит произрастать в садах; гуляя в них, и обрела его Сусанна, готовая скорее умереть, нежели претерпеть бесчестие^[81]. А что это за сады, Он сам указывает в словах: заповедный сад – сестра моя, невеста, заповедный сад, колодезь заключённый (Песн.4:12); в подобных садах с запечатлённым в них в виде знаков^[82] образом Божиим блещет волна чистого источника, чтобы разбежавшиеся потоки вод не замутились от нечистот из логовищ духовных зверей^[83]. Вот здесь-то и заключено целомудрие, ограждённое духовной стеной, чтобы не быть похищенным. Итак, подобно тому, как сад, недоступный для воров, издаёт запах виноградной лозы, благоухает масличным деревом, блистает розами – так и в духовном саду девы да произрастает вместо лозы – благочестие^[84], вместо масличного дерева – мир, вместо розы – целомудрие освящённого девства. Это тот аромат, который источал патриарх Иаков, когда удостоился услышать: вот, запах от сына моего, как запах от поля полного (Быт.27:27). Ибо, хотя поле святого патриарха и было обильно почти всеми плодами, однако оно взращивало эти плоды благодаря многим трудам добродетели, а этот сад взращивает цветы.

46. Итак, препояшься, дева, и если желаешь, чтобы сад благоухал у тебя именно так, огради его пророческими заповедями. Положи охрану устам твоим и дверь ограждения на губы твои (Пс.140:3), чтобы и ты могла сказать: как яблоня посреди деревьев лесных, так брат мой посреди сынов; под сень её я устремилась^[85] и села, и плод её сладок в гортани моей (Песн.2:3). Обрела я того, кого возлюбила душа моя, удержала его и не оставлю его (Песн.3:4). Пусть придёт брат мой в сад свой и да вкусит плод от деревьев своих (Песн.4:16). Приди, брат мой, и выйдем в поле (Песн.7:12). Положи меня, как печать, на сердце твоём, как перстень на руке твоей (Песн.8:6). Брат мой бел и чермен (Песн.5:10). И вот надлежит, чтобы ты, дева, в совершенстве знала Того, Кого любишь, а равно всецело познала в Нём таинство – как свойственного Ему от рождения Божества, так и воспринятого Им воплощения^[86]. Бел – по достоинству, ибо Он есть сияние Отца^[87]; чермен, ибо Он есть порождение Девы^[88]. В Нём блистает и червленеет цвет той и другой природы. При этом помни, что знаки отличия Божественности в Нём более древни, чем таинства^[89] плоти, потому что Он не от Девы начал быть, но пришёл в Деву как существовавший ранее.

47. Он, истерзанный воинами^[90], Он, копьём прободенный^[91], дабы кровью святой раны исцелить нас, конечно, ответит тебе – Он ведь кроток и смирен сердцем (Мф.11:29), ласков взором: Поднимись, ветер северный, и подуй, южный, и повей в саду моём, и да потекут ароматы мои (Песн.4:16). И вот со всех сторон света^[92] возблагоухал аромат священного благочестия, и воспламенились члены возлюбленной девы. Прекрасна ты, ближняя моя, как благая мысль; прекрасна, как Иерусалим (Песн.6:4). Вот почему украшением деве служит не красота тленного тела, имеющая погибнуть от болезни или от старости, но та слава добрых подвигов, которая не подвержена никаким случайностям и никогда не может умереть.

48. А так как ты достойна сравниваться уже не с земными существами, а с небесными, жизнь которых проводишь ты на земле^[93], то прими от Господа заповеди и соблюдай их. Положи меня, говорит, как печать, на сердце твоём, как перстень на руку твою (Песн.8:6), чтобы, таким образом, обнаружились наиболее ясные доказательства и твоего благоразумия, и твоих деяний, в которых пусть светит образ Божий – Христос^[94], Кто, будучи равен величию Отеческой природы, отпечатлел в Себе всю ту полноту Божества, какую воспринял от Отца. Поэтому и апостол Павел говорит, что мы запечатлены в Духе, ибо образ Отца имеем в Сыне^[95], а печать Сына имеем в Духе. Запечатлённые Сей Святой Троицей, будем тщательнее остерегаться, чтобы с того залога^[96], который мы приняли в сердца наши, не сняли печати^[97] ни легкомыслие нравов, ни ложь прелюбодеяния^[98].

49. Но да отступит этот страх от святых дев, которым столь великие вспомоществования вручила, прежде всего, Церковь. Озабоченная преуспеянием нежного потомства, Она сама возрастает, как стена с обильными, наподобие башен, сосцами^[99], пока не прекратится осада вражеской силы, и Она охраняющей материнской добродетелью не приобретёт мира для мощной юности. Потому и пророк говорит: Пусть будет мир в силе твоей, и изобилие в башнях твоих (Пс.121:7).

50. Затем Сам Господь мира (2Фес.3:16), взяв в Свои могучие длани порученные Ему виноградники и увидев, что Его лозы распускаются, властительным взором умеряет для произрастающих плодов дуновение ветра, как Он Сам свидетельствует словами: виноградник мой предо мною: тысяча Соломону и двести^[100] стерегущим плод его (Песн.8:12).

51. Выше он говорит: шестьдесят сильных вокруг отрасли его, вооружённых обнажёнными мечами и воспитанных в воинских науках (Песн.3:7–8), а здесь «тысяча» и «двести». Возросло число там, где возрос и плод; ведь кто более свят, тот более и ограждён. Так пророк Елисей показал, что в виде стражи находятся около него воинства ангелов^[101]; так и Иисус Навин узнал вождя небесного воинства^[102]. Следовательно, те, кто может даже сражаться за нас, может также и оберегать в нас плод. Для вас же, святые девы, сохраняющие священное ложе Господне в непорочном целомудрии, существует особая стража. И неудивительно, что, при вашей ревности к ангельским нравам, за вас воинствуют ангелы. Удостоилась помощи девственная непорочность со стороны тех, жития которых она удостоилась.

52. И к чему мне продолжать восхваление непорочности? Ведь непорочность произвела даже ангелов. В самом деле, кто сохранил её, тот ангел; кто погубил, тот диавол. От неё получила своё имя даже религия^[103]. Дева есть та, которая сочетавается с Богом; блудница же та, которая произвела богов. И что мне сказать о воскресении – награде, которой вы уже обладаете?^[104] Ибо в воскресении, – сказано, – ни женятся, ни выходят замуж, но пребывают, как ангелы Божии на небе (Мф.22:30). Что нам ещё только обещается, у вас, следовательно, уже имеется; вы уже наслаждаетесь тем, что обещано и нам^[105]. Вы от мира сего и в то же время пребываете вне сего мира^[106]. Мир удостоился вас иметь, но не смог удержать.

53. А как прекрасно: ангелы за своё невоздержание ниспали с неба в мир^[107], а девы за чистоту перешли из мира на небо. Блаженны девы, которых ни телесная прелесть не соблазняет, ни совокупность страстей не низвергает долу. Умеренная пища, воздержное питие, научая не знать поводов к порокам, научают не знать и самих пороков. Повод ко греху часто улавливал даже святых. Потому, когда народ Божий сел за еду и питьё, он отрёкся от Бога^[108]. Потому и Лот не узнал дочерей своих и совершил с ними соитие^[109]. Потому некогда и дети Ноя, с обращёнными назад стопами, покрыли срам отца своего^[110]: что увидел бесстыдный, того скромный устыдился, а любящий прикрыл^[111]: ибо увидеть было бы оскорблением^[112]. Вот сколь велика сила вина: кого не обнажил потоп, того обнажило вино!^[113]

9. 54. И что же это? Какое счастье в том, что вас не воспламеняет никакая страсть к наживе? Бедные просит у тебя того, что ты имеешь, и не ищет от тебя того, чего не имеешь. Плод труда твоего есть сокровище для неимущего; и два асса^[114], если только они случатся, составляют богатство для раздающего^[115]. Итак, слушай, сестра, чего ты лишена. А чего ты должна остерегаться, конечно, не мне тебя учить, и не твоё дело учиться у меня. Навык в совершенной добродетели не нуждается в наставлении, напротив, он сам создаёт его. Видишь, как, подобно носилкам в торжественном шествии, выступает та, которая убирает себя с целью понравиться и обратить на себя внимание и взоры всех; но чрез то самое, чем старается понравиться, она делается безобразной; прежде чем ей удаётся понравиться отдельному мужчине, она делается неприятной для всего народа. А у вас отвергнутая забота о красоте более всего и оказывается привлекательной; для вас служит украшением именно то, что вы не украшаетесь.

55. Посмотри на уши, истерзанные ранами, и пожалей о бремени сдавленной шеи^[116]. Разница металлов в этом случае не вызывает облегчения мук. Здесь шею сдавливает цепь, а там ногу сковывают ножные путы^[117]. И ничуть не важно то, обременяется ли тело золотом или железом. Важно то, что в одном случае сдавливается шея, а в другом затрудняется движение. Ценность тут ничего не значит^[118]: вы, женщины, как будто бы боитесь только того, как бы вам не лишиться наказания. Есть ли какая разница в том, осуждает ли вас чужое мнение или ваше собственное? Вот почему вы даже более достойны сожаления, чем осуждаемые по общественным законам: те желают освободиться от оков, а вы налагаете их на себя.

56. А как достойно сожаления то положение, при котором намеревающаяся вступить в брак продаётся, как продажная рабыня: её покупает тот, кто предложит бóльшую цену. Впрочем, сравнительно сносно даже продаются те рабыни, которые часто сами избирают себе господ; дева же если изберёт себе жениха, то это оказывается преступлением^[119]; и если не изберёт, то следует бесчестие. Хотя бы она была прекрасна и стройна, она и боится, и в то же время желает быть увиденной: желает для того, чтобы дороже продать себя; боится, чтобы не вменилось в неприличие то самое, что её видят. А сколько насмешек над её желаниями, сколько подозрительного страха за исход сватовства относительно женихов, страха – как бы бедняк не обманул, как бы богач не побрезговал, как бы красавец не посмеялся, как бы знатный не отнёсся с презрением.

