Отрывки на книгу блаженного Иова

Введение

Не трудно показать, что эта книга всем полезна, при всяком роде жизни и обстоятельств, мужу и жене, старцу и молодому, частному лицу и начальнику, богатому и бедному, пользующемуся счастьем и удручаемому несчастьем. Этот удивительный и великий муж, прославляемый во всей вселенной, подвижник благочестия, увенчанный победой, прошедший через все испытания, стяжавший бесчисленные трофеи над дьяволом, был богатым и бедным, славным и презренным, имевшим много детей и бездетным, (жил) в царском дворце и (сидел) на гноище, (одевался) в блестящую одежду и после неё (покрыт был) червями; наслаждался бесчисленными услугами, а после того подвергался бесчисленным бедствиям, когда слуги отказали в повиновении, друзья оскорбляли, жена умышляла недоброе. К нему всё текло, как из источника – большое богатство, сильная власть, блестящая слава, мирная безопасность, честь, уважение, телесное здоровье, хорошее поведение детей. Ничего не было печального; богатству не угрожала опасность, благоденствие не подвергалось колебанию. Так и должно было быть, потому что отовсюду, как стеной, защищал его Бог (ст. 10). Но впоследствии всё это исчезло; его дом постигли бесчисленные бедствия, непрерывно следовавшие одни за другими, и все – в сильной степени. Всё его имущество вдруг было расхищено; дети погибли преждевременной и насильственной смертью, поражённые во время трапезы и пиршества, не мечом или копьём, а злым духом, разрушившим дом. После этого вооружилась и жена и выдвинула против праведника осадные орудия; друзья и слуги – одни плевали в лицо, другие подходили с издевательствами; он удалён был совсем из дома и местопребыванием его служило гноище; всюду у него кишели черви, кровью и гноем истекал сильный (ὁ ἀδάμας): взявши черепок, он очищал гной; он сделался сам себе палачом. Боли были непрерывные и несносные; ночь была тяжелее дня и день труднее ночи; всё были скалы и утёсы; утешающего – ни одного; огорчающих – множество. И, несмотря на такую бурю и такие неописуемые волны, он остался мужественным и непоколебимым. А причина этого состояла в том, что он хорошо, понимал природу вещей и, зная их изменчивость, предусматривал будущее; поступая хорошо, не переставал ожидать скорби; поэтому и во время благополучия вёл себя умеренно.

Этот многострадальный муж для внимательных служит примером не только терпения и выносливости, но и других добродетелей: мужества и постоянства при искушениях, удаления от надменности, – кротости, умеренности, общительности вместе со светлым настроением, при богатстве и силе, – воздержности при удовольствиях, справедливости в судах и договорах, во всём – согласия и – главной из добродетелей – любви; всякую добродетель он совершил с надлежащим тщанием. Имея пред собой такой начертанный образ, напечатлей его в своей совести. Если будешь в го́ре, прибегай к этому образу; если – в богатстве, в нём же ищи врачества, чтобы не погрязнуть в бедности и не возгордиться богатством; если лишишься детей, здесь имеешь утешение, потому что здесь найдёшь в обилии и несчастия и терпение; если впадёшь в болезнь, вспомни о множестве червей и всё перенесёшь кротко; если друг будет строить козни, приведи на память святого, и освободишься от страдания; если незначительные люди будут обходиться нехорошо, подумай, что̀ он перенёс от слуг, и получишь от этого большую пользу; если кто будет распространять худую молву о тебе, подумай, что говорили о нём, что он не понёс ещё достойного наказания за грехи, и как поносили его, и победишь это огорчение. Нет несчастия, бывающего с людьми, которого не испытал бы этот муж, твердейший всякого адаманта, который одновременно перенёс и голод, и бедность, и болезнь, и потерю детей, и утрату такого богатства, а после того со стороны жены подвергся козням, друзьями оскорблён, а слугами оплёван. Во всём этом он явился твердейшим камня, и это – прежде закона и благодати. И если после (дарования) закона и благодати, наслаждаясь таким даром, будем переносить меньше его, показавшего такое любомудрие в начале, в преддверии человеческой жизни, то не будем иметь никакого оправдания.

Глава I

Человек некий бяше во стране Авситидийстей, ему же имя Иов (ст. 1).

Что значит это начало и почему писатель так начал? Он имел в виду изложить добродетельную жизнь, во многом превосходящую наше состояние. Поэтому, чтобы кто-либо, в виду необычайной борьбы и терпения, не подумал о необычайной, не человеческой природе, он наперёд указывает природу, чтобы ты подивился такому характеру (τὴν πρόϑεσιν), потому что это был человек, по природе один из многих, а по добродетели высший многих. Он сказал об общем свойстве природы для того, чтобы показать особенность её проявления, потому что, имея общую со всеми природу, он сделал превышающее природу, большее того, что делают люди. Указывает в его страну, чтобы и из этого ты с удивлением увидел, какая роза выросла из терния.

Обрати внимание на первую похвалу, состоящую в том, что это растение произвела Авситидийская страна. Что был кто-либо столь безукоризненный в Аравии, где все развращены, где нет примеров благочиния, это было удивительно.

И бе человек он истинен непорочен праведен благочестив удаляяйся от всякия лукавыя вещи (ст. 1).

Внешние философы, определяя (понятие) о человеке, говорят – человек есть разумное, смертное животное. А божественное Писание называет того человеком кто сохранил образ Божий и проявил себя в добродетели, а того, кто смешал и повредил божественные образы и черты, не хочет называть человеком. Если кто имеет отличительную черту (человеческой) природы, но оскверняет её нечестивым образом жизни, то пусть выслушает (слова) пророка: человек в чести сый не разуме, пригожися скотом несмысленным и уподобися им (Пс.48:13). Писание пользуется и здесь таким своим обычаем (для обозначения человека) и, показывая то, что ничто так не характеризует человека, как непорочность, праведность и благочестие, определяет Иова теми же чертами и говорит, что был человек истинен. Злые, лживые люди – как бы подобие людей (οἰ ζωγραφούμενοι). Так и Екклесиаст, подводя все заповеди по главной цели к страху Божию, говорит: конец слова, все слушай: Бога бойся и заповеди Его храни: яко сие всяк человек (Еккл.12:13). Другой, пророчествовавший в Иерусалиме, не видя никого, кто бы слушал его, сказал: приидох и се не бяше человека: звах и не бе послушающего (Ис.1:2). И мы, по общему обычаю, когда посылаем раба или сына на какое-либо дело, говорим ему обыкновенно: возьмись за дело, как человек, т. е. сохрани человеческую природу; как одарённый, разумом как мыслящий, подумай и сделай; деятельностью покажи, что ты вполне человек. Не по виду, а из действий узнаётся, что̀ такое каждый; а если этого нет, в таком случае остаётся одно название. Тот только истинный человек, кто сохраняет образ, не омрачает богоданной красоты. Таков Иов, истинный, не поддельный, на деле проявляющий человеческую добродетель, а не показывающий только её видимость или разыгрывающий её, как на сцене. Чего прежде требовал Бог от Авраама: благоугождай предо Мною и буди непорочен (Быт.17:1), это и приписывает Писание Иову. Сказавши, что он бе истинен, прибавляет, что и непорочен. Вникни вместе со мной в это слово, чтобы узнать великое совершенство праведника. Почему не сказано: «невинный», а – непорочен? Потому что слово: «вина» (ἔγκλημα) прилагается к тяжким грехам, а «порок» (μέμψις) – к малым и самым незначительным^[2]. Таким образом, он не делал, говорится, не только тяжких проступков, но старался не поддаваться и самым лёгким, которые составляют скорее недостаток, чем вину и заслуживают порицания, а не наказания. Вместо непорочен Акила и Симмах употребили: первый – «простой» (ἁπλοῦς), второй – «невинный», (ἄμωμος), причём перевод первого указывал на чистоту праведника и отсутствие притворства, перевод второго – на то, что он неусыпно стремился к добродетели. Невинен тот, кто не пренебрегает ничем добрым, кто проводит жизнь, незапятнанную ничем худым. После: непорочен прибавлено: праведен. Праведность есть совокупность и соединение всего хорошего и доброго. Если что-либо из того, что кажется заслуживающим похвалы, окажется у кого-либо в отдельности, без других добродетелей, то будет несовершенным и бесполезным, а часто даже противоположным и таким, чего нужно избегать. Так если кто понятлив и смышлён, но замышляет несправедливое, то он лукав и злокачествен, а не разумен Об этом сказано: мудри суть, еже творити злая, благо же творити не познаша (Иер.4:22); или, иной мужествен в борьбе и в опасностях, но если действует несправедливо, то принадлежит к людям грубым, употребляющим насилие, каковы говорящие: да будет же нам крепость закон правды, не крепкое бо неполезно обретается (Прем.2:11). Кто сдерживает себя в телесных удовольствиях, не будет мудрым, если любит деньги, богатство, если испорчен (ἄσωτος), не благороден (οὐκ ἐλευϑέριος), если не щадит богатства для (удовлетворения своего) желания. Вообще, всякая часть праведности, отделённая от прочего, как бы от тела, есть ничто. Согласие и соединение всего достойного удивления пусть будет и разумно признаётся праведностью. А если что-либо из этого удивительного отсутствует (праведность) при этом хромает, искажается и несправедливо носит название праведности. Прежде всего праведному необходимо быть мудрым, потому что иначе как может он делать то, что нужно, и относиться ко всему соответственно, если не понимает значения и силы каждого предмета? Затем (он должен быть) скромным, потому что необузданность есть несправедливость, (нужно быть) богобоязненным потому что благочестивии, сказано, «праведное» (δίκαια)^[3] совещаша (Ис.32:2), – кротким человеколюбивым благотворительным. Короче сказать, (душу) праведного наполняет гармония всего того, что, при правильном разумении, нужно делать. Это точно указал нам Иезекииль, чрез которого говорит Бог: человек же иже есть праведен, творит правду (Иез.18:5)^[4]. Затем, излагая совершенное и полное понятие о добродетели, состоящее из отдельных черт, изображает праведника и прежде всего приписывает ему благочестие, говоря: на горех^[5] не есть (Иез.18:6), потому что на горах совершали идолослужение. Далее говорит о существовании у него целомудрия: и жены ближнего не осквернавит и к жене в месячных не приближится. Далее, приписывает ему кротость и снисходительность: и человеку, говорит не насилствует (Иез.18:7). Вместе с этим показывает, что он довольствуется своим, говоря: и хищением не восхитит; изображает его милостивым и общительным, говоря: хлеб свой алчущему даёт и нагого облечёт в ризу, сребра своего в лихву не даст и прибытка не возмёт; изображает его обходительным и миролюбивым, так что он может быть наилучшим посредником между ссорящимися: и от неправды отвратит руку свою и суд «праведный» (δίκαιον)^[6] сотворит между мужем и ближним своим (Иез.18:8). Самое высшее и превосходнейшее достоинство, вместе со всеми прочими подвигами праведности, составляет правительственная (ἡ πολιτικὴ) и судебная способность, воздающая всем должное, почему название её соимённо с умением отличать правду от неправды (τῆς δίκης). Изложив всё, что нужно делать и что не нужно, (пророк) указал общее правило и образец, смотрящий на которые ни в чём не согрешит.

В заповедех Моих ходил и оправдания Моя снабдел еже творити та (Иез.18:9). Тот, в ком соединено всё это и так тесно связано, что образует как бы одно многочленное, гармоническое крепкое тело, делается праведным Изобразив такие его свойства, указывая ему как бы границу, сводя отдельные его черты в один образ заключил в одном имени, говоря: праведен сей жизнию жити имать^[7]. Когда мы узнали, какие черты характеризуют праведника, вот посмотрим на это и у Иова. Праведник благочестив; что же Иов? Разве он не умилостивлял Бога ежедневно жертвами? (Праведник) целомудрен; и он говорит: завет положих очима моима, да не помышлю на девицу (Иов.31:1). Он кроток и снисходителен; но кто был более кроток, чем тот, слуги которого за его великую доброту так были привязаны, что готовы были поглотить его, потому что говорили: кто убо дал бы нам от плотей его насытитися (Иов.31:31). Милостив и общителен; и в этом кто мог соперничать с Иовом? Разве дверь моя не открыта была всякому приходящему (Οὐχ ἡ ϑύρα παντὶ ἔλϑοντι ἀνέωκται)? «И никто не вышел со» тщим недром (Иов.31:32, 34)^[8]. Праведник справедливо решает дело ссорящихся; и в этом Иову можно было похвалиться и сказать: распря, еяже не ведях изследих «и сокрушил коренные зубы»^[9] (Иов.29:16–17). Праведник никому не делает неправды; это Иов сам предаёт проклятию: аще воздвигох на сироту руку, да отпадет убо рамо мое от состава (Иов.31:21). Так как Иов в избытке имел все виды добродетели, то поэтому он называется непорочным и праведным.

Так Иов был праведным, имея не часть добродетели, а всю человеческую добродетель, целую и всеобъемлющую, не так что от одного худого дела воздерживался, а другое – делал. Так и весы мы называем правильными (δίκαιον), которые всегда оказываются одинаковыми, не такие, на которых золото можно свесить правильно, а свинец – иначе, но такие, которые при взвешивании всех веществ сохраняют одинаковость и всегда равную меру. Так и праведный Иов всегда был одинаков, не только при богатстве сохранял это равенство, но и при всех других обстоятельствах, нигде не выходя за предел. Не может кто-либо сказать, что в денежных делах он любил равномерность, а в обращении с людьми нарушал её, будучи надменным и презрительным; и этого, происходящего от большого богатства, он избегал, по его словам: аще же презрех суд раба моего или рабыни, прящимся им предо мною, ими не якоже аз бех во чреве^[10], и тии Быша (Иов.31:13, 15). Надменность и презрительность составляет, конечно, большую несправедливость. Как корыстолюбивым называем того, кто хочет присвоить себе чужое и не довольствуется своим собственным, так говорим и о надменном, когда он требует от ближнего большего, чем сколько следует, когда он присвояет себе всю честь, а другого хочет лишить её, и это не от иного чего происходит, как от несправедливости. А что это несправедливость, (видно из того), что Бог сотворил одну для всех природу, что дал ближнему все общие и равные свойства; как же ты исключаешь и лишаешь чести, какую дал Бог? Не допуская его соучастия, а присвояя всё себе, не делаешь ли его бедным не по имуществу, а в чести? Обоим Бог дал одно существо и преимущество по природе, так как слова: сотворим человека относятся ко всему (человеческому) роду. Как изгоняешь его из отеческого наследия, повергая в крайнюю нищету и присвояя себе общее достояние? Но блаженный Иов не был таким, почему и говорил: я не презирал суда (или: прав) раба или рабыни. Поэтому и писатель, называя его праведным, представляет его имеющим не частичную праведность – в торговых или судебных делах, а общую добродетель, подобно тому, о котором сказано: праведнику закон не лежит (1Тим.1:9). А прибавляет, что и благочестив, для того, чтобы показать, что как в отношениях к людям, так и в отношении к Богу он был совершенен, – потому что справедливость относится к людям, а благочестие – к Богу. Смотри, как добродетели следуют одна за другою и подкрепляют друг друга: добрая жизнь располагает к познанию Бога, а богопознание служит охраной жизни. Отсюда и Иов, поскольку был праведным, был вместе с тем и благочестивым; так как он всегда имел пред глазами Бога, поэтому он надлежащим образом стремился к тому, что совершенно справедливо, что хорошо само по себе, а не по чему-либо другому. А праведным быть нельзя, не ставши наперёд непорочным. Поэтому на первом месте поставлено: человек истинен, не имеющий только образ и вид благочестия, а истинно и действительно стяжавший эту добродетель и в ней наставленный. За этим следует непорочен, потому что действительно добродетельный хранит себя и от малых, по-видимому, грехов. А далее следует носящий своё название от совершенной справедливости – праведный, совершенный во всех видах добродетели. Далее идёт – благочестивый, славнейший после тех, украшенный вместе и добрыми делами и правильными догматами. К этому присоединяется: удаляяйся от всякия лукавыя вещи, что само по себе означает всякое совершенство, так как не сказано, что от одних худых дел удалялся, а от других – не удалялся, или – что стоял выше многого, а немногому подпадал, а сказано, что он не хотел касаться ничего худого.

Не достаточно того, чтобы только воздерживаться от худого, но необходимо присоединять и делание добра, потому что не только делание зла, но и неделание добра, как известно, заслуживает наказания, так как и те, которые не накормили голодного, не оказали милосердия, предаются за это вечному наказанию. Из этого мы узнаём, что удаление от зла не служит для нас началом спасения, если не присоединяется стяжание добра и исполнение добродетели. А ты вместе со мной посмотри на то, как в немногом закон божественного Духа заключил похвалу этому мужу, назвавши Иова истинным по творению (κατὰ τὴν δημιουργίαν), описывая как бы отечество и предков, непорочным по деятельности, праведным по законности, по общению с бывшими у него и ещё по правильности постановляемых судебных решений, а самое главное – благочестивым по вере и отвращению от идолов, удаляющимся от всякого лукавого дела по решительному удалению от худого. Говоря короче, он не сделал ничего, заслуживающего порицания, а и в отношении к людям соблюдал справедливость, и служение Богу совершал в чистоте, всё делая по Богу и действительно почитая Божество.

Быша же ему сынове седмь и дщери три (ст. 2).

Прежде указал добродетель, а потом – то, что дано Богом. От добродетели в древности происходило благочиние, говорю, и многочадие: не будет, сказано, безчаден, ниже неплоды на земли твоей (Исх.23:26). Авраам же был безчаден, чтобы ты знал, что не это только награда за добродетель, но есть и другая; снисходя, однако, (Господь) обещал и ту (награду).

Из этого выводим что брак не служит препятствием к добродетели, – для Иова разве служил он препятствием? На самом деле этот союз не мешал праведнику идти прямым путём, почему на это напрасно указывают некоторые.

И бяху скоти его, овец седмь тысящ, вельблюдов три тысящы, супруг волов пятьсот, и ослиц пасомых пятьсот, и слуг много зело, и дела велия бяху ему на земли (ст. 3).

Посмотри при этом на богатого поселянина: (писатель) перечислил не прибыли и доходы, и не дома с золотой крышей, из чего без затруднения открывалось бы, что он может и благотворить, а перечислил овец и волов и то, что получается в известное время года (от стад) и земледелия, из чего помогал нуждающимся. Как я сказал, Писание представляет нам хозяина, не хвастающегося дорогим материалом, а довольного тем, что удовлетворяло нужду. Оно упоминает не о конях и украшенных золотом колесницах, или запасах серебра и золота, не о драгоценных камнях и других предметах, воспламеняющих болезненную страсть к богатству, а о том, что менее всего выходит за пределы необходимого. Имея детей, он оставался неуязвлённым со стороны богатства, полагая достаток и избыток в том, чтобы не иметь желаний, и – честь в том, чтобы не раболепствовать страстям. Так как слова: и слуг много зело отмечены овелом^[11], то нужно знать, что отмеченное овелом в еврейском тексте не находится, а прибавлено только у 70-ти для ясности. Давать духовный смысл перечислению животных различного рода излишне и похоже на толкование снов.

И бе человек оный благороднейший сущих от восток солнца (ст. 3).

А Симмах перевёл: «величайший из восточных»; всех, говорит, славнейший и знаменитейший, который мог назвать известных и славных предков; но ничто из этого не привело его к высокомерию.

Сходящеся же сынове его друг ко другу, творяху пир на кийждо день, споемлюще вкупе и три сестры своя, ясти и пити с ними (ст. 4).

Будучи единодушны в добродетели, они и в чувственном были чужды раздоров, посещая друг друга, не (ходя) дальше и не смешиваясь с другими; брали и сестёр, свидетельниц целомудрия; они не приглашали других каких-либо женщин на угощение и обеды, а сестёр, что служит ясным знаком целомудрия и пристойности. Но это единомыслие и согласие их, при необычайных кознях против них, диавол сделал средством к тому, чтобы погубить всех их вместе в доме старшего брата.

И егда скончавашася дние пира, посылаше Иов и очищаше их возстая заутра (ст. 5).

Смотри очищение не Моисеево, а апостольское: молитвами он очищал их мысль, а не тело. Некоторые говорят, что в древности были священники нерукоположенные (ἀχειροτόνητοι), подобно Мельхиседеку. На это указывает посылаше.

И бысть яко день сей, и се приидоша ангели Божии предстати пред Господом: и диавол прииде с ними (ст. 6).

Бог, невидимый всей созданной твари, не имеющий количества и величины, всюду присутствующий и над всем надзирающий, всё обнимающий, так что нет места вне Его владычества, открывает Себя каждому соответственно: святым ангелам, как святым, посылая (им) неизреченные повеления, а злому (духу), как злому, давая согласие на испытание людей. Диавол ничего не может делать, если чего не попустит Бог, и не находится он в вышенебесных пространствах – да не будет – откуда он низвергнут: како, говорится, спаде с небесе денница восходящая заутра (Ис.14:12). А говорится, что он предстал вместе с ангелами, как и сам бывающий в местах владычества Божия и ожидающий получить поручение или позволение произвести испытание над людьми, не потому, что этим он хочет совершить какую-либо службу Богу, а потому что за отступничество и злобу ниспал в такое состояние и свирепствует против нас. Управляющий хорошо нашею жизнью попускает подвергать нас испытаниям, какие мы можем перенести. Писание выразило это самое, для нашего понимания, образно. Слова: бысть яко день сей значат: наступил день, в который открылось зрелище и борец выступил на состязание. Поскольку святые ангелы заботятся и защищают нас, а диавол противодействует нашему спасению, и по одному и тому же делу, т. е., за человека, борются между собой, то поэтому и сказано, что они предстали вместе (в присутствии) Бога, надзирающего над совершающимся. Мы побеждаем или бываем побеждаемы, не вследствие силы противников или слабости помощников, а по нашей воле. Когда те и другие склоняют на свою сторону, святые ангелы к добру, а преступные демоны – к злу, наша воля, почтенная свободой, избирает то, чего хочет, потому что ни Бог, почтивший нас свободой не принуждает, ни диавол не имеет над нами принудительной силы; по своему решению мы или поступаем хорошо или грешим, склоняясь на сторону ангелов или демонов.

И рече Господь диаволу: откуду пришел еси (ст. 7)?

