Строматы (перевод Н. Корсунского) #2

16. Как следует понимать места свящ. Писания, в которых приписываются Богу человеческие страсти?

Здесь наши обвинители снова поднимают крик, утверждая, что горе и радость суть душевные страсти. По их пониманию радость есть порыв души согласный с рассудком; ликование же есть де радость, испытываемая нами при виде прекрасного и честного; a милосердие есть печаль, внушаемая нам зрелищем незаслуженного несчастия; «всеми впечатлениями, приближающимися к названным, прибавляют они, уже вносятся в душу изменения и потрясения». Но не лучше ли сказать, что вдаваясь в такого рода мудрования, мы лишь то, как кажется, доказываем сим, что все еще не перестаем свящ. Писание понимать очень чувственно и плотски, и поблажая своим страстям думаем, что и бесстрастного Бога воля подобно нашей подвержена беспорядочным движениям. Но допускать, что во Всемогущем есть процессы, подобные совершающимся в каждом из нас; предполагать, что Бог напр. слушает подобно как мы слышим, было бы одним из нечестивейших заблуждений, так как существо Божие определить невозможно. И если пророки и постигали Бога, и говорили о Нем, то постигали и говорили о предмете сем только в той мере, в какой это для нас, рабов плоти, было возможно; они учили, что если Господь в некоторых случаях и применяется к нашей слабости, то лишь из спасительного к нам людям снисхождения. И так как воля Божия на то обращена, чтобы спасать всех людей, как хранящих заповеди, так и раскаивающихся в своих грехах, то мы и радуемся своему спасению. Эту радость, собственно нам свойственную, Господь, когда говорит устами пророков, усваивает Себе, как если бы это была Его собственная радость. Так напр. Он, источник милосердия, говорит в Евангелии: Алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал Я, и вы дали Мне пить: ибо что сделали вы для одного из малых сих, то для Меня сделали (Mф.25:35,40). Подобно тому как Бог потому только, что бедный согласно с Его волею накормлен, пребывает довольным, хотя и не питается, подобно этому и радуется Он, не испытывая никаких изменений в своем бесстрастии, хотя собственно говоря радуется человек раскаявшийся, как требовала того воля Божия. Бог богатый милосердием уже по силе своей благости то через закон и пророки, то еще непосредственнее через ниспослание своего Сына на землю, дает нам заповеди, в лице вестников своей воли нам посылает спасение и милосердует о нас; как сам о том Он говорит к тем, над коими умилосердился.

Если дело касается сострадания, то (и по естественному рассуждению следует, что) собственно говоря оное чувствовать может только высший к низшему; но нет ни одного человека, который в качестве человека был бы выше другого, и только Бог один во всем выше человека; a если так, то только Богу значит свойственно являть и милосердие к человеку.

Отверзать всем руку учит человека правосудие; и если он дарами, им полученными от Бога, делится с другими, то делает он это уже и по естественной расположенности к благожелательности и по верности заповедям. «Бог же по своей природе не имеет ничего сходного с нами, как утверждают то ересиархи; и это как в том случае, если Он творил из ничего, так и в том, если Он работал из материи готовой, уже ранее существовавшей.^[294] В первом случае ничто равнозначительно отсутствию всякого бытия, a во втором материя должна быть признана совершенно отличной от Божества, разве кто сделает из человека часть Божества^[295] и существо Ему единосущное». Но человек подобный Богу и Ему единосущный, это две вещи различные. По правде сказать, я и не понимаю, каким это образом в Богословии можно высказывать хладнокровно такие воззрения, особенно если бросить взгляд на нашу жизнь и на бедствия, которыми она полна. Итак, это кощунство утверждать, что Бог некоторыми частями своего существа грешить может, будто Он на части разнимаем и будто целое существо Его из частей слагается. Целое Божественного существа не может быть представляемо составным, и никаких частей в Боге нет.

(He лучше ли вместо всех этих еретических мудрований мыслить так)? Так как Бог по своему существу богат милосердием, то по силе своей благости Он бодрствует над нами, которые со стороны естественной не состоим по частями Его, ни сыновьями. Величайшим доказательством благости Божией конечно то именно и состоит, что несмотря на подчиненное положение, нами занимаемое по отношению к Нему и несмотря на полнейшую чуждость Ему нашей природы^[296], все таки Он заботится о нас. Привязанность животных к своим детям, равно как дружба, возникающая из ежедневных сношений между двумя умами, которые проникнуты одинаковыми чувствами, основаны на взаимной^[297] связи естественной; Божественное же милосердие изливается на нас в изобилии, хотя с Богом мы и не имеем никакого сходства ни по существу нашему, ни по происхождению и ни по каким-либо особенным свойствам нашим, разве только по тому одному, что мы дело творческой воли Его. И теперь кто свободно при содействии учения и наставлений доходит до познания истины, того Бог призывает воспользоваться правом усыновления Ему, важнейшим из всех прогрессов. Нечестивый отовсюду окружен собственными беззакониями своими; он живет закованным в узы грехов своих (Притч.5:22) и не может их Богу вменить в вину.^[298] И в самом деле блажен человек, всегда проникнутый духом благоговейного страха (Притч.18:14).

17. Различные виды познания

Подобно тому как знание собою предполагает известное состояние человека познающего, коим обусловливается возможность познавать подлежащее познанию; и состояние это такого рода, что познание в этом состоянии добытое получает для разума характер неразрушимости^[299]: подобно этому и невежество предполагает собою состояние духа неустойчивое, откуда происходит, что и мнения людей невежественных рассеиваются как дым под влиянием света разума. Но приобретение как тех познаний, кои разумом могут быть разрушаемы, так и тех, кои могут быть им установляемы и утверждаемы, зависит от нас.

Со знанием находится в связке еще опыт, потом здравомыслие, далее честное сопоставление, еще далее постижение или умозрение и за тем познание, гносис. И здравомыслие или рассудительность есть собственно познание всего, доходящее до различения видов. Опыт до мельчайших подробностей занимается изучением свойств познаваемых предметов. Постижение или умозрение обращено может быть на предметы лишь умом постижимые. Сопоставление состоит в точном опознании вещей, имеющих между собой соотношение, или указание на такое их между собой совпадение, которое неоспоримо, непреложно и неопровержимо; иначе сказать, это способность группировать предметы, составляющие содержание мудрости и знания, все равно, будет ли дело касаться одного какого-либо предмета, или нескольких или всех подводимых под одну категорию. Гносис же, познание есть разумение, проникновение в самую сущность предмета, или сведение о нем согласное с законами бытия его. Истина же (истинное учение) есть основательное познание и понимание истинного. Состав же истинного учения объемлет собой сведения о всех вещах истинных. Знание сильно лишь разумностью, и разумное знание одного человека разумом никакого другого человека ниспровергнуто быть не может; достигши сего пункта оно переходит уже в гносис, в постепенно все полнее и глубже развивающееся познание.

Когда мы воздерживаемся от какого-либо действия, то происходит это или вследствие невозможности или по нежеланию или вследствие того и другого вместе. Напр. мы не летаем; это потому, что мы не можем и не хотим летать. He плаваем же мы, – по крайней мере в эту минуту, – потому, что хотя и имеем возможность к этому, но не хотим. Мы не походим на Господа: часто мы хотим того и другого, но не в состоянии того выполнить. Ибо никакой ученик не может быть выше своего учителя; достаточно с нас и того, если походить будем на Господа нашего (Мф.10:24,25; Лк.6:40), и все же не по существу, – это и невозможно, чтобы усыновлением нам сообщено было существо такое же, каким наделяет нас природа. – но потому, что мы облечены бессмертием, потому что мы допущены к созерцанию существующего, потому что мы наименованы сынами и познаем Отца явственно и в раздельности от того, что имеет (лишь) отношение к Нему.

Итак, воля всему предшествует, умственные же способности представляют из себя лишь служебные силы ее. Если хочешь, говорит Господь, то и можешь (Мк.1:40; Ин.5:6). У гностика именно так, и воля и суждение и деятельность составляют одно целое. Потому что если намерения тождественны самим себе, (согласны с природой воли), то согласны будут с самими собой и учение и суждения; и вот почему и слова и жизнь и все поведение гностика согласны с заповедями. Сердце правое заботливо собирает знания и усвояет оные. Бог научил же меня премудрости и я имею познания святых (Притч.30:3).

18. Закон Моисеев состоит источником всех нравственных учений; из него и Эллинами их ифика

Очень ясно, что и все иные добродетели, заповеданные в книгах Моисеевых, послужили для Эллинов исходным пунктом нравственной стороны их учения. Именно Моисеевскими законоположениями руководились они во всем том, что писалось y них о мужестве, об умеренности, об осмотрительности, о справедливости, о покорности судьбе и терпении, о честности, о воздержности и о благочестии, собой превосходящем все эти добродетели. Но конечно никто в том не сомневается, что только благочестие нас проникает благоговением перед верховной и первоначальнейшей из всех причин и заставляет покланяться ей. Тот же Моисеев закон внушает нам справедливость и нас учит осторожности, заповедуя нам избегать служения бесчувственным и бессмысленным идолам, a вместо этого, через изображение перед нами судеб народа Божия, призванного быть частью Господней, наследственным уделом Божиим (Втор.32:8,9), склоняя нас к познанию Творца и Отца всех вещей. О сокровище разума! Из сего догмата, как бы из источника, проистекают и всякое другое ведение, совесть и разумение. Ибо что находим мы там? A то, что жертвы нечестивых суть мерзость перед Господом, молитвы же праведных приемлются Им (Притч.15:8), ибо праведность Господу любезнее чем жертва (Ос.6:6; Мф.9:13; 12:7). Подобное читаем мы и y Исаии: К чему Мне множество жертв ваших, говорит Господь (Ис.1:11) и за тем все следующее в том же отделении книги. Порвите все связи с неправдой (Ис.58:6). Жертва Богу приятная – дух сокрушенный (печалью о грехе) и сердце ищущее Творца (Пс.50:19; 33:19). Мерзость перед Господом весы неверные, a вес правильный приятен Ему (Притч.11:1). Отсюда и символическое это изречение Пифагора: «Меры весов (или безмена) не нарушай».^[300] Праведность же ложную составляет содержание учений еретических. Язык злых, говорит Писание, иссохнет, праведных же уста будут источать премудрость(Притч.10:31), хотя злые и называют рассудительных и предусмотрительных людьми жалкими. Потребовалось бы слишком много времени на более обстоятельное изображение величия сих добродетелей. Все свящ. Писание есть не что иное как непрерывный им гимн.

Определяют мужество так, что это де есть знакомство с вещами опасными и неопасными и занимающими между ними середину. Благоразумие же есть де такого рода поведение, при коем человек наблюдает правила предусмотрительности и уклоняется от положений сомнительных. К мужеству относится далее терпение или постоянное сдерживание себя, состоящее в знании, какие вещи следует переносить и каких не следует. Сюда же относится великодушие, по силе которого человек держит себя выше событий. Но и с благоразумием союзна осмотрительность, осторожность, следующая советам рассудка уклончивость от некоторых вещей из страха и робости перед ними. Средством же для обезопашения своей жизни и к снисканию себе спокойствия есть соблюдение заповедей, всегда безвредное. Без мужества нельзя быть сдержанным или терпеливым, без благоразумия и умеренности не мыслим человек воздержанный. Добродетели между собою имеют взаимную связь и одна из другой рождаются; a кто осуществляет своей жизнью целый ряд добродетелей, тот состоит и на пути спасительном, представляющем собой непрерывное удерживание за собой известного блага. Отсюда с естественностью следует, что если мы зрело обсудили названный ряд добродетелей, то здраво опознали свое положение в среде и всех прочих добродетелей. Ибо кто подобно гностику через обстоятельное знакомство и практическое осуществление содержит одну из сих добродетелей, тот располагает и всеми ими по силе взаимного их сродства между собою.

Воздержанность есть расположение души, никогда не преступающее границ здравого рассудка. Воздержным же бывает тот, кто сдерживает стремления, несогласные с здравым разумом и кто владеет собой настолько, что желает только праведного и честного. И самое это сдерживание пожеланий и страстей немыслимо без мужества, потому что из верности заповедям проистекает благоразумие, повинующееся все устрояющему верховному законодателю Богу, и праведность, следующая Божественным повелениям.^[301] Как скоро эта праведность укрепила нас в воздержании, очищенные тогда мы склоняемся к благочестию и деятельности, согласной с волей Божьей, соделываясь, насколько к этому способна наша немощная и смертная природа, Богу подобными. Достигнуть сей цели, это значит быть праведным и святым с мудростью. Бог не имеет ни нужд никаких ни страстей; следовательно Он не может быть воздержным в собственном смысле этого слова, ибо Он не впадает ни в какое искушение, которое должен был бы преодолевать. Наша же природа, волнуемая страстями, нуждается в воздержности. Именно через сию-то воздержность, научившись довольствоваться малым, она старается своими расположениями возвыситься до природы Божественной. Ибо человек добродетельный довольствуется малым по силе мысли, что он живет на границе, разделяющей природу бессмертную от смертной.^[302] Нужды человека происходят от тела и от материальности его начала, воздержность же учит человека с помощью рассудка ограничивать эти требования. Ибо какой смысл закона, запрещающего мужчине надевать женское платье (Втор.22:5)? Чего через сие желает он иного, как не того, чтобы мы были мужчинами^[303], никогда не изнеживаясь ни по своему телу ни по действиям, ни по образу мыслей и расположений, ни на словах? Он хочет, чтобы ревнитель истины вооружал свой характер мужеством во всех тех случаях, где требуется терпение и покорность; и это как в поведении своем так и в нравах, в речах и в действиях, ночью как и днем; и эхо даже и в том случае, если бы пришлось засвидетельствовать преданность истине ценой даже своей крови. Вот чего требует закон. Он добавляет: Если кто построил новый дом, но не жил еще в нем; если кто насадил виноградник, но еще не собрал плодов c него; если кто, быв обручен с девицей, еще не женился на ней (Втор.20:5 – 7)^[304], те свободны от войны. По своей человечности закон заповедует таких освобождать от воинской повинности. Благоразумно и полководчески – предусмотрительно здесь закон боится, чтобы увлеченные посторонними заботами не отнеслись мы к делу войны без усердия, ибо солдат, не занятый никакой посторонней мыслью, идет неустрашимо на встречу всем опасностям. С другой стороны человеколюбивость закона приняла во внимание неверность шансов на войне и он решил, что было бы несправедливо одному не дать возможности насладиться плодами трудов своих, a предоставить добро, трудом приобретенное, собрать другому без труда. Но в тоже время закон внушает душе как будто и мужество, заповедуя, чтобы посеявшему была дана возможность пожать, построившему жить в постройке, посватавшемуся вступить в брак^[305]; закон не обманывает надежд тех, кто шел путями истинного гностика. Надежда праведника не погибает, все равно жив он или умер (Притч.11:7). Любящих Меня люблю Я, говорит Премудрость, и ищущие Меня найдут мир (Притч.8:17; 16:5).

И что же? Жены Мадианитян своей красотой разве не воспользовались на то, чтобы воевавших с их нацией Евреев заставить перейти от умеренности к невоздержности и от невоздержности к нечестию (Чис.25; Втор.4; Пс.105)? Приобретши же в лице Евреев себе друзей, Мадианитские казотки от жизни строгой и честной увлекли их своей красотой к удовольствиям эротическим, с особенною некою яростью стали побуждать их к жертвам идольским и вызывать любовь к чужестранкам. Побежденные двойным этим противником, женами и удовольствиями, Евреи оставили Бога, закон и, благодаря этой военной хитрости женщин, чуть было не предали в руки врагов весь народ, пока наконец спасительные предостережения страха не остановили их на краю бездны. Тогда оставшиеся Евреи тотчас же за благочестие и веру мужественно вступили с врагом в битву и остались их победителями. Служение Богу значит состоит началом премудрости, знание же состоит в почтении перед вещами священными и охранении их, ибо такое знание закона есть достояние ума благородного (Притч.9:10). Представляющие себе закон чем-то внушающим к себе страх, связанный со смущением, ни понимания его через это не обнаруживают, ни в дух его в действительности не проникают. Страх Господень животворит. A кто заблуждается, тот надсадится в трудах, кои познанием не одобряются (Притч.19:23). Несомненно, что в этом таинственном смысле надлежит понимать слова Варнавы: «Да даст вам Бог, Владыка всего мира, – говорит он, – премудрость и разумение, познание, ведение оправданий Его и устойчивость в добре. Будьте верными учениками Господними, исследуя, чего требует от вас Господь, дабы в день судный противостоять вам ненавистникам сих добродетелей».^[306] Приблизившихся к сей цели Варнава гностически называет «чадами любви и милосердия».

Что касается до щедрости и общения имуществ, то так как пришлось бы говорить о сем очень много, достаточно будет только то заметить здесь, что отдача денег в рост законом Моисеевым между братьями запрещается. A кого разумеет он под братом^[307]? He только того, кто родился от одних и тех же родителей, но и того, кто относится к одному и тому же племени, держится одной с нами веры, говорит одним с нами языком. Закон полагал, что несправедливо из своих богатств извлекать доход ростовщичеством; напротив он хочет, чтобы мы расточали милостыню полными горстями и с сердцем открытым для всех, кто находится в нужде. Ибо Бог есть Установитель и сей благосклонности. Человек охотно дающий получает достаточно богатый процент уже в виде благ, более всего ценных, в образе кротости, добродушия, великодушия, доброго имени и себе похвал. He правда ли: как человечна эта заповедь? Точно так же и из другого наставления: Плата бедняку должна быть ему вручаема в тот же день (Лев.19:13; Втор.24:14,15) мы научаемся, что не следует ни минуты задерживать платы слугам нашим; иначе, – если недостанет хлеба бедняку, – на работе следующего дня ослабнет усердие его. Закон прибавляет далее: Заимодавец да не входит в дом должника, чтоб насильно взять y него залог за долг; пусть он постоит на улице, в ожидании покуда получивший взаймы сам вынесет из дома залог свой (Втор.24:10,11). Получающий же взаймы не должен отказываться от выдачи залога, если имеет его. Закон запрещает еще владельцу поля поднимать во время жатвы колосья, выпавшие из снопов; точно так же и жнецам он советует оставлять за собою несколько колосьев не сжатыми (Лев.19:9; 23:22; Втор.24:19): двойное благодеяние со стороны закона; с одной стороны он побуждает к щедрости и к уделению от своего имущества владельца, понуждая его оставлять нечто и нуждающимся; с другой стороны бедности он доставляет средства к существованию. Видите, как закон в одно и тоже время провозглашает и правосудие и благость Божию, которые всем доставляют в изобилии пропитание. Та же внимательность к бедным обнаруживается и в заповеди касательно сбора винограда. Владелец не должен ни возвращаться за забытыми гроздьями ни поднимать упавшие (Лев.19:10; Втор.24:20,21). В равной мере эта заповедь прилагается к собирателям и олив. Наконец десятина с плодов и со стад (Лев.22:30,32; Чис.18:21,22) учила Евреев благодарности к Богу и не одну страсть лишь к прибыли питать всем, a и ближнего через человечность допускать до участия в благодеяниях неба. Этими десятинами и начатками (от скота и плодов), нужно думать, содержались священники.

Итак, можно кажется понять теперь, что закон учит благочестию, уделению от наших благ справедливости, милосердию. He он ли повелевает на 7-й год поле оставлять запущенным (Исx.23:10,11; Лев.25:2–7), дабы бедняк без возбранения мог пользоваться произведениями, какими Бог ее на тот год покроет, потому что сама природа брала на себя в этот год обработку поля для тех, кому угодно было воспользоваться ее щедротами.^[308] Как же после этого возможно отказывать закону в благости и утверждать, будто он не учит справедливости Относительно 50-го года он предписывает то же, что и касательно 7-го (Лев.25:8,9). Кроме того каждому в этот год закон возвращает его землю, если в этот промежуток времени она была отчуждена y него по какой-либо грустной необходимости; таким образом через назначение срока для пользования землей закон ограничивает алчность тех, кто жаждет приобретений; он оказывает сострадание к тем, кто был наказан долгой нуждой и не желает, чтобы наказание это длилось через всю их жизнь. Милость и истина охраняют царя (Притч.20:28; 3:3). Благословение покоится на голове дающего (Притч.11:26); тот, кто сжалится над бедным, будет счастлив (Притч.14:21), ибо он оказывает любовь ближнему во имя той любви, которая связывает Творца с человеческим родом.

Заповеди нами только что затронутые имеют в виду еще и другие поучительные стороны, не менее согласные с природой, a именно метят на внедрение в народе покоя и получение родового наследства; но бесполезно о сем было бы говорить здесь.

Любовь понимается различно. To кротостью она обнаруживается, то добродушием, то терпением, то отсутствием всякого чувства зависти; ревности или ненависти и забвением обид. Она в одно и тоже время находится во всех и всяком, – так однако же, что нельзя сказать, что скорее здесь ее больше нежели в другом месте; она любит распространяться и сообщаться. Закон говорит еще: «Если ты встретишь^[309] в пустыне заблудившееся вьючное животное, принадлежащее кому-либо из близких тебе или одному из твоих друзей или вообще человеку тебе знакомому, то приведши оное назад возврати по принадлежности. Если же случится, что хозяин животного отлучился из страны, то содержи его животное вместе со своими до возвращения хозяина его и потом возврати ему». Закон учит здесь столь естественной общности интересов; на найденное мы должны смотреть как на отданное нам временно на сохранение; и обид, нам нанесенных даже врагом нашим, мы не должны помнить. Заповедь Господня, состоя истинным источником жизни, удаляет (нас) от сетей смерти (Притч.14:27). Но что же? Разве закон не повелевает и иностранцев любить так же, как любим мы самих себя, a не просто как друзей и людей нам близких и по душе и по телу (Срав. Исх.22:21; 23:9; Лев.19:10,33,34; Чис.15:12,13 и y Филона). И что я говорю! Закон чтит и язычников, воспрещая относиться с ненавистью даже к тем, кои преследовали Израиля. Посему он ясно говорит: He гнушайся Египтянином, ибо ты был пришельцем в земле его (Втор.23:7), разумея под Египтянином или самих Египтян или вообще и всякого другого иностранца.^[310] Наконец вот враги (Втор.20:10). Они уже подступили к городским стенам и намереваются взять город. Закон же и в них еще не видит врагов. Он советует послать к ним переговорщиков с предложением мира. И оскорбительное обращение с пленницей он запрещает (Втор.21:10 и дал.). «Давши ей тридцать дней плакать, сколько хочется, говорит закон, затем сними с нее траурные одежды и живи с ней как с законной женой». Ибо закон требует, чтобы мужчина сходился с женщиной не для удовлетворения животной страсти и не за цену постыдной платы, как с гетерами, a только для рождения детей.^[311] Смотрите, какое соединение сдерживания с человечностью! Господину, увлеченному страстью к своей пленнице, он не сразу отдает ее для удовлетворения страсти; он дает установиться желанию в течение определенного промежутка времени. Кроме того он предписывает обстригать волосы пленнице, дабы господин стыдился своей постыдной страсти; если же брак ему и здравым смыслом советуется, то он удержит при себе пленную женщину не смотря и на униженность ее. Потом, когда желание исполнилось и если господин не счел бы для себя более за нужное жить со своей пленницей, то не только ему не дозволяется продавать ее, но он не может ее оставить даже служанкой y себя: закон требует ее освобождения и избавления от всякого рабства из опасения, чтобы в случае введения в дом еще новой женщины ревность первой не причинила ей жестокого горя.

Но что еще я слышу? Господь заповедует нам даже еще облегчать вьючных животных нашего врага, когда они обременены непосильной тяжестью и помогать им встать; когда они под давлением ее падают (срав. Исх.23:4,5; Втор.22:4). Издалека не тому ли Он учит нас через это, что не следует радоваться бедствиям других, ни несчастиями наших врагов тешиться? И это для того конечно, чтобы через упражнение в сих добродетелях подготовить народ к воспринятию впоследствии заповеди даже еще молиться за врагов. He следует ни завидовать счастью наших ближних, ни огорчаться оным, ни удовольствие чувствовать при виде их несчастья. «И если бы, говорит Господь, принадлежащее врагу твоему вьючное животное заблудилось и ты нашел бы его, то забудь все поводы ко вражде и приведши домой отдай его». Истинная честность забывает обиды, и прекращение вражды следует за ней как тень за телом. Именно из такого-то образа действий и развивается общественное согласие, a потом оно вводит нас в блаженство. И если бы напр. В посещенном тобой человеке заметил ты ненависть к себе или если бы ты открыл, что жаден он или не может сдерживать своего гнева, то предшествуй ему своим примером в образе жизни лучшем.

После всего сказанного не находите ли вы ветхозаветный закон человечным и благотворным, этот закон, который как детей нас приводит ко Христу Иисусу (Гал.3:24)? A вместе с сим не открываются ли из него и Божественные благость и правосудие? He с самого ли начала мира и даже до последних времен сих Бог целесообразно промышлял о каждом поколении, устрояя спасение его? Будьте милосерды, говорит Господь, чтобы и к вам были милосерды; прощайте грехи, чтобы и вам ваши были прощены. Как вы с другими поступаете, так и с вами будет поступлено. Kaк вы даете, так и вам воздастся. Как судите вы, так будут судить и вас. С каким добросердечием будете относиться к другим вы, с таким же будут относиться и к вам. Мерой, какой даете вы, будет и вам возвращено (Мф.5;6;7; Лк.6).

Закон далее запрещает презрительное обращение с такими людьми, которые хотя и были рождены свободными, но коих нужда заставила себя продать в неволю: он все еще охраняет за ними права свободных людей (Лев.25:39,40 и д.; Исх.21:2,3 и д.; Втор.15:12,13 и д.). И тем, кто доведен был долгами до рабства, на 7-й год он дарует полную свободу. И что я говорю? Закон заповедует освобождать от наказания, молящего о пощаде. Глубокой истинностью, следовательно, дышат эти изречения: Как золото и серебро испытываются в горниле, так Господь очищает сердца избранных (Притч.17:3). Человек милосердый великодушен (Притч.19:11 ). Всякому заботливому свойственно известная доля мудрости (Притч.14:23). Ибо заботливость свойственна лишь мужу разумному (Притч.17:12). И кто заботлив и печен, тот жизнь найдет. И кто Бога ищет, тот обретет познание с праведностью. Искавшие же Его честно мир обрели.

Но мне кажется, что и Пифагор при постановлении о кротком обращении с животными имел одинаковую с Моисеевым законом цель. Из сострадания к отцу и матери он даже и под предлогом жертвы не позволял трогать для употребления в пищу новорожденных y овец, y коз и телиц; законодатель желал, чтобы через снисходительность к неразумным животным человек возвышался до кротости до отношению и к ближним. «Оставляйте, говорит он, при матери ее дитя по крайней мере в течение первых семи дней, ибо если ничто не совершается без причины и если в вымя животного, имеющего детей притекает в изобилии молоко для питания их, то отнимать детей y матери в период кормления было бы оскорблением природы».^[312]

Стыдитесь же, Эллины и вы все к ним присоединяющиеся в нападках на закон: он оказывается сострадательным даже к животным, лишенным рассудка, тогда как хулители закона подкидывают детей даже человеческих. И однако же закон за много лет перед сим осудил сие варварство пророческой заповедью. О, если он запрещает разлучать мать и детенышей в период кормления, то тем больше причин он имеет вооружаться благовременными предписаниями против жестокого и безжалостного зверства людей, дабы почитали они по крайней мере закон, если не хотят отречься от оскорбления природы. И еще имеет некоторое извинительное основание разлучать с матерью козлят и ягнят, так как мясом их дозволено питаться. Но что за основание подкидывать детей? Следовало бы вовсе не допускать и до брака того человека, который с самого начала отступает перед отцовскими обязанностями; это смысленнее чем допускать его до удовлетворения необузданных своих желаний лишь за тем, чтобы после дать ему возможность сделаться детоубийцей.

В доброжелательности своих расположений закон запрещает еще в один и тот же день приносить в жертву детеныша и мать. Потому-то y древних Римлян, в случае осуждения на смерть беременной женщины, предписывалось казнь приводить в исполнение только после рождения ею дитяти. Итак, если плодом животного закон не прежде позволяет пользоваться, как по рождении, то тем более. хотя и косвенным образом, он сдерживает сим жестокость людей в их отношениях друг к другу. Закон простирает кротость даже к животным, чтобы через поучение нас кротости по отношению к существам, не состоящим нашими ближними внушить нам еще большее сострадание к братьям. Те же, кои перед закланием некоторых животных пинают их в непраздное чрево, чтобы мясо, орошено будучи молоком, представляло из себя впоследствии пищу более вкусную, (Плутарх De esu carn.2), из чрева (matricis), созданного для размножения, делают для содержимого им плода могилу. Но закон даже такое запрещение содержит: He варите ягненка в молоке его матери (Втор.14:21): противоестественное дело из молока, служащего живому животному пищей, делать приправу к животному убитому; не нормально источнику жизни служить к разрушению тела. (Тем паче законом воспрещается, значит, вышеназванное варварство).

Тот же закон запрещает завязывать морду y вола мнущего колосья, потому что трудящийся достоин пропитания (Мф.10:10; Лк. 10:7; 1Тим.5:18; Втор.25:4).

В той же книге (Втор.22:10) запрещается запрягать вместе для возделывания земли вола и осла. Может быть закон здесь принимает во внимание несходство между этими двумя животными. Но без сомнения в тоже время он осуждает и несправедливость к иностранцам и воспрещает порабощать кого-либо из них. Если нет против него никаких других улик кроме различия племени: происхождение никому нельзя поставлять в вину; это не порок ведь, но и не следствие порока. Что до меня касается, то я склонен видеть здесь кроме того еще аллегорию, смысл которой состоит в том, что не следует допускать до пользования вразумлениями Логоса безразлично человека чистого и нечистого, верного и неверного. В самом деле: одно из этих животных чистое, это вол; a осел признан за животное нечистое.

По чрезмерной благожелательности и благости Логос (закон) учит нас, что не только не следует срубать деревьев со съедобными плодами (Втор.20:19,20) или снимать хлеб до времени жатвы с целью просто только разрушения, но ниже вообще портить плоды поля как неодушевленного, так и одушевленного (Втор.20:14). Он не дозволяет нам опустошения страны даже и вражеской.

Земледельцы могут даже прямо воспользоваться предписаниями закона. Он требует в течение трех последовательных лет весьма заботливого ухода за вновь посаженными деревьями: должны ненужные ростки быть обрезываемы из опасения, как бы деревья не упали под лишней тяжестью и чтобы вследствие разделения древесных соков на множество мелких струек, не удовлетворяющих потребностям каждой из веток, не произошло их ослабления. «Возвращайтесь и окапывайте землю вокруг этих молодых растений, говорит далее закон, чтобы ничто не возвышалось около них и не останавливало роста их».

Закон не позволяет также снимать с дерев не вполне развившихся плоды недоразвившиеся, но только три года спустя, когда дерево будет в полном росте и когда начатки плодов будут принесены в жертву Богу. Это правило садоводства имеет целью научить нас, что отростки грехов и сорные травы мысли, растущие вместе с первоначальным плодом, должны быть вырываемы и искореняемы до тех пор, пока зерно нашей веры не достигнет развития и полной своей силы. Ибо на четвертый год, – так и оглашенному нужно время для утверждения в учении, – новообращенный посвящается Богу четверицею добродетелей, так как Троица присоединяется тогда к четвертой ипостаси Господа.^[313] Но жертва хвалебная выше умилостивительной^[314], ибо сам Бог, говорит закон, дает тебе силу упражнять твои власть и способности (Втор.8:18). Ho если вещи тебе освещены (новым) светом, то теперь, когда мы укреплены и обновлены, явим силу свою через обнаружение познания. Цель закона именно в научении нас тому и состоит, что блага и дары (в сем мире) разделены между нами рукою Божией и что мы в качестве слуг Божественной благодати должны озабочиваться распространением ее благодеяний, обращая к добру и честности всех, с нами сближающихся, так чтобы умеренный расширял около себя круг воздержных, мужественный – великодушных, мудрый – разумных и правдивый – праведных.

19. Истинный мудрец (гностик) главным образом через благотворительность оказывается подражателем Богу

Вот портрет истинного гностика, воплощающего в себе образ и подобие Божии.^[315] При подражании Богу, насколько это для нашей слабости возможно, он ничего не оставляет, что может напечатлевать на нем подобие Божие. Он воздержен, постоянен, заботится об осуществлении в своей жизни праведности, господствует над своими страстями; тем, что имеет, делится с другими, около себя и словом и делом распространяя в меру средств своих добро. Кто сотворит и научит, говорит Господь, Богу подражая через разлитие около себя благотворительности, тот велий наречется в, царствии (Мф.5:19). (Говорится о царстве), ибо божественные благодеяния общеполезны.^[316] A кто предпринимает что-либо по (личной) гордости, говорит закон, тот прогневляет Бога (Чис.15:30). Самомнение есть непотребство души^[317] и от него, равно как и от питания в себе других недостойных человека низших свойств, закон заповедует исправляться раскаянием^[318], вносить же стройность и порядок в свой образ жизни и сообщать ей лучшее направление через обуздание особенно трех из наших членов: уст, сердца и рук. Именно эти органы состоят ведь знаками и символами, рука – действия, сердце – расположений, уста – слова. Справедливо посему сказано о кающихся^[319] это изречение: Ныне избрал ты Бога, чтобы Он был твоим Богом; и Господь ныне избрал тебя, чтобы ты был Его народом (Втор.26:17,18). Ибо человека, обратившего все свои заботы на почитание Бога, Он из состояния рабского возвышает до звания друга. И хотя бы такой почитатель Бога и один был, все равно Бог чествует его сим именем, как если бы, то был целый народ. Ибо в качестве части народа он состоит представителем всей совокупности его и возвращаясь в среду его собой пополняет в нем недостаток людей лучших. Иногда и целым ведь заимствуется имя от своей части. Истинное благородство^[320] образа мыслей и расположений обнаруживается лишь в выборе и осуществлении прекраснейшего. К чему послужило Адаму без этого благородства действий все его иного рода благородство, благородство происхождения, то именно, что отцом его не был кто-либо смертный?^[321] Какая польза ему от того была, что он не имел другого отца кроме Бога, сам же был отцом всех человеческих поколений? Послушавшись совета жены, он алчно, пренебрегши истинным и честным, избрал постыдное^[322], променяв хотя и не навсегда^[323] бессмертие на смерть. Ной же, явившийся на земле по естественным законам рождения, a не сверхъестественно как Адам, за то что он добровольно предался воле Божией и себя посвятил Богу^[324], Божественным провидением был спасен. Воззрите на Авраама! От трех своих жен он имел детей, но дети сии не были плодом сладострастия, а – как я полагаю – желания поскорее, умножить род человеческий в начале мира.^[325] Один из этих сыновей наследовал отцу, остальные же были отделены от фамильного колена.^[326] Но и из близнецов, родившихся y него^[327], который из сыновей наследует? Младший, приобретший угодливостью расположение отца и получивший его благословение. Старший же становится рабом младшего, ибо величайшее благодеяние злодею это лишить его свободы. Такая диспозиция событий имеет значение пророчественное, но вместе и символическое, потому что мудрому принадлежит все.^[328] Сие ясно открывается нам и свящ. Писанием, которое говорит: Так как Бог умилосердился надо мною, то есть y меня все (Быт.33:11). Через это оно учит нас только к Богу стремиться, которым существует все и который дает свои обетования лишь достойным их. Со свойственной ему Божественной мудростью человека добродетельного Писание изображает перед нами наследником царства и согражданином древних праведников, являвшихся и прежде дарования закона и после, но все равно живших согласно с законом; действия их посему и до сих пор для нас служат законом.

Свящ. Писание далее учит нас, что мудрец есть царь.^[329] Так оно выводит людей племени чуждого говорящими ему: Среди нас ты данный нам Богом царь (Быт.23:6)^[330], потому что добровольное в образе мыслей и расположений соревнование других людей праведнику их подчиняет ему. Философ Платон говорит, что последний предел блаженства есть, – насколько это возможно для человека, – уподобление Богу^[331] или через согласование своей жизни с предписаниями закона, – ибо души великие и от страстей свободные^[332], по выражению Пифагорейца Филона^[333] в изложении им жизни Моисея, достигают цели учения истинного, идя к ней почти по прямой линии, – или вследствие послушания неким тайным внушениям, которые и тогда были, через постоянное следование учению общепринятому. Закон говорит: Господу Богу вашему последуйте, заповеди Его соблюдайте (Втор.13:4), ибо послушание ему закон называет уподоблением Богу. Через исполнение заповедей закона, мы достигаем, насколько это для нас возможно, уподобления Богу.

Будьте, говорит Господь, милосерды и сострадательны, как и Отец ваш небесный милосерд (Лк.6:36). Отсюда и Стоики цель человеческой жизни видят в соответствии природе^[334], благоприлично изменив здесь имя Божие в имя природы, ибо именем природы объемлется и царство трав и того что сеется и царство дерев и камней. Вот почему и сказано столь ясно: Люди нечестивые закона не разумеют, a любящие оный ставят его перед собою как ограду и оплот (Притч.28:4,5). Мудрому свойственно искусство различать дорогу, глупость же безрассудных сказывается в заблуждении (Притч.14:8). Ибо на кого призрю Я как не на кроткого и сокрушенного духом и трепещущего слов Моих (Ис.65:2).

Известно, что есть три рода дружбы. Первая и наилучшая есть та, в коей связующим звеном состоит добродетель, ибо прочна лишь та любовь, которая опирается на разум. Вторая, занимающая середину между двумя другими видами дружбы, есть та, которая возникает из взаимного интереса; это – дружба, имеющая отношение к обществу и в высокой степени собой обусловливающая людские связи; на жизни свойственно ей отзываться пользой, ибо дружба, возникающая из благосклонности, собой действительно может поддерживать общественные связи. Третий и последний вид дружбы по-нашему мнению возникает из постоянства общения; по мнению же других это та дружба, которая поддерживается или меняется смотря по прихоти удовольствия.^[335] Мне кажется, что следующим изречением Пифагорейца Гипподама хорошо определяются все эти три вида дружбы. «Первый род дружбы, говорит он, возникает из памятования о богах; источником второй состоят человеческие вспоможения; основой третьего вида дружбы состоят удовольствия существ одушевленных». Выходит, что один род дружбы свойствен философу, другой человеку, третий вообще существу одушевленному или животным.

Итак, только человек благотворящий воплощает в себе по истине образ Божий. Его благотворительность и самому ему полезна. Подобно кормчему он содевает спасение других, но и свое собственное. Потому-то получая просимое просящий не говорит своему благодетелю: «Достохвальное даяние», но: «Достохвальное получение». Выходит, что дающий получает, a принимающий дает. Праведники бывают, милосерды и сострадательны (Прит.21:26). Благотворительные сделаются насельниками земли, непорочные на ней утвердятся, нечестивые же будут изглажены c нее (Притч.2:21,22). И мне кажется, что Гомер сказал: «Давай другу твоему», предугадав характер верного.

Равным образом следует и врагу помогать, чтобы он не оставался врагом, ибо помощью доброжелательность укрепляется, a вражда рассеивается. Приемлется Богом и усердие, смотря по тому.: кто что имеет, a не по тому, чего не имеет, ибо не требуется, чтобы другим было облегчение, a вам тяжесть, но чтобы была равномерность (2Кор.8:12,13) и т.д. Он расточил, роздал бедным, говорит свящ. Писание; праведность его будет превозносима во все века (Пс.111:9).

Итак, что касается образа и подобия Божиих, то – как мы уже и ранее говорили о сем – они состоят не в подобии телесном, – это и невозможно, чтобы существо смертное походило на бессмертное, – но дело идет здесь об уподоблении Богу духом и разумом. Именно в такого рода подобии состоит уподобление Богу как благотворительностью, так и начальствованием. Ибо верховенство и в телах (коими облечены мы), принадлежит ведь не их специфическим свойствам, a решениям духа. В самом деле городами, семьями мудро кто управляет? Мужи праведные благоразумием своих советов.

20. Отличительные свойства мудреца (гностика) суть также терпение и воздержность

Но потом гностик стремится к уподоблению Богу и по душевной крепости, через терпение, доводя ее до некоего бесстрастия.^[336] Это ясно для всякого, кто помнит рассказы свящ. Писания об Анании и его сотоварищах, одним из которых был Даниил, пророк^[337], исполненный Божественной веры. Даниил жил в Вавилоне, как Лот в Содоме, как Авраам в земле Хаддеев; но это не помешало последнему впоследствии сделаться другом Божиим. Итак, по приказанию царя Вавилонского Даниил был спущен в ров, наполненный дикими зверями. Но Царь вселенной, верный (своим обетованиям) Господь, вывел его отсюда невредимым. Столь великим терпением отличается гностик, и это именно потому, что он гностик. Одержимый скорбью он, подобно великодушному Иову, произносит лишь слова благословения. Будучи поглощен чудовищем, он молится как Иона, и вера возвращает его на свет для пророчествования перед Ниневитянами. Заключен будучи вместе со львами, свирепых этих зверей он укрощает. Если бы ввержен был он и в огонь: покрытым окажется росой и выйдет из пламени невредимым. Он будет свидетельствовать ночью, свидетельствовать словом, своей жизнью, своим нравом. Живет он в Господе, беседует с Господом^[338], с Ним обращается, постоянно в духе пребывает с Ним. Чистый телесно, чистый сердцем, он состоит священным носителем Логоса. Мир распят для него, говорит Апостол, и он для мира (Гал.6:14). Где бы он ни оказался, крестоношением подражающий Спасителю своему, он следует за Господом по следам Его, так что Богом становится^[339], представляя из себя святое святых.

