I. Предварительные замечания. Гностик есть истинный почитатель Бога

(1, 1) Настало время показать эллинам, что человеком истинно благочестивым является лишь гностик. Пусть их мудрецы, узнав из наших слов каков истинный христианин, с одной стороны, увидят собственное свое невежество и убедятся, что безрассудно и несправедливо преследуют это имя, а с другой – повинятся, что ложно называют безбожниками тех, кто чтит истинного Бога. (2) Специально для них, думаю, можно привести и аргументы более ясные, дабы они, благодаря наукам, которыми они уже овладели, могли понять то, что мы собирается сказать, даже если сила веры для них еще не доступна. (3) Мы повременим пока пользоваться изречениями пророческими; на некоторое время отложим в сторону и Писание и лишь вкратце укажем на его значение, когда коснемся христианского учения. Чтобы не нарушить последовательности речи, мы будем перемежать слова Писания собственными рассуждениями, рассчитанными на тех, кто еще не постиг смысла священных текстов. Раскрыв же этот смысл, мы предоставим всевозможные свидетельства тем, кто уже уверовал. (4) Если же некоторым простым и непросвещенным умам наши слова покажутся несогласными с Писаниями Господа, то пусть узнают они, что именно на них и основывается сила и живость наших речей, которые стремятся выразить смысл, не очень заботясь о словах. (5) Ведь часто случается, что подробное, но не ко времени приведенное изложение оказывается совершенно бесполезным. Напротив, не задержаться хоть на минуту на вещах основополагающих значило бы выказать не только умственное убожество, но и пренебрежение. (6) «Но поистине блаженны хранящие откровения Господа, от всего сердца они взыщут Его» (Пс. 118:2). О Господе же свидетельствуют и закон, и пророки.

(2, 1) Итак, мы намерены доказать, что только истинный гностик обладает святостью, лишь он воздает Богу почитание, достойное его величия. А из того, что он воздает Богу такое поклонение, следует, что он любит Бога, и сам любим Им. (2) Все нравственно-превосходное считает он достойным почитания в меру его превосходства и величия. Из предметов чувственно воспринимаемых он воздает честь властям, родителям и старикам. Из различных учений он чтит преимущественно древнюю философию и древнейшие из пророчеств. Из предметов умопостигаемых он чтит древнейший по происхождению, вневременный и несотворенный первый принцип, источник остального бытия, Сына, (3) благодаря которому мы можем знать вечное начало, Отца всего сущего, древнейшего и благодетельного, Который невыразим словом, но Которого мы чтим в молчании, святом восхищении и с величайшим почтением. Его Господь возвестил в той мере, в какой могут вместить ее знающие, и в силах постичь те, кто самим Господом предопределен к ведению и «чьи чувства», по слову апостола, «навыком приучены» (Евр. 5:14). (3, 1) Итак, почитание, воздаваемое истинным гностиком Богу, состоит в неусыпной его заботе о собственной душе и непрестанной любви, обращенной к Господу. (2) Что же касается его благодеяний людям, то одними из них он старается сделать их лучше, другими же помогает и утешает их. Медицина врачует тело; философия – душу. Служением является также и забота детей о родителях, а подданных – о своих правителях. (3) То же видим мы и в Церкви. Пресвитеры служат для улучшения и исправления; диаконы оказывают помощь. (4) Таким же двойным служением ангелы служат Богу, помогая в управлении земными делами. Гностик тоже служит Богу. Будучи призванным учить и исправлять, он открывает людям смысл своих возвышенных прозрений, стремясь улучшить их. Ни в ком из смертных нет ни такого благочестия, ни такой богобоязненности, как в верующем, который в делах земных служит Богу со славой и безупречностью. (5) Подобно тому как старательный уход за посевами, использующий различные приемы, навыки и знания земледельца, приносит обильный урожай и немалую выгоду, так и благочестие гностика, собирая плоды, приносимые теми, кто через его служение пришел к вере, собирает богатейший урожай. Он пробуждает от греховной жизни и приводит на путь спасения многих собратьев. (6) Если богосоответствие (θεοπρέπεια) есть сохранение того, что присуще Богу, то соответствует Богу только тот, кто любит его. Только он знает, что угодно Богу с теоретической и с практической точки зрения. Ему ведомо, какую жизнь должен вести тот, кому предстоит в будущем достигнуть обожения, а в настоящем – уподобиться ему.

(4, 1) Следовательно, прежде всего истинный гностик любит Бога. Чтить отца – значит любить его; точно так же и чтить Бога равнозначно любви к Нему. (2) Сила гностика проявляется, как нам кажется, в трех способностях: во-первых, он способен проникнуть в суть вещей; во-вторых, он исполняет заповеди Логоса, в-третьих, он может передавать тайны познания в наставлениях, отвечающих величию Божию. (3) Чем же объяснить тот факт, что верующего в бытие Вседержителя и получившего из уст самого несотворенного Сына откровение Божественных тайн называют безбожником? Безбожник ведь – это тот, кто отрицает бытие Бога, страшась вместо него демонов, обожествляя подряд все вещи, будь то дерево, камень или нечто им подобное, низводя до степени раба, движимого лишь страхом, душу и разум человека.

II. Сын Божий как Устроитель и Спаситель

(5, 1) Первая ступень веры – это знание Бога. Далее, через уверенность в учение Спасителя, надлежит усвоить то, что делание какого-либо зла кому бы то ни было есть нечто противоречащее сути этого богопознания. (2) Человек благоговейный – это лучшее, что есть на земле, ближайшим к нему и столь же чистым является ангел, участник вечной и благословенной жизни. (3) Но существом совершеннейшим и святейшим, наиболее безграничным, возвышенным, начальственным, царственным и благодетельным является Сын Божий, по естеству ближайший к единому Вседержителю. (4) Он являет Собой наивысшее превосходство над другими существами, заключающееся в том, чтобы все упорядочивать и всем повелевать согласно с волей Отца, всем мудро управлять, во всех Своих делах выказывать неустанное всемогущество, ведать тайные законы бытия. (5) Неделимый, нерасчленимый на доли, не имеющий нужды переноситься с одного места на другое и в то же время постоянно находящийся везде, и вместе с тем и нигде в отдельности, Он всецело есть разум, всецело свет, весь – Отчее око; Он все видит, все слышит, все ведает и содержит все силы естества Своим всемогуществом. (6) Воинства ангелов и богов благоговейно повинуются Ему, Отчему Логосу, воспринявшему на Себя все домостроительство спасения через Того, Кто все подчинил Ему.[1510] Поэтому все люди – это также Его достояние: но одни – по разумению, другие нет; и одни – как друзья, другие – как верные слуги, третьи же – просто как слуги.[1511]

(6, 1) Таков Учитель, посредством мистического откровения наставляющий гностика; через утверждение в доброй надежде – просто верующего; через вразумляющее наказание – человека жестокосердого. Так промысел Его обнаруживается в общем и в частностях, всюду и во всем. (2) Он – Сын Божий, Господь наш и Спаситель, и со всею ясностью свидетельствуют об этом боговдохновенные пророчества. (3) Будучи Господом всех без исключения – и эллинов, и варваров, Он убеждает всех, кто желает внять убеждению. Но Свою спасительную миссию Он не навязывает всем подряд, но ставит ее в зависимость от свободного выбора; и от принявшего спасение из Его рук за исполнение всего обетованного требует лишь соблюдения заповедей. (4) Философию эллинам Он даровал при посредстве низших ангелов. Ибо древним божественным повелением ангелы были распределены среди народов (Втор. 32:8–9). (5) Но «удел Господа» есть слава, достающаяся лишь верным.[1512] Действительно, либо Господь печется не обо всех людях и тогда следует считать Его бессильным (но приписывать Богу человеческую слабость – это нечестиво), либо же, будучи в состоянии печься обо всех, Он не желает этого (но тогда это не согласуется с Его благостью). Тот, Кто принял на Себя тело, способное страдать, едва ли может считаться безразличным и праздным. Следовательно, Он печется обо всем без исключения. (6) Это согласно и с Его существом, ибо Он есть Господь вселенной и Спаситель всех людей, а не только некоторых из них. Он распределил дары Своего милосердия каждому в меру его способностей и всем уделил Он от своих благодеяний – эллинам и варварам – и тем из них верным и избранным, кто был заранее предопределен и в надлежащее время «призван».[1513]

(7, 1) Ему чужда какая-либо зависть, поэтому все призваны в равной мере; высочайшие же почести соразмеряет Он с силою веры и ее твердостью. Никакая сторонняя сила не может воспрепятствовать Его намерениям или удержать Его от исполнения задуманного: ведь Он есть Господь вселенной и творит волю всеблагого Вседержителя Отца. К тому же зависть вовсе не свойственна бесстрастному и родившемуся безначально (άνάρχως) Господу. Да и способно ли что-либо, присущее человеку, возбудить Его зависть? Для этого есть у человека другой завистник, обуреваемый всякого рода страстями.

(3) Нелепо утверждать, что Господь не желает спасти род человеческий по неведению о том, как применить Свою благость к каждому из людей в отдельности, поскольку бессмысленно говорить о неведении Того, Кто еще до сотворения мира был советником Отца. Ведь именно Он был той Премудростью, о Которой «возрадовался» (Притч. 8:30) Вседержитель Бог, сила и всемогущество Отца, Его Логос, рожденный прежде всего остального, мудрость Отца. Он есть в собственном смысле слова Учитель всего Им сотворенного. (5) Может к Промыслу Его примешиваются какие-либо страсти? Но как можно утверждать такое о Том, Кто по восприятии нашей страстной плоти преобразует ее Своим учением в бесстрастную? (6) Как может Он быть Спасителем, если Он не являет Себя таковым для всех, кто уверовал в Него, желая достигнуть гносиса. Но Он является Господом и для не уверовавших, ибо настанет день, когда и они исповедают Его, восприняв от руки Владыки уготованные всем благодеяния. (7) Все благодеяния Господа имеют отношение к Вседержителю; Сын является, так сказать, энергией Отца. (8, 1) Итак, Спаситель никогда не может питать ненависти к человеку. Проникнутый высшей любовью к нему, Он не пренебрег немощами нашей плоти, в которую и облекся, чтобы явить Себя Спасителем всех людей без изъятия. Ибо вера есть достояние каждого, кто только желает ее избрать. (2) И напрасно опасение, что Господь будто бы может пренебречь своим созданием. Не человек ли один из всех творений Божиих одарен разумом? (3) Иное, более совершенное, проявление заботы Бога о человеке трудно себе представить. Высшему по природе свойственно управлять низшим; владычество по естеству принадлежит тому, кто достойно пользуется своей властью. Но кто воистину всем правит и повелевает? Не Божественный ли Логос вкупе с Его Провидением, которое обозревает сразу все части целого и не оставляет своим попечением и малейшей доли своего достояния? (5) Достоянием же и друзьями Его должно признать тех, кто предан Ему и верит в Него. Сын Божий по воле Отца есть первоисточник всякого добра и первопричина всякого движения, то есть, сила, непостижимая человеческим разумением. (6) Однако тем, кто не в силах познать Его по немощи своей природы, Он не мог явиться таким, каким был в действительности. По этой причине Сын Божий принимает на Себя видимую плоть и Своим примером предшествует людям в исполнении закона, показывая, что и для них это возможно. (9, 1) Будучи силой Отца, Он без труда исполняет все, что захочет, не оставляя без внимания даже и мельчайших деталей. Не будь этого, все созданное не было бы столь совершенным. (2) Свидетельством Его всемогущества служит, насколько я могу судить, тщательная согласованность всех частей управления, от высших до низших. Очевидно, что управление это исходит от высшего Повелителя – Того, Кому волей Отца вручено управление вселенной. Охраняемая целой иерархией взаимно подчиненных властей, лестница эта постепенно возводит нас к самому великому Первосвященнику. (3) От этого единого, повелевающего всем Начала и, как мы уже говорили, вершителя воли Отчей, все и исходит – и первое, и второе, и третье.[1514] Далее, на высших ступенях видимого мира поставлены легионы блаженных ангелов, а под ними и вплоть до нас расположены друг за другом те, кто от Единого и через Него, спасаемы Им и другим несут спасение.

(4) Мельчайшие частицы железа послушны притяжению Гераклейского камня, которое распространяется на многочисленные колечки этого металла. Подобно тому и люди благочестивые, влекомые Святым Духом, будут вселяться: одни – в первую обитель, другие – в следующие, и так до самой последней.[1515] Люди же порочные, не желающие ни к чему себя понуждать, взрастившие в себе дурные наклонности и не способные с ними совладать, носятся туда и сюда, лишенные божественной поддержки, волнуемые бурей страстей, и, наконец, низвергаются на землю. От начала был утвержден закон, согласно которому благо есть предмет свободного выбора. (10, 1) Вот почему заповеди, данные и подзаконному, и не подзаконному, обращены не к праведникам («ибо закон положен не для праведника»[1516]), а к свободно избравшим их исполнение. И в виде награды за послушание им обещается блаженная вечная жизнь. Людям, избравшим порок, они предоставляют возможность находиться среди того, чему они оказывали предпочтение. Напротив, для душ, ежедневно трудившихся над своим улучшением и усовершением через воспитание в себе добрых качеств и приумножение праведности, они назначают наилучшую обитель как достойное воздаяние. И в самом деле, не достигают ли они, по мере постепенного преуспеяния «простираясь вперед»[1517], и самого бесстрастия, пока не обретут, «в меру мужа совершенного» (Еф. 4:13), того состояния, которое есть совершенный гносис и наиболее славное наследие? (2) Различаясь в каждом индивидуальном случае временем, местом, достоинством, наследственной долей и служением, каждое из этих спасительных изменений постепенно возводит человека к пребыванию близ Господа в вечном созерцании. (3) И для того, кто целиком предался созерцанию из любви к гносису, отсюда начинается путь, который приводит к самопознанию. (11, 1) Поэтому Господь, хотя и черпал заповеди из одного и того же источника, давал их людям по мере необходимости, то как первоначальные, то как позднейшие. Он не желал, чтобы жившие до закона оставались безо всякого руководства и чтобы народы, не знакомые с философией варваров и не имеющие узды, увлекались всевозможными излишествами. (2) Одним даны были заповеди, другим – философия. Этим Он удерживал народы от неверия до самого Своего пришествия, после которого нет уже неверующим никакого оправдания. Поэтому не важно, что именно мы изберем в качестве отправной точки. Будь то учение эллинов или варваров, все равно и то и другое приведет к совершенству через веру. (3) Но если эллин, хоть и не просвещенный языческой философией, примет истинное учение, то, каким бы ни считали его неотесанным, он превзойдет всех своих образованных соплеменников, ибо вера его сама выбрала краткий путь к спасению и совершенству. (12, 1) Лишь бы не была стеснена свобода воли, а все остальное Господь сам обратит в орудие добродетели, дабы люди слабые и недальновидные так или иначе могли из рода в род видеть в лице единого и всемогущего Существа милосердную любовь Божию, спасающую нас через Сына. (2) И никоим образом это Существо не может быть началом зла, ибо все, что Господь сотворил, и в целом, и в частностях, служит спасению. (3) Итак, задача спасительной справедливости состоит в том, чтобы все без исключения возводить к наилучшему возможному для него состоянию.[1518] К возможно лучшему благу, сообразно их устроению, возводятся и более слабые. Ведь разумно, чтобы все добродетельное переходило в лучшие обители, и причина этого перехода – свободный выбор, который в силах совершить каждая душа. (5) Вразумляющие же наказания, через служащих ангелов, через многоразличное предпочтение доброго и через окончательный суд, который по благости своей вершит великий Судья, заставляют покаяться и дошедших до «бесчувствия» (Еф. 4:19).

III. Гностик стремится уподобиться Богу

(13, 1) «Об остальном умолчу», прославляя Господа. Скажу только, что души истинных гностиков, которые силой своей созерцательной способности превосходят всякий иной святой миропорядок, предопределены жить в блаженных обителях богов. Святые и причтенные к другим святым, совершенные из совершенных, попадают они из лучших мест в наилучшие, где предаются созерцанию божественных вещей уже не как в зеркале или посредством некоего «зеркала»[1519], но как призванные на вечерю бессмертия, и созерцают Божество явственно и отчетливо, словно при полном солнечном освещении, никогда не пресыщаясь этим созерцанием. Благодаря своей любви к Богу они удостаиваются нескончаемого и вечного блаженства и неизъяснимой радости, в силу тождества по своей природе с тем, кто является источником всех этих совершенств. Таково созерцание «чистых сердцем» (Мф. 5:8). (2) При посредстве Великого Первосвященника достигший совершенства истинный гностик беседует с Богом. Полнотой своего благочестия он уподобляется, насколько это возможно, Господу, ибо, взирая на изливаемые Богом благодеяния и заботясь о спасении людей, проходит святые служения, распространяет учение и творит добро. (3) Можно сказать, что истинный гностик сам себя созидает и творит. Более того: своими добродетелями он возвышает и внимающих ему, воплощая в себе подобие Божие. Живя в единении с Богом, практикуя умеренность, которая через упражнение приводит к бесстрастности, он в меру своих сил уподобляется Тому, Кто по существу Своему бесстрастен. И это бесстрастие является результатом непрестанного единения и общения с Господом. (4) Спокойствие духа, человеколюбие и величайшее благочестие – таковы, по-моему, этапы пути истинного гностика к богоподобию. (14, 1) Эти добродетели являются той «жертвой приятной», о которой говорит апостол (Флп. 4:18), ибо, согласно Писанию, «сердце сокрушенное»[1520] вкупе с правым знанием есть «жертва всесожжения Богу». [1521] И всякий человек, достигший святости, просветляется лучами Божества и достигает неразрывного единения с ним. (2) Евангелие и апостолы заповедуют нам ради избавления от бремени греха и выведения души из смятенного состояния налагать оковы на тело, отрекаться от себя, умерщвлять своего ветхого человека, испорченного похотью, и вызывать к жизни человека нового.[1522] (3) То же самое таинственно внушалось и законом, который повелевал карать грешника изгнанием, дабы этим понудить его к обращению от греха на путь бесстрастия, которого достигают лишь проникнутые верой. (4) Но толкователи закона не постигли этой истины. Рассматривая закон лишь как предмет спора, они только дали тем самым в руки праздных любителей распрей орудие против закона. (5) Поэтому мы мудро поступаем, не принося жертв Богу, ибо он все имеет в изобилии и сам является источником всего необходимого. Вместо этого мы прославляем Того, Кто принес Себя в жертву за нас. Мы и себя приносим в жертву Тому, Кто ни в чем не нуждается. И отрекаясь от страстей, мы приносим жертву Тому, Кто лишен каких-либо страстей. (6) Воистину ничто так не радует Бога, как наше спасение. Мы вправе не чтить принесением жертв Того, Кто никогда не побеждается чувственными удовольствиями. Жертвенный дым, рассеивающийся внизу, лишь слегка касается даже и самых близких к нам облаков, если только вообще достигает их. Но куда им до Него! (15, 1) Бог ни в чем не нуждается, не связан плотскими удовольствиями, не корыстолюбив и не сребролюбив. Он сам обладает всеми сокровищами и изливает на Свои творения всю полноту щедрот. Нечего и думать поэтому о снискании Его благоволения принесением жертв и разных материальных даров, воздаянием Ему человеческих почестей и славословием; ничем подобным не завоевать Божественного благоволения. Он открывается лишь благим и добродетельным, никогда не изменявшим правде даже под влиянием угроз или разных соблазнов и обещаний. (2) Некоторые, не признавая за человеческой душой самостоятельности и свободы выбора, и не веря в то, что ее никто не в силах полностью поработить, не могут сносить чинимые им напрасные обиды с подобающим терпением и в негодовании отвергают бытие Бога. (3) Склоняются к этому и многие невоздержанные, преданные чувственным удовольствиям, измученные тяжкими страданиями, подвергшиеся неожиданным невзгодам, сломленные превратностями неверного случая. Они приходят к выводу, что Бога нет, а если Он и есть, то промысел Его не охватывает всего сущего. (4) Другие же, вообразив, что богов много, хотят умилостивить их жертвоприношениями и дарами, дабы те потакали их страстям. Эти уже открыто отвергают бытие единого и истинного Бога, сущего в неизменности праведной благости.

(16, 1) Итак, истинный гностик благочестив. Потрудившись сперва над собственным совершенствованием, он обращается затем к ближним. Не радует ли отца сын, стремящийся уподобиться в благих делах родителю, или слуга своего господина, коль скоро он подражает ему в том же? (2) Ибо вера и повиновение всегда вполне в нашей власти. Ошибается тот, кто происхождение зла видит в телесных изъянах, или в недомыслии, происходящем от невежества, или же (по своей глупости) в неразумной необходимости. (3) Истинный гностик благодаря знанию оказывается выше их всех, побеждая их как неразумных животных. Подражая божественному замыслу, он одаривает добром всех, прибегающих к нему, насколько это возможно. (4) Если он облечен властью, то ради общего блага встает во главе народа как новый Моисей и считает своим призванием вести его к спасению. Он укрощает диких и приводит к вере не склонных к ней. Лучших и добродетельных он награждает, злым же воздает наказаниями, соблюдая разумную меру для исправления виновных. (5) Душа праведника поистине как бы образ и подобие Божества, и соблюдение заповедей делает ее храмом, где водворяется Вождь смертных и бессмертных, Царь и Творец всего прекрасного, который воистину есть закон и право, вечный Логос, словом, единственный Спаситель каждого в отдельности и всех вместе. (6) Это подлинно единородный Сын, образ славы Царя вселенной и Вседержителя Отца. Именно Он запечатлевает Свой образ в душе гностика, чтобы тот мог возвыситься до созерцания Его божественной полноты. Так гностик становится третьим божественным образом; ибо он в меру сил своих уподобляется второй Причине, Жизни истинной, при содействии которой мы живем подлинной жизнью. Таков, по-нашему, истинный гностик, всегда утверждающийся на основаниях непреложных и неизменных.