Как же при ангельском служении присутствует диавол и среди святых духов говорит нечистый? Ни ангелы не предстояли Богу телесно, ни сатана; а всякое исполнение дела называется предстоянием. Как Божие творение, и диавол получает повеление делать то, что надлежит. Если он и оказал неповиновение (божественной) воле, то остаётся под игом рабства; как палачу, ему повелевается привести в исполнение приговор. Как и у нас начальники, когда зовут кого-либо в суд с почтением, посылают уважаемых людей, а когда привлекают с бесчестьем, посылают суровых солдат, так и Бог к святым посылает ангелов, служащих спасению, а когда хочет наказать, поручает это злотворным силам. Поэтому и Павел бывшего в Коринфе беззаконника предаёт сатане во измождение плоти (1Кор.5:5), и других также (1Кор.5:11), чтобы не служили соблазном.

И отвещав диавол Господеви рече: обшед землю и прошед поднебесную, се есмь (ст. 7).

Излагая речь в виде вопроса и ответа, Писание лучше выразило истину и устраняет всякую отговорку бесстыдных. В повествовании, что диавол сказал Богу, (разумеется) не то, что сказал, а подумал, потому что у него нет такой смелости. Слова, что он всюду ходит, служат прежде всего указателем того, что он не имеет постоянного местопребывания, а всюду блуждая носится, ведя войну со всеми людьми. Потом мы узнаём, что вселенная наполнена и демонами, и ангелами, что те и другие находятся во власти Божией и что ангелы приходят к Богу, чтобы получить повеление, а диавол не может ничего сделать по своему желанию, не получив позволения свыше. Если он отказался повиноваться и не совершает служения Богу, то страх лежит на нём, как узда, и не позволяет пользоваться собственной властью. Но смотри, те приходят, как слуги, донося о совершающемся, а этот не имеет что сказать. Таким образом, небо недоступно этому злому духу и в одно и то же время он не находится всюду, а чрез известное время. Поднебесную, говорит, указывая и на пустыню, и на то, что находится под небом, на воздушное пространство. Он обходит и места необитаемые, по некоторому, может быть, устроению Божию, чтобы не всегда вредить нашему роду.

И рече ему Господь: внял ли еси мыслию твоею на раба моего Иова (ст. 8)?

Из этого узнаём, что Бог хотел испытать Иова, как кто-либо, имеющий отважного борца. Поэтому спрашивает диавола, чтобы дать повод к борьбе; сам не хотел дать этого повода, чтобы не показаться честолюбивым. Смотри, как постепенно раскрывается образ разговора: не видно, что возвещение Он делает посредством слов, а что внял ли еси мыслию твоею; эту мысль повествование передаёт как голос. Так Бог попустил диаволу знать и без посредства голоса, что от Него не укрылась злая воля и дело; и когда говорит ему: откуда пришёл еси; то не потому, что желает знать место пребывания злого духа (как [мог спрашивать об этом] Тот, кто имеет настоящее знание обо всём?), а потому, что (Писание) имеет обычай излагать многое в виде вопросов. Так и в Евангелиях, когда говорится о Клеопе, Господь делает вопрос: что суть словеса сия, о них же стязаетася к себе (Лк.24:17)? Кто осмелится сказать, что создавый наедине сердца (Пс.32:15) наши, имеет нужду спрашивать? Таковы же слова: колико хлебы имате (Мф.15:34)? И в другом месте, удостоверяя Своё воскресение, сказал: имате ли что снедно зде (Лк.24:41)? А также спрашивал о Лазаре: где положисте его (Ин.11:34)? Тот (спрашивал), который, предупреждая известие, наперёд сказал об его смерти. Таким же образом и здесь, говоря диаволу: откуду пришел еси? и: внял ли еси на раба Моего? произносит не слова незнания и не по желанию знать местопребывание врага, но его самого делает обличителем собственной жестокости. Злоба обыкновенно сама себе наносит раны.

Человек непорочен, истинен, благочестив, удаляяйся от всякия лукавыя вещи (ст. 8).

Какой вред от презрения людей и всей вселенной, когда хвалит и прославляет Владыка ангелов? Равным образом нет никакой пользы, когда Он не благословляет, хотя бы хвалили все живущие на земле и на море. Поэтому будем стремиться к тому, чтобы Он нас прославил. Если это будет, мы всех выше, будем ли мы в бедности, в болезни, или постигнут наше тело другие бедствия. И блаженный Иов, когда сидел на помёте, покрыт был гнойными ранами, когда его тело кишело множеством червей, когда испытывал самые тяжкие страдания, когда слуги плевали, когда друзья, враги, жена строили козни, когда впал в бедность, терпел голод и поражён был неизлечимой болезнью, был блаженнейшим из всех. Как же это? Так что Бог его благословил, говоря: человек праведен, непорочен, истинен, благочестив. Как же он мог не превосходить всех людей на земле, когда словами: непорочен, человек истинен (Господь) свидетельствует о нём, что он имеет несравненную добродетель, что безупречно хранит правду в отношении к людям и тщательно соблюдает благочестие в отношении к Богу? И диавол, смотря на эти его свойства, пришёл в немалое удивление. Но почему изменяет здесь (писатель) порядок похвал? Может быть, сделал это не намеренно, а скорее – переставил похвалу по существу дела и по соответствию? В первом месте сначала поставлено: «истинен всяк человек», по учению о творении, а потом: непорочен, по образу жизни. Здесь же, в виду борьбы с диаволом, слово: непорочен поставлено прежде – истинен. А затем присоединяет к непорочен и истинен, чтобы показать и природу, соответствующую жизни, и волю, украшающую благородство природы.

И скоты его многи сотворил еси на земли (ст. 10).

Видишь, что богатство дано Богом, а не (приобретено) неправдой. Ты, говорит, оградил еси, благословил еси, многи сотворил еси. Сколько Иову нужно было положить труда на то, чтобы убедить людей, что богатство не нажито неправдой? Вот диавол, хотя и ненамеренно, засвидетельствовал ему это!

Аще не в лице Тя благословит (ст. 11)^[12].

Слова: в лице значат: ясно, открыто, не боясь.

Тогда рече Господь диаволу: се вся, елика суть ему, даю в руку твою, но самого да не коснешися (ст. 12).

Так Я уверен в моем борце, что на твои слова: посли руку твою, Я говорю: даю в руку твою вся, елика суть ему. Что ты говоришь? Какая надобность в другом испытании после твоего свидетельства? (Это сказано), говорит, для того, чтобы диаволу заградить уста, чтобы праведник явился ещё в большем блеске и чтобы последующим оставить (пример) терпения и врачество в скорби.

И бысть яко день сей (ст. 13).

Это говорит писатель для того, чтобы показать быстроту замысла; ещё не было половины дня, как началась война.

И се вестник прииде ко Иову (ст. 14).

Убийство соединено было с утратой (имущества); это показывает жестокость врагов; большая свирепость и бесчеловечие, двойное несчастие, убийство и плен; спасение оставшегося служит увеличением несчастия.

Видишь, какова быстрота удара, какое новое и необычайное бедствие: тот, кто жил в изобилии и не испытал ничего подобного, внезапно лишился всего, принадлежащего ему; не так было, что одно истреблено, а другое оставлено в утешение несчастных; оставляется один, который извещает о несчастье.

Еще сему глаголющу, прииде ин вестник и рече ко Иову: огнь спаде с небесе и пожже овцы и пастыри пояде подобне: спасохся же аз един и приидох возвестити тебе (ст. 16).

Пожалел нечистый (дух), что худо объявил о первом (несчастье); худо, говорит, я выстрелил, не направил в цель: стрела уклонилась в сторону, когда я сказал, что люди пленили волов и ослов, Иов мог подумать: люди поступили со мною несправедливо, какое же отношение имеет это к Богу? Неужели несправедливость людей я отнесу к Богу? Одни обижают, а другой будет подвергаться порицанию? Чтобы его мысль от людей направить к Богу, он говорит: огнь спаде с небесе. Акила и Феодотион говорят: «огонь Божий». Не можешь сказать, что враги бросили сверху, а порицай сделавшего обиду, произнеси хулу на ведущего войну. Для чего служишь Ему? Для чего покланяешься погубившему твоё имение? Слыша о пленивших, не думай, что это человеческие удары. Свыше, с неба. Бог ведёт с тобой войну. Это ясно видно из того, что истребивший овец сошёл с неба. Смотри, какова сила диавола, как он приводил столько народов в движение, выставляя даже демонов в виде неприятелей; подумай вместе со мной о лёгкости этого. Не считай огня действительным (он не может творить); он дал такой вид, что всё сжёг; а если это был действительный огонь, то взял из существующего (в природе) и привёл в движение, по допущению Божию.

Еще сему глаголющу, ин вестник прииде, глаголя Иову: сыном твоим и дщерем твоим ядущым и пиющым у брата своего старейшаго, внезапу ветр велик найде от пустыни, и коснеся четырем углом храмины, и паде храмина на дети твоя и скончашася: спасохся же аз един и приидох возвестити тебе (ст. 18–19).

И этот (дом) у них так потряс, что трудно было потом, при погребении, различить тело каждого. Слова: ядущым и пиющым прибавил, чтобы показать, что (это произошло) в самое время веселья.

Когда произвёл всё испытание и, лишив имущества, не лишил добродетели, переходит потом к естеству, срывает плод, чтобы опечалить отца. И смотри на извещение, как оно полно насмешки, соединено с обманом и способно сокрушить благородную душу. Ветр велик, говорит, найде от пустыни. Опять клевещет на Судию, потому что ветер повинуется не людям, а Богу. И не сказал: паде дом на находившихся в нём, а – на дети твоя, что могло возбудить скорбь; (сказал так для того) чтобы, услышавши о детях, почувствовал сожаление, тронут был состраданием и со слезами сказал: горе мне; имевший много детей внезапно я сделался бездетным! Лучше было не иметь, чем иметь так, чтобы почувствовать, чего лишился. Прежний мир, тишина и благоденствие делают несчастие особенно тяжёлым. А слова: спасохся же аз един при других (из указанных несчастий) могли быть, как бы то ни было, уместными, а здесь они увеличивают страдание, если, когда дети погибли, спасся один этот, принёсший известие. Поэтому мне думается, сам диавол был вестником этого; он, виновник бедствий, приходил в разных видах и выдумывал извещения. Для того он не опускает случая прийти, злобно говорит и самые тяжкие несчастия откладывает к концу, чтобы, меньшим повредивши силу души, наступление более тяжёлого сделать нестерпимым. А что приносивший известия не был одним из слуг, видно из следующего: каким образом в доме, охваченном с четырёх углов, уцелел один? Как при каждом из несчастий оказывался избегавшим опасности один, единственный, как будто для этого сохранявшийся? Он сам был и производившим, и объявлявшим о несчастиях. Нет другого более злого, поэтому он не поручил кому-либо совершение этих несчастных дел. А несчастия разнообразит умудрённый в злобе, не предпринимая чего-либо не превышающего меру, чтобы отдельными ударами колебать силу души. И как придвигающий к стенам машины обманывает осаждённого, различного рода предприятиями лишая его безопасности, так и клеветник, при (своей) беспорядочности и нечестии, в некотором порядке наводит на твердыню благочестия опасности.

Тако услышав^[13] Иов, востав растерза ризы своя и остриже власы главы своея (ст. 20).

Не удивляйся тому, что разорвал одежду и остриг волосы, потому что он был отец и отец нежно любящий. Необходимо было проявить и сострадание природы, и разумное воззрение. Если бы он этого не сделал, мог бы кто-нибудь обвинить это воззрение в бесчувственности. Поэтому он показывает и сердечное горе, и основательное любомудрие. Скорбь его не сокрушила.

Не думай, что этот поступок означает поражение; (напротив) он особенно указывает на победу. Если бы он так не поступил, то кто-либо мог сказать, что Бог сделал его бесчувственным при таких страданиях. А теперь он показывает, что и скорбя он любомудрствует; свою душу он вполне основал на камне. Пошёл дождь, – огнь, говорит, спаде с небесе и пожже всё стадо, – потекли реки: частые, постоянные и следовавшие одни за другими вестники несчастий, один говорящий о гибели пастухов коз, другой – верблюдов, третий – детей; подули ветры; затем –злополучные слова жены: рцы, говорит, глагол некий ко Господу, и умри. Дом пал, но не поражена душа; праведник (не только) не богохульствовал, но и благодарил, хотя воюющим был диавол, злой, жестокий, никогда не примиряющийся с человеческой природой, а поднявший непримиримую войну и при том тайную с нашим родом; и не просто он проявил гнев, но двинул всё своё искусство, все лукавые способы. И всё-таки он не сломил мужество праведника; благородный муж посмеялся над его стрелами, мужественно выдержал жестокую войну, и это не при благодати, а прежде ветхого завета и до благодати он показал, что причиной падения служит не природа искушений, а невнимание нерадивых; сильного же скорбь делает более сильным, так как скорбь, сказано, терпение соделовает (Рим.5:3). И как крепкие деревья устремляющийся на них напор ветра, качающий во все стороны, не вырывает, а делает ещё более крепкими посредством таких напоров, так и сильную душу, живущую благочестиво, приражения скорбей не сокрушают, а приучают к большему терпению, и не могут вредить добродетели человека. А что такое добродетель человека? Не богатство, чтобы ты мог бояться бедности; не здоровье, чтобы опасаться болезни; не общественное мнение, чтобы страшиться худой славы; не просто жизнь, без цели, чтобы не бояться смерти, и не свобода, чтобы избегнуть рабства. Добродетель состоит в сохранении истинных догматов и правильности в жизни. А этого и сам диавол не может отнять, если имеющий это будет хранить с надлежащей тщательностью; и это знает тот злейший и жестокий демон. Поэтому и лишил он Иова имущества не для того, чтобы сделать его бедным, а чтобы понудить его сказать богохульное слово, и тело поразил не для того, чтобы сделать больным, а чтобы уничтожить добродетель души. Он двинул все придуманные им средства: из богача сделал бедняка, а что особенно представляется страшным, – имевшего много детей сделал бездетным, и всё тело его изранил более жестоко, чем палачи при судилищах (их крючья не так разрывают бока пытаемых как изранили его тело черви), и распространил о нём худую молву (бывшие у него друзья говорили: «не достаточно ты наказан за свои грехи» (οὐκ ἀξία ὧν ἥμαρτες μεμαστίγωσαι)^[14] и много говорили в его обличение), и не только изверг его из города, но даже из дома, и перевёл его в другое место, сделавши кучу помёта его домом и городом. При всём этом он не только не повредил ему, но и сделал его славнейшим через то, что он умышлял против него. Хотя и отнял у него столько, не только не лишил его какого-либо из действительных (благ), но и умножил богатство добродетели: после этого он пользовался большим дерзновением, как ведший сильнейшую борьбу. Если столько пострадавший, при том – не от человека, а от злейшего людей демона, не был обижен, то какое тогда оправдание будет иметь кто-либо, говорящий, что такой-то страшно меня обидел и повредил? Если диавол, исполненный такой злобы, действовавший всеми орудиями, выпустивший все стрелы, изливший в необычайном множестве на дом праведника и на его тело постигающие людей бедствия, не повредил праведнику, принёс скорее, как я сказал, даже пользу, то как некоторые могут жаловаться на того и другого, как терпящие обиды от них, а не от себя? Как от себя, скажешь, когда кто-либо, потерпев от другого побои, или будучи лишён им имущества, или подвергшись другой какой-либо тяжкой несправедливости, произнесёт обидное слово? Да, он потерпел вред, но не от того, кто нанёс обиду, а от собственного малодушия. Никакой человек, как бы ни был зол, не может причинить более сильного несчастия, чем этот мстительный демон, непрерывно ведущий с нами войну диавол. И, однако, этот свирепый демон, направивший против жившего до закона и до благодати (праведника) столько стрел, окруживший его отовсюду несчастиями, не в силах был довести его до падения.

В настоящее время у нас многие из находящихся в печали отращивают волосы, а он (Иов) остриг. Почему? Печалящемуся было свойственно заботиться о том, чтобы своей наружности дать вид противоположный прежнему. Там, где чтутся волосы, стрижение их служит зна́ком печали. Разорвал же одежды, показывая чрез это внешним своим видом горе о (постигшем) несчастии; а на самом деле он снимал платье для борьбы, приготовляя себя к последней, чтобы схватиться с противником, подобно обнажённому атлету.

И пад на землю поклонися Господеви (τῷ Κυρίῳ)^[15] и рече: сам наг изидох от чрева матере моея, наг и отъиду тамо (ст. 20–21).

Этот Иов ослепил глаза диавола, терпя удары, а не нанося их; он истощил весь его колчан, постоянно служа предметом его стрел, перенесши все виды искушения и каждый в отдельности с полным успехом. К тому, что в жизни кажется печальным и бывает таким, принадлежат особенно: бедность, болезнь, потеря детей, восстание врагов, нечестность друзей, голод, непрерывные телесные болезни, поношение, клевета и худая молва. Всё это обрушилось на одно тело, разразилось над одной душой и, что особенно тяжко, постигло того, кто не был приготовлен к этому. Говоря это, разумею следующее. Кто родился от бедных родителей и воспитан в таком доме, тот как приученный опытом жизни, легко может переносить тяжесть бедности; а кто живёт в обилии и пользуется таким богатством, а затем неожиданно впадает в противоположное состояние, не легко может переносить такую перемену. Как внезапно происшедшая, она для неприготовленного оказывается слишком тяжёлой. Опять, человек незнатный, родившийся от незнатных родителей, живший в постоянном презрении, не очень будет возмущаться, подвергаясь поношениям и оскорблениям. А если тот, кто пользовался такой славой, всеми был высоко почитаем, кто был на устах у всех, имя которого всюду гремело, впадал в бесславие и низкое состояние, то он должен был выстрадать то же самое, что – богач, внезапно сделавшийся нищим. Опять, для лишившегося детей не в одно и то же время, хотя бы он всех лишился, остающиеся служат утешением в постигшей его утрате; когда скорбь о смерти первого ослабеет, бывающая через некоторое время смерть второго причиняет не столь сильное горе, потому что он получает не новую рану, а уже закрывшуюся и изгладившуюся, что немало ослабляет скорбь. А он увидел весь свой сонм похищенным в один момент, при том самым тяжёлым родом смерти, потому что смерть была насильственная и преждевременная; и время, и место не мало усиливали скорбь, потому что это произошло во время пиршества, в доме, который открыт был странникам; этот дом сделался для них гробом И то весьма удивительно, что всё это произошло вместе, что удваивает и утраивает несчастие: когда борющийся не имеет отдыха при помощи остановки, то от непрерывности нападения увеличивается страх и происходит большее смятение. Это было с ним (Иовом), потому что за гибелью и сожжением овец следовало похищение волов, за этим – отнятие ослов, за последним – пленение верблюдов и избиение рабов, а затем – потеря детей, этот страшный и новый вид, этот ужасный гроб, он же вместе и смерть, и гроб; и стол, покрытый прежде яствами, сделался местом для поражённых тел; чаши и сосуды с вином наполнились кровью и разбитыми членами. Представь огромность несчастия, это новое кораблекрушение, странную и необычайную трагедию.

Иной потерял, может быть, одного сына, или второго, или третьего, а он – стольких сыновей и стольких дочерей, и из многочадного внезапно стал бесчадным. И не понемногу взяты у него дети, а вдруг сорван был весь плод, и не по общему закону природы, не по достижении старости, а преждевременной и насильственной смертью, все вместе, в его отсутствие, когда он не сидел около них, чтобы, хотя услышав их последние слова, иметь некоторое утешение в такой горькой смерти. Вопреки всякому ожиданию, когда он ничего не знал о случившемся, они вдруг все были задавлены и дом сделался для них гробом и западнёй. И не только преждевременная смерть, но и многие другие были здесь печальные обстоятельства, состоявшие в том, что все были в цветущем возрасте, все добродетельны, дружны, все были вместе, того и другого пола, что ни одного не осталось, что (умерли) не по обычному закону природы, что после такой потери он подвергся такому страданию, не зная ни за собой, ни за ними худого. Каждое из этих обстоятельств, само по себе, достаточно для того, чтобы привести в смущение; а когда они встречаются вместе, представь себе вышину волн и необычайность бури. И, несмотря на это, он не сказал ничего такого, что обыкновенно говорят некоторые из более слабых: для этого разве я воспитывал детей и с полным старанием наставлял? Разве открывал дом свой для мимоидущих для того, чтобы получить такую награду после тех многих хлопот о нуждающихся, не имеющих одежды и бедных? Вместо этого, услышав о несчастии с детьми, он произнёс то, что лучше всякой жертвы, что покрывает эту святую голову лучше, чем тысячи венцев, что прославляет более множества труб. Он именно сказал: сам наг изыдох от чрева матере моея, наг и отъиду. Не моё это было; немного спустя я должен этого лишиться: ничто же бо внесохом в мир сей, яве, яко ниже изнести что можем (1Тим.6:7). И прежде, чем произнёс эти слова, пав на землю, покланяется. Хотя подвергся таким страданиям, он не утратил благочестия в отношении к Богу, но, пав ниц, опроверг сказавшего: аще не в лице Тя благословит^[16]. Он показал свойство своей природы, но показал и благоговение; мудро выразив сострадание к детям, он твёрдостью предваряет страдание: он не проливает слёз, а произносит эти божественные слова: наг, говорит, изыдох из чрева матере моея, наг и отъиду тамо. О каком упоминает он чреве? Не называет ли он чревом первого творения, творения прородителя, при котором создан из земли человек голый, свободный от всякого зла? При этом получается такой смысл: голый создан я из земли, по божественной благодати, не имея ничего излишнего и как бы чуждый вещественности, поэтому наг и отъиду тамо. Где? Ясно, что разумеется место, свободное от печали. Если будешь находить здесь смысл, который даётся как будто на первый взгляд, и признаешь, что вышедший из матерней утробы, опять возвратится в неё, то не сохранится ни сообразности смысла, ни гармонии слова. Кто из здравомыслящих захочет таким пониманием сделать насилие природе, возвращая в утробу матери вышедшего из неё, губя каждого друг через друга, одним баснословным толкованием совершая двойное убийство? И Никодим, слыша о воде возрождения: аще кто не родится свыше (Ин.3:3), ответил чувственно и низменно: он, вращаясь мыслями на земле и не думая ни о чем высоком, полагал, что слышит о телесном рождении.

Господь даде, Господь отъят: яко Господеви изволися, тако бысть: буди имя Господне благословено (ст. 21).