Божественный закон, не забывая напоминать нам о каждой из добродетелей, побуждает человека особенно к воздержности, закладывая сею фундамент и для остальных. Именно с воздержностью сдружая нас и к ней подготовляя, посему он воспрещает нам и употребление в пищу мяса некоторых животных, особенно жирных, как напр. свиней, отягченных жиром. Этого рода пища прилична только лицам, находящим отраду лишь в приятностях стола и утопающим в сладострастии, порождаемом ими. Потому-то и принято словопроизводство одного философа^[340], утверждавшего, что слово свинья (ὗς sus) равнозначительно с ϑῦς и происходит от ϑῦν, приносить жертву, так как это животное только и годно для жертвоприношений и на заклание. И действительно жизнь этому животному как будто за тем только и дана, чтобы оно расширяло объем своего тела.

Ту же цель сдерживать наши пожелания закон имеет, когда запрещает употребление в пищу рыб, не имеющих ни перьев ни чешуи, потому что мясо именно этого рода рыб отличается от других особенным вкусом и жирно. Здесь же, думаю, скрывается причина и того, почему посвященным в мистерии не дозволяется, не только касаться некоторых животных, но по известным им причинам изъемлются из числа предназначенных в пищу и некоторые части жертвенных животных.^[341] Итак, если следует сдерживать желания чрева и подчревия, то ясно, что через сие постановление закона Господь значит уже давно заповедал искоренение в себе пожеланий. И это вполне может посчастливиться тому, кто нелицемерно будет воздерживаться от того, чем воспламеняются пожелания, или сладострастие.

Утверждают, что сладострастие есть нежная и приятная ласка, обращенная на которое-либо из наших чувств и оное тихо волнующая.^[342] Состоя рабом такого сладострастия Менелай, по взятии Трои, говорят, бросился в оную с намерением убить Элену, бывшую причиной столь долгих и ужасных бедствий, но побежденный ее прелестями, напомнившими ему прежние с ней удовольствия, не в силах был привести свое намерение в исполнение. Трагические поэты за это жестоко над ним издеваются, обращаясь к нему с следующими, его бесчестящими воззваниями:

Ты же при виде груди ее бросил меч,

От изменницы принял поцелуй и стал улещать повесу комплиментами.^[343]

И еще:

О красоту разве тупится твой меч?^[344]

Разделяю мнение Антисфена^[345], который говорит: «Если бы мне удалось поймать Венеру, то пронзил бы я ее своими стрелами. Это от нее гибнет столько прекрасных и честных женщин». Тот же Антисфен сладострастие назвал «недостатком и ошибкой природы». «А несчастные, продолжает он, себе позволяющие впадать в ту же погрешность, называют болезнь, их мучущую, богом».^[346] Через это показывается нам, что побеждаемы бывают сладострастием лишь неопытные и по неведению. Поддаваться ему не следует, хотя оно и называется богиней, т.е. хотя оно и допущено Богом для размножения и продолжения человеческого рода. И Ксенофонт сладострастие открыто клеймит именем порочности, говоря: «Несчастная, что же известно тебе доброго, или что же это за прекрасное, которого желаешь ты? Ты не выжидаешь даже, чтобы в тебе родилось и желание приятного. Ты ешь прежде, чем голод почувствовав; и пьешь раньше, чем жажда явится. Чтобы есть с аппетитом, хлопочешь ты о поварах; a чтобы пить с приятностью, ты приготовляешь дорогие вина и летом по окрестностям туда сюда бегаешь за льдом. A для того, чтобы спать с приятностью, приготовляешь ты не только мягкие постели, но и пружины под постели, чтобы они качались».^[347] Посему-то, как говорит Аристон^[348], «для отражения соединенных нападений со стороны четырех этих союзников, сладострастия, печалей, страха и пожеланий, требуется много стараний и борьба предстоит долговременная,

Ибо глубоко они проникают вовнутрь нас

И поднимают бури в душе смертных».

По Платону «сладострастием ослабляется характер даже и серьезный и сильный; под влиянием его он растопляется как воск, потому что всякого рода сладострастие и всякая скорбь сковывают с телом душу того, кто отдается страстям и не распинает их в себе самом».^[349] Погубивший жизнь свою, говорит Господь, спасет ее (Мк.8:35; Мф.10:39), т.е. спасет ее, или опасностям ее охотно за Спасителя подвергая, как сам Он это сделал ради нас, или разрушая ее, бедственной делая через отрешение себя от обычных удовольствий ежедневной жизни. Ибо и действительно если захочешь отрешить, отвратить и очистить свою жизнь от пошлых наслаждений и удовольствий этой жизни, – таково значение слова «крест», – то найдешь ее через это в той жизни, которой еще ожидаем, которая обретается надеждой и на коей мы почием оною. Размышление о смерти может вести к умению довольствоваться лишь теми желаниями, мерой которых состоит природа и которые, будучи попускаемы в строго определенных границах, не дозволяют себе ничего, что противно природе или выходит за пределы ее: отсюда рождается легко наклонность уже ко греху. Должно значит нам облечься во всеоружие Божие, чтобы быть нам в состоянии противустать козням дьявольским (Еф.6:11), ибо оружие, которым мы воинствуем, не плотское, но такое, коему силу сообщает сам Бог на разрушение вражеских твердынь им ниспровергаем мы человеческие рассуждения, всякое превозношение, поднимающееся против Божественного знания и пленяем все умы в послушание и служение Христу, говорит Божественный Апостол (2Kop.10:4,5). Но если воинствование наше такого рода, значит и носителем его должен быть человек достоудивительно находчивый, который без замешательства всегда умел бы найтись среди условий, состоящих обыкновенными источниками страстей, как напр. в богатстве и бедности, среди славы и в безвестности, при здоровье и в болезни, в жизни и смерти, в труде и наслаждении. Чтобы дойти до равнодушия в положениях столь противоположных, должно быть сосредоточено в нас самих много превосходных качеств, так как предшествующим слабоумием мы были доведены до состояния весьма несчастного, дурным воспитанием и учреждениями увлечены на край погибели, по неведению сбились с пути правого.

Прост смысл содержимой нами философии. Он таков. Все страсти суть отпечатки, оттиснутые на нашей нежной и податливой душе и суть как бы печати или клейма, изнутри выдавленные на ней духовными силами, в изглажении чего и состоит наше дело. Ибо злых сил дело, думаю, не в ином чем и состоит, как в попытках отпечатлеть на каждом человеке что-либо из своего собственного состояния, дабы можно им было нас, от них отрекшихся^[350], победить в борьбе и заключить в оковы. Естественным образом и бывает, что некоторые из нас бывают ими побеждаемы. Тех же, которые вступают в борьбу с напряжением всех сил и ведут ее соответственно правилам искусства, злые духи, почтив всякого рода противоборством и допустив к получению венка не иначе как по пролитии ими достаточного количества пота и крови, наконец оставляют в покое, от влияния своих адских сил освобождают, удивляясь своим победителям.

Из тел движущихся одни движутся по сил своих желаний и представлений; таковы животные. Другие же из тел движутся по силе передвижения их посторонними силами; таковы тела неодушевленные. Некоторые из натуралистов утверждают, что и из неодушевленных предметов некоторые, как напр. растения, для продолжения своего роста имеют способность движения, если только можно с этими натуралистами в том согласиться, что растения относятся к предметам неодушевленным. Камням свойственно особое, только для них обычное состояние. Растения же суть продукт уже производящих сил органической природы. Бессловесным животным свойственны побуждения, представления, a кроме того (в образе костей) нечто близкое к состоянию камней и зависимость от производительных сил природы. Способность же рассуждать есть привилегия только человека.^[351] Вследствие сего душа человеческая не должна слепо повиноваться побуждениям, каким следуют неразумные животные; a должна выбор дѣлать между предметами, не увлекаясь ими. Адские силы, о которых мы выше говорили, красоту, славу, заискивание преступной склонности y женщин, чувственные удовольствия и вообще подобного рода вещи рисуют перед душами легко поддающимся обольщению в красках заманчивых. Подобное же в этом случае или делается, что и ворами ягнят крадущими, которые бросают листья им лишь для того, чтобы заставить их следовать за собой. За тем, обольстив тех, кои не способны были отличить истинное удовольствие от ложных, красоты преходящей и пошлой от красоты священной, они доводят неосмотрительных до рабства плоти. A так как всякое заблуждение немедленно отражаясь на душе, начертывает на ней свой образ, то вот душа, сама того не ведая повсюду носит с собою образ своей страсти, развившейся вследствие приманки ей предложенной и вследствие согласия, на нее ею данного.

Последователи Василида обыкновенно называют страсти «приложениями» к душе. По мнению их в существе своем это некоторого рода духи, присоединившиеся к разумной душе, позднее вследствие некоторого первобытного переворота и замешательства. Кроме них за тем народились еще духи побочные и инородные, как напр. Души волка, обезьяны, льва и козла. Души этих существ, своими особенностями живо подействовав на душу человека, всецело уподобили ее желания желаниям животных. Так говорят последователи Василида. Ибо каких существ пожелания, прибавляют Василидиане, люди носят в себе, таких же натур действия они и воспроизводят. И не только склонностям и ощущением неразумных животных могут подражать люди, но воспроизводить в себе некоторые изменения свойственные даже растениям, воспринимать красоту цветов, получая некоторые особенности свойственные природе растений. Они могут приходить в состояние свойственное даже лишь неодушевленным телам, как напр. принимать твердость алмаза.

Учение это мы опровергнем впоследствии, при изложёнии учения о душе. Здесь же пока удовлетворимся замечанием, что это учение о многочисленном полчище различных духов, содержащихся в одном теле человека, предлагаемое Василидианами, начинает походить уже на сказку поэта о деревянном коне. Посему сын Василида, Исидор, будучи последователем того же учения^[352], сам себя опровергает, во второй книге своего сочинения «0 приросшей душе» выражаясь так: «Если тебе удалось бы убедить кого-либо, что душа человеческая не есть существо простое и единичное, a что самые наихудшие из страстей происходят в нас по силе усложненности нашей души с душами чуждыми ей, то это еще не значит, что злодеи будут иметь в сем очень веское основание для такого рода речей: «Я был изнасилован, увлечен, вынужден; я действовал вопреки своей воле», потому что в действительности злодей сам бывает виновником своих порочных желаний, так как не боролся против нападения на него со стороны осложнений; следует нам, – так как понимаем своим разумом, что это осложнения, – доказывать самим делом, что можем побеждать живущую в нас низшую природу». Этот Исидор, подобно Пифагорейцам, также предполагает существование в нас двух душ, но о сем поговорим после.

И Валентин в одном из своих посланий следующим образом выражается об усложненности нашей души чуждыми ей элементами: «Есть только один Праведник, удостоверением явления которого состоит откровение через Сына Только Он один может очистить наше сердце по изгнании из него злого духа. Ибо множество духов, живущих в нашем сердце, делают из него клоаку нечистот. Каждый из них творит дела свойственные ему, издеваясь над желаниями не согласующимися с его. И мне кажется, что сердце имеет некоторое сходство с гостиницей. Часто оказывается, что эта бывает, просверлена сквозными дырами и изрезана, наполнена разными нечистотами, ибо посетители себя ведут там разнузданно, нисколько не заботясь о крове им не принадлежащем. Точно таким же образом и сердце, доколе не управляет им вечно бдительное Провидение, оказывается вместилищем нечистот и жилищем множества демонов.^[353] A как скоро было бы оно посещено единым благим Отцом, то оно освящается и начинает блистать светом. Блажен, чье сердце находится в таком состоянии: Он узрит Бога (Мф.5:8)».^[354]

Итак, что же за причина, что с самого начала премудрое Провидение не следило за спасением этой души? Пусть Валентиниане ответят нам. Быть может душа была недостойна сего? Но в таком случае каким же образом Провидение взыскивает ее в покаянии? Или быть может по самой природе своей душа наследует спасение? Валентин так и думает. Ho в таком случае следовало бы природе с самого же начала озабочиваться надзором за душой, которой она мать и отнюдь бы не дозволять нечистым духам проникать в человеческое сердце. Если же природа вынуждена была к этому сторонней силой, в таком случае она свидетельствует тем о своей слабости. Если же Валентин согласился бы с нами, что освящена будучи раскаянием, природа способна бывает избирать лучшее, то через сие сам против своей воли он выдаст, что y нас содержится следовательно истина. Спасение достигается значит изменением чувств, расположений и всего поведения, возникающим из послушания, a не по праву природы. В самом деле, как испарения, поднимающиеся с земли и с болот, собираются в туманы и сгущаются в облака: точно так же и одуряющее действие плотских пожеланий производит в душе дурное настроение, преднося ей образы чувственных удовольствий. Ими помрачается свет разума: от вдыхания душой паров плотских пожеланий они сгущаются в облака страстей, и постоянная жизнь среди чувственных наслаждений затмевает ее разумение. Золото тотчас по извлечении его из земли не есть еще золото, a руда; только через сплавление очищается оно и только по очищении плавлением получает имя золота, представляя собою землю очищенную. Итак просите и дастся вам (Мф.7:7), говорится к тем, кто сам собой способен выбирать наипрекраснейшее.^[355]

A каким образом по нашему мнению демон и духи нечистые своими действиями сеют в душе грешника то, что оскверняет его, для сего нам нет нужды прибегать к разъяснениям пространным; достаточно сослаться на свидетельство Апостола Варнавы, одного из 70 Апостолов и сотрудника Павла. Вот его слова: «Прежде принятия нами веры в Бога жилище сердца нашего было бедно, похоже на эти храмы, построенные рукой человеческой; оно было домом, исполненным идолослужения, истинным капищем демонов, где творимы были все Богопротивные деяния».^[356] Итак, Варнава говорит, что грешники совершают дела угодные демонам, но он не говорит, что эти самые злые духи живут в душе неверующего. Потому-то он и добавляет: «Принимайте все старания, чтобы сооружен был славный храм Господень». Каким же образом он создается? Внимайте. Получив отпущение грехов и возложив всю надежду на имя Господне, мы возрождаемся для новой жизни и соделываемся как бы вновь созданными». He демоны изгоняются из нашего сердца, следовательно, говорит этим Апостол, a грехи наши отпускаются нам, которые прежде чем уверовать нам были совершаемы нами подобно демонам. Он по справедливости потому предшествующим положениям противопоставил следующие: «Поэтому-то в жилище сердца нашего по истине Бог живет. Каким образом? Он живет в нас Логосом, составляющим центральный пункт нашей веры в Бога. Он живет в нас зовом своих обетований, мудростью своих повелений, заповедями своего учения».

Знаю, что на сем пути своем встречаюсь я с ересью, глава которой хотел бороться с чувственностью погружением в нее. Притворная битва, в которой знаменитый этот гностик на самом деле служил под знаменами врага, хотя и называл себя гностиком. Он говорил: «Не представляет собой ничего великого воздержание от чувственных удовольствий без предварительного погружения в оные. Величие состоит в погружении в оные, без дозволения, однако же, им побеждать нас». Отсюда его обыкновенное изречение: «Против чувственности я борюсь чувственностью». Несчастный! Он сам себя обольщал хитрым коварством страсти. В одинаковое заблуждение с этими софистами, хвалящимися, что он содержит истину, впал и Аристипп Киринеянин. Когда раз некто стал обличать его за постоянные связи с одной Коринфской гетерой, он отвечал: «Я состою в связях с Лаисой, но не связан ей». Таковы же взгляды выдающих себя за последователей Николая.^[357] И передают следующий его афоризм, однако же, извращая истинный его смысл: «Иждивать плоть следует». Но этот правоверный муж хотел своим изречением лишь, то сказать, что старательно сдерживая чувственность и пожелания, мы должны через это умерщвлять плоть, т.е. укрощать ее пожелания и порывы. Сектаторы эти, утопая в чувственности подобно козлам и так сказать, издеваясь над телом, сокращают жизнь свою в чувственных удовольствиях, не думая о том, что, будучи слабым уже по самой природе своей, тело кромсается при этом и от него напоследок остаются одни лохмотья, душа же их, привязываясь к сему учению о чувственных удовольствиях более, нежели к учению мужа апостольского, погрязает в тине порока. Итак, чем отличаются они от Сарданапала, которого жизнь характеризуется следующей надписью^[358]:

Что съел, чем пресытился, любовные удовольствия,

В коих провел время, все это мне известно,

множество и притом прекраснейших удовольствий лежит уже за мною.

И от того, кто царствовал над великой Ниневией, скоро что останется?

He горсть ли пепла?

Удовлетворять позыву на чувственные удовольствия вовсе нет необходимости. Позыв этот есть следствие лишь некоторых необходимых естественных состояний, как напр. голода, жажды, холода и брака. Будучи взято само по себе, в отрешенности от питья, еды, рождения детей, чувственное удовольствие тотчас же возбуждает сомнение в самой своей состоятельности, так как оказывается ни на что непригодным. He представляет оно собою ни деятельности какой-нибудь, ни склонности, и вообще не составляет какой-либо необходимой части нашего существа. Добавлено, будучи к жизни в качестве части служебной и ее восполняющей, состоя вспоможением, но лишь второстепенным, – подобно тому, говорят, как соль подмешивается в пищу для облегчения пищеварения, – оно слишком часто разнуздывается, овладевает кормилом жизни и в душе, покоряющейся его власти, порождает сначала пожелание, движение чисто животное, противуразумное, именно в отрешенности от разума находящее и пищу для себя. Оно-то и убедило Эпикура поставить целью жизни философа удовольствие. Он обоготворил^[359] также крепкое телосложение и несомнительную надежду в неизменные услуги его. Ибо что иное есть чувственность как не сластолюбивое чревоугодие и совершенно излишняя и бесплодная преданность чувственным наслаждениям?

В одной из своих трагедий Диоген^[360] весьма наглядно изображает:

Как изнежены чувства тех, кои погружены в тину сладострастия,

Как не гармонирует оно с достоинством мужчины и как ни на одну минуту

He хотят они приняться за работу, хотя бы то не самую легкую.

Но и тем, что за сим y него следует беспутных обличает он в гнусностях не менее крупных; и конечно упреки его ими вполне заслуженны.

Потому мне кажется, что Божественный закон был прав, как бы в силу некоей необходимости повесив над нашими головами страх, дабы осмотрительностью и внимательностью философ мог приобрести и сохранить беззаботность духа, при всех обстоятельствах своей жизни оставаясь свободным от падений и от греха чистым. Ибо мира и свободы можно достичь не иначе как только под условием непрестанной и неустанной борьбы с душевными страстями. Наши страсти, эти массивных размеров враги наши, стоившие бы фигурирования и на играх Олимпийских, имеют жало гораздо страшнее жала пчелиного, a особенно чувственное удовольствие, злоумышляющее против нас не только днем, но и ночью, даже и во сне соблазняющее нас лживыми приманками, нам расставляющее западни и терзающее нас.

Итак, каким же после сего образом Эллины, оставаясь верными чувству справедливости, могут злословить закон, когда сами же учат, что страх собою укрощает сладострастие? Посему Сократ советует держать себя наготове против искушений, склоняющих нас к еде, когда мы вовсе и не голодны, – к питью, когда вовсе и жажды не чувствуем.^[361] «Устраняйтесь, говорит он, от взоров и поцелуев красоты, потому что ими опускается в нас яд более опасный, чем яд скорпионов и тарантул». Антисфен^[362] предпочитает «лучше сойти с ума, чем подпасть под власть сладострастия». И Кратес Фивянин говорит:

С чувственностью боритесь, увеселяя душу чистыми нравами.

He дозволяйте порабощать себя ни золоту ни любви,

Нас истомляющим, спутниками же нашими по заносчивости не состоящим никогда.

И наконец он заключает так:

He состоявшие ни рабами чувственных удовольствий, ни надломленные ими,

Что было бы и недостойно мужчины, приятными для себя находят и объемлют своей любовью свободу и царство бессмертное.

В другом месте он со весей откровенностью дает следующий рецепт: «Диета есть лучшее успокоительное средство против необузданных чувственных пожеланий; если же это не удается, то повесьтесь».

Комические писатели, сами того не подозревая, свидетельствуют в пользу учения Зенона, когда осмеивают его напр. таким образом:

Мудрости пустой Зенон этот учит.

Он преподает, что нужно переносить голод и набирает учеников,

Которым вместо всякой другой пищи дает только

хлебец да сухие смоквы, a для питья воду.

Но, заметьте, все эти философы не стыдятся открыто провозглашать пользу, возникающую из рассудительности. Истинная и проникнутая разумом мудрость послушна не словам только и узаконениям; она опирается и на прикрытие, за коим может остаться неуязвимой; она рассчитывает и на воспособляющие тайны. Занятая мыслью о божественных заповедях и исполнением их, она через содержащийся в ней самой элемент вдохновенный и божественный получает от Логоса силу Божественную.

Поэты так описывают эгиду Зевса:

Страшная. Кругом опоясана и окружена Ужасом.

На ней изображены Раздор, Грозная Сила, Трепет Холодный бегущих, Погоня;

В середине голова Горгоны, этого отвратительного чудовища,

Ужасная, грозная, дивное знамя эгидоносного Зевса

(Ил.5:739).

Тем же, которые Могут и умеют отличать действительно спасительное, не знаю, покажется ли что-либо другое любезнее кроткого величия закона и дочери оного, рассудительности.

В самом деле эти слова «Он поет на тон выше», эти слова, иногда говоримые о Спасителе (Mф.20:32 и др.), когда Он возвышал голос против некоторых, дабы тех кои стремились подражать Ему, удержать от разладицы с голосом и гармоническим аккордом веры, слова эти, – сколько понимаю я, – вовсе не то означают, что голос Его действительно слишком напрягался, но только то, что отказывавшимся от несения Божественного ига он казался таким. Находят голос этот слишком громким и напряженным лишь те, немощные чувства, чьи находятся в состоянии расслабления и изнеможения. Так людям, живущим неправедно, дело правосудное кажется справедливостью суровой. Так души, по причине уз их связывающих с грехом, всегда распущенные и склонные к снисходительности, считают истину грубой неотесанностью, строгость – резкостью; a если кто вместе с ними не участвует в грехе и не увлекается им, того они называют безжалостным и жестокосердым. Трагический поэт оттого прав был, говоря о Плутоне:

Ты спрашиваешь меня: К какому богу я сойду?

К богу, никогда не знавшему ни снисхождения, ни милости,

Но постоянно облеченному в строгую справедливость.^[363]

Но можем ли мы слабые исполнять заповеди закона? Если обратим мы на то внимание, что закон нам представляет множество славных образцов для подражания, то найдем, что питание в душе любви к (евангельской) свободе и укрепление в себе оной нам облегчено. Эти образцы нас воспламеняют тем с большим усердием следовать им. Одним из них посему мы и идем на встречу, другим подражаем, перед третьими смиряемся. Ибо и эти древние праведники, жившие согласно с заповедями закона, «не из старого дуба или не из твердой какой-либо скалы были созданы». Обрекши себя на усвоение истинной мудрости, они безусловно предались и посвятили себя всецело Богу^[364], всего ожидая лишь от веры.

Зенон верно сказал об Индусах, что вид одного Индуса, пожираемого на костре пламенем, вразумительнее учит терпению, чем все убеждения к тому.^[365] A мы ежедневно видим множество мучеников, на наших глазах сжигаемых, распинаемых, обезглавливаемых!^[366] Страх, состоящий исходным пунктом закона, всех сих как детей приведший к Христу (Гал.3:24), он же внушал им и решимость запечатлевать веру ценой даже крови.

Занял Бог место в сонме богов и сидя среди них над ними суд произносит (Пс.81:1). Что это за боги? Это победители, торжествующие свою победу над страстями и наслаждениями; это люди умеющие отдавать себе отчет в своих действиях. Вот подлинно гностики, носители и олицетворители истинной мудрости, представляющие собой драгоценность большую, нежели весь мир (Евр.11:38).

Я сказал: вы боги, и сыны Всевышнего все вы (Пс.81:6).^[367] О ком так говорит Господь? О тех, кто, поскольку это для него возможно, сбрасывает с себя ветхого человека (Кол.3:9), отвергая все преходящее.

На будущее время вы не живите более по плоти, но по духу (Рим.8:9). И опять тот же Апостол говорит: Мы хотя еще и во плоти, но сражаемся не по плоти (2Кор.10:3), ибо плоть и кровь царствия Божия наследовать не могут и тление не будет владеть наследием нетленным (1Kop.15:50). Вот вы умрете как человеки (Пс.81:7 ), говорит нам Дух Святый, держа нас в страхе.

Будем посему воздерживаться ото всего того, что развивает силу страстей. Будем, как делали это истинные философы (мудрецы), избегать кушаний, возбуждающих чувственность. Расстанемся с постелями, нас изнеживающими своей мягкостью. Вдали будем держать себя ото всех гибельных удовольствий. Будем вести себя так, чтобы то, чем сладострастные чувства, так жадно столькими ловимые, питаются, это для нас вовсе как бы и не существовало. Величайший из даров нам Божиих, это дар умеренности. Сам Бог говорит: He оставлю тебя и не покину тебя (Нав.1:5; Евр.13:5). Как бы так сим говорит Он: «Позаботься, чтобы оказаться тебе достойным того избрания, которое тебя соединяет со Мною и Моего о тебе промышления». В меру благочестивых усилий, направленных на приближение к Богу, и благое иго Господне (Мф.11:30) ляжет на главы наши бременем, соответствующим различным ступеням нашей веры (Рим.1:17). Поведет же нас всех ко спасению одна и та же рука, дабы вкусили мы и от плода своих трудов, соделались участниками заслуженного нами блаженства. (Уже и мирской мудростью воздержность рекомендуется). Так по словам Гиппократа Кэосского двумя вещами поддерживается здоровье наших тела и духа, это трудом и умеренностью.

21. Различные положения философов о высшем благе

Эпикур напротив поставлял счастье в бесчувственности к жажде, к голоду и холоду. И для доказательства, что блаженство в этом, на нечестивом своем языке он восклицал: «В сем готов поспорить я хотя бы то с самим отцом богов – Зевсом». Оказывается таким образом, что он склонен присуждать пальму счастья скорее свинье, питающейся всякого рода нечистотами, нежели существу разумному и другу мудрости. Киренаики и Эпикур посему и были рабами удовольствий плотских. Разве не открыто объявляют первые, что цель человеческой жизни приятности и что единственно совершенное благо в чувственном наслаждении? A Эпикур говорит, что для наслаждения нужно и горе прогонять^[368] и что следует выбирать первее всего то, что уже само по себе привлекательно, так как удовольствие обусловливается всецело волнением чувств.

Дейномах же и Каллифон утверждали, что «цель человека всеми от него зависящими мерами стремиться к наслаждению и отдаваться ему».

По мнению перипатетика Иеронима цель человеческой жизни безмятежность, a высшее благо единственно в благоденствии.

Равным образом и Диодор, состоя последователем той же школы, заявляет, что цель человека есть жизнь спокойная и честная.

Эпикур и Киренаики посему определяют наслаждение сообразностью и согласием с природой. «Так как удовольствие, говорят они, состоит побуждением к добродетели, то добродетель собою порождает наслаждение».

По мнению Каллифона удовольствие есть стимул к добродетели; но эта последняя, вовремя заметив прелести наслаждения, дошла до того, что присвоила себе честь одинаковую с исходным, или начальным пунктом ее.

Последователи Аристотеля утверждают, что цель человеческой жизни есть согласование ее с законами добродетели; но счастье, добавляют они, абсолютный покой для человека добродетельного здесь на земле невозможны. Преследуемый превратностями судьбы, играющими его волей, брасаемый из стороны в сторону, не питая другого желания кроме как по оставлении этой жизни освободиться от них, мудрец не бывает ни спокойным ни счастливым. Кроме того для достижения добродетели необходимо некоторое время; последних ступеней совершенства не достигнешь в один день; в младенчестве, говорят, ребенок ничем не бывает доволен и нет между детьми счастливых. Временем же для достижения сего совершенства состоит вся человеческая жизнь. A полнота счастья обусловливается троякого рода благами.^[369] Человек бедный, безвестный, слабого здоровья или осужденный на жизнь в рабстве, по мнению этой философской школы, не может иметь притязаний на счастье.

Зенон стоик думает, что цель человеческой жизни проникновение ее добродетелью.

Клеанф же думает, что цель эта состоит в согласовании жизни с природой и в подчинении её советам разума. Он объясняет свои положения так: «Все зависит от преданности делам, согласующимся с природой».

Антипатр, друг Клеанфа, держится того мнения, что все человеческие усилия должны быть направлены на постоянный и безошибочный выбор вещей, согласных с природой; но с той же твердостью должно отрекаться и от вещей, с ней не согласующихся.

Архедем определяет цель человеческой жизни так: «Между предметами согласными с природой нужно выбирать наивозвышеннейшие и важнейшие; на остальное не обращать и внимания».

Далее следует Панэций со своим положением: «Жить согласно с желаниями, в нас вложенными природой».

Наконец Посидоний советует нам проводить жизнь в созерцании всемирных порядка и истины и вести себя так, чтобы никогда не подчиняться неразумной части своей души.

Из новейших же стоиков некоторые требуют, чтобы целью человека была жизнь, согласная с человеческой организацией.

Что мне об Аристоне вам сказать? Целью нашей жизни он ставил хладнокровие, a очевидно, что равнодушный оставляет без внимания маловажное.

Обращать ли ваше внимание еще на учение Герилла? Он требует от человеческой жизни устроения ее по выводам науки, которая составлять должна и цель жизни.

Многие из новейших отраслей Академии указывают человеку цель в охранении себя от иллюзий и показности.

Люк перипатетик наравне с Левкиппом признавал, что целью человеческих усилий должна быть истинная душевная радость, возникающая из честности.

Критолай, также принадлежавший к перипатетикам, требует, чтобы человек спокойно следовал природным инстинктам; совершенство же жизни, по его мнению, слагается из благ троякого рода и выяснено историей наших предков.

Мы не будем останавливаться на разборе всех этих положений и удовольствуемся простым обозрением их. Вместо же сего, насколько это для нас, возможно, постараемся касательно вопроса, нас занимающего, припомнить мнения физиков.

Кажется, это Анаксагор из Клазомен требовал, чтобы цель человеческой жизни, состояла в созерцании^[370] и в свободе, оным обусловливаемой.

Гераклит Ефесский поставлял ee в довольстве духа.

По свидетельству Гераклида Понтиского Пифагор учил, что высшее блаженство состоит в полном и ясном сознании оригинальности своих душевных даров.

Имели свой особый взгляд на этот предмет и Абдеритяне.

Демокрит в своей книге «О цели человеческой жизни» выражает желание, чтобы цель эта состояла в душевном спокойствии, или душевном благосостоянии. Часто он повторяет, что наслаждение в вперемежку с оставлением его составляет цель человека, достигшего лет зрелых.

Гекатей поставляет цель человеческой жизни в довольстве.

Аполлодот Кизический видит ее в душевных удовольствиях.

Навсифан полагает ее в удивлении.

Демокрит видит ее в бесстрашии.

Кроме этих философов о том же, нам говорит еще Диотим. По нему цель человеческой жизни состоит во владении всякого рода благами: в сем видит он совершенство ее и называет жизнь с полнотой благ благосостоянием.

Антисфен настаивает на отложении всякой гордости.

Так называемые Анникерейяне, преемники преданий Киренейской школы, для совокупности жизни, для состава ее во всей ее целости, не назначили никакой особой цели. По их мнению, цель всякого действия – наслаждение, порождаемое самым этим действием. Эти Киренаики отвергают Эпикура определение наслаждения. Его химерическая беспечальность, говорят они, есть не иное что как неподвижность трупа; радости же и приятности нам доставляются не только удовольствиями, но и дружбой и почестями. Эпикур же, напротив, утверждает, что всякая душевная радость происходит от ощущения, испытываемого лишь телом.

Метродор в книге, им написанной для доказательства того, что действительнейший источник блаженства заключается в нас самих, a не в вещах посторонних, говорит: «Благо души не в ином чем, как в сильном телосложении и в твердой надежде, что оно не изменит».

22. Высшее благо человека, по Платону, состоит в уподоблении Богу. Согласие с Платоном касательно сего пункта священных писателей

Уже Платон философ утверждал, что цель человеческой жизни двоякая: одна сообщаемая и состоящая первее всего в самых идеях; он называет ее благом; другая же имеет лишь сходство с первой и представляет собой подобие ей; Платон видит ее в жизни людей, стремящихся к добродетели и истинной философии (мудрости). Потому-то и Клеанф в своем втором рассуждении «О наслаждении» говорит об учении Сократа, столь часто им повторявшемся, что человек праведный и человек счастливый одно и то же. Он проклинал того, кто впервые разделил одно от другого справедливое и полезное и находил, что это было делом нечестивых. Эти люди, разделяющие полезное от справедливого, законом предписываемого, и подлинного нечестивцы. Но и сам Платон говорит, что счастье состоит в имении доброго гения (εὖ благо и δαίμων)^[371], что гением называется высшая и начальственная часть нашей души и что счастье иметь такого гения есть благо наисовершеннейшее и полное. Иногда он это счастье отождествляет с жизнью во всем упорядоченной и с самой собой согласной; другой же раз – с тем, что есть в добродетели наисовершеннейшего. A совершенство это, по его мнению, состоит в дознании сего блага и в уподоблении Богу. И уподобление^[372] это он поставляет в святости и праведности, соединенных с рассудительностью.

И из наших христианских мудрецов некоторые разве не говорят вместе с ним, что человек с самого рождения своего получает преимущество быть отобразом Божиим^[373], подобия же Богу он должен достигать впоследствии через совершенствование?

Кроме того, иногда Платон учит, что это подобие в соединении со смирением может встречаться в человеке добродетельном^[374], то не оказывается ли он как бы истолкователем следующих слов Писания: Всякий сам себя унижающий возвышен будет (Лк.14:11)? И в своих «Законах» он говорит: «По некоему древнему преданию^[375] Бог есть начало, середина и конец всего. Постоянно Он ходит путем прямым, сообразно с природой, в то же самое время собой и весь свет обнимая. A за Ним постоянно следует справедливость, мстительница за все нарушения Божественного закона». Видите, как и по Платону, угроза или страх имеет соотношение с Божественным законом. Посему он прибавляет: «Кто хочет быть счастливым, должен тесный союз заключить со справедливостью, смиренно и прилично следуя по стопам ее». Потом, сделавши из этого положения несколько выводов и страх смягчив в предупреждение. Платон продолжает: «Какое же поведение угодно Богу и состоит следованием Ему»? И отвечает: «Основанное лишь на следующем древнем начале: »Подобному, наблюдающему надлежащую меру, нравится подобное же”». Все же, за пределы сей меры вышедшее, ни с самим собой не может гapмонировать, ни тем нравиться кто от меры еще не удалился. A так как Бог для нас состоит верным мерилом всего, то нет иного средства приобрести Его любовь кроме как изо всех сил над уподоблением Ему трудиться. В этом смысле о человеке умеренном можно сказать, что на Бога походя, он есть друг Божий. Невоздержный же не только на Него не походит, но и прямо противоположен Ему. Говоря, что это учение древнее, Платон прикровенно хочет то сказать сим, что оно дошло до него из закона Моисеева. A в «Феэтете», сказав сначала, что зло до необходимости вращается около смертной нашей природы и этой земной области, он добавляет: «Потому нужно стараться, как можно скорее бежать из этого места изгнания, чтобы перейти в иное место. Бегство же это не в ином чем состоять должно, как, насколько это для нас возможно, в уподоблении Богу; сходство же это состоит в праведности и чистоте, соединенных с рассудительностью».^[376]

По мнению Спевзиппа, племянника Платона^[377], счастье есть всецелое пребывание в том, что согласно с природой; или иначе: это есть медление на вещах добрых; для всех людей это погружение в добро состоять должно предметом стремлений; но только добрые достигают душевного спокойствия и лишь преданные добродетели счастливы.

Ксенократ Халкидонский полагает счастье в обладании подходящей к нашей натуре добродетелью и в проникновении себя свойственной ей силой. Потом он расследует, где седалище этого счастья? В душе, отвечает он. Какие основы его? Добродетели. Из каких частей слагается оно? Из прекрасных деяний, честных отношений, прямого образа мыслей и расположений, стремлений и привычек, без чего ни из телесных благ, ни из внешних ровно ничто счастья нам доставить не может.

Полемон, один из учеников Ксенократа, по-видимому и требует, чтобы счастье состояло в потребном количестве всех благ или по крайней мере в наличности большей части из них и притом важнейших. Он учит также, что без добродетели никакое счастье невозможно, тогда как наоборот добродетели одной и без благ телесных и внешних, для доставления человеку счастья совершенно достаточно.

Вот все; что мы нашли нужным собрать по вопросу о сущности высшего блага. Что же касается до опровержения изложенных мнений, то и это в свое время нами будет сделано. Здесь заметим только, что наши стремления обращены в бесконечность и состоят в послушании заповедям Божиим. Послушание же это выражается согласованием жизни с постановлениями закона, в безупречности нравов и солидарности оных с выводами науки и разума, постоянно и нарочито освещаемых познанием нами воли Божественной. Насколько то возможно, жизнью, согласной с здравым разумом или Логосом уподобляться Богу – вот наша цель. И это уподобление, при посредстве Сына доставляющее нам конечное и совершенное усыновление Богу, всегда сопровождаться должно прославлением Отца во имя великого Первосвященника, не погнушавшегося наименовать нас братьями и сонаследниками (Евр.2:11; Рим.8:17). Апостол вкоротке эту цель человеческой жизни излагает в послании к Римлянам так: Ныне, по освобождении от греха, когда вы сделались слугами Богу, плодом вами извлекаемым из сего должно быть освящение ваше, а целью жизнь вечная (Рим.6:22). Потом, зная, что надежда наша двоякая, одна которой мы ожидаем, a другая исполнением которой уже владеем (освящение), он учит еще, что целью человеческой жизни состоит восстановление человека в сей надежде. От терпения, говорит Апостол, происходит опытность, a от опытности надежда. И эта надежда не суетная, потому что Духом Святым нам данным излита в наши сердца благодать Божия (Рим.5:4,5). Любовь утверждает нас в этой надежде, предносящейся нам как покой, говорит в другом месте Апостол.^[378] Подобное же встречаем мы y Иезекииля: Душа согрешающая, говорится y пророка, та умрет. A вот муж праведный. Кто действует по чести и правде, кто жертвенного на горах не ест, кто не поднимает взоров к идолам дома Израилева, жены ближнего своего кто не оскверняет и к своей жене в день ее страданий не приближается (ибо Бог не хочет, чтобы мужское bn opA было обесчещиваемо), кто никого не опечаливает, кто возвращает залог своему должнику, кто ничего не отнимает силой, кто от своего хлеба уделяет голодному, кто своей одеждой прикрывает нагих, кто в рост денег не дает и не получает больше, чем сколько сам дал, кто удерживает руку свою от неправды, суд человеку с ближним производит правильный, кто поступает по заповедям Моим и соблюдает Мои постановления искренно, тот человек праведный и будет он жить жизнью, говорит Господь Бог (Иез.18:4 – 9).^[379] И Исаия, призывая уверовавших жизни честной, а гностика(мудреца) к пользованию разумом, свидетельствуя впрочем, что добродетель человеческая не тождественна с Божественной^[380], выражается так: Ищите Господа, a нашедши призывайте Его, когда Он будет близ вас; нечестивый пусть оставит свои пути, человек неправедный – свои беззакония и пусть возвратятся они к Господу и Он умилосердится над ними и т.д. даже до слов: « мысли Мои выше ваших мыслей (Ис.55:6,7 ,9). Итак, по словам преславного Апостола, по силе своей веры мы надеемся получать оправдание, ибо в о Христа Иисуса ни обрезание ни к чему не служит, ни необрезание, но вера действующая любовью (Гал.5:5,6). Мы же желаем, чтобы каждый из вас до конца выказывал тоже усердие, – чтобы уверенность в надежде была совершенная и т.д. до слов: Он Первосвященник вечный по чину Мелхиседекову (Евр.6:11,20). Мудрость, в себе объемлющая и заключающая все добродетели^[381], говорит так же, как и Павел: Мне внимающий, будучи уверен в себе самом, будет жить надеждой (Притч.1:33). Ибо возведение к надежде также называется надеждой. Премудрость посему права была, к словам он будет жить, прибавив еще следующие: будучи уверен в самом себе. Она показывает этим, что верный, будучи одушевлен этим расположением, все поставляет в зависимость от осуществления этой надежды. Премудрость посему и прибавляет далее: Свободный от страха, он покойно будет жить вдали от всякого греха. A в 1-м посл. к Коринфянам Апостол уже неприкровенно говорит следующее: Будьте подражителями мне как я Христу (1Kop.11:1), т.е. чтобы выходило так: Вы мои, a сам я Христов; будьте же подражателями Христовыми, как Христос есть подражатель Божий (1Кор.3:22,23). Итак, уподобление Богу^[382], – дабы, насколько то возможно, соделаться праведным и святым с рассудительностью, – вот по учению Апостола цель веры. Совершенство же ее состоит в постижении обетования верой. Эти слова Aпостола могут состоять критерием большей или меньшей верности различных определений счастья, какие для рассуждающих о конечной цели человеческой жизни мы привели выше. Но относительно сего предмета уже достаточно сказано.