(17, 1) Властвуя над собой и тем, что принадлежит ему, постигнув в совершенстве науку Божественного, он в полной мере открыт истине. (2) Знание и постижение предметов, которые доступны нашему разумению, с полным основанием можно назвать достоверным научным знанием. Одна сторона этого знания ведает предметами, относящимися к Божеству, и должна определить главную причину всего, установить Начало, через которое «все начало быть» и без которого «ничто не начало быть»[1523]; с другой же стороны, оно касается сущностей, которые собой все проникают, все содержат, соединяют и разделяют, а также порядок, значение и цель этих сущностей. (3) В сфере дел человеческих, это знание касается вопроса о том, что есть человек, что он представляет собой по природе и что против природы, как ему управлять собой, как должен он переносить страдание, каковы добродетели его и пороки, что в нем добро, что зло, а что находится между ними? Что есть мужество, благоразумие, воздержность? Что такое справедливость и в каком смысле это наивысшая добродетель? (4) Благоразумие и справедливость помогают знающему в достижении мудрости. Опираясь на мужество, он противостоит не только невзгодам, но и чувственным удовольствиям, вожделению, горю, гневу и всему, что может победить нас силой или хитростью. (5) Ведь мы должны уметь переносить не только зло и напасти, но и все, чем возбуждается страх и боязнь. Поэтому даже горе считается полезным и врачебным искусством, и в целях образования и наказания, ибо оно способно исцелять, научать и исправлять, изменяя нрав человека для его же блага. (18, 1) Мужество имеет несколько разновидностей, каковы терпение, возвышенный образ мыслей, великодушие, щедрость, благородный образ действий. Вот почему истинного гностика нисколько не задевают суждения людей никчемных, равно как и мнения и лесть толпы. Перенося невзгоды и труды, он в то же время воздерживается ото всех обязательств и несчастью противостоит с непоколебимой твердостью, мужественно возвышаясь над ним, во всем проявляя себя зрелым мужем, не в пример большинству людей. (2) Всегда и неизменно благоразумный, он живет воздержно и сохраняет душевный покой, признавая должным все ниспосланное ему и отклоняя все постыдное как чуждое его природе. Пребывая в миру и, одновременно, за его пределами[1524], он все совершает упорядоченно и последовательно, не преступая границ никогда и ни в чем. Он всего имеет в избытке, не желая ничего, поскольку нуждается в очень немногом и пребывает среди всех тех благ, которые приносят ему знание добра. (3) Основным следствием его праведности является желание проводить свое время вместе с теми, кто близок ему по естеству, на земле и на небе. (19, 1) Вот почему он охотно раздает то, чем владеет. Человечный и сострадательный, он ненавидит лишь порок и грех, от которых отвращается. (2) Значит ему необходимо было научиться верности себе и ближнему, сообразуясь в этом с учением Спасителя. Кто добровольно повинуется закону, тот есть слуга Божий. Но если кто очищает сердце уже не ради послушания заповедям закона, а из любви к знанию, то становится другом Божиим. (3) Мы не рождаемся добродетельными, и добродетель не развивается в нас наподобие органов тела, безо всякого нашего участия. Ведь в таком случае наш выбор не был бы добровольным и похвальным.[1525] Добродетель не похожа и на речь, которая развивается постепенно, совершенствуясь по мере каждодневного употребления. Подобным образом скорее растет грех, нежели добродетель. (4) Как и добродетель, гносис не является плодом какого-либо искусства, имеющего своим предметом некую выгоду или заботу о теле. Не приобретается он и в результате школьного образования. Довольно с него и того, что оно упражняет и изощряет душевные способности. (20, 1) Закон государства вполне в силах обуздать злодеев, однако даже самое убедительное вразумление словами, лишь слегка касаясь души, не может утвердить в ней истину как нечто непоколебимое и научно обоснованное. (2) Эллинская философия способна лишь предварительно очищать душу и готовить ее к восприятию веры, на основе которой истина созидает гносис.

(3) Таков истинный атлет, за все страдания свои увенчанный истинной победой на великом ристалище, каковым является весь этот прекрасный мир. (4) Устроителем состязания выступает сам Бог Вседержитель; раздает награды – Его единородный Сын; зрителями же являются ангелы и боги. Борьба эта, включающая всякого рода состязания, «не против плоти и крови, но против властей духовных»[1526], своим воздействием на плоть поднимающих в душе сильную бурю пороков и страстей. (5) Победоносно выдержавший эти великие состязания и повергший самого искусителя, который стремится уловить нас, завоевывает бессмертие, ибо на справедливом суде Божием не может быть неверных приговоров. (6) Зрители приглашаются на состязание, однако на арену допускаются одни лишь атлеты, а побеждает лишь тот, кто был наиболее послушен наставлениям тренера. По окончании состязаний настает время раздачи заготовленных Богом наград, и не судья – виновник поражения. (7) Сильный заслуживает милости, а властный – крепости. На то нам и дан ум, чтобы знать, к чему мы призваны, а наставление: «Познай самого себя» побуждает нас узнать, зачем мы созданы. Сотворены же мы и введены в этот мир с тем, чтобы быть верными исполнителями заповедей, если только хотим наследовать спасение. (8) Такова Адрастея, Неизбежность, благодаря которой нельзя убежать (διαδράναι) от Бога.[1527]

(21, 1) Итак первостепенный долг человека состоит в повиновении Богу, Который за послушание заповедям установил награды, соответствующие разным степеням блаженства. (2) Признанием божественных благодеяний мы низводим на себя благоволение Божие, ибо ничем иным не можем мы возблагодарить своего благодетеля по достоинству. Верным окажется тот, кто принял учение после надлежащего размышления и добровольно соблюдал заповеди во всей их строгости; а воздающий за благодеяние любовью по праву называется другом. (3) Нет для человека иного и лучшего способа воздать благодарность Богу, нежели исполнением угодного ему. Возрастание в добре и совершенстве ради угождения и благодарности Богу принимает Учитель и Спаситель как деяние Ему во славу или как приношение Ему. И если верные терпят от кого-либо вред или обиду, то в их лице Бог Себя самого считает оскорбленным неблагодарностью; презрение к ним принимает как презрение к Себе и их бесчестие – как Свое бесчестие. (Хотя мы понимаем, что никакого бесчестия невозможно нанести Ему лично.) (5) Вот почему человек никогда не может по достоинству возблагодарить Господа за Его щедроты и на великий дар спасения ответить чем-нибудь столь же великим. (6) Наносящий вред чужому имуществу оскорбляет собственника; оскорбляющий простого воина наносит оскорбление и его полководцу. Точно так же, оскорбление, нанесенное посвященным Богу, Он принимает на Свой счет. (7) Действительно, солнце ведь освещает не только небо, но изливает свой свет на всю вселенную, на сушу и на море. Нет такого уголка, куда бы тот свет ни проник; нет такого потаенного места в доме, который остался бы неосвещенным. Свет Логоса также проникает всюду, и нет в человеческой жизни ни одной частицы, сколь бы ничтожной она не казалась, которая бы не освещалась бы лучами этого света.

IV. О языческих кумирах и начале всех суеверий

(22, 1) Мало того, что эллины представляют богов антропоморфными, они представляют их рабами наших страстей. И так как по наружному виду всякий мыслит их себе подобными, то «эфиопы, – как говорит Ксенофан, – изображают их чернолицыми и курносыми; а фракияне – голубоглазыми и краснокожими».[1528] Равным образом приписывают они им и душу наподобие той, что присуща и им самим. В результате боги варваров отличаются суровостью и жестокосердием; боги эллинов более кроткие, но им свойственны все прочие человеческие страсти. (2) Люди дурных нравов и богов своих мыслят такими же; люди же добродетельные воображают их благими. Вот почему имеющий «царственную душу» и истинный гностик столь же верно чтит Бога, сколь чужд всякого рода суеверий.[1529] Он убежден, что есть лишь один Бог, достойный поклонения и почитания, творящий дивные чудеса, всех наделяющий своими благодеяниями. Он есть первопричина всех благ, злу ни в коей мере не причастная.

(3) В нашем сочинении, озаглавленном «Протрептик, или Увещевание», мы достаточно изобличили эллинов в идолопоклонстве, привели множество доводов и примеров, и здесь не будем возвращаться к тому, что показано там со всей очевидностью. (23, 1) Но коль скоро речь зашла об этом, приведем одно или два свидетельства, показывающих, что уподоблять Бога порочнейшим из людей нечестиво и безбожно. (2) Либо их боги могут быть действительно поруганы людьми, и в таком случае оскорбленный в сравнении с оскорбившим, несомненно, оказывается существом низшим, либо боги безразличны к оскорблениям. Но почему же в таком случае они обрушиваются на тех, кто их не оскорбил, наподобие сварливых старух, всегда готовых раздражаться и неспособных сдерживать ярость? (3) Рассказывают например, что Артемида выместила на этолийцах свое негодование против Энея.[1530] Или не знала богиня, что он не из пренебрежения, а по забывчивости своей оставил ее без жертвы, думая, что уже принес ее? (4) Или Латона[1531], которая на упрек Афины, что она осквернила ее храм родами, отвечала весьма разумно:

(5) … Имущество убитых и вещей

Окровавленных груду видеть рада,

Ничуть не оскорбляясь этим видом.

Неужто роды выглядят ужасней?[1532]

(6) Рождают же в храмах животные, и это не считается осквернением. (24, 1) По правде сказать, после этого меня не удивляет склонность язычников к суевериям. Ведь всерьез полагая, что всякое событие есть начало несчастья, предзнаменование какого-нибудь зла или погибели, немудрено быть все время в страхе:

(2) Прорыла ль мышка ход сквозь глину алтаря,

Иль забралась в сосуд, ища остатки масла,

Петух ли жертвенный до срока прокричал –

Все это страшный знак, ужасная примета![1533]

(3) Менандр в своей комедии «Суеверный» высмеял одного из них в таких словах:

А. О всеблагие боги! Добрый знак!

Затягивая правую сандалью,

Порвал шнурок я.

В. Глупый дуралей!

Шнурок гнилой был, а купить другой

Тебе не позволяла твоя жадность.[1534]

(4) Чрезвычайно метко заметил как-то Антифон.[1535] Когда однажды свинья съела своих поросят, и это обстоятельство навело на хозяина свиньи уныние ввиду ожидания скорого несчастья, он заметил саркастически, что, поскольку животное сделало это от скудной кормежки и по причине жадности хозяина, то в этом случае следовало бы не печалиться, а радоваться. Ибо это действительно предостережение богов: смотри, чтобы свинья не пожрала с голоду твоих собственных детей.

(5) «Что удивительного в том, – говорил Бион, – если мышь, не находя ничего лучшего, изгрызла корзину?» «Вот если бы корзина съела мышь, – рассмеялся в ответ Аркесилай, – это было бы удивительно». [1536]

(25, 1) Диоген хорошо заметил как-то по поводу одного человека, который, увидев, что змея обвилась вокруг пестика ступы, восторгался этим явлением, как чудом. «Что в этом удивительного? – сказал он ему, – Вот если бы змея выпрямилась, а пестик обвился бы вокруг нее, это было бы и впрямь дивно!»[1537]

(2) Неразумным животным на роду написано быть в движении, бегать, драться, рождаться и умирать. Все это, будучи естественным для них, не может быть противоестественным для нас.

(3) Видим летающих на небе в светлых лучах Гелиоса

Птиц, но не все роковые.[1538]

(4) Комический поэт Филемон также высмеивает суеверные страхи:

Заметив, что слуга мой наблюдает

За тем, как кто чихнул, вошел иль вышел,

Немедленно веду его на рынок.

Ведь каждый ходит, говорит, чихает

Сам по себе, не для сторонних глаз.

Все вещи происходят как им должно.[1539]

(5) Благодаря умеренному образу жизни человек достигает здоровья. Набивающий же свое чрево пищей, как мешок, и все дни праздников проводящий в пирах, этим лишь наживает себе разные болезни. (26, 1) Многие же

Боятся даже надписей на стенах.

И это суеверие вызвало следующую колкость Диогена. Рассказывают, что как-то он увидел на стене жилища одного дурного человека надпись:

Победоносный Геракл

Здесь обитает. Злодеям вход воспрещен!

«Хорошее дело! – воскликнул он, – как же теперь войдет сюда сам хозяин?»[1540]

(2) Подобные им люди, боготворящие всякое дерево или мокрый камень, трепещут, так сказать, даже при виде клочка красноватой шерсти, крупинок соли, обломка смолистого дерева, заготовленного для факела, или кусочков серы, если все это после произнесения над ними заклинаний волхвов объявлено нечистым. Бог же, будучи Богом истинным, ценит лишь святость праведников и ненавидит лишь ту нечистоту, которая происходит от несправедливости и злодейств. (3) Мы знаем, что из насиженных яиц и после употребления их в очистительных жертвоприношениях вылупляются птенцы. Это было бы невозможно, если бы при совершении очищения все грехи очищаемого действительно передавались бы этим яйцам.

(4) Комик Дифил[1541] тонко высмеивает заклинателей в следующих стихах:

Всех Претид очищаю легко, вместе с отцом их,

Претом Абантиадидом, а пятой еще и старуху.

И нужны мне лишь лук и факел, чтоб всех их очистить,

Да серы немного с смолой из глубин многошумного моря,

Широкого, глубокоструйной реки Океана.

О Воздух благой, сквозь тучи с небес пошли Антикира,

Чтобы этот жучек вмиг превратился в шмеля.

(27, 1) И Менандр[1542] неплохо замечает:

Если б, мой Фидий, ты и вправду был болен,

Я бы врача к тебе вызвал немедля.

Ты же здоров. От твоей ложной болезни

Ложное же найду быстро лекарство.

Не сомневайся, оно подействует сразу.

Пусть окружит тебя куча знахарок,

Пусть остудят тебя в трех водах, добавив

Соли и горсть чечевицы в это снадобье.

(2) Остуди свой пыл! Истинно чист лишь тот, кого ни в чем дурном не упрекает совесть.

(3) Трагический поэт так говорит:

– Орест, какой недуг тебя томит?

– Груз страшных дел. Меня снедает совесть.[1543]

(4) Действительно, нет иной чистоты, кроме воздержания от всего дурного. (5) Хорошо сказал и Эпихарм:

Коль дух твой чист, то весь ты чистым будешь.[1544]

(6) Вот почему и мы утверждаем, что душа должна прежде всего очищать себя от превратных мнений через проверку их рассудком, а затем, освободившись от всех нечистых мыслей, хранить основные заповеди вероучения. Как готовящиеся к посвящению в мистерии предварительно проходят некоторые очистительные испытания, так и мы должны прежде оставить нечистые предрассудки с тем, чтобы обратиться к истинной традиции.

V. Чистая душа – лучший храм Богу

(28, 1) Прекрасно и справедливо не связывать ни с одним местом присутствие Того, Кто ничем не может быть ограничен. И не правы ли мы, когда величие Того, Кто включает в Себя все на свете, не хотим измерять рукотворными (Деян. 17:24) храмами в Его честь? (2) Действительно, на каком основании труды обычных строителей следует называть святыми? Немногим лучше думали и те, кто приписывал божественное величие Воздуху и всему сущему под ним, точнее, всему миру и космосу. (3) Не смешно ли утверждать, что человек, которого философы называют «игрушкой Бога»[1545], может сам творить себе Бога и что Божество, в свою очередь, становится игрушкой, созданной руками ремесленника? То, что сделано руками, сродни материалу, из которого оно сотворено. Так, изделие из слоновой кости есть слоновая кость, изделие из золота – золото. (4) Идолы и храмы, воздвигаемые простыми ремесленниками, созидаются из косной материи и навсегда остаются безжизненными, вещественными и не содержат в себе ничего святого. Как бы ни совершенствовалось искусство, вещество всегда останется верным своей природе. Поэтому произведения искусства не могут считаться священными и божественными.

(5) Да и как возможно создать нечто новое, если по божественному плану во вселенной нет ничего, что уже не занимало бы здесь предустановленного ему места? То, что кем-то и где-то воздвигнуто, воздвигалось потому, что прежде его там не было. (6) Следовательно, если Бог был воздвигнут неким человеком так же, как воздвигают статуи, то было время, когда Он не имел места и, значит, не существовал вовсе. Ведь то, чего раньше не было, не занимало никакого места, поскольку чтобы занимать его, нужно быть. (7) С другой стороны, тот, кто существует реально, не может быть ограничен не-сущим, равно как и чем-либо иным. Он существует сам по себе.

(29, 1) Остается предположить, что он [здесь] сам по себе. Но каким образом нечто может породить себя? И как сущее может поместить себя в качестве существующего? Или же, как нигде ранее не расположенное может само найти себе место? Ведь его раньше не существовало, поскольку не-сущее нигде не расположено. И если мы предположим, что Он где-то был до того, как создал Себя, то, стало быть, Он достиг того, чем и прежде обладал, а это нелепость. (2) Каким образом высшее существо, которому принадлежит все сущее, может в чем-либо нуждаться? Те же, кто приписывает Ему человеческий облик, наделяют его и человеческими нуждами, вследствие которых Ему оказывается необходимыми пища, одежда, кров и все тому подобное. Имеющие сходный образ и сходные склонности подчинены и сходным условиям жизни. (3) Если правда, что храм, во-первых, есть видимый образ Божественного величия и, во-вторых, вещественное вместилище Божественного существа, то не лучше ли назвать храмом Божества Церковь, которая, став святой через познание Бога, учреждена во славу Его? Вот подлинное святилище – величественное, воздвигнутое не руками ремесленников и украшенное не искусством чародеев, а волей самого Бога. (4) Однако Церковью мы назовем не здание, но собрание избранных. И это будет храм, достойный вмещать божественное величие и славу; жертва драгоценная и в чистоте своей подобающая Тому, Кто достоин всякого почитания и Который (отметим еще раз) по Своей все превосходящей святости не может ничему быть уподоблен. (5) И именно гностик является этой жертвой. Любимый Богом, он чествует Его и как бы воздвигает в себе. Иными словами, богопознание находит в нем свое освящение. (6) В душе этого гностика обретаются образ и подобие Бога, ибо она блаженна, будучи сначала подготовленной предварительным очищением, то есть перенесенными уже испытаниями, и еще более блаженна от каждодневного упражнения в добродетели. (7) Здесь мы находим то, что уже воздвигнуто или может быть воздвигнуто. Первое касается уже достигших гносиса, второе же – тех, кто способен его достигнуть, однако в настоящее время еще не готов принять в себя знание Бога. (8) Каждый, кому еще только предстоит уверовать в Бога, уже является верным в Его глазах и «воздвигается» в Его честь, как храм или статуя, достойная Его славы и посвященная ему.

VI. Молитва, от чистого сердца обращенная к Богу, лучше жертвоприношения

(30, 1) Поскольку Бог, как следует из вышесказанного, не может быть описан как сущий в каком-либо месте, равно как и не может быть уподоблен никому из живущих существ, то Ему не следует приписывать страсти или чувства, присущие живым существам, а также желание жертвоприношений, якобы для того, чтобы питаться ими наподобие пищи. (2) Существа, подверженные страстям, – смертны. Бессмысленно предлагать пищу Тому, Кто не нуждается в ней для поддержания своего существования.

(3) Комический поэт Ферекрат в «Беглецах»[1546] показывает богов, которые сами осуждают человеческие жертвенные ритуалы:

«Жертву богам принося, вы сперва решаете, какую нам выделить долю. Это все, стыдно сказать, вы не берете: ляжки и пах, берда без мяса и позвоночник, очищенные скребком. Все годное вы съедаете и оставляете нам, словно собакам, только объедки. Как будто остального стыдитесь и его прячете».

(4) Эвбул, также комический поэт, так пишет о жертвоприношениях[1547]:

Богам достается у вас лишь хвост и ляжки.

Жертву приносите нам приличную лишь педерастам.

(5) И выводя Диониса в «Семеле», он приписывает ему такие слова:

Во-первых, предлагая жертву мне,

Иные преподносят кровь, пузырь, иль сердце или сальник.

Но ничего вкусней, чем бедра я не знаю.

(31, 1) Менандр[1548] пишет об этом так:

…Бедер остатки

Желчь, несъедобные кости они предлагают

В жертву богам, оставляя себе остальное.

(2) Разве тук для жертвенного костра не избегается даже животными? И если этот тук действительно является пищей эллинских богов, то почему же они не обожествляют поваров, которым вечно достается это удовольствие, или не поклоняются печи, которая еще ближе к этому драгоценному туку. (3) Гесиод говорит, что Зевс, обманутый Прометеем при разделе мяса, получил «белые кости» быка, «покрытые ослепительным жиром»:

С этой поры поколенья людские во славу бессмертным

На алтарях благовонных лишь белые кости сжигают.[1549]

(4) Разумеется, никто из них не утверждает, что божество, ослабев от желания, подкрепляет таким образом свои силы. Они представляют его, соответственно, как подкрепляющегося без особого желания, наподобие растения или животных, роющим норы, наподобие червей. (5) Такие, как они говорят, растут, никому не причиняя вреда, питаясь плотным воздухом или испарениями собственного тела. (6) И если божество, ни в чем не нуждаясь, все же, как они полагают, питается, какую нужду оно имеет в пище, ничего не желая? (7) Но если, хотя и не нуждаясь ни в чем, оно получает удовольствие от воздаваемых ему почестей, то вовсе не без основания мы возносим ему хвалу в молитвах. Поэтому лучшее жертвоприношение Богу – это наша праведность, которую мы приносим ему, предлагая ее как жертву праведному Логосу, благодаря которому мы получаем гносис, и воздавая ему хвалу за те знания, которым от него научились. (8) Следовательно, алтарем, который пребывает с нами здесь на земле, является собрание всех посвятивших себя молитве и объединивших в ней свои голоса и мысли в один голос и один разум.