Иов скорбел так как свойственно чадолюбивому отцу, весьма заботившемуся и об умерших. Он не сказал, подобно многим: лучше было не делать опыта и не носить имени отца, чем лишиться после испытанного удовольствия. Но и за то, что получил, он благодарил, и за то, чего не сохранил до конца, прославлял. Не сказал, что было бы лучше для меня не получать этого, что это не разумно; но и за то он благодарил, говоря; Господь даде, – и за это благословлял словами: Господь отъят, буди имя Господне благословено. Так он обуздал и свою жену, препираясь с ней и произнесши эта чудные слова: аще благая прияхом от руки Господней, злых ли не стерпим (Иов.2:10)? Всякий другой человек, зная за собой много худого, видит причину постигающих его бедствий, что служит немалым успокоением. А он не мог думать и того, что несёт наказание за грехи, что особенно смущало его разум. Когда он смотрел на свою жизнь, на совесть, которая была светлее солнца, на множество подвигов, то видел, что достоин венцев, наград и бесчисленных трофеев. А когда обращался к тому, что произошло, то видя, что он терпит более тяжкие страдания, чем сделавшие великие злодеяния, не находил причины, по которой он так страдает. Поэтому, не находя причины постигшего несчастия, он прибегает к сокровенному промышлению Божию и, относя к Его соизволению происшедшее, сказал: яко Господеви изволися, тако бысть. Не думаю, что нужно исследовать божественное намерение. Буди имя Господне благословено. Не произнесу о Боге ничего не соответствующего; считаю достойным хвалы, как за то, что дал тогда в начале, так и за то, что теперь решил отнять. Такими словами праведник поразил диавола. Достойно же удивления то, что, приписывая Богу свои лишения, он благодарит и не ослабевает. Так поступай и ты и представляй в своём уме, что взял (у тебя) не человек, а Бог, особенно пекущийся о тебе, знающий, что (тебе) полезно, не враг, не злоумышляющий. Оказывай помощь умершим, совершая о них память, потому что если детей Иова очищала жертва отца, то что сомневаешься в том, что и наши молитвы за умерших приносят им некоторое утешение? Бог обыкновенно оказывает милость одним за других. Будем помогать по возможности, потому что вся тварь следует Творцу. Поэтому, сообразно с тем, что полезно, Он каждому даёт и отнимает, упражняя нас вместе в благодарности и терпении. А благодарность за полученное служит причиной второго благодеяния.

Во всех сих приключившихся ему ничтоже согреши Иов устнама (τοῖς χείλεσιν)^[17] пред Господом и не (καὶ οὐκ) даде безумия Богу (ст. 22).

Как мы на иконах, когда напишем чьё-либо изображение, внизу, на нижнем крае, подписываем «такой-то посвятил», так и здесь писатель книги, начертавший словами образ души праведного, как бы делая подпись внизу изображения, говорит, что во всех сих не согреши Иов устнама пред Господем. Не думай, что он умолчал только пред людьми, а не перед Богом; не согрешил он и в мысли. Что же значит: ниже устнама (οὐδὲ ἐν τοῖς χείλεσιν)? Часто мы, подавляемые страданием, произносим слово, которого разум не одобряет и которое срывается с языка вследствие упадка духа. А он не сделал и этого: и мысль его была чужда богохульства, и язык был чист от худых слов. И не даде безумия Богу, то есть, не признал несправедливым того, что произошло; не сказал подобно многим «дела совершаются попросту, как случится», а вместо этого: «как Богу угодно, так и произошло».

Поэтому, пока здесь находимся, не будем искать успокоения, а станем всегда бороться, особенно во время болезни, когда тревожат душу всякого рода скорби, когда обуревают страдания, когда предстоит диавол, побуждающий сказать какое-либо недоброе слово. В это время особенно нужно обезопашивать себя, ограждать себя панцирем терпения и оружием благодарности. Это – грозные стрелы против диавола, меткий удар; тогда особенно блестящи венцы. И блаженного Иова то особенно показало чистым, то прославило, что во время испытания, болезни, бедности, сохранил твёрдый, непоколебимый дух, что принёс Богу слова благодарности, принёс эту духовную жертву. Именно жертвой были слова, которые он сказал: Господь даде, Господь отъят и т. д. Это будем делать и мы, прославляя Бога во время искушений, бед, напастей.

Глава II

Бысть же яко день сей, и приидоша ангелы Божии предстати пред Господем, и диавол прииде посреде их предстати пред Господем (ст. 1).

Для чего изображает их каждый день предстоящими? Чтобы мы знали, что настоящее положение вещей не лишено промышления, что ангелы дают отчёт в том, что происходит в каждый день, и посылаются каждый день для устроения чего-либо, хотя мы и не знаем этого.

И рече Господь диаволу: откуду ты грядеши (ст. 2)?

Знал (Бог), откуда пришёл (диавол), потому что побеждён был праведником, но Он хотел видеть, признает ли прямо (своё) поражение.

Рече же Господь диаволу: внял ли ecu убо^[18] рабу Моему Иову? яко несть такова от сущих на земли: человек незлобив, истинен, непорочен, благочестив, удаляяйся от всякаго зла, еще же придержится незлобия: ты же рекл ecu имения его погубити вотще (ст. 3).

Диавол, скрыв поражение, дал такой первый ответ: и обшед землю приидох. Бог же открывает то, что он скрыл из зависти; и так как спросивши не услышал от него о понесённом поражении, сам объявляет о нём и возвещает о победе праведника. Обшед всю землю приидох. Что же? Для этого ты ходил? Этого искал? Не сказал ли ты: «дай мне имение Иова»? Для чего умалчиваешь о борьбе? Для того, чтобы скрыть венец победы? Внял ли ecu рабу Моему? яко несть такова, человек незлобив. Не пройди мимо сказанного, а обрати внимание на то, что в первом свидетельстве не было сказано: незлобив (ἄκακος = невинен). Не употребив прежде этого названия, теперь прилагает ему венец незлобия, потому что он с благодарностью перенёс несчастья. Поэтому если в дальнейшем он является говорящим дерзновенно, то это должно быть приписано незлобию. И сам Иов говорит затем: виде же Господь незлобие мое (Иов.31:6). А слово незлобивого никто не объясняет, как произнесённое по злобе, так как мы судим не по делам, а по намерению делающих. Если сын бесчестит отца, то это дело признаётся нечестивым и он осуждается, как отцеубийца, потому что поднял голос (язык) против родителя и осмелился бесславить свой корень; а невинное дитя, если ударит отца или мать, то эта дерзость вожделеннее всякого удовольствия. Часто матери доводят детей до дерзости, утешаясь не ею, а незлобием, невинностью, простотой нрава. Так и Бог, видя, что говорит не по злобе, благосклонно принимает слова Иова, будучи призываем им на суд, потому что это слова невинности, а не злобы.

Напрасно, говорит, позавидовав его благосостоянию, ты сказал, что благочестив муж по причине богатства. Он лишился имущества, но не отступил от благочестия. Не захотел ты, бесстыдный, поверить мне, как Богу. Не должен ли, хотя из опыта, удостовериться в том, что мой раб не меряет любомудрия счастьем? А смотри: не сказал, что вотще погубил имущество, но: ты рекл ecu погубити вотще, поскольку он получил необыкновенную награду за это погубление.

Обаче посли руку твою и коснися костем ею и плоти его, аще не в лице тя благословит (ἢ μὴν εἰς πρόσωπόν σε εὐλογήσει)^[19] (ст. 5).

Златоуста и Олимпиодора. Жестокое и бесстыдное существо: не довольствуется насыщаться нашей плотью, но хочет дойти до костей и мозгов; не находит нечестия, изобретает другой способ. Не великое, говорит, дело, если потерял имущество; охотно всё презрел, чтобы спасти себя. Да что это, если не дал власти над душой? Что этого домогался, показывает он словами: вся даст за душу свою. Поэтому порази тело. Почему же не просил этого вначале? Он думал, что в случае, если он будет побеждён, лучше одержать победу при помощи меньшого, а если нет – восторжествую при помощи тела. Не в большой, говорит, цене имущество у людей: за спасение своей души они отдают всё. Не просто сказал: коснися плоти, но – так, чтобы зло проникло внутрь; так рассуждает он со злобой. И отсюда видно, что древний змий не имеет над нами никакой власти, если не попустит ему Бог по неизреченному Своему попечению о нас. И хотя может лишить человека жизни, если попустит Бог, зла не может сделать, а от Бога выпрашивает (позволение). Хотя он и пал, знает, что, если Бог не попустит, сам он ничего не может сделать против кого-либо. А попущение нужно понимать так, что даётся премудро, так как происходит от Бога. А то, что говорит, состоит в следующем: лиши его охраны внешнего попечения и заботы о душе; не заслуживает он удивления, если хранишь его вдали от борьбы; позволь повредить плоть даже до костей. Он знает, что несчастье обнаруживает душу невоспитанную (в добродетели), для которой одна роскошь служит причиной служения тебе. Как скоро коснёшься плоти его, тогда в лице тя благословит, то есть, открыто будет тебя злословить.

Рече Господь диаволу: се предаю ти его: точию душу его соблюди (Феодотион: души его не касайся) (ст. 6).

Златоуста и Олимпиодора. Человеколюбивый Бог, желая показать своих венценосцев ангелам и людям, опять позволяет и это, чтобы мы знати, что то, что может (делать) диавол, он может по (Божию) попущению. Он говорил: коснися плоти его. Но чтобы не сказал, что ты для вида поразил его, как своего раба, не сделал, о чём просил диавол, а позволил ему (сделать это).

Смотри, не сказал: «только души его не коснись», но: точно душу его соблюди и тем внушил ему великий страх. Спасение души его, говорит, я взыщу с тебя. Поскольку можно было ожидать, что наведёт на него такую болезнь, которая причинит смерть телу, причём он мог сказать, что я не касался души его, поэтому говорит: соблюди, чтобы он не потерпел чего-либо относительно жизни; если умертвишь, то зрелище для нас будет печальным.

И порази Иова гноем лютым от ног даже до главы (ст. 7).

Подверг его, говорится, жесточайшей пытке, посрамлению и проказе по всему телу, – всё тело его обратил в одну рану, в одну опухоль, чтобы во всех членах явился победителем; щадить не умеет злоба, которая есть разрушение по своей ядовитой природе.

И взя чреп, да острогает гной свой, и седяше на гноищи вне града (ст. 8).

Почему очищал гной не руками, не пальцами? Для того, чтобы такой способ попечения (о язвах) служил причиной большего мученая. А если сам не старался заботиться о себе, то как мог принять (заботы) других? Он был собственным палачом, не разрывающим тела, а снимающим текущей гной, мёртвой глиной соскабливающим живую грязь. А почему сидел на гноищи? Чтобы отпадавшее (от его тела) зарывать в куче (помёта). А почему на открытом воздухе? Чтобы не задохнуться от зловония, чему бы подвергся, если бы укрылся в каком-либо чулане; впрочем искуситель не оставил ему дома.

Тяжела была и потеря детей, но за этим великим несчастьем следовало другое жесточайшее и при том так, что он нимало не отдохнул. А именно (следовали): источники червей, потоки гноя, сидение на гноище, зловоние ран, производившее новый вид голода, не давая возможности прикоснуться к бывшей пред глазами пище, и причинявшее мучение, сильнейшее голода, и это в продолжение не двух, десяти, двадцати или ста дней, а в течение многих месяцев. Для скорбящих немалым ободрением служит пример Иова, раны праведника и гноище, славнейшее царского престола. Те, которые видят царский престол, от этого не получают пользы, а одно временное удовольствие, не приносящее никакой прибыли; от созерцания же гноища Иова можно получить всякую пользу, научиться большому благоразумию, и ободриться в деле терпения. Поэтому многие в настоящее время предпринимают из отдалённых пределов земли длинное путешествие в Ароавию, переплывают и море, чтобы видеть это гноище и, видя, облобызать землю, служившую поприщем для этого венценосца, и принявшую кровь, драгоценнейшую всякого золота. Не имеет пурпур такого блеска, какой имело тогда это тело, орошавшееся не чужой, а собственной кровью, и эти раны, драгоценнейшие всех камней. Природа жемчуга не приносит пользы для нашей жизни, не удовлетворяет никакой насущной потребности имеющих его; а эти язвы служат утешением при всяком унынии. И для убеждения в том, что это правда, покажи тому, кто потерял родного и единственного сына, множество жемчуга, и (увидишь, что) ты не утешил в горе, не облегчил печали. А напомнив ему об язвах Иова, легко можешь помочь, говоря так: что скорбишь, человек? Ты потерял одно дитя, а тот блаженный, после того, как лишился целого сонма детей, поражён был в самое тело и обнажённый сидел на гноище, обливаясь всецело гноем, при постепенном истощении плоти, – он праведный, благочестивый, имевшей Бога свидетелем добродетели.

Если скажешь эти слова, то уничтожишь всякое уныние печалящегося, прекратишь всю его скорбь; и таким образом язвы праведника являются более полезными, чем жемчуг. Поэтому начертайте себе (образ) этого борца, имейте пред глазами то гноище и его самого, сидящего на нём, (как бы) золотую статую, (как) украшенного драгоценными камнями, как того... не знаю, что и сказать. Не нахожу такого драгоценного вещества, которое могло бы представить это окровавленное тело. Так природа этой плоти была гораздо драгоценней всякого дорогого вещества и язвы светлее солнечных лучей; последнее освещают телесные глаза, а те озаряют очи нашего разума; диавола они совершенно ослепили; поэтому после (нанесения) того удара, он удалился и не являлся более. Пойми же, возлюбленный, хотя из этого, как велика польза страдания. Когда праведник был богат и наслаждался покоем, диавол мог клеветать на него, хотя и лживо, но всё-таки мог говорить: еда туне Иов чтит Господа? А когда лишил его всего и сделал нищим, не осмелился затем и пикнуть. Пока тот был богат, угрожал ему борьбой и надеялся победить; а когда довёл до нищеты, лишив всего, и вверг в крайне бедственное состояние, тогда оставил его. Когда тело его было здоро́во, поднимал руки; а когда изранил плоть, удалился поражённый. Видишь ли, насколько для бодрствующих людей бедность лучше и полезнее богатства, болезнь – здоровья, искушение – покоя, и как претерпевающие несчастья делаются более славными и сильными? Кто видел, кто слышал о таком удивительном состязании? Борцы на обыкновенных состязаниях, когда разобьют головы противникам, объявляются победителями и награждаются венками; а этот, когда поразил тело праведника, покрыв его всякого рода ранами, и привёл в изнеможение, тогда был побеждён и удалился. Хотя пронзил его рёбра со всех сторон, не сделал, однако, ничего больше; сокрытое сокровище не похитил, а сделал более явным для нас; чрез пронзённые рёбра дал всем возможность посмотреть внутрь и узнать всё его богатство; и когда надеялся взять верх, с большим стыдом отступил и не произнёс ни одного звука.

Что случилось, диавол? Почему ты удалился? Разве не сделано всего, чего ты хотел? Разве не уничтожил ты овец, волов, стад коней, ослов? Разве ты не погубил сонма детей и не поразил всего тела? Почему же бежишь? Потому что сделано всё, чего я хотел; но чего я особенно желал и ради чего всё делал, этого не произошло, – он не богохульствовал. Для того я всё то и делал, говорит, чтобы произошло это; а как скоро этого не произошло, то я не извлёк пользы из гибели имущества, умерщвления детей и поражения тела; вышло же противное тому, чего я желал; врага я сделал более известным и славным.

Понял, какая польза страдания? Красиво было тело и здоро́во, но оно стало более славным, когда изрыто было теми язвами. Хороша шерсть прежде окрашивания, а когда делается пурпурной, это чрезвычайно возвышает достоинство, придаёт ей много изящества. Если бы не лишил его всего, мы не знали бы силы победителя; если бы не пронзил тела его язвами, не пропяли бы лучи изнутри; если бы не посадил его на гноище, мы не знали бы его богатства. Не так славен царь, восседающий на престоле, как знаменит и славен сидевший в то время на гноище, – потому что после царского престола – смерть, а после этого гноища – небесное царство. Такую предложил я историю не для того, чтобы вы хвалили (мои) слова, а чтобы подражали добродетели мужа и терпению, чтобы из дел его видели, что ничто из бывающего с людьми не составляет несчастия, а только – трёх, ни бедность, ни болезнь, ни поношение, ни оскорбление, ни бесчестие, ни то, что кажется величайшим из зол – смерть; все эти названия только несчастий, в глазах любомудрствующих не имеющие действительного значения. Истинное несчастье состоит в оскорблении Бога и делании чего-либо неугодного Ему.

Остаётся сравнить между собой добрые дела и страдания, чтобы ты ясно видел, что не только за добрые дела, но и за страдания назначены награды, и награды весьма большие, и за страдания не меньшие, чем за добрые дела, а даже иногда бо́льшие, чем за последние. Для этого остановим, если угодно, свой взор на великом герое терпения, прославившемся тем и другим видом добродетели, чтобы видеть, от чего он более прославился. Сравнивая, увидим, когда он был славнее, тогда ли, когда служил общим пристанищем для нуждающихся, или когда переносил страдания и то, что причинило много печали, – тогда ли, когда держал свой дом открытым для всех мимоидущих, или когда, по разрушении его, не произнёс ни одного оскорбительного слова, а благословлял Бога? То было добрым делом, а это – страданием.

Скажи мне, когда он был светлее? Когда он приносил жертвы за детей и приводил их к согласию, или когда с большим спокойствием перенёс то, что на них обрушился дом и они кончили жизнь так печально? Когда он больше сиял? В то ли время, когда шерстью его овец согревались тела бедных, или когда он, услышав: огнь спаде с небесе и пожже стадо с пастырями, не смутился и не пришёл в неистовство, а кротко перенёс несчастье? Когда он был больше? Тогда ли, когда пользовался телесным здоровьем для защиты обижаемых, сокрушая зубы беззаконников, исторгая хищения из зубов, и служил пристанью для угнетаемых, или – когда это самое тело, оплот притесняемых, увидел пожираемым червями и, сидя на гноище, очищал его, взявши черепок: обливаю, говорит, грудие земли, гной стружа (Иов.7:5)? А всё то были добрые дела, всё же это – страдания, и последние сделали его более славным, чем первые. Они составляли самую тяжёлую часть его состязания и требовали наибольшей твёрдости, наибольшего душевного напряжения, возвышеннейшей мысли и большей любви к Богу. Поэтому-то, когда делались те (добрые дела), диавол, хотя бесстыдно и весьма дерзко, всё-таки возражал, говоря: еда туне Иов чтит Господа; а произошли эти (страдания), он со стыдом удалился, обратив тыл, не имея возможности набросить и тень каким-либо бесстыдным возражением.

Времени же многу минувшу, рече к нему жена его: доколе терпиши, говоря (λέγων)^[20]. се пожду время еще мало, чающи надежди спасения моего (ст. 9).

При дальнейшем продолжении борьбы, он опять украшается другими венцами за слова жене. Когда у него уничтожено было всё, и дети, и имущество, и (поражено) его тело, – жена была оставлена, оставлена для искушения и козней. Диавол потому не погубил её вместе с детьми и не просил её смерти, что надеялся получить большую от неё помощь в кознях против этого святого; для этого оставил её ему, как некоторое весьма важное оружие. Если из рая, говорит, я изгнал Адама чрез неё, то тем более с гноища я смогу удалить Иова. И смотри на злодейский умысел: он не пустил в ход этого искусно придуманного средства ни в то время, когда погибли волы, ослы, верблюды, ни тогда, когда истреблён дом, когда погублены дети; доселе он молчит и бездействует, смотря на борца. Но когда потёк источник червей, гниющая кожа стала отпадать, изнурённая плоть источала гной, полный сильного зловония, когда рука диавола жгла его сильнее сковород, печей и всякого пламени, пожирая его со всех сторон свирепее всякого зверя и поглощая тело, и когда это несчастье продолжалось значительное время, тогда он к изнурённому уже и истощённому приводит её (жену). Если бы она выступила в начале несчастья, она не нашла бы его столь ослабленным и не могла бы тем, что сказала, увеличить и усилить так несчастье. Когда увидела, что вследствие продолжительности времени (страдания) он жаждет избавления, что сильно желает прекращения постигших бедствий, тогда и приходит. Когда он был сильно истощён, не мог (свободно) вздохнуть и желал умереть, послушай, что говорит: аще бы возможно было, сам бых себе убил или молил бых иного, дабы ми то сотворил (Иов.30:24). И обрати вниманье на злой умысел, как тотчас начинает речь с продолжительности времени, говоря: доколе терпиши? Если одни слова, которым не соответствует самое дело, часто могут расслаблять, то подумай, как он должен был страдать, после этих слов, при тогдашнем печальном своём состоянии. Всего хуже было то, что это говорит жена, жена упавшая духом, изнемогшая, а потому стремившаяся привести и его в отчаянье. Чтобы яснее видеть осадное орудие, подведённое к этой несокрушимой стене, выслушаем самые слова. В чём они состоят? Доколе терпиши, говоря: се пожду время еще мало, чающи надежди спасения моего. Опровергло, говорит, твои слова время, которое, долго продолжаясь, не приносит никакого облегчения. Говоря это, она не только приводила его в отчаянье, но поносила и насмехалась над ним. Когда она (особенно) впадала в уныние, он всегда утешал и останавливал её словами: «подожди ещё немного и скоро будет конец этого».

Поэтому, злословя она говорит: не скажешь ли то же и в настоящее время? Прошло уже много времени, а конца этого не видно. Что, жена, ослабляешь борца? Что связываешь руки? Нужно было сказать: ещё мало. И посмотри на коварство: не вспоминает ни о волах, ни об овцах, ни о верблюдах, так как видишь, что не очень сокрушается об этом, а тотчас обращается к естеству и напоминает о детях, так как видела, что ради них он и одежду разодрал, и волосы остриг. И не сказала: погибли твои дети, а в сильном волнении:

Се бо потребися от земли память твоя, сынове и дщери, моего чрева болезни и труды, имиже вотще трудился с болезнми (ст. 9).