23. Преимущества брака; заповеди, какие следует наблюдать в оном; предметы, пространнее обсуждаемые в 3-й книге

Так как удовольствие и пожелание кажутся входящими в жизнь брачную, то в дальнейшем мы обсудим и этот предмет.

Брак есть первый^[383] законный союз мужа с женой для рождения детей согласно с общественными законами. Потому-то комик Менандр одно из лиц, действующих в некоторой его комедии, заставляет говорить так:

Вручаю тебе дочь мою

Для произведения законных детей.

Итак, нужно ли вступать в брак? Но это один из тех вопросов, решительный ответ на которые зависит от обстоятельств. Сказать, что известный мужчина находит для себя нужным вступить в брак, a известная женщина выйти замуж, эторавносильно тому как если бы было сказано: они находятся в известных благоприятствующих тому условиях. В самом деле брак не составляет для всех и всегда безусловной необходимости, но он приличен известному лицу лишь в известную эпоху и до известного возраста. He всякий мужчина и не во всякое время и не для достижения всякого рода целей и без соблюдения известного рода сдержанности имеет право на известной женщине жениться; но только тот, кто находится в известных условиях, имеет некоторые на личность известных лет права. Имеет право жениться и притом в подходящее время лишь тот, кто хочет иметь законных детей. И только та женщина имеет право выходить замуж, которая во всем подходит к человеку ее любящему, но которая и сама его любит не по принуждению и не по необходимости. Потому-то Авраам, защищаясь в том, что женат был на сестре, говорит: Она приходится Мне сестрой по отцу, но не по матери; потому, то я и женился на ней (Быт.20:12). Этим он и нам сказывает, что жениться на дочерях наших матерей недозволительно.

Но продолжим вкратце наши расследования. Платоном^[384] брак причисляется к благам внешним. Браком поддерживается бессмертие человеческого рода; через непрестанность браков продолжается цепь поколений, из рук в руки передающих друг другу жизнь, подобно тому как при бегании взапуски одним другому передается взаимно факел.

Демокрит же брак и рождение детей отвергает из-за множества препятствий к сему в состоянии отцов и по причине отклонения их брачной жизнью от занятий гораздо более необходимых.

Эпикур держится того же мнения. К нему примыкают и все те, которые полагают благо в наслаждении и спокойствии, не нарушаемом ни заботами, ни горем.

По мнению Стоиков, брак и дети – дело безразличное.

По мнению Перинатетиков, в них – благо.

A коротко сказать, все эти философы, коих учение о браке не шло далее пустых слов, были рабами плотских удовольствий. Одни из них жили с наложницами, другие состояли в связях с гетерами, большая же часть их себя оскверняла педерастией.

Последователи всех этих четырех философских школ, без всякого стыда in hortis cum meretricibus voluptatibus servierunt^[385], чтили тем сладострастие. Проклятие, изреченное свящ. Писанием на совместное запрягание быка с ослом, неизбежно постигнет и этих людей, которые сами воздерживаясь от некоторых вещей, считаемых ими за вредные, тем не менее рекомендуют оные другим. Или же наоборот других отговаривают от того самого, что себе самим однако же позволяют. Писание такой образ действий запрещает нам в таких словах: Что ненавистно тебе, того не делай никому (Тов.4:15).

Но и одобряющие брак говорят: «Природа создала нас способными к браку, что доказывается различием полов». И этого рода невоздержные почитатели брака то и дело повторяют: Плодитесъ и размножайтесь (Быт.1:28). Но хотя это и так, все же как бы им кажись не находить позорным, что человек, творение Божие, оказывается более невоздержным, чем неразумные животные, которые не при всяком случае и не с несколькими самками сходятся, a только с одной и то известного вида и из того же самого рода. Таковы сизые голуби, дикие голуби, горлицы и другие подобные птицы.

Те же безусловные хвалители брака говорят далее: «Не имеющие детей отклоняются от совершенства природы, оставаясь без кровных потомков, которые могли бы быть заменителями их на земле. Совершен только тот, KTO произвел из самого себя существо себе подобное. Или лучше сказать: становится каждый совершенным только тогда, когда он видит сына поступающим точно так же, т.е. когда он увидит сына достигшим того же совершенства, до какого достиг и отец». Брак, по мнению этих необузданных людей, положительно необходим. Необходим он в интересах отечества, a потом в интересах каждого личных, чтобы иметь наследников собственной крови и чтобы содействовать, сколько это в нашей власти, поступанию мира к совершенству. Посему-то де поэты и оплакивают брак несовершенный и бездетный (Ил.2:700), объявляя совершенным лишь тот брак, плоды которого со всех сторон в изобилии цветут вокруг нас (Ил.10:496).

Телесными болезнями еще более подтверждается необходимость брака. Заботами жены о своем муже, ее неустанным прилежанием, мне кажется, постоянство дружбы и родственных связей превышаемы ровно настолько, насколько вследствие сочувственной привязанности жены свободный ее уход за больным бывает выше попечений о больном людей сторонних. Своему мужу она помощница по истине необходимая (Быт.2:18), говорит свящ. Писание. Равным образом и комический поэт Менандр, обратив к браку несколько упреков, выставляет на вид находимые им преимущества в нем и на жалобы некоего лица:

Я несчастлив в супружестве

так отвечает:

Это потому, что не умеешь ты себя вести в нем.

Потом он добавляет:

Ты смотришь лишь на заботы и на горести супружеского союза,

На блага же, им доставляемые, не бросаешь ты и единого взгляда.

Супружество является на помощь также и достигающим лет преклонных, ставя подле них женщину, ухаживающую за ними. Она же воспитывает и детей, от нее происшедших, чтобы они в свою очередь питали своих родителей под старость их. Ибо, по словам трагика Софокла^[386],

Под землей, нас покрывающей, дети суть имя, нас переживающее.

Так куски пробкового дерева, прикрепляемые к сетям,

поддерживают их на поверхности моря и льняные петли ими охраняемы бывают от погружения в воду.

Люди безбрачные некоторыми законодателями не были даже и допускаемы до высших государственных должностей. В Лакедемоне подлежали пене не только холостые, но и только раз женившиеся или слишком поздно женящиеся и одиночки. Знаменитый Платон требует, чтобы всякий холостяк был обязываем вносить в государственную казну сумму равную пропитанию женщины, a издержки, требующиеся на содержание женщины, платит в суд. Потому что, уклоняясь от брака и рождения детей, такие люди, насколько это от них зависит, порождают безлюдицу и опустошают целые города, из коих слагается мир.^[387]

Да и нечестиво посягать на произрождение, учреждение Божественное.

Но и о некоторой слабосердечности и трусости, недостойных мужчины, не свидетельствует ли это, если кто уклоняется от союза с женщиной и детьми? Потеря чего составляет зло, обладание тем значит неминуемо собою представляет благо. Это приложимо и ко всему вообще. Лишиться детей, говорят люди брачные, есть одно из величайших зол; значит, иметь детей есть благо. Сказанное о детях может иметь приложение и к браку.

Без отца, говорит поэт, нет детей;

Без матери нет сына.

Отцом же мужа брак делает, равно как

матерью замужество.

Высшее из желаний женщины, по словам Гомера, состоит в выходе замуж и в имении семьи; и не только в замужестве и в семье, но и в согласии с мужем и семьей, в единомыслии с ними (Одис.6:181; 15:198).

Пусть для других гармония брачного союза состоит лишь в сладострастии.^[388] He то бывает y почитателей мудрости; брак приводит их к согласию, основанному на разуме и Логосе. Он указывает жене на украшение не лица только (1Тим.2:9; 2Петр.2:3), a на красоту и домашних нравов; мужчинам же он говорит: «Женами своими не как любовницами пользуйтесь; не ставьте целью брака лишь чувственные удовольствия; женитесь за тем, чтобы иметь в течение всей вашей жизни помощницу и чтобы строже вам наблюдать воздержность». Человек, плод брака, для которого и в природе все родится, большую собою представляет цену чем пшеница и ячмень, посев которых в землю происходит в подходящее для того время. Посмотрите на землепашцев. Они хлебные семена бросают в землю в умеренном количестве. Значит и брак следует хранить чистым от всех осквернений и неблагопристойностей, которые он может влечь за собой; иначе пристыжать нас будут и животные, так как in congressus они сдержаннее нас и наблюдают большее согласие с природой, нежели люди, злоупотребляющие своими брачными союзами. И действитетьно многие из животных в определенное время отстают от самок, предоставляя остальное действию Провидения. У трагических поэтов^[389] мы читаем, что Поликсена, смертельно раненая и умирая, все еще обнаруживала величайшую заботливость о том, чтобы упасть прилично,

Скрывая то, что следует скрывать от глаз мужчин.

Был для нее брак несчастьем.

Последняя степень рабства подчинение силе страстей, тогда как над ними верх есть единственно верная свобода. Потому-то нарушение заповеди, по свидетельству Божественного Писания, равносильно с запродажей себя чужестранцам, т.е. грехам противоречащим природе. И рабство это длится до минут обращения и раскаяния.

Брак значит хранить следует как берегут священную статую. Должно наблюдать чистоту его и оный не бесчестить. Просыпайтесь с Господом, засыпайте с благодарением. Молитесь

И при смыкании глаз и при наступлении священного времени дневного.

Вся жизнь ваша пусть будет исповеданием Господа. Благочестием пусть проникаются самые глубины вашей души. Под властью законов умеренности надерживайтесь уже и телом. Воздержность и мера в словах и действиях представляют собой нечто Богоугодное. Непристойность же в словах, за собой влекущая непристойность и действий, есть достояние лишь бесстыдства.

A что свящ. Писание узаконивает брак на условии нерасторжимости его, это открывается из ясного постановления Господом следующего закона: He разводись с женой твоей кроме вины преступной связи (Мф.5:32; 19:9; Мк.10:11,12; Лк.16:18). Всякий брак, заключенный при жизни одного из (бывших) супругов, есть в очах Спасителя связь преступная. Женщина, добавляет Писание, ставит себя выше всяких подозрений и клевет, если не украшает ни волос своих ни своей особы больше чем следует (1Тим.2:9,10), если напротив того усердно предается молениям и молитвам (1Тим.5:5), если свой дом оставляет лишь изредка, – если себя держит, насколько это возможно, вдали от лиц, к семейству не принадлежащих; если жизнь домашнюю предпочитает праздным бракам (на стороне).

И на разведенной кто женится и тот вступает в связь преступную. И кто разводится со своей женой, отпускает ее на связь преступную, т.е. и тот принуждает ее искать связи также преступной. И не только тот, кто разводится с ней, но и кто принимает ее и тот состоит виновником ее связи преступной, потому что он дает ей повод к греху; если бы он не принял ее, она возвратилась бы к своему мужу. Чего же требует закон оставления преступной склонности к пороку. Он требует, чтобы женщина, нарушившая супружескую верность и уличенная в связи преступной, была казнена смертью; если же она принадлежала к семье жреческой, то должна быть сожжена на костре. Мужчина, помимо своей жены снискавший хотя бы то и раз преступно склонность иной женщины, также должен быть побит камнями, но не на том же месте, где и соучастница его, чтобы и в смерти своей они не имели ничего общего. Таким образом древний закон не только не противоречит Евангелию, но и согласен с ним. Да и как не быть сему? He от одного ли и того же Бога происходят оба они? Женщина, повинная в связипреступной, живет уже только для греха;для исполнения же заповедей закона она ужеумерла. Оплакивающая же свой грех, через свое обращение как бы вновь зачинаемая, через умерщвление в себе прежнего непотребства и воскрешение в себе женщины обновленной, порождаемой раскаянием, возрождается к духовной жизни. Подтверждаются эти слова и Духом Святым, который говорит устами пророка: He хочу я смерти нечестивца, но чтобы обратился он (Иез.33:11).

Наконец из мужчин нарушители супружеской верности были побиваемы камнями за то, что (по жестокости своего сердца) они оказывались мертвецами в своих отношениях к закону, против которого возмущались.

A по отношению к дочери священника почему наказание положено было более строгое? Это потому, что кому много дано, с того и требуется много (Лк.12:48).

В виду обширности и числа глав здесь вторая книга «Стромат» кончается.

Книга третья

1. Мнение Василида о воздержности и браке

Последователи Валентина благоволительно относятся к браку, возводя супружеские союзы^[390] к истечениям Эонов в области высшей и космической и поставляя людские браки в связь с первоначальным божеским соитием^[391]. Что же касается последователей Василида, то они говорят: «Апостолы раз спрашивали Господа: Не лучше ли не жениться? И Он, говорят, отвечал им: Не все вмещают слово это, ибо есть скопцы, одни от рожденья, другие невольные (Мф. 19:10–12)^[392]. Василидиане изъясняют этот ответ Господа так: «Есть люди, имевшие от рождения отвращение к женщине. Эти-то люди хорошо делают, если, повинуясь естественной своей расположенности к воздержанию, в брак не вступают. Вот, говорят, евнухи от рождения. Невольными же евнухами состоят все актеры: они наблюдают воздержность из-за заботы о своей славе^[393]. Кастрированные же по какой либо случайности суть евнухи невольные. Эти евнухи невольные еще не состоят олицетворителями мудрости Божественной, или велений разума. Евнухами этого последнего рода состоят лишь те, которые становятся таковыми для царства вечного. Таковые уклоняются от брака, говорят Василидиане, из робости пред трудами, связанными с союзом брачным и из страха пред бременем забот и беспокойств по содержанию и воспитанию семьи».

Но и Апостол словами: Лучше вступить в брак, нежели разжигаться (1Кор. 7:9), говорят Василидиане, хотел сказать следующее: «Борясь день и ночь и страшась не устоять в своем воздержании, как бы не ввергнуть вам свою душу в огонь, ибо душа занятая борьбой далека бывает от надежды». «Посему женитесь, говорит Исидор в своих Moralia именно этими самыми словами, женитесь на женщине крепкого телосложения, дабы не отделяться вам от сей благодати Божией: по угашении в себе пыла страсти молиться с духом более свободным».

«Но когда и ваша^[394] благодарственная молитва, продолжает Исидор, превратилась бы в просительную и вы стали бы озабочиваться, как бы вам не поколебаться на правом пути и не пасть, и вы женитесь^[395]. Но вот молодой человек. Он беден, склонен к плотским удовольствиям, а жениться, как требует того Писание, он не хочет: таковой пусть не уклоняется все же из собраний с братьями. Напротив пусть кому-либо из них он скажет: «Я вступил на путь святой и ничего дурного со мной случиться не может»^[396]. Если же при сем все еще он обдержим был бы сомнением, не впадет ли он (чрез fornicationis remedium) в грех, то пусть скажет: «Брат, возложи на меня руку, чтоб не согрешить мне»^[397], и он получит чрез это помощь и душою и телом. Лишь бы только пожелать ему совершить нечто доброе, и он преуспеет. Иногда же мы говорим устами: «Не хочу грешить», и все же сердце склонно ко греху: такой человек из страха пред наказанием пусть не делает того, к чему его склоняет воля, дабы не потерпеть наказания. Человеческой природе свойственны некоторые необходимые потребности, и это потребности естественные. Одежда в одно и тоже время и необходима и естественна; любовные же удовольствия естественны, но не необходимы».

Я привел эти положения Василидиан для изобличения их в невоздержном образе жизни, как если б совершенство их давало им право оставлять борьбу с грехом или обольщать себя, будто они уже в силу самой своей природы спасутся, хотя бы и грешили здесь на земле; от самой де утробы матерней они состоят избранными^[398]. Пусть уведают они, что не такова была мысль первых основоположников нашего учения. Выдавая себя за христиан, а ведя жизнь более беспутную, чем невоздержнейшие из язычников, ради Бога пусть они не навлекают тем порицания на имя Христово. Именно про таких, людей написано: Лжеапостолы, делатели лукавые и т.д. даже до слов: конец их будет по делам их (2Кор. 11:13–15).

Воздержание состоит именно в том, в чем состоит, в малом обращении внимания на тело по силе исповедания веры в Бога. Воздержание состоит в удалении не только от удовольствий любви, но и ото всего того, чего душе, не умеющей удовлетворяться необходимым, желать непозволительно. Так можно сдерживать свой язык, свою страсть к приобретениям, к удовольствиям; можно сдерживать свои пожелания. Воздержание не только учит нас умеренности: оно нас защищает умеренностью от многого дурного, ибо воздержность есть сила и дар Божий.

Итак, что сказать нам в ответ нашим противникам? Мы ублажаем целомудрие и тех, коим оно даровано. Мы чтим единобpaчиe и благопристойность в нем. Но при этом мы утверждаем, что следует быть сострадательными к другим и носить тяготы друг друга (Гал. 6:2), дабы думающий, что он стоит, берегся, как бы ему не пасть (1Кор. 10:12). Что же касается до второго брака, то Апостол говорит: Если разжигаешься, женись (1Кор. 7, 9).

2. Опровержение мнения Карпократа и Епифана об общности жен

Последователи Карпократа и Епифана проповедуют общность жен; от них исходит богохульство ужаснейшее из всех, какие когда-либо терпело имя Христово^[399].

Этот Епифан, писания которого обращаются еще в руках многих, был сыном Карпократа и женщины, именем Александры. По отцу родом из Александрии, а по матери Кефалонянин, он жил только 17 лет. В одном из городов Кефалонии, а именно Самах, он был почитаем за бога. Там из гигантских камней ему воздвигли храм; ему посвящены были алтари, капища; был во имя его музей; а при каждом новолунии Кефалоняне отправлялись в храм, приносили жертвы Епифану, чествуя день его рождения как день его апофеозы, возливали в честь его вино, устрояли пиршества и распевали в честь его гимны. При воспитании он прошел под руководством отца полный курс знаний и посвящен был в философию Платона. Это он измыслил учение о Монаде^[400] и с завербования его отцом в свою секту пошла ересь Карпократиан. В своей книге «О справедливости» он говорит: «Божественная справедливость есть общение, в основании имеющее равенство. Не одинаково ли со всех сторон небо распростирается и не всю ли землю оно обнимает своим кругом? Не одинаково ли для всех блестят ночью все звезды? Не одинаково ли на всех, которые могут видеть, Господь изливает свыше лучи солнца, которое состоит источником дня и отцом света? И не все ли равно могут наслаждаться созерцанием сего светила (Пс. 103:22 и др.)? Ибо Бог не различает бедняка от богача и от сильного сего мира, глупца от умного, женщину от мужчины, хозяина от раба. Даже и в отношении к животным Он действует не иначе. Изливая с высоты неба на всю совокупность животного царства, без различия в нем животных добрых от дурных, одинаковую долю света, Он утверждает царство справедливости, чтоб ни одно из них не имело пред другим ничего преимущественного и у соседа не отнимало доли света для удвоения чрез это света, падающего на его собственную долю. Солнцем порождается и пища общая для всех животных. Всеобщей справедливостью наблюдаются одинаково интересы каждого; и в этом отношении волы равны телкам, боров свинье, овца барану; то же самое и другие животные. В этом общении имуществ обнаруживается распределение их справедливое. Далее одной общей силой подобным же образом и хлеб осеменяется, каждый вид его. Одинаковая и общая для всех животных пища покрывает поверхность земли; здесь они и пасутся без всякого различия. По устроению Щедродателя она поровну распределена между всеми ими: такова была воля Его. Но и касательно произрождения нет между ними никакого писанного закона. Если бы он и существовал, то животные его уничтожили бы. Одинаково они сходятся с первой встречной и рождают по причине общенья, какое дочь справедливости, природа, установила между ними; все равно имеют участие в сем общении. Создатель и отец всех вещей одинаково, по закону справедливости, всем им, дал глаз, чтоб они видели не различая самца от самки, человека от животного; словом не установил Он никакой между ними разницы. Равно всех их наделив общим даром зрения, Он чрез то разом всех их наградил, чрез подчинение их одному и тому же закону. Законы, говорит Епифан, не в силах исправить людское невежество; они научили людей лишь поступать противозаконно. Законами особенными, частными священное общение, установленное законом Божественным, было лишь разрушаемо, прибавляет Епифан, и обгладываемо». Не выразумел он сего слова Апостольского чрез закон я узнал грех (Рим. 3:20; 7:7). «Мое и твое, продолжает Епифан, проникали к людям украдкою путем закона. С тех пор люди не стали наслаждаться сообща ни землею, ни приобретенным имуществом, ни браком, как прежде наслаждались, хотя все это общее. Ибо Бог творил виноград одинаково на потребность всех; Он не отказывал в своих плодах ни воробью, ни вору. То же самое с хлебом и другими плодами. Haрушение общения и равенства стало порождать воров, кои красть стали животных и плоды. Бог же, все создавая на пользу общую, сближая оба пола брачным союзом, и таким образом соединяя живые существа, провозглашал как высшее правосудие общину и равенство. Но так родившиеся не признают общения, в силу которого они произошли, общения мужчин и женщин». И говорит этот самый Епифан: «Если кто женится, то пусть не удерживает жену только у себя, но пусть предоставит ее в общее пользование, потому что все могут совокупляться со всеми, как это доказывается другими животными».

Буквально так и говорит Епифан. За тем он прибавляет, и буквально в этих самых словах: «Дабы обеспечить беспрерывное продолжение рода, Бог возбудил в муже пожелание более неистовое и сильное, чем в женщине. И пожелания этого не могут заглушить никакой закон, никакой обычай, ничто; это закон Божественный».

И как нам останавливаться дольше на обсуждении сего учения, явно ниспровергающего закон Моисеев и Евангелие? Закон говорит: Преступной склонности у женщин не ищи (Исх. 20:13). И Евангелие: Кто смотрит на женщину с пожеланием, тот уже грешит (Mф. 5:28). Это слово закона: Не пожелай (Исх. 20:17) показывает, что это говорит тот же самый единый Бог, который дал закон, пророки и Евангелие, ибо написано: Не пожелай жены ближнего своего. Но еврей еврею не ближний; он его брат, и получен ими один и тот же Дух^[401]. Под ближним нужно разуметь всякого человека из другого народа, и в самом деле как же он не ближний наш, когда он имеет причастие того же самого Духа? Авраам есть отец верующих не только из евреев, но и из язычников (Гал. 3:7). Если же закон наказывает смертью жену, снискавшую склонность другого мужчины и самого этого мужчину, то очевидно, что заповедь, так изложенная: Не пожелай себе жены твоего ближнего, имеет отношение и к язычниками. Закон хочет, чтобы тот, который во имя его воздерживается от сестры и жены своего ближнего, признавал публично и эти слова Спасителя: И Я вам говорю: Не пожелай. Прибавлением этого местоимения Я сия заповедь еще более усиливается.

А что Карпократ и Епифан восстают против Бога, это доказывается еще следующим местом, которое находится в столь распространенном между невежественным народом его сочинении, озаглавливающимся «О справедливости»: «Поэтому смешным нужно считать это слово Законодателя: Не пожелай и т.д. даже до этого еще смешнейшего: имущества твоею ближнего. Разве не Он же вложил в нас это пожелание, собой обусловливающее произрождение? А тут Он же сам нам повелевает это желание укрощать, тогда как ни у одного из животных его Он не отнял. И эти слова жена твоего ближнего, чрез которые Он общее достояние переводит в частную собственность, еще не смешнее ли»? Таковы удивительные учения Карпократиан. О них и еще некоторых других несчастных приверженцах того же самого разврата говорят, что мужчины их и женщины, собравшись на пиршество, – потому что не могу же я назвать эти их сходки агапами, т.е вечерями любви (какие были у первых христиан) – и наевшись досыта, так чтобы кушаньями было возбуждено расположение к плотскому удовольствию, они опрокидывают светильники, – ибо их справедливость, ах, ошибся, распутство их не может выносить света, – совокупляются как попало, как хотят и с кем хотят^[402]. Говорят также, что после такой оргии с женщинами на вечере они уже и днем и от других, от каких бы им вздумалось, женщин требуют подчинения, я не говорю святому, – Боже меня сохрани, – а сему Карпократорскому закону. Подобные же законы беспутства, полагаю, Карпократ должен был бы преподать еще собакам, свиньям и козлам.

Мне кажется, плохо он понял слова Платона в его творении «О государстве»: «Все женщины должны рассматриваться как общее достояние». Общим достоянием Платон назвал женщин в том смысле, что раньше замужества за каждую из них можно свататься кому угодно. Подобным образом театр есть место собрания общее для всех зрителей. И не смотря на то Платон хотел, чтобы по выходе замуж женщина принадлежала уже одному супругу, а не была бы достоянием общим^[403].

Ксанф в своем сочинении «Маги» передает, что волхвы разделяли ложе с матерями и дочерьми, что у них считалось позволительным сближаться с сестрами и что женщины считались у них достоянием общим^[404]. И это было не вследствие какого-либо насилия, ни вследствие хитрости, но происходило это по взаимному соглашению; как скоро кто желал, мог он сходиться с женой другого.

Мне кажется, что Иуда в своем послании сказал пророчески именно об этих еретиках и о всех, впадающих в подобное заблуждение: Так точно будет и с сими мечтателями (ибо они отвергают истину, бредя как бы во сне и находясь в состоянии мечтательства) и т.д. даже до слов: И уста их произносят слова надутые (Иуд. 8–16).

3. В какой степени Платон и другие древние философы предшествовали Маркионитам и другим еретикам в учении, что воздерживаться от брака следует по причине зла, проникающего творение и для избавления людей от страданий, горя и печалей, на которые они родятся

Платон, по правде сказать, потом еще Пифагорейцы^[405] держались именно этого мнения, т.е. что рождение детей есть зло. Маркионитами же лишь подновлено было это мнение. Итак, Платон, говорю я, полагал, что произрождение вещь дурная. Все же он далек был от учения об общности жен. Маркиониты же пошли дальше. Они говорят, что человеческая природа нехороша, что и материал, из коего она создана, тоже скверный, хотя и вышел он из рук Создателя правосудного^[406]. Потому-то де они и отказываются населять мир, создание Творца и утверждают, что нужно воздерживаться от брака^[407], хвалясь открыто, что они сопротивляются своему Творцу и стремятся к Существу благому, которое их призвало, которое состоит их Богом, а не к тому, говорят они, которое держится иного чем они образа мыслей и действий. И по силе этого-то своего сопротивления, дабы ничего не оставить в сем мире, что напоминало бы их, они наблюдают воздержание, – не из почтения перед ним, а из мести Создателю и дабы ничем из того не пользоваться, что сотворено Им. Однако эти самые люди, которые из за нечестивой войны против Бога потеряли всякое естественное чувство и здравомыслие, эти же самые люди, презирающие Бога за Его долготерпение и благость (Рим. 2:4), они же, отказываясь жениться, однако же пользуются созданными Богом родами пищи^[408] и дышат воздухом Создателя; да и сами они состоят творением рук Его и живут среди Его творческих дел.

Они, по их словам, в этом случае предъявляют учение новое. Пусть так. Но по крайней мере пусть благодарят они Господа за то, что Он создал мир, потому что это ведь не вне сего мира произошло, что они получили новый завет. Но когда дойдем до вопроса о принципах, мы опровергнем это их лжеучение обстоятельнее.

Что же касается до философов, о которых мы упомянули и из учения которых Маркиониты заимствовали свое нечестивое учение, будто продолжение рода преступно, но которым учением тем не менее они хвастаются, как если бы это было ими самими измышленное учение, то они не то хотят им выразить, как если бы продолжение рода было преступно по природе, нет, а что оно сделалось таковым из-за души, изменившей правде. Ибо нашу душу, по субстанции своей божественную, они представляют низведенною на землю как бы в место казни^[409]. И по их мнению душа присоединена к телу для очищения. Следовательно это учение исходит не от Маркионитов, а от тех, которые думают, что душа втолкнута в тело^[410] и что она живет в оном связанною и что она так сказать перелита из одного тела в другое. Мы опровергнем их позже, когда будем говорить о душе.

Итак, оказывается, что еще Гераклит проклинал продолжение рода. Он говорил: «Родившиеся хотят жить и рождать, но лишь затем, чтоб потомки их несчастия терпели, и потом умерли. Или лучше: они хотят успокоиться от зол, оставляя после себя детей, которые также должны умереть». Но и Эмпедокл был того же мнения:

Я плакал, восклицает он, и горевал, в первый раз увидя неприглядный этот мир, к коему и впоследствии никак не мог привыкнуть.

Он говорит еще:

Бытие наше природа изменяет, из живых чрез смерть нас мертвыми делая.

И в другом месте:

Великий Боже! Как несчастен этот род смертных! Как жалок он!

Бедные смертные! На какие раздоры и печали вы обречены!

Сивилла также говорит:

Смертные люди, люди телом облеченные, собою представляющие ничто.

Подобное пишет и Гомер:

Вряд ли несчастная земля питает существо более несчастное чем человека.

(Одис. XVIII, 130).

Феогнис тоже доказывает, что продолжение рода есть зло. Он говорит:

Из всех благ для земнородных высшее есть не родиться

И не видеть блестящего солнца;

Для того же, кто родился, высшее счастье как можно скорее преступить порог смерти и успокоиться под кучкою земли в могиле.

(Gnom. v. 425).

Трагический поэт Еврипид говорит в том же смысле:

Нужно вам собираться

И плакать, когда ребенок родится, видя его вступающим в цикл страданий.

А когда он умрет и от тяжелых трудов успокоится, следует радоваться и несть на костер из дома среди радостных поздравлений.

В другом месте он ту же мысль выражает так:

Кто знает? Быть может жить значит умирать и умирать значит жить?

Геродот оказывается вложившим в уста Солона подобные же слова: «О Крез! Каждый человек не больше как ничтожество».

И о Клеобисе и Битоне басня написана с очевидной целью проклясть день рождения и восхвалить смерть.

Каков род листьев, таков же род и людей,

(Ил. VI, 146 и д.),

говорит Гомер^[411].

В «Кратиле» Платон влагает в уста Орфею слово, что «в облечении ее телом душа несет наказание». Вот слова Платона: «Некоторые утверждают, что тело (σῶμα) есть могила (σῆμα) души, потому что в настоящей жизни она как бы погребается. А так как душа чрез тело выражает свои состояния, то тело может быть считаемо и знаком (σῆμα) души».

Кажется, это Орфей назвал так тело, потому что душа в нем терпит наказания за прежние проступки.

Кстати здесь припомнить слова и Филолая. Этот Пифагореец говорит нам: «Богословы и древние гадатели свидетельствуют, что душа была присоединена к телу для омытия прежних преступлений и чтобы она оставалась погребенною в теле как в могиле».

Но и Пиндар, говоря об Элевзинских мистериях, делает такое заключение: «Кто только их видел, сойдет в недра земли счастливым. Он знает конец жизни. Он знает власть данную Зевсу».

Платон в «Федоне» также не побоялся написать следующие слова: «Установители мистерий не иное что сим сделали для нас как» и проч. даже до слов: «Он будет жить с богами».

А вот и другие слова того же самого Платона: «Доколе пребываем мы в этом теле и доколе наша душа оказывается примешанною к этому злу, никогда мы не в состоянии будем вполне достигнуть предмета наших желаний».

Не на то ли все эти писатели вышеприведенными своими выражениями намекают, что продолжение рода состоит причиною наибольшего зла и бедственности?

Платон еще раз и то же самое свидетельствует в своем «Федоне»: «Может статься, что касательно занятых философией чернь не знает, что все их усилия на то обращены, как бы выйти из сей жизни и ежедневно умирать для нее». Платон прибавляет: «Вот почему душа философа имеет величайшее презрение к телу и изо всех сил старается убежать из него, стремясь к существованию самостоятельному на свободе от уз его».

Не сходится ли здесь Платон со св. Апостолом, который так же говорит: Несчастный я человек! Кто меня освободит от этого тела смерти (Рим. 7:24), если только Апостол не говорил образно и под этим телом смерти не разумел произволения тех, кои позволяют себе увлекаться пороком.

Платон, как оказывается, и к плотскому соитию, началу продолжения рода, питал отвращение еще раньше Маркиона. В 1-й кн. своего творения «О государстве» восхвалив старость, он прибавляет: «Знай же, что чем больше во мне позыв на сладострастие притупляется и утихает, тем больше в глубинах души моей пробуждается вкус к науке и тем глубочайшее и полнейшее удовольствие она мне доставляет». А когда затронут был вопрос о плотских удовольствиях, он воскликнул: «Поздравьте меня! Сбросив с себя цепи удовольствий, я чувствую себя как бы от жестокого тирана и грубого учителя освободившимся». И осуждая в «Федоне» опять-таки продолжение рода он прибавляет: «Мысль, какая мистериями тайно внушается нам, это та, что мы и другие люди, находясь в этом теле, находимся как бы в тюрьме». И еще: «Те-то, кажется, превосходят других святостью своей жизни, которые себя увольняют и освобождаются от уз, кои нас удерживают на земле как бы в темнице и отходят из оной горе, в жилище чистое и беспорочное».

Таково было, несомненно, мнение Платона. Он понимал однако, что вселенная управляется мудро, и потому сказал: «Не следует самому себя отрешать от сей жизни, ни убегать из нее, как бегут невольники от своих господ».

И как бы это сказать Маркиону одним словом? Нет у Маркиона поводов смотреть на материю как на зло, когда Платон писал о мире эти благочестивые слова: «Все доброе, содержимое миром, им получено от Бога, оный создавшего. А все, что есть под солнцем дурного и несправедливого, в мир вошло из состояния предшествовавшего его сотворению, что и передается теперь существам одушевленным»^[412]. Потом прибавляет он эти еще более положительные слова: «Причиной всех этих зол для мира состоит элемент материальный, вошедший в состав тел, элемент составлявший собою часть и первобытной природы. Ибо прежде чем быть ему так организованным, как он организован теперь, был он, подобно самой природе всей, безобразным и беспорядочным».

И в «Законах» (кн. II), Платон не менее горюет о человеческом роде. «Боги, говорит он, сожалея об осужденном на труды человеческом роде, назначили ему для отдыха периодический возврат праздников».

И в «Эпиномиде», выставляя, что́ именно в людях достойно сожаления, Платон выражается так: «Начало жизни для каждого одушевленного существа трудно. Сперва оно должно проходить чрез состояние зародыша. Потом оно родится. Потом кормят его молоком. Потом воспитывают. Каждая вещь, как все мы это знаем, достигается ценою лишь сложных трудов».

Но что же? Разве и Гераклит не говорит так же, что «родиться значит умереть»? В этом он сходится с Пифагором и Сократом. В «Горгиасе» последний вот что говорит: «Смерть есть все то, что мы видим пробуждаясь. Сон же есть все то, что мы видим во сне».

Но довольно о сем предмете. Когда мы будем обсуждать принципы жизни, то войдем в разбор и этих несуразиц, высказываемых философами, а Маркиониты из коих составили особое учение. Впрочем нами кажется уже и довольно ясно показано, что Маркион только по невежеству и по непониманию Платона свое странное учение мог возводить к нему.

Нам предстоит теперь сказать словечко еще о воздержании. Мы утверждали, что Эллины, обращая внимание на трудности, соединенные с рождением и воспитанием детей, много говорили против сего и что Маркиониты составили изо всего этого целое нечестивое учение, оказавшись неблагодарными по отношению к Создателю. Вот что говорить трагический поэт:

Лучше было бы для смертных вовсе не родиться, чем родиться.

С страшными болями рождаю я.

По рождении же оказывается, что произвела я на свет детей малоумных.

Я огорчаюсь, но напрасно. Имею на лицо дурных,

Добрых же теряю. Если мне удается уберечь последних,

Сохнет мое несчастное сердце от страха за них.

Это ли счастье? Не лучше ли

Расстаться мне одной с жизнью, чтоб не смотреть на тысячу страданий, испытываемых другими?

И потом поэт прибавляет:

Мне всегда казалось, но и поныне еще кажется,

Что люди никогда бы не должны рождать детей,

Видя, для скольких зол мы их рождаем.

И в следующих стихах поэт ясно указывает на причину наших бед, возводя сие к исходным началам. Он восклицает:

О человек! Ты родился для страданий и на несчастья.

Ты человеком стал, и сей жребий жизни,

Его ты в ту минуту получил, как начал тебя

Воздух питать, который собою и всех смертных оживляет.

Не забудь же, смертный, что ты смертен.

И еще в том же смысле говорит он:

Нет ни одного смертного, который знал бы счастье лишь и благоденствие.

Нет никого, кто прожил бы без напастей.

(Ифигения в Авлиде ст. 161).

И потом опять:

Увы и ах! Как грубы и многочисленны злые судьбы смертных!

И как они разнообразны! И нет никого, кто положил бы им предел!

(Антиоп. фрагм. ст. 98).

И в другом месте:

Между смертными нет ни одного, который был бы счастлив до конца.

(«Умоляющие» ст. 269).

И вот, как говорят, причина, по которой Пифагорейцы воздерживаются от плотских вожделений. А мне так кажется, что они именно для того и женятся, чтоб иметь детей. Дело в том только, что по рождении детей они уже обуздывают свои чувственные склонности. По той же таинственной причине они запрещают употребление в пищу бобов; не из-за ветров, какие производит эта зелень и не из-за неудобоваримости ее и не из-за порождения ею туманных снов и не из-за сходства бобов по внешнему их виду с головой человека, хотя и навязывается им это сими стихами

Голову отца есть и бобы есть одно и то же.

Скорее запрещение это употреблять в пищу бобы из того возникло, что бобы влияют на бесплодие женщин, ими питающихся^[413]. И действительно Феофраст в V-й книге своего сочинения под заглавием «Естественные причины» передает, что шелуха бобов, набросанная на корни молодых дерев, их сушит; равным образом и из домашних птиц те, которых постоянно кормят бобами, делаются бесплодными.

4. Предлоги, измышляемые еретиками для прикрытия всякого рода своевольств и распутства

Из впадших в ересь мы назвали Понтийского жителя Маркиона, который, объявив борьбу своему Творцу, отказывается пользоваться вещами этого мира. Но мотивом его воздержания, если только оное можно назвать так, состоит ненависть, возмущение против самого Творца. В борьбе, которую сей нечестивый великан объявляет самому Богу, он сам себя осуждает, на невольное воздержание, издеваясь над творением и делом Божеским. Думает он опираться на слова Господа, Им обращенные к Филиппу^[414]: Предоставь мертвым погребать своих мертвецов, ты же следуй за Мною^[415] (Мф. 8:22; Лк. 9:60). Но пусть он узнает, что Филипп имел конструкцию тела подобную нашей и не походил на разложившийся труп. Итак, каким же это образом, будучи облечен телом, он не труп имел в нем? А таким, что он восстал из могилы чрез попрание его страстей смертью Господа и чрез жизнь свою во Христе Иисусе^[416].

Мы уже упоминали и о нечестивом учении Карпократа касательно общности жен, но по поводу некоторого изречения Николая мы оставили без изложения следующий относящийся к оному факт^[417]. Говорят, он имел жену во цвете лет и красоты. По вознесении Господа, когда Апостолы стали стыдить его за ревность, он привел свою жену в среду Апостолов и предложил жениться на ней кому угодно. Поступок этот, говорят Карпократиане, совершенно согласуется с этим изречением Николая: «Нужно иждивать плоть». Ученики Карпократа, принимая эти поступок и изречение Николая буквально и без обсуждения, отдаются публично бесстыднейшему любодеянию. Но, насколько я знаю, Николай не знал другой женщины кроме той, на которой раз женился. Известно также, что его дочери состарились в девицах, а сын его остался безбрачным. Дело же происходило так. Приведя в среду Апостолов жену свою, в ревности к которой его упрекали, Николай чрез самое оставление преувеличенных забот о ней, хотел оправдаться во взводимой на него страсти и в последующее время, воздерживаясь от сношений с ней, самым делом учил, что должно иждивать свою плоть, т.е. свою чувственность умерщвлять. Ибо и он и его жена не хотели, согласно с заповедью Спасителя, служить двум господам (Мф. 6:24; Лк. 16:13), т.е. Богу и любострастию. Вот почему, как уверяют, Матфей тоже учил, что «нужно бороться с чувственностью и не послаблять влечениям своей плоти, отказывая ей во всем том, чем сладострастие может поддерживаться, вместо же того возвышать душевные силы чрез усиление в себе веры и познания».