(9) Если пища, поступающая через ноздри, считается более божественной, нежели та, что поглощается ртом, то вдыхаемая будет еще лучше. (32, 1) Что же тогда они скажут о Боге? Питается ли он воздухом как дубовая роща? Или он дышит как морские животные, раздувая жабры? Или же он дышит всеми частями тела, обдувая себя воздухом, наподобие насекомого? Но никто, если он в своем уме, не станет уподоблять Бога ничему подобному. (2) Животные втягивают в себя воздух, раздувая легкие и сжимая их грудной клеткой. Предположив, что Бог имеет внутренности, артерии, вены, нервы и другие органы, они превратят его в нечто ничем не отличающимся от человека.[1550] (4) Говорят, что Церковь дышит единым дыханием, поскольку жертва, приносимая Церковью, есть логос, выдыхаемый святыми душами, жертвоприношение и святое разумение, открываемое перед Богом. (5) Древнейший алтарь в Дельфах они чтят как святой, ведь только к нему, незапятнанному убийством и смертью, приближался Пифагор. Почему же они не верят нам, говорящим, что истинно святым алтарем является праведная душа и что жертва, которая приносится на ней, есть святая молитва? (6) Жертвоприношения, как мне кажется, были придуманы людьми для того, чтобы оправдать употребление в пищу мяса. Но коль скоро мясо можно есть и без этого, не пора ли оставить такое идолопоклонство?

(7) Жертвоприношения, описываемые в «Законе», символически означают благочестие, которое мы соблюдаем. Горлиц и голубей, которых мы приносим в жертву, мы приносим ради очищения от грехов неразумной части нашей души и ради принятия Бога. (8) Если же кто из праведников не обременяет свою душу животной пищей, он получает возможность пользоваться плодами благоразумия, хотя и не так, как Пифагор и его последователи, которые бредили о перевоплощении душ. (9) Ксенократ в своем сочинении «О животной пище» и Полемон в трактате «О жизни в согласии с природой» в один голос говорят, что животная пища нехороша, поскольку она уже восприняла в себя неразумие животной природы.[1551]

(33, 1) По этой же причине, в частности, иудеи не употребляют в пищу мясо свиньи, считая это животное нечистым, поскольку свинья более чем другие животные копается в земле и уничтожает природные плоды. И если они утверждают, что животные предназначены природой для человека (и в этом мы с ними согласны), то отсюда вовсе не следует, что годятся они только в пищу.

(2) Комический поэт Платон неплохо сказал об этом в драме «Пиры»[1552]:

Не стоит убивать других четвероногих,

Кроме свиней. Мы знаем: мясо их

Всего вкуснее. Все уходит подчистую,

Идут в отходы лишь щетина, грязь да визг.

(3) Эзоп неплохо заметил, что «свиньи визжат так громко, когда их тащат потому, что знают, что не годятся ни на что более, но только на заклание». А Клеанф говорит, что их дух годится вместо соли, поэтому мясо свиньи не портится.[1553] (4) Некоторые употребляют их в пищу как ни на что более не годных, некоторые – как вредителей, губящих плоды, некоторые же не едят их вовсе, поскольку это животное слишком чувственно.[1554]

Закон запрещает приносить в жертву козлов, за исключением ритуала отпущения грехов, потому что наслаждение есть жилище всяческого зла. Говорят также, что мясо козла способствует развитию эпилепсии. (5) Но все же более всего этой болезни, как полагают, способствует употребление в пищу мяса свиньи. Поэтому свинина весьма полезна тем, кто упражняет свое тело, но для тех, кто стремится к душевному росту это не так: ведь употребление в пищу мяса развивает вялость. (6) Посему некоторые из гностиков вполне разумно воздерживаются от мяса ради упражнения своих способностей, а также для того, чтобы не потакать излишнему телесному вожделению. (7) «Вино, – говорит Андрокид, – и обильная мясная диета укрепляют тело, но расслабляют душу».[1555] Очевидно, таким образом, что ради достижения ясности мысли следует воздерживаться от подобной пищи.

(8) Потому и египтяне в своих ритуалах очищения не позволяли жрецам есть мясо, допуская, правда, употребление в пищу птиц, поскольку их мясо является более легкоусвояемым. К рыбам также запрещалось прикасаться, и этот запрет объяснялся некоторыми мифами, но скорее всего дело здесь в том, что мясо рыбы расслабляет плоть. (34, 1) Ведь животные наземные и пернатые вдыхают тот же воздух, каким питаются и наши души, водные же обитатели вдыхают воздух, смешанный с водой, как это было в начале творения, а также [смешанный] с остальными первоэлементами, что также является знаком неизменности материи (τή υλική διαμονής).[1556]

(2) Итак, «Богу в жертву надлежит приносить не дорогие подарки, но то, что он больше всего любит».[1557] И таковым является то коллективное приношение, которое упомянуто в «Законе» и которое состоит в единстве многих голосов и языков в молитве и происходит, более того, от различных народов и родов, дар, обозначенный в Завете как «единство веры», приносимый совместным благодарением, с чистым сердцем, справедливым и правильным поведением, святыми делами и праведной молитвой.[1558]

(3) Или, как сказал поэт:

… Где тот чудак,

Что верит легковерно, будто боги

Обглоданным костям и требухе,

Негодным даже псу, безмерно рады,

И принимают это как подарок,

Благоволя взамен тем, кто их дал –

даже если «даритель» оказался тираном или разбойником?

(4) Мы же говорим, что огонь очищает не тело, но грешную душу, имея в виду, разумеется, не обычное всепоглощающее пламя, но так называемый огонь разума, который «проникает до разделения души и духа».[1559]

VII. О гностической молитве

(35, 1) Нам предписано чтить и славить Того, Кто является Логосом, Спасителем, Наставником и, через Него, Отца, и не в определенный день, как это принято у некоторых, но в течение всей нашей жизни, и всеми возможными способами. (2) «Избранный род» «семь раз на дню восхвалял Тебя», как заповедано в Завете.[1560] (3) Не в специально отведенном для этого месте и не во время лишь праздников в отведенные для этого дни, но действительно на протяжении всей своей жизни, в любом месте, безразлично, находится ли он там один или же в обществе тех, кто разделяет его веру, гностик славит Бога, то есть благодарит его за дар открытого ему знания и гностического образа жизни.

(4) Но если одно лишь присутствие доброго человека, благодаря почету и уважению, которые он внушает окружающим, всегда облагораживает того, с кем он общается, то не следует ли отсюда, что имеющий непрестанное общение с Богом в силу своего знания, своим образом жизни и непрестанным благодарением превосходит первого во всех отношениях – своим поведением, на словах и на деле? (5) Он уверен в том, что Бог всегда находится рядом с ним, не впадая в заблуждение и не считая ошибочно, что он находится в каком-то определенном месте, и следовательно, не надеясь, что когда его нет поблизости, можно придаваться излишествам днем или ночью. (6) Принимая всю нашу жизнь как вечно длящийся праздник, убежденные в том, что Бог всегда рядом с нами, мы возделываем наши поля с благодарением и плывем по морю, славословя, в соответствии с правилами верша все наши дела. (7) Гностик, следовательно, всегда близок к Богу, торжественный и радостный одновременно. Торжественный потому, что душа его всегда обращена к Богу, а радостный, поскольку знает, сколь велик дар человечности, который он получил от Бога.

(36, 1) Совершенство гносиса видно из следующих слов пророка: «Доброму разумению и вéдению научи меня» (Пс. 118:66), прославляя рост высшей части души через восхождение как наиболее совершенный путь.

(2) Гностик является воистину царственным мужем, первосвященником Бога. Это соблюдается и ныне среди наиболее разумных варваров, которые воздвигают храмы, обожествляя царскую власть. (3) Он никогда не позволяет подчинить себя влиянию тех, кто во время публичных представлений ведет за собой толпу, и не принимает даже вовне все то, что говорится, делается или наблюдается ради достижения удовольствия. [Не принимает он] красивой видимости, а также всех тех различных наслаждений, которые возникают в результате разных развлечений, таких как дорогие умащения и благовония, доставляющие наслаждение обонянию, или мясные блюда и различные вина, ублажающие вкус, или же благоуханные букеты, составленные из разнообразных цветов, которые возбуждают чувственность и придают душе женственность. (4) Всегда торжественно обращаясь к Богу, получая наслаждение от какой-либо вещи, он предлагает начатки еды и питья и масла тому, кто дал все это, благодаря за дар и используя его в соответствии со словом, ему данным. Вообще говоря, он редко посещает пиры и совместные винопития, за исключением тех случаев, когда приглашение, исходящее от дружественного и созвучно мыслящего человека, заставляет его принять участие. (5) Он уверен, что Бог все знает и понимает, и не только слова, но и мысли. Ведь и наша способность слышать, хотя и зависит от физического органа, воспринимает слышимое не благодаря физическим свойствам, но в силу душевной восприимчивости и разумению, которое способно различать смысл отдельных звуков.

(37, 1) Бог, следовательно, не нуждается в человеческих органах слуха для того, чтобы слышать, не нуждается он и в других органах чувств, как этому учили стоики, полагая, что он должен прежде всего обладать органами слуха и зрения, поскольку иначе он не смог бы воспринимать.[1561] (2) Однако подвижность, свойственная воздуху, чрезвычайная восприимчивость ангелов и та сила, которая определяет душевное осознание, благодаря некой невыразимой способности, никак не связанной со слухом, позволяют знать все сразу в мысли.[1562] (3) И если кто скажет, что звуки голоса не достигают Божественного слуха, но только лишь сотрясают воздух, то все же мысли святых людей пронизывают не только воздух, но и весь космос. И божественная сила, со скоростью света, проникает до глубин души. И разве различные стремления не обращены к Богу, хотя они и выражаются звуками? (5) Разве не разумение выражает их смысл? Нуждается ли в звуках Тот, Кто, согласно исходному замыслу, узнает избранного еще до его рождения и знает то, чему предстоит случиться, еще до его возникновения? (6) Разве не свет этой силы проникает в самые глубины души, «свет знания», как сказано в Писании, «ищущий укромные уголки»?[1563] Бог является совершенным глазом и совершенным ухом, если можно так выразиться.

(38, 1) Вообще говоря, недостойные представления о Боге не позволяют сохранить почтения к нему в гимнах, рассуждениях, текстах и мнениях, и приводят к унизительным и непотребным идеям и воззрениям. Поэтому восхваления во многих случаях ничем ни отличается от хулы, по причине незнания истины. (2) Те вещи, на которые нацелена страсть или желание или, вообще говоря, стремление, являются предметами мольбы. Поэтому никто не желает напитка [как такового], но стремится лишь выпить то, что можно пить, и никто не желает наследства, но стремится стать наследником. Точно так же, никто не жаждет «знания», но желает знать; и не «правильного управления», но участия в управлении. (3) Наша мольба, таким образом, направлена на определенную цель, и целью этой является то, что мы желаем. Мольба и стремление, следовательно, следуют друг за другом и направлены на обладание благом и преимуществами, которые могут в результате последовать.[1564] (4) Гностик всегда молит и просит только о том, что действительно на благо душе, и молится он, сам активно содействуя приобретению благих способностей, о том, чтобы благо не было для него более некой наукой, которую еще предстоит освоить, но чтобы самому стать благим.

(39, 1) Поэтому он молится подобающим образом, зная пути Божественного и обладая нравственным совершенством, достаточным для этого. Он знает, что является действительно благом, о чем надлежит просить, а также когда и как следует делать это в каждом отдельном случае. (2) Последним невежеством является обращение к тем, кто не причастен божественности как к богам или просьба о том, что едва ли пойдет во благо, навлекая тем самым на себя несчастья вместо благословения. (3) И поскольку существует один лишь благой Бог, от Которого происходят всяческие блага, то мы и ангелы обращаемся к Нему в своих молитвах, однако не всегда одинаковым образом, (4) ибо не одно и то же просить о том, чтобы благо пребывало и о том, чтобы они было дано в первый раз. Одним из видов молитвы является просьба отвратить от зла. (5) И такая молитва никогда не может быть обращена человеку во зло, разве что в случае, когда гностик, обратившись к праведности, может использовать эту молитву для того, чтобы совладать с теми, кто «дошел до бесчувствия» (Еф. 14:19).

(6) Молитва, если позволительно так выразится, – это разговор с Богом. Шепотом и не шевеля губами, мы говорим молча, восклицая внутренне.[1565] И Бог слышит всякую без исключения внутреннюю речь.

(40, 1) Мы запрокидываем голову, простираем руки в небо и двигаем ногами (τοὑς τε πόδας έπεγείρομεν), заканчивая молитву, следуя за душевным движением, направленным к умопостигаемой сущности, стремясь оторваться телом от земли вслед за словами, «окрыляясь душой»[1566] ради лучшего удела, стремясь вырваться в обитель святости, с усилием разрывая телесные оковы. (2) Ведь мы знаем, что гностик выходит за пределы этого мира подобно тому, как евреи покинули Египет, тем самым показывая, кроме всего прочего, что следует стремиться приблизиться к Богу настолько близко, насколько это возможно.

(3) И если некоторые отводят для молитвы определенные часы, например, третий, шестой и девятый, то гностик обращается с молитвой к Богу в течение всей своей жизни, стремясь через эту молитву к единению с Богом. И можно сказать, что достигнув этого состояния, он оставляет позади себя все, что бесполезно для достижения этой цели, обретая совершенство человека, действующего силою одной любви. (4) Деление же часов на тройки, каждая из которых начинается молитвой, осуществлено теми, кто знает о священной триаде.

(41, 1) В этом месте уместно вспомнить о некой доктрине, согласно которой молитва бесполезна и которой придерживаются отдельные инакомыслящие, например, последователи ереси Продика. (2) Но чтобы они не слишком гордились изобретением этой мудрости, напомним им, что подобного воззрения до них придерживались философы, именуемые киренаиками. (3) Этот нечестивый гносис, которого придерживаются те, кто лживо именуют себя гностиками, еще столкнется с нашим опровержением, однако в надлежащем месте, дабы критика этих воззрений, которая не может быть краткой, не разрывала наше настоящее рассуждение, из которого становится ясно, что только истинно святой и благочестивый человек является подлинным гностиком в полном соответствии с церковным каноном и что только ему дарована молитва, вопрошающая и мыслящая в полном соответствии с волей Бога. (4) В той же мере, в какой Бог может сотворить все, что Он пожелает, гностик получает все, о чем он просит. (5) Ибо Бог, по общему правилу, знает всех, кто достоин и кто не достоин блага, и каждому дает то, чего он заслуживает. Поэтому тем, кто не достоин, даже если они и непрестанно просят, Он не даст, предоставив это тем, кто достоин. (6) Однако просьба не бесполезна, хотя блага могут быть даны и без мольбы. Благодарение и молитва за ближних – это также забота гностика. (7) Так Господь молился, благодаря за свершение его миссии и прося, чтобы как можно больше людей достигли гносиса. И среди спасенных, достигших спасения благодаря гносису, молитвой прославлялось бы имя Бога, и Тот, Кто является единственно благим и спасает других получал бы благодарение через Сына, которое могло бы передаваться из поколения в поколение. (8) Кроме того, вера, которую обретает человек, также находит свое воплощение в виде гностической молитвы.

(42, 1) Поскольку каждый случай обращения к Богу является молитвой, не следует пренебрегать ни одной из таких возможностей. (2) Несомненно, что святость гностика, в единстве с благим Провидением, проявляется в добровольном признании совершенной божественной благотворительности. (3) Ибо Провидение согласует между собой святость гностика и взаимную доброжелательность друга Бога. (4) Бог не является неким невольным благом, как например огонь, который просто греет. Он дарует благо добровольно, даже если Его об этом предварительно просят. Точно так же, спасаемый спасается не помимо его воли, ибо он отнюдь не бездушен и в силу собственного желания и добровольно направляет к спасению. (5) Для этой цели человек получил заповеди, дабы он мог сознательно выбирать среди вещей то, к чему следует стремиться и чего надлежит избегать. (6) Итак, Бог не творит благо по необходимости, но в силу свободного выбора благоволит тем, кто самостоятельно обратился к нему. (7) Действие Провидения, влияние которого простирается к нам от Бога, не является чем-то служебным, как услуга, простирающаяся от низшего к высшему. Напротив, исполненное жалости к нашей слабости, Провидение заботится о нас подобно тому, как пастух заботится о своем стаде или царь о своих подданных. В свою очередь и мы послушны тем, кто стоит над нами и заботится о нас как им предписано и в соответствии с должностью, полученной от Бога. (8) Следовательно, те, кто служит добровольно и царственно, движимые чистыми помыслами и знанием, являются подлинными слугами и помощниками Бога.

(43, 1) Всякое место и всякий час становится святым, если мы привносим туда помыслы о Боге. Поэтому всякий, кто, сделав правильный выбор и имея отзывчивое сердце, просит о чем-либо в молитве, тем самым способствует появлению того, о чем просит, радостно в молитве обретая то, что он желает. (2) Ибо когда дающий все блага видит нашу готовность принять, все благодеяния следуют немедленно за нашими помыслами о них. Ведь в молитве наш характер в его отношении к обязанностям проявляется в полной мере. (3) Но если голос и дар речи дарованы нам, чтобы мы понимали друг друга, то как же Бог не услышит голос души и разума, ведь душа несомненно понимает другую душу, а разуму доступен другой разум. (4) Богу не нужно ждать, пока речь будет произнесена, чтобы понять ее, как это случается с переводчиками. Он понимает всю мысль разом. И все то, что нам сообщает речь, Богу говорит наша мысль, которая пришла нам в голову сейчас, но ему была известна еще до сотворения мира. (5) Молитва, таким образом, произносится и беззвучно, только лишь силою внутренней концентрации нашей духовной природы для выражения мысли, неуклонно направленной к Богу.

(6) Поскольку восток является символом рождающегося дня, откуда впервые свет воссиял из тьмы, так и прозябающие во тьме неведения с востока ожидают сияния знания истины. Поэтому молитва совершается с лицом, обращенным к востоку, навстречу восходящему солнцу. (7) По этой же причине все древнейшие храмы были обращены на восток, чтобы люди привыкали обращаться лицом к востоку, созерцая изображения. (8) «Да направится молитва моя, как фимиам, пред лице Твое, воздаяние рук моих, как молитва вечерняя», – сказано в псалме (Пс. 140:2).

(44, 1) В устах злодеев молитва особенно опасна, и не только для других, но прежде всего для них самих. И если они просят и получают то, что называется счастливым случаем, то в конце концов он оборачивается против них самих, поскольку они не знают как использовать то, что им досталось; (2) ибо просят они о том, что им не принадлежит, и желают вещей, которые только кажутся благом, не являясь им. (3) Гностик же, напротив, просит лишь о том, чтобы все, что он имеет, пребывало с ним, чтобы он смог справиться с тем, что предстоит и чтобы вечно длилось то, что ему суждено получить. А также он просит, чтобы истинные блага, касающиеся его души, принадлежали ему и оставались с ним. (4) Поэтому он не желает ничего из отсутствующего, будучи вполне удовлетворен тем, что наличествует. Ведь он не испытывает недостатка в благе, ему уже принадлежащем и вполне для него достаточном, благодаря божественной благодати и гносису. (5) Являясь вполне самодостаточным, он не нуждается ни в чем ином. Зная волю Вседержителя, получив все, о чем молился, находясь в тесном контакте с всемогущей силой и ревностно стремясь к духовности через беспредельную любовь, он достигает единения с Духом.

(6) Этот человек великой души, обладающий, благодаря знанию, всем наиболее ценным, лучший во всем, сосредоточившийся на созерцании, оказывается способным удержать в своей душе энергию созерцаемого образа, которая проявляется в чрезвычайной проницательности и способности к познанию. (7) К достижению этой способности он стремится более всего, победив все, что «борется против разума»[1567]. Достигнув непрерывного созерцания, развивая в себе воздержание от всего чувственного и правильное поведение, и, кроме того, (8) обладая большим жизненным и исследовательским опытом, он достигает свободы в речах, которая заключается не просто в силе словесного выражения, но в способности ясной речи, которая не скрывает – из лести ли или из страха – ничего из того, что должно быть сказано в надлежащее время, когда в этом имеется острая необходимость.

(45, 1) Получив знание о Боге от самого мистического хора истины, он применяет для описания его такие слова, которые достойны величия предмета, раскрывает их смысл посредством вдохновенной молитвы, пребывая в гностическом единении с умопостигаемыми и духовными сущностями настолько, насколько это возможно. (2) И хотя такой человек всегда мягок в обращении, покладист, доступен, приветлив, терпелив, всегда отвечает благодарностью на добро и имеет чистую совесть, он все же весьма тверд, поэтому не поддается не только соблазнам, но и любым иным искушениям, ибо он никогда не позволяет своей душе поддаваться искушениям или подчиняться власти наслаждения или боли. (3) Никогда не отступаясь от справедливости, следуя призыву Логоса, неуклонно и не поддаваясь давлению страсти, он всегда направляется туда, куда зов справедливости влечет его. Будучи убежденным в том, что все в этом мире находится под хорошим управлением, он уверен что душа, избравшая благой путь, гарантированно направляется к лучшему, до тех пор, пока не окажется перед лицом самого Блага, в приемном зале Бога, если можно так выразиться, рядом с Великим Первосвященником.