Вначале было сильное желание иметь детей, чтобы так каждый мог оставить память (о себе), след своей жизни. Поскольку не было надежды на воскресение, а господствовала смерть, и после этой жизни умирающие считались погибающими, то и дал Бог утешение в детях, чтобы оставались живые образы умерших, чтобы и род наш сохранялся, и потомки их служили великим утешением имеющим умереть и их друзьям. И чтобы убедиться в том, что поэтому особенно желались дети, послушай, что, после столь многих и великих несчастий, говорит со слезами Иову жена: се потребися от земли память твоя. И опять Саул – Давиду: и ныне кленися ми, яко не искорениши семене моего и имене моего по мне (1Цар.24:22)^[21]. Если и в настоящее время, когда воссияло воскресение, оттого происходить особенная любовь к детям, что через них сохраняется память об умерших, то тем более в то время. Поэтому клятва, выраженная таким образом, бывает сильнейшей; и клявшейся тогда не говорил о детях: да истребятся; но – память его от земли. Сынове и дщери. Сказавши: память, с точностью упоминает о природе тех и других. Не осталось, говорит, ни сына, ни дочери, которые сохранят память потомству; этим она как бы говорила, что если и поправится здоровье, наслаждение им будет бесполезно, когда нет детей, так как древние в детях полагали надежду продолжения и будущее обетование, подражали телесному воскресению (ἀναστάσει ἐμιμοῦντο ϑνητῇ)^[22]. Не упоминает ни об имуществе, ни о скоте, потому что видела его великодушие, а (упоминает) о том, что должно особенно его трогать. Какой, говорит, ждёшь ты перемены? Умершим невозможно потом возвратиться (к жизни. Безродный, бездетный, ты вырван с корнем, не оставив никого, кто сохранил бы память о тебе. Обрати внимание и на сильное волнение: моего чрева болезни и труды, имиже вотще трудихся с болезнми: болезни – муки при родах; труды – воспитания. Смысл её слов такой: столько перенесши, я обижена тобою; труды понесла, а плодов лишена. Говорит это для того, чтобы показать, что и она участвует в несчастии, – так как не кажется внушающим доверия тот советник, который рассуждает при виде чужих несчастий. Поражая как стрелой этими словами, указывающими на невнимание, она примешивает и свою личность, чтобы, напоминанием о детях и своём страдании тем сильнее привести праведника в уныние. Что ты, говорит, отстраняя постоянно настоящее, напрасно ободряешь себя будущим, бездетный, лишившейся дома, нагой, погибший?

Ты же сам и гнои червей седиши, обнощевая вне без покрова (ст. 9).

Весьма выразительно (сказано): сам, он – праведный, достойный удивления (достигший) в наших глазах вершины добродетели. И посмотри, как и не упоминает о потере имущества, и не умалчивает, не оставляет без внимания, а намекает так, как можно было сказать об этом с (наибольшей) выразительностью; говорит именно:

И аз скитающися и служащи, место от места преходящи, и дом от дому (ст. 9).

Намекает и на потерю и выражает большое (своё) участие в страдании. Самые слова таковы, что способны увеличить несчастие, так как говорит: хожу по дворам других.

Не только прошу милостыни, но и скитаюсь, исполняю странный и новый вид служения, всюду ходя и нося печать несчастья и всем показывая постигшее меня бедствие, иной раз переходя в другое место и стучась в дверь ради ежедневного пропитания, и это – та, которая имела столько имущества. Этим она хотела сказать: не только мы лишились детей, опоры памяти о нас, и сам ты находишься в таком ужасном положении, но и впали мы в крайнюю нищету, добывая себе пищу по обычаю наёмников, – мы, щедро дававшие пропитание нуждающимся; я не нахожу себе места и для служения, не могу выйти из постыдной бедности в одном доме, а скитаюсь служа и прося милостыни, – я, которая прежде обильно питалась. Смотри, как к его страданиям приплетает собственные; если недостаточны, говорит, твои, то пусть в силе будут мои.

Сказавши о том, что всего более печально, то есть, что переходит из дома в дом, она не остановилась на этом в своём сетовании, а прибавила к этому, говоря:

Ожидающи солнца, когда зайдет, да почию от трудов моих, и от болезней, яже мя^[23] обдержат (ст. 9).

Другим приятно, говорит, видеть солнечные лучи, а мне тяжело; для меня вожделенна тьма и ночь, так как она только даст мне покой от трудов; она служить утешением в бедствиях; утешает меня и освобождает от беспокойства день, склоняющейся к вечеру, так как ночь, проходящая во тьме, врачует обыкновенно зло. Так пришедшая в отчаяние, вследствие несчастий, и исполненная силы диавольской, убеждает праведника в том, что у него осталось (одно) средство освободиться от страданий, состоящее в освобождении от тела; а возможно ему достигнуть этого, если прогневает Бога богохульством и для умерщвления возбудит против себя (Его) гнев. С лукавством даёт такой совет, пользуясь в своих словах несчастьями мужа и своими собственными. Я терпела, говорит, муки рождения, трудилась над воспитанием детей, чтобы после твоей смерти оставить память о тебе в лице детей; надежда на это исчезла, все дети мужеского и женского пола погибли; на кого мне после этого смотреть, на тебя ли, отца их, полного червей, нищего, брошенного? На себя ли, несчастную, бродягу, после великого благополучия ставшую наёмницей и до вечера находящуюся в печалях и трудах? Если ты сколько-нибудь доверяешь, то скажи слово к Богу, прогневляя Его, чтобы Он умертвил тебя; это одно осталось для тебя средство избавиться от бед. Поэтому прибавляет:

Но рцы глагол некий ко Господу и умри (ст. 9).

И здесь видно коварство в том, как при самом совет не тотчас излагает гибельное увещание, а сначала рассказав с горестью о несчастьях и распространившись о печальном событии, кратко передаёт самое увещание, и не излагает его ясно, но, затеняя его, предлагает ему освобождение (от страданий), которое было особенно желательно, и обещает смерть, которой особенно желал. Смотри и здесь на коварство диавола. Так как он знал любовь Иова к Богу, то не позволяет жене обвинять Бога, чтобы он не отстранился тотчас от неё, как от врага; поэтому она не вспоминает о Нём, непрерывно возвращаясь к тому, что произошло. А ты к сказанному присоедини то, что советовавшей это была жена, которая бывает страшным оратором в обольщении неосторожных. Так многие, и без несчастий, вследствие только совета жён погибли. И здесь напоследок (диавол) приводит к праведнику жену, как сильнейшее из предпринятых средств. О, если бы ты, злой, погубил и её, о, если бы вместе с детьми задушил (под развалинами дома)! А некоторые говорят, что это слова не жены, что это говорил он сам, принявши её вид, так как невероятно, чтобы жена Иова была такой. Можно разве сказать, что она сделалась такой, изменившись под влиянием несчастья. А возможно и то, что это был не первый совет, а неоднократно слышал праведник от жены ещё более противные советы. Обрати внимание и на злобу диавола; он имел в мыслях Еву; жена, говорит, погубила первого человека; они сможет победить и этого. Но, неразумный, тому, который раболепствовал чреву, (жена) влила свой яд, а этого ты видишь любомудрствующим и побеждающим самую природу. Его не сломила ни потеря имущества, ни преждевременная смерть детей, ни безутешное мучение тела, ни такая продолжительность времени. Того, которого не победило самое дело, неужели надеешься победить словами? Даже и в то время, когда передав тщательно печальное событие, жена излагает постыдный совет, и тогда ясно не говорит: богохульствуй, – так как советующие худое не осмеливаются неприкровенно излагать наставление. Что ты говоришь, жена? Нужно умилостивить (Бога), устранить (Его) гнев, а ты советуешь прогневать; если сделал это Бог, нужно умилостивить Его, а не произносить хулу.

Он же воззрев рече к ней:^[24] яко едина от безумных жен возглаголала ecu (ст. 10).

Василия и Златоуста. Возмущённый этими словами, как ни одним из прежних несчастий, Иов, исполнившись гнева, обратившись к жене, как к врагу, и с горечью взглянув на неё, прежде чем сказал что-либо, (одним) взглядом оттолкнул злое нападение. Она ожидала, что вызовет потоки слёз, а он оказался стремительнее льва, будучи исполнен гнева и негодования, не вследствие того, что терпел, а вследствие того, что она советовала по внушению диавола. Показавши на лице своём гнев, он делает упрёк сдержанно, потому что был мудр и в несчастиях. Что он говорит? Яко едина от безумных жен возглаголала ecu. Не так, говорит, я тебя учил, не так воспитывал; поэтому не узнаю своей жены, ведь это слова неразумной женщины, совсем лишившейся рассудка. Оставь, говорит, жена, совет: доколе ты тем, что говоришь, будешь бесчестить общую жизнь? Ты солгала и в своих словах отвергла, вопреки моему желанию, моё руководство; теперь вижу, что половина моей жизни сделалась нечестивой, поскольку брак соединил нас обоих в одно тело, а ты впала в богохульство. Видишь из этого соответствующее рассечение и разрез, могущий исцелить болезнь? Не сказал: ты глупая и безумная; а что? Яко едина от безумных жен возглаголала еси, то есть, ты не сказала ничего, достойного себя и моего руководства. Затем, после упрёка, излагает опять и совет, могущий её утешить, и отличающейся большой разумностью. Он говорит:

Аще благая прияхом от руки Господни, злых ли не стерпим (ст. 10)?

Вспомни, говорит, о том прежнем (благополучии), подумай о Виновнике, и перенесёшь великодушно это. Видишь ли скромность мужа? Терпение он приписывает не своей твёрдости, а говорит, что оно произошло от самого хода дел. За что Бог дал нам то? За что сделал воздаяние? Ни за что, а единственно – по Своей благости. Это был дар, а не награда, благодать, а не воздаяние. Поэтому перенесём и это великодушно. Припомни доброе, что ты прежде имела, сравним лучшее с худшим. Жизнь никого из людей не бывает постоянно счастливой; постоянно блаженствовать свойственно одному Богу; если бедствуешь вследствие настоящего, утешься прежде полученным. Ныне плачешь, но прежде радовалась; ныне нищенствуешь, а прежде была богата; пившая из прозрачного потока жизнь, а теперь пьющая из мутного, переноси это с твёрдостью; течения рек не бывают постоянно прозрачными. Наша жизнь, как ты знаешь, есть река, непрерывно текущая, наполняемая водами, следующими одни за другими; одна часть её вытекла уже из источников, а другая вытечет, и все мы спешим к общему морю смерти. Аще благая прияхом от руки Господни, злых ли не стерпим? Разве можем мы заставить Судью давать нам всегда одно и то же? Разве можем учить Владыку, как направлять нашу жизнь? Он имеет власть решать сам. Он устрояет наши дела по Своей воле и даёт полезное рабам. Не испытывай напрасно суда Владыки; люби только устрояемое Его мудростью. То, что даст тебе, принимай с радостью; во время бедствий, как и при благополучии, являй достойное последнего, полученного прежде. Говоря так, Иов отринул и это нападение диавола и нанёс ему совершенно постыдное поражение. Самым взглядом он показал величайшее отвращенье к греху (а глаза природа назначила показателем сокрытого внутри); перенесши кротко и мудро такое нападение злого (духа), не потерпел призыва к злу, считая слышанный им худой совет бо́льшим злом, чем стрелы в (его) тело, и сделал упрёки жене. Как попеченье, говорит, мы принимали с радостью, так и вразумленье перенесём благоразумно. Под благая разумеет то, что радует, а под злыми – искушения. В словах: яко едина от безумных жен возглаголала ecu некоторые находят указание на Еву. Ты подражаешь, говорит, той, которая первая приняла мрак греха и соблазнила почтённого образом Божиим и свободного от всякого зла.

Этот блаженный, будучи поражаем со всех сторон, стоял твёрдо; подвергаясь бесчисленным стрелам, не ослабевал, а истощил колчан дьявола, сам же не пал и не был повержен как искусный кормчий, он не был потоплен ярившимся морем и поднимавшимися волнами и не сделался беспечным вследствие бывшей тишины, а в то и другое время сохранил одинаковым своё искусство. Ни богатство не сделало его гордым, ни бедность не подавила; ни при благоприятном течении дел не стал он беззаботным и бездеятельным, ни в то время, когда весь почти дом разрушен и предан совершенной гибели, не приведён был в смятенье, и показал своё мужество. Пусть слушают богатые; пусть слушают бедные; тем и другим полезен этот пример, и для всех людей поучительна эта история, и для пользующихся благоденствием, и для находящихся в несчастье. Владея тем и другим оружием, подвижник благочестия, венценосец вселенной, одержал победу в обоих (видах оружия) и, когда сделал нападение демон, был приготовлен ко всякому роду битвы и во всём прославился. И как искусный воин умеет и сражаться ночью, и осаждать стены, биться в пешем строю и на море, стрелять из лука, бросать копье, действовать пращой и дротиком, и во всяком виде битвы одерживать верх над противниками, и всюду побеждать, так и этот благородный муж выдержал с большим мужеством всякое искушение, – искушенье со стороны бедности, голода, болезни, печали, гибели детей, со стороны друзей, врагов, своей жены и рабов. Не было постигающего людей несчастья, которое не обрушилось бы на его тело, и однако он вышел из всех опасностей и стал выше стрел дьявола. А особенно удивительно то, что всё (постигло) его – и вместе и отдельно – в высшей степени. Не на то смотри (только), что он столько перенёс, а присоедини к этому и то, что не спустя несколько, не через промежуток времени (перенёс), а всё вместе. Это немало увеличивает тяжесть испытаний. Во-первых, между другими людьми не найдётся никого, кто подвергся бы всему этому вместе. Если кто борется с бедностью, то наслаждается здоровьем; если угнетён бедностью и болезнью, то часто имеет жену, которая утешает в бедствии и служит для него вместо пристани; а если не имеет жены с этими качествами, то не имеет (по крайней мере) такой, которая давала бы гибельный совет; а если имеет и жену, дающую такой совет, то не потерял одновременно всех детей; а если (и лишился) всех вместе, то – не таким видом смерти; а если – и таким видом смерти, то имеет утешающих друзей; а если не имеет утешающих, то не имеет так нападающих; а если и (имеет друзей) оскорбляющих, то не имеет рабов поносящих; а если и поносящих, то не плюющих в самое лицо; а если и плюющих в лицо, то не поражён такой болезнью; а если поражён и такой болезнью, то имеет дом и пристанище и не сидите на гноище; а если и сидит на гноище, то имеет таких, которые подают руку помощи; а если не имеет таких, то не имеет и относящихся враждебно. А он всё это перенёс.

Когда он находился в таком положении и (как бы) жарился на сковороде, изнутри и снаружи, жена плетёт сети, сожительница служит оружием дьявола, устремляет в мужа стрелы, отдавши свой язык демону, и обращает особенно ядовитые и гибельные слова. Но и здесь не конец борьбы, а только её начало, приступ к битве. И со стороны друзей он подвергался бесчисленным оскорблениям. Но не утомились ли вы, слушая об этих несчастьях, следовавших одни за другими? А он, страдающий, не утомился. Поэтому, умоляю любовь вашу иметь ещё терпение, потому что мы не сказали всего и не указали на другое важное обстоятельство. Первое состояло в том, что все постигающие людей бедствия обрушились на одного человека; другое – то, что – вместе и он не имел перерыва в страдании. Хочу указать и третье. В чём оно состоит? В том, что каждое из указанных несчастий произошло не только вместе, но и с большой силой и неожиданностью: бедность ли, бедность самая крайняя, болезнь ли, сидение ли, потеря ли детей, потеря ли всего имущества. Смотри: если кто лишился имущества, то не так всецело и не таким образом; если потерял детей, то не всех в одно время, не стольких и не таких; если впал в болезнь, то не в такую, но или и лихорадку, или потерял какой-либо орган тела, или подвергся другой обыкновенной болезни. А тот удар был необыкновенный и известен был только испытавшему его. Словами нельзя выразить мучительность тех язв, жгучесть тех ран. Чтобы показать тяжесть удара, достаточно назвать причинившего это и необузданную его ярость. Ново и необычайно было и седалище. Нет ни одного бедного, который бы когда-либо так сидел на открытом воздухе во всё время, как оставался он без одежды, лишённый всякого покрова, сидя на гноище. Нередко бывает у иного злая жена, но никогда не было столь злой, чтобы нападать на мужа при таком несчастии, точить нож на гибель его души и давать такие советы. Странно было поведение друзей и рабов. Необычаен был и голод, потому что не дотрагивался до лежащей перед ним пищи. Укажу и на четвёртое особо тяжкое обстоятельство: разумею бывшее прежде богатство и благоденствие. Живший сначала в бедности легче переносит её, так как привык к нужде. А впавший в неё после такого благополучия, как не привыкший и не приготовленный, испытывает весьма тяжёлое чувство, мучительную скорбь и большое смущение. Укажу и другое необычайное обстоятельство, особенно увенчивающее и прославляющее этого борца, показывающее его высокую душу, касавшуюся небес. В чём оно состоит? В различии времени, в том, что такое любомудрие имел он, будучи прежде благодати, прежде закона, не пользуясь учешем, не зная письмен и книг, не видя других, себе подобных, не имея возможности обращаться к предшествующему времени и пользоваться примерами добродетельных мужей, так как не было письма или истории, передающей прошедшее. По непроложенной дороге, по морю неистребованному, во тьме нечестия, он один и первый шёл тогда этим путём любомудрия, с избытком достигши высшей ступени, в том, что составляет главное благо. Великое дело достигнуть и низшей ступени добродетели, а гораздо большее – стать на самую высшую точку в том, что составляет самое высшее. А что терпит выше всего, этого никто не будет отрицать. И сам диавол, видя это, сказал поэтому: кожу за кожу, и вся елика имать человек, даст за душу свою. Обаче посли руку твою и коснися костем его и плоти его (ст. 4). Отсюда видно, что это был высший подвиг, требовавший мужественной и твёрдой души.

Я не столь удивляюсь Иову прежде увещания жены, сколько после того гибельного совета. И пусть кто-либо не считает этих слов странными. Не редко ведь слово и вредное наставление бывает гибельным для тех, кому не наносит вреда существо дела. Зная это и диавол, после удара действием, делает нападение посредством слов. Так он поступил и с Давидом. Поскольку видел, что тот великодушно перенёс восстание сына и беззаконное господство, то, чтобы потрясти его дух и подвигнуть на гнев, возбудил того Семея, расположив его возмутить его душу оскорбительными словами. Такое же коварство он употребил и в отношении к Иову: когда увидел, что он посмеивается над его стрелами и мужественно выдерживает всё, как непоколебимая башня, то вооружил жену, чтобы (лукавый) совет её возбудил подозрения, прикрыл его гибельность её словами и преувеличил несчастье. Что же он – благородный? Яко едина от безумных жен возглаголала ecu. Аще благая прияхом от руки Господни, злых ли не стерпим? Если бы, говорит, был не Владыка, стоящий столь высоко пред нами, а друг, имеющей равное с нами достоинство, то и при этом какое мы имеем оправдание, получив столько благодеяний и не перенося бедствий? Видишь мужа боголюбивого; видишь, как он не важничает», не хвалится мужественным перенесением постигших его необычайных ударов, не приписывает перенесение их своей мудрости и величию своей души? Как будто платя неизбежный долг и не перенося ничего несоответственного, так он вполне заградил уста жене.

Во всех сих приключившихся ему ничимже согреши Иов устнама пред Богом (ст. 10).

Нельзя, говорю^[25], сказать, что это говорил он жене, когда сокровенное его расположение было полно раздражения и недовольства, устами же своими не обнаружил этого. Еврейский (текст) не имеет того же (αὐτὸ οὐκ ἔχει), чтобы достаточно выразить это расположение^[26].

Услышавше же mpиe друзи его вся злая нашедшая нань, npиuдоша кийждо от своея страны к нему (ст. 11).

Приходите» три друга, чтобы утешить, а делают противоположное утешению; присутствие было дружеское, а увещание не дружеское. Один вид их, прежде чем они сказали что-либо, способен был смутить праведника. Наши несчастья мы яснее видим особенно при (сравнении) с благополучием других. Подумай, каково было ему видеть себя в таком (бедствии), а их, (своих и близких, и знакомых – при прежнем благополучии. И то тяжело, что всюду стало известным несчастье: если услышали (об этом) они, жившее на таком расстоянии, то тем более – те, которые были ближе. А особенно печалило его не столько множество страданий, сколько то, что он казался страдавшим как нечестивый, беззаконный, как враг Божий и противник, проведший жизнь в лицемерии. У него была забота не о повреждении тела, а о гибели доброго имени; это не потому, что он был честолюбив или жил для славы в глазах многих, а потому что видел, как многие соблазнялись этим. Писатель передаёт и имена друзей, говоря:

И никтоже от них возглагола (ст. 13).

Душа, внезапно поражённая скорбью, бывает совершенно неспособна к тому, чтобы слушать. Поэтому и они, видя несчастье этого дома, и праведника, сидящего на гноище и покрытого язвами, разорвали одежды, много плакали и сидели в молчании, показывая этим, что ничто столь не соответствует вначале состоянию скорбящих, как совершенное молчание, – потому что страдание было больше утешения посредством слова. Они пришли с целью утешить; но, не находя способа выполнить это, замолчали; и это сделали разумно, утешая его своими поступками – присутствием, разодранием одежд. Всё это хорошие, достойные друзей, свидетельства сочувствия. Но то, что было потом, не было таково.

Глава III

Посем отверзе Иов уста своя (ст. 1).

Полихрония и Златоуста. Точно сказано: посем, потому что, видя многих, приходящих к нему и опять уходящих, он продолжал переносить страдания, а когда увидел бывших с Елифазом, пришедших по знакомству и долго остававшихся при нём, которые молчанием свидетельствовали о необычайности происшедшего, – а они не осмеливались сказать слово утешения, пока он сам первый не начнёт говорить, – то, не желая быть в тягость им через молчание, прерывает его. Посмотрим же, что он сказал, отверзши уста.

И прокля день свой, глаголя: да погибнеть день, в оньже родихся, и нощь оная, в нюже реша: се мужеск пол (ст. 2–3).

Эти слова будем рассматривать не просто, но имея при этом в виду то, что они сказаны скорбящей душой. Если бы он не сказал этого, то показался бы непричастным общей (человеческой) природе.

Та нощь буди тма, и да не взыщеть ея Господь свыше, ниже да приидет на ню свет: и да приметь ю тма и сень смертная (ст. 4–5).

Праведник, видя, как тяжесть случившегося вызвала к нему друзей, думая о силе (постигшего его) удара, размышляя о том, как тяжело им сидеть (вместе с ним) в течение долгого времени и как прежде происходила встреча с ними не при таких обстоятельствах, видя, как говорится, всё окружающее его изменившимся к худшему, и не отталкивает их безрассудно, так как не считает уместным оскорблениями удалять пришедших к нему из уважения, и просто не просить их уйти, уважая их дружбу. Но размышляя обо всём этом и всем будучи терзаем, сказал следующие слова, представляя друзьям некоторый вид защиты. Как хотел бы он беседовать, но не может, будучи удручён множеством несчастий! Что же говорить? Та нощь буди тма, то есть, пусть останется в неизвестности, не вспоминается, пусть оставить её Господь без попечения, пусть не будет в списке ночей. Так как он говорил не о существующей природе или каком-либо животном, то просил не о смерти или гибели, а о продолжении того, что противоположно дню; он как бы (говорил): пусть день охвачен будет той и другой ночью посредством продолжения тьмы и забыт теми, которые ведут счёт.