10. 57. Скажет кто-нибудь: ты ежедневно поёшь перед нами похвалы девственницам. Какой мне толк, если ежедневно я буду распевать одно и то же и не буду иметь никакого успеха? Но это не по моей вине. Однако вот приходят для принятия посвящения девы из Плаценции, приходят из Бононии, приходят из Мавритании – для того, чтобы здесь принять мафорий^[120]. Вы видите великое дело. Здесь я действую, а в другом месте убеждаю. Если же это так, то с целью вас убедить мы постараемся действовать и в другом месте.

58. Как же так получается, что следуют за мной даже те, кто меня не слушает: неужели же не последуют за мной те, кто слушает? Вот я узнал, что очень многие девы желают последовать моему совету, но матери препятствуют им даже выходить, и – что ещё тяжелее – это те вдовицы^[121], с которыми у меня идёт эта беседа. А ведь если бы ваши дочери захотели полюбить человека, то они по законам могли бы выбрать того, кого они хотят^[122]. Итак, неужели тем, которым позволено выбирать человека, нельзя избрать Бога?

59. Смотрите, сколь сладок плод целомудрия, который возрос даже в варварских сердцах. Из самых отдалённых стран, лежащих ниже и по ту сторону Мавритании, приведены сюда девы, и здесь они желают посвятиться; и вот, в то время как все их семейства в оковах^[123], целомудрие их не знает оков. Та, которая огорчается несправедливости рабства, исповедует вечное царство.

60. А что мне сказать об этом богатом целомудрием воинстве – бононских^[124] девственницах, которые, отрёкшись от мирских утех, населяют святилище девства? Не разделяя крова с мужчиной, разделяя кров с целомудрием^[125], они, достигшие двадцатеричного числа и сторичного плода^[126], как неутомимые воины непорочности, оставив родительский кров, устремляются в лагерь Христа; то воспевают они духовные песни^[127], то добывают своими трудами пищу, а равно своими руками изыскивают средства для милостыни^[128].

61. А если разнесётся благоухание от искомой девы (ведь они, прежде всего, жаждут того, чтобы им предоставилась возможность поохотиться за целомудрием), то они по всем следам, заботливо оставляемым, преследуют скрывающуюся жертву до самого жилища, или, если блеснёт чей-то более свободный полёт, ты сможешь увидеть, как все они устремляются во всю мощь своих крыльев, начинают шуметь перьями, сверкать взмахами, чтобы окружить крылатую добычу непорочным хором стыдливости, до тех пор, пока та, восхитившись белоснежным сонмом девственниц, позабыв отчий дом, не попадёт в край целомудрия и в сети непорочности.

11. 62. Хорошо поэтому, если для девственницы стремление родителей дышит как веяние целомудрия, но ещё славнее, если огонь нежного возраста даже без поддержки со стороны старых людей сам повергает себя в пламень непорочности^[129]. Родители лишат приданого; но ведь ты имеешь богатого Жениха и, довольствуясь Его сокровищем, не станешь искать прибыли от отцовского наследства. Вот насколько непорочная бедность превосходит выгоды от приданого!

63. И, однако, о какой девственности слышала ты, чтобы она за стремление к невинности лишена была законного наследства? Правда, родители прекословят, но при этом желают быть побеждёнными. Сначала противятся, так как боятся верить; часто гневаются, чтобы ты научилась побеждать; угрожают отвержением, чтобы испытать, можешь ли ты не бояться мирского суда; прельщают изысканными приманками, чтобы увидеть, на самом ли деле нельзя соблазнить тебя прелестью разнообразных удовольствий. Принуждение для тебя, дева, – упражнение. Вот именно эти желания заботливых родителей и доставляют тебе первые подвиги. Победи, дева, сначала любовь к родителям^[130]. Если победишь дом, победишь и мир^[131].

64. Но допустим, что ожидает вас потеря отцовского наследия. Так неужели потерю бренных и тленных средств не заменит будущее Небесное Царство? Даже если предположить, что никого нет такого, кто оставил бы дом, или родителей, или братьев, или жену, или сыновей ради Царствия Божия и не получил бы в этом веке всемеро больше; но, однако, – если мы верим в небесные слова – он в будущем веке будет обладателем вечной жизни^[132]. Доверь свою веру Богу. Ты, вверяющая своё имущество человеку, дай взаймы Христу^[133]. Добрый страж отданной в залог надежды возвращает талант твоей веры с многократными процентами. Не обманывает истина, не стесняет предписаниями справедливость, не обольщает добродетель. Если же вы не верите Божественным речениям, то поверьте хоть примерам.

65. На нашей памяти недавно одна знатная в миру дева, теперь ещё более знатная у Бога, после того как её стали принуждать к браку родители и родственники, убежала к священному алтарю. Ведь куда же лучше и убежать деве, как не туда, где совершается священнодействие девства? И это ещё не предел её смелости. Она, целомудренная жертва, приношение непорочности, стояла у алтаря Божия: она, испрашивая молитвы^[134], то возлагала на свою голову десницу священника^[135], то, не имея терпения переждать законный срок, преклонила голову к алтарю. «Неужели лучше, – говорит, – покроет меня мафорий^[136], чем алтарь, освящающий самые покрывала? Гораздо более достойно то покрывало, на котором ежедневно посвящается^[137] Глава всех – Христос. Что делаете вы, родственники? Зачем вы всё ещё волнуете душу устроением брака? Уже давно брак для меня готов. Вы сватаете жениха? Но я нашла лучшего. Увеличивайте, насколько будет угодно, богатства, расхваливайте знатность жениха, разглашайте о его могуществе; но у меня уже есть Жених – Тот, с Кем никто не может сравниться: Он богат миром, могуществен властью, славен небом. Если и ваш жених такой же, то я не отклоню вашего выбора; если же такого не нашли, то, значит, вы, родители, не заботитесь обо мне, а завидуете мне».

66. Когда все молчали, один неожиданно сказал: «А что, если бы твой отец был жив, – позволил бы он тебе остаться незамужней?» Тогда она с сильным благочестивым воодушевлением, но с куда более умеренной дочерней привязанностью к родителям отвечала: «А может быть, для того он и умер, чтобы никто не мог поставить мне преграды!» Этот ответ в то же время был предсказанием задававшему вопрос, что тот подтвердил скорой своей кончиной. Таким образом, и все остальные, кто пытался помешать, начали бояться для себя той же самой участи, а потому смягчились в отношении девства. Таким образом, девство не только не потерпело ущерба в отношении своих законных прав, но даже получило выгоду. Вот, отроковицы, награда за благочестие; вы же, родители, берегитесь этого урока за нерасположение к девству.

Книга 2

1. 1. В предыдущей книге мы желали – но не смогли – раскрыть, сколь велик дар девства, с тем, чтобы небесная сладость этого состояния сама собой привлекала читателя. Во второй книге надлежит дать наставление девственнице и обучить её как бы под руководством опытных наставников.

2. Впрочем, мы слабы для убеждения и непригодны для научения: ведь тот, кто учит, должен превосходить того, кто учится. И вот, дабы всё же не показалось, что мы не исполнили принятой на себя обязанности^[138] или что слишком много мы взяли на себя, нам и рассудилось, что лучше поучать деву примерами, а не заповедями: может быть, от примера будет даже больше успеха. В самом деле, нетрудным считается то, что уже сделано, полезным то, что испытано, и благочестивым то, что, по некоему наследственному пользованию отцовской добродетелью, по преемству перешло к нам.

3. А если кто будет обличать нас в высокомерии, то пусть он лучше обличит нас в излишнем усердии: девственницы просили, и я счёл неудобным отказать им в этом научении. Я пожелал, скорее, подвергнуться опасности быть посрамлённым, нежели не подчиниться желанию тех, к чьим подвигам даже Бог наш снисходит с кротким благоволением^[139].

4. Но на высокомерие с моей стороны нельзя даже и указывать: девственницы, обладая источником, откуда они могли бы научиться, искали от меня, скорее, расположения, а не руководства; и это усердие наше можно извинить. Правда, они имеют в качестве побуждения к соблюдению учения авторитет мученика^[140], однако и я, со своей стороны, счёл не лишним, в видах привлечения к вере, обратиться к ним с ласковой речью. Тот способен учить, кто сдерживает пороки строгим воздействием; а мы, будучи не в состоянии учить, привлекаем к себе лаской.

5. И так как многие наши отсутствующие здесь девственницы выражали желание слышать наше слово, то я и заготовил этот свиток: дабы они, отправившись восвояси и имея в руках дар моего слова, не считали отсутствующим того, чью книгу они имеют. Но обратимся к нашей теме.

2. 6. Итак, да будет пред вами, как бы на картине, изображена девственная жизнь Марии, в Которой, как в зеркале, отражается образ непорочности и красота добродетели^[141]. Отсюда можно брать вам примеры жизни: здесь, как бы на чертеже, изображены наставления чистоты, указывающие, что следует вам исправить, что усвоить и чего держаться.