(4) Таков наш гностик, исполненный веры и убежденный в том, что все в этом мире управляется наилучшим из возможных способов, довольный всем, что бы не случилось. (46, 1) В результате трезвого размышления, он не просит ни о чем из того, что необходимо для жизни, будучи вполне уверенным в том, что Бог, который знает все, дарует блага тем, кому они нужны даже если о них не просят специально. (2) Ибо, как мне кажется, ремесленник получает все, необходимое для ремесла, язычник – все, что положено язычнику, а гностик имеет все, ему необходимое. (3) И как обратившийся язычник просит о вере, так и тот, кто стремится к гносису просит о даре «совершенной любви».[1568] (4) Достигший вершин совершенства гностик просит о росте и непрерывности созерцания, в то время как обычный человек молится о даровании доброго здравия. (5) Но более всего он просит о том, чтобы не отпасть от пути добродетели, всеми силами способствуя тому, чтобы достигнуть безупречности. (6) Ведь ему прекрасно известно, что некоторые ангелы, из-за своей невнимательности, упали на землю, так и не успев достигнуть этой стадии единения, из состояния причастности низвергнувшись в мир раздвоенности. (7) Тот же, кто благодаря упражнению достиг состояния возвышенного гносиса и превосходного состояния совершенного человека, научился обращать себе во благо даже место и время, выбрав в качестве своего удела непогрешимую жизнь и назначив себе в качестве задачи достижение во всех отношениях стабильного состояния вéдения. (8) Те же, кто не вполне еще освободились от того, что тянет их вниз, даже воспарив благодаря вере, все равно впоследствии падают вниз. (9) Напротив, для достигшего посредством гностического воспитания непоколебимой добродетели, привычка становится частью природы. Как камень не может утратить свой вес, так и такой человек не может утратить то, что он знает, однако не безвольно, но именно через упражнение силы воли, силою разума и знания, а также с помощью Провидения. (47, 1) Он всячески оберегает и заботится об этой своей способности. Он проявляет известную осторожность для того, чтобы избежать греха и предусмотрительность для того, чтобы предотвратить возможную утрату добродетели. (2) И именно знание позволяет развить предусмотрительность, научая различать то, что способствует укреплению добродетельного состояния. (3) Важнее всего знание Бога, и именно благодаря такому знанию сохраняется добродетель. Знающий Бога свят и благочестив. Таким образом, мы видим, что только гностик может в полной мере и по праву считаться благочестивым человеком. (4) Он с благодарностью принимает настоящее и радуется обещанному как будто оно уже свершилось. Грядущие события не ускользают от него, как еще отсутствующие, поскольку он прекрасно осведомлен о том, что это такое. (5) В силу своего знания убежденный в том, что грядущее будет именно таким, он уже причастен ему. Ведь нехватка и недостаток измеряются каждый своей мерой. Так, например, если он обладает мудростью, и мудрость имеет божественную природу, то причастный Тому, Кто не имеет недостатка ни в чем, сам не будет иметь ни в чем недостатка. (6) Ведь приобретение мудрости не осуществляется в силу некой энергии или причастности[1569], которые движутся и утверждаются одно через другое, не происходит это и вследствие некоего изъятия или недостатка. Следовательно, как мы видим, энергия нисколько не уменьшается в результате ее передачи. (7) Так наш гностик оказывается причастным всем благам, сколько бы их не было и насколько это вообще возможно, однако не полному из числу, поскольку иначе бы он был не в силах продвигаться в своем развитии, благодаря собственным усилиям и при содействии извне. (48, 1) Бог оказывает ему помощь, удостаивая его личному попечительству. Ибо разве не ради лучших из людей были созданы все блага, не для удовлетворения ли их нужд, и не им ли на пользу для их спасения? Следовательно, он не может лишить всего этого тех, ради кого все создано. (2) Очевидно, оказывая честь их совершенным природным склонностям и поощряя сделанный ими свободный выбор, Он вдохновляет избравших благую жизнь и дает им силу для того, чтобы они самостоятельно завершили путь к спасению. Для этого Он призывает одних и оказывает помощь другим, самостоятельно заслужившим это право. (3) Ибо гностик сам способен воспроизвести все наилучшее, поскольку целью его является полнота знания и сознательное поведение. (4) И как врач помогает обрести здоровье тому, кто стремится выздороветь, так и Бог помогает достигнуть вечного спасения тем, кто содействует Ему в этом, сам стремясь достигнуть знания и правильного поведения. И поскольку исполнение предписанного в заповедях находится в наших силах, вслед за исполнением их следует то, что было обещано. (5) Все, о чем я сейчас говорю, прекрасно понимали и эллины. Ведь и атлет, не последний по значению по мнению древних и приложивший немало усилий для того, чтобы тренировкой развить свою мужскую силу, перед тем, как отправиться на Олимпийские игры, все же останавливался перед статуей Писийского Зевса, так обращаясь к нему: «О Зевс! Если я прошел все необходимые подготовительные упражнения, снизойди и дай мне победить в поединке, как я того заслуживаю!»

(6) Так и в случае с гностиком, который безупречно и сознательно сделал все от него зависящее в образовании, упражнении, поведении и по отношению к Богу, спасение последует в качестве награды за уже достигнутое совершенство. (7) От нас, следовательно, требуется все то, что в наших силах, а также все то, что касается нас, как уже наличное, так и возможное, свободный выбор, стремление, обладание, умение использовать имеющееся и постоянство.

(49, 1) Таким образом, каждый, кто намеревается вступить в контакт с божеством, должен хранить свою душу в неприкосновенности и чистоте, заботясь прежде всего о достижении совершенного блага, или же, если это не вполне удается, то в своем стремлении к гносису всячески устранялся от злых дел. (2) Ему следует совершать надлежащую молитву лишь в сообществе достигших блага, поскольку принимать на себя чужие грехи – это занятие опасное. (3) Гностик должен участвовать в совместной молитве с теми, кто только что обратились к вере, поскольку содействовать им – это его долг. Вся его жизнь представляет собой священный праздник. (4) Жертвоприношения, которые приносит он, состоят в молитвах, благодарственных словах, чтении Писания перед едой, распевании псалмов и гимнов во время трапезы и перед отходом ко сну и еще одной молитвы в ночное время. Таким образом присоединяется он к божественному хору, снова и снова вызывая в своей памяти один и тот же образ, через вечное воспоминание достигая непрерывного созерцания. (5) Но разве не приносит он и другую жертву, которая состоит в том, что он делится своим знанием и имуществом с теми, кто в этом нуждается? Разумеется, это так. (6) Произносит он свою молитву беззвучно и не прибегает к чрезмерному красноречию, от самого Бога узнав о том, о чем надлежит просить. Он молится в любом подходящем для этого месте, но не открыто и не на виду у всех. (7) Он вовлечен в молитву всеми возможными способами: прогуливаясь, во время разговора, в молчании, во время чтения или размышляя. И даже тогда, когда мысль его сокрыта в самом потаенном уголке его души и он обращается к Отцу с беззвучным словом[1570], Тот неизменно оказывается рядом с ним и немедленно отвечает на просьбу. (8) Существует три цели, на которые направлено любое действие[1571], однако делая все возможное для достижения совершенства и пользы, он оставляет удовольствие тем, кто ведет обычный образ жизни.

VIII. Об обещаниях и клятвах

(50, 1) Человек подобного характера и столь благочестивый далек ото лжи и не нуждается в клятвах. Ведь клятва – это утверждение, призывающее в свидетели Бога. (2) Как же такой человек, избравший раз и навсегда верный путь, может оказаться в чем-либо неверным до такой степени, что нуждался бы в подтверждении своих слов клятвой? Разве вся его жизнь не является одной нерушимой и верной клятвой? (3) Своим образом жизни и поведением он демонстрирует нерушимость своих утверждений, силою своего постоянства, делами и словом. (4) И если несправедливость заключена в делах или словах того, кто выносит суждение, а не в страданиях того, кто подвергся несправедливости, он никогда не солжет и не совершит клятвопреступление, приписывая несправедливость Богу, поскольку знает, что он безупречен по своей природе. Он никогда не солжет и не обманет ради своего ближнего, которого он научился любить, даже если это и не самый близкий друг. Тем более он не солжет и не преступит клятву ради самого себя, ибо он по своей воле никогда не сделает ничего во вред себе самому. (5) Он никогда не произносит никаких клятв, предпочитая в случае утверждения сказать «да», а, отрицая нечто, просто сказать «нет». Ведь клятва – это когда чем-то клянутся или же сочиняют нечто специально для того, чтобы подтвердить свои слова. (51, 1) Поэтому для него достаточно к утвердительному или отрицательному суждению добавить лишь: «Я говорю верно», и то лишь для убеждения тех, кто не вполне уяснил себе, что слова его вполне достоверны. (2) Ибо, как мне кажется, образ его жизни должен сам по себе внушать доверие даже посторонним, так что клятва и не потребуется. В отношении же себя и в общении со своими единомышленниками всюду царит единодушие, поскольку добродетель избирается добровольно. (3) Итак, гностик всегда верен своей клятве, хотя и редко прибегает к ней, как мы уже сказали. Верность его клятвы обусловлена верностью его слов истине. (5) Зачем прибегать к клятве тому, кто живет в полном согласии с высшей истиной? Тот, кто не клянется, не может совершить клятвопреступления и тот, кто никогда не нарушает достигнутой договоренности, не нуждается в дополнительных обещаниях. Ведь нарушение или выполнение договоренности определяется прежде всего действием. Ложь и лживая клятва в контракте или обещании несомненно является нарушением договоренности. (6) Но ведущий праведную жизнь никогда не нарушает договоренности и, оставаясь верным суждениям истины, своими действиями подтверждает истинность клятвы. Поэтому дополнительное словесное подтверждение оказывается для него излишним.

(7) Будучи уверенным, таким образом, что Бог повсюду, опасаясь грешить против истины и зная, что любая ложь недостойна, он находит достаточную опору в божественной и своей совести. (8) Поэтому он не лжет и не нарушает соглашений, им заключенных. Поэтому же он не клянется даже тогда, когда от него этого требуют. По этой же причине он никогда не отрекается от своих слов, не позволяя себе солгать даже под пытками, угрожающими жизни.

IX. Только достигнувший совершенства имеет право учить других

(52, 1) Достоинство гностика возрастает в том случае, если он решился учить других, поскольку он получил в свое распоряжение величайшее благо, возможное на земле, выраженное в словах и делах, и обладая которым он может выступить в качестве посредника, помогающего на пути общения с божественным. (2) И как те люди, которые поклоняются различным материальным предметам, как будто бы они услышали наказ и выполняют обещание, ими данное, так и в одушевленной статуе, которой является человек, истинное величие логоса находит свое воплощение благодаря заслуживающему доверия учителю. И благодеяние, им оказанное, возводит их к Господу, по образу Которого истинный наставник все создает и гармонизирует, обновляя и подготавливая к спасению того, кто получает наставления. (3) И как сталь метафорически называлась греками Аресом, а вино Дионисом, так и гностик, который свое спасение видит в благе ближних, может быть назван живым образом Господа, не по внешнему виду, разумеется, но как символ силы и образ проповедника.

(53, 1) Все, что у него на уме, он рассказывает тем, которые достойны это услышать, слова свои и жизнь соразмеряя с велением разума. (2) Ибо мысли его и слова истинны, за исключением таких случаев, когда с терапевтической целью, подобно врачу, скрывающему истину от больного ему на благо, он может обмануть или произнести ложь, как о том учат софисты.[1572] (3) Так, например, благородный апостол обрезал Тимофея, утверждая устно и письменно, что обрезание, осуществленное руками человека, не имеет никакого значения. Для того чтобы не отвратить тех из иудеев, которые оказались невольными слушателями, от понимания заповеди обрезания сердца через веру, дабы они не отпали от синагоги, он «для иудеев был как иудей, дабы приобрести иудеев» (1Кор. 9:19). (4) Тот, кто соглашается на нечто ради своих ближних (взяв на себя этот труд ради их спасения), воздерживается от какого-либо лицемерия, зная об опасности подобного поведения для праведных людей, которая угрожает со стороны тех, кто им завидует, поэтому он никого не принуждает. Только лишь для блага своих ближних он поступает так и, если бы все это касалось только его самого, он никогда бы не стал делать этого. (5) Такой человек всецело предан церкви, ради учеников, которых от «породил» в вере[1573]. Он является примером для тех, кто в силах принять возвышенные наставления человеколюбивого и боголюбивого наставника, живым подтверждением истины слова, опытом любви к Господу. (6) Он неподвластен страху, верен своему слову, неутомим в трудах и никогда не испытывает желания произнести лживое слово, в полной мере оставаясь безгрешным. Ведь лживое слово, произнесенное со злым умыслом, не является просто словом, но представляет собой действие, которое несет вред. (54, 1) Только гностик, следовательно, всеми возможными способами свидетельствует об истине словами своими и делами. Он всегда поступает правильно, на словах, на деле и в своих мыслях.

(2) Таково, вкратце, христианское благочестие. Если он следует велению долга и благоразумию, он делает все благочестиво и справедливо. И если это так, то только гностик в полной мере может быть назван благочестивым, справедливым и богобоязненным. (3) Христиане не являются безбожниками (и именно это мы хотели продемонстрировать философам) и никогда не позволяют себе совершить что-либо злое или постыдное, поскольку это несправедливо. Следовательно, ни в коем случае они не лишены благочестия, но напротив, только они действительно богобоязненны, поскольку свято и преданно поклоняются истинному Богу, Господину и Царю надо всем, выказывая ему истинное почтение.

X. Путь гностика к совершенству

(55, 1) Гносис, выражаясь обобщенно, есть высшее совершенство, которое может только достигнуть человек, оставаясь все еще человеком. И дополняется оно знанием вещей божественных, согласуясь с божественным Логосом и соответствуя ему по своему характеру, образу жизни и форме словесного выражения. (2) С полной достоверностью можно сказать, что и сама вера совершенствуется через гносис, ибо лишь с его помощью верующий достигает совершенства. Вера есть некое внутреннее благо, которое не ищет Бога, но просто исповедует Его и признает Его в качестве сущего. (3) Поэтому начав с этой веры, продвигаясь далее благодаря ей и с помощью божественной благодати, следует, насколько это возможно, стремиться к знанию о том, что есть Бог. (4) Мы утверждаем, что этот гносис вполне отличен от того, что называют мудростью и которая приобретается в процессе учебы. В некоторых отношениях мудрость эта, конечно, есть то же, что и гносис, однако гносис не во всех отношениях есть то же самое, что мудрость. Мудростью обычно называется такое знание, которое может быть выражено словом (τού προφορικού λόγου). (5) Однако в отношении Бога не сомнение, но вера является основанием здания, то есть гносиса. Основанием же здания, а вместе с тем и самим зданием, началом и концом всего является Христос. (6) Мы говорим о Нем как о начале и конце всего, ибо начало всего – вера в Него и конец всего – любовь к Нему не могут быть предметом учения и наставления; гносис же, по милости Божией, сообщается нам Преданием и доверяется тому, кто показал себя достойным хранить учение. И от него достоинство любви излучается от света к свету. (7) Ибо сказано: «Имеющему приложится»[1574], то есть к вере – гносис, к гносису – любовь, к любви – наследие.

(56, 1) Случается же это с теми, кто, всецело соединяясь с Господом и верой, и познанием, и любовью, вместе с ним восходит туда, где пребывает Бог и Хранитель веры нашей и любви. (2) Отсюда следует, что гносис дается и служит усовершенствованию тех, кто избран и предопределен к восприятию этой милости. Сообщение этого познания обусловлено и мудрым устроением жизни, и стремлением к цели, которая выше справедливости закона. (3) А это в свою очередь требует постоянного прилежания; необходимы тут подготовительные труды и упражнения – сложные и долговременные. Это познание ведет к цели бесконечной и совершенной, заранее научая нас будущей жизни, которую мы будем вести по Богу и с другими небожителями, избавившись сначала от мук и наказаний за грехи. (4) Свободные от страхов, достигшие предела земного совершенства, не нуждающиеся в дальнейшем очищении, завершившие все служения, в том числе святые и совершаемые среди святых, праведные души получают заслуженные ими почести и воздаяния. (5) Но только тех из них, кто по своей близости к Богу был «чист сердцем»[1575], ожидает восстановление (ἀποκατἀστασις) в созерцании невидимого. (6) Будут они и нареченными богами, и сопрестольниками тех, кого Спаситель причислил к богам прежде них. (7) Итак, гносис довершает внутреннее очищение и приводит нас к трансформации, сближающей с благом.

(57, 1) Он легко приводит душу к тому, что сродни душе, к божественному и святому, и, просвещая своим светом, ведет человека по ступеням мистического совершенствования до тех пор, пока, очищенный от малейшей скверны[1576], не возведен будет в высшие обители покоя, где он научится созерцать Бога «лицом к лицу» сознательно и с полным пониманием. (2) И в этот состоит гностическое совершенство души, в ее соединении с Господом, непосредственном подчинении Ему, которое достигается после очищения и служения. (3) Поэтому вера, если можно так выразиться, есть совершенное знание (гносис) наиболее важного (ή πὶστις σύντομος έστιν τών κατεπειγόντων γνώσις). Гносис же есть непреложное и достоверное обнаружение того, что было принято на веру. Это обнаружение, основанное на вере и согласное с учением Спасителя, ведет ум к непогрешимости, знанию и пониманию. (4) И началом этих спасительных перемен и обновлений, как я уже говорил ранее, является переход от язычества к вере, а следующей ступенью будет переход от веры к гносису. Это последнее, приводя к любви, соединяет любящего с Любимым, познающего с Познаваемым. (5) И достигший этого состояния уже здесь, в земной жизни, достигает достоинства, равного ангельскому[1577]. А те, кто достиг предельно возможного для живущих во плоти совершенства, переходя, как и подобает им, к лучшему, устремляются через святую седмицу в отчий двор, поистине Господне жилище, и становятся там светом пребывающим и вечным, полностью и во всем неизменным.

(58, 1) Вот первый образ Божественного действия, уже упомянутый нами[1578], знак обещанного нам воздаяния за благочестие. А из множества свидетельств выберу одно, речение пророка Давида: (2) «Кто взойдет на гору Господню или кто станет на месте святом Его? Непорочный руками и чистый сердцем, тот, кто не напрасно воспринял от Бога душу свою и не клялся ложно ближнему своему; сей приимет благословение от Господа и милость от Бога, Спасителя своего. Таков род ищущих Господа, ищущих лица Бога Иакова» (Пс. 23:3–6). (3) Пророк, мне кажется, прежде всего указывает здесь именно на гностика. Как бы мимоходом указывает он нам также, что Спаситель наш – это Бог; он называет Его «лицом Бога Иакова», то есть проповедовавшим и учившим всему, что касалось Духа. (4) Вот почему и апостол называет Сына образом «славы Отчей»[1579], ибо он возвестил людям истину о Боге и изъяснил, что Бог и Отец один[1580], что Он – единственный Вседержитель, которого никто не знает, «кроме Сына и того, кому Сын откроет»[1581]. (5) На единство Божие указывает и Псалмопевец на примере ищущих лица Бога Иакова – того одного Бога и благого[1582] Отца, Которого запечатлел в Себе Спаситель наш и Господь. (6) А род ищущих Его есть род избранный[1583], и это искание их есть поиск гносиса.

(59, 1) Потому и говорит апостол: «Никакой пользы не принесу вам, если не буду возвещать вам ни в откровении, ни в гносисе, ни в пророчестве, ни в учении» (1Кор. 14:6). (2) Знаю, что некоторые поступают верно и не будучи истинными гностиками, но не разум ими движет, как, например, случается с некоторыми мужественными людьми. (3) Такие люди, будучи от природы страстными, еще более воспламеняются, когда страсть становится привычкой. Не сдерживая ее рассудком, они во многих случаях слепо отдаются ей и совершают дела, достойные хвалы. Так и выносливость легка для механического приспособления. (4) Но качества эти происходят из другого источника, нежели у гностика. Иной является и их цель. Они не «отдают этому делу все свое тело», поскольку «они не имеют любви» (1Кор. 13:3), возникающей через истинный гносис. (5) Все, совершаемое знающим человеком, является правым делом; все, что делается без должного знания, выходит дурным и жалким, даже если исполнитель действовал в соответствии с планом, поскольку поступает храбро он не на основании размышления и действия свои направляет отнюдь не на те задачи, которые, от добродетели переходя к добродетели, ведут в конечном итоге к благой цели. (6) То же самое нужно сказать и о любой другой добродетели тех, кто не просвещен знанием, а равным образом и об их благочестии. Наш гностик руководствуется разумом не только в делах благочестия: гносис правит всей его жизнью. (7) Нашей целью далее будет изображение образа жизни гностика, а не теорий, которых он придерживается и которые мы изложим впоследствии, в подходящем для этого месте, сохраняя общий план нашего труда.

XI. Очерк гностического образа жизни

(60, 1) Уважая мироустройство, гностик воистину и с благодарностью принимает божественное учение. Начав с удивления перед творением[1584] и убедившись в том, что он в силах получить истинное знание, он становится послушным учеником Господа. Услышав слово о Боге и Провидении, он верит им вслед за первоначальным удивлением. (2) Черпая энергию в этом первоначальном импульсе, он всецело посвящает себя науке, делая все возможное для того, чтобы приобрести то знание, к которому он стремится. (Стремление же, направленное на исследование, возрастает по мере роста веры.) И только в этом случае он достигает созерцания таких рода и вида, каких заслуживает. (3) Так гностик испробует на себе волю Бога, ибо не его уши, но душа постигает смысл того, что сказано. (4) Восприняв же в Слове Божием меру сущности вещей, позволяющую различать их достоинство, он естественным образом и душой обращается к сродному ей. Так, заповеди «не прелюбодействуй» и «не убий»[1585] он понимает гностически и куда шире, чем те, кто держится лишь их буквы.

(61, 1) Навык умозрительного познания вещей позволяет ему приготовиться к восприятию истин еще более чистых. Твердо знает он, что, по слову пророка, «наставляющий человека в гносисе» есть Господь (Пс. 93:10), который делает это человеческими устами. Для этой цели Господь и воспринял человеческую плоть.

(2) Вот почему ревнитель знания никогда не предпочтет чувственно-приятное полезному. Даже если какой-нибудь случай сведет его с женщиной во всем блеске ее красоты, то и тогда не удалось бы ей никакими чарами и хитростью обольстить его, сколько бы она ни прибегала к ним. Жена господина, которому служил Иосиф, не смогла склонить его к нарушению благоприличия. Ее жадные руки сорвали с него верхнюю одежду, однако он сам остался чистым и безгрешным, облеченным в великолепную одежду целомудрия. (3) Конечно, глаз египетского господина не видел этого поступка Иосифа, но Вседержитель был тому свидетелем. (4) Человек слышит слова и видит тело; Вседержитель же смотрит и видит дальше, проникая в самое существо того, откуда происходят звуки и видимый образ. (5) Понимая это, гностик хранит непоколебимое спокойствие души даже тогда, когда на него обрушиваются болезни, напасти и даже ужаснейшее из всех бедствий – смерть; ибо он знает, что все подобные беды являются неизбежными спутниками тварного естества. Он помнит и о том, что все эти злоключения божественным всевластием обращаются в орудия нашего спасения, что в руках милостивого Провидения они служат исправительными средствами, назначение которых состоит в том, чтобы понуждать к исправлению тех, кто противится этому, дабы потом их же и вознаграждать за понесенный труд.