Почто бо во утробе не умрох? из чрева же изшед, и абие не погибох (ст. 11)?

Когда Христос сказал: добро бы было ему, аще не бы родился (Mф.26:24), то этим не иное что показал, как то, что его^[27] ждёт страшное и ужасное. Так и Иов, говоря: «если бы я не родился или, родившись, тотчас умер, так чтобы смерть сопутствовала рождению», не порицает промышления Божия, а изображает величину несчастья. Но обрати внимание на осмотрительность в том, что изливает весь гнев на день, не осмеливаясь преступить этого предела, и постоянно говорит: «день», «ночь», выражая чрез это, что тогда не испытал бы я настоящих бедствий, хотя и не получил бы награды за благочестие.

Ныне убо уснув, умолчал бых, уснув же почил бых (ст. 13).

Мне думается, что он успокаивает друзей и убеждает в том, что не высоко ценит дела человечества. Обрати поэтому внимание на слова любомудрия в несчастье.

Тамо нечестивии утолиша ярость гнева: тамо почиша претружденнии телом (ст. 17).

Но что ты говоришь: нечестив я и негоден? Но и эти имеют успокоение. Затем (выражается) та последняя похвала смерти, что одни перестали делать худое, а другие освободились от тяжёлой работы; одни нашли убежище от бедствий, а другие – препятствие к деланию худого; особенно же важно то, что нельзя ожидать возобновления прежнего, что, успокоившись навсегда, останутся при этом успокоены, поэтому она (смерть) служит разрешением всех зол.

Вкупе же в веце семь бывшии не слышат гласа собирающаго дань (ст. 18).

По мысли священное слово ублажает не слушающих голоса собирающаго дань. Ведь те, которые противятся плотским похотям, попирают начала, побеждают духов злобы, становятся выше голоса собирающаго дань, то есть диавола, который от свободно подчинившихся ему требует как бы некоторой дани, того именно, чтобы они делали угодное ему. Так как праведники не слушают его в том, чтобы делать худое, то вследствие этого они наслаждаются в царстве небесном.

Мал и велик тамо есть, и раб бояйся^[28] господина своего (ст. 19).

Большое, говорит, в настоящей жизни неравенство, большая после отшествия отсюда свобода и равенство, не нужно бояться там перемен, как здесь; смерть служит препятствием к деланию зла, она – освобождение от тяжкой работы. (С ней) оканчивается то, что является несчастьем; боявшийся прежде своего господина не боится там. Там находятся все: малый и большой, занимавший высокое место и низкое.

Почто бо дань есть сущим в горести свет и сущим в болезнех душам живот (ст. 20)?

Златоуста и Полихрония. И это слова не осуждающего (божественный Промысл), – да не будет, – сказанное не с одинаковым намерением не должно быть принимаемо в одинаковом смысле, – а слова скорбящего и желающего знать то, для чего являются имеющие испытывать несчастья. Другим, проводящим жизнь в богатстве или пользующимся телесным здоровьем, самая жизнь в обществе доставляет удовольствие. А не имеющие ничего подобного, в продолжение жизни испытывающие только бедствия, не знаю, какую будут иметь пользу вступая в жизнь; и если другие, может быть, извлекают из жизни удовольствие, то эти какое?

Отсюда видим, что не только жизнь, но и смерть была полезна, когда она так желательна, – поэтому прибавляет:

Иже желают смерти, и не получают, ищуще яко сокровища: обрадовани же бывают, аще улучат (ст. 21–22).

Поэтому сказано: время всякой вещи (Еккл.3:1); и ещё: о смерте, коль горька твоя есть память человеку мирно во имениих своих живущу, мужеви непекущуся и благополучну во всих и еще возмогающу прияти пищу (Сир.41:1–2); и ещё: о смерте, добр суд твой есть человеку требующему, и умаляющуся крепостию, в последней старости сущему и пекущуся о всех, и неверствующу и погубившу mepnение (ст. 3, 4). Поэтому и Иов, находясь в несчастье, желает смерти и говорит это, чтобы ты, слыша совет жены: рцы глаголь некий ко Господу и умри, не подумал, что он не сказал по любви к жизни, а не по благочестию. Действительно, признававший смерть столь желанной для себя, считавший её за великое благо, не дерзнул искать её, когда была близка к нему.

Смерть бо мужу покой^[29], затвори бо Бог окрест его (ст. 23).

Смысл (этих слов) такой: если (смерть) успокоение, то почему не спешат (к ней) многие? Для того Бог сделал вожделенною нам жизнь, чтобы мы не прибегали к смерти.

Страх бо, егоже ужасался, прииде ми, и егоже бояхся, срете мя (ст. 25).

Причина того, что, подвергаясь такой буре, таким необычайным волнам, праведник оставался твёрдым, заключалась именно в том, что, когда был богат, ждал бедности; когда пользовался здоровьем, имел в виду болезнь; когда был отцом стольких детей, думал о том, что внезапно сделается бездетным. Зная свойство человеческих дел, и принимая во внимание изменчивость их, он постоянно поддерживал в своей душе этот страх и беспокойство. Поэтому и сказал: страх, егоже бояхся, срете мя. И хорошо сказал: срете мя, он как бы говорил: к нему я всегда уходил мыслями, так как постоянно душа обращалась к этому, ожидая, надеясь и предугадывая. В самом деле, когда он проводил жизнь в богатстве, роскоши и большой славе, он, не смотря на это, каждодневно носил в душе несчастья других. Поэтому ни одно из случившихся великих и тяжких (бедствий) не привело его в смятенье.

Ни умирихся, ниже умолчах, ниже почих, и найде ми гнев (ст. 26).

Не сказал: «не умиряюсь, ниже умолкаю», а не умирихся, в прошедшем времени. Если прежнее (благополучие) и располагало предаваться удовольствиям, то ожидание печальных событий не позволяло успокаиваться и наслаждаться настоящим. Поэтому, когда увидел исполнившимся на деле то, что составляло предмет его забот, то мужественно перенёс это, с давнего времени лежавшее у него на душе; видя на лицо то, чего он наперёд ожидал, он не изумился, и не был приведён в смущенье, а вместо этого сказал: пришёл на меня ожидаемый гнев, то есть, тяжкое и жестокое бедствие, которому я подвергся и о котором я думал, прежде чем подвергся.

Глава IV

Еда множицею глаголано ти бысть в труде? Тяжести же глагол твоих кто стерпит (ст. 2)?

Трудом Писание обыкновенно называет грех, так говорятся: под языком его труд и болезнь (Пс.9:28). Таким образом Елифаз говорит: смотри, Иов, не сказал ли ты чего-либо в грехе, и поэтому теперь так страдаешь. Не сказал: «не сделано ли у тебя», а – «не глаголано ли ти», потому что жизнь его была светла и всюду на земле он имел много памятников добродетели. Не сказал ли ты, говорит, этого, хотя дела твои хороши и добры, – ведь случается, что грех состоит в словах.

Аще бо ты научил еси многи, и руце немощных утешил ecu, немощныя же воздвигл ecu словесы, коленом же немощным силу обложил еси: ныне же прииде на тя болезнь и коснуся тебе, ты же возмутился ecu^[30] (ст. 3–5).

Златоуста и Полихрония. Не сказал о том, что сделано им при богатстве, когда он мог помогать бедности, а о том, что принёс некоторым пользу словами. А что говорит, состоят в следующем. Настоящее, говорит, не соответствует древнему мнению: многократно поддерживавший других словами, поднимавший почти павших, что ты терпишь? Как ты не можешь перенести постигшее тебя страдание, а «поспешил»^[31], то есть, приведён в смущение? А употреблено это слово^[32] потому, что приводимые в беспокойство ускоряют шаг (σπεύδειν). Помня собственные слова и принимая их в уважение, ты должен любомудрствовать не только при несчастьях других, но и при своих собственных. Обрати внимание и на то, что Иов, по свидетельству Елифаза, кроме других добродетелей, имел дар учительства и по милости Божией произносит слова увещания, которыми он ободрял и утешал находящихся в несчастье. Это не обидные слова Елифаза, но следующие далее произнесены без внимания к свойству утешаемого лица. Послушай:

Еда страх твой есть не в безумии, и надежда твоя и злоба пути твоего (ст. 6)?

А Акила: «терпение твоё и простота путей твоих», напрасное выдумывает объяснение. Поскольку сказал: страх, егоже ужасахся, прииде ми (Иов.3:25), то и говорит, что этот страх был в безумии и надежда от злобы сердца твоего, так как не мыслимо, чтобы ведущий добрую жизнь ожидал этого; так ты сам обличить себя в том, что жизнь твоя была порочна; если ты надеялся на чистоту, то страх излишен.

От повеления Господня погибнут, от духа же гнева его исчезнут (ст. 9).

Словами: от повеления Господня даёт понять: не думай, что случившееся есть дело демонов или умысла людей; наказывает Бог; поэтому не подлежит сомнению, что это наказание справедливое.

Аще же глагол кий истинен бе в словесех твоих (ст. 12).

Слова: глагол кий истинен бе в словесех твоих показывают, что Иов многократно произносил изречения, достойные уважения, или побуждая других к соревнованию или (для объяснения божественного) управления (ἢ καὶ ἑτέρας ἕνεκεν οἰκονομίας).

Аще рабом своим не верует и во ангелах своих стропотно что усмотре (ст. 18).

Хорошо сказал: усмотре, показывая через это Его премудрость, чтобы не возвеличивало их превосходство природы, а были бы они совершенно подчинены Богу. Аще и в них стропотно что усмотре, то есть, наказал оставивших своё жилище.

Порази их (αὐτοὺς)^[33] якоже молие, и от утра даже до вечера ктому не суть (ст. 19–20).

Порази их якоже молие, то есть, поразил легко и самое внутреннее. Дхне (ст. 21), то есть, не делая усилия, а захотел только, и жизнь их окончилась. Сказано это в переносном смысле от обычая разгневанных, которые вместо того, чтобы делать выговор, надуваются. От утра до вечера не суть сказано или потому, что Иов подвергся всему в один и тот же день, или чтобы показать, что Бог не имеет нужды во времени, когда наказывает нечестивых.

Глава V

Не имать бо от земли изыти труд (а Симмах: «не выйдет из праха скорбь»), ни от гор прозябнути болезнь: но человек рождается на труд, птенцы же суповы высоко парят (ст. 6–7).

Что же? Разве пользуются особенным промышлением? Нет, поскольку ни земля, ни горы...^[34], так как лишены чувства: это, говорит, естественный предмет, бессильный избегнуть несчастья. Чтобы не сказал опять кто-либо, что праведен, говорит, что природа человеческая такова, не безгрешна. Таким образом Елифаз приводит доказательство от природы и говорит, что человеку свойственно быть испытываемым посредством несчастий. Тотчас по рождении он обречён на труд и вся жизнь полна работы и горя. Поэтому наша природа стоит ниже того, что производится землёй и горами, как заключающая печаль в рождении и возрастании. Птицам дано беспечально летать и без труда собирать пищу; для человека это невозможно помимо труда.

Дающаго дождь на землю, посылающаго еду на поднебесную (ст. 10).

Это первое Его благодеяние, которым поддерживается наша жизнь и показывается смена времён.

Немощный же да изыдет из руки сильного: буди же немощному надежда, неправедного же уста да заградятся (ст. 15–16).

Это делает Бог, чтобы и слабый надеялся на лучшее, и беззаконник не превозносился, а велеречивый язык обуздался и высокомерный смирился.

Блажен же человек, егоже обличи Бог, наказания же Вседержителева не отвращайся (ст. 17).

Если Он прекращает бедствие, приводит в противоположное этому состояние и даёт наслаждаться глубоким миром, то это делает не по иному расположению, а по тому же самому.

Шестижды от бед измет тя, в седмем же не коснеттися зло (ст. 19).

То есть, не всегда творит то же; вначале попускает подвергаться испытанию, а после этого (не делает) испытания, так что нет надобности и избавлять.

От бича языка скрыет тя (ст. 20).

Немаловажное, а весьма великое дело – избавиться от человека, не говорящего ничего доброго. Ничего нет хуже языка, он хуже, нестерпимее всякого навета, всякого меча.

Неправедным и беззаконным посмеешися, от дивиих же зверей не убоишися^[35]: зверие бо дивии примирятся тебе (ст. 22–28).

Вообще, не только внешние будут относиться к тебе миролюбиво, но и дом будет наслаждаться большим миром, и находящиеся будут жить в согласии между собой и с тобой. А с миром внутри дома ничто несравнимо; какая польза от примирения с внешними врагами, когда внутри дома вражда?

Внидеши же во гроб, якоже пшеница созрелая во время пожатая: или якоже стог гумна во время свезеный (ст. 26).

То есть, украшенный всем добрым, разделив близким своим наследство; так ты умрёшь, достигнув благословенной старости и не имея недостатка ни в (продолжительности) времени, ни в (необходимом для) жизни.

Глава VI

Отвещав же Иов, рече: аще бо кто веся извесил гнев мой, болезни же моя взял бы на мерило вкупе, то песка морскаго тягчайшии были бы (ст. 1–3).

Полихрония и Златоуста. Аще δο (εἰ γὰρ) поставлено вместо: «о, если бы» (εἴϑε γὰρ); гневом здесь называет печаль и страдание души, происходящее от несчастий; под болезнями разумеются те, которые причиняют телу раны: указывая на силу страданий, сказал: вкупе. А то, что говорит, состоят в следующем: при виде чужих бед вы мудрствуете и, стоя вдали от моих несчастий, с уверенностью даёте советы. Если бы возможно было мои страдания и болезни взять особо и как бы на весах взвесить с приморским песком, то они весили бы тяжелее, чем последний; а сравнивает с морским песком потому, что он более влажен.

Егда начну глаголати, бодут мя (ст. 4).

Посмотри на несчастье: в глазах тех, которые должны бы пожалеть меня, я являюсь достойным ненависти и осуждения.

Не может бо утишитися гнев (ἡ ὀργή)^[36] мой: смрад бо зрю брашна моя, якоже воню львову (ст. 7).

Как бы стоя пред лицом вселенной, этот славный (муж) чрез постигшие его страдания обращается ко всем, чтобы с твёрдостью переносили всё и не ослабевали при наступлении бедствий. Нет, нет ни одного человеческого страдания, переносящий которое не мог бы извлечь отсюда утешения. Рассеянные во вселенной страдания, соединившись вместе, обрушились на него. Какое же может быть извинение для не могущего с благодарностью претерпеть часть перенесённых им бедствий, тогда как он является переносящим не часть только, а все несчастья всех людей? Что может быть беднее Иова, который был беднее брошенных в бане, спящих на печной золе и вообще – всех людей? Эти имеют одежду, хотя разорванную; а он сидел голый, и ту единственную одежду, данную природой, покрывающую тело кожу, и её во всех местах испортил диавол сильным гноем. Те покрываются хотя соломой; а он ночевал на открытом воздухе, не пользуясь простым прикрытием. Особенно важно то, что они знают за собой много худого, в чём себя могут обвинить (а сознание справедливости наказания служит немалым утешением в несчастье), он же лишён был и этого утешения и, проведши жизнь, исполненную добродетели, подвергся страданиям самых тяжких злодеев. Те с начала (своей жизни) привыкли к несчастью, а он неожиданно впал в бедность и при том – самую крайнюю, равной которой нельзя найти. Что может быть беднее голого, не имеющего покрова? Даже и каким-либо куском земли он не мог распорядиться, – сидел не на земле, а на гноище. Итак, одно это несчастие служит для людей причиной всех вместе бедствий. Второе после этого или – скорее прежде этого несчастие составляет поражение тела. Кто испытал это? Постепенно тело у него истощалось, из членов его всюду вырывался источник червей; течение его не прекращалось; всюду (распространялось) большое зловоние; тело, постепенно разлагавшееся и при таком истощении предававшееся гниению, делало неприятной пищу и у него явился странный и необычайный голод; он не мог принимать даваемую ему пищу. Смрад бо, говорит, зрю брашна моя, якоже воню львову. Что тяжелее этого мучения? Сон не давал отдыха, пища не питала. Якоже воню львову, говорит, потому что животное это особенно зловонно. Так как оно имеет от природы жадность, то Бог сделал его более отвратительным, чем других животных; говорит, что другие животные не употребляют остатки его пищи вследствие остающегося в них зловония его. Что может кто-либо сказать об этом голоде, новом и не могущем быть объяснённым? Добровольным (или) вынужденным не могу его назвать, и не нахожу соответствующего названия этому виду несчастья; он отказывался от предложенного стола и не прикасался к бывшей пред глазами пище, так как зловоние, выходившее от ран на теле, уничтожало аппетит и самую пищу делало неприятной. Указывая на это, говорит: смрад бο зрю брашна моя. Голодная нужда побуждала принимать пищу, – а большое зловоние, распространяемое телом, преодолевало силу голода. Поэтому, как сказал, не умею его назвать: добровольным ли? – но он хотел вкушать предложенную пищу; вынужденным ли? – но у него была пища и никто не препятствовал (принимать её).

Кая бо крепость моя, яко терплю (ст. 11)?

Какую имею я силу, чтобы переносить это? Следовательно, он терпит не потому, что крепок, а потому, что этого требует благочестие и страх Божий; иначе он наложил бы на себя руки; теперь это дело он предоставляет молитве, а не своей отваге.

Не воззреша на мя ближнии мои: якоже поток оскудеваяй, или якоже волны преидоша мя (ст. 15).

И то, что ближние пренебрегают такими страдальцами, есть дело попущения Божия. Когда Он отступит и человек лишится Божьей помощи, всё делается для него враждебным и неприязненным. Как вы обвиняете, говорит, подвергшегося многим бедствиям, оставленного всеми без помощи, огорчаемого и терзаемого тем, что неожиданно всюду изменилось для меня в противоположное?

Иже мене бояхуся, ныне нападоша на мя (ст. 16).

Златоуста и Полихрония. Что говорить, говорит он, о ближних, что презрели? Даже усилили несчастья, и это – те, которые незадолго перед тем трепетали моего имени?

Убо видевше мой струп убойтеся (ст. 21).

Смотрите, говорит, не требуйте жестокого наказания. Если ничто другое, ни дружба, ни благодеяния, не делает вас сострадательными, то самый вид моих язв должен наполнить вас милосердием.

Что бо? Еда что у вас просих, или вашея крепости требую, да спасете мя от врагов, или из руки сильных избавите мя (ст. 22–23)?

Разве, говорит, был я чем-либо вам в тягость? Или обращался к вашему содействию против врагов моих? Разве просил помочь в бедности подарком? Ни прежде не имел в вас нужды, ни теперь; вы сами добровольно пришли, имея как будто намерение утешить. Что же вы поступает, как враги?

Научите мя, аз же умолчу: аще что погреших, скажите ми (ст. 24).

Если я кажусь погрешившим в чём-либо, покажите мне. Они же не могли выставить ясных обвинений, а (делали это) просто по предположению. Ясно было, что (он) был (человек) добродетельной жизни; а что был не таков, выводили это из (постигших его) наказаний.

Не от вас бо крепости прошу, ниже обличение ваше словесы мя утолит: ниже бо вещания вашего словес стерплю. Обаче яко на сира нападаете, наскачете же на друга вашего (ст. 25–27).

Не прошу, говорит, о помощи вашей, не снисходите ко мне, не говорите, как желающие подкрепить (меня), пристрастно, но обличайте меня смело, так как не боюсь ваших обличений и, имея чистую совесть, не удовольствуюсь словами, но, отвечая каждому, надеюсь одержать победу. Вижу, однако, что, не думая ни о несчастье, ни о дружбе, вы так нападаете на меня со своими обвинениями, как будто я совершенно лишился Божьей помощи, и ни несчастье, ни дружба не смягчили вас. Но я, хотя бы вы стали на противоположную сторону, не оставлю спора, но буду возражать вам и приступлю к защите (себя), так как за собой ничего не знаю.

Глава VII

Не искушение ли житие человеку на земли, и яко же наемника повседневного жизнь его? Или якоже раб бояйся Господа своего и улучив сень? Или якоже наемник ждый мзды своея (ст. 1–2)?

Разве, говорит, не является вам жизнь всех людей пополненной искушений и бед? И всякий человек не подобен ли подённому наёмнику, работающему целый день, чтобы получить что-либо, или слуге, боящемуся своего господина и пользующемуся небольшим хотя отдыхом, или вообще наёмнику, хотя и не подённому, после многих трудов получающему некоторую награду?

Этим хочет показать тяготу и краткость жизни и говорит: разве полна она только трудами, а (вместе с этим) и не опасностями? Мне думается, что говорит о беглом рабе, находящемся постоянно в страхе вследствие бегства. На это указывают слова; улучив сень, то есть, принимающий, под влиянием страха, несуществующее за существующее и ищущий тени, которая бы укрыла его. А если жизнь есть испытание, то возможно ли, чтобы находящийся на испытании не впал в искушение? Таким образом, не за неправедность, а по свойству вещей следует терпеть то, что я переношу.

Нощи же болезней даны ми суть. Аще усну, глаголю, когда день? егда же востану, паки: когда вечер? Исполнен же бываю болезней от вечера до утра (3–4).

Видишь тяжкое искушение ночью, которое само по себе ново и необычайно? Для всех других людей, хотя терпели бы без числа многое, хотя были бы в темнице, хотя бы закованы были в цепи, хотя оплакивали бы несчастья, хотя лишились бы некоторой части тела, хотя угнетались бы бедностью, болезнью, трудами и бедами, наступающая ночь приносит утешительное врачество, освобождая тело от трудов, избавляя душу от забот. А для Иова в то время пристань сделалась утёсом, врачество обратилось в язву, облегчение сделалось усилением скорби. Ночь, дающая покой всем людям, была (для него) страшнейшей бурей. Убегал от дня, как от волн, вследствие тех нестерпимых скорбей, а находил треволнение, вихри, подводные камни и утёсы, почему снова искал волн, бывающих днём. Тяготясь тем, что было, желал того, чего не было, спеша вследствие страданий пользоваться промежутками. Поэтому и сам, говоря об этом новом страдании, взывал: аще усну, глаголю: когда день? егда востану, говорю: когда вечер? Скажи мне, почему? Во время дня естественно ты ищешь ночи, как дающей всем отдых от ежедневных трудов. А во время ночи, при тишине и забвению тех скорбей и забот, скажи мне, почему опять ищешь дня? Потому что ночь тяжелее дня, так как приносит не отдых от трудов, а усиление их, беспокойство к смятение. Указывая на это, он сказал: устрашаеши мя сониями и видениями ужасавши мя (ст. 14). Он приходит в ужас, имея ночью страшные видения и испытывая большой страх, волнение и потрясение; данные другим людям для отдыха, она была для него скорее умножением бед.