7. Прежде всего, достоинства учителя возбуждают страсть к учению. Кто же достойнее Божией Матери?^[142] Кто блистательнее Той, Которую избрало Само Сияние?^[143] Кто непорочнее Той, Которая родила Тело без соприкосновения с телом? А что сказать о прочих Её добродетелях? Девой Она была не только телом, но и умом^[144], так как никаким видом зла не осквернила искренней любви: сердцем смиренна, в словах величава, духом благоразумна, в беседе воздержна, в чтении усердна^[145]; полагает надежду не в тленном богатстве, а в молитве бедных^[146]; Она усердна в труде, скромна в разговоре, Судиёй своих мыслей привыкла считать не человека, но Бога, никого не ранит словом^[147], всем благоволит, встаёт перед старшими^[148], не завидует равным, чужда бахвальства, следует разуму, любит добродетель. Когда Она огорчила родителей хотя бы выражением лица? Когда спорила с близкими? Когда возгнушалась убогим, когда посмеялась над немощным, когда прошла мимо неимущего? Она имела обыкновение посещать только те собрания мужей, которых не стыдится милосердие и не избегает целомудрие. Ни злобы в очах, ни дерзости в словах, ни неблагопристойности в действии; ни движения изнеженного, ни слишком свободной поступи, ни вызова в голосе, так что самый телесный вид у Неё был отображением мысли, образом добропорядочности. Добрый дом уже в самом преддверии должен давать о себе знать^[149] и при первом входе являть, что внутри его не скрывается никакой тьмы; так и наша мысль, не сдерживаемая никакими телесными преградами, должна светить вовне, подобно свету светильника, помещённого внутри^[150].

8. Зачем мне говорить об умеренности в пище и об изобилии трудов; одни преизбыточествовали в Ней сверх естественной возможности, другой едва доставало для удовлетворения самой природы^[151]; в отношении труда не пропущено ни одного мгновения времени, в отношении пищи двойное число дней было посвящено посту. И если когда приходило желание подкрепить силы, то в большинстве случаев пища появлялась для того, чтобы предотвратить смерть, а не доставить удовольствие^[152]. Сон был для Неё не столько наслаждением, сколько удовлетворением необходимости, но и при этом дух бодрствовал в то время, когда тело отдыхало: ведь дух во время сна часто или повторяет прочитанное, или продолжает прерванное сном, или объединяет разрозненное, или намечает то, что следует сделать.

9. Из дома и выхода не знала, кроме как в храм, и то с родителями или близкими. В домашнем уединении трудолюбива, вне дома окружена спутниками, но при всём при том никто не был для Неё лучшим стражем, чем Она Сама; Она внушала к Себе уважение и поступью и обхождением, Она не столько стопы ног поднимая, сколько степень добродетели воздымая. И хотя имела других в качестве стражей Своего тела, но в то же время Сама была стражем Своих нравов. В избытке найдётся наставниц, если сама себя будет учить та, которая в качестве наставниц имеет добродетели: ведь у неё всякое действие есть уже учение. Так вот и Мария: Она внимательно относилась ко всем, как будто бы получая наставления от многих; так выполняла всё требования добродетели, что при этом не столько училась, сколько учила.

10. Именно такой показал Её евангелист, Такой нашёл и ангел, Такой избрал Святой Дух^[153]. И зачем мне останавливаться в отдельности на том, как Её любили родители, как прославляли чужие – Ту, Которая удостоилась того, что от Неё родился Сын Божий? При самом входе ангела Она оказалась во внутренней части дома, без подруги, – затем, чтобы никто не мог помешать Её сосредоточенности, чтобы никто не нарушил тишины; среди женщин не искала Себе подруг Та, Которая в качестве подруг имела благие размышления. Она совсем не казалась Себе одинокой, будучи одна^[154]. В самом деле, каким образом могла быть уединённой Та, рядом с Которой было столько книг, столько архангелов, столько пророков?

11. Итак, Гавриил нашёл Её там, где он обычно Её посещал: и Мария, однако, устрашилась ангела как лица мужеского пола и смутилась его видом^[155], но, услышав Своё имя, Она узнала его как небезызвестного Ей. Так чуждалась^[156] мужеского пола Та, Которая не чуждалась ангела, – отсюда сделай вывод, каково благочестие слуха, какова стыдливость очей. И вот после приветствия Она смолчала и, только будучи названа по имени, дала ответ; Та, Которая сначала смутилась духом, потом дала обет послушания.

12. А насколько Она была почтительна к близким людям – это показывает Божественное Писание. Сознав Себя избранницей Божией, Она стала ещё смиреннее и тотчас же отправилась в нагорную страну к Своей родственнице, конечно, не затем, чтобы дать возможность уверовать той, которая ещё ранее поверила пророчеству^[157]: блаженна – сказано – уверовавшая. И Она оставалась с ней в течение трёх месяцев. А в продолжение такого промежутка времени уже не уверенность обретается, а благочестие созидается. И это уже после того, как приветствовал Её Матерью Господа младенец, взыгравший во чреве Елисаветы, тот младенец, который исполнился благочестием раньше, чем естественными силами.

13. Затем, когда одно за другим следовали столь многочисленные знамения – когда рождала неплодная^[158], зачинала Дева^[159], говорил немой^[160], поклонялся волхв^[161], исполнялся надежд Симеон^[162], возвещали звёзды^[163]: Мария, смущённая вторжением^[164], не смущённая самим чудом: Она – сказано – сохраняла всё это в сердце Своём (Лк.2:19). Хотя Она была Матерью Господа, однако стремилась научиться заповедям Господним; и Та, Которая родила Бога, страстно, однако, желала познать Бога.

14. А что значит то, что каждый год, в торжественный день Пасхи, Она ходила в Иерусалим, и ходила с Иосифом?^[165] Это значит, что спутником каждой в отдельности добродетели у девственниц всюду служит стыдливость. Последняя должна быть неотделима от девства; без неё не может быть девства. Поэтому даже и в храм Мария не выходила без охранителя Своей стыдливости.

15. Таков образ девства. Действительно, Мария такова, что жизнь Её одной является наукой для всех^[166]. Поэтому если нам нравится Начинательница, то мы должны одобрить и начинание; вот почему и та, которая желает себе Её награды, пусть подражает и Её примеру. Сколько же, таким образом, ликов добродетели сияет в одной Деве? Уединённость скромности, знамение веры, послушание благочестию; Дева в доме, спутница в служении, мать для храма.

16. О, скольким девственницам выйдет Она навстречу, скольких обнимет и повлечёт к Господу^[167] со словами: «Эта – ложе Сына Моего, эта – непорочным девством сохранила брачный чертог». Как Сам Господь представит их Отцу^[168] и, разумеется, будет повторять при этом следующие Свои слова: «Отче Святый, это те, кого Я сохранил Тебе^[169], между ними почил Сын Человеческий, преклоняя главу Свою^[170]. Прошу, чтобы там, где Я – и они были со Мною (Ин.17:24). Конечно, не одним себе должны приносить пользу те, которые жили не ради себя только: пусть же эта дева искупит родителей, а та искупит братьев! Отче Праведный, мир Меня не познал (Ин.17:25), они же познали Меня, но мир познать не захотели».

17. Каково торжество, сколь велика радость ангелов, рукоплещущих тому, что удостаивается обитать на Небе та, которая небесной жизнью жила в мире!^[171] Тогда и Мариам, взяв тимпан, станет воодушевлять лики дев^[172], воспевающих Господу хвалу за то, что они прошли чрез море житейское без житейских бурь. Тогда каждая станет ликовать, говоря: И подойду я к жертвеннику Божию, к Богу, веселящему юность мою (Пс.42:4) Приношу в жертву Богу хвалу и воздаю Всевышнему молитвы мои (Пс.49:14)^[173].

18. И я не сомневаюсь, что вам открыты алтари Божии, ведь ваши мысли я смело могу назвать жертвенниками, на которых ежедневно приносится в жертву Христос ради искупления тела. Ведь если тело девственницы есть храм Божий^[174], то что такое дух её, который, по удалении бренных останков тела, освобождённый как бы рукою вечного Священника, источает пламя Божественного огня? Блаженны вы, девственницы, что дышите бессмертной благодатью так же, как сады цветами, как храмы благочестием, как алтари священством.

3. 19. Итак, пусть святая Мария преподаст нам правила жизни, а Фёкла научит даже жертвовать жизнью – та Фёкла, которая, уклоняясь от брачных уз, после того как по злобе жениха была осуждена на смерть, почитанием девства изменила даже природу зверей^[175]. Именно она, уже готовая идти к зверям на растерзание, всё ещё уклонялась от взоров мужчин и в то же время предоставила средоточие жизни свирепому льву, соделав так, что даже смотревшие на неё наглыми взорами со стыдом отвернулись^[176].

20. Надо было видеть, как зверь лежал на земле и лизал ноги девы^[177], безмолвно свидетельствуя о том, что он не может причинить вред её непорочному телу. Даже зверь преклонился пред свой жертвой и, забыв свою природу, облёкся в ту природу, которую потеряли люди! Ты бы увидел: в то время как люди как бы через некую перемену природы сделались зверями, звери властвуют над своей свирепостью – и этот зверь, целующий ноги девы, учит нас тому, что должны делать люди. Столь обаятельна девственность, что даже львы удивляются ей! При всём чувстве голода их, рыскающих, не прельстила пища; или, подстрекаемыми^[178], не овладела ярость, сама привычка не увлекла их инстинктов, не властна оказалась природа над дикими зверьми. Они учили благочестию, преклоняясь пред мученицей, они учили даже целомудрию, так как лобызали у девы не что иное, как только подошвы ног, потупивши при этом глаза в землю, как бы стыдясь, чтобы какой-либо самец, хоть и зверь, не увидел обнажённой девы^[179].

21. Кто-нибудь скажет: «Для чего ты привёл в пример Марию, как будто можно найти того, кто мог бы подражать Матери Господа? Для чего и Фёклу, которую наставил учитель язычников (1Тим.2:7)? Если ты указываешь ученицу, то должен дать нам и соответствующего учителя». Я, таким образом, предложу вам новый подобного же рода пример, чтобы вы поняли, что апостол – учитель не для одного, но для всех.