Есть еще другие еретики^[418], которые обращение и связи с Афродитой шатуньей называют «общением» таинственным, оскверняя чрез это святое сие слово. Подобно тому как слово «делать» мы употребляем безразлично для обозначения как доброго действия, так и дурного, все равно называя этим именем и «дело» доброе и злое: точно то же произошло и с этим словом «общение». Но общение спасительное состоит напр. во вспоможении деньгами, пищею и одеждою; еретики же – те этим словом нечестиво стали называть различные плотские связи с Афродитой. Рассказывают про одного из таких беспутников, что раз приблизившись к одной из наших девиц, только что вступившей в возраст юной привлекательности и красоты, он сказал: Всякому просящему у тебя дай (Mф. 5:42; Лк. 6:30). Эта же, ни мало не понимая плотской разнузданности этого человека, ему ответила языком невинности: «Но относительно брака вам следует говорить с моей матерью». О нечестие! Беззаконники эти доходят до извращения слов даже Господа. Они между собою действительно поддерживают общение, но только по распутству; они братья, но только по сладострастию, позорящие собою не только любовь к мудрости, но и всю человеческую жизнь чрез искажение истины, или лучше сказать, – насколько это от них зависит, – из-за разорения ее это люди троекратно жалкие, на плотское любодеяние смотрящие как на какое-то священнодействие, и при этом еще осмеливающиеся воображать, что переходят чрез оное в царство Божие. Нет, не сюда, а в притоны разврата приводит их это взаимное сообращение; достойными им компаньонами могли бы быть козлы и свиньи; публичные женщины, бесстыдно в глубины своих притонов всегда готовые принять всякого искателя распутства, в глазах этих еретиков особенно обнадежены спасением. Но тому ли вы научены Христом, если подлинно Его слушали и в Нем пребываете? Он, в котором есть истина, учил, что следует совлекаться ветхого человека, по которому жили ранее, и который из-за следования иллюзиям своих страстей лишь разлагается, а обновляться в глубинах души своей и облекаться в нового человека, созданного по образу Божию в праведности и святости истинных (Еф. 4:20). Будьте же подражателями Богу как Его возлюбленные чада и любите друг друга, как и Христос нас возлюбил и предал самого себя за нас, собой представив приношение Богу и жертву благоуханную. Пусть не будет слышно между вами о любодеянии, ни о каких бы то ни было непристойностях, ни о скупости, как это подобает святым. Пусть не будет слышно между вами ни непристойных слов, ни безумной веселости (Еф. 5:1–4). Уча нас наблюдать чистоту даже в словах, Апостол пишет: Ибо знайте, что никто из сбившихся с правого пути и т.д. даже до слов: но и обличайте их (Еф. 5:5–11).

Разбираемое нами еретическое учение проистекает из одной апокрифической книги. Я выпишу из нее даже и место, в них породившее и развившее их распущенность. Если они сами сочинили эту книгу, то какое сумасбродство уже и самому Богу лукаво и облыжно приписывать невоздержность! Если же они усвоили эту книгу от кого-нибудь другого, то чрез извращение смысла они подмешали яду в прекрасное это сообщение Евангелия. Вот место, о котором идет речь: «Все было Одним. Но после того как универсальному Единству надумалось, что не хорошо быть Одним, стало выходить из Него Дыхание и Оно соединялось с Ним; от союза Их между Собою произошел Возлюбленный. Потом из Него вышло еще Дыхание, с которым Единство также соединилось и от сего союза произошли Власти (один из чинов ангельских), которые не могут быть ни видимы ни слышимы и т.д. до слов «каждого отличил его собственным именем». Если бы эти еретики, подобно последователям Валентина, положили в основу своего учения общение духовное, то может быть они еще и нашли бы себе нескольких приверженцев. Но возвысить до степени святого учения общение в плотских удовольствиях, это свойственно лишь человеку, не признающему спасения.

Таково же учение последователей Продика, усвояющих себе, но без всякого на то права, тоже имя гностиков. Именуя себя по самой природе своей сынами первого Бога, они злоупотребляют благородством происхождения и ложно понимают свободу, живя по своим прихотям. Прихотливые же мечтания эти увлекают их к чувственным удовольствиям. Они объявляют себя «свободными от всяких уз воздержности», «господами субботы» (Мф. 12:8) «и высшими всего по причине превосходства своего рода, так как они сыны-де царские; для царей же, говорят они, закон не писан». Ложь! Во-первых цари не все делают, что хотят. Несмотря на все их желания и все их усилия, воля их себе встречает помеху во множестве препятствий. А что они и делают, то совершают не в качестве царей, а в качестве негодных рабов, страшащихся за дурное поведение наказания плетьми. Втайне хотя они и позволяют себе искать у женщин преступно преступной склонности, но постоянно боятся, как бы не быть на сем предосудительном деле пойманными, уклоняются от суда общественного мнения, избегают наказания.

Да и что это за свобода в невоздержности и в сквернословии? Всякий согрешающий, говорит Апостол, есть раб (Рим. 6:16). И как может жить по заповедям Божиим тот, который следует всякому пожеланию? Как он повиноваться будет Господу, который сказал: Я же говорю вам: Не пожелай (Мф. 5:28)? Сожалеем мы уже и о тех, кто грешит невольно. Что же сказать о тех, кто грешит с умыслом? Не жалкие ли это люди, кои заискивание преступной склонности у женщин в учение возводят, предаются сладострастию и оргиям, позволяют себе осквернять и бесчестить брачное ложе других? Но если бы они перенесены были и в другой мир, и там не будут они на своем месте, так как не были верны в чужом (Лк. 16:11, 12). Ругает ли и оскорбляет ли гость жителей города, в котором принят? Старается ли он вредить им? Пришед на короткое время в оный, не будет ли он напротив жить в нем как человек честный, пользуясь тем что ему необходимо, а из тех, кто ему оказал гостеприимство, никого своей неблагопристойностью не обижая и никому собой не причиняя соблазна (1Петр. 2:11, 12)?

Как? Даже и законам не повинующиеся и себя ведущие столь же позорно, как и те, кои мерзки в глазах даже язычников, как и злочестивцы и разнузданные беспутники и нахалы и женщин соблазнители и те смеют говорить, что Бога знают? Живя в мире им чуждом, они должны были бы доброй своей жизнью доказать, что свойственны им склонности поистине царственные. Теперь же, и сами ведя и других уча вести образ жизни противный законам и Божию и человеческим, они оказываются ненавистниками и врагами и того и другого.

Несомненно, что израильтянин, по книге Числ «пронзивший» беспутника, сделал дело достохвальное, как свидетельствует об этом сам Бог (Числ. 25:8). И если мы говорим, пишет Иоанн в своем послании, что мы имеем общение с Ним, т.е. с Богом, а ходим в темноте, то мы лжем и не поступаем по истине. Если же мы ходим во свете, подобно как сам Он свет есть, то мы имеем общение с Ним и кровь Христа Иисуса, Сына Его, очищает нас от всякого греха (1Иоан. 1:6, 7). Итак, откуда же они взяли, что лучше людей века сего, так же действующих? Не лучше, а дрянь они людского общества. Я думаю, что и по природе они суть изгои человеческого общества, если делами таковы. Те, которые мнят о себе, что они происхождения высшего, превосходить должны других и своим поведением, дабы избежать заключения в ту же (одну с злодеями) темницу (1Петр. 3:19). Ибо поистине, как сказал Спаситель, если праведность ваша не превзойдет праведности книжников и фарисеев, то вы не войдете в царство Божие (Мф. 5:20).

Касательно же воздержания от пищи примеры в кн. пророка Даниила (Дан. 1). Коротко же сказать о послушании Давид в своих псалмах так поет: Как юноше содержать в чистоте путь свой? И юноша слышит тотчас же такой ответ: Исполнением слова Твоего от всего сердца (Пс. 118:9). Открываю книгу Иеремии и вот что говорит Господь: Не ходите по путям язычников (Иер. 10:2).

Но здесь некоторые другие еретики, люди разума очень ограниченного и ничего не стоющие, говорят, что человек есть творение разных сил. Часть, говорят они, надчревная есть произведение наиболее Божественного искусства, нижние же части произведение существа низшего; отсюда наклонность этих частей к половому совокуплению. Но еретики эти не обращают на то внимания, что и верхние части тянутся к пище, у некоторых же и сладострастны. Между прочим они противоречат в сем Христу, который сказал фарисеям, что один и тот же Бог сотворил и внутреннего в нас человека и внешнего (Лк. 11:40). И то еще скажу против сего, что вожделение не происходит от тела, хотя и удовлетворяется телом.

По учению некоторых других еретиков, называемых Антитактами (противоборствующими), Бог вселенной есть истинный наш Отец по природе и все сотворенное Им хорошо. Но некое из созданных Им существ посеяло плевелы, породило зло и всех нас опутало его сетями, восстановляя против Отца. И вот почему, говорят они, мы противимся сему создавшему зло существу, чтобы чрез сопротивление воле сего второго Творца отомстить за Отца. И так как Преступной склонности у женщин не ищи слово это изречено сим второстепенным Творцом, то мы и вступаем в связи с женщинами, запрещенные этим творцом зла, а не Отцом и ниспровергаем заповедь не истинного Творца, а злотворца. Наш же ответ им таков: Лживыми пророками состоят и те, кои подлинный свой образ мыслей выдают своими делами, ибо мы научены (Христом) по делам судить о людях (Mф. 7:16). Если дела ваши имеют худую славу, то как вы можете утверждать, что держитесь истины? Потому что зло или вовсе не существует, и тогда не заслуживает порицания и то существо, которое вами обвиняется за сопротивление Богу; да и зла оно вовсе значит и не сотворило, потому что с уничтожением плода истребляется и дерево^[419]. Или же если существование зла субстанциальное^[420],то пусть сии Антитакты ответят нам: как назовут они данные нам заповеди относительно праведности, воздержности, терпения, постоянства и т.п. предметов? Хороши они или худы? Если заповедь, запрещающая все постыдные вещи, дурна, то вот зло издает законы против самого себя и работает над уничтожением самого себя: вещь невозможная. Если же заповедь хороша, то эти еретики значит сами признают, что противясь заповедям они отвергают добро и творят зло. Но уже и Спаситель сам, которого одного, если поверить им, только и следует слушаться, запрещает и ненависть и обиды (Мф. 5:43 –44; Лк. 6:27 –28), Идя с противником, говорит Он, старайся примириться с ним (Mф. 5:25; Лк. 12:58). Или же наконец они отказываются слушаться увещаний и Христа, сопротивляясь таким образом уже и Тому, Кто сам злотворцу противился. Если же они любят Его, то не должны и восставать против Него.

Что далее? О вы (мнимо) благородно рожденные и по образу мыслей и расположений (мнимо) благородные, – говорю, как если бы они предо мною были, – ужели не замечаете вы, что отвергая столь целесообразные заповеди, вы собственному своему спасению противитесь? Нет, не над оспорением изданных на пользу общую заповедей вы работаете чрез доказывание неверности их, а свое собственное спасение ниспровергаете. И Господь сказал: Дела ваши добрые да светятся (Мф. 5:16). Вы же открываете пред всеми лишь ваши любострастие и разнузданность.

И иначе мы спросим вас. Если вы хлопочете об изглажении заповедей Законодателя, то почему однако же стараетесь изгладить лишь те из них, которыми вводятся в границы чувственные наслаждения? Таковыми состоят заповеди: Преступной склонности у женщин не ищи (Исх. 20:14), Не содомствуй (Лев. 18:22) и вообще все те заповеди, коими предписывается воздержность. Между тем вот вы не хлопочете об уничтожении зимы, хотя она дело того же самого Законодателя. Отчего бы вам не устроить лето средь зимы? Отчего вы о том не заботитесь,

Чтобы море сделать пешеходным, а сушу мореходной^[421] ,

как желал этого, по свидетельству историков, варвар Ксеркс? Почему же не восстаете вы вообще против всех заповедей? Творцом же мира ведь изречено и это определение: Плодитесь и размножайтесь (Быт. 1:28; 9:1), и вы, противоборствующие Творцу, должны бы воздержаться от плотских дел. И так как Он же говорит: Вот Я все дал вам в пищу (Быт. 1:29; 9:2, 3) и в ваше удовольствие, то вы ничем из этого не должны были бы пользоваться, ото всего отказаться. А и когда Он говорит: Око за око (Исх. 21:24), то вы не должны были бы отвечать на нападение и на удар сопротивлением и отпором. И когда Он укравшему какое-либо из четвероногих животных повелевает возвратить оное хозяину, вам не следовало бы отдавать его (Исх. 22:1), напротив придать вору еще что-нибудь. Подобным образом если вы отказываетесь повиноваться этой заповеди: Возлюбиши Господа (Втор. 6:5), то вы не должны были бы любить и Бога вселенной. И когда Он говорит вам: Не делай ни ваяных кумиров ни литых (Втор. 27:15), то вам нужно было бы быть последовательными и поклоняться и резным. И ужели вы не нечестивцы, когда Творцу, как сами говорите, противитесь а распутным женщинам и любодеям соревнуете? Неразумные! Ужели вы не понимаете, что чрез это вы лишь возвышаете могущество того самого Бога, которого слабым считаете? Потому что это Его ведь воля исполняется, а не воля того благого Бога, которого вы признаете своим Богом. Напротив не обнаруживаются ли вами чрез это бессилие и ничтожество вашего Отца, как вы своего Бога называете?

Эти еретики еще оттуда и отсюда набирают пеструю смесь разных пророческих изречений, неудачно сливают их и склеивают между собою и принимают в буквальном значении то, что было сказано аллегорически. Писано, говорят они: Они противились Богу и были спасены (Мал. 3:15). Иные же прибавляют, к слову «Богу» еще эпитет «бесстыдному (ἀναιδὴς, impudens, бессовестный) и затем изречение это со лживой в него вставкой они выдают за совет будто бы им данный и за заповедь чрез противоборство Творцу достигать спасения. Но прежде всего нигде не написано: Богу «бесстыдному». Но если только нет в тексте искажения, то под «бесстыдным», о безрассудные. вы разумеете так называемого диавола или потому, что он клеветник^[422] на человека или потому, что он обольститель грешников или потому, что он вероотступник.

Восстановим истинное значение сего изречения. Народ, к которому оно относится, с прискорбием и слезами перенося наказание за свои грехи, роптал, как передается нам в сем изречении свящ. Писания, на то что другие народы не бывают наказываемы за свои беззакония, между тем как с них за всякое прегрешение взыскивается строго. Оттуда это слово Иеремии: Почему нечестивые благоденствуют на путях своих (Иер. 12:1)? Подобно сему и вышеприведенное изречение Малахии: Они сопротивлялись Богу и были спасены. Пророки, будучи вдохновляемы Богом, не довольствовались простым провозглашением истины, получавшейся свыше, но, передавая ропот и жалобы народа, вносили в свои писания еще и возражения, с какими люди обращались к Господу. Именно к такого рода изречениям принадлежит и вышеприведенное. Апостол, имея в виду этого рода еретиков, в своем послании к Римлянам пишет: Некоторые злословят нас и говорят будто мы так учим: Сделаем зло, чтоб вышло добро. На таковых суд праведный (Рим. 3:8). Они, при чтении Писания изменяя голос, изменяют в угоду своему любострастию и смысл данного места. Они же чрез перестановку акцентов и некоторых знаков препинания толкуют в пользу своего сладострастия заповеди, исполненные мудрости и пользы. Вы прогневляете Бога речами вашими, говорит Малахия; и говорите: «Чем мы прогневляем Его? Всякий делающий зло хорош пред очами Господа. Вот к кому Он благоволит. И где правосудие Божие» (Мал. 2:17)?

5. Различение двоякого рода еретиков и опровержение тех из них, кои провозглашают, что все всем позволительно

Чтоб не скрестись больше в этой гнилой почве, мы пройдем молчанием большую часть еретических нелепостей. Не считаем за необходимое входить в разбор всех частностей этого рода сумасбродства. Да и наблюдение благопристойности нас не допускает до сего. Кроме того и сии «Памятные Записки» наши от обсуждения всех мелочей слишком уже растянулись бы. Уклоняясь от всех этих неудобств, мы разделим все ереси на два класса и так осветим их. И действительно они или своевольство проповедуют и независимость от всякого рода порядков и уставов; или же, выступая из правой меры, проповедуют воздержность по мотивам нечестия и сварливости. Скажем сначала о первом классе еретиков.

Если позволительно избирать род жизни какой кому угодно, то ясно, что можно выбирать и род жизни воздержный: и если всякий род жизни верен, лишь бы только действительно он был выбран человеком, то очевидно, что жизнь воздержная и добродетельная тем надежнее. Потому что если «господину субботы» дано право никому не давать отчета в жизни распущенной, то ведущий себя прилично значит тем паче может не давать никому отчета в своем поведении. Ибо хотя и все позволено, но не все полезно, говорит Апостол (1Кор. 6:13; 5:23). Если же все позволено, то ясно, что и быть умеренным и воздержным позволено. Итак, достоин похвалы и воспользовавшийся своей свободой для жизни добродетельной; тем большего почтения и поклонения достоин Тот, который дал нам полную свободу и власть над самими собой и позволил жить как хотим, не пожелавши, чтобы при выборе одного образа жизни и уклонении от другого мы были подневольными рабами. Но хотя и одинаковое право на выбор имеет и тот и другой, и тот кто воздержность предпочитает и тот кто невоздержность находит себе более по нраву, то все же достоинство и пристойность и того и другого образа жизни еще отнюдь не одинаковы. Плотоугодник путается в доставлении приятностей своему телу, между тем как человек воздержный освобождает от страстей свою душу, властительницу тела.

Мы призваны к свободе, говорит Апостол. Но кто же и отрицает это? Будем наблюдать только, говорит тот же Апостол, чтобы эта свобода не была поводом к угождению плоти (Гал. 5:13). Но если нашему пожеланию ни в чем отказывать не следует и жизнь бесславную если считать должно делом безразличными, как утверждают это еретики, то что из этого следует? Следует значит безрассудно отдаваться всем нашими пожеланиям. А если это так, то можно значить доходить и до последних крайностей преступности и растления, следуя стопам наших советников. Или от исполнения некоторых из наших пожеланий мы можем значит и уклоняться: и тогда та или иная жизнь дело значит вовсе не безразличное, и следовательно нельзя нам быть робкими ласкателями нашего трупа^[423], состоя бесстыдными рабами низших и презреннейших частей тела и тех, при названии коих мы краснеем. Ибо чрез удовлетворение пожеланий сладострастие питается и оживляется, точно так же как от недостатка этого рода пищи оно чахнет и гаснет. Статочное ли следовательно дело, чтобы побеждаемый телесным сладострастием уподоблялся Господу или о Боге имел понятие? Началом всякого сладострастия состоит пожелание, а пожелание есть мука и беспокойство, происходящие от некоторого недостатка. Вот почему те, кои признают его началом своего поведения, как говорится, вдобавок к бесчестью испытывают еще тысячи бед, так как и в настоящем и в будущем накликают на себя зло (Одис. 18, 72). Итак, если все позволительно и если бы не нужно было бояться за наши дурные дела быть отлученными от надежды, тогда еретики быть может еще имели бы некоторый предлог погружаться в бесстыдство и бесчинство. А так как жизнь блаженная указана нам во внимательности к Божественным заповедям, при общем последовании которым ничто не должно быть толкуемо превратно, ниже порицаемо что, хотя бы то была и малость какая, то значит следует идти туда, куда Логос поведет; потому что отпадение от Него равносильно было бы безотменному погружению в вечное зло (Одис. XII, 18); тогда как следование Божественному Писанию, руководясь которым все верующие приходят к Господу, собой означает, насколько то возможно, уподобление Богу. Из этого следует, что (никакая тварь не может жить без закона и устава и что) дело далеко не безразличное жить так или иначе, что напротив всемерно должно стараться об очищении себя от плотских увлечений и пожеланий и хранить свою душу, пребывая оною в едином Боге. Ибо дух чистый, порочностью не загрязненный, по истине святилище есть, освященное возрастанием в нем образа Божия; человек проникается при сем свойством неким Божественным. И всякий, кто имеет сию надежду на Него, себя очищает, так как Бог чист (1Иоан. 3:3). Для одержимых же страстями знание и познавание Бога дело невозможное, а не знающим Бога невозможно приближаться и к полному совершенству. Незнание Бога есть причина, что неведущий не движется к сей цели; и именно за это незнание он и несет в сем застое своем осуждение. Ибо откуда происходит незнание Бога? От образа жизни, какой мы ведем. Не может быть, невозможно, чтобы человек рассудительный, знающий и помнящий Бога не стыдился и не краснел пред делами плотскими. А у вас выходит иначе; по вашему «сладострастие есть дело хорошее». Но как же это положение согласить с другим, что «добром может быть только то, что прекрасно и честно»? Как же у вас все это так? Или каким же это образом ваше определение сладострастия может быть согласовано с этим: «Только один Бог прекрасен; один Он благ и достолюбезен»?

Это во Христе вы обрезаны обрезанием нерукотворным, совлечением греховного тела плоти, обрезанием Христовым (Кол. 2:11). Итак, если вы воскресли со Христом, то ищите горнего, помышляйте о горнем, а не о земном, ибо вы умерли и ваша жизнь сокрыта со Христом в Боге (Кол. 3:1–3). И эта жизнь не есть жизнь сладострастия, которую ведут еретики. Умерщвляйте члены земного вашего человека: сладострастие, распутство, неблагопристойные страсти и злые пожелания; это преступления, навлекающие на себя гнев Божий. Отложите гнев, неистовство, мстительность, злословие; изгоните сквернословие из уст своих. Совлекайтесь ветхого человека с его пожеланиями, а облекайтесь в нового, который по познании истины обновляется по образу Создавшего его (Кол. 3:5–10).

Поведение известного человека обнаруживает собой содержание им известных заповедей. Каковы речи, такова и жизнь^[424]. По плодам познается дерево (Мф. 12:33), а не по листьям и не по сучьям. Итак, знание и памятование о Боге обнаруживается в плодах и в поведении, а не в речах и блестках их. И из познания мы не делаем слова бесплодного и пустого, а науку Божественную, обращенную на деятельность. И свет познания, нисходящий в душу вследствие послушания Божественным заповедям, изнутри такого человека проникает и наружу: он делает для человека возможным самопознание и показывает ему путь, коим он должен идти для обладания Богом (для устроения в себе царства Божия чрез подчинение всего своего образа мыслей и действий воле Божией). Чем служит глаз для тела, тем же состоит познание (гносис, мудрость, деятельное знакомство с высшими принципами жизни) для души; и пусть не говорят еретики, что свобода состоит в рабском служении сладострастию; это значило бы хвалить сладость желчи. Мы научены, что единственно истинная свобода есть та, которою Бог нас дарит, освобождая нас от сладострастия, злых пожеланий и иных смятенных состояний души. Кто говорит: «я познал Его», а заповедей Его не соблюдает, тот лжец и истины в нем нет, говорит Иоанн (1Иоан. 2:4).

6. Опровержение второго рода еретиков, практикующих воздержание по злобе на Творца

Перехожу к другому роду еретиков, своим пресловутым воздержанием оскорбляющих и тварь и достохвального Творца, единого Вседержителя Бога. Они ни в брак не вступают, ни рожденья детей не одобряют, уча что не следует поставлять в мире на своем месте другие существа, имеющие быть столь же несчастными и послужить лишь пищей смерти. Им противопоставим мы следующее. И во-первых слово Апостола Иоанна: И теперь появилось много антихристов. Отсюда познаем мы, что настает последнее время. Они вышли из нашей среды, но не были наши; потому что если бы они были наши, то остались бы с нами (1Иоан. 2:18, 19).

Потом положения их лживого ученья могут быть ниспровергнуты и разрушены еще следующими соображениями. Саломии, спрашивавшей: «До коих пор будет длиться власть смерти», Господь отвечал: «Доколе вы женщины будете рождать»^[425]. Жизнь и тварь следовательно не суть что либо злое и дурное. Спаситель в сем дает нам как бы пальцами осязать естественную последовательность вещей: за рождением де следует и смерть всеконечно. Поэтому-то закон и поставляет себе целью отклонять нас от всякого рода чувственных приятностей и беспорядочности. Его намерение чрез упрочение между нами благопристойных браков, рождения законных детей и трезвенного, умеренного образа жизни приводит нас от лживости пред совестью и правдой к правоте и истине. Господь пришел не нарушить закон, а исполнить (Мф. 5:17). Исполнить. Но не то это значит, как если бы закон в чем либо ошибочен был, а то, что с пришествием Христа пророчества о Нем закона исполнились. И действительно Он, Логос, хвалил правые и святые установления жизни пред теми самыми людьми, кои и до закона жили законосообразно. Большинство людей, не ведущих, что такое воздержание, следовательно живут жизнью плотской, а не духовной и разумной; а без духа что такое представляет тело? Не иное что как землю и пыль. И такой духовности Господь требует от нашей жизни, что уже мысль нечистую объявляет заискиванием склонности преступной (Мф. 5:18). Ибо что? Ужели нельзя в брачных отношениях наблюдать воздержность и не посягать на разлучение того, что Бог сочетал (Мф. 19:6; Мк. 10:9)? А разорители брака именно этому и учат, давая сим повод язычникам бесчестить и хулить имя христианское (Иак. 2:7; Рим. 2::24). И так как брачное общение, по суждению этих еретиков, есть дело преступное и нечестивое, то и сами они, плод брачного общения, следовательно суть гнусные злодеи, отвратительные плуты и мерзкие нечестивцы^[426]. Как же иначе? Мне же напротив думается, что свято и семя освященных, зародыш, из которого они произошли. У нас, христиан, действительно не только дух, но и нравы и жизнь и тело должны быть освящаемы. Иначе в каком же смысле и для какой иной цели Апостол сказал, что жена мужем освящается, а муж женой (1Кор. 7:14)? Иначе, т.е. без сего взаимного освящения супругами друг друга, что значил бы и ответ Господа спрашивавшим Его касательно развода: Следует ли разводиться с женою, как позволил то Моисей? По жестокосердию вашему, сказал Господь, написал Моисей это. Не читали ли вы, что первосотворенному человеку Бог сказал: И вы двое будете плотью одной, так что кто разведется с женою своею не за преступное снискание преступной склонности другого мужчины, тот сам отпускает ее искать такой склонности (Мф. 19:3 и д.; Мк. 10:2 и д.) Но после воскресенья, прибавляет Господь, ни мужчины не будут жениться, ни женщины замуж выходить (Мф. 22:30; Мк. 12:23; Лк. 20:35). Ибо и о чреве и о пище сказано: Пища для чрева, а чрево для пищи, но Бог упразднит и то и другое (1Кор. 6:13). Апостол порицает здесь тех, кои жизнь на манер свиней и козлов находят достойной себя и осуждает спокойное с заглушением голоса совести погружение в объядение и утопание в животных вожделениях.

Но «воскресение в них, говорят еретики, уже совершилось^[427]; поэтому де они и отвергают брак». Если так, то пусть перестанут они вместе с тем и есть и пить, ибо Апостол сказал, что в воскресении отменены будут и чрево и пища. Не имеют они после сего права ни есть ни пить, ни прочим плотским вожделениям послаблять, коих отнюдь и не позволит себе верующий, достигший во Христе полного воскресения, цели наших надежд. И что я говорю? Самые идолопоклонники, даже и те наблюдают воздержность в пище и в чувственных усладах. Тем более царство Божие не есть пища и питье, говорит Апостол (Рим. 14:17) Известно, что и маги, поклонявшиеся ангелам и демонам, придают большое значение своему воздержанию от вина, мяса и дел низшей жизни животной. А подобно тому как смиренномудрие состоит в кротости, а не в небрежном отношении к телу (Кол. 2:23), точно так же и воздержность есть добродетель душевная, заявляющая себя не столько вовне, сколько в совести и сокровенном состоянии духа.

Есть еретики, брак прямо называющие делом незаконным и учащие, что это учреждение диавольское. Будучи надутыми бахвалами, они утверждают о себе, что подражают Господу, который оставался де безбрачным и не владел на земле никакой собственностью; и они похваляются, что лучше всех остальных христиан выразумели Евангелие. Но Писание отвечает им: Бог гордым противится, а смиренным дает благодать (Притч. 3:34; Иак 4:6; 1Петр. 5:5). За тем они не вникают в причину, почему Господь оставался безбрачным. Во-первых Его невестой была церковь. Потом Он не был обыкновенным человеком, чтобы по плоти нуждаться в какой-либо помощнице. И детей Ему не было необходимости иметь, Ему, который живет вечно и есть единородный Сын Божий. Но сей самый Господь говорит: Что Бог сочетал, человек да не разлучает (Mф. 19:6; Мк. 10:9). И еще: А как было во дни Ноя, когда женились и замуж выходили и дома строили, садили; и как было во дни Лoma: так будет и пришествие Сына человеческого (Mф. 24:37; Лк. 17:28). И показывая, что это относится не к язычникам, Он добавляет: Но Сын человеческий пришедши найдет ли веру на земле (Лк. 18:8)? И опять: Горе беременным и питающим сосцами в те дни (Mф. 24:19; Мк. 13:17; Лк. 21:23). Но и сие сказано аллегорически. Посему Он и времени не определяет, которое Отец положил в своей власти (Деян. 1:7), сим сказывая, что мир имеет существовать из рода в род.

Что же касается сего ответа Господа: Не все вмещают слово это, ибо есть скопцы, которые из чрева матернего родились так; и есть скопцы, которые оскоплены от людей; и есть скопцы, которые сами себя сделали скопцами для царства небесного: кто может вместить да вместит, то еретики не обращают внимания на то, что это изречение: Не все вмещают слово это, но кому дано, Им произнесено только после запрещения развода, ибо некоторые Ему говорили: Если такова обязанность мужа к жене, то лучше не жениться (Mф. 19:10, 11). Спрашивавшие Господа о разводе хотели от Него узнать, позволяет ли Он жениться на другой, если первая жена была изобличена в снискании преступной склонности другого мужчины и нарушении верности к супругу и за сие была бы изгнана из дома.

Говорят, что многие из атлетов воздерживались от поблажки плотским сношениям^[428] из желания чрез гимнастические упражнения достигнуть самообладания. К числу таких атлетов относится Астюл Кротонянин и Крисон Гимереянин. Амэйбей, игрок на кифаре^[429], и после брака на молодой женщине, воздерживался от сношений с ней^[430]. Киренаик Аристотель был единственный в свое время человек, отвергший ласки Лаисы^[431]. Он поклялся этой гетере, что увезет ее в отечество, если только она его поддержит несколько в одном его деле с противниками; и после того как она оказала ему в сем свое содействие, он придумал такую замысловатую хитрость, чтоб сдержать свое слово. Он заказал точнейший портрет с этой куртизанки и с сим портретом уехал в Кюрену. Это передает Истр в своем сочинении «Об особенностях гимнастических состязаний». Целомудрие следовательно не составляет еще добродетели, если оно не было внушено любовью к Богу^[432]. Уже блаженный Павел говорит о ненавистниках брака: Впоследствии времени отступят некоторые от веры, следуя духам обольстительным и учениям бесовским, запрещающим вступать в брак и воздерживаться от разных родов пищи (1Тим. 4:1, 3). Он же говорит еще: Никто да не обольщает вас самовольным смиренномудрием и беспощадностью к телу (Кол. 2:18, 23). И опять говорит тот же Апостол: Соединен ли ты с женою? Не ищи развода. Остался ли без жены? Не ищи жены (1Кор. 7:27). И снова: Каждый имей свою жену, чтоб не искушал вас сатана (1Кор. 7:2, 5).

Но что? Древние праведники разве не пользовались с благодарностью своею частью из вещей сотворенных? Одни из них в браке благопристойном и от неумеренных любострастных вожделений свободном рождали детей. Илии носили пищу, хлеб и мясо, вороны (3Царств. 17:6). Пророк Самуил угощал Саула лопаткой, отложенной из того, что сам он съел (1Царств 9:24). А эти высокомеры, образом своей жизни и поведения, мнятся превзойти и сих праведников. Но они не могут и идти в сравнение с ними. Итак, кто ест, не унижай того кто не ест; и кто не ест, не осуждай того, кто ест, потому что Бог принял его (Рим. 14:3). Но и Господь сам о себе говорит: Пришел Иоанн, ни ест, ни пьет; и говорят: в нем бес. Пришел Сын человеческий, ест и пьет; и говорят: вот человек, который любит есть и пить вино, друг мытарям и грешникам (Mф. 11:18, 19).

Осудят ли сии люди и Апостолов? Петр и Филипп имели детей. Филипп своих дочерей даже и замуж выдал^[433]. Павел в одном из своих посланий (Филип. 4:3) не боится обращаться к своей супруге^[434], которой он не водил везде с собою по причине поспешности и чтоб иметь больше свободы, которых требовало его служение^[435]. И в другом послании не говорит ли он: Или мы не имеем власти иметь спутницею сестру жену. Как и прочие Апостолы (1Кор. 9:5)? Эти последние, – что было и естественно, – чтоб не рассеиваться и чрез необходимость возвращаться не отрываться от своего служения, т.е. прилежа к делу благовествования без развлечения (1Кор. 7:25), всюду водили с собой своих жен, но не в качестве супруг, а в звании сестер^[436], которые имели обязанность благовествовать Евангелие женщинами, державшимся в домах; и при их-то посредстве учение Господа проникало и на женские половины домов; а Апостолов самих недоброжелательство не могло после этого порочить или же против них возбуждать несправедливые подозрения^[437]. Ибо и из 2-го послания к Тимофею мы знаем, какие наставления славный Павел преподал самим диакониссам. Впрочем он и прямо восклицает: Царство Божие не состоит ни в пище ни в питье, ниже в воздержании от вина и мяса, но в праведности и мире и радости, даруемых Святым Духом (Рим. 14:17). Кто из этих еретиков ходит всюду, прикрытый бараньей шкурой и подпоясавшись кожаным поясом, как Илия (3Царств. 19:13, 19; 4Царств. 1:8; 13:14)? Кто же из них оказывается одетым по голому телу во власяницу, а на ногах не имеющим никакой обуви, как Исaия? Кто лишь льняное опоясание носит как Иеремия? Кто из них в образе жизни, достойном подлинно лишь высшего мудреца (гностика), подражает Иоанну? Но и так скудно живя, блаженные сии пророки возсылали лишь благодарения Создателю. Карпократа же мнимая праведность и тех, кои подобно ему проповедуют похабную коммуну, в прах распадается от следующих слов Господа. Говоря: Просящему у тебя дай (Лк. 6:30), Он тотчас же прибавляет: и от хотящего занять у тебя не отвращайся (Мф. 5:42). Сим внушает Он обязанность милостыни, а не коммуну гнусную и распутную учреждает. Да и каким это образом будут еще встречаться в обществе просящие, получающие, взаймы дающие, когда не будет в нем ни собственников, ни заимодавцев. ни кредиторов? Что? Говоря: Алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня; быль наг, к вы одели Меня, Господь не добавляет ли: Пoелику вы сделали сие одному из сих братьев Моих меньших, то Мне сделали (Mф. 25:35, 36, 40)?

Но не те ли же самые законы существовали и в ветхом завете? Благотворящий бедному дает взаймы Господу (Притч. 19:17). Тот же Соломон говорит: Не отказывай в благодеянии нуждающемуся (Притч. 3:27). И еще: Милость и вера пусть не оставляют тебя (Притч. 3:3). Бедность же напротив мужа принижает, а только руки прилежных богатеют (Притч. 10:4). Всё же относительно способов приобретения богатств Писание добавляет: Сребра своего кто не дает в лихву – бывает тот приятен (Пс. 15:5: Иез. 18:8). Здравие душевное, вот истинное богатство человека (Притч. 13:8).

Не открывается ли отсюда со всей очевидностью, что по подобию физического мира, слагающегося из противоположностей, тепла и холода, влаги и суши, и мир нравственный тоже составляется из людей, одни из которых дают, а другие получают? И говоря: Если хочешь совершенным быть, то продай имение твое и раздай бедным, Господь не пристыждает ли хваставшегося исполнением всех заповедей от юности, а этой заповеди Возлюбиши ближнего своего как самого себя (Мф. 19:16; Мк. 10:17; Лк. 18:18), оказавшегося еще не исполнившим? Будучи же Господом наставлен, как достигнуть совершенства, он учится давать бедным в духе милосердия и любви. Богатство собою представляет нечто прекрасное и добиваться богатства Господь не запретил; только приобретение богатств путями несправедливыми Он запретил и ненасытимость в богатстве. Богатство, собираемое с беззаконием, умаляется и исчезает (Притч. 13:11)^[438]. Есть люди рассевающие свои богатства и чрез то их лишь увеличивающие; и опять есть другие сберегающие их и чрез то их лишь уменьшающие (Притч. 11:24). О первых написано: Рассыпал, раздал бедным; праведность его передается из века в век (Пс. 111:9). Богатства рассевающим и чрез это оные лишь умножающим состоит тот, кто чрез милосердие блага земли и временные выменивает на блага небесные и вечные. Но есть иного рода люди, рука коих никогда не открывается для бедняка; попусту они свои сокровища в землю закапывают, где моль и ржа их истребляют (Мф. 6:19). О них написано: Собирают они плату, но для дырявого кошелька (Агг. 1:6). Сего поле, говорит Господь в Евангелии, дало обильный урожай. Потом Господь представляет богача пожелавшим собрать плоды и мечтающим, как он выстроит более обширные житницы и потом скажет самому себе: Много добра лежит у тебя на многие годы; ешь, пей, веселись. Безумный, говорит Господь, в сию ночь душу твою возьмут у тебя; то же, что ты заготовил, кому достанется (Лк. 12:16–20)?

7. Превосходство христианского воздержания пред усвояемым себе философами (мирскими мудрецами)

Итак, человеческое воздержание, как оно изображается у философов, – я разумею философов эллинских, – состоит в противостоянии чувственным пожеланиям до борьбы с ними и в отвержении служения им делами. У нас же христиан воздержание состоит не только в отрешении себя от пожеланий, не только в вытеснении из души в оную уже вторгшегося пожелания, но и в недопущении его сюда; пожеланиям не противиться только следует, но и удерживаться от них, господство в душе предоставляя другому началу. Благодать Божия есть единственное средство к снисканию такой воздержности. Вот почему Господь сказал: Просите и дастся вам (Мф. 7:7). Излита была эта благодать и на Моисея: он облечен был телом, потребности коего доведены были до minimum’а, так что в течение 40 дней мог он не испытывать ни голода ни жажды. Подобно тому как лучше быть здоровым, чем толковать о здоровье заболевши: точно так же лучше светом быть, чем болтать о свете; равными образом и воздержание, если оно истекает из добродетели, лучше того, о коем говорить философы. Действительно где нет света, там тьма: точно так же и там, где пожелание гнездится, – пусть оно будет бездеятельным и еще не переходящим ни в какое плотское деяние, – воображением оно уже витает в среде порочной, хотя еще и отдаленной.

Что же касается до нашего мнения о браке, о пище и вещах сим подобных, то уже здесь, при начале наших рассуждений о сих предметах мы выразим вообще наше мнение о них. Не нужно подпадать под власть страстей и не следует их голосом определяться в своих действиях, а ограничивать свои желания лишь самым необходимым. Мы не пожеланий чада (Иоан. 1:13), а воли. Кто женился, чтоб иметь детей, тот должен быть воздержным, и даже по отношению и к своей собственной жене не питать пожеланий; конечно он обязан ее любить, но в прижитии детей должен руководиться желанием честным и благопристойным. Ибо мы научены попечения о плоти не превращать в похоти, а вести себя благопристойно как днем, ходя во Христе, который есть наш солнечный день; устроять свою жизнь должны мы разумно, так чтобы она была отражением света Христова, познания о Нем, не предаваясь пиршествам и пьянству, ни сладострастию и распутству, ни ссорам и распрям (Рим. 13:12–14).

Не следует понимать воздержание односторонне, т.е. в отношении rerum лишь venerearum; оно должно простираться и на все остальные вожделения, какими отдается чувственная душа наша, жаждущая наслаждений и не довольствующаяся необходимым. Воздержание состоит в малом обращении внимания на деньги, в заглушении сладострастия, в установлении на богатства и на театральные зрелища точки зрения возвышенной. Оно заключается далее в обузданы языка, в укрощении беспутных пожеланий, в предоставлении господства над ними разуму. Уже и ангелы некоторые, не сдержав своих страстей и побеждены будучи пожеланиями, не пали ли с неба на землю^[439]?

А Валентин в своем письме к Агафоподу^[440] говорит: «Иисус, устояв против всех искушений, воздержен был и снискал себе божественность. Он ел и пил таким образом, каким Ему было это свойственно, обратно пищи не извергая; свойственна была Ему такая сила воздержности, что пища в Его теле не портилась, так как Ему не предстояло проходить тлением могилы».

И так мы возлагаем на себя воздержность радостно, из любви к Господу, а также и из почтения пред ней, как делом достолюбезным, освящая ею свое тело, сей храм Духа Святаго (1Кор. 3:16, 17). И подлинно прекрасно сделаться евнухом ради царства небесного (Мф. 19:12); себя освобождаешь чрез это от всех пожеланий, очищаешь свою совесть от мертвых дел для служения Богу живому и истинному (Евр. 9:14).