Месится же мое тело в гной червей: обливаю же грудие земли, гной стружа (ст. 5).

Словами: обливаю грудие земли показывает, что он действовал, мне думается, уже не черепком, а делал это посредством (комьев) земли. Через всё это он вразумляет, конечно, друзей и относительно терпения, и относительно устранения мысли, что он страдает за грехи, чтобы на основании чрезмерности бедствий они не думали, будто он так порочен, что обречён на такие страдания. Им нужно было подумать о том, что их касается, и так судить и о том, что касается Иова. Непрекращающиеся боли, и гной, и черви показывали вместе терпение и твёрдость.

Житие же мое есть скоряе беседы (другие перевели: «скорохода»), погибе же во тщей надежде (а Симмах: «дни же мои прошли при отсутствии надежды») (ст. 6).

Слова: житие мое скоряе беседы указывают, может быть, на скоротечность жизни, потому что она не останавливается, а течёт, как беседа. Могут также означать и чрезмерность скорби и что переносимые страдания приближают его к смерти. А перевод: «быстрее скорохода» (даёт понять), что как те, прежде чем остановятся, бегут, так и слава, прежде чем достигнешь, улетает. Погибе во тщей надежде, говорит, жизнь моя. Почему? Потому что трудился и не получил награды, потому что я в несчастии, и не имею доброго конца. Затем, прекратив беседу с друзьями, обращается наконец к молитве и говорит:

Аще бо человек снидет во ад, ктому не взыдет, ни возвратится во свой дом, ниже имат его познати ктому место его (ст. 9–10).

Тем особенно удивительны эти слова праведника, что, не зная ничего о воскресении, он подвергался скорбям, перенося их с твёрдостью. Что он не имел ясного представления о тайне воскресения из мёртвых, видно из того, что сошедшему, говорит, через смерть в ад не дано, снова оживши, возвратиться в свой дом, но что исчезнет и память о нём, когда удалится из среды живых; умершему воскреснуть невозможно.

Рекох, яко утешит (παρακαλέσει) мя одр мой (а Симмах: «успокоит» = παρηγορήσει), произнесу же ко мне наедине слово на ложи моем (а Федотион: «унесёт меня в беседе моей ложе моё»)^[37]. Устрашаеши мя сониями и видениями ужасаеши мя (ст. 13–14).

Что было с праведником, – не было ни с кем другим, потому что ночь не приносила ему отдыха, а увеличивала дневные бедствия страшными ночными призраками. Что в сновидениях он страдал тяжко, послушай, что говорит: для чего устрашавши мя сониями и видениями ужасаеши мя? Какой железный, какой адамантовый человек мог переносить такие страдания? Если и каждое из них само по себе непереносимо, то подумай, какое смятенье возбуждали они все вместе? Однако он всё это перенёс, и во всём, что произошло с ним, не согрешил даже устами своими, и при том не имея промежутка в несчастьях, а день и ночь будучи мучим страданьями. Не стану говорить о том, что он терпел во время дня; но и ночь не давала ему покоя. Поэтому сказал: видениями ужасаеши мя; и в самое, говорит, время отдыха, когда надеюсь освободиться от своих дум, уснуть и успокоиться, снятся мне страшные сновидения. Бывает это естественно в особенности с теми, которые подвергаются испытаниям во время дня, как говорит Екклезиаст: яко приходит соние во множестве искушений (πειρασμῶν)^[38]. Возможно, что и диавол, показывая какие-либо страшные призраки, приводил его снами в страх и смущение. А этот блаженный, не удостоверенный в том, что против него действует диавол, приписывает и это, и искушения Богу. А и это было дело диавола, так как Бог ничего ему не причинил, а всё сделано было диаволом.

Глава VIII

Еда Господь обидит судяй, или вся сотворивый возмятет правду (ст. 3)?

Златоуста, Полихрония и Олимпиодора. Не видишь ли, говорит, какая в творении правильность, какой порядок? Возможно ли, чтобы Бог произнёс о ком-либо решение без суда? Создавшей всё в порядке и гармонии и положивший начало человеколюбию неужели в отношении тебя одного нарушил равенство правды и подверг тебя несчастью вопреки справедливости? Итак, слегка он осуждает святого, как страдающего справедливо, за грехи, будучи одного и того же мнения с говорившим прежде (4:1), (то есть) что несчастья всецело посылаются за грехи. А надлежало думать, что это бывает не только с порочными, но и с добрыми, безразлично, и что праведник, переносящий бедствия и скорби, делается ещё более удивительным. Поскольку не мог обличить его в грехе, обращается к сыновьям (εἰς τοὺς υἱοὺς)^[39] и говорит:

Вопроси бο рода перваго, изследи же по роду отцев: вчерашни бо есмы и не вемы: сень бо есть наше житие на земли (ст. 8–9).

Что̀ говорит, состоит в следующем. Так как мы кратковременны, то спросим старых и они скажут, что как траве нельзя вырасти без влаги, так невозможно сохранить благополучие без правды, что благоденствие беззаконников не может быть прочным и что за грехи – наказания.

Глава IX

Отвещав же Иов, рече: воистинну вем, яко тако есть (ст. 1).

Какой смысл выражают эти слова? Вем, говорит, что нечестивые погибают, а праведные не погибают. Видишь, что он нисколько не осуждает Бога в несправедливости.

Творяй велия и неизследованная, славная же и изрядная, имже несть числа (ст. 10).

Разве то, о чём я прежде сказал (ст. 5–9), не велико, разве не принадлежит к неизследимому, хотя это видимо? А не тем ли более невидимое? Смотри: нигде не говорит о существе, а только об Его действиях. И к чему, говорит, указывать на каждое из них? Дела Божьи велики, непостижимы и бесчисленны.

Многа же ми сотрения сотвори всуе (ст. 17).

Это и Бог говорил о нём: ты же рекл ecu имения его погубити вотще (2:8). Что удивляешься, если он говорит то, что сказал Бог, что всуе, не потому что согрешил, а что ничего не выйдет из этого истязания и наказания.

Аще бо измыюся снегом и очищуся руками чистыми довольно, в скверне омочил мя ecu, возгнушася же мною одежда моя (ст. 30–31).

Златоуста и Олимпиодора. У древних был обычай очищать нечистоту тела в бане; был и такой древний обычай, когда хотели показать, что не имеют участия в каком-либо грехе, то мыли руки (говоря): неповинен семь (Мф.27:24) в таком деле, как сделал Пилат относительно Спасителя, и Давид воспевал: омыю в неповинных руце мои (Пс25:6). Итак, он говорит, что хотя бы он был чист, эти сильные испытания и наведённые наказания показывают, по составившемуся понятию, что я замаран и не чист, так что и прикасающийся к моей одежде считает себя осквернившимся; каждый думает, что я так страдаю вследствие множества грехов. А говорит об этом потому, что друзья его в доказательство его греховности указывают на то, что с ним произошло. Что же говорит, состоит в следующем. Примером нечестия я представляюсь всем, – почто же не умрох (ст. 29)? Ведь нечестивый должен быть взят из среды живых, чтобы не был учителем для других. Хотя бы я был чище солнца, на мне лежит не случайное пятно. Даже и те, которые столь близки, как одежда к телу, и они возненавидели меня, по причине наказания; так отвратились от меня, как от грешного и преступного, как от не чистого. Отвратительным стало у меня и тело; это значит: одежда. А могут быть слова: возгнушася мною одежда моя понимаемы и так, что от меня бежит и одежда, как бы возненавидевшая меня; то есть, он как бы говорит, не могу и одеться, потому что тяжко изязвлен.

Глава X

Яко презрел ecu дела руку Твоею, совету же нечестивых внял ecu (ст. 3).

Видишь ли, что хочет судиться не потому, что хорошо поступает, а потому что (говорит) побуждает меня к этому самое страдание, – боюсь, чтобы не повредило, – некоторые могут подумать или то, что Ты не промысляешь о людях, которых создал, или что порочные пользуются у Тебя особенным благоволением и желания их особенно угодны Тебе.

Веси бо, яко не нечествовах: но кто есть изимаяй из руку Твоею (ст. 7)?

Златоуста и Олимпиодора. И я знаю, что не поступал нечестиво, но, может быть, я сделал что-либо нечестивое по неведению: когда Ты будешь наказывать, никто не может оправдаться. Но если, по моему разумению, я не поступал нечестиво, знаю, что Твоей воли невозможно избежать. То есть: хотя за собой не знаю (ничего худого), но да владычествует воля Твоя, которая лучше нас знает то, что нам нужно.

Руце Твои сотвористе мя и создасте мя (ст. 8).

Златоуста и Олимпиодора. Я, говорит, дело рук Твоих, хотя грешник. Видишь, как и Творцом признаёт Бога, и умоляет пощадить собственное создание.

Потом же преложив, поразил мя ecu (Акила и Феодотион: «вместе кругом потопил меня») (ст. 8).

Признавая Его, следовательно, виновником творения и промышления и Господом, обращает слово в молитву, умоляя памятовать о слабости и недолговременности (человеческой) природы и о том, что в начале по благости создал и прогневавшись наказал смертью, и говорит:

Или не якоже млеко измелзил мя еси, усырил же мя ecu равно сыру? Кожею же и плотью мя облекл ecu, костми же и жилами сшил мя ecu: живот же и милость положил ecu у мене, посещение же твое сохрани мой дух (ст. 10–12).

Семя, из которого образуется животное, называет выдоенным молоком, и как выдоенное молоко делается сыром, так и семя, вылившееся и сгустившееся, делается естеством (φύσις); это – первое состояние зародыша. Семя, положенное в ложесна утробы, когда подобно сыру сгустится и уплотнится, делается естеством, затем оно образуется или, как говорит Писание (Исх.21:22, 23), изображается (ἐξεικονίζεται) и принимает как бы образ; жидкое естество сгущается и положенное (в утробу) разделяется на кожу, мясо, кости и жилы; эти отдельный части сами по себе, когда есть душа, имеют жизненное развитие, а когда она выходит, остаются без движения. И не только, говорит, дал мне жизнь, чем указывается собственно на творение, но и сотворил милость со мною, под которой разумеется промаслительная благодать: во всю жизнь я наслаждался Твоим промышлением. Эго и значат слова: посещение твое сохрани мой дух, то есть, и после происхождения, благодаря Твоему промышлению, я пользуюсь жизнью. И вообще чрез то, что перед тем и здесь говорится, показывает весь ход и гармонию телесного состава.

Глава XI

Не глаголи бо, яко чист есмь делы и безпорочен пред Ним (ст. 4).

И сам он сказал: воистинну вем, что нет смертного, который был бы чист пред Господом (9:2). Видишь, как приписывают ему противоположное (тому, что он говорит).

Глава XII

Но вопроси четвероногих, аще ти рекут, и птиц небесных, аще ти возвестят: повеждь земли, аще ти скажет, и исповедят ти рыбы морския. Кто убо не разуме во всех сих, яко рука Господня сотвори сия? Не в руце ли Его душа всех живущих и дуть всякого человека? Ухо бо словеса разсуждает, гортань же брашна вкушает (ст. 7–11).

Златоуста и Олимпиодора. Так как те много мудрствовали, как имеющие познание о Боге, то поэтому показывает, что вся тварь знает Творца, и что это известно не только людям, но и бессловесным, и самой неодушевлённой земле: Что вы ведёте себя, как будто сказали что-либо важное и достойное удивления? Нечестивый должен, конечно, погибнуть и это всякий знает. Для большего посрамления Софара сказал гиперболически: спроси бессловесных и неодушевлённых тварей, которые, хотя не говорят, (но) как бы звуками голоса возвещают славу Божию. Ведь они чувствуют силу Божию и, подобно одарённым речью, скажут, что Творец есть Бог всего, непостижимый в премудрости, карающий злых, что в Его власти находится всё, и жизнь живущих и смерть, что Он легко приводит в исполнение хотения Своей воли о каждой твари, всё содержит и управляет и жизнью бессловесных, и духом человека. А если бессловесные, будь одарены они речью, так возвещали бы о Боге, то тем более человек, которому так же врождён разум, как несомненно принадлежит горлу способность различать пищу, а уху – звуки. Некоторые из списков вместо: ухо имеют: «разум» (νοῦς)^[40]; по ним, говорит, следовательно, что, как все мы имеем горло для различения пищи и всем людям свойственно питаться, так получили мы и ум для познания Бога, могущий понимать Его премудрость и силу (потому что ум различает мысленное, а чувство – чувственное) и нам всем дана способность познавать Творца всего – Бога.

Во мнозем времени премудрость, во мнозе же житии ведение (ст. 12).

Златоуста и Олимпиодора. Мне кажется, что (он) упрекает их: не думайте, говорит, что вы всё постигли; если мы имеем ум, способный рассуждать, то нуждаемся, однако, в продолжительном времени, чтобы постигнуть; разумный стареясь успевает в премудрости. А может быть, он хочет сказать: знаю, что слышу, и имел время для (приобретения) знания. Акила перевёл: «в старцах мудрость»; Симмах: «в долговечных». (Мудрость) у людей достигается трудом и приобретается временем, а у Бога по желанию.

Аще низложит, кто созиждет? Аще затворит от человеков, кто отверзет (ст. 14)?

Праведник постепенно раскрывает своим совопросникам учение о промысле. Хотя и они говорили о промысле, но впадали в противоречия. Он говорит, что воле Его кто мог противостать? Одного можно найти в бедности, другого – в беде, третьего – мучимым болезнью, и, вообще, можно встретить различных людей, впавших в различные несчастья, согласно с волей Божией, и – никого, кто мог бы изменять это решение. Это подтверждается (затем) многими известными (примерами).

Аще возбранит воду, изсушит землю: аще же пустит, погубить ю превратив (ст. 15).

Если удержит дождь, всё погубит засухой, как при Илии, а если наведёт его на землю, как во время Ноя, то потопит и погубит (живущее на ней). Показывая затем, что разумного объяснения того, что в каждом отдельном случае совершает Бог, никто не может дать, кроме Его, говорит:

У Него держава и крепость, у Того ведение и разум (ст. 16).

То есть, Ему одному свойственно всё делать по разуму; так естественно и бывает, поскольку, владычествуя над всем, имеет несказанную силу. У Того ведение и разум, самое точное знание всего существующего и премудрое управление.

Проводяй советники пленены, судии же, земли ужаси (ст. 17).

Златоуста и Полихрония. И это действия промысла. По божественной воле и суду, и советники отводимы бывают в плен, и судьи переселяются. Вероятно, говорит это не о взятых в плен во время войны, но о гордящихся проницательностью, как бы говоря: поражает и мудрых, низвергает и отличающихся уменьем рассуждать и тех, которые указывают другим, что нужно делать, приводит в такое состояние, что становятся неспособными понимать правильность своих действий, и впадают в неразумие. Такое понимание выражают и Акила, и Симмах; первый говорит: «отводящий советников в добычу», а второй: «приводящий советников в неразумие». Смотри, как, показавши непобедимую силу Божию, изображает Его высшим по мудрости; речь же свою разделяет между теми, которые славны в жизни, и теми, которые велики по благочестию.

Глава XIII

Буди же вам онемети и сбудется вам премудрость (ὑμῖν σοφία^[41]) (ст. 5).

Златоуста и Олимпиодора. Если кто произносит слова, не имеющие смысла, то (ему) лучше бы молчать, молчащий скорее будет (принят) за умного, чем говорящий. Таким лучше молчать, чем бесчестить себя такими словами, потому что молчание даёт основание предполагать мудрость; сделавшей себя немым будет казаться умным; а болтливость оскорбляет страдающего. Ты же, богобоязненный, не колеблись в этих словах, а подражай более святым, зная, что это сатанинские козни и что диавол действует через злословящих, чтобы отклонить тебя от веры и помешать доброму намерению. Он, лукавый, видел, что страдание не причиняет тебе вреда, а ещё более выставляет тебя пред Богом; оставление же намерения много повредит. Чем больше он искушает тебя, тем более преуспевай в добродетели; чем больше понуждает тебя к малодушию, тем более возвышайся духом, терпи и говори: сия вся приидоша на ны и не забыхом Тебе (Пс.43:17). Если так укрепишься против искушений, то диавол со стыдом обратится вспять, а Владыка всего вспомнит о тебе, вдвойне вознаградит тебя здесь и после этого услышишь: рабе благий и верный, о мале был ecu верен, над многими тя поставлю (Mф.25:21). Помни о терпения Иова, не изменившегося ни во время радости, ни во время искушения, твёрдо сохранившего высоту духа в том и другом положении дотоле, пока не получил от Бога двойную награду и не дано свидетельство в том, что он (всё) претерпел, чтобы явиться для всех праведным.

Умолчите, да возглаголю, и почию от гнева, вземля плоти моя зубами (ст. 13–14).

Как кусающие своё тело при несчастьях достигают через это облегчения, так и я, говоря это. Ты видишь, что это не слова считающего себя праведником, а некоторое облегчение скорби со стороны того, который посредством слова укрепляет тело и облегчает душу.

Послушайте, послушайте глагол моих: возвещу бо вам слышащым (ст. 17).

Хочу, говорит, судиться; не уклоняюсь от судилища и знаю, что не буду осуждён. Убеждая друзей слушать его слова, для большего склонения их к этому удвояет просьбу, так как он видел, что они с трудом выносят обличения, которые он открыто и прямо высказывает вслух их. Удвояя слушайте, он или указывает на отсутствие бодрости, или хочет возбудить внимание, чтобы лучше слушали, так как бывает иногда, что (звуки) голоса действуют на слух, а не слышат, потому что не прилагают внимания. Поэтому и Спаситель, возбуждая слушателей к надлежащему вниманию, говорил: имеяй ушы слышати да слышит (Mф.11:15).

Яко написал ecu на мя злая, обложил же ми юностныя грехи (ст. 26).

Может быть, опасаешься меня, не зная хрупкости моей природы, по которой я не отличаюсь от листа или травы, носимых ветром. Почему же, Владыка, произнёс надо мной такой приговор? Выражение: написал ecu на мя злая, то есть, несчастья, есть метафора, взятая от обычая царей объявлять приговор письменно. Противляешимися (ст. 25) вместо: налагаешь наказание, как противляющемуся. То есть, как господин мятежного раба, Ты с властью определить мне наказание; это значит: написал; так сказал, соблюдая благоприличие, свойственное Владыке.

Иже обетшиают, якоже мех (ст. 28).

Опять говорит о тяжести несчастья; опять изображает слабость природы. Но почему привёл мех? Потому что мех пуст, как содержащий только воздух, отчего у многих явился обычай говорить, что мы – мех надутый. Итак, не смотри, говорит, на объём и на растянутую кожу, но обрати внимание на то, что внутри, и увидишь большую пустоту.

Или якоже риза молием изъядена (ст. 28).

Ризой, съеденной молью, означает телесные страдания, которыми не меньше, чем молью, съедается и разрушается тело.

Глава XIV

Кто бо чист будет от скверны? Никто же, аще и един день житие его на земли (ст. 4–5).

Видишь опять обращающего внимание на природу (человека) и стремящегося освободиться (от неё) не по причине её слабости и кратковременности, и не потому, что жизнь исполнена печали, а потому, что невозможно быть чистым.

Временем бо оскудевает море, река же опустевши изсше: человек же уснув не востанет, дóндеже не будет небо сошвено и не возбудятся от сна своего (ст. 11–12).

Как в предшествующих словах человек изображался умирающим скорее растений, так и здесь он является более кратковременным, чем море и река, так как и море, и река не прерывается, а человек подвержен этому. О, если бы так было, что мы умирали бы и снова возвращались к жизни! Но этого нет. Море оскудевает и снова наполняется, то возрастает, то убывает; реки пересыхают и снова текут. А человек, если умрёт, не возвращается к жизни. Это к (объяснению) слов. А по иносказанию (κατ’ ἀλληγορίαν), есть древу надежда (ст. 7), то есть, человеку. Если человек падёт, но покается и будет (оставаться) на земле благочестия и на камени (ст. 8), то есть, в благочестивой вере, то от воды возрождения или слёз покаяния он снова возрастёт; а кто умрёт в отступлении и грехе, тот не имеет, доброй надежды. В будущем веке грех, образно называемый морем, уничтожится; диавол и его искушения прекратятся, а умершие не исчезнут, ожидая воскресения.

Глава XV

Отвещав же Елифаз Феманитянин, рече: еда премудрый даст ответ разумен на ветр, и наполни болезнь чрева (πόνον γαστρὸς^[42]), обличая глаголы, ими же не подобает, и словесы, их же никая польза (ст. 1–2)?

Поскольку (Иов) сказал, что и у мене сердце есть, якоже и у вас (12:8) и: несмь (οὐκ εἰμὶ)^[43] неразумное вас (13:2), то на основании этих слов (Елифаз) и нападает на него. Вот, говорит, что отвечает мудрый, говорящий, что всё знает! Наполни же болезнь чрева, т. е., для своего утешения сказал эти слова и полон страдания. В укор говорит это Иову, порицая его за две вещи, за то особенно, что мудрый не выставляет напоказ мудрости, а потом и за то, что ты сказал, как обличающий нас и как, конечно, поистине страдавший и поражаемый в утробу ума^[44] (это и значат слова: наполни болезнь чрева), но сказал напрасно, бесполезно и без всякой надобности. Ни того, ни другого мудрый не делает, а поступает обратно этому, и ответ даёт разумный. Если, как ревнитель, скорбит за истину и хочет кого-либо обличить, то не произносит напрасных слов, какие не нужны, чтобы наполнить болезнь чрева, и не говорит оскорбительно, чтобы удовлетворить болезни и жару своего ума, что ты сделал.

Мало, о нихже согрешил ecu, уязвлен еси (ст. 11).

Поскольку Иов сказал: колицы суть грехи мои, научи мя (13:28), то в виду этого Елифаз обличает его во множестве грехов и говорит: знай, что по сравнению со своими грехами ты легко наказан и не понёс возмездия, равносильного беззакониям. Затем, так как не может указать ни одного греха Иова, пытается осудить его на основании слов и говорит:

Послушество бо нечестиваго смерть (ст. 34).