4. 22. Была недавно в Антиохии одна дева^[180], проводившая уединённую жизнь. Но чем более она скрывалась от глаз мужчин, тем более воспламеняла их. Ведь красота, о которой только слышат, но не видят её, более желанна; тут два стрекала: жажда любви и жажда познания, и нет ещё ничего, что не понравилось, а того, что должно понравиться, ожидается больше, ибо не судия-око испытует, а дух-влюблённый вожделеет. Поэтому святая дева, чтобы страсти более не питались надеждою овладеть ею, дала обет ненарушимого девства и этим так заглушила вожделения нечестивцев, что они уже перестали её любить и даже донесли на неё.

23. Но вот гонение. Дева, чуждая мысли о бегстве и, конечно, под влиянием опасения, что она не может остановить замыслы посягающих на её невинность, приготовила свою душу к подвигу. Она была столь благочестива, что не боялась смерти; столь целомудренна, что ожидала её. Настал день увенчания^[181]. Велико всеобщее ожидание^[182]. Выводится дева, давшая обет двойного подвига – и целомудия, и веры. Но когда увидели твёрдость её исповедания, страх за девство, готовность на пытки, стыдливый румянец от посторонних взглядов, то начали придумывать, нельзя ли как воспользоваться невинностью её, чтобы заставить её отречься от веры – чтобы, отняв то, что для неё выше всего, вырвать также и то, что они ей прежде оставили. Приказывают, либо деве принести жертву богам, либо она будет выставлена в лупанарии^[183].

24. Каким же образом почитают своих богов те, кто так наказывает, или каким образом живут те, кто выносит такой приговор? И тут дева не поколебалась в вере, но, страшась позора, сама с собою говорила: «Что мне делать? Сегодня я – либо мученица, либо дева. И тот, и другой венец служит в нас предметом зависти. Впрочем, имя девы не признаётся там, где отвергается Виновник девства. В самом деле, как можно оставаться девой, если будешь почитать блудницу^[184]; как можно остаться девой, если будешь расточать любовь прелюбодеям; как тебе можно остаться девой, если ты будешь домогаться любви? Лучше уж сохранить девственным ум^[185], нежели тело. Конечно, хорошо сохранить то и другое, если бы это было возможно. Если же нельзя, то, по крайней мере, будем чистыми если не пред людьми, то пред Богом^[186]. И Раав была блудницей, но потом, когда уверовала в Бога, обрела спасение^[187]. И Иудифь украсила себя для того, чтобы понравиться прелюбодею^[188]. Но так как она сделала это из благочестия, а не по любви, то никто и не счёл её блудницею. Этот пример подвернулся очень кстати. Ведь та, которая пожертвовала собою для благочестия, сохранила и девство, и отечество; может быть, и мы, сохранив благочестие, сохраним также и невинность. А если бы Иудифь пожелала предпочесть благочестию целомудрие, то, погубив отечество, она погубила бы и невинность».

25. Итак, подкрепившись подобными примерами и вместе с тем держа в мыслях слова Господа, где говорится: потерявший душу свою ради Меня сбережёт её (Мф.10:39), она плакала, потом смолкла, чтобы прелюбодей не мог слышать даже слов её: она не примирилась с мыслью о позоре, но не хотела отречься и от Христа. Посудите, могла ли прелюбодействовать телом та, которая не прелюбодействовала даже словом.

26. Уже давно речь моя испытывает смущение и как бы страшится приступить к откровенному изложению целого ряда гнусных деяний. Затворите слух, девы! Божья дева ведётся в лупанарий. А теперь, девы, отверзните слух. Дева Христова может быть опозорена, но не может сделаться блудницей. Где бы ни находилась Божья дева, везде она – Божий храм: и домы разврата не отнимают у неё невинность, напротив – невинность уничтожает даже бесчестие места^[189].

27. К воротам непотребного дома стекается огромное количество развратников. Внимайте же чудесам мучеников, непорочные девы, но позабудьте названия мест. Затворяется голубка внутри, а хищные птицы галдят снаружи: все спорят, кому первому напасть на добычу^[190]. А она, простёрши руки к небу – как будто бы пришла в дом молитвы, а не в притон сладострастья, – говорила так^[191]: «Христе! Ты, укротивший свирепых львов^[192], можешь также укротить и свирепые души людей. Огонь попалил халдеев^[193], а для иудеев расступилась вода^[194] – не по законам своей природы, но по Твоей милости. Сусанна преклонила колена для казни и восторжествовала над прелюбодеями^[195]. Отсохла десница, которая осквернила дары Твоего храма^[196], ныне же посягают на самый Твой храм. Не попусти святотатственного блудодеяния Ты, Который не потерпел воровства. Да будет благословенно имя Твоё и ныне! Пусть я, пришедшая сюда на прелюбодеяние, выйду девой».

28. Едва окончила она молитву, как ворвался страшный на вид муж-воин^[197]. Можно себе представить, как дева затрепетала перед ним, перед которым со страхом отступал народ! Однако она хорошо помнила Писание: «И Даниил, – продолжала она, – пришёл с намерением посмотреть на казнь Сусанны; и вот он один оправдал ту, которую осудил целый народ^[198]. Овца может скрыться и под личиной волка^[199]. Имеет Своих воинов и Христос, у Кого их целые легионы^[200]. Или, может быть, это вошёл убийца? Но не страшись, душа: такие обыкновенно соделывают мучеников». О, дева, вера твоя спасла тебя (Лк.8:48).

29. А воин ей отвечает: «Не бойся, сестра^[201], прошу тебя. Я пришёл сюда как брат, спасти душу, а не погубить. Спаси же меня, чтобы и тебе самой спастись. Как прелюбодей я вошёл сюда, и если желаешь, то выйду мучеником. Поменяемся одеждами^[202]; мне подходят твои, а тебе мои, а Христу – и те, и другие. Твоё платье сделает меня истинным воином^[203], а моё тебя – девой. Ты хорошенько оденешься, а я лучше разденусь, чтобы гонитель узнал меня. Возьми одежду, которая скроет в тебе женщину, а мне передай твоё платье, которое посвятит меня в мученики. Оденься в хламиду, которая скроет девичьи члены и сохранит твою невинность. Возьми шапку, которая покроет твои волосы и скроет лицо. Входящие в лупанарий обычно краснеют. Когда выйдешь невредимо, то не оглядывайся^[204]: помни жену Лота, которая утратила свою природу, так как посмотрела назад на нечестивых, хотя и целомудренными очами^[205]. И не бойся, что погибнет что-нибудь для жертвы. Я вместо тебя приношу жертву Богу, а ты вместо меня – воина Христу. Ты имеешь прекрасных охранников целомудрия, которые воюют ради вечной мзды, броню праведности (Еф.6:14), которая ограждает тело духовным оплотом, щит веры (Еф.6:16), которым ты отражаешь раны, шлем спасения (Еф.6:17), ибо помощь для нашего спасения там, где Христос: в самом деле, глава жены есть муж, а глава девы – Христос»^[206].

30. И во время этой речи он снял хламиду. Однако вид его ещё заставляет подозревать в нём и гонителя, и прелюбодея. И вот дева подставляет свою шею, воин же свою хламиду. Какая величественная картина, какая красота: в доме разврата воин и дева состязаются из-за мученического венца! Сочетаются воин и дева, то есть лица, различные между собой по природе, но равные друг другу милосердием Божиим, – затем, чтобы сбылось речение: тогда волки и агнцы будут пастись вместе (Ис.65:25). Вот теперь овца и волк не только пасутся вместе, но даже вместе приносятся в жертву. Чего же больше? Изменив свой наружный вид, вылетает дева из силка – уже не на своих крыльях, но как носимая на крыльях духовных^[207] – и – чего ещё ни один век никогда не видел – выходит из лупанария девой, но девой Христовой.

31. А те, кто смотрел глазами и не видел, рыкали, как хищники на агницу, как волки на добычу^[208]. И вот вошёл ещё один, безмерно встревоженный. Но когда увидел, в чём дело, то воскликнул: «Что же это значит? Вошла девушка, а оказывается – муж. Так, значит, нет вымысла в том, что “лань – вместо девы”^[209], а теперь истинно и то, что воин вместо девы. А я ведь слышал и не верил тому, что Христос претворил воду в вино^[210]; теперь же Он начал изменять и пол. Поспешу отсюда обратно, пока я остаюсь ещё таким, каков я есть. Да уж не изменился ли и я сам, так как вижу совсем не то, чему верю? Я пришёл в лупанарий, а вижу поручительство, и, однако, я должен выйти отсюда изменившимся – я вошёл как прелюбодей, а выйду целомудренным»^[211].

32. Когда дело выяснилось, то был осуждён вместо девы тот, кто был схвачен вместо неё, ибо такое именно воздаяние и нужно было победителю. Таким образом, из дома разврата выходят не только дева, но и мученики.