Что касается тех, которые по злобе на плоть насильственно разрывают супружеские союзы и отказываются от обычной пищи, то это люди невежественные и нечестивые, но примеру некоторых языческих народов практикующие воздержание неразумное. Так Брамины^[441] не употребляют в пищу мяса и не пьют вина. Одни из них принимают пищу каждодневно как и мы; другие только каждые три дня, если верить Александру Полигистору, повествующему о сем в своей книге «об Индусах». Они презрительно относятся к смерти и не дорожат жизнью,веря в возрождение. Иные же из них почитают Геркулеса и Пана. Так называемые у Индусов «святые» во всю жизнь свою не носят никакой одежды, занятые исследованием истины, предрекая будущее и поклоняясь какой-то пирамиде, под которой, как они воображают, лежать кости какого-то бога. И Гимнософисты и так называемые у Индусов «святые» остаются неженатыми; они думают, что брачные отношения к женам противоречат природе и противозаконны; по этой причине они хранят девственность. Есть между ними и женщины, также хранящие целомудрие и слывущие под именем «святых». И мужчины и женщины из этого разряда наблюдают звездное небо и предсказывают будущее по знамениям, которые они открывают на небе.

8. Истолкование мест свящ. Писания, приводившихся еретиками в поношение брака; и первее всего защита слов Апостола Павла в Рим. 6:14 от превратного понимания их еретиками

Сторонники учения о безразличии дел добрых и дурных находят, что и само свящ. Писание будто бы благоприятствует их чувственности. Но для сего они искажают истинный смысл некоторых мест его. Особенно много они носятся с этим изречением: Грех да не господствует над вами, ибо вы не под законом, но под благодатью (Рим. 6:14). Ссылаются они в подтверждение своего нечестивого учения и еще на несколько подобных мест; но я не считаю за нужное их приводить здесь: я не пират ведь, чтоб наполнять подобными предметами сии «Записки» свои, подобно как нагружают разным хламом свои корабли разбойники на море. Покажем в нескольких коротких лишь словах суетность сих попыток еретических.

Преславный Апостол взводимую на него хулу сам опровергает словами, какие он присоединяет к только что приведенным. Он говорит: Что же? Станем ли грешить мы, потому что мы не под законом, но под благодатью? Да не будет (Рим. 6:15). Столь богопросвещенно и пророчески – толково, как бы одним ударом ноги, рассыпает он софизмы их в защиту любострастия. Еретики не постигают кажется, что всем нам должно явиться пред судище Христово, чтобы каждому получить соответственно тому, что он делал, живя в теле, доброе или худое (2Кор. 5:10), дабы что чрез тело соделал кто, то и получил. Посему кто во Христе, тот есть новое творение; грехами тот более уже не занимается. Древнее прошло, жизнь прежняя покинута; вот все новое (2Кор. 5:16, 17), непорочность вместо любострастия, умеренность вместо невоздержности, правда вместо неправд. Ибо какое общение праведности с беззаконием? Или что общего у света со тьмою? Какое согласие между Христом и Велиаром? Или какое соучастие верного с неверным? Какая совместность храма Божия с идолами (2Кор. 6:14–16)? Имея такие обетования, очистим себя ото всего, что оскверняет тело и дух, совершая дело освящения своего в страхе Божием (2Кор. 7:1).

9. Изложение ответа Христа Спасителя Саломии, приводившегося еретиками в порицание брака

Из-за пресловутого, но мнимого своего воздержания отказывающиеся пользоваться тварию Божиею в подтверждение своего ученья приводят и ответ Господа Саломии, о котором мы упомянули ранее^[442]. Имеется же он, как я думаю, в Евангелии Египтян. Говорят, что это изречение принадлежит самому Спасителю. Оно таково: «Я пришел для ниспровержения дел жены», т.е. пожелания, дел значит рождения и смерти. И так что же? Скажут ли они, что этот порядок ниспровергнут? Но они не могут утверждать сего. Мир все еще существует по тем же самым законам. И все же Господь не лживое что-либо сказал. Действительно Он ниспроверг дела вожделения, сребролюбия, корыстолюбия, славолюбия, безумной страсти к женщинам, к педерастии, к чревоугодию и бражничанью, к роскоши и расточительности и к другим подобным бесчинствам. Существование сих пороков есть смерть для души, потому что чрез преступления (грехи) мы мертвыми становимся (Еф. 2:5). И под женщиной следовательно нужно разуметь невоздержность. Рождение же и умирание твари по установленным раз законам должно происходить с необходимостью даже до дня окончательного выделения и возрождения избранных, чрез что субстанции, теперь существующие в смешении с миром, будут приведены к естественному их состоянию. Посему ничего нет удивительного в том, что Логосу, упомянувшему о конце времени, Саломия предлагает вопрос: «До коих пор люди будут умирать»? Двоякую субстанцию различает Писание в человеке; человека внешнего и душу, и опять спасаемого и не спасаемого^[443]. Что же до греха, то Писание называет оный и смертью души. Посему Господь наблюдает в ответе некоторые мудрость и осторожность. Он говорит: «Доколе женщины будут рождать», т.е. доколе сохранять будет свою интенсивность пожелание. Послушаем также и Апостола, что он говорит касательно сего предмета. Он пишет: Как одним человеком грех вошел в мир и грехом смерть: так и смерть перешла во всех человеков чрез этого одного человека, так как в нем все согрешили: и смерть царствовала от Адама до Моисея (Рим. 5:12–14). По естественному, Богом установленному, порядку вещей если есть рождение, то необходимо должно оно сопровождаться и смертью; и разлучение души от тела есть следствие их соединения. Но если рождение происходит для воспитания и познания, то и разлучение значит происходит с целью возрождения. И как женщина из-за рождения считается причиной смерти, так же и по той же самой причине она должна быть названа проводником и жизни. Потому, подавшая первый пример непослушания (1Тим. 2:14), она была названа «жизнью» (Быт. 3:20) из-за непрерывного ряда существ, имевших произойти от нее. Женщина одинаково есть мать как родящихся, так и умирающих, праведных и неправедных, смотря по тому, над чем каждый из нас работает, над своим ли оправданием или же напротив заявляет себя непослушанием закону. Отсюда я заключаю, что Апостол вовсе не питал отвращения к жизни, оживляющей тело, ибо он говорит: Но, говоря с полной свободой, Христос еще прославлен будет в теле моем, будет ли то чрез жизнь или же чрез смерть, ибо для меня жизнь – Христос, а и смерть приобретение. Если же жизнь во плоти доставляет плод моему делу, то не знаю, что избрать; влечет меня и то и другое: имею желание разрешиться и со Христом быть, потому что это несравненно лучше, а оставаться во плоти нужнее для вас (Фил. 1:20–24). Апостол чрез эти слова, думаю, показал ясно, что совершенство в сей жизни состоит в любви к Богу и что смерть, сокрушая наше тело, утверждает нас в сей любви; до тех же пор, как мы пребываем в этом теле из-за нуждающихся во спасении, совершенство должно состоять в ожидании и терпении, проникнутых полнейшей благодарностью.

Что же? Почему же безрассудные те наглецы, выбирая себе в путеводители лучше произвол, нежели учение истинное, основы которого правда, почему они к своим предыдущим ссылками не прибавляют последующих слов Господа, содержащихся в том же Его ответе Саломии? Жена эта говорила: «Хорошо, что я не имею детей»; чрез это она выражала довольство тем, что не была матерью. Господь же ей ответил: «Питайся всеми травами за исключением горьких». Этим Он сказывает нам, что воздержание и брак оставлены на наш выбор, а не составляет ни то ни другое необходимости вследствие запрещения того или другого заповедью; кроме того Спаситель сим словом свидетельствует, что чрез брак продолжается дело творения. Пусть еретики не смотрят следовательно на союз брачный, заключаемый с одобрения Логоса, как на какое-то преступление и пусть не считают они слишком трудной для себя заботу воспитания детей, неимение которых для других составляет столь болезненное лишение. А равным образом и бытие отцом да не кажется кому-либо на том основании трудным, что заботы, приносимые с собой отцовством, будто бы отклонять могут от дел Богоугодных. Есть люди неспособные к благодушному перенесению жизни одинокой; посему они вступают в брак, и это дело доброе; а порицать кого-либо тут не за что. И детей себе желать каждый из нас имеет право и власть.

Но и то однако же замечу здесь, что многие из воздерживавшихся от брака, под предлогом затруднений и забот жизни семейной^[444], впадали в суровое нелюдимство, несогласное со святостью познанного ими истинного ученья; огонь любви при этом совсем погасал в их сердцах. С другой же стороны некоторые и из соединенных брачными узами ведут в браке жизнь чувственную и закону подчиняются лишь по-видимому, на деле же подобятся, по выражению пророка, скотам несмысленным (Пс. 48:21).

10. Таинственный смысл слов Христа Спасителя, переданных св. Матфеем (Мф. 18:20)

Но кто эти двое или трое, собранные во имяХриста, в среде которых пребывает Он (Мф. 18:20)? Не представляются ли эти трое: мужем, женою и ребенком, рожденным от этого союза, потому что мужу жена самим Богом сопрягается?

Что же касается до того, кто ради христианской деятельности пожелал бы остаться свободным от всяких уз и кто не решается стать отцом по причине своих обязанностей и затруднений, тот пусть остается безбрачным^[445] как и я, говорит Апостол (1Кор 7:7).

Раскроем значение этих слов. Если поверить толкованию некоторых еретиков, то Бог, Творец человеческого рода, пребывает со всеми, между тем как Спаситель, Сын другого т.е. благого Бога, пребывает с одним только избранным. Но это не так. Бог, из за посредничества своего Сына, пребывает с теми, кто привносит в брак благоразумную воздержность и плод брака произрождение; равно как тот же самый Бог обитает точно так же и с тем, кто наблюдает воздержность, проникнутую духом Логоса.

Могут быть разумеемы под этими тремя, о которых говорит Христос: и гнев, пожелание и рассудительность^[446], или же по другому пониманию: тело, душа и дух^[447]. Но может быть этой вышеназванной тройственностью означается: и призвание, потом избрание второе, и наконец третий род спасения, славнейший из всех, потому что это есть в первоначальную славу восстановление; и с этими спасенными пребывает всеназирающее всемогущество Божие, остающееся единым и безраздельным и все же нисходящее до разделения. Посему человек, пользующийся естественными склонностями души с разумной умеренностью, желает приличного и отвергает вредное, как повелевается ему то и заповедями. Ибо говорится: «Благословишь ты того, кто тебя благословляет и проклянешь того, кто тебя проклинает» (Быт. 12:3 или же Быт. 27:29)^[448]. А когда бы кто и над сими, т.е. гневом и пожеланиями, возвысился и самым делом стал бы доказывать свою любовь к творению из-за Бога, Творца всего, и начал бы жить жизнью гностика, по подражанию Спасителю наблюдая воздержность, не представляющую для него ничего особенно трудного, так как он соединил в своем лице познание, веру и любовь, отсюда достигши единства к своих суждениях и став человеком поистине духовным, не допускающим никогда, чтобы и в малейших движениях мысли определяться гневом и пожеланиями, то мог бы он наконец считаться человеком совершенным, похожим на Господа Спасителя, заслуживающим названия брата Господу (Евр. 2:11) и такого обращения к нему: «Вот друг Его, а вместе с тем и сын».

Вот как двое или трое оказываются в истинном гностике сопребывающими. А может быть это единомыслие многих, почтенное чрез обозначение его числом троичным, единомыслие многих, в среде коих находится Господь, обозначает и единую церковь, единого человека и род людей единый и единственный. Когда Господь явил первоначально свой закон, то не был ли Он, с исключением всех других народов, лишь с Евреями? А когда раздались пророчества, когда Он послал Иеремию в Вавилон, когда Он стал звать чрез его проповедь и язычников, то не два ли уже народа Он объединял чрез то? И третьим лицом в числе упоминаемых в вышеприведенном изречении Господа не состоит ли тот новый народ, который образован из этих двух народов в одного нового человека, в коем Бог живет и действует в недрах самой этой церкви (Еф. 2:10; 2Кор. 6:16)? Древний закон, затем пророки и наконец Евангелие не в имени ли Христовом объединяются они в единое познание (гносис)?

Итак, избегающие брака из презрения к нему или из рабского служения пожеланию, бессовестно злоупотребляющие телом как делом безразличным, не состоят в числе оных, кои спасутся и в среде коих Господь.

11. Заповедь ветхозаветного закона и Христа Господа, запрещающая пожелания

Таковы истинные начала здравого учения. Приведем теперь места Писания, опровергающие софизмы еретиков и очертим вкоротке формы, в коих проявляется воздержность, согласующаяся с духом Логоса, или разума. В свящ. Писании есть места, опровергающие всякую в частности ересь. Верующий, который понимает свящ. книги, при случае может ими пользоваться как орудием для ниспровержения тех новшеств, кои сравнительно с Божественными заповедями представляют собой не иное что как лжеумствования.

Возвращаясь к вещам древним, мы слышим следующее постановление закона: Не пожелай жены ближнего твоею (Исх. 20:17). Это в законе провозглашено было еще прежде чем Христос в новом завете от Себя лично без посредства другого лица провозгласил заповедь, имеющую связь с сей: Слышали, что закон гласит? Не прелюбодействуй. А Я говорю вам Не пожелай (Мф. 5:27, 28). Что закон предписывает мужу вести себя в браке умеренно и единственно с целью рождения детей^[449], о сем с очевидностью следует заключить из его запрещения пленившему известную женщину вступать с ней тотчас же во внебрачные связи^[450] (Втор. 21:11–13). Как скоро она внушила ему пожелание, он должен позволить ей сетование в течение 30 дней, после того как ее коса падет под ножницами. Если пожелание не погаснет и после сего траура, тогда он может иметь от нее детей; побуждения, овладевшие им, испытывавшиеся в течение определенного времени, зачитаются за пожелания разумные. Вы не в состоянии мне назвать ни одного ветхозаветного человека, вот вам и Писание в руки, который сближался бы с женщиной беременной, но вы везде находить будете, что супружеские отношения восстанавливались только после разрешения супруги и с прекращением кормления ребенка. И что я говорю? Отец Моисея, верный этому постановлению, рождает Моисея после Аарона только по истечению трехлетнего промежутка времени. Обращая внимание на колено Левиино, я нахожу, что оно вошло в обетованную землю малочисленнее других колен, потому что оно строго хранило этот закон природы, заповеданный нам и Богом. Действительно народонаселение увеличивается медленно у тех племен, где мужчины сносятся с женщинами в браке лишь законном и где новое плотское сближение происходит не только по окончании беременности, но по окончании и кормления ребенка. И вот почему Моисей, возвышая Евреев с одной ступени воздержания на другую, предъявляет к ним требование весьма разумное, чтобы они позволяли себе слушание слова Божия не иначе как после предварительного трехдневного воздержания от супружеских отношений (Исх. 19:20).

Итак, мы храм Бога живого, как и пророк сказал, что «Вселюсь в них и буду ходить и буду им Бог и они будут Мне народ» (Лев. 26:12). Мой народ... лишь бы как лично, так и наряду со всей церковью согласовали мы нашу жизнь с заповедями. И потому выйдите из среды их и отделитесь, говорит Господь, и не прикасайтесь к нечистому и Я приму вас (Ис. 52:11) и буду вам Отцом и вы будете Моими сынами и дщерями, говорит Господь Вседержитель (Иер, 3:19; Ос. 1:11; 2Кор. 6:16–18). Что дает понять Апостол чрез приведение этих пророческих изречений? То ли, чтоб отделяться от людей, состоящих в браке? Отнюдь нет. Он чрез это предписывает нам порвать связи с язычниками, проводящими жизнь в амурных шашнях, порвать отношения с еретиками, нами названными выше, потому что они пятнают себя делами постыдными и нечестием. Оттуда происходит, что тот же Павел, косвенно восставая против подобных лжеучений, провозглашает следующее: Итак, возлюбленные, имея такие обетования, очистим свои сердца ото всего, чем оскверняется и тело и дух, совершая дело нашего освящения в страхе Божием (2Кор. 7:1). Ибо я люблю вас из-за Бога любовью ревностной с тех пор, как я обручил вас мужу единственному, который есть Христос, чтобы в лице вас представить Ему деву чистую (2Кор. 11:2). Церковь и действительно не может состоять в союзе с другим супругом, потому что у нее есть уже Жених. Но каждый из нас волен вступить в законный брак с избранной им женщиной, по крайней мере в первый брак^[451]. Но я боюсь, чтоб как змей своим лукавством обольстил Еву, так и ваши умы чтоб не повредились таким же образом и не уклонился бы кто от христианской простоты (2Кор. 11:3), говорит Апостол с глубоким благочестием и в виде учения.

Послушаем еще достоудивительного Петра: Прошу вас, мои возлюбленные, которые состоите в этом мире пришельцами и странниками, воздерживаться от плотских пожеланий, восстающих на душу. Живите среди язычников свято, ибо воля Божия такова, чтоб добродетельной жизнью вы закрывали рот безумным и не позволяли злословить вас. Вы свободны не для того, чтоб свободой пользоваться как занавесом для прикрытия дурных дел, но чтобы действовать в качестве слуг Божиих (1Петр. 2:11, 12, 15, 16). Подобное пишет и Павел в послании к Римлянам: Как скоро мы умерли для греха, то как же нам еще жить во грехах? Ветхий наш человек распят во Христа, чтобы тело греха было упразднено в нас и т.д. даже до слов: тем более не предавайте членов ваших греху, из них делая орудия неправды (Рим. 6:2, 6, 13).

Дошед до сего я не могу говорить далее, не обратив внимания на то, что Апостол проповедует об едином Боге, открывшемся и в законе и в пророках и в Евангелии. Потому что эти слова: Не пожелай, находящиеся в Евангелии, Павел в своем послании к Римлянам усвояет закону; стало быть он хорошо знает, что Бог, говоривший чрез закон и пророки, это тот же самый Бог, который провозглашен и в Евангелии, и есть один и тот же самый Отец. Павел и действительно говорит: Что же скажем мы? Неужели от закона грех? Никак. Напротив я не иначе узнал грех как чрез закон. Я не понимал бы и пожелания, если бы закон не говорил: Не пожелай (Исх. 20:16, 17; Рим. 7:7). Если же наши иномыслящие противники воображают, что Павел эти слова: знаю, что во мне, т.е. в моей плоти, нет ничего доброго (Рим. 7:18) направляет против Создателя, то пусть они читают у него слова предшествующие сим и последующие. Ранее Апостол сказал: Это делает грех во мне живущий; после сего значит совершенно естественно было сказать: в моей плоти не живет ничего доброго (Рим. 7:17). В последующем он прибавляет: Если же делаю я то, чего не хочу, то это уже не я делаю, но живущий во мне грех, о котором говорит Апостол, что он противоборствует закону Божию и закону ума моего и делает меня пленником закона греховного, находящимся в моих членах. Несчастный я человек! Кто освободит меня от этого тела смерти (Рим. 7:20, 23, 24)? И далее, – ибо Апостол не утомляется всячески помогать нам, – он не колеблется прибавкой в виде заключения: Закон духа освобождает меня от закона греха и смерти, потому что Бог чрез своего Сына осудил грех во плоти, чтобы правда закона исполнилась на нас, живущих не по плоти, но согласно с духом (Рим. 8:2–4 ). Объясняя сказанное между прочим он еще восклицает: Тело умерло греху, чем сказывает следовательно, что тело есть не храм, а могила для души!^[452]. Ибо с тех пор как оно было посвящено Богу, Дух Того, кто воскресил Христа, прибавляет Павел, живет в нас и оживотворяет наши мертвые тела Духом своим, живущим в нас (Рим. 8:10, 11). Потом еще раз порицая плотоугодников, Апостол говорит: Любовь к вещам плотским есть смерть. Потому что проводящие жизнь в удовольствиях плотских любят и творят дела плотские, а любовь к делам плотским есть вражда против Бога, потому что такие люди закону Божию не покоряются. А это выражение иже во плоти нужно понимать не так, как некоторые еретики то понимают, будто сии Богу нравиться не могут, но согласно с нашим объяснением. Различая этих чувственных людей от других, Апостол говорит, обращаясь к церкви: Вы же не живите по плоти, но по духу, если только Дух Божий живет в вас. Если же кто Духа Христова не имеет, тот и не Его. А если Христос в вас, то тело мертво для греха, а дух жив для праведности. Итак, братия, мы не должники плоти, чтобы жить плотски. Ибо если живете по плоти, то умрете; а если вы духом умерщвляете плотские страсти, то живы будете; ибо все, водимые Духом Божиим, суть чада Божии. Потом, косвенно осуждая мнимое благородство и эту якобы царственную независимость, так бессовестно провозглашаемую людьми, чванящимися своим развратом, Апостол прибавляет: Вы приняли не дух рабства, чтоб жить в страхе, но дух усыновления, которым взываем: Отче, Отче (Рим. 8:5–15). Т.е. мы получили Его на тот конец, дабы познали Того, к Кому воссылаем наши молитвы, истинного Отца, единственного Отца твари, Того, который воспитывает нас для спасения и наказывает поистине как Отец, и страхом нам грозя.

12. Истолкование слов Апостола Павла из 1Кор. 7:5, 39, 40 и других параллельных сим мест свящ. Писания

А что по взаимному согласию на определенное время супруги упражняются в молитве (1Кор. 7:5), то это есть учение о воздержности, ибо Апостол прибавляет такие слова: по взаимному согласию, дабы никто не делал попыток разорвать узы брака; на время, дабы муж, связанный вынужденным воздержанием, не впал в грех и чтобы, воздерживаясь от сношений со своей супругой, не увлекся склонностью к другой женщине. Вот почему Павел пишет в другом месте: Если кто почитает неприличным для своей девицы, чтобы она, будучи в зрелом возрасте, оставалась так, тот пусть выдает ее замуж (1Кор. 7:36). Но как скоро кто решился или оставаться девственным или соединиться брачными узами, нужно тому уже непоколебимым оставаться в своем раз принятом решении и никогда не уклоняться к худшему. Потому что кто, – чрез согласующиеся с духом Логоса чистоту и полноту воздержности, – непорочность своей жизни, в кругу раз им избранном, в состоянии усугубить и возвысить, то такая жизнь пред Господом получает тем большее достоинство. Если же кто, из за стремления к высшей славе, избранный им раз род жизни оставил бы, то каким образом после сего он и мог бы еще питать надежду на достижение совершенства? Нет, и безбрачие и брак предъявляют человеку свои особые требования и специальные обязанности, равноценные в очах Господних. Так в браке почтенны забота о жене и детях и об их содержании. Уже и обыденные обязанности брачного союза из супруга вполне доблестного делают род Провидения, так как ему приходится постоянно озабоченным быть благом семьи и стараться об удовлетворении всех нужд ее. Вот почему и требует Апостол, чтобы в епископы были поставляемы люди, чрез управление семьей подготовленные к попечению о целой церкви (1Тим. 3:4, 5)^[453]. Итак, каждый пусть занят будет делом исполнения лежащих на нем обязанностей в том звании, которое проходил, когда был призван (т.е. когда переходил в христианство), дабы ему быть свободным во Христе и получить награду, соответствующую его служению (1Кор. 7:24, 22). И в другом месте, о законе рассуждая, Апостол аллегорически говорит следующее: Замужняя женщина, пока жив муж ее, к нему привязана законом и т.д. (Рим. 7:2). Он говорит еще: Жена связана с мужем, доколе жив он, а если умрет муж, жена свободна выйти замуж за кого хочет, лишь бы это не было против Господа. Но она блаженнее, если останется вдовой, как я советую (1Кор. 7:39, 40).

Мы привели два изречения Апостола, с коими должен быть соединяем смысл аллегорический. Вникнем в оный.

В первом из приведенных мест Апостол говорит: Вы умерли закону; закону, а не браку, как понимают наши противники; чтобы быть невестой и церковью Другого, который воскрес из мертвых (Рим. 7:4). Невеста сия, т.е. церковь, должна быть чистой. Это значит, она должна закрыть свое сердце для всех идей, не согласующихся с содержимым ею истинным учением; – заградить свой слух ото всего, что к ней приражается отвне, т.е. ото всех предзанятых и исключительных мнений и учений, рознь в общество вносящих и нас подстрекающих оставить нашего единственного Супруга, Вседержителя Бога, для нечестивой связи с кем-то другим. Будем бдительны, чтобы как змей прельстил Еву, хотя имя ее и «жизнь» означало^[454], так и нам, обманно заманиваемым в западни ереси, не подвергнуться опасности преступить заповеди.

Во втором же из вышеприведенных мест Апостол предписывает единобрачие. Не следует однако же думать, как некоторые настаивали, что союз жены с мужем равнозначителен союзу плоти со смертью: вовсе нет. Апостол здесь восстает против учения некоторых нечестивых людей, осмеливавшихся установление брака относить к демону, отчего имя настоящего его Учредителя подвергалось опасности быть злословимым. Я разумею сирянина Татиана, дерзко взявшего на себя смелость провозглашать такое учение. В своей книге «О совершенстве по Спасителю» он пишет: «В 1Кор. 7:5 воздержание Апостол поставляет в связь с молитвой. Но чрез общение с обольстительницей порываются все связи с Богом. Мудрое дозволение Апостола посему равно строгому приглашению к воздержности. Ибо чрез позволение в течение некоторого времени служить сатане и невоздержности Апостол сказывает, что пользоваться сим позволением значило бы служить двум господам» (Мф. 6:24): Богу чрез согласие (т.е на воздержание для упражнения в молитве), а не воздержности, fornicationi и диаволу чрез отделение от Бога (при возвращении к сожитию). Таков, по изъяснению Татиана, смысл слов Апостола^[455]. Но то что есть доказывая тем чего нет, он вместо истины нас награждает лишь софизмами. И мы согласны с тем, что невоздержание и волокитство суть наваждение сатаны; и все же и то несомненно, что взаимное согласие на воздержность, время от времени возникающее между супругами в браке вполне благопристойном, может приводить их к молитве; и опять дело столь же естественное, чтобы в силу того же взаимного согласия они снова сближались связями благопристойными для произрождения детей. Время зачатия и рождения детей Писание называет познанием. Так мы читаем: Познал же Адам Еву, жену свою; и заченши родила сына и дала ему имя: Сиф, говоря: Воздвиг мне Бог сына другого вместо Авеля (Быт. 4:25). Понятным теперь становится, против кого восстают нечестивцы, считая мерзостью благопристойные плотские связи и приписывая дело произрождения демону. Говоря о Боге не просто, но присоединяя к сему имени член, Моисей чрез то дает понять, что называет сим именем Вседержителя.

Чрез прибавление же этих слов: а потом опять будьте вместе, чтоб не искушал вас сатана невоздержанием вашим (1Кор. 7:5) Апостол имеет единственную цель: исторгнуть из сердца верных всякое желание связи посторонней. Потому что это временное по взаимному согласию воздержание друг от друга отнюдь не ниспровергает брачных отношений и не налагает на них пятна некоего, как если бы до тех пор существовавшее взаимное влечение супругов друг к другу было явлением каким либо постыдным, нет; понятием согласия Апостол снова сближает супругов, хотя и не для той цели, чтоб они предавались невоздержности, любодейному колобродничеству и делам демонским, ибо он все же остерегает супругов пред невоздержностью делами любодейными и искушением диавольским.

Татиан еще отличает ветхого человека от нового (2Кор. 5:17), но в смысле ином нежели мы. Соглашаемся мы с ним, когда слышим, что под ветхим человеком нужно разуметь закон Моисея, под новым же Евангелие. Но мы расходимся с ним, когда он вполне уничтожает значение ветхого завета, так как де он происходит от другого Бога. По нашему пониманию Богочеловек хотя и обновляет древнее, все же многобрачия не позволяет, ибо Бог только тогда позволил оное, когда необходимо было распространение и размножение людей: тогда оно необходимо требовалось намерениями Божьими. Вместо него Господь вводит единоженство, тем сохраняя брак для продолжения рода и для попечений о доме, в который женщина входит помощницею мужу, хотя Апостол по снисходительности, в предупреждение разжжений и впадения в невоздержность и допускает для некоторых второй брак.

Однако сей муж, вступающий во второй брак и против Писания не погрешающий, так как закон ему не запрещает этого, уже не может в жизни достигнуть высшего совершенства, предлагаемого Евангелием. Славу на небе он приобрести может только тогда, когда оставаться будет сам с собою и сохранять чистыми те узы, какие разорвала смерть, и принимая с решительностью и благодарностью вдовство, все способности человека посвящающее на служение Господу (1Кор. 7:35), Божественное проведение устами Господа не повелевает на будущее время, чтобы супруг, вставая с брачного ложа, исполнял обычное древнее постановление об омовении (Лев. 15:18). Господь не удерживает верующих от деторождения. Чрез единое крещение Он очищает плотские отношения слуг своих на все время жизни, сведши всю многочисленность древних омовений, заповеданных Моисеем, к одному и единственному погружению в воды крещения. Закон ветхозаветный, плотским рождением символически обозначая будущее наше возрождение, усвоял силу крещения производительной способности человеческого семени, как бы для засвидетельствования, что он не питает отвращения к процессу рождения человека. Человек и действительно весь содержится в первоначальном зародыше. Причиной зарождения человека состоит извержение семени. Итак, этой причиной состоит не количество плотских сообщений, а воспринятие оплодотворяющего семени лабораторией природы (matrice), где семя сгущается в зародыше. Татиана посему я спрашиваю: Как же брак может быть считаем за установление только древнее и ветхозаветное, ибо по установлению Господа должен быть де иного рода брак? Как же это брак Моисея и брак Христа могут быть отличными один от другого, когда и в законе ветхозаветном и в новом Бог один и тот же? Человек не имеет права разлучать то, что Бог сочетал (Mф. 19:6). Тем более Сыну было естественно поддерживать установление Отца. Если же и закон и Евангелие происходят от одного и того же Законодателя, следовательно они не противоречат один другому. Закон сохраняет жизненность, будучи духовным (Рим. 7:14) и постигаем будучи истинным мудрецом. Мы же умерли закону в теле Христовом, чтобы принадлежать Другому, который воскрес из мертвых и пришествие которого предсказано законом, да приносим плод Богу (Рим. 7:4). Посему закон свят и заповеди святы и справедливы и добры (Рим. 7:12). Мы умерли для закона, т.е. для греха, который изобличается законом, который не законом порождается, а только освещается (Рим. 7:7, 13) законом чрез заповедание того, что должно творить^[456] и чрез воспрещение того, чего не должно делать, – чрез изобличение какого-либо данного греха, дабы он явился возмущением против закона.

Брак, установленный законом, вы называете грехом. Я после этого не знаю, как это вы можете еще хвастаться знанием Бога, когда называете так Божественное установление. Если закон свят, то и брак свят. Апостол тайну сию истолковывает даже о таинственном союзе Христа с церковью (Еф. 5:32). Как рожденное от плоти плоть есть, так и рожденное от Духа дух есть (Иоан. 3:6) по двоякости рождения: то плотского, то чрез научение. Следовательно супруги, держащиеся Господня учения и чрез исповедание слова Божия душою Богу обрученные, суть чада святые (1Кор. 7:14), Богу угодные и брак их честен. Нет ничего общего между браком и любодеянием: до Бога от сатаны далеко. Вот почему и вы сами умерли закону чрез тело Христово, чтобы принадлежать Другому, который воскрес из мертвых (Рим. 7:4). Но при сем нужно наблюдать одно условие, а именно послушание, потому что при следовании истине и закона (Гал. 2:14) мы повинуемся одному и тому же Господу, говорящему нам из обоих заветов.

Дух Святой прямо в лицо обличает во лжи сих хулителей брака: Впоследствии времени некоторые отступят от веры, внимая духам обольстительным и учениям бесовским чрез лицемерие лжесловесников, закоснелых в совести своей, запрещающих вступать в брак и употребление мяса, которое Бог создал чтобы быть вкушаемым с благодарением от верующего и от тех, которые знают истину. Все созданное Богом хорошо и не нужно отрицаться ни от чего, что может быть употребляемо с благодарением, потому что все освящается словом Божиим и молитвою (1Тим. 4:1–5).

Итак, вовсе нет нужды запрещать браки и употребление в пищу мяса и вина, ибо написано: Хорошо мяса не есть, ни вина не пить, если кто этим соблазняется (Рим. 14:21). И: хорошо оставаться как я (1Кор. 7:8). Но чтоб оставался благодарным Богу (Рим. 14:19) как тот, кто хранит воздержность, так и тот, кто не хранит ее, пользуйтесь брачным правом умеренно; да живут и те и другие в духе Логоса.

Словом все послания Апостола, в коих во всех он учит нас умеренности и воздержности, содержат множество заповедей насчет брака, рождения детей и управления семейством. Но нигде я не нахожу, чтобы брачный союз, честный и благопристойный, был запрещаем Апостолом. Признающие гармонию, господствующую между ветхозаветным законом и Евангелием, одинаково одобряют и того кто, воздавая благодарение Богу, наблюдает в браке умеренность, и того кто по воле Божией налагает на себя воздержание и живет в чистоте; званными состоят и тот и другой, если они остаются верны раз избранному жребию и хранят себя в оном чистыми и безупречными.

И была земля Иакова славна выше всех земель (Соф. 3:19), говорит пророк, сам представляя собою славное святилище Духа, внушившего ему это слово^[457].

Если же кто злословит рождение, говоря что дети родятся лишь для постепенной гибели и окончательной смерти, то и в сем случае только чрез вынужденность толкования можно доходить до представления, будто Спаситель разумел рождение, когда говорил: Не собирайте себе сокровище на земли, где моль и ржа истребляют (Mф. 6:19). Татиан не стыдится соединять тот же самый смысл со словами и пророка: Все вы как одежда обветшаете и источит вас моль (Ис. 50:9). Само собой разумеется, что и мы не будем противоречить Писанию в том, что тела наши тленны и постепенно дряхлеют. Но очень может быть, что пророк обращает угрозу эту к грешникам, с которыми беседовал. Что же касается до Господа, то Он изрек свое слово не в осуждение рождения детей, а имея в виду расположить к милосердию и благотворительности тех, которые заняты лишь скапливанием богатств, а помогать бедным не желают. Старайтесь, сказал Он, не о пище тленной, но о пище пребывающей в жизнь вечную (Иоан. 6:27).

Приводят хулители брака в свое оправдание еще это слово Христа о воскресении мертвых: Сыны века оного ни женятся ни замуж не выходят (Лк. 20:35). Но следует припомнить свойство вопроса и характер спрашивавших, и тогда откроется, что Господь далек был от отвержения брака, напротив своим ответом вразумлял спрашивавших Его о состоянии по воскресении, относительно которого они питали столь грубые надежды. Эти слова: сыны века сего (Лк. 20:34) Христом сказаны не о сынах другого какого-либо века, (т.е. которые жить будут вне брака), а их изрек Он, как бы так говоря: «Родившиеся в настоящем веке, – так как по самому своему рождению состоят сынами его, то и сами рождают и рождаются; потому что никто не может стать на пороге этой жизни, не вошед в нее путем рождения. Но в способности снова возродиться таким людям, как скоро нить бытия их порывается, как тленным отказано.» Один только у нас есть и единственный Отец на небе, который чрез творение состоит Отцом и всех вообще вещей. Не называйте никого вашим отцом на земле, говорит Господь (Мф. 23:9). Этим Он сказал: «Не воображайте, что плотской ваш отец есть действительный виновник вашего бытия; он есть только пособие или лучше орудие вашего рождения». Итак, Господь хотел сказать вышеприведенным своим словом, что по обращении к Нему мы должны себя поставлять к Богу в отношения чад (Мф. 18:3), при возрождении в водах крещения, в новом сем творении в творении, познавая истинного своего Отца.

Но Апостол говорит: Не женатый заботится о Господнем, как угодить Господу, а женатый заботится о мирском, как угодить жене (1Кор. 7:32, 33). Что же? Тот, который заботится о своей жене, согласно с установлением Божиим разве не может благодарение за сие воссылать Богу ? Нельзя разве женатому вместе с женой заниматься в одно и то же время и делами семейства и Господа? Вполне возможно. Как незамужняя может озабочиваться делами Господними, чтобы святою быть и по телу и по духу (1Кор. 7:34), так и замужняя может в Господе заниматься делами мужа и Господними, чтобы святой быть и телом и духом. Обе они святы в Господе. одна в качестве супруги, другая в качестве девы.

Апостол ради пристыждения и укрощения тех, кои (разошедшись с одной женщиной) имеют склонность ко второму браку, особенно громко восклицает: Всякий грех вчиняется вне тела, а блудник грешит против собственного своего тела (1Кор. 6:18).

Продолжать со стороны еретиков после сего все еще доказывать, что брак есть любодеяние, это, – повторяю я, – значит клеветать на закон и Господа. Брак не любодеяние, а вот любодеяние. Подобно тому как любодеянием можно назвать жажду к богатству, потому что она враг разумной умеренности; и как идолослужение состоит в разделении Божественного единства на множество богов: так и переход от одного брака к нескольким есть любодеяние. Мы уже видели, что Апостол различает три рода любодеяния и прелюбодеяния. На них намекает и пророк в следующих словах: Вы проданы вашим грехам (Ис. 50:1). И еще: Вы осквернялись на земле чужой, т.е. пророк объявляет преступной плотскую связь со всякой другой женщиной кроме той, которая дана человеку в браке для имения от нее детей. Отсюда слово Апостола: Я желаю, чтобы молодые вдовы вступали в брак, рождали детей, управляли домом и не давали бы врагам никакого повода к злоречию, ибо есть некоторые, которые совратились во след сатаны (1Тим. 5:14, 15). И еще лучше определяется любодеяние чрез слово Апостола, относящегося особенно благосклонно к тому, кто только единой жены муж (1Тим. 2:2. 12), будет ли этим пресвитер, диакон или мирянин, лишь бы он пользовался брачными отношениями благоприлично^[458]: он освящается детьми, им порождаемым на свет (1Тим. 2:15).

Когда Господь называет Иудеев родом лукавым и прелюбодейным (Мф. 12:39), то чрез это Он учит нас, что Иудеи вместо того, чтобы понимать закон так, как сам он хочет быть понимаемым, следовали преданиям старцев и заповедям людским (Мф. 15:2, 9; Мк. 7:5, 7), прелюбодействуя чрез то с иным законом; и таким образом Он Бог не был по отношению к ним мужем и хранителем их девственности. А может быть Господь говоря это имел в виду и порабощение их нечистым и противоречащим разуму пожеланиям, из-за служения которым от рабства греху они попадали в плен к чуждым народам. Еврейским законодательством, далеким от коммунизма женщин, прелюбодеяние и действительно запрещено.

А когда Спаситель сказал: Жену поял, и потому не могу прийти (Лк. 14:20) на Божественный пир, то это слово Его служит хорошим примером для осуждения тех, кто удовольствиями бывает отклоняем от соблюдения заповедей.

Итак, если правда на стороне наших противников, то не спасутся ни те праведники, которые жили прежде пришествия Господа, ни жившие в брачной жизни после оного, ни сами Апостолы.

А если бы они привели в свое оправдание еще это слово пророка: Истомился Я среди врагов Моих (Пс. 6:8), то отвечаем им, что врагами этими состоят грехи.

Да, один есть грех в браке, и этим состоит не он сам, а любодеяние. В противном случае, т.е. если этот самый брак любодеяние, то и рождение пусть называют грехом и Виновника рождения.

13. Ответ Юлию Кассиану и суждение об одном месте, которое еретик этот приводил из апокрифического евангелия

Эти же самые доводы в пользу своей ереси приводит и Юлий Кассиан, основатель секты Докетов. В своей книге, озаглавленной «О воздержании или о целомудрии» буквально он пишет следующее: «Что вы мне ни говорите о причинах различия половых частей, будто муж сложен так, а женщина иначе с той целью, один чтобы оплодотворять, а другая чтобы рождать и что плотские их отношения будто бы от Бога происходят, это будет неверно. Если бы учреждение брака действительно происходило от Бога, к которому мы стремимся, то не ублажал бы Господь евнухов; да и пророк не сказал бы, что они древо не бесплодное (Ис. 56:3), метафорически называя древом человека, которого воля сделала евнухом (отрешенным) от всякой плотской мысли». Защитник этого нечестивого учения, Кассиан, еще прибавляет: «Кто бы не имел тогда права осуждать Спасителя за то, что Он преобразовал наше существо и освободил нас от заблуждений и обмана и имения частей, которые соединяют и сближают оба пола? В этом сходится с Кассианом и Татиан, вышедший из школы Валентина. Еретик продолжает: «Саломия спрашивала Господа: «Когда настанет время, в которое можно будет уразуметь тайны, о которых она Его теперь спрашивает»? «Когда вы презрите одежды стыдливости», отвечает Христос, когда оба пола, т.е. и мужеский и женский, будут одно и когда не будет ни мужчины ни женщины^[459]. Прежде всего переданные нам четыре Евангелия не содержат этого места; нет его также и в Евангелии Египтян. Потом для меня ясно невежество Кассиана не знающего что ϑυμός обозначает собой именно мужское вожделение, ἐπιϑυμία же женское пожелание, которые, будучи претворены в действия, влекут за собой раскаяние и стыд. Итак, не должно льстить ни гневу ни пожеланию, которые, будучи укрепляемы привычками дурного воспитания, покрывают и потемняют свет разума густым мраком. И вот когда мы освобождаемся от тьмы сей и под влиянием раскаяния стыдимся своих грехов, когда сосредоточиваемся своими душой и духом и собираемся в одной точке, слушаясь Логоса: тогда, по слову Апостола, не бывает в нас ни мужеского пола ни женского (Гал. 3:28). А Кассиан говорит: «Душа, освобождаясь от плотского вида, по коему различаются полы, собирается в состояние единства^[460] и не бывает ни мужеского пола ни женского». Сей (мнимо) благородный Кассиан слишком приближается здесь к мнению Платона, утверждая что душа, божественная в своем начале, но изнежившаяся на пожеланиях, спускается вниз на землю для рождения и смерти^[461].