То есть, показание, обличение, свидетельство для других людей в том, что всем так до́лжно страдать. И это, говорит, нисколько не удивительно, потому что несчастен конец всех нечестивых, то есть, показанием нечестия людей служит смерть, то есть, постыдный конец покажет их участь. Как благоденствие поставил знаком праведности, так несчастье – признаком порочности. Послушество нечестивого смерть, то есть, явная, очевидная и никому не неизвестная. А если хочешь, то подумай и о том, что преуспеяние в зле производит смерть, не общую, а карательную.

Глава XVI

Ныне же преутруждена мя сотвори, буя, согнивша (ст. 7).

Олимпиодора и Златоуста. Не довольно того, что я подвергаюсь наказанию, но и кажусь бессмысленным; наказание измучило меня, растерзало, сгноило, так что немногим отличаюсь от лишившихся разума. А, может быть, говорит и то, что Бог попустил друзьям думать обо мне, что я сделался бесчувственным в страданиях, – буя употребил вместо: «бесчувственный», поэтому прибавил к тому согнивша, так как сгнившее члены теряют чувствительность.

Да приидет моя мольба ко Господу, пред ним да каплет око мое (ст. 20).

Как бы так говорит: да услышит это Бог, да видит это Бог; вняв мольбам моим и, помиловав плачущего, да остановится в наказании меня, тяжко пострадавшего! И это для тебя, славный муж, было исполнено. Твою борьбу видел великий Раздаятель венцов, твои мольбы услышал, на твои драгоценные слёзы призрел, поэтому и сделал известной причину борьбы. А капание (или – проливание) слёз пред Господом бывает с теми, которые блаженно плачут.

Глава XIX

Отвещав же Иов, рече: доколе притрудну творите душу мою (ст. 1–2)?

Смотри, как (друзья) не только не приносят утешения, но поступают вопреки этому, содействуя и помогая дьяволу и поражая силу праведника. Поэтому прибавляет:

И низлагаете мя словесы (ст. 2).

То есть, стараетесь возражениями опровергнуть мои оправдания и, по примеру неприятелей, вместо стрел пускаете слова, пока, сломив силу души, не одержите неправильной победы. Не довольствуясь тем, что произошло, и теперь втроём, как бы одними устами, говорите одно и то же.

Соседи дому и рабыни моя: иноплеменник бых пред ними (ст. 15).

Велико искушение диавола: оставшиеся у него из домашних делали несчастье более тяжёлым, чем удалившиеся; последние ничего затем не делали, а те поносили, не слушались, говорили против него и делали прочее, на что указывает, далее:

Гнушахуся мене видящии мя, и ихже любих, восташа на мя (ст. 19).

Избегать, говорит, стали меня, те, с которыми прежде беседовал, и любившее прежде сделались врагами. Собеседники, видя происшедшее со мной и меня, нуждающегося в их утешении, стали избегать (меня), как отверженного, и близкие прежде, нуждавшееся в моей помощи и даже облагодетельствованные мною стали худо относиться ко мне. Об этом и Давид воспевает: положиша на мя злая за благая, и ненависть за возлюбление мое (Пс.108:5).

И на дщице железне и олове, или на камениях изваяются (ст. 24).

Вот и написано, не железным резцом, а гораздо лучшим, чем просил; то, если и написано, истребило бы время, а это начертано долговечнее (μειζόνως).

Воскресити кожу мою, терпящую сия (ст. 26).

О, если бы, говорит, Бог воскресил кожу мою, переносящую это! Отсюда мы научаемся церковному догмату, что тело, подвергавшееся искушениям и мучениям, воскресает с душой, чтобы наслаждаться вместе (славой). Поэтому сказал: терпящую сия, – потому что несправедливо одному терпеть, а другому воскресать. Следовательно, он знал, мне думается, о воскресении и о воскресении тела, если не скажет кто-либо, что воскресение есть освобождение от угнетавших его бедствий. Хорошо же указывает сообразную с разумом причину перемены. Он, говорит, поразил, Он и исцелил; Он подверг мучениям, Он и освободит от страданий и это жалкое тело. Избавив потом когда-либо от множества страданий, даст отдых от належащих трудов. Феодотион, переведши, «близкий родственник (ὁ ἀγχιστεύς) мой живи напоследок станет на прахе», располагает соединять вместе оба стиха^[45] и читать так: «так как знаю, что вечен имеющий освободить меня на земле, восставить (ἀναστῆσαι) кожу мою, терпящую это». А смысл такой: вечен Бог, которого мы род (Деян.17:28); разрешив меня через смерть в землю, снова возбудит из земли через воскресение; или: и разрешив, то есть, освободив от болезни, опять обновит кожу мою, повреждённую гноем, так как Он наводит болезнь и снова восстановляет, умерщвляет и животворит, почему присоединяет^[46].

Глава XX

Веселие же нечестивых падение страшно, обрадование же беззаконных пагуба (ст. 5).

А если веселье их составляет страшное падение и радость их – погибель, то в чём, скажи мне, мы будем полагать эту погибель, в чём скорбь и уныние?

Сынов его да погубят меншии, и руце его возжгут болезни (ст. 10).

И отсюда с несомненностью видно, что наказание Богом послано, если худшие господствуют над высшими и отверженные берут верх над сильными. Вместо возжгут болезни Акила перевёл: «обратят», а Симмах: «нанесут».

Глава XXI

Почто нечестивии живут, обетшаша же и (καὶ)^[47] в богатстве (ст. 7)?

Об этом и Давид говорит: се сии грешницы и гобзующии в век удержат богатство (Пс.72:12). И здесь говорит Иов: не тому только нужно удивляться, что за порочность получают такие награды, а и тому, что самое благоденствие делает их худшими.

Глава XXII

Или спасение имея от тебе обличишь (ἐλέγξεις)^[48], и внидет с тобою в суд (ст. 4)?

Так человеколюбив, что, и судя нас, позволяет говорить Ему, как судящемуся с нами, о чём хочешь. Так говорит в (книге) Исаии: приидите и истяжимся (Ис.1:18). А это: истяжимся значит: если ты имеешь обличить Меня в том; что Я сделал не надлежащее, говори; и Я скажу то, что имею; осуждая тебя, покажу тебе, что ты заслуживаешь быть наказанным.

Глава XXIII

Кто убо увесть, яко обрящу Его и приду к кончине (а Симмах: «до престола Его»)? Реку же мой суд (вместо этого опять Симмах: «предложу пред Ним суд»), уста же моя исполню обличений. Уразумею же исцеления, яже ми речет (а Симмах: «слова»), ощущу же, что ми возвестит и со многою крепостию найдет на мя (Симмах: «судится со мною»), посем же не воспретит ми (Симмах: «только Он да не преследует меня»). Истина бо и обличение от Него: да изведет же в конец суд мой (ст. 3–7).

В этих словах содержится следующая общая мысль: кто поможет мне в том, чтобы Бог выслушал меня и ответил мне, так как оправдал бы меня? А в частности: о, если бы, говорит, обрести Бога, о, если бы достигнуть до божественного престола, предстать, беседовать с Ним, состязаться и получить оттуда решение! О, если бы, находясь у этого божественного престола, я выплакал всё, что я претерпел, сказал бы и то, что пережито мною, чтобы, говоря пред Ним, что я сделал и что выстрадал, по (собственному) опыту узнал, какое произнесёт Он решение, какое укажет врачество против моего неведения и наступит ли сильно, подвергая ещё более тяжкому наказанию, или оставит угрозу! Если даже и употребит против меня бо́льшую силу и угрозу, то знаю я, однако, что у Него истина и что нелицеприятно делает обличения, то есть, решения, и убеждён, что если бы я видел Его, получил бы решение, дающее победу над вами. В конец сказал вместо: «совершенный», так как по-еврейски: «конец» и «победа» означаются одним словом; поэтому некоторые из псалмов вместо: в конец надписываются: «побеждающему» (νικοποιῷ). Итак, я хотел, говорит, узнать, что скажет мне Бог и будет ли также наказывать меня. А это говорит, не как обвиняющий Бога в несправедливости, а как обличающий друзей, не имеющих здравого понятия о Нём. Видишь, как он получил то, чего просил: удостоился божественной беседы и ответа, – это именно изложено в конце книги.

Аще же и сам судил тако, кто есть рекий противу ему? сам бо восхоти и сотвори (ст. 13).

Он видел путь мой и то, что я всегда старался повиноваться Ему; но кто может противоречить Ему, когда Он произносит суд? То, в чем я убеждён, состоит в следующем: да будет при всём этом то, что угодно Богу, и никто да не противится Его судам. Если Он осудил меня, поступавшего справедливо, и решил подвергнуть меня таким страданиям, то кто может противоречить? Совершенно никто. Он имеет силу, сопутствующую воле, и Его намерение исполняется. Не требуй у меня отчёта в божественном промышлении. Одно знаю, что за собой ничего не сознаю. А если подвергаюсь бедствиям, не осуждаю божественного управления; но, не зная причины, говорю, что сделал то, что восхотел, и падая ниц покланяюсь, не помышляя больше ни о чём.

Сего ради от лица его потщуся, поучуся и убоюся от него (ст. 15).

Не согрешил, говорит; что же это (значит)?

Богу принадлежит право наказывать не только за грехи, но и помимо их.

Господь же умягчил сердце мое и Вседержитель потщася о мне: не ведех бo, яко найдет на мя тма, пред лицем же моим покрыет мрак (ст. 16–17).

Не по человеческому порядку, говорит, произошло это неожиданное несчастье; думаю, что это удар от руки Божией. И хорошо сказал: пред лицем моим, так как это не общий мрак, а моей печали.

Глава XXV

Отвещав же Валдад Савхейский, рече: что бо начало, аще не страх от него (ст. 1–2)?

Отсюда начну, говорит, слово и сделаю вступление. Всё исполнено страха и трепета и нет никого, кто будет в состоянии избегнуть той руки. А о том, что сказал Иов: кто убо увесть, яко приду (33:3) к Нему, говорит, что прежде всего страшно и вспомнить о Боге.

Како будет праведен человек пред Богом, или кто очистит себе рожденный от жены (ст. 4)?

Так как Иов говорил: «я хотел идти на суд» и; «хотя я не грешил, однако наказываюсь», то на это (Валдад) опять говорит, что нет никого праведного между людьми, ни совершенно чистого, поэтому напрасно ищешь суда и наследования.

Глава XXVI

Отвещав же Иов, рече: кому прилежишй, или кому хощеши помогати? Не сему ли, емуже многа крепость и емуже мышца крепка есть (ст. 1–2)?

Не обвиняю, говорит, что ты стал на сторону Бога: так и должно было: однако меня осуждать не следовало. Возможно сказать слово за Бога и не допускать того, чтобы оно подпало обвинению. Сказав с насмешкой это ему, как желающему явиться новым защитником Бога, о котором все имеют понятие, как о мудром и сильном, обращает речь к силе Божией, показывая, что он лучше его прославляет могущество Божие, и говорит^[49].

Глава XXVIII

Чин положи тме, и вся концы сам испытует (ст. 3).

Хорошо сказал: чин положи тме, показывая, что она обыкновенно исчезает и наступает. Кто прогоняет этот мрак? Откуда такой порядок в этом деле? Потом раскрывает то Его силу, то премудрость, показывая, что он не хочет требовать от Него отчёта: концы и исходы всего, говорит, Бог премудро исследует, всё обнимая непостижимым промыслом. Поэтому наказаний нечестивых как не откладывает без причины, так и не наводит напрасно устроивший всё мерой, в порядке и гармонии.

Рече же человеку: се благочестие есть премудрость, а еже удалятися от зла есть ведение (ст. 28).

Высочайшая мудрость состоит в том, чтобы почитать Бога, а не в том, чтобы заниматься излишним и производить исследование совершающегося. Нет ничего, равного этому искусству, нет ничего сильнее этой мудрости, нет ничего лучше богобоязненности.

Глава XXIX

Спасох бо убогаго от руки сильнаго, и сироте, емуже не бе помощника, помогох (ст. 12).

Приписав прежде Богу смотрение и хранение себя, прославляет себя в Господе. Обрати внимание на то, что он придаёт важность не удалению от зла, не жертвам, подобно Иудеям, а тому, что угодно Богу (судите, сказано, сиру и оправдите вдовицу, Ис.1:17) и – деланию добра. Спасох бо, говорит, убогаго и сироте помогох.

Благословение погибающаго на мя да приидет (а Симмах: «приходило»), уста же вдовича благословиша мя (ст. 13).

Вы знаете, что неблагодарен как-то разряд вдов, не по собственной природе и не по расположению (души), а вследствие гнетущей бедности (ведь это очаг бедности) и что хвалить благодетеля дело трудное. Но Иова и они благословляли. А описаны эти добрые дела, чтобы мы подражали.

В правду же облачихся, одевахся же в суд яко в ризу (ст. 14).

После того, как сказал: спасать убогого от руки сильного, кстати присоединил то, что облачался в правду, так как заступающиеся за других сами часто поступают несправедливо. А он – не так, но одявахя, говорит, в суд; так я украшал себя. Хотя другие сердятся на это, негодуют, считают (это) трудным и тяжёлым, но не я, говорит. Подобно тому, как другие украшают себя мантией, так я – справедливым судом, я не сегодня только, завтра же – иначе, а как всегда необходимо надевать одежду, так (считал необходимым защищать слабых. Но кто поставил его судьёй? Он был самоизбранным судьёй, по добродетели, подобно Моисею; такими надлежало быть начальникам. Ты видел его в искушениях, насколько возможно было видеть (а дать точное изображение не может слово; никакая сила слова не в состоянии так представить слушателям скорбь, мучения, тяжесть горя и происходящее от такой бури смущение, как собственное испытание этого). Вот я укажу тебе на него, как на показавшего великое любомудрие при богатстве и благоденствии; это не маловажное дело, а требующее самой любомудрой души. Каким он был, будучи богатым? Общим для всех пристанищем, общим для всех отцом, общим врачом, и даже больше, чем врачом. Послушай, что он говорит.

Око бех слепым, нога же хромым (ст. 15).

Видишь, как он был больше врача Для изувеченных он восполнял природу и чего не могли исправить искусством, то доставлял (своим) попечением, заменяя посредством большого ухода за ними (недостававшие им) члены тела Как здоровые, имеющее крепкие ноги, и зрячие, держали себя лишившееся этих членов тела, не чувствуя хромоты и увечья вследствие большой заботливости его об них. Поэтому не сказал, что я утешал хромых и слепых, не сказал: облегчал несчастье, или: уничтожал чувство увечья, но: я был глазом их, они видели, благодаря мне, при моей помощи не испытывали собственного несчастья, не искали руководителей, путеводителей; тьму для них везде я обращал в свет. Смотри на апостольские знамения. Оком бех слепым, не возвращая глаза (потому что не было такой благодати), но делая то, что не чувствовали несчастья. А нынешние люди и зрячих делают слепыми. Не сказал: через слуг я делал, но: я сам исправлял погрешности природы, происшедшие не только от людей, но и от самой природы; недостававшие члены тела я восполнял нуждающимся доставлением необходимого и большой предусмотрительностью. А смысл этого: просвещал слепые умы, помогал душевно ослеплённым и сам делался их глазом; а ноги давал хромавшим в душевной жизни, чрез наставление делался их ногою, и руководил тех и других. Глаз принимается в смысле умственного, а коса – в смысле нравственного руководства.

Аз бых отец немощным (ст. 16).

И здесь не сказал: утешал сирот, но: не допускал того, чтобы чувствовалось это сиротство, чтобы проявлялось это несчастье, – как там относительно увечья, он особенной заботливостью уничтожал у бедствующих сознание постигшего бедствия. В этих словах слышится голос помогавшего слабым, немощным. Смотри, спустя какое время говорит это.

Распрю же, еяже не ведят, изследих (ст. 16).

Это гораздо больше (чем исполнение обязанностей) судьи, потому что производящие суд сидят, ожидая обиженных, и, когда они сделают заявление, тогда лучшие из судей оказывают свою помощь; многие, впрочем, не делают этого. А он превзошёл и этих лучших, и сравнительно с существующим во многих отношениях стал выше, так как он не ждал, что обиженные придут к нему, и не после заявления их оказывал помощь, а сам предупредительно обходил, разыскивая терпящих обиды, и не просто искал, а с большой бдительностью, с большой заботливостью. И это ты с ясностью увидишь, если вникнешь в смысл выражения. Не сказал: искал, но: распрю, еяже не ведях, изследих, разыскивал, хлопотал, постоянно разведывал, всё приводя в движение, чтобы узнать, не скрывается ли терпящий обиды. Видишь попечение, простиравшееся не на имущество, не на пищу и одежду, а на опасные судебные дела других.

От среды зубов их грабление изъях (ст. 17).

Смотри на трудность дела: вещь поглощённую, говорит, и уже присвоенную я возвращал, потому что не терял надежды и не ослабевал, если вещь была уже захвачена, но и поглощённое я извлекал, показывая сорабам попечение доброго и заботливого пастыря и вырывая, по сказанному, из пасти льва ноги овцы и край ушей.

Радовахуся же, егда к ним глаголах. Якоже земля жаждущая ожидаешь дождя, тако сии моего глаголания (ст. 22–28).

Смотри, что говорит: ни богатство не сделало его ненавистным, ни защита обижаемых, ни что другое подобное, а все слушали его с удовольствием.

Глава XXX

Ныне учат мя от части, ихже отцев уничижах (ἐξουδένουν)^[50], ихже не вмянях достойными псов моих стад (ст. 1).

Сказал: уничижах, не по гордости презирая, а потому что ясно видел их нечестие, согласно со словами: уничижен есть пред ним лукавнуяй (Пс.14:4): таких считал за ничто. Слова: учат мя от части сказаны, по моему мнению, не потому, что оказывали часть благодеяния, а потому, что (прежде) он учил других, а теперь они – его; поэтому так сказано. И выражение: не вменях достойными псов значит не то, что они хуже этого лающего животного, а то, что не считал их достойными ходить за собаками. Я не считал их, говорит, достойными водить собак моего стада. Он отказывался от руководства их, как не возбуждающих уважения ни по возрасту, ни по добродетели. Учили, говорит; кто? и кого? Младшие возрастом старшего, нечестивые – того, кто не был таким, простые я незнатные – славнаго и зваменитаго. В следующих затем словах указывает и слабость их, говоря:

Аз же о всяком немощнем восплакахся, воздохнул же видев мужа в бедах. Аз же ждах благих, и се сретоша мя паче дние золь (ст. 25–26).

Когда был богат, ничего не делал такого: не радовался чужим несчастьям, что испытываю теперь, находя многих, которые радуются моим бедствиям. Напротив, я плакал и вздыхал. Не малое дело, возлюбленный, иметь сострадательное расположение. И слова: ждах благих, сретоша же дние зол я так понимаю, что вследствие сочувствия другим я ожидал доброго, а вышло вопреки моим надеждам. Так перевёл и Симмах: «ожидал доброго, а пришло худое».

Глава XXXI

Завет положих очима моима, да не помышлю на девицу (а Симмах: «и ничего не думал о девице») (ст. 1).

Иов соблюдал евангельскую строгость; то, что, спустя после того пришедши, Христос повелел, он исполнял на деле. И так как взглянувший с вожделением уже прелюбодействовал (Мф.5:28), то он направлял глаз так, чтобы не замечать красоты девиц. Что скажут имеющие совведенных (συνεισάκτους)^[51] и утверждающие, что они бесстрастно живут с ними и не терпят вреда? Если бы это и было где так, то нужно щадить соблазняющихся. Пусть будет, что и живя с девицей, ты чист от всякой нечистой страсти, но ты вредишь другим, более немощным. Однако блаженный Иов не осмеливался приписать себе такую силу и любомудрие. Достигший всякой добродетели, ставшей выше сетей диавола, показавший – первый и единственный – такое терпение, превзошедший твёрдостью души всякое железо и адамант и поразивший силу диавола, он боялся этой борьбы и считал невозможным, живя вместе с девицей, оставаться бесстрастным и чистым, так что совершенно устранялся не только от такого сожительства, но и от простого взгляда и встречи, и положил и закон глазам своим совсем не смотреть на девицу. Завет положих, говорит, очима моима, да не помышлю на девицу, то есть, не подумаю, не посмотрю. Он видел, ясно видел, что не только живущему вместе, но и пристально смотрящему на лицо девицы трудно, а может быть и невозможно избежать заключающегося в этом вреда. А если недостаточно велик тебе Иов для соревнования, хотя мы недостойны и его гноища, если этот пример считаешь низшим высоты твоей души, то подумай о блаженном Павле, усмирявшем тело по (правилам) строгого любомудрия, порабощавшем его (1Кор.9:27) и ведшем жизнь в борьбе. Поэтому и Христос, показывая трудность этого дела, не только не позволял смотреть на лица женщин, но и угрожал смотрящим таким наказанием, как за прелюбодеяние, и не узаконил безбрачия, а, имея в виду существо дела, сказал: могий вместити да вместит (Мф.19:12).

Немощнии же, аще когда чесого требоваху, не неполучиша (ст. 16).

Видишь, как он был чужд презрения, как был справедлив, как был общим для всех врачом, общим пристанищем, общим прибежищем для находящихся в нужде, какую бы они ни имели, и не так, что одну удовлетворял, а в другой отказывал, но какая бы она ни была, хотя бы требовала (для удовлетворения её) трудов, значительных расходов и преодоления опасностей. И смотри: помогал тем, от которых ничего не ожидал: вдовам, бедным, бессильным.

Страх бо Господень объя мя, и от тягости его не стерплю (ст. 28).

Таково было человеколюбие праведника. Что скажет кто-либо о презрении к богатству? И это было исполнено им в избытке, так как не только не желал чужого, что позволяют себе в настоящее время многие, но даже и собственное он отдавал в полном избытке. Поэтому и говорил:

Аще вчиних злато и крепость мою (а Симмах: «бесстрастие моё») и аще на каменея многоценная надеяхся? Аще же и возвеселихся, многу ми богатству сущу (ст. 24–25)?

Поэтому, когда и отнято было, перенёс весьма легко: а когда находилось, щедро подавал милостыню; он исполнил всякую добродетель. Обладавшей таким (богатством) ведь себя строже ничего не имевших; не столь далёк бывает от богатства ничего не имеющий, как он; всюду увенчивается (душевное) расположение (γνώμη).

Аще же и на безчисленных положих руку мою (ст. 25).

Что не был он сильно привязан к находившимся у него благам, послушай, что говорит: аще же и возвеселихся, многу ми богатству сущу? Что говоришь, о, человек? Не радуешься богатству, когда оно течёт? Нисколько, говорит. Почему же? Потому что видел непостоянство и скоротечность его; знал, что приобретение ненадёжно.