(62, 1) Поэтому всем сотворенным гностик пользуется в той мере и для тех целей, на которые указывает Логос, за все благодарит и прославляет Создателя и не дает сотворенным вещам порабощать себя, всегда оставаясь их господином. (2) Если ему причиняют несправедливость, обиду или зло, он не помнит о них. (3) Никогда он не гневается и не питает вражды или нерасположения к кому бы то ни было, даже к тем, кто по делам своим вполне заслуживает такого отношения. (4) Он помнит, что и его самого, и ближнего его сотворил один Бог; поэтому и в заблуждающемся человеке он чтит Творца; любит его как своего собрата по изгнанию, сожалеет о его неведении и молится о нем. Прикованный к бренному телу, он сожалеет о немощах своей собственной телесной природы, но все же остается непоколебимым под напором страстей.

(5) Если не зависящие от его воли обстоятельства обрушиваются на него вопреки его желаниям, то он, подавив печаль, всецело уходит в себя, утверждаясь на том, что действительно ему принадлежит. Оставаясь равнодушным ко всему внешнему, он всецело посвящает себя самому необходимому, сосредоточившись на том, что непосредственно касается его духовной жизни. (6) Верным он остается не на словах только и не по внешнему виду, но в согласии с гносисом, истиной, верными делами и действенным словом. (7) Он не довольствуется лишь похвалами благому и прекрасному, но сам старается быть благим; будучи «добрым и верным рабом», он силой своей любви поистине достигает степени «друга» [Божьего][1586] через совершенствование навыка, который он обретает в чистоте через истинное наставление и самодисциплину.

(63, 1) Он употребляет все усилия для достижения высот гносиса. Блистая добротой своего нрава, уравновешенный и по виду, обладая всем тем, что отличает истинного гностика, он взирает лишь на своих великих предшественников, достигших совершенства ранее него: на патриархов, различных пророков, бесчисленное множество надзирающих за нами ангелов и, наконец, самого Спасителя, который научил нас, и на примере своей жизни показал нам те высоты, которых можно достичь. Поэтому истинный гностик не испытывает любви ни к чему из того, что находится на земле. Не желая оставаться на земле и остерегаясь привязанности ко всем благам этого мира, он дорожит лишь теми благами, на которые может надеяться или, лучше сказать, которые уже знает как блага истинные и обладание которыми он предвкушает. (2) Вот почему он терпеливо переносит труды испытаний и скорби, но не так, как некоторые из известных своим мужеством философов, которые боролись в надежде, что всем этим бедствиям придет все же конец и они сменятся на благоприятное. Гносис, напротив, дает непоколебимую уверенность в том, что блага, составляющие предмет упований, впоследствии станут подлинным нашим достоянием. Поэтому он презирает не только муки, но и все земные блага.

(3) Рассказывают, что блаженный Петр, видя супругу свою ведомой на казнь, возрадовался ее призванию в вышние селения и возвращению домой. Окликнув ее по имени, ободряя и утешая, он воззвал к ней: «Помни же Господа!»[1587]. (64, 1) Таков был брачный союз этой блаженной четы; таков был и образ действий мужа по отношению к той, что была для него в этом мире дороже всех людей. (2) О том же говорит апостол: «Женатый да будет как неженатый»[1588]; тем самым указывая на то, что брак должен быть бесстрастным и не отвлекающим от любви к Господу. Вот почему вернейший из супругов, когда жена его, расставаясь с жизнью, должна была соединиться с Богом, убеждал ее сохранить эту любовь к Спасителю во всей неприкосновенности. (3) Все мученики, среди самых ужасных пыток обращавшиеся к Богу с хвалами, не свидетельствуют ли этим фактом о своей вере в ожидаемые ими посмертные блага? Я убежден, что в них действительно жила непоколебимая уверенность, проявляющаяся во всех их делах. (4) Итак, как бы ни были тяжелы внешние обстоятельства, душа гностика остается твердой и мужественной, как у атлета. (5) Он уверенно следует ее велениям во всех человеческих делах и эта крепость духа оказывается мудрой советницей, которая указывает праведнику верный путь. Основываясь на началах, обретенных свыше и стремясь уподобиться Богу, она умеряет в себе склонность к плотским удовольствиям, и над телесными скорбями господствует. Она спокойно взирает она на всевозможные опасности, надеясь на Бога. (6) Будучи земным образом божественной силы, исполненной всяческих совершенств, душа гностика формируется в результате развития природных задатков, заложенных в ней, воспитания и разумного начала. (7) Эта красота души и делает гностика «храмом Святого Духа»[1589] в той мере, в какой он склонен вести свою жизнь в полном соответствии с Евангелием. (65, 1) Такая душа в силах победить любой страх и ужас; не только смерть ее не страшит, но и нищета, болезни, бесчестие и тому подобное. Имеющий такую душу не поддается сладострастию и господствует над всеми неразумными стремлениями. (2) Он хорошо знает, что ему должно делать и в чем себе отказать, ибо знает и то, что подлинно пагубно, а что нет. (3) Зная, чего нужно действительно страшиться, он терпеливо выносит то, что должно терпеть и выносить, и держится того, чего разум велит ему держаться как должного. Основываясь на разумном суждении он отличает то, что действительно надежно и является благом от того, что только кажется благим.[1590] Он отличает истинные блага от мнимых, истинные беды от воображаемых, таких как смерть, болезни или бедность, которые считаются таковыми скорее в силу людского мнения нежели в согласии с истиной. (4) Этот добрый муж в силу постоянства, которое его добродетельная душа обратила в привычку, избегает всех чуждых разуму движений, возвышается над тревогами и страстями этой жизни. Он «делает все от него зависящее»[1591] для того, чтобы достигнуть намеченной цели, (5) и то, что другие считают превратностями случая, не страшит его, ибо не кажется ему настоящим злом. Что же до истинных зол, то христианскому гностику они не присущи, поскольку, будучи злом, они диаметрально противоположны благу, и невозможно, чтобы один и тот же человек был одновременно носителем обеих противоположностей.[1592] (6) «Безупречно исполняющий драму жизни»,[1593] – ту, какую определит ему Бог, знает, что ему должно совершить и что претерпеть.

(66, 1) И не происходит ли робость от неведения того, что подлинно страшно, а что нет? А если так, то подлинное мужество свойственно лишь истинному гностику, знающему блага настоящего и будущего. Знающий, как я уже говорил, каких зол не следует страшиться, и твердо убежденный, что один лишь порок есть действительная смерть и пагуба для стремящихся к познанию, облеченный в божественное всеоружие, он ведет с ним непрерывную брань. (2) Если с кем-нибудь от недостатка ли благоразумия и осторожности или же в результате действия, а лучше сказать, содействия дьявола, приключается какая-то напасть, то не следует винить в этом собственную глупость или нечистого. (Ибо благоразумие – это не деятельность, а склонность, и никакая склонность не является деятельностью.[1594]) Таким образом, деятельность, совершенная по неведению, не есть неведение, но зло, порожденное этим неведением. Действительно, ни грехи, ни страсти не являются злом сами по себе, хотя источником их и является зло. (3) Поэтому тот, чье мужество не основано на разуме, не может быть истинным гностиком. В противном случае и детей, которые из-за своего неведения не страшатся опасных вещей, также следовало бы назвать храбрыми. Так они не боятся притрагиваться к пламени. С таким же основанием можно приписывать мужество и диким зверям, слепо бросающихся на копья и рогатины. Объявим ли мужественными и площадных скоморохов, которые ловко перепрыгивают через мечи, занимаясь столь опасным ремеслом за установленную плату? (4) Совсем иное дело человек, проникнутый истинным мужеством. Если разъяренная толпа ведет его на казнь, он отважно встречает все, что бы с ним не приключилось. В этом его отличие от тех, кто только на словах являются мучениками: эти последние подвергают себя разным случайностям безрассудно и, мягко выражаясь, сами не зная зачем. Мученики же истинные держатся поначалу в стороне, предохраняя себя от опасностей, как подсказывает им здравый смысл, но когда заслышат призыв Господа, спешат предать себя судьям, свидетельствуя о своей вере, выделяясь из толпы вовсе не из-за дерзости, но являя всей земле образец подлинно разумного мужества. (67, 1) Не в пример большинству, которые стремятся к мучениям сравнительно легким из страха перед большими, и не из опасения порицания собратьев по вере и им сочувствующих, они следуют зову. Движимые любовью, они с готовностью следуют голосу, который зовет их, увлекаемые лишь желанием угодить Богу и не ждущие никакой иной награды. (2) Некоторые, напротив, добровольно идут на смерть ради славы, другие – для того, чтобы избежать мук еще более ужасных; третьи – чтобы приобщиться после смерти к радости и веселью. Такие еще дети в вере. Они, если угодно, блаженны, но все же идут не тем путем, который подобает совершеннолетним, и не тем, которым шествует истинный гностик, движимый любовью к Богу. (Но у Церкви и для детей есть венки: как за победу в соревновании в гимназии, она награждает не только мужей.) Стало быть, нужно воспламенять в себе любовь ради нее самой, а не ради посторонних наград. (3) Итак, совершенное мужество развивается в мудреце одновременно с познанием, укрепляясь в нравственной жизни, и от ежедневной борьбы со страстями.

(4) Любовь делает своего атлета бесстрашным воином, чуждым малодушию, наполняет твердым и всецелым упованием на Бога, умащая и тренируя его, подобно тому, как и праведность внушает ему правдивость во всех делах, которая заключена в заповеди: «Да будет у вас: да, да; нет, нет».[1595] (5) То же нужно сказать и о благоразумии. (6) Ибо борется он не из стремления к славе и почестям, подобно атлетам, состязающимся из-за венка и известности. И не тяга к богатству должна руководить им, как бывает с тем, кто становится скупердяем под влиянием этого гибельного порока. Не делает он этого и из любви к своему телу и ради поддержания здоровья. Тем более отличен он от тех, кто воздерживается просто потому, что ведет грубый образ жизни и не случилось ему еще отведать роскоши. (7) Такой человек, проводящий всю свою жизнь в тяжелых трудах, если получит возможность насладиться благами жизни, непременно утратит всякое чувство меры. Лишь только представится благоприятный случай, он непременно покинет путь добродетели и преступит закон. (8) Напротив, контроль над собой, но не ради него самого, а ради гносиса, вечно сущего, делает человека господином и хозяином над собой. Только истинный гностик воистину воздержан и неподвластен страстям. Он не плавится в их горниле, подобно алмазу.

(68, 1) Причиной всех этих наук, наиболее святой и царственной, является любовь. Верная всему благому и доброму, отличающаяся единством, характерным для нее, причина эта возвышает гностика до степени друга и сына Божьего, который воистину становится «совершенным мужем в меру возраста»[1596]. (2) Единодушие относительно одного и того же есть согласие. Тождество же – это то же самое, что и единство. Дружба поддерживается сходством, а сходство ведет к единству. (3) Таким образом, гностик, который любит единого и истинного Бога, становится его другом и оказывается среди его сыновей. (4) Подлинное благородство человека, истинное значение познания и совершенство заключены в непрестанном знании Бога и духовном созерцании его. Окончательное совершенство, достигаемое истинно мудрым, есть очищение души от малейшей скверны. Вот когда удостаивается он вечного созерцания Вседержителя Бога «лицом к лицу» (1Кор. 13:12). (5) Однажды проникшись духом, стремится он в сродную ему Церковь, в сонмы духов, и наследует покой в Боге.

XII. Гностический образ жизни (продолжение)

(69, 1) Так, следовательно, обстоят дела и таково отношение гностика к его душе и телу; мы видим также, что ведет он себя одинаково и ровно по отношению к своим ближним, соотечественникам, законным врагам или кому бы то ни было. (2) Он не отвергает своего брата, который, в соответствии с божественным законом, имеет одного с ним отца и одну мать. Он помогает нуждающимся, утешая и поддерживая их, и давая им средства к существованию, каждому при этом предлагая именно то, в чем тот нуждается, а не всем одно и то же, соблюдая справедливость и учитывая личные заслуги, не обращая внимания на то, что некто может сказать ему, что он сдался из страха, если в действительности не из страха, но из желания помочь сделал он это. (3) Ибо насколько реже встречаются те, кто для своих врагов не жалеет серебра и не терпит лжи даже от своих ближних и любимых? Таков идеал, из которого мы исходим для того, чтобы достичь точного знания о том, что нам делать, в какой мере, когда и каким образом.

(4) Кто, будучи в здравом уме, будет враждебно относиться к тому, кто не подает никакого повода для враждебности? (5) Именно в этом смысле мы говорим, что Бог не враг и не противник никому, поскольку он является творцом всего сущего и ничто из того, что существует не возникло помимо его воли. Однако мы утверждаем, что каждый неверный, ходящий не в соответствии с его заповедями, является врагом ему, поскольку ненавидит его завет. (6) Именно так обстоят дела и с гностиком, поскольку он также не враг никому, однако те, кто идут противоположным путем, могут считаться врагами ему. (7) Образ жизни, который мы предпочитаем вести, называется праведность, однако различение по этому признаку, в зависимости от достигнутого знания, на более и менее достойных, является мерилом наивысшей праведности. (8) Некоторые практикуют правильные вещи неразумно, воздерживаясь, например, от наслаждения. Так некоторые из язычников по причине невозможности «достичь желаемого»[1597] или из страха перед людьми, или же ради чего-то большего воздерживаются от благ, которые им непосредственно доступны. Точно так же некоторые из религиозных побуждений ограничивают себя, выполняя данный ими обет или из страха перед Богом. (70, 1) Разумеется, подобные самоограничения являются основой знания, началом пути к лучшей жизни и попыткой достигнуть совершенства. Ибо «страх Божий» является «началом мудрости», (2) однако совершенный «все принимает и выносит» для того, чтобы «порадовать не человека, но Бога».[1598] (3) И хотя ему полагается за это награда, однако не собственно за его дела, но по уподоблению и на пользу тем, кто заслуживает награды. (4) Другие же говорят, что признаком умеренного человека является не только способность держать свои страсти под контролем, но также и способность контролировать благие вещи; такой человек постиг со всей достоверностью все премудрости науки, и именно это в результате приносит плоды в виде добродетели.

(5) Таким образом, даже оказавшись в тяжелой ситуации, гностик не отказывается от своих привычек. Ибо сознательное обладание благом является твердым и неизменным, поскольку основано на знании божественных и человеческих предметов. (6) А знание никогда не может превратиться в неведение, также как и обращенное к благу не может обернуться злом. По этой причине он ест, пьет и вступает в брак лишь потому, что это необходимо для поддержания существования, ни в коем случае не рассматривая все это как жизненную цель. Брак также возможен [для гностика], если это разумно и для него имеются необходимые предпосылки. На своем пути к совершенству он ориентируется на образец, явленный апостолами. (7) Ведь нам известны примеры, показывающие, что человек не обязательно должен избирать одинокую жизнь, однако он превосходит того, кто будучи укрощенным женитьбой, рождением и воспитанием детей, заботой о доме, однако без страсти или страданий, несмотря на свое попечение о домашнем хозяйстве, не лишается Божественной любви и умудряется преодолеть все соблазны, возникающие из-за детей, жены, домашних и имущества. (8) Не имеющий семьи в гораздо большей степени свободен от искушений. Заботясь только о себе, он оказывается ниже того, кто не может сравниться с ним в отношении личного спасения, однако превосходит его образом жизни, если он печется об истине, в полной мере следуя образцу.

(71, 1) Нам следует подвергать нашу душу как можно большему количеству предварительных упражнений для того, чтобы она была лучше подготовлена к восприятию гносиса. (2) Не знаете разве, что воск сначала размягчают, а медь очищают, прежде чем сделать качественный отпечаток? (3) Поэтому смерть – это «отделение души от тела»[1599]. Подобным образом и обретение гносиса напоминает смерть разума, когда душа отделяется и освобождается от страстей, и возносится ввысь к благой жизни, с полным основанием обращаясь к Богу со словами: «Я живу, как ты завещал».[1600] (4) Ведь желающий угодить людям не может угодить Богу, ибо толпа всегда предпочитает не то, что должно, но только то, что ей нравится. Однако угождающий Богу в конечном итоге заслуживает уважение лучших среди людей. (5) Как же может такой человек быть склонным к излишествам в еде, питье и сексе? Ведь он с подозрением относится и к словам, которые поощряют страсти, непристойным жестам и даже недостойным мыслям. (6) «Никто, – как сказано, – не может служить одновременно двум господам, Богу и мамоне» (Мф. 6:24); и это относится не только к деньгам собственно, но также и ко всем благам и удовольствиям, которые можно купить за деньги. Действительно, благоразумно и истинно знающий Бога не может служить противным ему страстям.

(72, 1) Лишь Господь, который из человеколюбия стал человеком, от начала не подвержен никаким страстям. Поэтому каждый, кто стремится уподобится образу, который Он явил, прилагает все возможные усилия для того, чтобы также избавиться от влияния страстей. (2) Каждый, кто был подвержен страстям, но затем сумел обуздать их, подобен вдове, которая, благодаря своему благоразумию, снова стала девицей. (3) Устранение от всякого зла и активная добродетель, благодаря которой достигается спасение – такова плата за знание, которую требует Спаситель и Наставник и которая Ему причитается. (4) Как ремесленник зарабатывает себе на жизнь тем ремеслом, которому он обучен, так и гностик спасается благодаря тому, что он строит свою жизнь в соответствии с откровенным знанием, гносисом. Кто не сформировал стремления искоренить страсти в своей душе, убивает себя. Неведение – это душевный голод, гносис же насыщает душу. (5) Такова душа гностика, которую Евангелие представляет в образе святой девы, ожидающей прихода Спасителя (Мф. 25:1–13). Души являются девами, поскольку сохраняют свою чистоту и уклоняются от всякого зла. Они ожидают Господа, храня свою любовь к нему. Мудрые души зажигают лампады, созерцая [возвышенные] предметы, так говоря: (6) «Господи! Сколь долго мы ждем тебя! Мы ведем жизнь, какую ты завещал нам, не нарушив ни одной из твоих заповедей. Мы надеемся получить обещанное и молим тебя о даровании блага, ибо нет ничего зазорного в том, чтобы просить тебя о том, что все превосходит. Мы примем все с благодарностью, даже если труды, которые ожидают нас, могут показаться злом, мы примем их как проверку на прочность, которую ты нам приготовил».

(73, 1) В своей беспредельной святости гностик скорее предпочтет не получить того, что просит, нежели случайно воспользоваться тем, о чем он не просил. Вся его жизнь представляет собой непрерывную молитву и беседу с Богом. И поскольку он свободен от всех грехов, он непременно получит все, о чем просит. Говорит Господь праведнику: «Проси – и Я дам тебе, помысли – и сотворю». (2) Если желание направлено на благо, он немедленно получит желаемое, если же оно вредоносно, гностик никогда не попросит этого. Следовательно, все происходит именно так, как он того желает.

(3) Если же нам возразят, что бывает и так, что грешники получают желаемое, то мы ответим им, что случается такое редко, благодаря справедливой божественной благости. Шанс такой дается тем, кто в силах действовать на благо другому. (4) Следовательно, дар предназначен не обязательно для того, кто просит о нем. Божественное провидение, предвидя, что кто-либо может таким образом обрести спасение, предоставляет праведным свои дары. Тем же, кто воистину достоин, благие дары даются и без их просьбы. (5) Праведник, ставший таковым не в силу необходимости, из страха или же в надежде [на награду], но сознательно избравший такой образ жизни, встает на путь, который называют «царским» и по которому шествует царская раса. Все остальные пути являются скользкими и тернистыми. Преодолевая страх и гордость [вступают на этот путь], и не знаю, сможет ли выдержать такие труды кто-либо из благородных философов, так ратующих за свободу слова.

(74, 1) Вожделение и другие грехи называются «терниями и плевелами» (Мф. 13:7, 22). Гностик трудится в божественном винограднике, насаждая, обрезая и поливая, являясь божественным садовником, ухаживающим за всем тем, что насаждено верой. (2) Не сделавшие ничего злого думают, что вправе получить за это вознаграждение. Однако только добровольно приложивший свои усилия на благо может по праву требовать плату за свой труд. И несомненно получает вдвойне – и за то, чего он не совершил, и за все благие дела. (3) Гностик не поддается никаким соблазнам, кроме случаев, когда его направляет Бог, и когда это идет на благо его ближних. Он укрепляет их веру и подает им пример мужественного поведения. (4) Именно по этой причине, ради основания и укрепления церквей, благие апостолы подвергались суду и мукам. (5) Голос, звучащий в ушах гностика, говорящий: «Кого я ударил, ты пожалей», убеждает их в том, что ненавидящие его имеют шанс раскаяться. Наказание злодея, которое приводится в исполнение в публичном месте, – это зрелище [не] для детей. Тем более не годится гностику, который сознательно избрал совершенный и благой путь, чему-либо учиться или наслаждаться, наблюдая подобные зрелища. Не поддающийся размягчающему влиянию удовольствия и избегающий греха, гностик не может научиться чему-либо хорошему, наблюдая страдания других людей. (7) Устранившись от всех земных удовольствий и зрелищ, он сознательно обращается ко всему тому, что несет на себе печать Божественного, хотя и пребывает в этом мире. (8) «Не всякий, говорящий мне: Господи, Господи, войдет в Царствие Небесное, но только исполняющий волю Бога» (Мф. 7:21). (9) Таков труженик на ниве гносиса, победивший телесные страсти находясь еще в земном теле, знающий будущее и еще невидимое и уверенный в его реальности более, нежели в вещах, к которым можно прикоснуться.

(75, 1) Этот неустанный труженик, находя утешение в своем знании, вынужден вести земную жизнь, сводя ее к самому необходимому, поскольку не пришел ему срок активно участвовать во всем том, о чем он уже знает. Так проводит он свою жизнь, как будто она принадлежит другому, сводя все потребности к минимуму. (2) Он понимает причину поста в эти дни, я имею в виду четвертый день и день приготовления (παρασκευής).[1601] Дело в том, что первый из них получил свое имя от Гермеса, а второй – от Афродиты. (3) Поэтому и постится он, избегая сребролюбия и похоти, двух грехов, от которых происходят все остальные беды. Ведь мы уже неоднократно указывали на три источника греха, в соответствии с учением апостолов, каковыми являются страсть к наслаждениям, жажда наживы и идолопоклонство.