Говорят, что девушка прибежала на место казни, и оба они начали спорить друг с другом относительно казни; но тот говорил: «Меня приказано убить; тебя же приговор оправдал, коль скоро меня обвинил». Но она вскричала: «Я тебя не избирала поручителем за свою смерть, но я желала только поручителя своей невинности. Если домогаются невинности, пусть остаётся и порука; если же требуется кровь, то мне нет нужды в поручителе, я могу выполнить это требование сама. На меня простирается этот приговор, которому ты подвергся из-за меня. Допустим, я тебя сделала поручителем в денежных делах, и судья в моё отсутствие присудил твоё имущество заимодавцу; но тогда, в случае твоей жалобы в тот же суд, я с помощью отцовского наследства могла бы, конечно, освободить тебя от уз. И если бы я отказалась, то кто не счёл бы меня достойной постыдной смерти? Насколько же больше должна быть расплата за человеческую жизнь! Лучше умру невинной, чтобы не умереть виновной. В данном случае нет другого исхода: сегодня я буду или повинной в твоей крови, или мученицей – в своей. Если я скоро возвратилась, то кто смеет лишить меня наказания? Если даже замедлила, то и тогда кто осмелится оправдать меня? Я вдвойне преступна пред законами, так как повинна не только в своём бегстве, но и в чужой гибели. Способны к смерти члены, неспособные к растлению. Деве есть куда принять рану, но некуда принять бесчестие. Я отвергла позор, но не мученичество, изменила одежду, но не исповедание. Если же ты отнимаешь у меня смерть, то ты тогда не искупил меня, а обманул. Прошу, не спорь и не смей возражать. Не отнимай благодеяния, которое оказал. Отнимая у меня этот приговор, ты восстановляешь прежний. В самом деле, этот приговор заменяется тогда прежним: если я не подвергнусь последнему, то подвергнусь первому. Мы же оба можем удовлетворить приговору, если только ты позволишь, чтобы я была умерщвлена первой. К тебе они не могут применить другого наказания, кроме того, которое обычно ими употребляется, а в деве подвергается опасности честь. Да и ты приобретёшь бóльшую славу, когда увидят, что ты из прелюбодеицы сделал мученицу, чем если будут видеть, что из мученицы ты снова сделал прелюбодеицу».

33. Что же думаете? Состязались двое – и оба победили: венец не был разделён, но добавился ещё один. Таким образом, святые мученики оказали друг другу взаимную услугу: одна положила мученичеству начало, другой – завершение.

5. 34. Но и философские школы превозносят до небес пифагорейцев Дамона и Финтия^[212]. Из них один, когда его присудили к смерти, попросил отсрочки для устройства своих дел. И тиран, отличавшийся особенной хитростью, потребовал, чтобы осуждённый представил поручителя, который был бы умерщвлён вместо него, если он замедлит явиться. Тиран, конечно, и не думал, что может найтись подобный поручитель. Что из двух славнее, я не знаю. И то, и другое славно. Один нашёл поручителя смерти, другой принял на себя поручительство. И вот когда виновный замедлил явиться на казнь, поручитель его, со спокойным выражением лица, не стал отказываться от смерти. Когда же его вели на казнь, возвращается и его друг; последний подставляет шею и наклоняет голову. Тогда тиран, удивлённый тем, что для философов дружба дороже жизни, начал просить, чтобы ему самому оказали дружбу те, которых он было осудил. Вот сколь велико влияние добродетели: она преклонила даже тирана!

35. Всё это достойно похвалы, но уступает нашему примеру. В самом деле, там – оба мужи, а здесь – одна дева, которая, прежде всего, победила даже собственный пол; там – друзья, здесь – незнакомцы; те предали себя одному тирану, а эти – многим тиранам, и притом даже более жестоким, потому что тот помиловал, а эти казнили; из тех один связан необходимостью, у этих же у обоих была к этому свободная воля. Эти благоразумнее потому, что у тех всё страдание сводилось к дружбе, у этих же – к мученическому венцу; те состязались для людей, а эти – для Бога.

36. Так как мы уже упомянули об этом царе, то самое время сказать здесь о том, что он думал о своих богах, чтобы вы ещё более убедились в бессилии тех, над кем смеются даже свои. Он, придя в храм Юпитера, приказал снять золотое одеяние, которым было закрыто его изображение, и покрыть шерстяным; так как, по его словам, золото зимой – холодно, а летом – тяжело. Так он смеялся над своим богом, полагая, что тот не в состоянии переносить ни тяжести, ни холода! Затем он же, увидев золотую бороду Эскулапа, приказал убрать её, говоря, что неестественно сыну иметь бороду, когда её не имеет Аполлон, его отец^[213]. Он отобрал также и золотые чаши, которые статуи держали в руках, приговаривая, что должен принимать то, что дают боги, «так как желания людей состоят в том, чтобы мы получали блага от богов». А лучше золота ничего нет: если же золото есть зло, то боги не должны его иметь, а если оно благо, то и тогда его следует иметь, скорее, людям, которые умеют им пользоваться.

37. Так боги были осмеяны, и ни Юпитер не смог отстоять своей одежды, ни Эскулап – своей бороды, ни у Аполлона волосы не выросли, да и все те, кто носит имя богов, не смогли вернуть тех чаш, которые у них были, – и не столько потому, что боялись быть обвинёнными в воровстве, сколько потому, что не имели чувства. Так кто же станет чтить тех, которые, считаясь богами, однако, не могут защищать себя или хотя бы скрыться, как это делают люди?

38. Но вот когда Иеровоам, нечестивейший царь, взял дары, которые его отец положил в храме нашего Бога, и на святом жертвеннике стал приносить жертву идолам, то у него отсохла правая рука, которую он протянул, а те идолы, которых он призывал, ничуть не помогли ему. Затем, когда, обратившись к Богу, он испросил помилования, то рука его, отсохшая за святотатство, тотчас же по вере его сделалась здоровой^[214]. Вот сколь очевидный пример божественного милосердия и гнева был явлен по отношению к одному и тому же человеку: когда он святотатствовал, у него неожиданно отнялась правая рука, а когда покаялся, ему было даровано прощение!

6. 39. Вот какие подарочки я, не прослуживший ещё и трёх лет в качестве священнослужителя^[215], приготовил для вас, святые девы; и к этому я научен не опытом, а наставлен вашими нравами. В самом деле, какой же опыт мог быть приобретён в течение столь непродолжительного времени служения вере? Если вы видите здесь цветы, то считайте, что они собраны на лоне вашей жизни. Это не наставления девам, но примеры, взятые у дев. Моя речь начертала только образ вашей добродетели; вы увидите, что образ ваших достоинств отражается в этой речи, словно в зеркале. Если вы находите хоть какую-то красоту в нашем изложении, значит, она отражает одно из ваших качеств. Разумеется, сколько людей, столько и мнений^[216], и если наша речь будет прозрачной, то пусть её читают все, если выдержанной^[217], то пусть более зрелые люди выскажут свои мнения; а в том случае, если речь будет скромной, то пусть она внедрится в ваши сердца и украсит ваши ланиты; если будет она цветистой, то пусть не будет отвергнута вашим цветущим возрастом.

40. Мы должны были возбудить любовь невесты, ибо писано: возлюби Господа Бога твоего (Втор.6:5; Мф.22:37; Мк.12:30; Лк.10:27). Мы должны были к браку хотя бы завить кудри своей речи как бы щипцами, ибо писано: восплещи рукою и топни ногою (Иез.6:11). Мы должны были усыпать розами вечные брачные чертоги. Даже и в настоящем временном супружестве с новобрачной сначала обращаются мягко, а не в тоне приказа, чтобы суровые требования не озлобили её прежде, чем разовьётся в ней любовь, согретая ласками.

41. Даже кони, при всей их силе, привыкают к звуку похлопывания по шее^[218] до того, что не противятся упряжи. А в конце концов, они привыкают к повиновению благодаря ласковым словами, а не чрез удары. А вот когда конь приучит шею к упряжи, тогда его и вожжи сдерживают, и стрекало понуждает, и пристяжные увлекают, и возница погоняет. Так точно и наша дева должна сначала наслаждаться благочестной любовью, дивиться золотым подпорам небесного ложа^[219] в самом брачном преддверии, рассматривать дверные косяки, украшенные гирляндами из зелени, и наслаждаться поющим внутри хором^[220], – всё это для того, чтобы она покорилась Господнему игу не из страха, а преклонилась пред ним по призванию.

42. Итак, приди сюда от Ливана, невеста, приди сюда от Ливана, приди и прейди (Песн.4:8). Мы должны часто воспевать этот стих, чтобы невеста последовала хотя бы на призыв Господних слов, если уже она не верит человеческим. Не сами мы изобрели это наставление, а заимствовали его. Вот какое наставление даёт нам небесное учение таинственной песни: Да лобзает он меня лобзанием уст своих: ибо перси твои лучше вина и благоухание мира твоего лучше всех ароматов; миро излиянное имя твоё (Песн.1:2–3). Этот приют услад оглашается игрой, возбуждает рукоплескание, вызывает любовь. Потому, говорит, отроковицы возлюбили тебя и увлекли тебя, за ароматом благовоний твоих устремился. Ввёл меня царь в чертоги свои (Песн.1:3–4). Начинает с лобзаний, чтобы закончить чертогами.

43. И столь неукротима она в суровом труде и взлелеянной добродетели, что отпирает рукою завов, выходит в поле и водворяется в крепостях^[221]; сначала она, однако, убегает обратно от благоухания мира, но лишь только она вошла в чертоги, благоухание от крепостей изменяется. Наконец, смотри – куда она идёт: Если стена, сказано, воздвигнем на ней серебряные зубцы (Песн.8:9). Та, которая забавлялась поцелуями, уже воздвигает башни, чтобы, ограждённая драгоценными подвигами святых, как башнями, она могла не только сделать тщетными вражеские нападения, но и выстроить крепость из добрых заслуг.