14. Изъяснение слов Апостола из 2Кор. 11:3 и Еф. 4:24

Ересиарх этот вынужденным толкованием слов Апостола навязывает ему мысль о произрождении как следствии первобытного падения. Место из Апостола, еретиком толкуемое в этом превратном смысле, таково: Но я боюсь, чтобы как змей хитростью прельстил Еву, так и ваши умы чтоб не повредились, уклонясь от простоты во Христе (2Кор. 11:3) Но когда и о Господе свидетельствуется, что Он пришел к заблудшим (Mф. 18:11, 12), то конечно вернее де будет это состояние совращенности с пути прямого и должного понимать не об извержении душ из небесного жилища и изгнании их в эту юдоль рождения. И человека образование было ведь таким же и того же Вседержителя делом, каким было и всего вообще сотворение. Да и неестественно было Богу когда нибудь захотеть извергнуть человеческую душу из состояния блаженства в состояние низшее. Итак, понимать следует то сошествие Спасителя к заблудшим о сошествии Его к нам, сбившимся с правого пути своими чувствами и мыслями; к нам это сошел Господь. А развращен был образ наших чувств и мыслей чрез наше непослушание заповедям, ибо мы жадно отдавались удовлетворению своих пожеланий. Первосотворенный же человек может быть каким-нибудь образом и потому пал, что, не дождавшись должного времени, вероломно пожелал прежде времени насладиться удовольствиями брака. И пoелику всякий кто смотрит на женщину с пожеланием, уже прелюбодействует с нею (Mф. 5:28); он грешит, потому что не дожидается назначенного Божественною волею времени: то Господь, это изрекший, Он же самый и при начале мира осудил преждевременное пожелание первобытного человека. Но и Апостол, к нам обращаясь с приглашением облекаться в нового человека, созданного по образу Божию (Еф. 4:24), признает нас такими, какими волею Вседержителя мы были сотворены. Словом же ветхий человек он не обозначает ни рождения ни возрождения, а разумеет под ним жизнь и ту и другую, и проводившуюся нами в непослушании Богу и какая отличалась уже покорностью Ему. Под кожаными же препоясаниями (Быт. 3:21) Кассиан разумеет облечение нас телами.

Но с этим его заблуждением равно как с держащимися одинаковых с ним мнений мы будем иметь дело позднее, когда в согласии с намеченным планом приступим к изложению учения о происхождении человека: по нашему замыслу это учение должно предшествовать опровержению сих еретиков.

«Земными вещами занятые, говорит Кассиан, рождают и сами рождены, мы же живем уже на небе (Фил. 3:20); отсюда-то мы и внимаем словам Спасителя». Вот с этим так согласны мы; с чувством сказано это; в словах этих содержится напоминание нам и о наших обязанностях; прекрасно это. Будучи чуждыми сему миру и странниками в нем, мы и жить здесь долу должны как странники и пришельцы (Евр. 11:13; 1Петр. 2:11); в браке состоя как если бы были безбрачными (1Кор. 7:29–31); имением владея, как если бы были неимущими; детей рождая в качестве существ, предназначенных стать достоянием смерти; готовиться должны мы все нам принадлежащее оставить; расположенные, если бы это нужным оказалось, и без жен жить; всем сотворенным пользуясь со всяким благодарением (1Тим. 4:3, 4)^[462], а не для удовлетворения пожеланий безмерных; душой будучи обращены к высокому нашему назначению.

15. Объяснение мест: 1Кор. 7:1; Лк. 14:26; Ис. 56:2, 3

И затем, говоря: Хорошо человеку не касаться женщины, но во избежание блуда каждый имей свою жену. Апостол как бы в объяснение прибавляет такие слова: чтоб не искушал вас сатана (1Кор. 7:1, 2, 5). Потому что разве к тем, которые пользуются брачными правами умеренно и с единственной целью иметь детей, обращает Апостол эти слова: невоздержанием вашим? Нет, а говорит он это тем, которые от прижития детей в браке, желают остаться свободными. Апостол боится, чтобы демон блуда своей чрезмерной угодливостью не возбудил в верующих волн пожелания и чрез это не вверг в сладострастие несообразное. Потому что демон сей, будучи завистливым и упорным противником живущих праведно, может делать попытки к обманному вовлечению их в ряды своих последователей и посредством разных уловок устроять им среди воздержания, сопровождающегося столькими трудами, случаи к падению. Апостол посему имел все основания сказать: Лучше вступить в брак нежели разжигаться (1Кор. 7:9); муж да оказывает жене должное благорасположение, а жена мужу и да не уклоняются друг от друга (1Кор. 7:3, 5); произрождением человека они оказывают Божественному творчеству содействие.

Но кто не возненавидит, говорят, отца или матерь или жену или детей не может быть Моим учеником (Лк. 14:26). И все же Господь этим вовсе не повелевает проникнуться ненавистью к своему собственному семейству. Не Он ли же и это говорит: Чти отца твоего и матерь, да благо тебе будет (Исх. 20:12)? Господь хочет сказать нам своими словами только это: «Не увлекайтесь неразумными пожеланиями и избегайте следования обычаям общественным, ибо семейство состоит из родных, а города из семейств»^[463]. Точно также и Павел о живущих в браке говорит: Женатый заботится о мирском (1Кор. 7:33). И в другом месте Господь говорит: «Женившийся не бросай жены своей, а не женившийся не женись» (Срав. Mф. 19:12; 1Кор. 7:8, 10, 11). Это значит: вы, в целях целомудрия давшие обет не жениться, оставайтесь безбрачными. И тем и другим и сам Господь устами пророка Исаии дает подобные же обетования: Да не говорит евнух, что вот я сухое дерево. Вот что Господь говорит евнухам: Если вы хранить будете Мои субботы и говорить все заповедуемое Мною, то дам вам место лучшее, нежели сыновьям и дочерям (Ис. 56:3 –5). Ибо одна чистота еще не оправдывает евнуха; и наблюдения суббот мало; требуется для оправдания его еще исполнение им заповедей. Женатым же добавляя говорит: Избранные Мои не будут трудиться напрасно и рождать детей на горе^[464], ибо будут семенем благословенным от Господа (Ис. 65:23). Ибо человеку, родившему и наставившему детей в духе Логоса и воспитавшему их в Господе, равно как и духовно детей родившему словом и сообщением им истинного учения, обещана некоторая награда, как семени избранному.

По мнению же некоторых под проклятием разуметь должно самое рождение детей. Безумные, они не понимают, что эта анафема к ним-то именно и обращена Писанием. Действительно истинные избранники Божии ни ложных учений не измышляют, ни детей проклятия не рождают, как это бывает у еретиков.

Итак, слово евнух в устах Господа не означает ни того, кто насильственно изуродован железом, ни того кто остается безбрачным, но обозначается им дух бесплодный, который не в состоянии породить учения истинного. Прежде был он сухим деревом; сделавшись же послушным Логосу и по отложении грехов начав наблюдать субботы и исполнять заповеди, он становится почетнее тех, кои ограничились лишь слушанием учения Логоса, не присоединив к сему праведности жизни.

Дети, уже недолго Мне быть с вами, говорит Учитель (Иоан. 13:33) . Вот почему и Павел в послании к Галатам говорит в свою очередь: Дети мои, из-за которых я снова в муках рождения, доколе не изобразится в вас Христос (Гал. 4:19). Потом в послании к Коринфянам он же пишет: Хотя бы вы и десять тысяч имели наставников во Христе, но немного отцов, ибо благовествованием во Христе Иисусе я родил вас (1Кор. 4:15). Посему евнух не войдет в церковь Божию (Втор. 23:1), т.е. тот, кто лишен способности плодородия и не приносит плодов ни на словах ни на деле. Те же, которые сделались евнухами, т.е. отрешившимися от всякого греха ради царства небесного, те блаженны, воздерживаясь от всех вещей мирских.

16. Объяснение мест свящ. Писания: Иер. 20:14; Иов. 14:3; Пс. 50:5; 1Кор. 9:27

Проклят день, в который я родился и да не будет он благословлен, восклицал Иеремия (Иер. 20:14). Пророк не рождение здесь безусловно проклинает, а выражает негодование на грехи и непослушание народа, позора которых он не может переносить. Посему он прибавляет: Для чего родился я, чтобы видеть труды и скорби и чтобы мои дни исчезали в бесславии (Иер. 20:18)? Во времена Иеремии все проповедывавшие истину, из-за возбуждения ими слушателей к непослушанию, были тотчас же арестовываемы, привлекаемы к суду и наказанию. Почему родился я, восклицает пророк Ездра, и утроба матерняя не сделалась гробом для меня, чтоб свидетелем не быть мне угнетения Иаковля и изнурения рода Израильского (3Ездры 5:35)? Никто не рождался чистым из источника нечистого, говорит Иов, хотя бы и один день длилась жизнь его (Иов. 14:4, 5)^[465]. Пусть скажут нам: где дитя, которое тотчас по рождению уже в состоянии было бы грешить? И как ничего не сделав может оно подлежать проклятию Адама? Нашим противникам остается следовательно, как оказывается, объявить злом уже не только рождение телесное, но бытие и самой души, из-за которой тело существует. И когда Давид восклицает: Во грехах зачат я и в беззакониях родила меня мать моя (Пс. 50:7), то под матерью разумеет он Еву. Она действительно была матерью живых и если пророк был зачат во грехах, а в минуту рождения не был грешником, то он следовательно и не есть грех. В доказательство же той истины, что всякий переходящий от греха к вере освобождается от уз греховных, подобно тому как ребенок выходит на свет разрывая чрево матери, можно привести такие слова одного из двенадцати пророков: Отдам ли первенца моего за преступление мое и плод чрева моего за грех души моей (Мих. 6:7)? Не Творца сим пророк обвиняет, сказавшего: Плодитесь и размножайтесь (Быт. 1:28), а клеймит именем нечестия первые пожелания, являющиеся в нас впервые после плотского нашего рождения, из-за коих мы и Бога оказываемся не знающими. Если же рождение, рассматриваемое с сей точки зрения, есть зло, то вместе с тем оно столько же собою представляет и благо, потому что чрез оное мы познаем истину о Боге. Будьте бдительны как должно и остерегайтесь грехов, ибо некоторые из вас не знают Бога (1Кор. 15:34). Ясно, что это грешники. Потому что наша брань не с плотью и кровью только, но и с духами (Еф. 6:12). Мироправители тьмы века сего очень могущественны в устроении искушений нам; вот почему нам обещано прощение (1Кор. 7:6). Посему Павел говорит: И сие тело мое я смиряю и порабощаю (1Кор. 9:27), потому что всякий состязающийся ото всего воздерживается (1Кор. 9:25), т.е. во всем наблюдает строгие воздержность и умеренность; не безусловное это ото всего воздержание, а означает, что умеренно тот пользуется только тем, что по его рассуждению полезно. И однако же чего добиваются они? Они борются из-за получения венка тленного, мы же нетленного (1Кор. 9:25), в борьбе побеждая, но венок получая покрытые потом и пылью. В этом благородном состязании некоторые пальму первенства за воздержность отдают не девице, а предпочитают ей вдову, так как она великодушно отвергает сладострастие, ранее ей бывшее известным^[466].

17. Доказывание, что брак и рождение детей суть зло, равнозначительно с поношением всего творения Божия и домостроительства евангельского

Вы утверждаете, что рождение есть зло. Будьте же последовательны. Утверждайте за тем, что и Господь родившись прошел чрез непотребство зла; что и Дева, Его родивши, прошла чрез ту же юдоль зла. Увы, какой потоп зла! Но посягая на рождение эти порицатели его возмущаются против воли Божией и забрасывают злословием всю тайну творения. Отсюда уверение Кассиана^[467], что тело Христово есть некоторого рода пустота; оттуда учение Маркиона и Валентина, что наши тела суть организмы свойства исключительно животного. Посему, говорят они, как скоро человек отдается делам плоти, уподобляется скотам несмысленным (Пс. 48:13, 21). И мы согласны с тем. Кто слепо отдается своей безумной страсти, посягает на чужое ложе, тот действительно нисходит на степень животного. Они сделались откормленными конями, говорит Писание, которые разгорячившись бегают и ржут на кобыл; каждый из них ржет на жену ближнего своего (Иер. 5:8)

Утверждать, что змею, знакомому с нравами и обычаями животных, удалось воспользоваться ими против человека, ибо он успел ими убедить Адама совокупиться с Евой, и что без участия змия наши прародители никогда и не знали бы этого рода естественных отправлений, как это утверждают некоторые, это значит опять-таки хулить творение (и Творца) за то, что Он создал человека немощнее животных, грубым примерам которых последовали первосотворенные люди. Впрочем я могу с вами согласиться, что природа влекла наших прародителей к делу произрождения; обольщенные чарами врага, увлеченные пылом молодости, они более чем следовало бы, последовали плотским инстинктам. Что же вышло? Проклятие, на них произнесенное Богом, было правосудно, потому что они не дождались повеления Божия. И все же рождение свято, потому что рождением поддерживается существование мира; им обусловливается сущность вещей с их природными свойствами; чрез оное – народы и царства природы с родами в них и видами, чрез него Ангелы; чрез него Власти; чрез него души; чрез него заповеди; чрез оное закон; чрез него Евангелие; чрез него наконец Бога познание. И всякая плоть – трава и вся слава человека как цветы полевые. Трава сохнет, цвет отпадает, а слава Бога нашего пребывает вечно (Ис. 40:6 –8). Слово сие озаряет душу подобно свету масла и ее дружит с разумом. Без тела как могло бы быть доведено до своего конца Божественное домостроительство церкви? Не под оболочкой ли плоти жил на земле сам Глава церкви, Господь, не имея вида и лишенный красоты (Ис. 53:3)^[468], уча нас озабочиваться лишь существованием нашим бестелесным и невидимым, первопричиной которого состоит Бог. Ибо древо жизни, говорит пророк^[469], заключено в добром желании (Притч. 13:12); он учит нас чрез это, что все желания честные и чистые содержатся в Боге живом.

Но не хотят ли эти еретики уже и законные отношения между мужем и женой выдавать за грех? По их мнению отношения эти выражены чрез ядение от плодов древа познания добра и зла (Быт. 3:5); выражением же познал (Быт. 4:1) будто бы обозначено в Писании нарушение Божественной заповеди. Но если это объяснение признать правдоподобным, то вероятным же нужно признать, что и на обязанность принятия истины также указано следствием ядения от плодов древа жизни. Брак благопристойный и проникнутый воздержностью может иметь сходство с этим древом. Уже и ветхозаветный закон не говорит ли нам, что человек может пользоваться брачным правом или прилично или неумеренно; вот древо познания для него: не нарушать законов брачного союза.

Еще что? Спаситель наш не исцелял ли как телесные болезни, так и душевные? Но если бы тело было первым врагом души, то стал ли бы Он увеличивать крепость его и восстановлять здоровье? Не значило ли бы это его лишь восстановлять сим против души? Скажу вам, братья, что плоть и кровь царствия Божия наследовать не могут и тление иметь места в нем не будет; это – нетленных и нетленного нетленное наследство (1Кор. 15:50). И действительно что общего может быть между грехом, исчадием тления и праведностью, чадом бессмертия? Так ли вы несмысленны, говорит Апостол, что начав разумом, теперь права предъявляете достичь совершенства поблажкой вожделениям плотским (Гал. 3:3)?

18. Против двух крайних мнений предостережение: во-первых против того, что будто бы следует воздерживаться от брака из ненависти к Творцу; во вторых против выводимой отсюда будто бы позволительности различных непотребств и в браке

Итак, мы имели дело с двоякого рода еретиками. Одни из них осчастливление себя спасительными делами праведности и благоупорядоченности жизни совершенно излишне поставляли в чрезвычайной напряженности всего строя ее, тогда как он должен был бы отличаться лишь спокойным и достопочтенным величием. Так до высшей степени иногда натягивают струны на некоторых инструментах и они издают звуки необычные и неправильные, а потом лопают. Подобно сему и еретики эти, выходя из принципа злочестивого, среди проклятий и хулы на Бога, вдавались во всякого рода нечестие и практиковали воздержность безусловную, тогда как следовало ограничиваться лишь непорочностью жизни благочестивой, избираемой и проводимой не в противоречии с началами здравого разума, проникаемой благодарением Богу за даруемые милости, не гнушающейся ничем из сотворенного, ни к живущим в браке не питающей ненависти и презрения. Что мир сотворен, это правда; несомненно и то, что девственная чистота жизни есть нечто достолюбезное; но непререкаемо и то, что и тот и другая в живущих в них должны порождать собою благодарение к Богу, если только они сознают права и обязанности положения, в котором находятся. Другие из еретиков напротив, давая волю своим страстям, позволяли себе все излишества и доходили до полной распущенности, становясь поистине как бы лошадьми исступленными и неистовыми, подпав одной лишь скотской своей и животной воле. Как эти, вышед из себя, без смысла бегают и ржут на кобыл, так и из них каждый напускается на жену своего ближнего (Иер. 5:8). Неспособными делаясь к самообладанию, они и других подстрекают лишь к делам сладострастия.

Вот места Писания, с которыми они под влиянием своих низких страстей и смысл соединяли низкий и жалкий.

Приноси твое наследство к нам; будем все иметь мы один общий кошелек; подпоясываться будем все мы общим кушаком (Притч. 1:14). Предостерегая против них, тот же самый пророк посему нас наделяет таким мудрым советом: Не ходи в путь с ними; удержи свою ногу от стезей их; не напрасно пернатым (т.е. невинности) сети расставляются. Участники убийств на свои собственные головы то зло собирают; оно то и составляет сокровище злых (Притч. 1:15–17). Преданные своим грязным порокам и учащие тому же своих ближних, они состоят воителями, но сражаются они лишь хвостами своими (Апок. 9:10). На кого намекают здесь вдохновенные уста пророка? На людей сладострастных и распутных, кои походят на похотливых животных, махающих по воздуху своими хвостами. Это дети тьмы и чада гнева (Еф. 2:3), пятнающие себя скверной убийств, насилователи самих себя и самоубийцы, но душегубцы и своих ближних. Очистите старую закваску, чтобы быть вам новым тестом, взывает Апостол (1Кор. 5:7). И опять, гневаясь на подобных грешников, он заповедует нам не входить ни в какие отношения с братом (по вере), если он распутный или скряга или идолопоклонник или клеветник или вину предан или хищником чужого имения состоит; и даже пищи не должно принимать с таким человеком (1Кор. 5:11). Ибо, говорит Апостол, закону я умер в законе, чтобы жить только для Бога. Я сораспялся Христу и уже я не живу более, как жил я, когда был рабом сладострастия, но живет во мне Христос жизнью непорочной и блаженной чрез послушание мое заповедям. Посему тогда я жил во плоти плотски, а ныне хотя и живу в том же смертном теле, но живу верою в Сына Божия (Гал. 2:19, 20). Не вступайте на путь язычников и в город Самарянский не входите, говорит нам Господь (Мф. 10:5), отвлекая нас от заблуждений, в коих они живут. Потому что конец нечестивых ужасен, но таковы же и пути всех, творящих злое (Притч. 1:18, 19). Горе человеку оному, говорит Господь; лучше было бы не родиться ему (Мф. 26:24), чем хотя одного из избранных Моих соблазнить ему; лучше было бы, если бы ему повесили на шею жернов и потопили его в глубине морской, чем совратить ему с пути истинного и одного из Моих избранных (Мф. 18:6); это из-за них имя Божие хулится (Ис. 52:5; Иез. 36:20; Рим. 2:24) между язычниками. Посему прекрасно говорит Апостол: Я писал вам в одном из моих посланий не сообщаться с распутными (1Кор. 5:11) и т.д. даже до слов: тело же вовсе не для блуда; оно для Господа и Господь для тела (1Кор. 6:13). Потом, чтобы еще лучше убедить нас в том, что он не считает брак на одной линии с какой-то любовной шашней, Павел прибавляет: Или вы не знаете, что вступающий в связи с женщиной продажной становится одно тело с нею (1Кор. 6:15)? Я вас спрашиваю: Кто же назовет девицу блудницей до замужества? И не уклоняйтесь друг от друга, говорит Апостол, разве по согласию на время (1Кор. 7:5). Словом не уклоняйтесь Апостол показывает, что долг брака рождение детей; и он выражает это именно с этой буквальной точностью в стихе предшествующем: Муж оказывай жене должное благорасположение, подобно и жена мужу (1Кор. 7:3). Раз цель брачного союза достигнута, жена становится помощницею мужу в надзоре за домашней жизнью и поддержании в муже веры в Господа.

И еще яснее говорит тот же Апостол: А состоящим в браке не я повелеваю, но Господь: жене не разводиться с мужем. Если же разведется, пусть более не выходит замуж или пусть примирится с мужем; и муж точно так же не должен оставлять жены своей. Что же до остальных, то это я им скажу, а не Господь. Если какой брат и т.д. даже до слов: ныне же святы (1Кор. 7:14).

Что ответят на эти слова те, которые поносят и закон и брак, как если бы только ветхозаветный закон уполномочивал на брачный союз и как если бы завет новый в сем противоречил закону?

Нечестивцы, избегающие брачных связей и хулящие произрождение детей, что скажут далее еще против сих законоположений! Даже епископа, состоящего главою церкви, Апостол не заповедует ли выбирать из таких, которые хорошо управляют своими семействами (1Тим. 3:2, 4; Тит. 1:6)? А дом единыя жены мужа не становится ли по мнению Апостола домом Божиим? И он говорит: Для чистых все чисто; а для оскверненных и неверных нет ничего чистого, но осквернены и ум их и совесть (Тит. 1:15).

Слушайте теперь, как Апостол проклинает распутство и сладострастие: Не обманывайтесь: ни распутники с распутницами и кинэды, ни идолослужители, ни у иных женщин преступной склонности и связи преступные заискиватели, ни с кинэдами в связь вступающие, ни против своего собственного тела распутно посягающие, ни воры, ни лихоимцы, ни пьяницы, ни злоречивые, ни хищники царства Божия не наследуют. Такими были и мы, но омылись (1Кор. 6:9–11).

Что же касается до оправдывающих свой разврат тем, что они де погружаются в него из стремления к воздержанию от чувственности и служения страстям в последующее время, то они оказываются чрез это нечестивцами. Они утверждают, что позволительны все пожелания и всякое сладострастие. Они учат менять воздержание на невоздержность и бесстыдно сосредоточивают все свои мысли и все свои надежды на частях тела постыдных. Но чрез это они подготовляют своим последователями не иной конец, как лишенными быть царства Божия, тогда как имя их могло бы быть написано на небесах. Напрасно они усвояют своему учению имея познания. Они ходят по широкими путям, приводящим во тьму кромешную.

Прочее, мои братия, что только истинно, что честно, что справедливо, что чисто, что любезно, что достославно, что только добродетель и похвально, о том помышляйте; чему вы и научены, что приняли и слышали и видели во мне, то исполняйте; и Бог мира будет с вами (Фил. 4:8, 9). И Петр подобное же пишет в своем послании: Чтобы вам иметь веру и надежду на Бога, очищайте ваши души послушанием истине (1Петр. 1:21, 22), остерегаясь как послушные дети сообразоваться с пожеланиями, коим предавались прежде в невежестве вашем. Будьте святы во всех путях вашей жизни по примеру призвавшего вас Святого, как написано: Будьте святы, потому что Я свят (1Петр. 1:14–16; Срав. Лев. 19:2).

Однако необходимость оказать сопротивление представителям знания лжеименного завела нас гораздо далее чем следовало и слишком уже растянула наше против них слово. Здесь посему сих в духе истинной философии гностических Записок наших, или Стромат их, третья книга кончается.

Книга четвертая

1. План, которого в дальнейшем писатель намерен держаться при обсуждении разных предметов

Нахожу теперь последовательным приступить к речи о мученичестве, а также о совершенстве и совершенных. По поводу двух этих тем будет изложено и все то, что имеет связь с ними. Тут нам, безотносительно к полу человека, мужескому ли то будет или женскому, первее всего придется решить философский вопрос, кто раб и кто свободен. Затем, пополнивши прежние наши рассуждения о вере^[470] и обсудивши о том вопрос, как прийти к ней, мы тут же войдем в рассуждение о символах; а после слова о нравах, мимоходом бросив о них несколько заключений, покажем вкратце, какую помощь оказала Эллинам варварская философия. По преднесении вниманию читателя очерка сего предмета, мы на некоторое время остановимся на местах Писания в опровержение разом как Эллинов так и Иудеев. Далее войдем мы в некоторые подробности, кои в предисловии обещали изложить в одном из очерков, но какого обещания своего не могли исполнить, будучи подавлены обилием материала и оные оставив для сего. По изложении, насколько это возможно будет, всех сих предметов, мы войдем в разбор и натуралистических принципов, насколько память о них сохранилась у Эллинов и варваров, чтобы потом перейти к обсуждению и главнейших учений философских. За сим, после беглого взгляда на богословие, нам естественно будет изложить предания и пророческие. По утверждении после сего достоверности Писания, в которое мы уверовали, и показании Божественного его авторитета, мы шаг за шагом в состоянии будем следить еретические учения, противопоставляя им учение об едином Боге и Господе Вседержителе, столь искренно возвещаемых в законе, писаниях пророческих и в благодатном Евангелии. Тут писателя естественно ожидают частые столкновения с приверженцами мнений противоположных; но намерение его все гнусности сектантов чрез занесение их в этот литературный памятник побороть и чрез изобличение ссылками на Писание изобретателей оных вопреки собственной их воле убеждать в ином. Наша задача таким образом будет исполнена во всей ее целости, как скоро своими разъяснениями, в меру внушения оных нам Духом Святым, – о чем считаем за необходимое предуведомить читателя ранее изложения самой истины, – удовлетворим настоятельнейшей потребности времени. После сего мы перейдем к изложению истинно-гностического воззрения на природу и посвятим читателя в тайны сначала меньшей важности, чтобы затем привести его к воспринятию тайн и важнейших^[471]. Так, по разъяснении и формулировании предварительных принципов, согласное с Божественным разумом истолкование вещей святых уже ничем не будет затрудняемо. Ho это установление взгляда на природу видимую, или лучше сказать посвящение себя в тайну бытия вселенной, чрез ознакомление с преданием истинно-гностическим и чрез теорию космогоническую, возведет нас к познанию и Бога. Вот почему исходным пунктом нашего взгляда на природу есть взгляд на нее как на сотворенную, что установлено и пророками. Мимоходом мы припомним при сем теории и иномыслящих для изобличения, насколько это окажется возможным, их несостоятельности. И все же весь этот план может быть выполнен при содействии лишь милости Божией и в меру наития на нас Божественного.

Теперь обратимся посему к нашему предмету и первее всего окончим то, что нам осталось сказать о морали.

2. Почему книгам сим дано название «Стромат»?

Этим «Воспоминаниям» нашим, как о сем уже не раз мы говорили, из-за читателей не очень-то рассудительных и многознающих, дан вид узорчатых ковров, или с пестрыми видами шпалер. В них постоянно мы переходим с одного предмета на другой, говоря о том, а давая говоримым другое. «Рудокоп, – говорит Гераклит, – ища золота в земле, перерывает массу ее, а находит малость». Читатель же сих наших «Записок», если он представляет собою так сказать истинное злато земли, и если он извлекать будет из сего творения нашего лишь то, что на него самого походит, и не особенно роясь в сем творении нашем, найдет здесь и в малом немало: встретит же ведь эта книга хоть одного читателя, который поймет ее. Сии наши «Строматы» в руках человека разумного суть лекарство для памяти его и средство, способствующее открытию истины. Ho они не делают для читателя излишней обязанности и самостоятельного отношения к делу и не будут в обиде на него, если он присоединит к ним и свои личные рассуждения. Путешественнику разумному, если он зайдет на дорогу незнакомую, достаточно лишь указать путь истинный, чтоб он достиг цели путешествия; делом уже его самого бывает идти без провожатого и на основании своих собственных соображений догадываться, где он и где цель его пути. Спрашивал раз у Дельфийской жрицы один раб совета: «Как бы это ему понравиться своему господину»? Пифия отвечала: «Думай и откроешь». И все же мне кажется, что открытие сокрытого прекрасного не может даваться без затраты сил и труда. «Добродетель только потом берется»^[472].

...Длинна и крута стезя к ней

И очень трудна сначала. Ho когда восходят на вершину,

Она представляется столь же легкою, как неудобной казалась сначала.

Да, действительно тесен и узок путь Господень Мф. 7:14) и лишь употребляющими усилие^[473] восхищается царство небесное (Мф. 11:12). Вот почему Господь и говорит нам: Ищите и найдете (Mф. 7:7), найдете, если будете держаться пути царского и никогда с него если не будете уклоняться на пути сторонние.

Пусть никому однако же не кажется странным, что это сочинение наше похоже на поле с растущими на нем разных сортов цветами и травами. Растение, по словам Писания, хотя и мало пространства занимает собой, а содержит в себе множество плодотворных семян (Иов. 5:25). Следовательно если наши сии «Записки» называются «Строматами» (т.е. пестрыми лугами), то наименование сие их содержанию вполне приличествует, потому что действительно в них речь идет о разных предметах. По свидетельству Софокла, в древние жертвы

Входило и руно овцы, и вино,

И хорошо сохранившиеся виноградные кисти,

И разного рода плоды,

И оливковое масло в сосудах,

И самолучший мед,

И восковые медовые соты, искусное дело пчелы.

Подобно сему и в наших сих «Строматах», – воспользуемся сравнением, которое комик Тимоклей вложил в уста своему садовнику, – «как бы на плодородном некоем поле произрастают и винные ягоды и масличные деревья и дикие смоквы и мед несут пчелы». Эта-то плодовитость поля заставляет хозяина сказать:

Конечно не о поле обработанном ты это говоришь,

а про ветвь оливкового дерева, стоящую пред храмом.

У Афинских детей и действительно был обычай петь пред храмом такого содержания стихи:

Одна и та же ветвь оливы приносит и маслины, и винные ягоды, и питательный хлеб,

И мед в наши блюда, и масло, чтобы смягчать кожу на наших членах^[474].

Подобно веяльщику, отделяющему зерно от мякины, посему и в сих наших «Записках» следует чаще пропускать пшеницу сквозь решето и очищать ее от сора.

3. В чем состоит истинное превосходство человека?

Большинство людей по непостоянству и безосновательности действий походит на изменчивость погоды. Слушайте. «Неверие есть мать всех благ, а вера – мать всех зол». Так говорит Епихарм. «Помни, что верить не следует», – говорит он; «это – нерв (проводник, посредник) разумности». Так. Ho неверие в истину смертью сопровождается, равно как вера в истину жизни равна. И наоборот верить в ложь, а истину отвергать, это значит копать под своими ногами яму, чтобы в ней сгинуть. То же самое следует сказать о воздержании и невоздержности: одно есть дело жизни; другая ведет к смерти. Воздерживаться от дел добрых равносильно бездельничеству; воздерживаться же от всякого рода неправд, это – начало спасения. И мне кажется, что субботою косвенно заповедуется воздержность, так как ею рекомендуется укрощение в себе склонностей ко всему злому. Иначе чем человек и отличался бы от животных? С другой стороны в чем Ангелы Божии были бы мудрее человека? Немногим Ты умалил его пред Ангелами, восклицает царственный пророк (Пс. 8:6). Действительно, никто не относит сего изречения Писания к Господу, хотя он также облечен был плотию. Лучше сказать имеет отношение это выражение Писания к совершенному мудрецу (гностику), лишь малым чем умаленному пред Ангелами, т.е. лишь временностью этой земной жизни и облечением в плотяную сию одежду (2Кор. 5:2,3). Посему под мудростью я не иное что могу разуметь как знание же. Потому что жизнь (бесплотных) от жизни (нашей) в сущности конечно не может быть отличной. Для природы смертной, т.е. человека, равно как и для всех других существ, вместе с ними одинаково возвышенных до бессмертия, жить это значит созерцать и во всем наблюдать умеренность и воздержность. (т.e. духовность) жизни, хотя степенью coвершенства и те и другие существа и могут превосходить друг друга^[475]. Именно в этом высоком смысле Пифагор посему говорит: «Только один Бог премудр». И Апостол в послании к Римлянам пишет: Открыта тайна сия всем народам, чтобы они повиновались вере и чрез Христа Иисуса познали единого премудрого Бога (Рим. 16:19). Из-за любви, которая соединяла Пифагора с мудростью (Богом), он назвал себя не мудрецом, а лишь любителем мудрости (Бога). И с Моисеем, по свидетельству Писания, Бог говорил как друг говорит co своим другом (Исх. 33:11; срав. Числ. 12:8; Втор. 34:10). Истина свойственна существу Божию с такой непосредственностью, что оно собою порождает истину; поэтому-то гностик и любит ее; (любовь к ней равнозначительна у него любви к Богу).

Пойди, ленивец, к муравью и поучись у пчелы (Притч. 6:6,8), говорит Соломон. Чему поучись? Тому, что каждому из живых существ свойственно свое особое назначение. Иное назначение жизни вола, иное жизни лошади, иное – пса. Значит свое особенное призвание имеет и человек. И какое же это? Человек, по моему пониманию, представляет собою нечто в роде мифического Центавра, почитавшегося в Фессалии. Он составлен с одной стороны из тех же элементов как и животные; с другой стороны есть в нем начало еще духовное; я хочу сказать: человек состоит из души и тела. Тело занято землею и гнется к земле; душа же стремится к Богу. Просвещена будучи мудростию (философией) истинною, она устремляется горе к родственным с нею небожителям; она всеми своими силами работает над освобождением себя от пожеланий тела, между прочим и от трудов и страхов, хотя, – как мы показали выше, – терпение и страх и необходимы для утверждения в добродетели.

To правда, конечно, что законом познается грех (Рим. 3:20), как это утверждают и хулители закона, хотя и до закона грех был в мире (Рим. 5:13); но без закона, ответим им, грех был мертв (Рим. 7:6). Потому что если, исторгая из себя грех – причину страха – мы, состоя в законе, не освобождались от страха, то тем паче наказание значит мы от себя удаляем, как скоро иссякает источник бурного пожелания. Закон не для праведника положен, говорит Писание (1Тим. 1:9). Полны глубокой правды посему и слова Гераклита: «Люди никогда не имели бы и понятия о справедливости, если бы не знали преступлений». И по мнению Сократа «Законы не для добродетельных постановляются».

Хулители закона далее не постигли смысла и сих слов Апостола: Любящий ближнего (Рим. 5:8) зла не делает ему (Рим. 5:10). И действительно сии Божественные заповеди: He убий, не прелюбодействуй, не крадь (Лев. 19:18) и другие содержатся все уже в одной этой: Люби ближнего твоего как самого себя (Рим. 13:9). Вот почему и Господь наш говорит: Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и ближнего твоего как самого себя (Лк. 10:27; Мф. 12:37, 39). Ho так как человек любящий своего ближнего ничего дурного ему причинить не может, и так как сущность всех заповедей содержится в одном этом сокращенном слове: Любите ваших ближних, то из этого следует, что заповеди, коими имеется в виду пробудить страх, порождать собой должны любовь, а не ненависть. Закон, мать страха, следовательно не может в душе порождать ни смущения, ни печали. Закон свят и в высшей степени духовен, по Апостолу (Рим. 7:12, 14).

Итак, как скоро мы знаем природу тела и души сущность, то можно бы, как мне кажется, и то понять, что за участь ожидает тело и что за участь предстоит душе; следовало бы кажется после сего на смерть смотреть уже не как на зло. Ибо когда вы были рабами греха, говорит Апостол, тогда вы пользовались ложной свободой в отношении праведности. Какая же польза была вам от этой беспорядочной жизни, которой теперь сами стыдитесь? Конец ее смерть. Теперь же, когда вы освободились от греха и стали рабами Богу, плод ваш есть святость, а конец жизнь вечная. Ибо возмездие, за грех смерть, а дар Божий жизнь вечная во Христе Иисусе, Господе нашем (Рим. 6:20–23). После сего можно бы кажется понять, что жизнь души грешной, когда она еще соединена с телом, есть смерть для нее; действительной же для нее жизнью был бы лишь разрыв связей co грехом. Ho при этом постепенном отрешении от греха то и дело мы натыкаемся на пожелания как бы на тыны какие и канавы; затрудняется это очищение себя от греха еще вихрями гнева и других страстей; необходимо нам бывает при сем обходить пропасти плотских удовольствий. Приходится преодолевать их решительностью духа, избегать расставленных против вас сетей; и только при соблюдении сих условий возможно достигать созерцания Бога лицом к лицу, а не в зеркале только (1Кор. 13–12).

Половину силы отнимает всеназирающий Зевс у человека,

Которому приходится быть в рабстве у других.

(Одис. XVII, 322).

В состоянии же рабском находятся все работающие греху (Рим. 6:17, 20; 3:9), ему проданные (Рим. 7:14). Рабами греха Писание называет всех, кто занят доставлением себе лишь чувственных удовольствий, – всех занятых лишь своим телом. С точки зрения Писания эти несчастные походят более на животных (Пс. 48:12, 20), на разгоряченных лошадей, ржущих на жену ближнего (Иер. 5:8 и д.); они скорее скоты, чем люди. На символическом языке Писания плотоугодник есть похотливый осел (Иов. 11:12; 24:5); хищник чужого добра^[476] есть хищный волк (Быт. 49:27; Иез. 22:27); клеветник – змея (Быт. 49:17 и др. места, где диавол называется змеем). Поэтому-то постепенное духовное отрешение души от тела, которым философ занят в течение всей своей жизни^[477], пробуждает на дне его сердца искреннее стремление к познанию, дабы тем бодрее и спокойнее перенести ему и естественную смерть, которая есть разрыв уз, соединяющих душу с телом. Для меня мир распят и я для мира, говорит Апостол (Гал. 6:14). Хотя еще и плотию я облечен, но так уже живу, как если бы на небе был (Фил. 3:20), говорит он же.

4. Похвала мученичеству

Вот почему так называемый гностик (мудрец) весьма послушен; вот почему он даже и тело свое, сии бренные останки своей личности, охотно отдает тому, кто от него сей жертвы требует. Очистивши плоть свою от всех греховных склонностей, он не с ругательствами обращается к совратителю, а скорее, как нам кажется, со словами вразумления и обличения за бесчинство.

Сколь бы ни был он богат,

на какой бы высоте благоденствия он ни стоял,

нисходя с нее, как говорит Эмпедокл, он расстается со своим счастием без сожаления и возвращаясь в среду остальных людей занимает здесь указываемое ему место без ропота. Первее всего он свидетельствуется пред самим собою, что Богу искренно верен; во-вторых он свидетельствует против совратителя, доказывая ему, что совершенно напрасно он возмущается твердостью и неизменностью его любви к Богу; в-третьих и наконец он свидетельствуется пред Господом, что присуща Его учению особая Божественная сила убедительности, так что даже страх смерти не может понудить его к вероотступничеству. Но и учения истинность он подтверждает самым делом, открывая пред всеми всемогущество Бога, к которому стремится. Кто не удивится красноречивости сей проповеди ο любви со стороны столь благородного атлета? Кто чудным не найдет это чувство благодарности, с каким он стремится к соединению с душами ему родственными? Каким стыдом чрез пролитие своей драгоценной крови покрывает он неверующих! Будучи удерживаем от отступничества благотворным страхом заповеди, он отказывается отречься от Христа и чрез то свидетельствует ο присущем ему страхе Божием. И обратите на это внимание ваше особенное! Своей веры он не продает. Он поступает так, как поступает, не ожиданием водясь получить приготовленный ему венок; он оставляет эту жизнь единственно из любви к Богу, с радостью в сердце, с благодарением на устах как к Тому, который пробудил в нем этот голос, зовущий его из сего мира, так и по отношению к тому, кто злоумышленно посягнул на дни сей его жизни. Он благодарит их за доставление ему того, чего сам он никогда не добивался. Он благодарит их за доставление ему столь удобного случая явить себя миру и пред Богом таким, каким он есть: пред своим мучителем заявить энергию своего терпения; пред Богом искренность своей к Нему любви. О полнота милосердия Божественного! Оно еще ранее возрождения мученика (в водах крещения), чрез любовь возженную в его сердце, уже предопределило его в достояние Себе, с любовию призирало на его преданность и на принесение им себя на заклание. Вникните также и в полнейшее его доверие к Господу. С какими мужеством и радостностью он стремится на соединение с Ним, с Ним которого он любит, за Кого он добровольно жертвует своим телом, а кроме того и своей жизнью, как думают его земные судьи! Но этой он не теряет, напротив приобретает ее, слыша от Христа, за сходство взаимных их страданий, приветствие такими лестными словами «О брат мой возлюбленный», как выразился бы поэт.

Да, мы считаем мученичество «совершенством». Не бессодержательное понятие черни связываем мы с этим словом, видящей в мученичестве лишь известного рода конец жизни, нет; мы видим в мученичестве заявление совершеннейшей любви к Богу.