(76, 1) Он соблюдает пост, воздерживаясь, согласно предписаниям закона, от злых дел, и, следуя новому завету, от недостойных помыслов. (2) Следовательно, все искушения, которые выпадают на его долю, направлены не на его очищение, но на благо его ближних, которые, если он сможет пройти через все труды и страдания, образумятся и будут направлены на верный путь. (3) То же самое можно сказать и о наслаждении. Человек, прошедший через это испытание и сумевший удержаться, – достиг многого. Ибо велика ли заслуга человека, который воздерживается от того, что ему не ведомо? (4) Следуя евангельским заповедям, он соблюдает день Господень[1602], отсекая злые помыслы и обращаясь к гностическим, славя в себе воскресенье Господа. (5) Более того, обратившись к научным спекуляциям, он полагает, что таким образом он созерцает Господа, поскольку взор его обращается на предметы невидимые, хотя и может показаться, что смотрит он вовсе не на то, на что желает. Что касается собственно зрения, то он отнюдь не рад этой способности, если она направлена на образы, вызывающие наслаждение. Ведь он желает видеть и слышать только то, что для него важно. (7) Созерцая души своих братьев, он, вместе с душевными качествами, замечает и телесную красоту, научившись при этом видеть благо в чистом виде, без примеси телесного удовольствия.

(77, 1) И они воистину ему братья, поскольку, благодаря избранности по происхождению, в силу единомыслия, сходства характеров и объединяющей их миссии, они поступают, думают и говорят в полном соответствии с теми святыми и благими делами, на которые вдохновил их Господь как избранных. (2) Общая вера проявляется в единстве их выбора, гносис – в общем воспитании и единомыслии, а надежда – в сходстве их устремлений. Если же, в силу жизненной необходимости, он вынужден уделить некоторое время житейским проблемам, он считает себя обделенным и зря оторванным от дела. (3) Даже во сне не отвлекается он на то, что не подобает избранному. В полной мере такой человек является чужеземцем и странником, который, живя в городе, чужд всего того, что восхищает других, чувствуя себя среди людей как в пустыне. Так место его пребывания не оказывает на него никакого влияния, и он продолжает вести такой образ жизни, который единственно является праведным. (4) Такой человек, короче говоря, восполняет собой отсутствие апостолов; благодаря праведности своей жизни и в силу верности своего знания, он оказывает благодеяния своим ближним, «переставляя горы»[1603] и исправляя их души. (5) Разумеется, каждый из нас прежде всего сам остается земледельцем, ухаживающим за виноградником своей души. Совершая прекрасные дела, он стремится оставаться незаметным для людей, убеждая Господа и самого себя, что он живет в соответствии с заповедями, предпочитая то, в существование чего он верит. (6) «Где разум человека, там находится и его богатство».[1604] Поэтому он предпочитает бедность, дабы не обделить в чем-либо своих братьев, находя совершенство в любви, особенно если он знает, что сам в силах переносить нужду легче, чем другие.

(78, 1) Чужую боль он воспринимает как личное горе. И если, отдавая последнее ради доброго дела, он оказывается в сложном положении, то не огорчается по этому поводу, но просто еще сильнее ограничивает себя. (2) Ведь он обладает искренней верой, прославляя Евангелие своими делами и силою своего созерцания. И заслуживает он не «людскую хвалу, но божественную»[1605] награду, исполняя все то, чему учит Господь. (3) Сосредоточившись на своей надежде, он не прикасается к красотам этого мира, взирая на все, что находится в этом мире, как бы свысока. Он жалеет тех, кому приходится испытывать дисциплинарные наказания после смерти, поскольку при жизни они, испугавшись пыток, не по своей воле отреклись. Ввиду грядущего ухода из этого мира его совесть совершенно чиста, и он всегда готов к этому, как истинный «чужеземец и странник», всегда помня об уготованном для него наследстве и рассматривая все, что находится здесь, как чужое. (4) Он не просто дивится Божественным заповедям, но, благодаря доступному ему знанию, сам допущен, так сказать, к Божиему совету. Он близок Господу и его заповедям, избран в качестве праведника и, в силу своего высшего и царственного достоинства, является гностиком. Отрекаясь от всех богатств земных и подземных и от власти над страной, простирающейся от океана до океана, он в полной мере является слугой Господа. (5) Поэтому и на пиру, и во время застолья, и в браке (если разум позволяет жениться), и даже во сне он действует и мыслит свято. Чистым он приступает к молитве и молится в сообществе ангелов, будучи равного с ними достоинства. Никогда не остается он без ангельской поддержки, и даже будучи один, он как бы стоит посреди святого хора.

(7) Он знает, что [вера] проявляет себя двояко: через дела верующего и благодаря совершенству того, во что подобает верить. Поэтому и праведность происходит из двух источников: из любви и из страха. (79, 1) Поэтому сказано, что «страх Господень чист и пребывает во веки веков» (Пс. 18:10). Страх этот, обратившись в веру и праведность, пребывает вовеки. Страх заставляет воздерживаться от всякого зла, на благие же дела подвигает любовь, основанная на свободном выборе. Поэтому, услыхав слова Господа: «Не считаю вас более слугами, но друзьями», гностик в спокойной уверенности обращается к молитве. (2) И молитва эта состоит в благодарении за прошлое, настоящее и будущее, которое уже присутствует здесь благодаря вере. Все это предшествует обретению гносиса. (3) Поэтому далее он просит даровать ему возможность прожить эту телесную жизнь в качестве гностика, как бы свободного от телесности, уже причастного лучшему и сумевшего избежать зла. (4) Он просит также избавить его от наших грехов и дать возможность осознать их. Он с готовностью уходит вслед за тем, кто призывает, следуя его зову с чистым сознанием и благодарностью. Следуя вместе с Христом и благодаря своей чистоте, он удостаивается, в силу некоего слияния, той Божественной силы, которую несет с Собой Христос. (5) Ему недостаточно тепла, которое можно получить, соприкасаясь с теплым, и мало света, который дает огонь, но он сам желает стать этим светом. Он понимает точное значение следующих слов: «Кто не возненавидит отца своего и матери, а кроме того и самой жизни своей (…) и не несет креста своего…» (Лк. 14:26–27). (6) Он ненавидит неупорядоченные телесные страсти, которые завлекают в путы наслаждения и почтительно отстраняется от всего (καταμεγαλοφρονεΐ), что касается творения и роста тела. Он обуздывает телесную часть души[1606], налагая путы на неразумный дух, ибо «плоть желает противного духу» (Гал. 5:17). (7) Нести же знак [креста] – значит, печься о смерти и поставить крест на всех земных делах еще при жизни. Ибо разная любовь «сеет телесное»[1607] и воспитывает душу для принятия знания.

(80, 1) Он становится благодетельным по природе, так, что его благие дела опережают слово, поэтому он молится о том, чтобы ему было позволено разделить ношу грехов своих ближних, дабы они скорее покаялись и обратились. С другой стороны, он стремится поделиться с ними дарованными ему благами. Так относится он к своим друзьям. (2) Всеми силами способствуя росту семени, вложенному в него заботами Господа, он ведет жизнь безгрешную и умеренную, в духе соединившись с ему подобными, пребывая среди святого хора еще во время земной жизни. (3) День и ночь исполняет он божественные заповеди, словом и делом, с радостью, не только вставая утром, но и среди бела дня, занимаясь обычными делами, во сне, отходя ко сну и просыпаясь. (4) Так он наставляет и своего сына, если у него есть сын. Неуклонно следуя заповедям и исполненный надежды, он преисполнен вечной благодарности Богу как то живое существо, о котором аллегорически говорит Исаия[1608], и, (5) оказавшись перед судом, говорит: «Бог дал, Бог взял», (6) подобно Иову, который, утратив все свое имущество, равно как и телесное здоровье, впоследствии все обрел заново, через любовь к Богу. Ибо «был он справедлив, свят и удалялся от зла».[1609] (7) Слово «святой» указывает на праведное отношение к Богу в течение всей жизни. Зная об этом, он в полной мере был гностиком. (8) Не следует слишком сильно привязываться ко всем подобным вещам, даже если они добрые, памятуя о том, что все это только человеческое; не следует и чрезмерно избегать их, даже если они несут зло. Нужно оставаться выше них, ниспровергая вторые и отдавая первые нуждающимся. Гностик должен осторожно обращаться со всем, что его окружает, дабы это окружение не стало привычным.

XIII. Портрет истинного гностика (продолжение)

(81, 1) Никогда не держит он зла на тех, кто согрешил против него, но прощает их. Именно поэтому он имеет полное право обращаться к Богу с такой молитвой: «Прости нас, ибо мы также прощаем».[1610] (2) Ведь именно этого, среди прочих вещей, желает Бог: не злиться ни на кого и не испытывать ни к кому ненависти. Ибо все люди возникли в результате действия одной воли. (3) И разве не сам Спаситель желает прежде всего, чтобы гностик стал столь же «совершенным, как Отец Небесный», тот самый, который говорит: «Придите дети и послушайте Меня. Я научу вас страху Божиему»?[1611] Он желает, чтобы гностик не нуждался более в помощи ангелов, но получал ее непосредственно от Него Самого и, в меру своих заслуг, находился под Его охраной, в награду за послушание. (4) Такой человек получает (ἁπαιτεί) от Господа, а не только просит. И пока его брат пребывает в нужде, гностик не попросит для себя обильного богатства, но скорее будет молиться о том, чтобы ему было даровано то, в чем он нуждается. (5) Гностик молится за тех, кто в нужде, и им дается благодаря его молитве, хотя, в силу должной скромности, источник остается для них неизвестным. (6) Бедность и болезни зачастую посылаются как предупреждения, наказания за прошлое или в качестве заботы о будущем. (7) Гностик молится об избавлении от всего этого в силу того, что обладает знанием, а не из любви к ложной славе. Будучи гностиком, он творит добро, являясь благим инструментом в руках Бога.

(82, 1) Предание говорит, что апостол Матфей не уставал повторять, что «если грешит ближний избранного, то в этом следует винить самого избранного. Ведь если бы он вел себя так, как предписано Логосом, то его ближний исполнился бы уважением к его образу жизни до такой степени, что перестал бы грешить». (2) Что еще мы скажем о гностике? «Не знаете разве, – говорит апостол, – что вы есть храм Божий?» (1Кор. 3:16). Гностик уже обожествлен и свят, несет Бога в себе и сам ведом Богом. (3) Показывая, что грех чужд ему, Писание говорит, что отпавшие продаются чужеземцам; и высказывание «Не смотри с вожделением на чужеземку»[1612] ясно указывает на то, что грех чужд и противоестественен для храма Божьего. (4) И храм этот велик, как сама Церковь, и мал, как человек, сохранивший в себе семя Авраама. И такой человек, в котором поселился Бог, не нуждается более ни в чем. (5) Обойдя все препоны и преодолев все преграды, которые материя поставила на его пути, он устремляется, благодаря знанию, непосредственно к небу. И пройдя через все духовные сущности, через все начала и власти, он достигает высшего седалища, устремляясь к тому, в чем единственно состоит смысл познания. (6) Соединив вместе змея и голубя[1613], он ведет жизнь совершенную и сознательную, веру сочетав с надеждой и ожиданием лучшего будущего. (7) Он в полной мере осознает значение дарованного ему, понимая, что он его достоин. Из рабского состояния он переходит в положение приемного сына, благодаря знанию, им обретенному; (зная Бога, точнее, осознавая Его) в полной мере, он прилагает все необходимые усилия, приличествующие полученному им дару.[1614] Ибо действия следуют за знанием, как тень за телом.

(83, 1) Никакие внешние события не могут смутить его, не удивляют его и счастливые совпадения, которые, благодаря Божественному Провидению, происходят ко благу. Не страшится он и смерти, поскольку совесть его чиста, и он готов встретиться с небесными силами. Очистив свою душу от всякой ржавчины, так сказать, он уверен в том, что после ухода его ожидает лучшая участь. (2) Никогда наслаждение или прибыль не предпочтет он Божественному устроению, поскольку он привык исполнять заповеди, во всем угождая Богу и вызывая уважение окружающих, поскольку все на этом свете зависит от одного всемогущего Бога. «Сын Божий, – как сказано, – к своим пришел, но свои Его не приняли». (3) Поэтому, используя блага этого мира, он не только воздает им должное и славит творение, но и сам, если он использует их во благо, заслуживает похвалы. Однако цель, ради которой он делает все это, состоит в достижении совершенного гностического созерцания в соответствии с заповедями. (4) С помощью научного познания (ἐπιστήμη) подготавливая пищу для созерцания, и силою возвышенного разума охватывая величие гносиса, он достигает святого преображения. (5) Ибо он помнит слова псалма: «Пойдите вокруг Сиона, и обойдите его; пересчитайте башни его» (Пс. 47:13). Слова эти, я полагаю, указывают на тех, кто возвышенно охватил Логос, уподобившись высокой башне, твердо стоящей на основе веры и гносиса.

XIV

(84, 1) Наш рассказ о гностике, вкратце касающийся самого главного, адресован прежде всего эллинам. Должно заметить, однако, что если [простой] верующий исполняет то или иное из вышесказанного, то он, в отличие от гностика, исполняет все это не в полной мере и без должного понимания.

(2) Что же касается бесчувственности (άπόθεια) гностика, благодаря которой совершенство верующего, через любовь, превращается в совершенство «мужа совершенного, в меру полного возраста» (Еф. 4:13), единого с Богом и воистину ангельского, то множество других свидетельств Писания, подтверждающих это, приходят мне в голову. Однако, учитывая пространность нашего сочинения, я лучше оставлю все это тем, кто согласится взять на себя труд подробно рассмотреть все соответствующие выдержки из Писания самостоятельно. (3) Я же ограничусь здесь кратким объяснением одного подходящего места, дабы не оставлять этот сюжет полностью незатронутым.

В первом послании к Коринфянам божественный апостол говорит следующее: «Как смеет кто из вас, имея дело с другим, судиться у нечестивых, а не у святых? Разве не знаете, что святые будут судить мир?» – и так далее (1Кор. 6:1–2). (4) Опустив пространную цитату, объясним слова апостола с помощью тех выражений, которые наиболее убедительны и афористичны, перефразировав ту часть, в которой апостол описывает гностическое совершенство. (5) Гностик описывается им не только как человек, который согласен скорее стерпеть обиду, лишь бы не совершить ничего злого. Он учит также, что он не помнит зла и не позволяет себе жаловаться на того, кто обошелся с ним неправедно. Он знает, что Господь учил «молится за своих врагов». (6) Утверждение, что обиженный всего лишь требует возмездия по закону, означает признание, что он жаждет возмездия и желает нанести ответную обиду своему обидчику, то есть в свою очередь совершить зло в отместку за уже совершенное. (7) Слова же апостола о том, что он желает, чтобы некоторые шли судиться к святым, направлены как раз против тех, кто просит в своих молитвах, чтобы нанесший им обиду получил соответствующее возмездие за совершенное зло. Первое несомненно лучше, чем второе, однако ни один человек не может в полной мере считаться покорным Богу, если он, полностью лишенный каких-либо страстей, не начнет молиться и за своих врагов.

(85, 1) Хорошо, когда правильное умонастроение формируется благодаря их обращению и приводит к вере. Ведь, как видно, истина легко наживает себе врагов, которые дурно расположены по отношению к ней, однако сама ни к кому не питает вражды. (2) «Бог повелевает своему Солнцу светить в равной мере праведным и неправедным», равно как и Господа Своего послал Он в равной мере к добрым и злым.[1615] Тот же, кто стремится соединиться с Богом, в силу присущего ему всепрощения отпускает «седмижды семьдесят раз» (Мф. 18:22), в течение всей его жизни и во всех делах этого мира (ведь именно на это указывает число семь), милостливо относясь ко всем и всякому, кто когда-либо в течение всей жизни поступил с гностиком неправедно. (3) Он не только считает правильным, если гностик отдает свое имущество тем, кто поступил с ним неправедно, но также и желает, чтобы он собственнолично просил судей простить всех тех, кто поступил с ним неправедно. Если дело касается только внешнего или телесного, даже если может привести к смертельному исходу, он может позволить так поступать с ним и получать выгоду за его счет, поскольку все это не принадлежит гностику. (4) Как может судить отпавших ангелов тот, кто сам отпал от [заповеди] прощать злое, которая содержится в Евангелии? (5) «Не лучше ли вам самим терпеть лишения? Но вы сами обижаете и отнимаете…»[1616], жалуясь в своих молитвах на тех, кто преступил из-за своего незнания, стремясь лишить доли человеколюбия и благости Божьей, которую вы сами испытываете на себе тех, против кого вы молитесь; «…притом у своих братьев», – здесь говорится не только о братьях по вере, но и об остальных обратившихся. (86, 1) Ведь мы не можем знать наверное, не уверует ли впоследствии тот, к которому мы ныне испытываем вражду. Отсюда следует, что даже если эти люди не являются нам братьями сейчас, то их все таки следует рассматривать как братьев. (2) Только знающий человек в полной мере осознает тот факт, что все люди являются творением одного Бога и по природе несут в себе один образ, хотя некоторые и могут быть хуже других. В творении он узнает Творца, восхищаясь еще раз плодами Божественной воли.

(3) «Или вы не знаете, что неправедные Царства Божия не наследуют?» Требующий возмездия поступает неправедно, вне зависимости от того, проявляет ли он это на деле, словом или же только замыслил, как учит Евангелие тех, кто воспитан законом. (4) «И такими были некоторые из вас», – то есть подобными тем, которых вы еще не простили, – «но омылись», – не как остальные, но силою знания. (5) Вы оставляете душевные страсти, дабы соединиться, насколько это возможно, с благим Божественным Провидением, благодаря вашему долготерпению и всепрощению «праведного и неправедного», согревая их своими словами и делами, подобно солнцу. (6) Гностик удостаивается всего этого благодаря своему великодушию и подражанию тому, что является лучшим. Кроме того есть еще одна, третья заповедь: «Прости, и тебе проститься», – которая направляет к спасению через полноту благодати. (7) «Вы уподобитесь святым», поскольку каждый, кто достигнет такого состояния, несомненно, станет святым, свободным от всевозможных страстей и как будто бестелесным, уже на земле ставшим [святым]. (87, 1) Поэтому, говорится далее, «вы оправданы именем Господа». Благодаря Ему вы стали столь же праведными, как Он, и соединились, насколько это возможно, со Святым Духом. (2) «Все мне позволительно, но ничто не должно обладать мною», ибо ничто не должно быть сделано, замышлено или высказано в противоречии с Евангелием. «Пища для чрева, и чрево для пищи», но «Бог уничтожит», то есть неразумно считать и жить так, как будто мы созданы для того, чтобы есть, а не принимаем пищу для того, чтобы поддерживать наше существование, стремясь к знанию как главной нашей цели. (3) Но не называет ли он все это всего лишь плотскими частями святого тела? Тело символизирует Церковь Господа, духовный и святой хор, а те, кто всего лишь призваны, но еще не живут в соответствии с заповедями, являются плотскими частями этого тела. (4) И это духовное «тело», то есть Церковь, «не для растления». Ничто из того, что осталось от языческого образа жизни и является отступлением от Евангелия, не может быть принято. (88, 1) Ведь каждый, кто позволяет себе языческие выходки в Церкви, на деле, на словах или даже в мыслях, допускает разврат по отношению к Церкви и к своему собственному телу. (2) Каждый «совокупляющийся с блудницей», то есть противоречащий Завету, становится иным «телом», не святым, и «иной плотью», ведущей жизнь языческую и живущей иной надеждой. (3) «Тот же, кто соединяется с Господом в духе», становится духовным телом, соединенным с ним иным образом. Он становится воистину сыном, святым человеком, бесстрастным, гностическим, совершенным, созданным учением Господа, для того, чтобы на деле, на словах и в духе получить то, что причитается на его человеческую долю. (4) Этого примера достаточно тем, кто имеет уши, чтобы слышать. Нет необходимости раскрывать все тайны, достаточно указать на них тем, кто обладает достаточным знанием, чтобы понять их. Такие понимают сказанное Господом: «Вы совершенны, как Отец ваш совершенен», прощая грехи и не помня зла, и живя без страстей. (5) В том же смысле, в каком мы называем совершенным врача или философа, также, полагаю, мы можем совершенным считать и гностика. Но ни один из первых двух, сколь бы велик он ни был, не достигает истинного подобия Богу. Ибо мы не согласны с тем, что нечестиво утверждают стоики, полагая, что праведность Бога и человека одной природы. (6) Должны ли мы, таким образом, быть совершенными в такой мере, как того желает наш Отец? Ведь невозможно стать столь же совершенным, как Бог. Однако Бог желает, чтобы мы жили непогрешимо, во всем следуя Евангелию. (7) Но поскольку из этих загадочных речений мы можем уяснить, что от нас требуется, мы завершаем этот раздел и оставляем дальнейшее для тех, кто способен уразуметь, добавляя в заключение, что нам следует знать волю Бога и вести себя благочинно и достойно, как того заслуживают заповеди.

XV. Ответ не желающим присоединяться к Церкви по причине разделяющих ее ересей

(89, 1) Нам остается теперь опровергнуть некоторые возражения эллинов и иудеев. И поскольку представители некоторых сект расходятся с нами примерно в тех же спорных вещах, о которых мы говорили выше, мы находим уместным сперва расчистить почву, а затем уже перейти к дальнейшему изложению, которому посвящена оставшаяся часть «Стромат».

(2) Прежде всего, они обвиняют нас, так говоря: «Как же принять вашу веру, когда вы сами раздираемы множеством разногласий? Ведь истина раздирается на части, если одни учителя наставляют в одном, а другие учат другому». (3) Ответ наш этим обвинителям будет таким. В среде иудеев и тех мудрецов, которые у эллинов пользовались большим почетом, тоже было множество школ, но разногласия, вследствие которых ваши философские школы разделены между собой, ни вас не заставляют отрицать необходимость философии, ни иудеев – отвергать их учения. (4) Господь предрек, что на поле истины возникнут ереси, как плевелы среди пшеницы (Мф. 13:25), и пророчество это исполняется. Причина здесь в том, что всему доброму всегда сопутствует хула.