Книга 3

1. 1. Так как в двух предыдущих книгах мы рассмотрели всё, что имели, то теперь, святая сестра, привыкшая беседовать со мною, самое время будет передать наставления славной памяти Либерия^[222]; ведь чем муж святее, тем и речь его бывает приятнее. Именно в Рождество Спасителя^[223], когда ты пред апостолом Петром^[224] подтвердила звание девы изменением одежды^[225] (в какой же день лучше было сделать это, как не в том, когда Дева прияла потомство?), в тот час, когда подле тебя стояли многие девы Господни^[226], теснившиеся вокруг тебя, он сказал следующее^[227]:

«Дочь! благого брака ты возжелала. Видишь, сколько народу пришло ко дню Рождения Жениха твоего, и никто не возвратился назад алчущим. Здесь Тот, Кто, будучи позван на брак, превратил воду в вино^[228]. И вот на тебя, подверженную прежде ничтожным стихиям материальной природы, низводит Он святое таинство девства. Здесь Тот, Кто пятью хлебами и двумя рыбами насытил четыре тысячи людей в пустыне^[229]. Он мог бы насытит и большее количество, если бы тех, которые тогда насытились, было там больше. Наконец, Он призвал многих и на твой брак, но теперь уже подаётся не хлеб ячменный, но Небесное Тело.

2. Сегодня по образу человеческому родился от Девы Человек, прежде всех рождённый от Отца^[230]; Тот, Кто Матери подобен телом^[231], силой – Отцу, единороден на земле, единороден и на небе; Бог от Бога^[232], рождённый от Девы; Правда от Отца, Сила Всемогущего^[233], Свет от Света; не уступающий Рождающему^[234] и не отличающийся от Него могуществом^[235]; Он не слился распространением и изнесением Слова и не смешался чрез это с Отцом^[236], но отличен от Отца по праву рождения^[237]. Это и есть возлюбленный^[238] твой, без Которого не могут существовать ни небесное, ни морское, ни земное, благое Слово Отца (Пс.44:2), Которое, сказано, было в начале (Ин.1:1), и потому ты причастная Его вечности; и было оно, сказано, у Отца; потому и ты обладаешь нераздельной и неотделимой от Отца силой. И Слово было Бог (Ин.1:1), потому и ты причастна природе Божества Его. Из кратного изложения всего этого должна ты черпать веру.

3. Люби Его, дочь, ибо Он благ; ведь никто не благ, как только один Бог (Мк.10:15; Лк.18:19). Если же нет сомнения в том, что Сын есть Бог, а Бог – благ, то нет сомнения, конечно, и в том, что Сын есть благой Бог^[239]. Его, говорю я, люби. Это Тот, Кого как вечного Отец родил раньше Люцифера, из чрева родил^[240] как Сына, из сердца отрыгнул как Слово^[241]. Это Тот, о Нём же благоволил Отец^[242]; это мышца Отца, ибо Он есть Творец всего, Он есть Мудрость Отца^[243], ибо из уст Божиих происходит; Он – благость Отца, ибо полнота Божества обитает в Нём телесно^[244]. Отец так Его любит, что на лоне^[245] носит, помещает одесную^[246], чтобы и ты научилась премудрости, познала доблесть.

4. Итак, если Христос есть Божия сила (1Кор.1:24), то неужели Бог был когда-либо без силы? Неужели был когда-то Отец без Сына? Если всегда существует Отец, то, конечно, всегда существует и Сын. Следовательно, у совершенного Отца совершенный и Сын. Ибо кто умаляет совершенство, умаляет Того, Кому оно принадлежит^[247]. Совершенное Божество не допускает неравенства. Итак, люби Того, Кого любит Отец; прославляй Того, Кого прославляет Отец, ибо кто не чтит Сына, тот не чтит и Отца (Ин.5:23). И всякий, отвергающий Сына, не имеет и Отца (1Ин.2:23). Вот что относится к вере.

2. 5. Но юность подозревают иногда даже и в том случае, когда верность пребывает ненарушимой. Поэтому будь умеренна в употреблении вина^[248], чтобы не увеличить тебе слабость тела и не возбудить вожделения; две вещи одинаково возжигают человека: вино и молодость. Пусть обуздывается постом даже нежный возраст и умеренностью в пище, словно поводьями, укрощаются неукротимые страсти. Пусть разум их отклоняет, надежда утишает, страх подавляет. Ибо кто не умеет сдерживать страстей, тот, как бы подхваченный необузданными конями^[249], несётся, ударяется, растерзывается и расшибается.

6. Что некогда, как рассказывают, и приключилось с юношей из-за любви к Диане^[250]. Но басня расцвечена поэтическими вымыслами, что якобы Нептун, воспылавший гневом против счастливого соперника, напустил бешенство на коней, чтобы таким образом прославилось его великое могущество, потому что он победил юношу не доблестью, а обманул хитростью. Вот почему и учредили даже ежегодное жертвоприношение в честь Дианы, состоящее в том, что на её жертвенниках закалали коня. И её-то называют девой, которая (чего стыдятся обыкновенно даже блудницы) могла полюбить человека, не питавшего к ней любви!^[251] Но по мне, впрочем, пусть язычники придают значение этой своей басне; ведь хотя и то, и другое преступно, но, однако, менее преступно то, что юноша воспылал любовью к прелюбодейке настолько сильно, что погиб, нежели то, что, как они сами говорят, два бога спорили из-за прелюбодеяния, и что Юпитер за горе дочери-блудницы наказал врача-прелюбодея^[252], потому что он лечил раны того, который прелюбодействовал в лесу с Дианой – этой наилучшей, без сомнения, охотницей, но только не за дикими зверями, а за чувственными удовольствиями, которые всё равно что звери, – вот почему она и охотилась голой^[253].

7. Итак, пусть наделяют Нептуна властью над бешенством, чтобы объяснить преступление нечистой любви. Пусть приписывают Диане царство в лесах, в которых она обитала, чтобы тем самым можно было свидетельствовать о том любодеянии, которым она занималась. Пусть и Эскулапу приписывают способность воскрешать мёртвых, хотя они же признают, что он сам не избег смерти, когда был поражён молнией. Пусть наделяют Юпитера молниями, которых у него нет, лишь бы свидетельствовали о том бесчестии, которое у него было.

8. Но возвратимся от басен к предмету наших рассуждений. По моему мнению, нужно также умеренно употреблять всю ту пищу, которая производит возбуждение в членах, ибо даже парящих орлов мясо низводит на землю^[254]. И в вас та внутренняя птица, о которой мы читаем: обновится, как у орла, юность твоя (Пс.102:5), – та птица, которая высоко парит в девственном полёте, пусть не знает стремления к излишеству в мясе. Уклоняйтесь торжественных собраний, избегайте и приветственных посещений.

3. 9. Я хочу, чтобы самые посещения у молодых девушек были, по возможности, нечасты и допускались только к родителям или сверстницам. Ибо от посещений притупляется стыдливость, дерзость проявляется, смех звенит, и скромность нарушается, а поощряются изящные манеры: если не отвечать на вопросы – подумают, что безъязыкая, а отвечать – пустословие^[255]. Поэтому я предпочёл бы, чтобы девственницы испытывали недостаток словоохотливости, а не обладали ею в избытке^[256]. В самом деле, если от женщин требуется, чтобы они молчали в церкви даже о делах божественных и только дома спрашивали мужей своих^[257], то не более ли строго мы должны думать о девах, у которых стыдливость украшает возраст, а молчаливость охраняет стыдливость.

10. И вот разве это не подходящий пример скромности: Ревекка, явившись на брак и увидев жениха, закрылась покрывалом, чтобы её могли увидать не ранее того, как она сочетается браком^[258]. И, без сомнения, красивая девушка боялась не за красоту, а за невинность. А что же Рахиль? Как она заплакала и застонала, лишь только получила поцелуй в уста! И она не перестала бы плакать, если бы только не узнала родственника^[259]. Таким образом, она исполнила и долг невинности, и не погрешила против благочестивой привязанности. И если мужу сказано: не засматривайся на девицу, чтобы не соблазниться (Сир.9:5), – то что нужно сказать посвящённой деве, которая, если любит, грешит мыслью, а если любима, то и делом?

11. Велика добродетель молчания, особенно в Церкви. Ни одна мысль Божественных чтений не ускользнёт от тебя, если ты преклонишь ухо и затворишь уста. Никакого слова, которое ты желала бы забрать назад, не изнесёшь ты из уст твоих, если будешь скупа на слова. Ибо много греха в многоглаголании^[260]. Человекоубийце было сказано: Ты согрешил и замолчи (Быт.4:7), – дабы он не согрешил ещё более. Деве же нужно сказать: «Молчи, чтобы не согрешить». Мария, как мы читаем, всё, что говорилось о Сыне, сохраняла в сердце своём (Лк.2:19). И ты, когда что-то читается и либо возвещается о будущем пришествии Христа, либо повествуется о Его уже свершившемся пришествии, не производи шума разговорами, но храни внимание. Есть ли что недостойнее, чем заглушать шумом божественные изречения так, что их нельзя ни слышать, ни проникнуться верой в них, ни понять их; чем сопровождать священнодействие беспорядочными криками^[261] и тем самым мешать молитве об общем спасении?^[262]

12. Язычники и те воздают почтение своим богам в молчании. Рассказывают такой пример: когда Александр, царь Македонский, приносил жертву, варвар – мальчик, зажигавший для него огонь, схватил огонь рукой и, хотя обжёг тело, однако остался неподвижным: не выдал боли криком, не обнаружил страдания даже сдержанными слезами^[263]. Таков был навык к благоговению в мальчике-варваре: он победил в себе даже природу. Впрочем, он боялся не богов, которых не было, но царя. Ибо чего бояться тех, которые сгорели бы, если бы только их коснулся тот же самый огонь?

13. Ещё лучше следующий пример: какой-то юноша на отцовском пиру получает приказания не обнаруживать вольными знаками распутной любви^[264]. И ты, Божья дева, воздерживайся во время таинства от «вздоха, харканья, кашля, смеха»^[265]. Что тот может исполнить на пиру, разве не можешь исполнить ты во время таинства?^[266] Девственность пусть, прежде всего, выражается в голосе, пусть стыдливость замыкает уста, благочестие уничтожит расслабление, а привычка образует природу. Деву, по мне, прежде всего, должна обнаруживать её строгость, выражающаяся в стыдливости очевидной, в походке ровной, в лике скромном; и пусть эти предвестники непорочности явятся прямыми признаками добродетели. Недостойна похвалы та дева, вид которой наводит на размышление, дева ли она^[267].