Древние Эллины в торжественных песнях прославляли смерть павших на поле битвы^[478]. Но это они вовсе не для того делали, чтобы рекомендовать кому-либо смерть насильственную, нет. Почтением, какое было воздаваемо павшим на войне, они свидетельствовали то лишь,, что храбрый, умирая на войне, отходил из сей жизни не испытывая страха пред смертью. Он отрешается от тела раньше, чем душа могла быть обнята смущением и впасть в состояние бесчувственности бессознательности, как это бывает с людьми, умирающими от болезней, ибо они отходят из сей жизни трусливо и снедаемые желанием еще пожить. Так происходит, что душа людей, умирающих от болезней, если только они не были людьми отменно добродетельными, вместо того, чтобы освобождаться из смертной сей темницы чистою, отходит из тела окруженная целым роем пожеланий, виснущих на ней подобно свинцовым гирям^[479].

Есть впрочем и из падающих на полях бранных умирающие с пожеланиями и со всеми теми пристрастиями, которые они обнаружили бы, если б чахли и гасли и от какой-либо болезни.

Итак, мученичество состоит в исповедании Бога, а если так, то и каждая душа, устрояющая свою жизнь согласно с познанием ο Боге и исполняющая Его заповеди, есть уже исповедница, исповедница делом и словом. Не все ли равно так или иначе освободиться из темницы сего тела? Вместо пролития крови она свидетельствует ο своей вере всей своей жизнью и исповедует Бога в минуты даже смерти. Не говорит ли Господь в Евангелии: Кто оставит отца или мать или братьев и проч. ради Евангелия и имени Моего, тот блажен (Мф. 19:29, 30). He о каком-либо простом мученичестве и в обыкновенном смысле этого слова Господь говорит здесь, а ο мученичестве и исповедничестве, истекающих из познания, об исповедании Господа жизнью чрез устроение ее из любви к Нему по принципам Евангелия. Ибо двумя этими словами: «знание Моего Имени» и «разумение Моего евангелия» обозначается более чем суетное и бесплодное выкликанье имени и дела Христова, а указывается на необходимость истинного познания, проведенного в жизнь; и такое познание будет действительно исповедничеством, сопровождающимся не только оставлением земного семейства, но и всех благ внешних, оставлением всех страстей и всех пожеланий. Словом мать, которую приходится оставлять ради Христа и Его евангелия, обозначено аллегорически отечество и родная страна. Под словом же – отец Писание разумеет порядок частной жизни, над которыми праведник с благодарением и великодушно должен возвышаться, чтобы стать угодным Богу и занять место в святилище (царства Божия) на десной стороне (достигнуть высшей степени славы), чего добивались и Апостолы^[480].

Уже и Гераклит говорил: «Себя принесших в жертву Марсу и боги чествуют и люди». Платон в 5-й книге своего творения «О государстве» пишет: «Тем между сражающимися и умирающими на войне, которые падают со славой, не первое ли место мы предоставим среди золотых людей поколения? Без сомнения это отличнейшие из всех людей»^[481]. Золотыми людьми известного поколения состоят потомки богов, потом населяющие небо, неподвижущую сферу и принимающие наибольшее участие в управлении судьбами людей.

Из еретиков же некоторые, недостаточно ясно понимая Господа, питают нечестивую и трусливую привязанность к сей жизни и утверждают, что истинным исповедничеством состоит уже и познание Бога^[482]. Дело это, конечно, хорошее, но когда они называют посягателем на свою личность и самоубийцей всякого христианина, который своей смертью прославил бы Бога, то в этом мы видим уже нечестие. Подтверждают они свое мнение софизмами, внушаемыми им трусостью. Они несогласны с нами в самых принципах касательно сего и мы опровергнем их, когда настанет минута для того.

Есть и другого рода люди, не имеющие ничего общего с нами кроме имени, на деле же христианами не состоящие. Они уже преднамеренно ищут смерти, бегут навстречу палачу и отдают себя на смерть, делая это из ненависти к Творцу. Несчастные! Что это у них за дикое желание поскорее расстаться с жизнью! Относительно этих самоубийц мы провозглашаем: Смерть их не есть мученичество, хотя они и бывают казнимы по приговорам власти государственной. На них нет ореола мученичества за веру. Они не ведают истинного Бога и смерть их напрасна. Подобным образом индийские гимнософисты совершенно без смысла бросаются в пламя. Этим лжегностикам, нечестие свое изливающим на свое собственное тело, мы объявляем прямо, что гармония и целость телесных органов напротив весьма много способствуют развитию счастливых способностей нашей души. Вот почему Платон, которого еретики не боятся призывать во свидетели якобы враждебности его произрождению, в 3-й книге своего творения «О государстве» пишет: «Для установления гармонии между телом и душой следует особенно заботиться ο теле», под условием облечения которым только и может жить и честно действовать славный провозвеститель истины. Только при сохранении жизни и здоровья мы можем восходить на высшие ступени познания. Тот же, кому, при отсутствии этих первых условий успеха, не дано подниматься до этой высоты, ни всего того кто не в состоянии делать, что направляет его на путь к познанию, тот не тем ли паче дорожить должен благосостоянием тела? Только живя мы можем утверждать благосостояние жизни; и лишь под сей телесной оболочкой привыкши к благоприличию жизни мы перейдем в состояние бессмертия.

5. О пренебрежительном отношении к болезням, бедности и другим внешним несчастиям

Удивления достойны Стоики со своим учением, что телесные недуги нисколько не влияют на душу; ни болезни де не располагают ее к порокам, ни здоровье и добродетели; состояние тела и настроение душевное не имеют де между собой никакой связи.

По-видимому и так. В лице напр. Иова, из богатства низведенного в нищету, из известности в безвестность, из красоты в уродство, из здоровья в болезнь, не представлен ли нам блистательный и превосходный пример веры и душевной крепости, так как он низлагает искусителя, Создателя благословляет и переносит унижение так же, как переносил и славу? Удивительный пример того, как истинный мудрец (гностик) и среди всех превратностей жизни остается добродетели верен! А что добрые примеры древних праведников поставлены пред нами в качестве как бы картин, которыми мы должны возбуждаться к преобразованию нашей жизни, это объясняет нам и Апостол. Так он пишет, что цепи eго сделались известны в претории и остальным всем во славу Христа Иисуса; и что большая част братьев, ободренные его цепями, начали с большею смелостию безбоязненно возвещать слово Божие (Фил. 1:13, 14). Апостол имел все причины сказать это, так как и мученики представляют собою примеры святого переворота, в них произведенного Христовым учением, который они и засвидетельствовали славно. Да и все, что было писано, говорит Писание, все то написано нам в наставление, чтобы мы чрез терпение и утешения, примеры которых предносит нам Писание, сохраняла надежду (Рим. 15:4).

На деле оказывается однако же иначе. Душа, при поражении ее какой-либо скорбью, как будто никнет, низится пред ней и полагает великую важность в том, чтобы освободиться от налегшей на нее тяжести. Несомненно, что во все продолжение этого кризиса ο предметах познания она не заботится, но нерадит и ο других добродетелях. Мы не то хотим сказать сим, что самая добродетель в ней терпит что-либо; добродетель не может хворать. Но человек, которому свойственно и добродетельным быть и болезни испытывать, острыми болями недуга бывает обеспокоиваем и подавляем. Если он еще не выработал в себе душевной твердости, которая могла бы его поддерживать; если он еще не воспитал в себе того великодушия, которое себя ставит выше несчастия, то он бывает выводим из состояния спокойного. Не в силах будучи сопротивляться приражению несчастия, он дезертирует из-под знамен.

Что ο болезнях, то же самое должно сказать и ο бедности. И она лишает душу единого на потребу, я хочу сказать: отклоняет ее от созерцания и затрудняет сохранение безупречной нравственной чистоты и безгрешности. Человека, который из любви к Богу еще не посвятил Ему всей своей личности, она вынуждает к трудам, чтобы было чем питать ему свое тело. Доброе здоровье напротив и имение вещей, необходимых для поддержки телесной жизни, развивают в душе свободу и независимость, если только она умно умеет пользоваться земными благами. Незнающие же сего искусства, говорит Апостол, будут иметь скорби по плоти; α мне вас жаль и я хочу, чтобы вы были без забот... – чтобы вы благочинно и непрестанно служили Господу без развлечения (1Кор. 7:28, 32, 35). И все же материальными потребностями заниматься нужно: не из-за них самих это нужно делать, а в интересах тела. О теле же заботиться следует из-за души, к которой и все имеет отношение. Эти побуждения и ревнителя жизни гностической (свойственной истинному мудрецу) заставляют учиться полезному.

Есть множество удовольствий непозволительных; отсюда следует, что удовольствие еще не есть благо; иначе благо могло бы оказываться злом, а зло благом. Но из сего обстоятельства, что есть удовольствия, которых мы ищем и есть другие, которых мы избегаем, не тем ли с большей необходимостью следует, что не всякое удовольствие есть благо?

То же самое, что сказано нами об удовольствиях, должно сказать и ο скорбях. Одни из них мы еще переносим, других избегаем. Чем же руководимся мы в различении их и предпочтении одних другим? Наукой, знанием. Но отсюда опять следует, что истинное благо значит не в удовольствии, а в науке, в познании; им-то руководясь мы и выбираем одни из удовольствий, а другие отвергаем.

Здесь равным образом и того причина, почему мученик, из-за ожидаемых им радостей и благоволения к нему Божия, переносит страдания и скорби настоящей жизни.

Если под жаждой разумеется чувство мучительное, а под утолением ее удовольствие, то основой этого удовольствия состоит значит внутреннее мучение. Но зло никогда не может быть причиной добра; следовательно ни мучительное чувство жажды, ни удовольствие, происходящее от утоления ее, не есть зло. Так думали Симонид и Аристотель^[483]. И тот и другой писали, что «первое благо человека в здоровье; вторым состоит симметрия и красота тела; третьим – богатства, приобретенные законными путями». И мегарянин Феогнис говорит:

Чтоб избегнуть бедности, бросься, Кирн, в рыбообильное море;

Или же – низвергнись с вершины высоких скал.

Напротив по Антисфену комику «Богатство ослепляет именно тех, которые кажутся ему прозорливее других». Уже и поэты посему поют ο слепом от рождения.

И она ему родила мальчика, который никогда не видал света солнечного,

говорит халкидянин Евфорион.

Богатство и жизнь чувственная, стоящая в связи с ним, – дурная школа;

Трудно воспитать в ней твердость душевную,

говорит Еврипид в «Александре ». Известна пословица: «Бедность избрала себе в подруги мудрость только вследствие своего несчастия». «Любовь же к деньгам может подчинить себе не только суровую Спарту, но и всякий другой город». – «Истинное богатство смертных, – говорит Софокл, – не в золоте и не в серебре; ценнее их добродетель».

6. Некоторые из источников блаженства

Божественный Спаситель наш как бедность так и богатство, а равным образом и все то, что подходит под одну категорию с ними, причислил к вещам одинаково как духовным так и телесным. Он сказал: Блаженны преследуемые из-за правды (Μф. 5:10), чем ясно показал нам, что ни в каком жизненном положении от мученичества (исповедничества) отказываться не следует. Низведен ли был бы кто в бедность за правду: он свидетельствует (исповедует), что правда, которой он предан, есть благо. Алчет ли и жаждет ли кто правды: он доказывает тем, что правда есть высшее из благ. Подобным образом плачет ли кто из-за правды и скорбит: он дает тем свидетельство превосходства закона, красоты его и достопочтенности. Посему как преследуемых за правду, так и алчущих и жаждущих правды Господь одинаково называет блаженными, одобряя чистоту и искренность желания, которого даже голод подавить не может. Да, если жаждут они правды из-за ней самой, то они блаженны (Мф. 5:6).

Блаженны также и нищие, будет ли то духом (Мф. 5:3) или естественными богатствами, лишь бы это было из-за любви к правде. Не бедность вообще из-за ней самой Господь благословляет, а ту бедность, которая пренебрегает мирскими сокровищами из-за любви к правде, а также бедность, которая пренебрегает мирскими почестями, лишь бы приобресть сокровище истинное. Посему Он называет блаженными также и тех, которые чрез наблюдение чистоты телесной и душевной сохраняют чистоту нравов. Блаженны эти души благородные и славные, которые из-за постоянного наблюдения правды получили привилегию быть усыновленными и в соответствие сему получили власть быть чадами Божиими (Ин. 1:12), наступать на змей и скорпионов, покорять демонов и господствовать над всею силою вражиею (Лк. 10:19). И вообще стояние за Господа отвлекает душу от тела, проникает ее благодарностью к Богу, добрыми расположениями и, сосредоточивая ее в самой себе, возносит ее в места иные. Любящий жизнь свою погубит ее, а ненавидящий свою жизнь найдет ее (Ин. 12:25; Мф. 10:39), лишь бы только опирались мы своею бренностью на вечность Божию. Воля же Божия такова, чтобы мы Его знали; чрез это мы становимся причастниками Его вечности. Кто во свете покаяния усматривает пятна на своей душе, тот ее губит (убивает) для греха, ибо он вырывает ее из его объятий для жизни. Но, погубив ее таким образом, чрез приведение ее к послушанию Богу, он снова обретает ее, ибо чрез веру в ней возгорается новая жизнь (Рим. 6:4, 5), а для греха она умирает. Итак, это обретение своей души равнозначительно с самопознанием.

Стоики говорят, что это обращение души к вещам божественным происходит вследствие некоторого в ней нравственного переворота, потому что душа при сем от греха обращается к мудрости. По Платону же «душа в сем случае после блуждания по сфере, где господствует лишь слабое мерцание дня, возносится в область высшего света»^[484]. И другие философы признают за человеком честным право лучше покинуть эту жизнь, чем отказаться от своего образа мыслей и действий, если все способы к нему оказываются настолько затрудненными, что не остается уже никакой надежды на более славный исход, что же касается до судебной власти, прибегающей к насилию, чтобы вынудить Христова последователя к отречению от Избранного, то мне кажется, лучше было бы ей обращать свои старания на открытие, кто поистине состоит другом Божиим и кто нет. При даваемой же теперь подобным делам постановке и немыслимо колебаться в выборе, кому повиноваться, угрозе ли людской или же любви к Богу.

И от злых дел воздержание в некотором роде равносильно ослаблению и потушению растленных наклонностей, потому что влияние их чрез отречение от образа действий, согласующегося с указанием их, – что само собой понятно, – уничтожается. Таков именно смысл слов: Продай имение твое и роздай нищим и приходи и следуй за Мною (Мф. 19:21), т.е. исполняй заповедуемое Господом. Некоторые с этим словом имение соединяют понятие ο всем инородном содержании души. Но как оно может быть роздано бедным, сего такие толкователи не могут объяснить. Не лучше ли посему в основу истолкования сего изречения Спасителя положить убеждение, что Бог все раздает всем соответственно достоинству каждого, потому что Его домостроительство правосудно. «Итак, пренебрегая богатствами, – говорит Господь, – разделяй их от имени Божия щедро и следуй говоримому Мною, устремляясь в области духа. Не ограничивайся лишь воздержанием от зла, но поступай в совершенствовании себя вперед, подражая благодеяниям Божественным» (Деян. 10:38). Так, пристыждая хваставшегося исполнением всех заповедей закона, а по отношению к ближнему своей любви не проявившего, Господь на место сего рабского исполнения закона заповедует ту любовь, которая в строе гностического совершенства, возвышаясь и господствуя над субботой (Мф. 12:12; Мк. 7:1; Лк. 6:6), обнаруживается благотворительностью.

Нужно же, думаю, приходить к Логосу Спасителю, водясь не страхом наказания и не ожиданием даяния какого-либо, а из-за превосходства добра самого в себе^[485]. Такие станут во святилище одесную: воображающие же чрез раздачу тленных имуществ приобресть нетленные в притче ο двух братьях названы наемниками (Лк. 15:11).

И теперь «в подобии и образе» Божиих (Быт. 1:26) не открывается ли и объяснение всего этого? Не значит ли все сие, что сообразующие свою жизнь с жизнью Господа делаются подобными Ему, а которые находятся ошуюю во святилище^[486], те только образ Божий носят в себе, а делами на Господа не похожи? От древа истины произрастают две ветви (привитая и непривитая); корень один, но далеко не безразличное дело выбрать ту или другую; или лучше сказать от различия способов выбора между ними (т.е. со знанием дела или без знания) и разность тех ветвей ощутительнее. Иное дело попробовать яблоко и иное посмотреть на него. Различие большое, думаю, следуя ли чьему-либо примеру нечто выбрать; или – опираясь на голос только своего рассудка: иное дело – огонь горящий и иное дело отраженный. Так Израиль, по Писанию, есть свет «по подобию»; другие же народы только «образ» Божий в себе носят^[487].

Что хочет Господь сказать притчею ο Лазаре, где преднесены очам нашим образы богача и бедняка (Лк. 16:19)? Что означается также этими словами: Никто не может служить двум господам, Богу и маммоне (Мф. 6:24; Лк. 16:13)? Господь говорит и там и здесь ο беспорядочной любви к собиранию богатств. Не видите ли также, что люди пристрастные к ним не являются и на пир, к которому были приглашены (Мф. 22:2; Лк. 14:16)? Не потому не приходят, что были людьми имущими и богатыми, но потому что слишком заняты были своим имуществом и привязаны были к своим богатствам.

И в изречении: Лисицы имеют логовища (Мф. 13:20; Лк. 9:58) Господь называет лисицами людей, все занятие которых состоит только в выкапывании и зарывании золота; вот род людей прелюбодейный, истинные сыны земли. В этом же смысле Он сказал об Ироде: Пойдите и скажите этой лисице: вот Я изгоняю демонов и совершаю исцеления сегодня и завтра, и в третий день кончу (Лк. 13:82). Тех напротив, которые небом отличены от других птиц, которые поистине чисты и всегда готовы направить свой полет к познанию небесного Логоса, он называет птицами небесными (Мф. 8:20; Лк. 9:58).

Бесчисленные заботы порождает собою не только богатство, не только слава и брак, но и бедность, если кто переносить ее не умеет. В притче ο семени, павшем на почву четырех различных свойств, под тернием и местами каменистыми разумеются именно эти беспокойства и заботы, заглушающие собой семя и не дающие ему прорасти, развиться и принести плод (Мф. 13:4; Лк. 8:5). Итак, необходимо учиться тому, как нам следует держать себя в различных жизненных несчастиях, чтобы жизнь, проникнутая мудрой благопристойностью и определяемая познанием, делалась для нас средством к достижению жизни вечной. Видел я^[488], говорит Писание, нечестивца превозносившегося и высившегося как кедры Лuванские; я прошел мимо, и его больше не было; я его искал, и не нашел места его. Охраняйте невинность; не теряйте из виду правды: и последний день ваш окончится в мире (Пс. 37:35–7). Таковым бывает человек, которого вера искренняя и душа которого всегда покойна. Другой же народ хвалит Бога концами губ своих, а сердце его далеко от Господа (Ис. 29:13); устами благословляет, а сердцем своим клянет (Пс. 61:5). Они Ему льстили языком своим и лгали Ему своими устами, но их сердце в действительности не было с Ним и они не остались верны завету с Ним (Пс. 58:8, 9). Да онемеют же все лживые уста (Пс. 30:19) и да погубит Господь язык, себя прославляющий. Да погубит Он тех, которые говорят: Прославим наше слово; наши уста независимы и кто нам господин? Горе угнетенных и стоны бедных Меня восставят, говорит Господь; освобожу я презренных и буду говорить их устами (Пс. 12:3–5). Христос есть Господь ведущих себя скромно, а не тех, которые восстают на Его стадо. Не собирайте себе сокровище здесь на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут (Мф. 6:19), говорит Господь, желая пристыдить частию тех, кои пристрастны к богатствам, а частию и тех, кои предаются суетам и заботам; наконец быть может и тех, кои чрезмерно любят свое тело. И действительно, плотские и любострастные пожелания, болезни, дурные мысли, проникая в последние изгибы нашего сердца, подкапывают и разрушают всего человека. Истинное наше сокровище находится там, где познанием находим мы божественных сродников нашей души (Бога и духов бесплотных). ибо свойственна праведности и к общению склонность; по силе ее-то она отказывается от древнего образа жизни (Еф. 6:22) и возвращает жизни то, что от нее приобретено; сама же она к Богу воспаряет, моля Его ο милосердии. Вот влагалища (кошелек), по истине не ветшающие (Лк. 12:33); вот расхожие деньги на пути к жизни вечной; вот сокровище не оскудевающее на небесах (Лк. 12:33), потому что милосердуя Я милосерд к тому, кому оказываю милосердие, говорит Господь (Исх. 33:19; Рим. 6:15). Эти последние слова относятся также и к тем, кто желает (лучше) нищенствовать правды ради; они знают слово это, что широкий и пространный путь ведет в погибель и что многие идут им (Мф. 7:13).

He о другом чем, а о распущенном образе жизни, ο безумной страсти к женщинам, ο страстном стремлении к славе, к власти и других подобных страстях говорит здесь Господь. Безумный, говорит Он, в сию ночь душу твою возьмут у тебя кому же достанется то, что ты заготовил (Лк. 12:20)? Итак, берегитесь от всякого рода любостяжания, потому что жизнь не в изобилии имения состоит (Лк. 12:15). Какая польза человеку, если и весь мир приобретет, а душе своей повредит? Или какой выкуп даст человек за душу свою (Мф. 16:26)? Посему Я говорю: Не заботьтесь для жизни вашей: что вам есть, ни для тела: во что оденетесь. Жизнь большее нечто чем пища, и тело большее нечто чем (только) одежда (Мф. 6:31; Лк. 12:22, 23). И опять: Знает Отец ваш, что имеете нужду во всем этом. Ищите же прежде царства небесного и правды; ибо это велико, малое же и что к способам жизни относится^[489] приложится вам (Мф. 6:32, 33; Лк. 12:30, 31). Не к жизни ли гностической (соответствующей познанному нами учению) здесь ясно приглашает нас Господь? Не убеждает ли Он нас сим оставаться и на словах и на деле верными истине? Он Христос, Божественный Воспитатель нашей души, богача ценит не за великость дара, а за доброе произволение. Позему Закхей, а по другим Матфей, начальник мытарей, услыхав, что Господь намерен войти в его дом, сказал: Вот половину моего именья отдам бедным, Господи; и если кого чем обидел, возвращу вчетверо. Посему и Спаситель ο нем сказал: Сын человеческий пришедши ныне погибшее взыскал (Лк. 19:8–10). В другой раз увидевши богача, опустившего в сокровищницу дар, соответствовавший его богатству и вдову, которая положила туда две лепты, Он сказал, что вдова положила больше всех, потому что один дал от излишества, а другая от скудости (Лк. 21:1; Мк. 12:41), а так как все Господом направлено к воспитанию нашей души, то Он говорит: Блаженны кроткие, потому что они наследуют землю (Мф. 5:5). Кто эти кроткие? Те, которые укрощают поднимающиеся в душе опасные бури, как то: гнев, пожелания и другие зависящие от них страсти. Не ту кротость хвалит Он, которая есть дочь необходимости, а ту которой основания полагает собственная наша воля и доброе произволение. Действительно в дому Господнем есть и наград много и обителей много (Ин. 14:2) по различию образа нашей жизни на земле. Кmo примет пророка, говорит Господь, во имя пророка, получит награду пророка; и кто примет праведника во имя праведника, получит награду праведника; а кто примет одного из учеников сих малых, не потеряет награды (Мф. 10:41, 42). Другой раз чрез неодинаковое количество часов Господь обозначает различные степени добродетели, с заслугами каждого соразмеряя и величие ожидающих его наград.

Далее одинаковостью награды, обещанной каждому работающему в винограднике, т.е. спасением, здесь обозначаемым чрез динарий, Спаситель указывает на одинаковость права всех на получение награды; а различие званных – чрез неодинаковость числа рабочих часов и размеров труда (Мф. 20:7 и д.)· Являясь пособниками домостроительства неизреченного и дара Божественного, избранные трудами своими следовательно должны соответствовать наградам, кои им обещаны, делаясь достойными небесных обителей. «Призванные же, – говорит Платон, – превосходят других людей святостию своей жизни, по освобождении из дольних сих мест как бы из каких темничных уз, возносятся в жилища небесные»^[490]. То же самое, но яснее он выражает и в следующих словах. «Между этими людьми, – говорит он, – те которые философией (добродетельной жизнью) достаточно очищены, во все последующее время живут совершенно бестелесными» (в нашем смысле сего слова), будучи облечены одни в тела воздухообразные, другие же в огненные». К этому Платон еще прибавляет: «И они приходят в жилища еще славнейшие, красоту которых не легко изобразить, да и времени для сего не достало бы». И вот почему Господь, ценя их, говорит: Блаженны плачущие, ибо они призваны будут. Потому что печалящиеся ο своей прошлой дурной жизни и раскаивающиеся во грехах ее тотчас откликаются на призывный сей голос. Именно таков смысл греческого слова παρακληϑῆναι, т.е, что их утешение состоять будет в призвании, в призыве их. Есть два рода кающихся: одни из них, и это класс самый многочисленный, – раскаиваются из страха пред наказаниями, которых они и заслужили; другие же, и число их очень ограниченно, – повинуясь внутреннему стыду, который пробуждаем бывает в их душе голосом совести. Можно приходить к раскаянию как тем, так и другим из двух этих путей, это все равно, потому что нет места, которое укрылось бы от Божественного милосердия.

Господь говорит еще: Блаженны милостивые, потому что они помилованы будут (Мф. 5:7). Милосердие же это не есть, как думали некоторые из философов^[491], огорчение, причиняемое каким-либо несчастием, а скорее на языке пророков нечто прекрасное и приятное. Милости хочу, говорит Господь, а не жертвы (Ос. 6:6; Мф. 9:13; 12:7). Он называет милосердыми не только тех из людей, которые заняты делами милосердия, но и тех которые желали бы милостивыми быть, но не имеют средств для этого, т.е. стало быть – расположенных к милосердию. Нам и действительно часто бывает желательно оказать кому-либо некоторую милость или денежным пособием или чрез телесный труд; желательно было бы напр. помогать бедным, ухаживать за больными, навещать несчастных: но мы своих благочестивых намерений не можем привесть в исполнение, потому что препятствует тому либо бедность, либо болезнь, либо старость, которая та же болезнь. Желание нас побуждает, но каким-нибудь препятствием исполнение его затрудняется. Воле нашей в этом случае воздается такая же почесть как и власти; она здесь равна самой себе, отличаясь от той лишь тем, что та имеет способы действовать.

Так как к спасительному и осчастливливающему нас совершенству есть два пути, дела и познание, то Господь сказал: Блаженны чистые сердцем, потому что они Бога узрят (Мф. 5:8). Если внимательнее вдуматься в дело, то познание есть очищение правительственной части души: и очищение сие конечно представляет собою нечто доброе. Между делами добрыми одни добры сами по себе, другие же чрез соотношение с делами добрыми; так мы говорим ο добрых отношениях. Без вещей посредствующих, относящихся к классу материальных, как напр. без здоровья, без жизни и других вспомогательных средств, существенно необходимых или же только споспешествующих, действительно не может состояться никакое ни доброе дело, ни злое. Господь желает посему, чтобы мы к познанию Бога приступали с сердцем, от плотских пожеланий чистым, с умом всецело занятым думами святыми, чтобы в господственной части нашей души не было ничего ей чуждого, что препятствовало бы здесь действию Его благодати. Итак, когда ученик истины, погружен будучи в созерцание, входит в общение и нравственно чистое обращение только с Богом, то он соприкасается с Божеским бесстрастием^[492], чрез что отождествляется с Богом; он не занят больше наукой, он не выбирает более в средствах познания; сам он становится наукой и познанием.

Блаженны миротворцы. т.е. те, которые смягчали и умиротворяли закон, борющийся против закона нашего ума (Рим. 7:28), – угрозы гнева, обольстительные приманки сластолюбия и иных страстей, выводящих душу из спокойного и рассудительного состояния. Занятые в жизни наукой добрых дел, погруженные в нее и отличавшись истинной рассудительностью, они тем теснее сдружены будут с благодатным правом усыновления. Умиротворением же полным состоит то, которое среди всех земных превратностей сохраняет неизменную твердость духа, исповедует Провидение вечно святым, всегда дивным, являющим вещи божеские и человеческие как они суть; но даже и в катастрофах, по-видимому нарушающих порядок природы, открывает оно прекрасную гармонию творения. Миротворцы успокаивают и тех, которые обуреваемы грехом и осаждаемы его приражениями; они их возвращают к вере и восстановляют в душе их мир.

И все же совокупностью всех добродетелей состоит наш Господь, который нас учит еще более совершенному презрению смерти из любви к Богу. Блаженны, говорит Он, преследуемые правды ради, потому что они сынами Божиими нарекутся (Мф. 5:10) или как некоторые из изъясняющих Евангелия: «Блаженны преследуемые за правду, потому что они будут совершенны». Α также: «Блаженны терпящие преследование за Меня, потому что они получат место, куда преследование до них не достигнет»^[493]. И еще: блаженны вы, когда возненавидят вас люди, когда они вас отринут и когда будут поносить ваше имя как бесчестное за Сына человеческого (Лк. 6:22). Впрочем, нужно наблюдать для сего следующие условия: не гнушаться наших преследователей, оставаться твердыми среди страданий, ни ненависти не питать к тем, кто нам причиняет оные. Утешать себя такою мыслью должны мы при сем, что испытание нас посетило все же позднее, чем мы ожидали того; должны мы быть убеждены напротив в том, что в основе всякого искушения, какое бы нас ни постигало, лежит мученичество и представляется нам случай к исповедничеству.

7. О блаженстве проливающих свою кровь за Бога

И теперь какое громадное преступление собою представляет вероотступничество! Оставляя Бога вероотступник куда отходит? Под знамена сатаны. Итак, чрез отступничество свидетельствующий об оставлении своей веры в Бога обманывает Господа или лучше сказать отказывается от своей надежды и ее объявляет суетной. Без сомнения оказывается неверующим в Бога и тот, кто не исполняет Его заповедей. Но какое огромное различие между неисполнением Божественных заповедей и отречением от Господа! Кто отрекается от Господа, тот отрекается от самого себя. Кто не исполняет воли Божией, тот еще не отказывается от власти над самим собою; оставаясь хозяином над самим собою, он порывает еще не все связи, его соединяющие с самообладанием. От Спасителя же кто отрекается, тот от жизни отрекается, потому что будучи светом, был Он жизнью (Ин. I:4)^[494]. Этих малодушных вероотступников Он не маловерами (Мф. 6:30) называет, а неверными и лицемерами; на своем знамени они пишут Его имя, а верными быть своей присяге отказываются. Зато верующему в Него Он дает имя друга и раба. Итак, кто себя самого любит по истине, тот любит и Господа и исповедует Его во спасение (Рим. 10:10), чтобы сохранить целостность своей жизни. И если бы вы решились пожертвовать вашей жизнью за ближнего из любви к нему (Рим. 5:7), то помните, что ближним нашим состоит Спаситель, потому что спасающий нас Бог с отношением к спасаемому назван Богом, который близ есть, Богом приближающимся (Втор. 6:7; Иез. 23:23). Не добровольно ли Он смерть избрал, чтобы даровать нам жизнь? Не из любви ли к нам более чем для удовлетворения правде Божией, страдал Он? Оттуда Он и братом нашим Себя именует. Тот, кто страдает из любви к Богу, страдает ради своего собственного спасения; а умирающий во имя сохранения целости своей собственной личности страдает и за себя и из любви к Богу. Действительно, будучи Сам жизнью, Он восхотел пострадать ради нас, чтобы Его страдание для нас сделалось жизнью. К чему вы обращаетесь ко Мне: Господи, Господи, и не творите заповедуемого Мною? – говорит Писание (Лк. 6:46). Народ, который любит Господа лишь губами своими, сердцем же своим далеко отстоит от Него (Ис. 29:13), есть чуждый Ему народ. Повинуется он учителю иному, добровольно себя продавши ему (Рим. 7:14).

Народ же, соблюдающий заповеди Спасителя, свят. Они свидетельствуют ο Нем каждым из своих действий; они слушаются его воли; соответственно сему они и называют Его Господом и своими делами свидетельствуют торжественно, что Тот, в Кого они веруют, есть Бог, для которого они распяли свою плоть с ее пожеланиями и страстями. Если мы живем духом, то по духу и поступать должны, говорит Апостол (Гал. 5:24, 25). Тот, кто сеет в плоть свою, от плоти пожнет тление; сеющий же в дух, от духа пожнет жизнь вечную (Гал. 6:8).

Исповедывать имя Христово ценою своей собственной крови некоторым жалким людям кажется бесчеловечным насилием над самими собой. Но об омирщении их образа мыслей надобно сожалеть; они не ведают, что в этих вратах смерти открывается путь в истинную жизнь, жизнь вечную. Ни о том они не хотят подумать, как по смерти будут награждены жившие свято, – ни ο том, какие муки будут испытывать жившие нечестиво и беспутно. Они отказываются верить не только тому, что на сей предмет написано в наших священных книгах, где все заповеди имеют соотношение с этими наказаниями и сими наградами, но они не хотят слушать наставлений на сей счет даже и своих собственных философов. Что пишет напр. Феано пифагореянка? «Жизнь сия для злых действительно была бы веселым пиром. Позволяя себе в течении жизни всякого рода злодеяния, потом они умирали бы; преступлениями обремененные, но за них не отвечая. Но душа бессмертна...» И Платон пишет в «Федоне»: «Смерть для злых была бы находкой, если бы она была разрушением всецелым. С гибелью тела они и душой от ответственности за свои злодеяния освобождались бы». Но не следует воображать с Толефом Эсхила, что «одна только дорога верная, это сойти во ад»^[495]: туда ведет нас дорог много, потому что множество преступлений нас увлекает туда, Вероятно этих-то людей вероломных и витающих во всякого рода заблуждениях комик Аристофан и отдает на публичное посмеяние, когда говорит (в «Птицах»): «Идите-ка вы, бледнолицые, которых и вся земная жизнь была лишь бледным мерцанием, – которые исчезли с лица земли, как лист с дерев осенью, на ней дел не оставив, – люди тщедушные, – фигуры восковые, – народ теней пустых, как дыхание скоропреходящие, парить кверху неспособные, как если бы птицами вы были, крыльев лишенными, – существа как бы одного лишь дня жизнь имевшие». И у Эпихарма мы читаем: «Что такое жизнь человека? Это козий мех, воздухом наполненный»^[496].

Спаситель же нам сказал: Дух бодр, плоть же немощна (Мф. 26:41). Потому что плотские помышления суть вражда против Бога, говорит Апостол, ибо закону Божию они не покоряются, да и не могут. Но живущие по плоти Богу угодными быт не могут. И раскрывая свою мысль шире, чтоб не позволил себе кто вместе с Маркионом неблагодарно хулить творение, как если б оно было дурно, Апостол прибавляет: Но если Христос в вас, то тело мертво для греха, а дух жив для праведности. И опять: Ибо если вы живете по плоти, то умрете. Думаю же, что страдания настоящей жизни ничего не стоят в сравнении с тою славою, которая откроется в нас, лишь бы только мы страдали со Христом, чтобы с Ним и прославленными быть, как Его сонаследники. Ибо мы знаем, что любящим Бога, призванным по Его изволению, все способствует ко благу. Ибо кого От предузнал, тем и предопределил быть подобными образу Сынα своего, дабы Он был первородным между многими братиями. И кого Он предопределил, тех и призвал, а кого призвал, тех и оправдал; а кого оправдал, тех и прославил (Рим. 8:7, 8, 10, 17, 18, 28–30). Видите из сего наставления, что любовь есть принцип мученичества. И если вы решаетесь быть свидетелями Христа Иисуса из-за воздаяния, положенного за добрые дела, то слушайте опять: Мы спасены надеждою. Надежда же когда видит, не есть надежда, ибо если кто видит, чего уже и надеяться? Если же мы надеемся на то, чего еще не видим, то ожидаем того с терпением (Рим. 8:24, 25). Но если мы и страдаем за правду, говорит Петр, то блаженны. Нe страшитесь бедствий, которыми они стращают (которых они хотят вас заставить бояться), ниже смущайтесь ими. Святите в своих сердцах Христа Господа и будьте всегда готовы всякому, требующему у вас отчета в вашем уповании, дать ответ с кротостью и благоговением и сохраняя чистую совесть, чтобы хулящих святую вашу жизнь во Христе стыдились злоречия, распространяемого ο вас. Если воле Божией угодно, чтобы вы страдали, то лучше пострадать за добрые дела, нежели за злые (1Пет. 3:14–17).

Если же какой-нибудь насмешник вас остановит здесь таким возражением: «Как же это может происходить, что плоть немощна, а со властями (Еф. 6:12) и с духами (направлениями мысли), господствующими в жизни, борется», то пусть он узнает, что мы боремся с началами (принципами) тьмы и со смертью, сильные помощью и щедрым обнадежением Вседержителя (Отца) и Господа. Возвысьте голос ваш, говорит пророк, и на первый же ват призыв Господь ответит: вот Я (Ис. 63:9). Таков непреоборимый Помощник, прикрывающий нас своим щитом. Когда Господь испытывает вас огнем печали, говорит Петр, то не дивитесь как если бы особенное что в этом случае с вамп происходило, но радуйтесь, что участвуете в Христовых страданиях, дабы исполниться вам радостью и при обнаружении славы Его. Блаженны вы, если вас злословят за имя Христово, потому что Дух славы, Дух Божий покоится на вас (1Пет. 6:12–14), как написано: Ради Тебя нас ежедневно смерти предают, считают нас за овец, назначенных на заклание. Но среди всех этих бедствий мы остаемся победителями силою Того, Кто возлюбил нас (Рим. 8:36, 37).

Секрет, который ты желаешь вырвать из моей груди,

Его ты не узнаешь, ни даже если б жег ты меня;

Ни даже если б с головы до ног меня распиливал острою пилою;

Ни даже если б ты обременил меня тысячью цепей^[497].

Так заявляла на трагической сцене свое непоколебимое мужество жена. Антигона, презирая приговор Креона, также отвечает ему смело:

Но ведь не царь богов мне это приказание продиктовал^[498].

Мы же говорим: Это Бог нам повелевает; должно повиноваться Ему. Нужно веровать сердцем, чтоб достигнуть праведности, и исповедывать устами, чтобы получить спасение (Рим. 10:10, 11). Вот почему и говорит Писание: Верующий в Него не будет постыжден (1Тим. 1:7,8). С правом потому и Симонид пишет:

Сага говорит, что Добродетель живет высоко, на трудно доступных скалах.

Одна безраздельно здесь господствуя над душами.

Не от всякого глаза смертного она может быть видима,

Потому что только тот, кто проливал в жизни пот,

В стремлении объемлющем всю душу,

Только тот, развивая полноту духовного мужества, достигает высоты.

Открываю Пиндара и вот у него читаю:

Путем лишь трудов и работ, осиливаемых по́том,

Юность обретать может прочную славу;

Высокие дела ее тогда начинают наконец светом блистать

И озарять небеса.

Эсхил ту же мысль выразил так:

Себя обрекший на труды

Наконец увидит свою виноградную лозу от богов выращенною,

а свой труд увенчанным славой.

По мнению Гераклита «чем выше предприятие,тем славнее награда».

Покажите мне напротив раба, который не дрожал бы пред смертью?

И действительно Бог дал нам не духа рабства, чтобы опять жить в страхе^[499], пишет Апостол к Тимофею, но дух силы, любви и мудрости. Итак, мужайся в исповедании Господа нашего и не стыдись меня, который нахожусь в цепях за Него (2Тим. 1:7,8). Но таким свидетелем за имя Христово будет, по суждению Апостола, постоянно привязанный к добру, отвращающийся зла и любовь имеющий непритворную (Рим. 12:9), ибо любящий другого закон исполнил (Рим. 13:8). Но если Бог, которого мы исповедуем, есть Бог упования нашего, чем действительно Он и есть, то мы открыто должны признаваться в этом, осуществляя и оправдывая надежду сию всеми силами. Сие-то и есть дело важнейшее, по суждению Апостола, чтобы вы полны были блюсти, исполнены всякого (необходимого) познания (мудрости) (Рим. 15:13, 14).

Индийские мудрецы говорили Александру Македонскому: «Наши тела ты можешь переносить с одного места на другое; души же наши, их ты не можешь вынудить делать то, чего мы не хотим. Огонь, который наводит на других такой ужас и кажется столь мучительным, мы презираем»^[500]. Отсюда Гераклит «славу предпочитает всем благам мира; толпе же, – как сам в этом признается, – он предоставляет лишь это глупое удовольствие наедаться до отвалу на манер животных».

Почти все свои труды мы предпринимаем для тела.

Чтоб защитить его от вредных влияний времен года, мы строим домы.

Для тела мы выкапываем серёбро из недр земных.

Для него мы засеваем поля. Из-за него наконец тысячи забот,

которым мы даем разные названия.