(90, 1) Но оттого, что кто-то оказался лжецом, нарушившим свои обеты и данные им публичные обещания, вовсе не следует, что и нам следует отказаться от истины. (2) Честный человек никогда не лжет и остается верным тому, что обещал, хотя бы все вокруг и нарушали свои обязательства. Точно так же и нам не подобает преступать церковный канон. Более всего мы заботимся о соблюдении наиболее важного и значительного, в то время как нечестивцы нарушают обет. Поэтому и верить нужно лишь тем, кто твердо держится истины. (3) Вот что ответим мы нашим противникам. Врачи, принадлежащие к различным школам, имеют различные представления о природе болезней, однако это не мешает им исцелять, (4) за исключением того абсурдного случая, когда сам больной, нуждающийся в врачебной помощи, отказывается от их услуг только на том основании, что медицину якобы раздирают всевозможные распри. Точно так же и тем, кто болен душевно и полон идолов, подобает не обвинять ереси, но обратиться к Богу за исцелением. (5) «И поистине ради искусных, – говорит апостол, – [бывают] разномыслия» (1Кор. 11:19). Под «искусными» разумеет он либо тех, кто на своем пути к вере разумно принимает учение Господа, подобно менялам, опытный глаз которых безошибочно отличает поддельную монету от подлинной по отпечатку; либо тех, кто уже стал искусным в вере благодаря своим добрым делам и знанию.

(91, 1) Нужна поэтому немалая доля рассудительности и старания, чтобы определить, что есть правильная жизнь и в чем состоит истинное благочестие. (2) Очевидно, что поиск истины нелегок и труден, но если к этому поиску примешиваются самолюбие и погоня за суетной славой, то такие исследователи становятся виновниками ересей, поскольку их убеждение, будто они обладают истиной, есть убеждение ошибочное. (3) Исследование истины должно проводиться с большим вниманием и пониманием, что источником всякой истины является лишь истинный Бог. И труд этот всегда вознаграждается радостью открытия и воспоминания. Поэтому и в ересях подобает видеть скорее побуждение к дальнейшим изысканиям, нежели шаг к отступничеству. (4) Если перед нами два плода: один – спелый и сочный, а другой – восковой, но схожий с первым, то следует ли отказываться от первого лишь потому, что другой фальшивый? Конечно, нет. Точно так же и истину от ее видимости следует отличать при помощи разумного постижения и непредвзятого суждения. (5) И хотя существует только один царский путь, от него отходит бесчисленное множество малых троп, из которых одни приводят к пропастям, другие – к быстротечным потокам или глубокой морской бездне. Но разве усомнится путник, следовать ли ему путем торным и вполне безопасным только потому, что от него отходит множество малых путей, отклоняющихся от главного? Пусть одни говорят об истине так, а другие иначе, мы не должны оставлять попытки, но лишь удвоить свое усердие в поисках наиболее достоверного знания. (6) На овощных грядках растут и сорняки, однако огородник не отказывается на этом основании от ухода за своим огородом. (7) Сама природа вложила в нас способность к размышлению и анализу, следовательно, мы должны использовать ее для поиска истины. (8) Поэтому мы вполне заслужим наказания, если не выполним то, что должны делать, и не приложим усилий для того, чтобы различить негодное, постыдное, чуждое нашей природе и лживое от истинного, непреложного, достойного славы и присущего нашей природе. Все имеющиеся в нашем распоряжении средства должны быть направлены на познание достоверно сущей истины!

(92, 1) Итак, доводы язычников неосновательны, ибо средства обнаружения истины всегда находятся в руках ищущего, и каждый под разными предлогами отказывающийся их использовать, не имеет прощения и подлежит осуждению. (2) Необходимо либо признать, либо полностью отрицать возможность доказательства. Несомненно, все согласятся, что такая возможность есть, за исключением разве тех, кто отрицает реальность чувственного восприятия. (3) И если доказательное знание возможно, то необходимо вникнуть в него и установить доказательным путем и средствами Писания, в чем именно еретики заблуждаются и что истине и древней Церкви принадлежит привилегия обладания достоверным знанием и воистину совершенным учением (αὶρέσεις). (4) Из отвергающих истину одни обманывают лишь себя самих, другие же соблазняют и своих ближних. (5) Первые являются людьми самонадеянными, считающими себя мудрецами и воображающими, что владеют истиной. Между тем знание их бездоказательно и они зря льстят себя надеждой, что исследование их достигло конечного предела. Среди них много и таких, которые боятся исследования из страха быть опровергнутыми и отвергают наставления, опасаясь осуждения. (6) Те же, кто сознательно вводит других в заблуждение, весьма лукавы. Они хорошо сознают свое невежество, однако затемняют истину правдоподобными доказательствами. И эти правдоподобные доказательства, я полагаю, по своей природе весьма отличны от подлинных. (7) Мы знаем, что и само слово «ересь» означает противоположного истине. Такими средствами различные софисты, изобретая различные уловки на погибель людям и облекая их в специально для этого изобретенные формы, добиваются лишь права встать во главе какой-либо школы, но не возглавить церковь.

XVI. Писание как критерий истины

(93, 1) Люди, склонные к поиску наиболее совершенного, никогда не признают что-либо истинным прежде, чем найдут подтверждение тому в Писании. (2) Некоторые критерии [истинности] являются общими для всех людей. Таково, например, чувственное восприятие. Однако те, кто прилагают свои старания и энергию к поиску истины, кроме того с помощью ума и рассудка и с использованием особых методов научаются отличать истинные суждения от ложных. (3) Но самое важное в этом деле – это отказ от поспешных суждений, которые часто встают на пути между точным знанием и скороспелым мудрствованием. Ожидающий вечного покоя знает, что путь к нему труден и узок.[1617] (4) Но однажды просвещенный Евангелием и, как говорит Писание, «увидевший спасение»[1618] в тот час, когда познал, «да не смотрит вспять, как жена Лота»[1619], не цепляется всеми своими чувствами за прежнюю жизнь и не уклоняется в ереси. Они вечно спорят, но истинное знание о Боге им чуждо. (5) «Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня» (Мф. 10:37), то есть не может стать сыном Бога, сделаться Его учеником, другом и сродниться с Ним. (6) «Ни один озирающийся назад и возложивший руку свою на плуг не благонадежен для Царствия Божия».[1620]

(7) Многие и ныне согласятся, что Мария через рождение Сына стала матерью, и все же последствий материнства не испытала. (Ибо, как говорят, по рождении она была осмотрена повивальной бабкой и оказалась девой.) (94, 1) Таковы для нас божественные Писания: будучи матерью истины, они порождают нас и все же вечно остаются девственными, скрывая в себе таинство, облекающее истину. (2) «Родила она и не родила»[1621], – говорит Писание, показывая, что Мария зачала сама, без плотского общения. (3) Писание породило гностиков, однако ересь же, не постигнув этой истины, отвергает Писание как бесплодное. (4) Способность к суждению одинаково свойственна всем людям, но одни, следуя наставлениям Логоса, делаются верующими, другие же, предавшись страстям, насилуют Писание им в угоду. (5) Вот почему ревнителю истины должна быть свойственна великая сила духа, ибо кто предпринимает великие дела, подвергается и великим искушениям. Ему приходится соответствовать тому канону истинного учения, который он однажды признал таковым. (6) Несчастны оставившие этот прямой путь: они все время спотыкаются, и неудивительно: ведь у них нет критерия для различения лжи от истины, который позволяет вычленять главное. Если бы они имели его, то во всем следовали бы Писанию.

(95, 1) Подобно тем, кто выпил колдовской напиток Кирки[1622] и тотчас превратился в животное, эти люди, противясь церковному преданию и следуя вместо них еретическим воззрениям, перестают быть людьми Бога и лишаются звания верного раба Господа. (2) Однако тот, кто сумел оставить свои заблуждения и прислушаться к Писанию, вновь открыв свою душу для внушений истины, от человеческого состояния приближается к божественному. (3) Начало нашего учения – это сам Господь, «многократно и многообразно» (Евр. 1:1) через пророков, Евангелие и блаженных апостолов от начала до конца руководящий нашим познанием. (4) Но если кто вообразит, что необходимо какое-либо иное начало, то он утрачивает тем самым и это, истинное начало. Верный себе верит и в Писание, в слово Господне; благодатью Господа влияние его отражается на нем благотворно и спасительно. Таков наш критерий для проверки истинности. (5) Все сомнительное не заслуживает доверия до тех пор, пока в нем есть основания сомневаться. Следовательно, сомнительное не может служить первоначалом. (6) Поэтому было бы справедливо полагать, что первоначало это ухватывается благодаря вере и не нуждается поэтому ни в каких доказательствах. Так от самого первоначала мы получаем в изобилии доказательства, касающиеся этого первоначала. Само слово Спасителя готовит нас к постижению истины. (7) Не будем доверять голословным уверениям некоторых, ведь они с легкостью могут впоследствии утверждать и обратное. (8) И если в некоторых случаях недостаточно простого утверждения, но необходимо обоснование, то мы сошлемся скорее не на человеческие свидетельства, но на слово Господне, наиболее верное из всех доказательств. Более того, оно-то и является единственно верным доказательством. (9) И в отношении этого знания, те, кто едва лишь вкусил Писания, являются простыми верующими, те же, кто продвинулся дальше и стал наставником в вере, заслуживают называться гностиками. Подобно тому как и в жизни мастера отличны от несведущих в ремесле, и их изделия по праву считаются лучшими, (96, 1) так и мы, на основании самого Писания убежденные в его истинности, должны уметь наглядно убеждать в том же и остальных. (2) Мне возразят, что и еретики ссылаются на те же апостольские предания. Мы ответим замечанием, что не все священные книги принимаются ими и далеко не всегда они цитируют соответствующие пассажи полностью, как того требует смысл и композиция соответствующего места из пророческого писания. Намеренно выбирая некоторые двусмысленные места, они толкуют их на свой лад, выдергивая из контекста отдельные слова вместо того, чтобы вникать в истинный смысл и значение священных текстов. (3) Вы найдете, что повсеместно они обращают внимание лишь на отдельные фразы, зачастую искажая их значение, не понимая сказанного, хотя и утверждают это, и не используя соответствующие пассажи в собственном их смысле. (4) Однако истина не постигается посредством словесной эквилибристики (таким способом можно лишь исказить истинное учение), но открывается лишь усиленным, настойчивым поискам, когда исследуют, достойно ли то или иное имени Господа и Бога всемогущего и соответствует ли только что уясненное на основании Писания иным местам из того же Писания. (5) Потому и не желают они обратиться к истине, стыдясь обнаружить свое тщеславие. С другой стороны, превратно толкуя Писание, они не находят в нем опоры для своих мнений. Распространив изначально везде свои ложные воззрения и отрицая почти все Писание, они неизменно наталкивались на наши возражения, но и ныне, многие среди них не принимают некоторые из пророческих писаний и постоянно обвиняют нас в том, что мы «иной природы» и потому не в силах понять того, что доступно им. Если же уличить их во лжи, они отрекаются от своих учений, стыдясь признать во всеуслышание то, чем гордятся втайне. (97, 1) Так случается со всеми ересями, если попытаться внимательно рассмотреть их основные догмы. Как только мы показываем им, что учение их противоречит Писанию, они тут же бросаются в одну из крайностей: (2) либо отвергают выводы собственных учений, либо попирают пророчества, то есть свою собственную надежду. Мнимую очевидность постоянно предпочитают они изречениям Спасителя, говорящего устами пророков, истинам евангельским и свидетельству апостолов, подтверждающих эти последние.

(3) Видя, что они в опасности (не в смысле единства вероучения, но относительно возможности далее развивать их еретическое учение) и что истина может ускользнуть от них, они тем не менее отрицают как бесполезные те книги, которые мы принимаем, и в своем стремлении превзойти «простую веру», совершенно уклоняются от истины. (4) Не постигнув таинств церковного гносиса и не сумев вместить в себя величия истины, в своем стремлении добраться до самых глубин, но понимая все на удивление поверхностно, они окончательно и неизбежно расходятся с Писанием. (98, 1) Гордясь своими пустыми мудрствованиями, занятые бесконечными спорами, они оказываются среди тех, кто только кажется, но ни в коей мере не является философом. (2) Не имея первых принципов, которые можно положить в основание, они находят опору своим учениям в человеческих мнениях, ничем не гнушаясь для достижения своих целей. И чем яснее сознают они, что победа ускользает из их рук, тем сильнее их ярость против тех, кто их побеждает истинной мудростью. Они кидаются в крайности, применяют, по пословице, все снасти, в своем нечестии предпочитают отречься скорее от Писания, нежели от известности среди своей секты или от пресловутой чести главенства в ней, благодаря чему они занимают первое место на тайных ее собраниях, ложно именуемых «вечерями любви». (3) У нас же принято, чтобы знание истины постепенно развивалось из того, во что мы уже поверили к тому, во что еще предстоит уверовать. Так вера оказывается основанием доказательного знания. (4) Уши ереси, закрытые для всего, что полезно, открыты, как мне кажется, для речей, льстящих одной чувственности. Не будь этого, они прислушались бы к истине и были бы исцелены. (5) Самолюбие, как и всякая другая страсть, исцеляется тремя средствами: во-первых, через осознание причины, затем средств для ее устранения, и наконец, воспитанием души и тренировкой, позволяющей выработать правильное отношение и способность суждения. (99, 1) Больное око видит лишь муть; подобно этому и душа, омраченная догмами, не согласными с ее природой, теряет способность видеть не только ясный свет истины, но и даже ближайшие предметы. Вот почему ловец угрей сначала взбаламучивает воду, чтобы, ослепив рыбу, легче ее добыть. (2) Подобно тому, как ленивые ученики бегут от учителей, так и отделяющиеся от Церкви отказываются признавать пророчества, боясь встретить там предостережение себе и изобличение. (3) Этим объясняется и множество обширных исследований, которыми они оправдывают свои ложные учения, заставляя поверить, что они поступают разумно, хотя и расходятся с Писанием. (4) Однако поступки их нечестивы, ибо они противятся божественным заповедям, то есть учению Духа Святого. Пустыми называются не только те миндалины, которые внутри пусты, но и те, чей плод ни на что не годен. Такими же бессодержательными и пустыми мы называем и еретические учения, поскольку воли Божией они не содержат, о преданиях, идущих от Христа, не говорят и не менее горьки, чем дикий миндаль. Все в их учениях является произвольным измышлением, за исключением того, что из-за очевидности истины не могло быть сокрыто или отвергнуто.

(100, 1) Воин не может оставить поле битвы и то место, куда он поставлен военачальником, ибо это считается преступлением; подобно этому и мы столь же верно должны охранять пост, на который назначены Логосом, основанием нашего познания и жизни. (2) Но большинство движется вперед наобум, не задумываясь даже, какому началу следовать, и кто должен быть носителем его, и как идти за ним. (3) Для простого верующему будет достаточно, если он сообразовывает свою жизнь с Логосом и следует путем, угодным Богу, который «от начала мира все устраивает премудро».[1623] (4) Если же кто-либо к своему несчастью преступит клятву, данную Логосу, а через него и Богу, особенно если окажется бессильным перед лицом неких неожиданных обстоятельств, то ему остается утешаться и подкреплять себя доводами разума и истины. Если же дурные наклонности одержат верх, и этот человек, прежде верный, будет побежден ими и сделается, как говорит Писание, «простолюдином»[1624], то ему следует позаботиться о подавлении в себе этого гибельного начала и тренировать душу так, чтобы противостоять влечению злого навыка. (5) Если некоторые конфликтующие учения оказываются для некоторых обольстительными, их необходимо удалить, однако «миротворцев»[1625] следует поощрять, особенно если они, используя чары Писания, очаровывают не очень образованных и показывают истину через совместное объяснение обоих заветов. (6) Такова уж природа человека: он охотнее верит людскому мнению, даже если оно противоречиво, нежели истине, которая зачастую резка и строга. (7) Существует три душевных состояния: невежество, мнение и знание.[1626] Невежество есть удел простонародья, знание есть достояние Церкви, временными же мнениями живет ересь. (101, 1) Ничто не видится отчетливее, нежели различие между утверждениями тех, кто действительно знает и высказывает основательные суждения и теми, кто руководствуется лишь мнением и позволяет себе бездоказательные утверждения. (2) Потому-то такие люди презирают и высмеивают друг друга. Ведь одно и то же учение зачастую весьма почитается одними и рассматривается как безумие другими. (3) Мы знаем также, что одно дело удовольствия чувственные, распространенные среди язычников, иное дело – дух соперничества, которым раздираются ереси; иное дело – радость, наполняющая принадлежащих к Церкви, и иное дело – веселье, которое есть исключительное достояние истинного гностика. (4) Все зависит от наставника: Исхомах сделает из тебя земледельца; Лампид – морехода, Харидем – полководца, Симон – наездника, Пердикс – купца, Кробил – повара, Архелай – танцора, Гомер – поэта, Пиррон – софиста, Демосфен – ритора, Хрисипп – диалектика, Аристотель – естествоиспытателя, Платон же – философа. А человек, послушный Господу, следующий Ему и признающий исходящие от Него пророчества, становится Его подобием и богом, облеченный в смертное тело.[1627] (5) Те же, кто не хочет следовать за Господом всюду, куда бы Он ни повел, сами себя низвергают с этих высот. Руководит же нами Господь через боговдохновенные Писания.[1628] Многочисленны человеческие дела, но все неудачи проистекают из двух источников – из неведения и неспособности (ἁσθένεια). И то, и другое избираем мы сами, потому что и знание, и ограничение желания зависят от нашей воли. Из-за неведения мы не в состоянии судить здраво, а по причине нашей лени зачастую не можем завершить должным образом даже хорошие замыслы. (7) В самом деле, можно ли, держась мнений ошибочных, делать что-либо правильно, даже имея в своем распоряжении все средства для исполнения должного. С другой стороны, даже и сумев решить правильно, останемся ли мы чисты в своей совести, если по легкомыслию не сумеем исполнить задуманное? (102, 1) Эта двоякая болезнь души исцеляется, соответственно, лекарством двоякого рода. Неведение исправляется знанием и самоочевидными доказательствами, опирающимися на свидетельства Писаний. Неспособность же исцеляется трудом, в согласии с Логосом, воспитанием в вере и страхе Божьем. И то и другое ведет, в конечном итоге, к любви. (2) Для гностика, как видно, здесь возможен двоякий исход: его знание отчасти реализуется в созерцании, отчасти же – через применение на практике.

Как было бы хорошо, если бы вышеназванные еретики при чтении этих заметок оставили свои заблуждения и обратились к Богу Вседержителю! (3) Но если подобно глухим змеям (Пс. 57:7), они не пожелают внимать новой, но в то же время и древнейшей песне, то не избегнут они Божьей кары, и это отеческое наказание, предшествующее окончательному осуждению, будет тяготеть над ними до тех пор, пока они не устыдятся и не раскаются. Но да сохранит их Бог от окончательного осуждения за их безумное неверие! (4) Есть некоторые особые виды вразумления, которые мы называем исправительными. Таковыми являются наказания, тяготеющие над некоторыми из наших братьев за нарушение долга и отпадение от народа, любимого Богом. (5) Однако Провидение наказывает нас как учитель учеников или как отец своих детей. Бог не наказывает в собственном смысле этого слова, ибо наказание есть отмщение за нанесенный ущерб, но разве возможно нанести ущерб Богу? Следовательно, его наказания, посылаемые индивидуально или коллективно, направлены на благо самих наказываемых.

(6) Все эти рассуждения адресованы тем, кто стремится к знанию, но склонен к принятию ересей. Мне бы хотелось также предотвратить некоторых от неразумного неведения, глупости, дурного расчета и всего тому подобного, как бы это ни называлось. Я стремлюсь посредством этих слов привести от заблуждения к истине тех, чье состояние оставляет хоть какую-либо надежду на выздоровление. (103, 1) Однако некоторые не выносят, когда к ним обращаются со словом убеждения, призывающим обратиться к истине. Более того, они вооружаются пустословием, понося истину и хвастаясь тем, что они будто бы хранят знания о величайших вещах, хотя на самом деле ничему не учились, а их знания бездоказательны, не подкреплены опытом и непоследовательны. Такая самонадеянность заслуживает скорее жалости, нежели ненависти. (2) Но если найдется хотя бы один больной, поддающийся лечению и способный вынести открыто высказанную истину, которая, подобно пламени или стали, прижигает и отсекает ложные мнения, то пусть найдет в себе силы открыть уши души своей! (3) И он непременно сделает это, если решится не потакать более своей лени, отталкивающей от себя истину, или если откажется от насилия над истиной ради видимости новизны и из суетного тщеславия. (4) Ведь воистину ленивы и нерадивы те, кто, имея полную возможность выяснить все, что касается Писаний, исследуя их же самих, предпочитают избирать только то, что им больше нравится. (5) Другими же движет суетная любовь к славе: под ее влиянием они своевольно уклоняются от учений, согласующихся с книгами, переданными нам от святых апостолов и наших учителей, и противопоставляют им софизмы иного рода. Преданиям божественным они противопоставляют мысли человеческие и так создают очередную ересь. (6) Какую истину еще (я говорю о церковном гносисе) в силах дополнительно открыть такие деятели как Маркион, Продик и им подобные, оставившие прямые пути? Они далеко не превосходят в мудрости своих предшественников, и не в силах открыть какие-либо новые истины в дополнение к уже высказанным. Им хватило бы почета, который по достоинству заслуживают ученые мужи, освоившие все, чему учили до них.

(104, 1) Итак, только того можно назвать истинным гностиком, кто состарился над изучением Писания, хранит нерушимо чистоту апостольских и церковных учений, ведет добродетельную жизнь, согласную с Евангелием, и находит доказательства в открытом Господом, а также в законе и пророках. (2) Поистине жизнь его есть единство дела и слова, согласных с преданиями, которые идут от Господа.