14. Распространено сказание, что когда громкое кваканье лягушек мешало благочестивому народу слушать, то священник Божий приказал им смолкнуть и оказать уважение священной речи; тогда кругом раздававшийся шум немедленно стих^[268]. Итак, болота умолкают, неужели не замолкнут люди? И неразумное животное по чувству благоговения узнаёт то, чего оно не знает по своей природе; людям же свойственна такая необузданность, что многие не умеют направлять свою мысль к благочестию, потому что устремляют слух свой к сладострастью».

4. 15. Вот что говорил блаженной памяти Либерий. Всё это для других велико в сравнении с действительностью, но для тебя мало в сравнении с делом: ты не только сравнялась добродетелью с этим наставлением, но даже превзошла его ревностью^[269]. В самом деле, хотя нам и заповедан пост, но только на известные отдельные дни^[270]; ты же, умножив эти дни и ночи, чрезвычайно продолжительное время проводишь без пищи, и, если когда-нибудь тебя попросят принять пищи, ты, ненадолго отложив книгу, немедленно отвечаешь: не хлебом одним живёт человек, но всяким словом Божиим (Мф.4:4). Обычная пища твоя всегда была невкусной, так что отвращение к еде возбуждало желание поститься. Питьё из источника, плач на молитве, сон на книге.

16. Всё это приличествует молодым летам, пока ум от зрелости лет^[271] не поседеет; но лишь только дева восторжествует над укрощённым телом, следует умерить труд, чтобы послужить в качестве наставницы младшему возрасту. Скоро сломилась бы старая виноградная лоза, обременённая плодоносными побегами, если бы её время от времени не подрезали. И вот она, пока в силе, приносит плоды, а когда устареет, то её обрезают, чтобы она не одичала побегами или не погибла, истощённая чрезмерным плодоношением^[272]. Добрый земледелец для лучшей своей виноградной лозы и теплоту земли сберегает, и от холода её защищает, а также следит за тем, чтобы не сожгло её полуденное солнце. И поле также земледелец возделывает с севооборотом, и если даже не оставляет его на отдых, то засевает различными семенами, чтобы, таким образом, благодаря чередованию насаждений, оно могло отдыхать^[273]. И ты также, дева-ветеран^[274], засевай холмы сердца твоего разнообразными семенами: то умеренным употреблением пищи, то строгим постом, то чтением, то трудом, то молитвой; это затем, чтобы перемена труда явилась бы для тебя отдыхом.

17. Не всё поле приносит жатву зерновых^[275]. Здесь по холмам поднимаются виноградники, там, ты видишь, зреют оливы, а в другом месте – благовонные розы^[276]. Часто сильный земледелец, бросив соху, сам пальцем разрывает землю, чтобы вынуть корни цветов, или теми же грубыми руками, которыми погоняет бодающихся молодых волов^[277] среди виноградника, осторожно сдавливает вымя овец^[278]. Конечно, поле тем лучше, чем разнообразнее на нём плоды. Поэтому и ты, по примеру доброго земледельца, возделывай свою почву не одними только беспрестанными постами, подобными тяжёлой сохе^[279]. В садах твоих пусть цветёт роза стыдливости, лилия благоразумия, и пусть фиалки пьют из источника^[280] священной крови. В народе принято говорить: «Что хочешь делать долго, то делай не всё время». Конечно, должно быть нечто прибавляемое ко дням Четыредесятницы; но так, чтобы делалось не ради тщеславия, но ради благочестия.

18. Точно так же и частая молитва пусть приводит нас в общение с Богом. Ибо если пророк говорит: Семикратно в день возносил Тебе хвалу (Пс.118:164), – притом, что он был занят государственными нуждами, то как должно поступать нам, о ком написано: бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение (Мф.26:41)? Конечно же, надобно возносить обычные молитвы^[281] с выражением благодарности, – когда пробуждаемся ото сна^[282], когда выходим из дома, когда готовимся принять пищу и после того, как примем её, когда воскуряем фимиам^[283] и когда, наконец, отходим ко сну^[284].

19. Я желаю, чтобы и в самой постели ты читала псалмы вместе с обычной молитвой Господней, и когда пробуждаешься, и пред тем, как тело твоё погружается в сон; чтобы ты при самом начале сна была свободна от заботы о мирских делах, чтобы сон застал тебя в размышлении о Божественном. Даже тот, кто первый выдумал название самой философии^[285], прежде чем отойти ко сну, ежедневно заставлял флейтиста играть приятные песни, чтобы успокоить сердце, взволнованное мирскими заботами^[286]. Но он, подобно бесплодно труждающемуся, тщетно стремился изгнать мирское мирским; ибо ещё более осквернял себя тот, кто в этом искал лекарства от страсти. Мы же, очистившись от всех земных пороков, оградим тайники нашей души от всякой скверны плоти!

20. С особым вниманием должны мы также прочитывать Символ веры, эту печать нашего сердца, ежедневно пред рассветом; к нему нужно прибегать душой и тогда, когда мы чего-то боимся^[287]. В самом деле, разве бывает когда без служебной присяги воин в палатке или боец в сражении?

5. 21. Неужели кто-то думает, что не относятся к нашему наставлению следующие слова святого пророка: буду омывать ложе моё каждую ночь, слезами моими орошу постель мою (Пс.6:7)? Если понимать ложе буквально, то пророк убеждает здесь, что нужно проливать потоки слёз, чтобы ими омылось ложе, чтобы молитвенными слезами оросилась постель; ведь плач в нынешней жизни означает награду в будущей: блаженны плачущие, ибо воссмеётесь (Лк.6:21). Но если слова пророка мы отнесём к телу, то тогда мы должны омыть прегрешения плоти^[288] слезами раскаяния. Одр сотворил себе Соломон из дерева ливанского, колонны его были серебряными и изголовье его – золотым, спинка его каменьями украшена (Песн.3:9–10)^[289]. Что есть этот одр, как не образ нашего тела? И в самом деле, в драгоценных камнях воздух принимает образ блеска, в золоте показуется огонь, в серебре – вода, в дереве – земля. Из этих четырёх элементов состоит тело человеческое, в котором покоится наша душа, и если она не находит успокоения ни на вершинах гор, ни на суше, то на деревянном ложе она найдёт успокоение – именно в удалении от пороков. Поэтому и Давид говорит: Господь да поможет ему на одре болезни его (Пс.40:4). Ведь что может быть одром болезни, если не имеет чувства и не в состоянии и страдать? Телу же свойственна боль, так как оно подвержено смерти: Бедный я человек! Кто избавит меня от сего тела смерти? (Рим.7:24).

22. И так как мы привели стих, в котором упомянули о Теле Господнем, то, чтобы кто-нибудь не пришёл в смущение при мысли, что Господь принял тело, подверженное страданиям, припомним, что Он действительно скорбел и пролил слёзы по поводу смерти Лазаря^[290], а во время страстей был прободен, и из раны Его вышли кровь и вода, и Он испустил дух^[291]. Вода – для омовения, кровь – для питья, дыхание – для воскресения^[292]. Один ведь Христос – наша надежда, вера и любовь^[293]: надежда в воскресении, вера в омовении и любовь в таинстве^[294].

23. Но, восприняв тело, подверженное страданиям, Он также обратил это ложе в болезни, как было свойственно человеческой плоти^[295]. Правда, страданием побеждена немощь, смерть – воскресением^[296]. И, однако, вы должны скорбеть о мире и радоваться о Господе^[297], печальные от покаяния и бодрые от благодати. И учитель язычников (1Тим.2:7) в спасительном учении своём повелел: плачьте с плачущими и радуйтесь с радующимися (Рим.12:15).

24. Но если кто пожелает подробно исследовать по существу весь этот вопрос, пусть обратится к тому же самому апостолу: всё, говорит он, что вы делаете, словом или делом, всё делайте во имя Господа Иисуса Христа, благодаря через Него Бога и Отца (Кол.3:17). Итак, все наши слова и дела принесём ко Христу, Который из смерти соделал жизнь и из мрака создал свет^[298]. Для больного тела, которое страдает то от жара, то от озноба, перемена лекарств бывает целебна только в том случае, если она делается по предписанию врача; и, наоборот, если она производится вопреки предписанию, то только увеличивает страдание; так же точно целительно и то, что заповедано врачом нашим Христом, а что употребляется незаконно, то вредно.

25. Итак, радость должна твёрдо согласоваться с разумом^[299], а не навеваться беспорядочными пиршествами и свадебной музыкой; ибо небезопасна скромность и очевиден соблазн там, где спутницей веселья оказывается исступлённая пляска^[300]. Я желаю, чтобы девы Божии были далеки от этого. «Никто не пляшет, – сказал один мирской учитель, – будучи трезвым, разве что безумный»^[301]. Если даже, по учению мирской мудрости, причиной пляски бывает либо опьянение, либо безумие, то зачем, как нам думается, оставлять без внимания и примеры, взятые из Священного Писания: то, что Иоанн, Предтеча^[302] Христов, был умерщвлён по желанию танцовщицы^[303], служит ясным доказательством того, что увлечение пляской вредно даже более, чем безумие нечестивого гнева.

6. 26. И поскольку о столь славном муже, конечно, нельзя ограничиться лишь кратким упоминанием, мы должны обратить внимание на то, что это за муж, по какой причине, каким образом и в какое время был убит^[304]. Прелюбодеями убит праведный, и наказание за великое преступление перенесено с подсудимых на судью. Кроме того, смерть пророка является наградой плясунье^[305]. Наконец, чего обыкновенно страшатся даже варвары: в довершение жестокости приказание отдаётся во время торжественного пира, а исполнение этого скорбного и позорного дела переносится то с пира в темницу, то из темницы на пир. Сколько преступлений в одном злодеянии!