Или не видим солнца возсиявшаго оскудевающа, луны же умоляющияся? Не в них бо есть (ст. 26).

То, о чём он говорит, состоит в следующем. Если звёзды на небе, и непрерывно светящие, испытывают некоторое изменение, солнце затмевается, а луна исчезает, то не крайне ли безумно считать земное твёрдым и неизменным? Поэтому и не радовался, когда было (богатство), и не печалился, когда не стало, так как знал свойство этого. Блестящей этот свет пропадает, исчезает и более не является. Смотри, какую указывает причину изменения в светилах. Так творение способствует нам не только в деле богопознания, но и в любомудрии: когда видишь, что великое солнце (светит), удивляйся Творцу; когда видишь, что затмевается, познавай скоротечность человеческих дел. Если то, что есть на земле самого блестящего, прекращается, уменьшается и погибает, то тем более всё прочее. Если столько полезное и необходимое, без чего нельзя жить, подвергается переменам, то тем более незначительное и для нас не необходимое.

Аще же и многажды реша рабыни моя: кто убо дал бы нам от плотей его насытитися, зело мне благу сущу (ст. 31)?

Итак, был ли он кроток, а не вожделенен и любим? Усматривай и в этом избыток. Как во время несчастий перенёс всё, постигшее его, со всем терпением, так и при благоденствии приобрёл каждую добродетель в великом совершенстве, не просто и не как случится, а достигая самой высшей степени. Так он оказывался и кротким, не только с другими, но и с рабами; отсюда и всякое снисхождение, когда кто бывает человеколюбив с подчинённым, и избегает насилия. Поэтому и говорили слуги: кто убо дал бы нам от плотей его насытитися? В этих словах говорит о безумной любви, какую имели к нему слуги, бывшие жаркими его почитателями за то, что он делал для них. Так тяготели, говорит, ко мне, так были расположены, так крепко привязаны, так любили, что желали насытиться самой плоти (поглотить и съесть), вследствие сильной, пламенной любви. Так был я хорош и приятен для служанок, что если бы можно было насытиться моей плотью, то они сделали бы это с удовольствием.

И вне не водворяшеся странник, дверь же моя всякому приходящему отверста бе (ст. 32).

Это знак страннолюбия, Авраамова благородства. Я имел, говорит, общий дом, общую трапезу, считая своё не своим, а Владычним. Господь дал, поэтому часть хлеба пусть разделена будет сорабам. Из этого ты видишь умеренность, человеколюбие, видишь доброту, щедрость. Так как добро было общим, то для всех раскрыл правую руку и отворил дом. Он не делал того, что позволяют многие, разузнающее и расследующие тех, которые принимают (подаяние). Но дверь моя, говорит, всякому отверста и никто вне не водворяшеся.

Аще же и согрешая неволею, скрых грех мой, не посрамился бо народнаго множества, еже не поведати пред ними (ст. 33–34).

Чтобы сделаться праведными, сначала открой грехи свои. Своих подвигов, говорит, я никого не делал свидетелем, а относительно грехов я желал, чтобы все их знали. Поэтому не посрамился бывшего в городе народного множества, чтобы при нём исповедать собственный грех.

Аще же и оставих маломощнаго изыти из дверей моих тщим недром:^[52] кто даст слушающего мене (ст. 34)?

То, что он говорит, состоит в следующем. Если я презирал нуждающаяся, пусть и меня никто не слушает. Смотри: не сказал, что давал приходящему, но: не соглашался (отпускать с пустыми руками) и не желавшего (получать дар Он употреблял насилие над теми, которые по своей воле не хотели заходить к нему; знал, что таким образом он делает приобретение. Какое старание прилагают бедные, утруждая могущих подать им руку помощи, такое употреблял он, утруждая долженствовавших получить от него помощь, не позволяя уходить с пустыми руками. Не только принимая их, но накормив, щедро и радушно оказывал пособие в их бедности.

Глава ХХХII

Отвещав же Елиус, сын Варахиилев Вузитянин, рече: юнейший убо есмь леты, вы же есте старейшии: темже молчах, убоявся возвестити вам хитрость мою (ст. 6).

О его разумении будем делать заключения в двух отношениях: на основании молчания и его слов. Чтобы кто-либо не сказал: почему ты в самом начале не состязался с нами о Боге, он указал на (свой) возраст и говорит, что молчал, ожидая услышать от вас что-либо возвышенное и достойное удивления. Смотри, как был не честолюбив, как уступал тем первенство.

И се не бе Иова обличаяй, отвещаяй противо глаголом его от вас (ст. 12).

(Этими словами) говорит или то, что, когда вы опровергали Иова, опровергали не так, как следовало, или – что затем умолчали. Совершенно же, говорит, не сказали того, что поступили мудро, ставши на сторону Бога и произнесши за Него речи. Не менее погрешили в том, что не могли опровергнуть Иова и позволили говорить ему это; с вашей стороны и это не умно. Не может сказать и того, что от Бога вы получили благодать и мудрость, как защищающие Его, потому что вы побеждены Иовом.

Ужаснушася, не отвещаша ктому: обетшаша от них словеса: терпях: не глаголах бо, яко сташа, не отвещаша (ст. 15–16).

Некоторые говорят, что эти два стиха принадлежат не Елиусу, а писателю, внёсшему в средину (его слов) указание на молчание друзей. А я говорю, что и они принадлежат Елиусу, только имеют вид речи, называемый апострофом (κατὰ ἀποστροφήν)^[53]: он говорит о них (о друзьях) так, как будто вёл беседу с другим. Так как они побеждены были словами Иова и молчанием показали негодность и бесполезность прежних речей, то поэтому я и говорю. Поэтому и присовокупляет: а я терпех и не глаголах, думая, что они могут возразить. А когда остановились и не могли идти далее, отражённые словами Иова, он начал говорить.

Чрево же мое яко мех мста вряща завязан (а Симмах: «как молодое вино закупоренное») или якоже мех коваческий расторгнутый (ст. 19).

Здесь показывается, что Елиус прежде, сильно желая говорить, сдерживал себя, терпел и готов был разорваться, так что нужно было большое терпение. Иметь силу удерживать речь составляет в особенности дело мудрости.

Глава XXXV

От множества оклеветаемии воззовут, возопиют от мышцы многих. И не рече: где есть Бог сотворивый мя, устраяяй стражбы нощныя (ст. 9–10)?

Златоуста и Оригена. Не видишь ли, что всё, как в войске, установлено, каждый предмет с наибольшей точностью остаётся в надлежащем порядке, ничто из всего (находящегося в мире) не переступает своего предела и не попадает на чуждые места? Так, когда люди спят, никто не строит козней; когда звери выходят, тогда они спят. Смотри же: хвалы Богу и гимны выражает Елиус, когда говорит: устрояяй стражбы нощные. Хочешь знать, как Бог устрояет стражбы нощные? Весь этот век есть ночь, есть тьма; свет соблюдается для тебя; ныне видишь зерцалом (1Кор.13:12), а свет увидишь некогда. Итак, ночь этот век, и нужны поставленные на эту ночь стражбы, чтобы назначенные на время ночей стражи охраняли находящихся в ночи от разбойников, зверей и врагов. Кто эти стражи? Ополчающиеся ангелы (Пс.33:8).

Судися же пред ним, аще можеши похвалити его, якоже есть и ныне (ст. 14).

Олимпиодора и Златоуста. Помысли, говорит, о величии Бога, если разум может вместить (Его) славу (τὸν ὕμνον). Что же ты хочешь судиться со столь великим, когда не можешь по достоинству прославить Его, и при том, когда Он наказывает тебя? Если бы Он сел, говорит, на судилище и положил законы, ты не восхвалил бы Его, не прославил бы Его по достоинству при том, что произошло ныне с тобой, когда ты думаешь, что терпишь обиду и наказание. То, что нельзя по достоинству прославить Бога, не великое дело. А то, что имеющий искать у Него суда не может при том, что постигает нас, прославить Его по достоинству, имеет большую важность.

Глава XXXVIII

Преставшу же Елиусу от беседы, рече Господь Иову сквозе бурю и облаки (ст. 1).

Так как облако есть символ неба, то, желая поставить пред Иовом самое небо, как Свой престол, (Бог) приблизил (его) к нему, чтобы возбудить его ум и убедить в том, что голос несётся свыше, как и на очистилище ковчега; это, думается мне, было и на горе, когда явилось облако, чтобы узнали, что голос (был) свыше.

Кто сей скрываяй от Мене совет (Симмах: «тёмный по мысли»)? содержай же глаголы в сердце, Мене же ли мнится утаити (ст. 2)?

Смотри, что делает. Эти слова приводят, мне кажется, к заключению, что у него на уме было нечто другое. Поскольку мысль Иова занимало многое, чего он не осмеливался высказать, то наперёд от этого освобождает его и показывает, что промышляет о делах человеческих и всё ясно видит. Начинает речь от того прежнего, что особенно было непростительно. Ведь, если тяжко и нестерпимо было то, что осмелился сказать, то тем более – то. Поэтому прилагает врачевство к этому прежнему. Кто сей, говорит, вначале показывая расстояние между Богом и человеком и как бы говоря: скажи Мне, кто решается скрывать от Меня, точно знающего сокровенное? Разве это не слова, если ты не произнёс их? Родилось (в уме) и стало словом. Поэтому напрасно скрывать то, чего нельзя скрыть. Видишь, как говорит кротко, исправляя и обличая.

Препояши яко муж чресла твоя: вопрошу же тя, ты же Ми отвещай (ст. 8).

Так как удручён был печалью, то этими словами восставляет его, чтобы мог внимать тому, что будет сказано. Начинает речь вопросом, имеющим особенно обличительный характер, и показывает, что всё сотворил премудро и разумно и что несвойственно совершившему столько великого с премудростью – предоставлять человека, для которого всё создал, случайным тяжким страданиям.

Действительно, мы узнаём (здесь) неизреченные тайны. То, что сказано Иову, сказано ему не более чем нам. Препояши яко муж чресла твоя. И нам нужна такая же готовность и возвышение (духа).

Где был ecu, егда основах землю (ст. 4)?

Что ты говоришь, вопрошает? Утвердив для тебя землю с такою тщательностью, Я ли презрю тебя, для которого её создал? Поэтому не говорит о премудрости при создании (человека) и искусстве в (его) образовании, но из обилия (премудрости) в (творении) земли и неба показывает, что если мир ради тебя наслаждается таким промышлением, то не тем ли более – ты? Не сказал: когда Я творил, но – егда основах, потому что то самое было делом великого искусства, чтобы землю, не имеющую основания, ни подпоры, ни поддержки, поставить, и это огромное тело так устроить и прочно утвердить, чтобы в течение такого времени оно не поколебалось.

Кто положи меры ея, аще веси? Или кто наведый вервь на ню (ст. 5)?

Да, не просто и не случайно сделалась земля такой, а мне думается, что, если бы что-нибудь было прибавлено, было бы излишним, и равным образом, если бы отнято было, повредило бы ей. На это и указывают меры и вервь.

Положих ему пределы, обложив затворы и врата (ст. 10).

Здесь показывает, что (море) так надёжно расположил, как будто оно связано; вследствие этого надёжность. В дальнейших словах показывает лёгкость, – именно прибавляет:

Отрясти нечестивыя от нея (ст. 13).

Говорит о разбойниках, гробокопателях и всех других, пользующихся ночью для своих худых дел. Они, при появлении света, на земле открыто не выступают, а стряхиваются с неё и удаляются, так как ненавидят свет, как обличающий их.

Или ты брение взем от земли создал еси животно, и глаголиваго сего посадил ecu на земли (ст. 14)?

Олимпиодора, Севера и Златоуста. Разве, говорит, ты, Иов, взявши прах, смоченный водою, из земли создал человека? И украсил его Словом, как Я? И открыл мир красоты?.. Из этого видно, что другие (животные) не имели разума (τὸ λογικόν), который дал человеку, как преимущественный дар, потому что глаголивым называет разумное животное. Посадить на земле значит повелеть господствовать над всем на земле. Что касается меня, то удивляюсь Богу в двух следующих отношениях: что человеческое тело создал тленным и что в тлении показал Свою силу и премудрость, так как слабая сущность особенно показывает богатство и силу искусства: глине и пеплу (Он) дал такое стройное устройство и вложил такие чувства, столь различные и разнородные, который могут и любомудрствовать о стольких предметах. Из земли, из того вещества, из которого делаются только черепица и кирпич, Он сделал такой прекрасный глаз и сообщил ему такую силу, что при помощи небольшого зрачка он видит и обнимает столько предметов.

Пришел же ли ecu в сокровища снежная, и сокровища градная видел ли ecu? Подлежать же ли тебе в час врагов, в день браней и рати (ст. 22–23)?

Златоуста и Олимпиодора. Называет сокровищницами (θησαυροὺς)^[54] не потому, что это место хранения, а потому что, как бы извлекая из сокровищниц, Он показывает это, когда хочет. Итак, видел ли ты, говорит, как Я приготовляю снег и град, когда их не видно? Или, можешь ли ты употреблять их против врагов, что Я могу делать? Видишь: хочет показать благовременность, – то, что это происходит не просто, а вовремя. Он пользуется снегом и градом против врагов и когда хочет кого-либо наказать. Потом подробно говорит обо всём прочем, – разумею дожди, иней и ветры.

Послеши же ли молнии, и пойдут: рекут же ли ти: что есть (ст. 35)?

Видишь и отвечающие молнии, не потому, будто они могут сказать: что есть, а потому, что всё, как бы одушевлённое, повинуется Богу.

Кто же дал есть женам ткания мудрость, или испещрения хитрость (ст. 36)?

Севера, Златоуста и Григория Богослова. Изображая творение неба и земли, заграждения моря, поставление звёзд, ниспадение дождя, и прочее, посредством чего управляет нашей жизнью, говорит: кто женщин, в другом слабых, умудрил в приготовлении тканей и искусстве делать их разноцветными чрез окрашивание нитей и украшения? Вместе с великим божественное Писание упоминает о малом и выражает удивление премудрости женщин в приготовлении тканей: кто, говорит, дал есть женам ткания мудрость и (καὶ) испещрения хитрость? Это дело разумного существа, высокого по мудрости и доходящего до небесного. Не случайна эта разнообразная мудрость, польза её не малая. Не оставлена в небрежении любовь к искусному приготовлению тканей, не отброшена, как излишняя; в ней проявляется божественная премудрость, её не стыдится Бог назвать Своею, не иного кого называя подателем её и руководителем, а Себя самого.

Уловиши же ли львам ядь и души змиев насытиши ли? Убояшася бо на ложах своих и седят в дебрех уловляюще (ст. 39–40).

Для чего говорит об этом? (Чтобы показать то), что если имею такое попечение об этих ненужных (животных), не употребляемых для служения вам, то не тем ли более – о вас? Какая в самом деле польза от них для человека?

Глава XXXIX

Аще уразумел ecu время рождения коз живущих на горах каменных? Усмотрил же ли ecu болезнь при рождении еленей? Исчислил же ли ecu месяцы их исполнены рождения их, болезни же их разрешил ли ecu? Вскормил же ли ecu детища их вне страха, болезни же их отслеши ли (ст. 1–3)?

Хорошо сказал: усмотрил ли еси так как это животное, всегда бегающее и прыгающее, находится в движении, страхе и беспокойстве, то как, говорит, оно не выкидывает, а зародыш выходить целым? Слова: болезни их разрешил ли ecu сказаны для большей выразительности: они раждают сами собой, не нуждаясь в повивании. А слова: вскормил ли ecu детища без страха яснее выражает Феодотион, говоря: когда дадут детёнышей своих, будешь ли спасать их. В словах: отслеши ли болезни их, если болезни понимать в значении страдания (при рождении), то отслеши употреблено вместо: «прекратишь»; прекратишь ли, говорит, болезни (рождения)? (А если болезни) при смысле: «выстраданное при болях рождения и рождённое», то отслеши значит: отошлёшь это. Так это понял и Симмах, который перевёл: «что родили, оставляют». Когда вырастят новорождённых, предоставляют им ходить, где угодно. Такую мысль выражает и следующий стих.

Кто же есть пустивый осла дивияго свободна, узы же его кто разрешил (ст. 5)?

Кто, говорит, это установил, кто положил законы природы? Так как законы постоянны и не терпят повреждения, то животное остаётся сильным и неукротимым; хотя бы делал ты множество усилий, не подчинишь его своей власти.

Или ты обложил ecu коня силою (а Феодотион и Симмах – первый перевёл: «ржанием», второй: «криком») и облекл же ли еси выю его в страх (ст. 19)?

Переводит речь к полезнейшим (животным), упоминая о ручном коне, и многое говорит об этом животном: как он горд, смел, как полезен для войны, как годен для спасения человека. Видишь, что и он, и осёл горд, но один подвластен (человеку), а другой – нет.

И не имать веры яти, дóндеже вострубит труба (ст. 24).

Слышит, говорит, трубу, знает этот знак войны и издали издаёт воинский звук.

Твоею ли хитростию стоит ястреб, распростер крили недвижим, зря на юг (ст. 28)?

Смотри, как в немногом говорит о многом. Но почему не упомянул о воле, ни об овцах, ни об одном из прочих таких животных, а только о неполезных и кажущихся существующими напрасно? Этим показывает, что если в таких (видны) премудрость и промышление, то тем более – в тех.

Глава XL

Еда мышца ти есть на Господа (τοῦ Κυρίου)^[55] (ст. 4)?

Что предмет Моих попечений – люди, это видно из вопросов о годичных и суточных переменах, о небесных явлениях и промышлении о животных. А почему подверг тебя такому искушению, ныне ты услышал, что именно причиной оставления служит обнаружение твоей добродетели, чтобы ты дал доказательство её. Здесь же узнай, что Я, не враждуя, попустил нанести тебе удар, потому что какая у тебя сила, чтобы Я вступил в борьбу с тобой? Разве у тебя мышца соответствует мышце Господа? Разве ты имеешь равную силу?

Или гласом на него гремиши (ст. 4)?

Не просто, для показу, гром и всё другое, а для богопознания. Смотри, как посредством всего этого обнаруживает скромность его природы, и не говорит, что ты скромен, а то, что Я велик и не можешь того, что Я.

Не убо ее зверие у тебе, траву аки волове ядят (ст. 10).

Возможно, что в этом стихе говорится о чувственных диких зверях, которые часто, по воле Божией, изменяют свою природу, – ведь удивительно, что дикий зверь не кровожаден, а питается пищей вола. Так как это необычайно, то и спрашивает Иова, может ли он сделать, чтобы звери ели траву, а не мясо. Потом говорит о двух из них, один из которых живёт на суше, другой – в воде, в море. Не безызвестно нам, что многие разумеют в этих словах диавола, понимая в иносказательном смысле (κατὰ ἀναγωγὴν). Однако нужно наперёд заботиться об истории, а когда можно принести пользу слушателю и иносказательным объяснением, то не следует пренебрегать и им.

Питаются ли же им язы́цы и разделяют ли его Финикийстии народи (а Акила: «разделяют между Хананеями») (ст. 25)?

Размер его тела таков, что может быть достаточным для целого народа. Говорит, однако, об этом, не как об имеющем быть. Упомянуто о финикиянах по причине (занятия их) торговлей.

Глава XLII

Темже укорих себе сам и истаях, и мню себе землю и пепел (ст. 6).

Это раскаяние (ἀπολογία) во всём прежнем. Не избавившись от искушения, говорит это, а находясь в бедствиях, воспел песнь. Ни во что, говорит, я ставлю себя, приношу раскаяние в прежнем, я был не недостоин этого. Что же Бог? поскольку он осудил себя, то оправдал его. Смотри на святых мужей, как они, удостаиваясь высшего, приобретают большее смирение. Так и Авраам, когда видел Господа, сказал: аз же семь земля и пепел (Быт.18:27).

Ныне же возмите седмь телцев и седмь овнов и идите к рабу моему Иову и сотворит жертву о вас (ст. 8).

Не повелел бы этого, если бы был закон. Он сам (Иов) делается священником, когда те приводят жертвы, и смотри: приносил за детей, приносит за друзей. Видишь, как, показывая его незлопамятность, делает их свидетелями добродетели этого мужа. Показывает и тяжесть греха через (назначение) большого количества приносимого (в жертву), потому что стольких жертвенных животных не нужно было бы, если бы не были велики грехи, которые имели быть отпущены. Показывает, что и жертва не была достаточной. Аще бо не его ради, говорит, не отпустил бы вам греха, – из чего видно, что и их простил.

Даде же Господь сугубая, елика бяху прежде Иову, и усугубление (ст. 10).

Бог попустил диаволу показать всю его силу; и когда он выпустил все стрелы и не осталось никакого способа для нападения, тогда вывел борца с места состязания, чтобы победа была ясной и несомненной.

Бе же той отца убо Заре (Zαρὲ), Исавовых сынов сын, матере же Восорры: якоже быти ему пятому от Авраама (ст. 17).

Когда сиял этот праведник, иудеи были ещё в Египте; имели потом покинуть, так что, если бы хотели, нашли бы немалый остаток от костра благочестия, потому что неестественно было (ему от них) скрыться. Ведь если и в настоящее время показываются (его) останки, то тем более показывались тогда, когда свежи были события и многое из совершившегося могли знать все, жившие в Аравии.

Пришедшии же к нему друзи, Елифаз от сынов Исавовых, царь Феманийский (Феодотион перевёл: «сын Иосафата»), Валдад Савхейский властитель (опять Феодотион: «сын Аммона, сына Ховора»), Софар, Минейский царь (ст. 17).

Каждый же из читающих, взирая на этого славного борца, как на первообраз, пусть подражает мужеству, поревнует терпению, чтобы, идя тем же путём и отражая мужественно всё нападения диавола, мог достигнуть благ, обещанных любящим Бога, чтобы страдания этого блаженного сделались врачеством в наших бедах, чтобы (постигшая) его свирепая буря послужила к нашему спасению в несчастьях. При всём, случающемся с нами, будем думать об этом святом, и окидывая взором совокупность бедствий во вселенной, сохраним твёрдость (духа) при том, что выпадает на нашу долю, и как к чадолюбивой матери, всюду простирающей руки, встречающей и принимающей поражённых страхом детей, будем всегда прибегать к этой книге; и хотя постигли бы нас самые тяжкие и продолжительные бедствия, мы, получив (из неё) совершенно достаточное утешение, избавимся (от них) благодатью Христа, истинного Бога, с Которым Отцу слава со Святым Духом, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.