Безрассудная толпа тратит свои силы, надсажается в излишних этих трудах. Нам же Апостол говорит: сие да знаем, что ветхий наш человек распят, чтобы упразднено было тело греховное и чтобы впредь нам уже не быть рабами греха (Рим. 6:6). Показывая же нам, в какой степени презрительно относится простой народ к вере и какие жестокие оскорбления он причиняет ей вследствие своего презрительного отношения к ней, Апостол прибавляет с полной откровенностью: Мне кажется, что Бог с нами и другими Апостолами обходится как с последними из людей, как бы с жертвами, приговоренными к смерти· потому что мы посмешищем стали для мира, для Ангелов и для людей. Даже доныне мы терпим голод и жажду, мы наги и терпим побои, не имеем постоянного жилища. Мы работаем до изнеможения своими руками: нас проклинают, а мы благословляем; нас преследуют, а мы терпим, нас злословят, α мы отвечаем молитвою ми сделались как бы сором мира (1Кор 4:9, 11–13). Нечто подобное Платон пишет в своем творении «О государстве»: «Терзайте праведника, мучьте, выкалывайте ему глаза: он всегда останется блаженным»^[501]. Конец предносится истинному мудрецу (гностику) не в этой земной жизни; он переносит свое дело в высшую область; всем своим существом он обращен к вечному блаженству и взывает к царственной дружбе Божией. Какому бы бесчестию ни подвергли его, какой бы полнотой позора ни покрыли его; ссылке ли его самого подвергнут; именье ли его конфискуют; на смерть ли его осудят: никогда никто его не в состоянии лишить свободы, ни главнейшего его блага, любви, которою он соединен с Богом. Любовь, она все переносит, все терпит (1Кор. 13:7), ибо она убеждена, что Божественное провидение управляет всеми вещами премудро. Будьте подражателями мне: умоляю вас, пишет Апостол (1Кор. 4:16).

На первую ступень, нас возвышающую над плотским человеком, возводит нас заповедь, соединенная с устрашением: страх удерживает нас от всякого рода неправд. Второй ступенью состоит надежда, нас устремляющая к верховному благу. К совершенству же, как и естественно, приводит любовь, оканчивающая дело нашего воспитания на путях познания. Эллины, приписывая все происходящее слепому предопределению, – я не понимаю уже, как это у них выходило, – утверждали, что они следуют ему вопреки собственной своей воле. По крайней мере так говорят Еврипид. Слушайте.

Женщина! Вслушайся хорошенько в то, что я говорю.

Нет ни одного существа здесь на земле, которое бы не страдало.

Хоронить детей, рождать других, а после того вскоре самой умереть

Такова печальная участь человечества^[502].

И затем поэт прибавляет:

Беды, на нас налагаемые природой, нужно переносить

с покорностью судьбе и мужественно.

Что необходимо, то смертным, значит, и перенесено быть может.

Стремящиеся же к совершенству стремятся к цели разумной, указываемой им познанием. Сущность этой цели определяется такой святой триадой: верой, надеждой и любовью; но любовь из них больше (1Кор. 13:13).

Поистине хотя все мне позволено, говорит Апостол, но не все полезно; все мне позволено, нo не все назидательно. И еще: Никто да не ищет своего только, но пользы и другого (1Кор. 10:23, 24), чтобы можно было в одно и тоже время и творить и учить, – созидать, но и устроять созидаемое. Потому что хотя Господня земля и все, что наполняет ее, – и пункт этот не подлежит никакому сомнению и оспорению; – и все же не следует соблазнять совесть слабую. Совесть же разумею не свою, а другую, ибо для чего же моей свободе быть судимой чужой совестью (Свобода же сия мне позволяет употреблять в пищу все). Итак, если я с благодарением принимаю пищу, то для чего порицать меня за то, за что я благодарю? Итак, едите ли, пьете ли, или иное что делаете, все делайте во славу Божию (1Кор. 10:26, 29–31). Несмотря на то, что мы находимся во плоти, не по плоти воинствуем, ибо оружия воинствования нашего не плотские, но Богом сильные, способные разрушать вражеские твердыни и ниспровергать человеческие измышления и всякое превозношение, восстающее против познания Господа (2Кор. 10:3–5). Снабженный этими оружиями истинный мудрец (гностик) восклицает: «О Господи, даруй мне случай к борьбе и прими мое исповедание. Пусть приходит этот враг опасный и страшный: силен я любовию к Тебе и презираю его нападения».

Изо всех человеческих дел только одна добродетель

Не может удовлетвориться наградой внешней:

Она себе самой благороднейшая награда.

Итак, облекитесь, как избранные Божии, святые и возлюбленные, в благоутробие милосердия, в благость, смиренномудрие, кротость, долготерпение; более же всего имейте любовь, которая есть совокупность совершенств. И да владычествует в сердцах ваших мир Христа, к которому вы и призваны, чтобы составлять одно тело и будьте благодарны (Кол. 3:12, 14, 15), состоя хотя и во плоти еще, но наблюдая, подобно древним праведникам, душевный мир и бесстрастие.

8. Церковь как мужчинам так и женщинам, а также рабам и детям, одинаково дает права мученичества, а равным образом и обязанности его на них возлагает

Не только Эзопляне^[503], Македоняне и Спартанцы умели держать себя мужественно под пытками, – ο каком их отношении к оным свидетельствует Эратосфен в своей книге «Добро и Зло», – но и Зенон элеатянин. Вынуждаемый под пытками объявить некую тайну он выдерживал истязания мужественно и тайны не открыл. При сем он даже большее нечто сделал. Почувствовав приближение смерти он откусил себе язык и выплюнул его в лице тирану, по одним Нэарху, по другим же Дэмюлу. Подобным же образом поступил Феодот пифагореянин и Павел, ученик Лакюда, как свидетельствуют ο сем Тимофей пергамлянин в своей книге «О храбрости философов» и Ахаик в своей «Ифике». К сим может быть присоединен еще римлянин Постумий^[504]. Взятый в плен Певкетиянами он подвергнут был пыткам. И среди их он хранил доверенную ему тайну. Он к самому огню оставался даже как будто нечувствительным: нисколько не изменившись в лице, он опустил в огонь свою руку, как бы над чашей какой медной ее протянув. Умалчивать ли мне ο геройском восклицании Анаксарха под железными толчейными пестами тирана?^[505] «Толки, толки, – возглашал он, – мешок Анаксархов; самого же Анаксарха тебе не истолочь». Так надежда на блаженство и любовь к Богу не только не издают жалоб и ропота на превратности жизни, но среди их они поддерживают в себе и полную свободу духа. Они могут попадать в среду свирепейших зверей, могут быть пожираемы огнем, быть истязаемы смертоносными орудиями палачей: будучи соединены с Богом узами неразрывной любви, они воспаряют в небесные обители, поработить себя не позволив и оставив людям лишь бренные сии телесные останки, эту единственную вещь, над которой как будто они еще имеют некоторую власть.

Варварский народ^[506], не чуждый мудрости^[507], говорят, ежегодно выбирал легата к полубогу Замолксу, некогда бывшему учеником и другом Пифагора^[508]. Сей легат выбирался из мужей достойнейших и был приносим Замолксу в жертву; другие же из домогавшихся этой чести, но не удостоенных ее, сокрушались, что лишаемы возможности достичь таким путем блаженства.

Итак, тело церкви составляется из смелых мужей и честных женщин^[509], чрез всю жизнь свою, на всех путях ее, думавших лишь ο смерти, имеющей оживить их для новой жизни во Христе. Потому что кто упорядочивает свою жизнь согласно с нашими нравами, тот уже чрез это самое, без помощи ученья и наук, погружается в истинную мудрость. будет ли он варвар, или Эллин, раб, старец, мальчик или жена (Гал. 3:28; Рим. 10:12; 1Кор. 12:13). Мудрость (добродетель) есть достояние общее всех людей: для сего стоит лишь усвоить ее. У нас признается за несомненное, что в каждом человеке природа одна и та же и что к добродетели все одинаково способны. Что касается свойств человеческих, то не иную природу имеет женщина сравнительно с мужчиной: следовательно и к добродетели одинаково способны как мужчина, так и женщина. Если же наоборот к умеренности, справедливости и другим, вытекающим отсюда добродетелям, способен только мужчина, то женщина по необходимости способна значит только на несправедливости и склонна лишь к разнузданности. Но это уже что-то и нелепое представляет собою. К наблюдению умеренности, справедливости и вообще всем добродетелям способны одинаково как мужчины так и женщины, как человек свободный так и раб; если одинаково обща им человеческая природа, то очевидно обща им значит и способность быть людьми добродетельными. Мы не то хотим этим сказать, что женщине, хотя она и женщина, свойственна природа мужская: свойственны обоим полам и некоторые различия, по силе которых одна есть женщина, а другой мужчина. Так напр. беременной быть и рождать свойственно женщине; и это – ее принадлежность именно как женщины, а не как человека. Если бы между мужчиной и женщиной не существовало никакого различия, то и поступали бы они совершенно одинаково и состояния они испытывали бы совершенно одни и те же. Тождественна будучи с мужчиной по душе, женщина может и возвышаться до одинаковой с мужчиною добродетели, по органическому же ее устройству ее назначение зачинать, рождать и смотреть за внутренним состоянием дома. Ибо я хочу, говорит Апостол, чтобы вы знали, что всякому мужу глава Христос, жене же глава муж. Не муж от жены был создан, α жена от мужа. Однако же ни муж без жены, ни жена без мужа в Господе (1Кор. 11:3, 8, 11). Как к мужчине обращаясь говорим мы: «Будь воздержен, господствуй над своими пожеланиями»: подобно этому и женщине мы объявляем: «Будь умеренна, побеждай склонность к удовольствиям». Что советуется нам Апостольской заповедью? Поступайте по духу, и вы не будете исполнять вожделений плоти, ибо плоть желает противного духу, а дух противного плоти; они друг другу противятся. Апостол все же не так противополагает их, как зло противоположно добру, нет; он противопоставляет их друг другу, как противостоят один другому два соперника, не без пользы борющиеся друг с другом. Посему он прибавляет. Не делайте того, чего желаете. Дела плоти известны: любодеяние, другие грязные пороки, распущенность, идолослужение, чародейство, вражда, ссоры, зависть, гнев, распри, разногласия, ереси, ненависть, пьянство, бесчинство и тому подобное. Предваряю вас, как и прежде предварял, что поступающие так царствия Божия не наследуют. Плоды же духа суть: любовь, радость, мир, долготерпение, милосердие, воздержание, благость, вера, кротость (Гал. 5:16, 17, 19–22). Плотью Апостол без сомнения грешников назвал, точно так же как словом дух он означал праведников.

В дополнение к сему нам следует вооружиться мужеством, чтобы упрочить в себе покорность и терпение, так чтобы нам в состоянии быть обуздывать свой гнев душевной твердостью: ударившему по щеке подставляя другую и отнимающему гиматион не препятствуя взять и хитон (Лк. 6:29).

Мы не упражняем женщин в воинском искусстве и не поставляем себе целью сделать из них каких-то Амазонок: мы желаем, чтобы и мужчины были помиролюбивее; и вот нам говорят на это, что у Сарматов женщины ходят на войну наравне с мужчинами, что Сакидянки являются на боевых полях и в притворном бегстве взад себя наравне с мужьями пускают стрелы (Герод. IV, 117). И то мне известно, что женщины из Иберии (Испании) разделяют с мужьями все работы и труды, не оставаясь праздными даже во время беременности и тотчас по рождении. Бывает часто, что в рабочую пору женщина у них и родит на поле, поднимет ребенка и несет домой. – Наравне с мужьями они смотрят за домом, вместе с ними охотятся, вместе пасут стада. Несмотря на то, что была беременна,

Критянка быстро погналась за оленем.

Да. Истинная мудрость составляет задачу не менее женщин чем и мужчин, хотя мужчина и может превосходить во всем женщин и первенствовать над ними, если только не расслабевает он от изнеженности. Добропорядочность и добродетель необходимы и всему человеческому роду, если только правда, что он стремится к совершенству. Посему нельзя сказать, что Еврипид очень рассудительно пишет, когда говорит, будто бы «все вообще женщины злее мужчин; если бы и наихудший из мужчин женился даже на самой Добродетели, то и тогда жена его все же была бы злее мужа». И в другом месте: «Всякая женщина, если хочет она слыть разумной, должна быть рабой мужа; та же, которая берет верх над мужем, непременно унижает его и своим безумием».

Ничего нет лучше и желаннее

Согласия между собой супругов, соединенных под общей кровлей

одними и теми же чувствами (Одис. VI, 182–4).

И однако же главой состоит тот, кому принадлежит первенство начальства и власти. Если же Господь глава мужа, а глава жены муж, то муж есть господин над женой, потому что он состоит образом и славой Божией (1Кор. 3:3, 7). Вот почему Апостол и пишет в посл. к Ефесеям: Повинуйтесь друг другу в страхе Божием. Жены, повинуйтесь своим мужьям как Господу, потому что муж есть глава жены, как и Христос глава церкви и Он же Спаситель тела. Ηо как церковь повинуется Христу, так и жены должны повиноваться своим мужьям во всем. Мужья, любите своих жен. Как Христос возлюбил церковь, так и мужья должны любить своих жен как свои тела; любящий свою жену себя самого любит, ибо никто никогда не имел ненависти к своей плоти (Εф. 5:21–25, 28, 29). И в посл. к Колоссянам Апостол пишет то же. Жены, говорит он, повинуйтесь своим мужьям, как прилично в Господе. Мужья, любите своих жен и не будьте к ним суровы. Дети, будьте послушны своим родителям во всем, ибо сие благоугодно Господу. Отцы, не раздражайте своих детей, опасаясь чтоб они не впали в уныние. Рабы, во всем повинуйтесь господам вашим по плоти, не в глазах только служа им, как человекоугодники, но в простоте сердца, Бога боясь. Все, что делаете, от души делайте как для Господа, а не для людей, зная что вы в воздаяние от Господа получите наследие, ибо вы служите Господу, а кто неправо поступит, тот получит по своей неправде: у Него нет лицеприятия. Господа, оказывайте своим рабам должное и справедливое, зная что и вы имеете Господа ни небесах (Кол. 3:18–25; 4:1), где нет ни эллина, ни иудея, ни обрезания, ни необрезания, ни варвара, ни скифа, ни раба, ни свободного, но все и во всем Христос (Кол. 3:11). Церковь земная есть образ церкви небесной (Евр. 9:23). Вот почему мы и молимся, чтобы воля Божия исполнялась на земле так же, как она исполняется и на небе (Мф. 6:10: Лк. 11:2): чтобы исполнялась сия воля чрез облечение наше в благоутробие милосердия Божественного, в благость, смиренномудрие, кротость, долготерпение, снисхождение друг другу и прощение взаимное, если кто имеет на кого жалобу: как Христос простил вас, так и вы прощайте. Более же всего облекайтесь в любовь, которая есть совокупность совершенства. И да владычествует в сердцах ваших мир Божий, к которому вы и npuзваны во одном теле и будьте дружелюбны (Кол. 3:12–15).

Не излишне почаще повторять этот священный текст в опровержение Маркиона, лишь бы только привести его к раскаянию и к убеждению, что всякий правоверный должен быть благодарен Богу Создателю за то, что Он призвал нас и чрез посредство воплощенного Слова (Логоса) дал нам Евангелие.

Из сего же ясным становится для нас, что верой обусловливается и единение; а еще яснейшим то отсюда становится, кто́ совершен. Как бы ни было это кому неприятно: как бы ни упорно кто сему противился: все-таки и женщина и раб, – какими бы муками ни грозили одной муж, другому господин, – будут следовать на деле нами проповедуемой истинной мудрости. Да и человека свободного, – от имени тирана пусть угрожают ему смертью, пусть зовут его к суду, влекут на крайние муки, пусть стращают его конфискацией имущества, лишением всех прав, какие бы средства ни применяли для того, – никогда никому не удастся отвлечь его от поклонения Богу истинному. Никогда никому не удастся жену заставить жить с нравственно-презренным мужем; никогда ни сын, если он имеет такого отца, ни раб, если он имеет жестокого господина, не могут быть отклонены от мужественного и благородного следования добродетели. Прекрасно и славно для человека умереть за добродетель, за свободу, за целость своей личности: почему же то же самое действие не может быть прекрасным и славным и для женщины? Это не одних мужчин ведь некая привилегия: это право всех людей добропорядочных. Всякий старец, всякий молодой человек, всякая женщина, всякий раб, всякий желающий слушаться заповедей имеет право жить согласно со своей верой, а если нужно будет, то и умереть за веру, – ах, ошибся, – и оживотворить себя смертью. Сколько сыновей нам известно, сколько женщин, сколько рабов, лучшими и совершеннейшими ставших вопреки воле отцов и матерей, вопреки воле супругов, в противность воле господ! Итак, вы все, решившиеся жить благочестиво! Ваше усердие к тому пусть не погасает и не ослабевает при виде препятствий. Напротив среди их еще усугубьте оное и боритесь за свое усовершенствование мужественно, страшась, как бы под какими-нибудь предлогами не отказаться вам от своих намерений, наилучших однако же и (рано или поздно) неизбежных. Можно ли хотя одну минуту в том сомневаться, что́ лучше: почитателем ли всемогущего Бога быть или в мраке с демонами вращаться?

При делах, нами творимых в угоду другим, всегда обращается внимание на благо тех, в угоду которых мы творим их. И какому же другому принципу мы следуем при сем, как не тому, чтобы сделаться им приятными? При делах же, кои скорее мы для себя делаем, нежели в интересе чужом, мы к тому прилагаем старание, себе остающееся всегда верным, одобрены будут наши действия другими или нет. Если некоторые из благ, обладание которыми само по себе маловажно, оказываются однако же стоящими того, чтобы – несмотря на все препятствия и затруднения со стороны других людей – добиваться приобретения их, то не тем ли необходимее, – не смущаясь тем, нравится это другим или нет и что они говорят ο нас, – бороться за добродетель и не другим чем-либо руководиться при сем, как исключительно красотой ее и праведностью? Прекрасны посему эти слова Эпикура, им обращенные к Менойкию, в письме к нему: «Юноша пусть без замедления прилежит к добродетели. Но и старец пусть не уклоняется от нее. Оздоравливать душу никогда ни слишком рано, ни слишком поздно. Говорить, что пора быть добродетельным для меня еще не пришла или же что она прошла, это значило бы сказать почти тоже, что время для моего счастья еще не наступило или что оно уже прошло. Добродетель столь же необходима для юности как и для старости: для этой чтобы состарившись могла она юнеть чрез обновление себя добродетелями или иначе чрез благодарное воспоминание ο ранних делах; юности же, чтоб она в одно и тоже время и юна была и стара спокойствием и обеспечением себе будущности»^[510].

9. Изречения Христа Спасителя ο благах мученичества и объяснение тех изречений

Соберем во едино, там и здесь по Писанию рассеянные, ясные изречения Христа Спасителя ο благотворности мученичества. Он сказал: Говорю же вам: Всякого, кто исповедает Меня пред человеками, и Сын человеческий исповедает пред Ангелами Божиими. Α κтο отвергнется Меня пред человеками, тот отвержен будет пред Ангелами (Лк. 12:8). Ибо кто постыдится Меня или Моих слов в роде сем прелюбодейном и грешном, того постыдится и Сын человеческий, когда приидет во славе Отца Своего со ангелами своими (Мк. 8:38). Итак, всякого, кто исnoведает, Меня пред людьми, исповедаю и Я пред Отцем Моим небесным (Мф. 10:32). Когда же приведут вас с синагоги, к начальствам и властям, не заботьтесь, как отвечать или что сказать: ибо Святый Дух научит вас в тот час, что должно сказать (Лк. 12:11,12).

Гераклеон, значительнейший из учеников Валентина, объясняя это место, говорит буквально следующее: «Исповедывать Господа можно двояким образом: верою вместе с образом жизни, а потом еще словами. Свидетельство ο Господе словом есть то самое, которое дается пред сильными земли». «Многие, – продолжает он, – думают, что это исповедание Господа пред властями и есть единственное свидетельство ο Нем. Они грубо ошибаются в этом. И лицемеры могут исповедывать Господа таким образом. Но нельзя доказать, что с сими изречениями должен быть соединяем именно этот строгий смысл. Не все избранные исповедали Господа словом и не все умерли за Его имя. Таковы Матфей, Филипп, Фома, Левий (Мк. 11:14; Лк. 5:27) и многие другие. Свидетельство ο Господе публичное и торжественное далеко не составляет обязанности всех; оно есть особенная милость Божия и зависит от обстоятельств. Свидетельство же о Христе делами и образом действий, соответствующим вере, оно, – говорит Гераклеон, – составляет общую обязанность всех. К этому исповеданию, обязательному для всех, присоединяется частное, даваемое пред лицом властей, если это бывает нужно и если этого требует разум. Стоит ли правоверному много заботиться об исповедании Господа словом, когда он уже соединен с Ним искренностью любви? Обратите на то внимание, с какой высокой мудростью Господь говорил об обязанности исповедывать Его. Об исповедающих Его Он сказал Кто исповедует Меня (ἐν ἐμοὶ), а о вероотступниках: Кто отречется от Меня (ἐμὲ). Эти последние, хотя бы они и свидетельствовали ο Нем устно, уже потому отступают от Него, что не соединяется с сим свидетельства делами. Исповедуют имя Христово лишь те, которые жизнию ο Нем свидетельствуют и делами. Он хвалит их, так как в лице их сам Он ο Себе свидетельствует, потому что Он живет в них, а они в Нем. Вот почему Он от Себя самого отречься никогда не может (2Тим. 2:13). Отрекаются же от Него не живущие в Нем. Обращайте тщательное внимание на Его слова. Он не сказал: „Кто отрекается Меня‟ (ἐν ἐμοὶ), а кто отрекается от Меня (ἐμὲ), пοтому что всякий, кто в Нем, не отречется от Него, что же касается этих слов перед людьми, то под людьми нужно разуметь и тех, кои ищут спасения, а равным образом и язычников, нас преследующих. Свидетельствовать образом жизни следует пред теми; свидетельствовать поведением и словом пред этими. Вот почему они никогда не могут отречься от Господа. Отрекаются же от Господа не живущие в Нем».

Таковы рассуждения Гераклеона. И кое в чем он как будто и согласен с нами. Но он позабыл одну сторону вопроса. Он не думает об очень возможном случае, что никогда не исповедывавший Христа перед людьми делами и жизнию вдруг может дать ο Нем словесное исповедание перед судьями, не изменяя себе среди пыток даже до последнего часа и свидетельствуя тем, что верит во Христа от глубины сердца. Это великодушное настроение, которого не могла изменить даже и смерть, в состоянии изгладить в мученике все пороки, какие порождаются в нас пожеланиями, т.е. стало быть и с началами их. Это мученичество есть так сказать покаяние, свидетельствуемое в конце всей жизни действием; оно вместе с тем есть и блестящее ο Христе свидетельство, исходящее из уст исповедника.

Если же Дух Отца в нас свидетельствует, то каким же это образом мы можем быть при сем лицемерами, которые, по мнению Гераклеона, только на словах исповедуют Господа? Но некоторым, если это нужно, Дух сей дан будет; это обещано им; дан будет Он для оправдания веры их словами, чтобы их мученичество и их свидетельство могли быть полезными для общества. Члены церкви все мужественны. И те из язычников, которые с пламенным усердием ищут пути спасительного, (смотря на них) удивляются и увлекаемы бывают их верою: другие же все поражаемы бывают удивлением и изумлением.

Исповедание Господа следовательно есть безусловная обязанность всех, так как оно зависит безусловно от нас самих. Являться же апологетами религии и защищать ее словами, это не составляет безусловной обязанности всех, потому что это не зависит от нашей власти.

Претерпевший же до конца спасется (Мф. 24:13). Найдется ли хотя один здравомысленный человек, который рабствованью демону не предпочитал бы царственное достоинство в Боге? Без сомнения есть люди, которые, по Апостолу, говорят что знают Бога, а делами отрекаются, будучи гнусны и непокорны и неспособны ни к какому доброму делу (Тит. 1:16). Они, ограничивающиеся лишь таким исповеданием Бога (т.е. только знанием Его), по крайней мере при конце своей жизни могут свидетельствовать ο Господе хотя одним добрым делом, это мученичеством за Него. Оно есть тоже крещение, смывающее все грехи. В «Пастыре» мы читаем: «Вы ускользнете от нападений этого дикого зверя, если ваше сердце останется чистым и свободным от всяких пятен»^[511]. Но и сам Господь говорит: Сатана просил, чтобы сеять вас как пшеницу, но Я молился (Лк. 22:31, 32). Господь один пил чашу (Мф. 20:22) в очищение как тех, которые злоумышляли против Него, так и тех, которые еще не знали Его, а Апостолы, уже только по Его примеру, в качестве истинных гностиков и людей совершенных, страдали за основанные ими церкви. Отсюда следует, что гностики, если хотят быть верными подражателями Апостолам, должны хранить себя чистыми от всякого греха и любить ближнего из любви к Богу, чтобы при наступлении опасности со славою перенесть испытания, их удручающие и чтобы выпить за свою церковь чашу Господню.

Итак, открывается, что все исповедующие имя Христово делами своей жизни, равно как исповедующие оное пред судьями, будет ли то по побуждениям надежды на воздаяние, или же уступая страху наказаний, достойнее тех, кои исповедуют спасение только устами. Если же какой христианин возвысится и до любви, то сей подлинно блажен и мученик по истине и совершенный: он дает и пред Богом Отцом чрез посредство Господа доказательство совершенного исполнения заповедей. Он доказывает, что состоит братом нашего Господа, страстно Его любящим, себя предавшим исключительно Богу. С любовию и благодарностью он возвращает сокровища, к хранению которых был приставлен; возвращает Он Богу человека, от него назад требуемого.

10. Напрашиваться самим на судебное нас за веру преследование не следует

Когда же вас будут преследовать в одном городе, сказал Господь, бегите в другой (Мф. 10:28). Не то это значит, что Господь советует спасаться бегством от преследования за веру, как если бы быть преследуемыми за сие собою представляло несчастие. Ни смерти избегать не было у Него в намерении посоветовать здесь, как если бы страх смерти одобрял Он. Что же хотел Он сказать данными словами? Α тο, чтобы мы не делались ни для кого ни причиной зла, ни соучастниками в нем; ни себе самим не причиняли бы зла, ни преследователям нашим, ни убийцам. И способ Он показывает нам, как должны мы избегать преследования нас. Безрассудным делом было бы ослушание, но и напрашиваться на опасность тоже безрассудно. Если грешит против Бога тот, кто предает смерти человека Божия (1Тим. 6:11; 2Тим. 3:17), то становится соучастником в убийстве и тот, кто добровольно предает себя судьям^[512].

A именно таким содействователем преследованию^[513] и становится тот, кто вместо того, чтобы уклоняться от преследователей дерзко выставляется пред ними и бежит навстречу им. Это значит, что он, сколько от него зависит, способствует озлоблению преследователя. Если же к этому да еще и нарочно возбуждает его гнев против себя, то он уже всецело виновен; это равнозначительно с натравливанием на себя свирепого животного, а равным образом если б давал кто повод кому-либо к задору против себя или к оштрафованию себя или к судебному процессу против себя или вообще к неприязненным и враждебным отношениям против себя: тот сам становится причиной всего этого. Именно с этой целью (утишения вражды против нас) нам и заповедано никаких вещей сего мира не удерживать у себя силою, если кто их будет отнимать у нас, но отнимающему верхнюю одежду не препятствовать взять и рубашку (Лк. 6:29). Господь хочет, чтобы мы оставались свободны от всякой чрезмерной к чему-либо привязанности; Он опасается, как бы усилиями удержать за собой какое-либо из земных благ не восстановить нам против себя тех, кои у нас оспаривают его и чтобы своим сопротивлением не навлечь нам хулы на имя Бога христианского.

11. Ответ на возражение: «При промысле ο вас почему же Бог попускает вам страдать»?

Говорят: «Если Бог печется ο вас^[514], то почему же преследования против вас ведутся; почему вас смерти предают»? «Ужели это Он на вас попускает такие бедствия», – восклицают наши противники.

Мы не думаем, чтобы по воле Божией нас постигали такие бедствия. Но нам при сем на память Его предречение приходит, что во времена последующие с нами все это случится, т.е. что все эти напасти нас постигнут, что за имя Его будем мы на смерть осуждаемы и ко кресту пригвождаемы^[515]. На преследование нас следовательно воли Его не было; но бедствия, имеющие нас постигнуть, Он для того заранее предвозвестил нам, чтобы заблаговременным нас предъизвещением предстоящих нам испытаний приучить нас к терпению и безропотной покорности, за что Он обещал нам наследие. Не мы одни умираем; подвергаются вместе с нами казни и многие другие.

«Но эти другие, – продолжают наши противники, – суть злодеи; их казнят во имя закона и справедливости».

Но чрез это наши противники невольно сами против себя свидетельствуют; значит, мы невинны и нас лишь из-за соблюдения формальной верности закону приносят ему в жертву. Но несправедливостями судебной власти не ниспровергается провидение Божественное. Судебной власти следует господствовать над своими приговорами, а не рабски оные произносить. Не на бездушные же струны музыкальных инструментов судьи должны походить, которые при нажиме на них повинуются причине инородной и получают ими производимые впечатления от силы чуждой. Вот почему от наших судей в свою очередь и от самих будет потребован отчет в их судебных приговорах. Они дадут отчет в применении, какое сделали из своей свободы, мы же в стойкости, которую противопоставили их угрозам. Мы невинны, а судебная власть нас преследует, как если б мы были нарушителями законов и какими-то тяжкими преступниками, хотя она дел наших не знает, да и осведомляться ο них не желает^[516]. Даже ужаснейшее нечто она себе позволяет против нас. Она руководится по отношению к нам лишь пустым предубеждением против нас, за что сама будет суду Божию подлежать. Нас преследуют не за преступления, а лишь по неосновательному ο нас мнению, будто мы люди вредные в мире, – единственно за то что мы христиане и притом не свою только жизнь устрояющие по христианским началам, но увлекающие и других к следованию тем же принципам.

«Но почему же к вам помощь не приходит в жару гонений на вас», – восклицают наши противники. Отвечаем им. Мы ничего не теряем от того; по крайней мере мы сказать это можем ο себе лично. От всех сих бедствий чрез смерть освободиться имея, мы воспарить имеем к нашему Господу и этот переход в мир иной для нас не более значит, чем переход из одного возраста жизни в другой. Не мудруя много, мы еще благодарим тех, кои нам случай доставляют отойти из сего мира быстро, и лишь об одном при сем хлопочем, чтобы наше мученичество поддерживалось любовию к Богу. Без этих душевных расположений наших большинство смотрело бы на нас как на извергов. И это большинство, если узнает истину, и само, купно люди все, обратится на тот же путь (Деян. 9:2; 19:9, 23; 24:22: 18:25, 26; 22:4), и избранных с поры той не будет более. Да, вера наша поистине имеет стать светом для мира (Мф. 5:14) и ею изобличено будет неверие его. «Ни Анит не причинит мне зла, ни Мелит; они не в состоянии этого сделать. ибо я не верю, чтобы во власти было человека злого повредить человеку доброму»^[517]. Поэтому каждый из нас может смело восклицать: Господь за меня, не устрашусь; что может сделать человек мне (Пс. 66:6). Души праведных в руке Божией и мучение не коснется их (Прем. 3:1).

12. Опровержение мнения Василида, будто мученичество есть род наказания за предшествовавшие оному случаи нарушения верности

Василид в 23-й гл. своих «Толкований» касательно тех, кои за веру приговором судебной власти бывают осуждаемы на мученическую смерть, утверждает следующее: «Относительно тех, кои подвергаются так называемым преследованиям, мое мнение такое: Все они несомненно виновны в грехах неведения и даруется им сие счастие (мученичества) благостию Провидения, приводящего их к тому. Оно это попускает приводить их на суд по причинам весьма разнообразным. Оно это устрояет, что они подвергаемы бывают пыткам не как простые преступники, осуждаемые на смерть по уликам неоспоримым и за пороки не какие-либо бесславные в роде прелюбодеяния или убийства, а обвиняют их за то лишь, что они христиане; и этим бывают муки их смягчаемы, так что представляется, как будто они и не страдают. Α если бы подвергнут был пыткам и кто-нибудь из таких правоверных, за коим не имеется никакого греха неведения, что однако же редкость, то и испытываемые им страдания никто не имеет права приписывать злобе и заблуждению властей, а должен думать об его страданиях, что это страдания безгрешного ребенка». Потом немного ниже Василид прибавляет: «Подобно тому как ребенок, еще не успевший совершить никакого греха или по крайней мере самопроизвольно его не учинивший, может быть постигнут страданиями уже за то одно, что носит в себе зародыш греха (душу, еще до ниспослания в сие тело согрешившую) и в ниспослании их на него должен видеть благодеяние себе, его знакомящее со многими трудностями жизни: подобно этому и приражение страданий к человеку, ни в чем не погрешившему или же ни в тем, – по крайней мере самопроизвольно, – не нарушившему своего долга, будет истекать из того же принципа, и те страдания его будут иметь характер страданий ребенка. Он уже носит в себе склонность ко греху; и если еще не погрешил, то единственно потому, что случая к тому еще не представилось, так что он значит не имеет права себя считать совершенно невинным. Всякий, расположенный к нарушению верности своему долгу или слову, есть уже преступник, хотя бы он и держался еще слова или исполнял свой долг (Мф. 5:33); всякий, намеревающийся совершить убийство, есть уже убийца, хотя бы убийства он и не совершил еще. То же самое следует сказать и ο праведнике, еще не согрешившем: праведность его мнимая. С той самой минуты, как увидел я его страдающим, я уже объявляю его преступником, хотя бы он и не совершил еще никакого проступка: он уже носил в себе желание согрешить. И по истине скорее все, что вам угодно, я скажу, только не это, что Провидение жестокосердо». – Далее и еще ниже Василид и ο Господе выражается так, что очевидно его мнение ο Нем, как ο простом человеке. «Если бы, – говорит он, оставляя все предшествующие рассуждения, – кто-либо попытался мне доказать противное, ссылаясь на некоторые личности: такой-то де страдал, следовательно он согрешил? Я отвечу тому с его же позволения: он не грешил, а страдал подобно тому, как ребенок страждет, а если бы противник мой все еще продолжал на своем настаивать, то я прибавил бы: Назовите мне какого вам угодно человека, все-таки он будет человек, а Бог правосуден. Кто родится чистым от нечистого? Никто (Иов. 14:4).

Василид держится того исходного пункта, что души, привлекаемые за свои грехи к наказанию здесь на земле, грешили еще во время жизни предшествующей; душа избранного наказывается мученичеством, которое покрывает ее ореолом славы; всякая же другая душа заслуженной ею казнью очищается.

Но весь набор сих доказательств Василидовых падает, как скоро мы на то обратим внимание, что вполне от нас ведь зависит, исповедать Христа или нет; и это в нашей власти, подвергнуться за Него мученической смерти или нет. Для того же, кто отрекается от Господа, существует ли уже и Провидение, если его понимать в Василидовом смысле? Спрошу теперь и я его. Ответь мне, Василид: Вот подстражный христианин. По воле или против воли Провидения произошло то, что узник сей будет свидетельствовать ο Христе и подвергнется казни. Если он отречется от Христа, то казни избежит, но что станется тогда с очищением его от греха? Если же Василид скажет, что исповедник сей не должен и на арену выходить для свидетельства, а следовательно и казни не подвергнется, то он сам себе будет противоречить, ибо должен будет сказать, что и отрекающимся от Христа вечная гибель устрояется Промыслом. Далее как же это слава и воздаяние блаженной вечностью может становиться уделом мученика, если при исповедании Господа воля его в том не участвовала? Если же Василид скажет, что имевшего пострадать Провидение и не допустило до греха, то чрез это разом приписывается Провидению двойная несправедливость: во-первых та, что во имя справедливости Оно не освобождает несчастного, влекомого на смерть; а затем та, что Оно содействует судье, чрез привлечение к суду невинного, поступающему вопреки долгу. Выходит, что первого Оно наказало за дело исповедания, согласовавшееся с его убеждениями; второму же, порабощенному своей беспутной воле, несправедливо благоприятствовало и не отклонило его от дела, им неправо предпринятого.

Скажем не колеблясь: Василид в этом случае оказывается безрассудным нечестивцем, потому что он обоготворяет сатану и дерзко осмеливается превращать Господа в человека грешного. Когда демон нас искушает, хорошо зная кто мы, но не зная, окажем мы ему сопротивление или нет, то чрез это он желает поколебать веру нашу, пытаясь подчинить нас своему влиянию: и далее сего власть его над нами не простирается.

Провидение же, попуская сие, имеет в виду тройную цель: во-первых Оно хочет, чтобы мы спасались своими собственными усилиями, в наблюдении заповедей закона имея средство к тому; во-вторых Оно хочет, чтобы искуситель из-за встреченной им неудачи был покрыт стыдом; наконец Оно хочет, чтобы примерами вероисповедной твердости была укрепляема вера членов церкви и чтобы свет веры проник в совесть и неверующих, уже удивляющихся геройству мучеников.

Но если мученичество есть воздаяние за добродетель, и если смертная казнь играет роль лишь средства для сего; то это же самое должно сказать и ο вере и об учении, коими вызывается мученичество; верою и учением мученичество обусловливается. Известно ли вам учение нелепее этого?

Что же касается до вопроса: Переходит ли душа из одного тела в другое и в чем состоит участие демона при сем, то мы рассудим ο сих предметах в другое время. В данную же минуту к тому, что уже сказано нами, прибавляем следующее размышление, что на будущее время вышло бы из веры, если бы мученичество считалось не более как наказанием за соделанные в предшествующей жизни грехи? Чем оказалась бы любовь к Богу, которая переносит преследования и стоит твердо за истину? Чем были бы заслуги исповедника? Чем оказалась бы бесчестность вероотступника? К чему тогда служил бы правый образ жизни, умерщвление своих пожеланий и непитание ненависти ни к какому созданию?

Далее если, по свидетельству самого Василида, одной из черт характера, согласующегося с Божественною волею, есть та, ο кοтοрой мы и говорили, чтобы «ко всему относиться любвеобильно», потому что части должны иметь отношение к целому и состоять в гармонии с ним; если другой чертой такого характера должна быть та, чтобы «ничего не желать»; и наконец третьей «ни к кому не питать злобы и вражды и ко всему относиться без ненависти», то что из этого следует? То ли, что казни происходят по воле Божией? Безбожное учение! Вовсе не по воле своего Отца наш Господь страдал; нет воли Божией и на то, чтобы христиане были преследуемы. Одно из двух: или преследование нас есть благо, если оно происходит по воле Божией; или же палачи и преследователи наши невинны. Но в природе ничего не происходит без воли Властителя вселенной. Заключая все в одном слове, остается нам сказать, что все это потому происходит, что Бог не противится тому^[518]. Этим единственно возможным разъяснением провидение примиряется с милосердием Всевышнего. Не нужно воображать, что сам Бог поднимает на нас руки и на нас наводит напасти; мы далеки от этой мысли. Но следует верить, что Бог не останавливает руку тех, которые нам устрояют несчастия, и гнев наших врагов обращает нам во благо.

Отниму у него ограду, говорит Господь, и он будет опустошаем (Ис. 5:4). Таковы вразумления, нам даваемые Провидением в лице других, наказываемых за их личные грехи; а наставления, нам даваемые Христом и Апостолами из-за наших грехов, таковы. Воля Божия, говорит Апостол, есть та, чтобы вы были святы, чтобы вы избегали любодеяния, чтобы каждый из вас умел соблюдать сосуд своего тела в святости и чести, не предаваясь чувственным вожделениям как язычники, незнающие Господа и чтобы никто не поступал со своим братом противозаконно и корыстолюбиво, потому что Господь мститель за все сие, как и прежде мы говорили вам и свидетельствовали. Ибо Бог призвал нас не к порочности, но чтобы быть святыми. Презирающий сказанное мною не человека презирает, а самого Бога, который нам дал Духа своего Святого (1Сол. 4:3–8).

Для нашего же освящения Бог не воспрепятствовал страдать и нашему Господу. Если же кто-нибудь из учеников Василида в свое оправдание сошлется на то, что мученик терпит кару за грехи, совершенные душой его раньше ее перехода в тело, плоды же своей добродетели получит после сей жизни и что в этом и состоит домостроительство Божие, то мы спросим у сего отделяющегося от церкви: будет ли и тогда возмездие распределяться согласно с видами Провидения? Если оно не будет истекать из закона Божественного правосудия, то и мир значит не представляет собою чего-то в роде очистительной каменоломни, и все подмостки Василидовы тогда рушатся под тяжестию его собственных ног. Если же они утверждать захотят, что очищение исходит от Провидения, то следовательно от Него же проистекают и наказания. Но провидение, как его понимает Василид, хотя оно первое свое движение и получает от верховного Архонта, все же присоединилось лишь в минуты творения Богом тварей. При этой системе Василидиане и сами должны признать, что пытки или не несправедливы и тогда судьи, на оные нас осуждающие, палачи мучеников пытающие, также поступают по праву; или же что преследования проистекают прямо из Божественной воли. Мучения и страхи посему, как сами они говорят, не суть необходимые акциденции вещей, а пристали к ним тому подобно, как ржавчина пристает к железу и приражаются к душе только вследствие свойственной ей воли.

Нам оставалось бы теперь обстоятельнее разъяснить эти предметы, но это мы оставляем до более благоприятного времени.