(3) Однако, «не для всех гносис» (1Кор. 8:7). «Не хочу оставить вас, братия, в неведении, – говорит апостол, – что все под облаком были» (1Кор. 10:1) и «все причастились и пищи божественной, и пития».[1629] Этим он ясно утверждает, что упомянутые им люди, внимавшие учению о Логосе, которое содержалось частью в словах, частью в действиях, не постигли величия открытого им знания. (4) Поэтому и прибавляет: «Но не о всех их благоволил Бог».[1630] Кто не благоволил о них? Тот, Кто сказал некогда: «Не всякий, говорящий Мне: «Господи! Господи!» войдет в Царство Небесное, но исполняющий волю Отца Моего Небесного»[1631], то есть не соблюдаете учения Спасителя, ибо именно оно разумеется здесь под духовной пищей и духовным питьем, утоляющим жажду навеки, тем источником, откуда течет «вода жизни»[1632], которую пьет гностик. (5) Знание, как говорят некоторые, «раздувается (φυσιοΰν)». Да, это так, если под этим разуметь знание лишь внешнее: им действительно питается дух гордости. (6) Если же слово апостола подразумевает знание во всей его истинности и величии, то спор разрешается сам собою; и такое понимание мы находим наиболее верным. Шаг за шагом исследуя Писания, мы и это подтвердим ссылкой на него.

(105, 1) «Премудрость, – говорит, Соломон, – исполнила гордости чад своих»[1633], не в том, конечно, смысле, будто Бог путем наставлений привил детям своим чванство. Исполненность гордостью подразумевает послушание истине и высоту духа в познании, переданном через Писания и научающем презирать все, что склоняет ко греху. (2) Далее апостол говорит: «…и испытаю не слова возгордившихся, а силу» (1Кор. 4:16), то есть, во всем ли величии они понимают Писания (что значит, вполне ли истинно, ибо нет ничего возвышеннее истины). Добродетель – вот подлинная сила сынов, преисполненных мудрости. (3) Вышеприведенными словами апостол как бы говорит: «Я узнаю, в полной ли мере вы приняли возвышенные мысли относительно смысла гносиса». «Ведом в Иудее Бог», (Пс. 75:2) – восклицает Давид. Иными словами, Бог ведом тому, кто по силе познания своего израильтянин, ибо название «Иудея» толкуется как «исповедание».[1634] (4) И потому справедливо сказано апостолом: «Не прелюбодействуй, не кради, не пожелай чужого, и все другие заповеди заключаются в сем слове: Люби ближнего твоего, как самого себя» (Рим. 13:9). (5) Действительно, никогда не следует по примеру еретиков изменять истине, или разворовывать по частям неизменный церковный канон для удовлетворения за счет ближнего собственных желаний или ради суетной погони за славой; не следует обманывать ближнего, надлежит скорее внушать ему любовь к истине и обучать ей. (6) Потому и говорится вполне ясно: «Возвещайте среди народов дела Его» (Пс. 9:12), дабы услышавшие о них могли, обратившись, избежать осуждения. Кары Божии для тех, кто лукавит в речах своих[1635], уже запечатлены!

XVII. О древности церковного предания

(106, 1) «В самом деле, те, кто держится нечестивых учений и склоняет к ним других, обращают божественное слово не во благо, но во зло»[1636]; они закрывают себе вход в Царство Небесное, и тем, кого обманывают, не дают постичь истину. (2) Не имея ключа от входа, они используют поддельный ключ, или, как говорят, отмычку (άντικλέις), с которой проникают не в наружную дверь, куда мы попадаем при помощи Божественного предания, но взломав боковую калитку, украдкой пробираются за церковные стены, всячески искажая истину и выступая в качестве наставников, посвященных в мистерии (μυσταγωγοι) и воспитывающих души нечестивцев.

(3) Однако несложно показать, что их мирские сообщества возникли позже кафолической Церкви. (4) Проповедь Спасителя по пришествии его на землю началась при Августе и завершилась приблизительно в середине царствования Тиберия.[1637] Проповедь апостолов, включая сюда и служение Павла, закончилась при Нероне. Первые же ересиархи появились позднее, приблизительно во времена императора Адриана. Возникновение новых ересей продолжалось до царствования Антонина Старшего[1638]. Тогда же жил, к примеру, и Василид, хотя сам он и его последователи кичливо утверждают, что он был учеником Главкия, переводчика Петра. Говорят также, что наставником Валентина был некий Февда (Θευδα)[1639], ученик Павла. (107, 1) Маркион, живший почти в то же время, был уже стар, по сравнению с остальными, более молодыми. И один только Симон мог в течение некоторого времени слушать Петра. (2) Все это наглядно доказывает, что секты образовались через отделение от древней и истинной Церкви уже позже, а некоторые, в свою очередь, отделились от них, заклеймив себя позором отступничества. (3) Из сказанного, я полагаю, ясно следует, что есть только одна истинная Церковь – та, которой старшинство принадлежит по праву. Именно к ней принадлежат, Божией волей, все праведные. (4) Есть один только Бог, один Господь, и поэтому в высшей степени славно и заслуживает всяческого уважения все то, что проявляет себя как единство, имитируя тем самым единство этого первоначала. В соответствии с природой этого Единого, Церковь по самому существу своему должна быть едина, и разделение ее на множество церквей, к которому стремятся еретики, есть насилие над ней. (5) Мы утверждаем, что по сущности своей, по замыслу, по происхождению и по превосходству первоначальная и кафолическая церковь едина, которая по воле единого Бога, через единого Господа объединяет всех, готовых принять «единство веры»[1640], одной веры, утвержденной на особых заветах, а точнее, на одном завете для всех времен. Предопределил же к этому Бог тех, о ком от начала мира знал, что они будут праведны. (6) Это превосходство церкви, основанное на едином первоначале, которое, в силу своей единственности, превосходит все остальное и не может сравниться ни с чем иным, есть предмет особый, о котором речь пойдет отдельно.[1641]

(108, 1) Из ересей одни носят имена своих основателей. Таковы, например, валентиниане, маркиониты, василидиане (хотя эти последние и хвастают, будто они являются последователями Матфея, однако это не так, ибо мы знаем, что учение всех апостолов, как и восходящее к ним предание, едино).[1642] Другие ереси называются по месту своего происхождения, например, ператики[1643]. Иные именуются по народу, среди которого они были распространены (таковы, например, фригийцы); иные получили название в силу отличий их образа жизни, каковы, например, энкратиты («воздерживающиеся»), или особенностей учения, как, например, докетисты[1644] или гематиты[1645]. Некоторые получили название благодаря гипотезам или лицам, которых они почитают, таковы, например, каиниты и офиты[1646]. Наконец, некоторые названы в соответствии с чинимыми ими беззакониями и беспутствами, каковы, например, ученики Симона, позже названные «энтихитами»[1647].

XVIII. Аналогия между различением чистых и нечистых животных в Законе и различием между верными и еретиками в Церкви

(109, 1) Слегка приоткрыв перед «любящими созерцать истину»[1648] то место из Закона, где говорится о чистых и нечистых жертвенных животных, и мистически отделив, как нечистое, невежественных иудеев и еретиков от учения Церкви Божией, мы и закончим на том наше сочинение.[1649]

(2) Писание допускает приносить в жертву животных, отрыгивающих жвачку, чистых и приятных Богу, как бы подразумевая путь праведных к Отцу и Сыну через веру. Парнокопытные особенно устойчивы, наподобие тех праведных, что изучают слово Божие[1650] «день и ночь»[1651], и хранят его в некоем вместилище в их душе. Это сохраненное наставление в истинном знании закон иносказательно называет жвачкой чистых животных. (3) Животные же, не обладающие этими двумя, или хотя бы одной из этих особенностей, отвергаются законом как нечистые. Животные жвачные, но не парнокопытные, символизируют большинство иудеев, которые, произнося слово Господне, веры не имеют, и не опираются на то основание, которое базируется на истине и от Сына ведет к Отцу. (4) Вот почему, не имея двойной опоры, которую дает вера, они легко спотыкаются, подобно животным, лишенным раздвоенного копыта. «Ибо никто не знает Отца, – говорит Писание, – кроме Сына и того, кому Сын откроет».[1652] (5) С другой стороны, нечисты и те животные, которые, имея раздвоенные копыта, не жуют жвачку. Такие животные символизируют еретиков, которые хоть и базируются на имени Отца и Сына, но тем не менее оказываются неспособными усваивать и разжевывать ясные слова писания, и которые, кроме того, исполняют заветы праведной жизни криво и без усердия, если вообще берутся их исполнять. (110, 1) К ним обращено слово Спасителя: «Что вы зовёте Меня: Господи, Господи и не делаете того, что Я говорю?»[1653] Что же касается тех, кто не имеет раздвоенного копыта и не отрыгивает жвачки, то закон объявляет их полностью нечистыми.

(2) Поэт Феогнид говорит так:

Вы, мегарцы, ничто, ни числом, ни значеньем,

ни третьими не быть вам, ни четвертыми, ни двенадцатыми,[1654]

(3) вы «словно прах, который ветер сметает с лица земли» (Пс. 1:4) и «как капля из кувшина» (Ис. 40:15).

(4) Итак, все, что необходимо, мы подробно изложили, коснувшись, как и было обещано, начал нравственного учения и рассыпав то там, то здесь семена догматов, которые являются составляющими истинного знания для того, чтобы обнаружение священной традиции было нелегким делом для непосвященных.[1655] Теперь пойдем далее.

(111, 1) Книги наших «Стромат» далеко не напоминают ухоженные парки, где деревья и растения для увеселения глаза размещены в известном порядке. Скорее они напоминают холмы, густо поросшие деревьями, где вперемешку растут кипарисы, платаны, лавры, плющ, яблони, маслины, смоковницы. Здесь сознательно рядом с бесплодным растением помещено и плодоносное, поскольку сочинение составлено так, чтобы предохранить плоды нашего сада от воров, желающих расхитить лучшие из них. (2) Однако если найдется достойный садовник, он сможет выкопать и пересадить деревья так, что в результате появится прекрасный сад.

Вот почему в «Строматах» мы не стремились соблюдать никакого порядка и не гнались за красотой слога.[1656] Но ведь и эллины зачастую удаляют из своих сочинений все словесные украшения и излагают свои учения в выражениях весьма сжатых и таинственных, сознательно скрывающих истину для того, чтобы читатели продирались через их тексты с трудом и открывали их смысл самостоятельно. Ведь и для каждого вида рыб специально изобретаются различные приманки.

(4) Завершив на этом седьмую книгу наших «Стромат» и исходя из другого начала, поведем далее нашу речь.[1657]

Примечания

  1. Ср. I Кор. 15:27.

  2. Ин. 15:14–15; Евр. 3:5.

  3. Дальнейшее рассуждение ср.: Plato, Leg. X 901 e; Sext. Emp., Pyrrh. Hyp. III 10.

  4. Ср. Рим. 8:30; Тит. 1:3.

  5. Ср. [Plato], Epistula II, 312 e.

  6. Ср. Philo, De opif. mundi, 141.

  7. Ср. I Тим. 1:9.

  8. Ср. Флп. 3:13.

  9. Очевидная аналогия с известным положением платонизма. Ср. Plato, Rep. X 617 e; Timaeus, 42 d; Leg. X 903 b.

  10. Ср. I Кор. 13:12.

  11. Ср. Пс. 50:18.

  12. Ср. Лев. 16:24; Прем. 3:6.

  13. Рим. 6:6–7; 2Кор. 10:5; Еф. 4:22–24; Кол. 3:8–9.

  14. Ср. Ин. 1:3.

  15. Или «будучи упорядоченным и нездешним» (κόσμιος καί υπερκόσμιος). Климент допускает игру значением слова космос (порядок).

  16. Ср. Chrysippus, fr. mor. 224 SVF; Plato, Protagoras 328 a.

  17. Ср. Еф. 6:12.

  18. Ср. Plato, Phaedrus 348 c; Arius Didymus, fr. 29 (Diels, Doxogr. gr., p. 465) in Eusebius, Prep. Euang. XV 15, 6.

  19. Ср. Xenophanes, fr. 15 ( Strom. V 110).

  20. Ср. Plato, Rep. II 379 b.

  21. Homer., Ilias X, 533–537.

  22. Чтение манускрипта η αυτή заменяется на η Λητω.

  23. Euripides, Auge fr. 266; Аналогичный сюжет см.: Ифигения в Тавриде, 380–393.

  24. Отрывок из какой-то неизвестной комедии: Adesp. 341 Kock CAF III.

  25. Menander, Deisidaimon, fr. 97 Koerte.

  26. Antiphon, test. 8 DK.

  27. Ср. Theophrastus, Characteres XVI; Cicero, De divinatione II 27, 59.

  28. Diogenes, fr. 282 Mullach (Антология кинизма. Издание подгот. И.М. Нахов. М., 1996. С. 140). Ср. Plutarch., Moralia 224 e; Cicero, De divinatione II 28, 62.

  29. Homer., Odyssea, II 181–182.

  30. Philemon, fr. 100 CAF; Theodoret., Gr. aff. cur. VI 16.

  31. Diogenes, fr. 21; 118 Mullach.

  32. Diphilos, fr. 126 CAF.

  33. Menander, Phasma, 50 Koerte.

  34. Euripides, Orestes, 395–6.

  35. Epicharm, fr. 26 DK.

  36. Plato, Leg. VII, 803 c; cf. X 889 c-e.

  37. Pherecrates, Automoloi, fr. 23 CAF. Текст испорчен, поэтому дается в прозаическом переводе.

  38. Eubulos, fr. 130 CAF; Semele, fr. 95 CAF.

  39. Menander, Dyskolos 451–453.

  40. Hesiod., Opera et dies, 540–542; 556–557.

  41. Ср. Psellos, cap. IX PG 122, 841; Galen., De causis respirationis, v. IV p. 466 Kuhn.

  42. Xenocrates, fr. 100 Heinze.

  43. Plato, Εορταί fr. 28 CAF.

  44. Cleanthes, fr. 516 SVF; Cicero, De nat. deor. II 160; Porphyr., De abstinentia III 20.

  45. Plutarch., Quest. conviv. IV 5.

  46. Androcydes in: Holk, De acusm. sive symb. Pyth., p. 43; Plutarch., Moralia, 472 b.

  47. Ср. Chrysippus, fr. phys. 721 SVF.

  48. Ср. Theophrast. in Porphyr., De abstinentia, II 19.

  49. Ср. Исх. 30:34–36; Еф. 4:13.

  50. Ср. Евр. 4:12; ср. Ис. 43:2.

  51. Ср. I Пет. 2:9; Пс. 118:164.

  52. Ср. Chrysippus, fr. phys. 1058 SVF;

  53. Plutarch., Mor. 589 c.

  54. Ср. Прит. 20:27.

  55. Ср. Chrysippus, fr. mor. 176 SVF.

  56. Ср. I Цар. 1:13.

  57. Ср. Plato, Phaedrus, 246 b-c.

  58. Ср. Рим. 7:23.

  59. Ср. I Ин. 4:17.

  60. Μετέχοντος St. μετίσχοντος L.

  61. Ср. Рим. 8:26.

  62. Ср. Chrysippus, fr. mor. 20 SVF.

  63. Ср. Sextus Emp., Adv. math. VII 43.

  64. Ср. I Кор. 4:15.

  65. Ср. Мф. 13:12.

  66. Ср. Мф. 5:8.

  67. Ср. I Кор. 12:13.

  68. Ср. Лк. 20:36.

  69. Ср. Strom V 106, 2–4; Excerpta ex Theodoto 63, 1; Strom. I 163, 6.

  70. Ср. Евр. 1:3.

  71. Ср. Евр. 4:6.

  72. (ср.: Мф. 11, 27)

  73. Ср. Мф. 19:17.

  74. Ср. I Пет. 2:9.

  75. Ср. Plato, Theaetetus, 155 d.

  76. Исх. 20:13.15.

  77. Ср. Мф. 25:23; Ин. 15:15.

  78. Ср. Eusebius, Hist. Eccl. III, 30, 2.

  79. Ср. I Кор. 7:29.

  80. Ср. I Кор. 6:19.

  81. Ср. Plato, Lach., 198 c.

  82. Plato, Menex., 247 e.

  83. Ср. Plato, Rep. IV 436 b.

  84. Ср. CAF III 453 Adesp. 245; Diog. Laert. VII 160; Plato, Philebus, 50 b.

  85. Ср. Diog. Laert. VII 98.

  86. Ср. Иак. 5:12; Мф. 5:37.

  87. Ср. Еф. 4:3.

  88. Theognis, 256; Aristoteles, Ethica Nicom. I 9, 1099 a 28.

  89. Прит. 1:7; I Кор. 13:7; I Фес. 2:4.

  90. Plato, Phaedo, 67d8–10. Ср. Strom. V, 67, 1–3; IV 12, 5.

  91. Ср. Рим. 8:8.

  92. То есть, среда и пятница.

  93. То есть, воскресенье.

  94. Ср. I Кор. 13:2.

  95. Ср. Мф. 6:21; Лк. 12:34.

  96. Ср. Рим. 2:29.

  97. Ср. Strom. VI 136, 1.

  98. Ср. Гал. 6:8.

  99. Ср. Ис. 6:2 и далее.

  100. Иов. 1:21, 1:1.

  101. Ср. Мф. 6:12.

  102. Мф. 5:48; Пс. 33:12.

  103. Ср. Мф. 5:28.

  104. Ср. Мф. 10:16.

  105. Предложение испорчено в тексте и исправлено автором критического издания.

  106. Ср. Мф. 5:44.

  107. 1Кор. 6:7.8 и сл. Далее в течение главы Климент комментирует и фрагментарно цитирует это место из Послания к Коринфянам.

  108. Ср. Мф. 7:14.

  109. Ср. Лк. 2:30, 3:6.

  110. Ср. Лк. 17:31 и далее.

  111. Ср. Лк. 9:62.

  112. Источник неизвестен, однако упоминается Тертуллианом и Григорием Нисским (Tert., De carne Christi 23; Greg. Nyss., Adv. Jud. 303).

  113. Odyssea, IV, 233.

  114. Ср. Strom. II 132, 2; Plato, Leg. IV 716 a.

  115. Ср. Исх. 1:7.

  116. Мф. 5:9; Strom. IV 40, 2.

  117. Ср. Plato, Rep. V 477 sq.

  118. Ср. Strom. VI 30; Empedocles, fr. 112, 4 DK.

  119. Ср. II Тим. 3:16.

  120. Ср. I Кор. 10:3–4.

  121. Ср. I Кор. 10:5.

  122. Ср. Мф. 7:21.

  123. Откр. 21:6, 22:17.

  124. Ср. Сир. 4:11.

  125. Ср. Быт. 29:35.

  126. Ср. Пс. 13:3, 5:10.

  127. Plato, Leg. X 891 d.

  128. Текст этого предложения исправлен издателем. Чтение манускрипта сомнительно и звучит примерно так: «Проповедь Спасителя по пришествии его на землю началась при Августе и Тиберии кесаре (примерно в середине царствования Августа) и завершилась [в это время]».

  129. Антонина Пия.

  130. Чтение манускрипта изменено в соответствии с принятым многими исследователями (Stahlin, Grabe, Betntley и др.).

  131. Ср. Евр. 4:13.

  132. Здесь, как и в нескольких других местах Стромат, Климент снова обещает сказать нечто специальное о первоначале, возможно, посвятить этому предмету отдельный трактат. Это обещание, насколько нам известно, так и осталось неисполненным.

  133. О неком «Предании Матфея» Климент говорит ранее: Strom. VII 82, 1.

  134. Основателем этой секты был некий Евфрат из г. Перы в Киликии.

  135. Которые учили, что тело Христа является фантомом («кажущееся»).

  136. Эта секта помимо Климента никем не упоминается.

  137. Известные гностические секты, о которых упоминают также Ириней, Ипполит, Ориген, Епифаний, Феодорит, Тертуллиан и др. Обе эти секты почитали тех, кто боролся против злого Бога Ветхого завета, творца этого мира, каковыми были Каин и Змей, первым открывший людям истину о добре и зле и научивший их противиться злому Демиургу.

  138. Последователи Симона, как утверждается, учили, что душа нужна телу лишь для того, чтобы то могло «чувствовать», то есть предаваться чувственным удовольствиям.

  139. Ср. Plato, Rep. V, 475 e.

  140. Далее следует пассаж, который, как показывает сравнение, очень схож с аналогичным местом из Иринея (Irenaeus, Adv. Haer. V 8, 2). Ср. Barnaba, Epist. 10, 11 (Strom. V 51, 4). Вполне вероятно, что Климент пользуется здесь какой-то ересиологической суммой, аналогичной той, которую использовал Ириней.

  141. Ср. Рим. 3:2; Чис. 24:6.

  142. Ср. Пс. 1:2.

  143. Ср. Лк. 10:22.

  144. Ср. Лк. 6:46.

  145. Ср. PLG II p. 234. Такого отрывка у Феогнида нет, однако его повторяет Фотий (Phot. Bibl. 618); cf. Callim., Epigr. 25, 6.

  146. Ср. Strom. I 18, 1; VI 2, 1.

  147. Ср. Strom. VI 151, 2.

  148. На этом Строматы заканчиваются. О каком ином «начале» собирается далее говорить Климент мы никогда не узнаем. Так называемая восьмая книга Стромат, а также Эклоги и Извлечения из Теодота представляют собой некие заметки или записные книжки, достаточно неструктуированные.

Источник: Строматы / Климент Александрийский ; Пер. с древнегреч. и ком. Е.В. Афонасина. – В 3-х том. - Санкт-Петербург : «Изд. Олега Абышко», 2003. / Т. 1: (Книги 1-3). – 544 с.; Т. 2: (Книги 4-5). – 336 с.; Т. 3: (Книги 6-7). – 368 с. (Серия «Библиотека христианской мысли»).

50
Опубликовано пользователем: Rodion Vlasov
Хотите исправить или дополнить? Напишите нам: https://t.me/bibleox_live
Или отредактируйте статью сами: Редактировать