27. С царской роскошью устраивается пир^[306], достойный фурий^[307], и когда в обычном ожидании собралась громадная толпа, в это время пред взорами мужчин для исполнения танцев появляется дочь царицы, которой следовало бы находиться в самых дальних комнатах. И чему другому, в самом деле, могла она научиться от прелюбодейки, кроме того, как потерять стыд? И может ли что-нибудь столь сильно возбуждать похоть, как не пляска, когда при беспорядочных движениях обнажают те тайные части тела, которые или скрыла сама природа, или прикрыло требование приличий, когда играют глазами, крутят шеей и распускают волосы?^[308] Естественно, что тут дело доходит до оскорбления Божества.

28. В самом деле, может ли быть сколько-нибудь благоговения там, где пляшут, шумят и гремят? Тогда царь, как говорится в Писании, удовлетворённый, сказал девице: «Проси у меня, чего хочешь». Затем поклялся ей дать, чего бы она ни попросила, хоть бы половину царства^[309]. Смотри, как сами мирские судят о своих мирских владениях: за пляску дарят даже государства! Но девочка, наученная своей матерью, потребовала принести к ней на блюде голову Иоанна. Выражение царь опечалился (Мк.6:26) означает не раскаяние царя, но сознание несправедливости, которое производится в нас врождённым Божественным голосом: совершившие нечестивые поступки сами осуждают себя собственным сознанием. Но сказано: ради возлежащих (Мк.6:26). Что может быть недостойнее, чем приказать совершить человекоубийство из боязни не угодить гостям? И ради клятвы (Мк.6:26), как сказано. О новая религия! Было бы извинительнее, если бы он нарушил клятву. Поэтому вполне справедливо Господь повелевает в Евангелии не давать клятвы^[310], чтобы не представлялось необходимости греховно нарушать клятву^[311]. Итак, чтобы не нарушить клятвы, невинный предаётся усекновению. Не знаю, чему прежде ужасаться? Для тиранов, скорее, простительно клятвопреступление, чем верность своему слову.

29. И кто, видя, как бегут с пира в темницу, не подумал бы, что приказано освободить пророка? Кто при известии о дне рождения Ирода, о торжественном пире и о том, что отроковице дана воля выбрать, чего ни пожелает, – кто, говорю, не подумал бы, что в темницу посылали, чтобы дать свободу Иоанну? В самом деле, что общего между жестокостью и удовольствием, между погребением и наслаждением? Пророка же во время пира хватают для казни по данному на пиру приказанию, от которого ожидали только освобождения. А его усекают мечом и голову его приносят на блюде^[312]. Следствием жестокости было то приношение, которым только и могла напитаться не насыщенная яствами пира лютость.

30. Любуйся, лютейший царь, зрелищем, достойным твоего пира! Простри десницу, чтобы ни в чём не имела изъяна твоя свирепость, которой одного и недоставало: чтобы меж пальцев твоих стекали ручьи святой крови. И так как голод ты не мог утолить яствами, а жажду неслыханной жестокости залить кубками, – пей кровь, которая ещё и теперь струится из перерезанных жил отрубленной головы!^[313] Посмотри в глаза, в самой смерти бывшие свидетелями твоего преступления, отвращавшие взор от увеселений. Эти зрачки закрываются не столько по необходимости смерти, сколько из-за отвращения к роскоши. Эти безжизненные златые уста, обличения которых ты не смог снести, умолкли, но ты боишься их и доселе. Язык, который обыкновенно даже после смерти несёт свою службу, как и у живого, хотя и замирающим движением, однако осудил твоё кровосмешение. Эту голосу относят к Иродиаде; та радуется, ликует, как бы избавившись от судебного приговора: ведь она умертвила судью.

31. Что же скажете вы, святые жёны? Вы видите, чему должны учить и от чего отучать своих дочерей? Пляшет – но это дочь развратницы. Целомудренная же и непорочная должна научать своих дочерей благоговению, а не пляске. И вы, почтенные и благоразумные мужи, научитесь избегать пиршеств с людьми гнусными: таковы и пиршества, каковы суждения вероломных.

7. 32. Уже к концу речи ты, святая сестра, весьма кстати даёшь мне повод развернуть паруса красноречия^[314] по поводу того, что следует думать о поступках тех, кто, чтобы не попасть в руки гонителей, бросался со скалы или кидался в воду, в то время как Божественное Писание запрещает христианину совершать самоубийство^[315]. Но именно по отношению к девственницам мы находим в постановлениях ясный и утвердительный ответ применительно к случаям необходимости самообороны. Существует и пример подобного мученичества.

33. В Антиохии жила некогда святая Пелагия^[316], возрастом около пятнадцати лет, сестра девственниц и сама девственница. В начале гонения она оставалась запертой дома, но когда увидела, что её окружили расхитители веры и невинности и что по причине отсутствия матери и сестёр она лишена всякой защиты, – тогда, преисполненная любви к Богу, она сказала: «Что делать нам, о пленное девство, если ты не призришь на меня? Вот обет девства, а вот страх перед смертью, ибо смерть не естественная, но вольная. Так умрём, если позволят, и если не позволят, умрём! Ведь Бога это лекарство не оскорбляет, а вера ослабляет преступление^[317]. Конечно, если подумать о самом значении слова, то разве насилие добровольно? Но ещё большее насилие желать и не мочь умереть. Трудностей я страшусь. В самом деле, что же это за человек, который желает умереть и не может, когда есть столь лёгкие пути к смерти? Ведь, бросившись вниз головой, я могу разрушить святотатственные жертвенники и погасить кровью курящиеся алтари. Я не боюсь, что правая рука, ослабев, не донесёт удара, что грудь отшатнётся от боли: я не оставлю плоти никакого греха. Я не побоюсь того, что не будет меча, мы можем умереть при помощи собственного своего оружия, мы и без помощи палача можем умереть в объятиях матери»^[318].

34. Говорят, что она украсила голову, надела брачную одежду; и ты могла бы сказать, что она идёт не на смерть, но к жениху. Но вот когда гнусные гонители увидели, что целомудренная жертва отнята у них, они начали разыскивать её мать и сестёр^[319]. А те духовным полётом своим уже стяжали себе поле целомудрия, как вдруг пути бегства для них оказались отрезаны: тут настигали преследователи, там бушевал поток – и открылся путь для мученического венца^[320]. «Чего же мы боимся? – говорят тогда они. – Вот вода: кто же нам препятствует креститься (Деян.8:36)? И это есть то крещение, чрез которое прощаются грехи и приобретается царство. Это есть то крещение, после которого уже никто не согрешает^[321]. Пусть же примет нас вода, которая обыкновенно возрождает; пусть примет нас вода, которая соделывает девственниц, пусть примет нас вода, которая открывает небо, укрепляет слабых, избавляет от смерти и соделывает мучеников. Тебе, Боже, Создатель всего^[322], молимся, чтобы бездушные тела не разъединяла даже волна, чтобы смерть не разделила останков тех, кого при жизни соединяла любовь, но пусть будет одна жизнь, одна смерть и даже одно погребение».

35. Так сказали они; и, приподняв немного края одежды и опоясавшись, чтобы прикрыть невинность, но при этом устранить препятствие для ходьбы, взявшись за руки, словно в хороводе, они устремляются на середину реки, направляя стопы туда, где волны особенно стремительны, где глубина недосягаема. Ни одна не отступила ни на шаг, ни одна не замедлила движения, ни одна не задумалась, куда ей направиться; они тревожились, когда встречали твёрдую почву, негодовали на отмели и радовались глубине. И вот ты могла бы видеть, как благочестивая мать, скрестив руки, радовалась за детей и боялась, как бы течение не вынесло к ней её дочерей. «Тебе, Христос, – говорила она, – я приношу в жертву этих жриц целомудрия, путеводительниц и спутниц страданий!»

36. Но кто же будет удивляться такой твёрдости их во время жизни, когда даже после смерти они сохранили неизменным положение своих тел? Волна не обнажила трупов, и быстрое течение реки не увлекло их. А что касается святой матери, то хотя она и была лишена чувств, но, однако, ещё сохраняла благочестивые объятия: даже мёртвая не переменила она того благоговейного положения рук, какое придала им. Таким образом, исполнив долг веры, она умерла наследницей благочестивой любви. Ибо она до самой могилы не изменила тем, кого приготовила к мученическому венцу.

37. Но зачем я привожу тебе, сестра, чужие примеры, когда ты сама была воспитана под влиянием вдохновенного наследственного целомудрия родительницы-мученицы?^[323] И в самом деле, каким образом, ты выучилась, не имея возможности где-либо обучаться, живя в деревне, не будучи подругой какой-либо девы и не получив воспитания у какого-либо учителя? Словом, ты не ученица, ибо тебе было неоткуда научиться, но наследница добродетели.

38. И кто бы мог образовать твой ум, кроме святой Сотерии, от которой ты ведёшь своё происхождение? Во время гонения, приведённая с рабски-унизительными оскорблениями к месту пытки, она даже самое лицо, которое во время пыток всего тела обыкновенно остаётся свободным от побоев и остаётся свидетелем пыток, не претерпевая их, подставила палачу с таким мужеством и терпением, что, когда палач стал терзать её нежные щёки, скорее он утомился сечь, чем мученица сломилась от ударов. Она не изменила ни выражения лица, ни взгляда, не издала ни одного стона, не проронила ни одной слезинки^[324]. Наконец, препобедив и прочие роды казней, она нашла желанную смерть от меча.