Простые истины сердца #1

К читателю

Что надо делать, чтобы спастись? Как сделать, чтобы крест болезней и скорбей, который неизбежно несет всякий, был не на пагубу, а во спасение? Как научиться молитве? Как очистить сердце от страстей? От того, как мы в своей жизни ответим на эти непростые вопросы, зависит наше спасение. Святитель Феофан Затворник в своих творениях постоянно делится с нами размышлениями об этом. Вот и в сборнике творений святителя Феофана Затворника «Простые истины сердца» он также дает ответы на эти и многие другие вопросы. Причем ответы не общими словами или высокими богословскими понятиями, а очень простые, конкретные и доступные. Святитель Феофан, будучи преисполнен благодати Божией и пребывая в полноте истины, мог очень просто говорить о глубоких истинах христианства. Все просто, все уже сделано Господом для спасения – дело за тобой. «Господь в руки подает содевание спасения», – говорит святитель Феофан. Творения святителя – это практическая энциклопедия духовной жизни, подробный путеводитель по пути к спасению.

В состав сборника «Простые истины сердца» вошли небольшие произведения святителя Феофана Затворника, касающиеся преимущественно внутренней жизни: «Три слова о несении креста», «Четыре слова о молитве», «О совершенном обращении к Богу от прелестей мира и греха», «Пять поучений о пути к спасению», «Внутренняя жизнь», «Напоминание всечестным инокиням о том, чего требует от них иночество» и «Толкование на книгу “Пастырь” святого Ермы». Большей частью – это слова и проповеди святителя к Тамбовской и Владимирской паствам. Объединяет произведения желание святителя возбудить в своих слушателях стремление к неленостному духовному деланию и направить это делание в правильное русло, чтобы, вставая на путь спасения или уже шествуя по нему, они подвизались не напрасно.

ТРИ СЛОВА О НЕСЕНИИ КРЕСТА

Крест внешний

Объяснение значения Креста Господня и собственного креста каждого. Как каждый из нас становится причастником спасительной силы Креста Христова. Спасение – через Крест. Как нести свой крест во спасение. Виды крестов. Почему на земле нет никого без горести и тяготы.

Мне же да не будет хвалитися, токмо о Кресте Господа нашего Иисуса Христа, говорит святой апостол Павел^[1]. Как это святой апостол до такого дошел расположения, что ничем другим хвалиться не хотел, кроме Креста Христова? Крест всяко есть скорбь, теснота, уничижение; как же хвалиться им? И вот, однако же, апостол Павел хвалится им; вместе с ним хвалились, конечно, и все апостолы, а за ними и все другие крестоносцы. Почему же это так? Прозрели богомудрые мужи великое значение Креста, высоко ценили его и хвалились, что сподобились носить его. Они зрели в нем вместо тесноты широту, вместо горести сладость, вместо уничижения величие, вместо бесчестия славу, – и хвалились им, как хвалится иной великолепным каким украшением и отличием.

О, когда бы и нам даровал Господь такой смысл и расположение, чтобы понять и ощутить силу Креста и начать хвалиться им!

О значении Креста вот краткое общее объяснение: Господь совершил спасение наше крестною смертью Своей; на Кресте растерзал Он рукописание грехов наших; Крестом примирил нас Богу и Отцу; чрез Крест низвел на нас дары благодатные и все благословения небесные. Но таков Крест Господень в нем самом. Каждый же из нас становится причастным спасительной силы его не иначе, как чрез свой собственный крест. Свой собственный каждого крест, когда соединяется с Крестом Христовым, силу и действие сего последнего переносит на нас, становится как бы каналом, чрез который из Креста Христова переливается на нас всякое даяние благо и всяк дар совершен. Из этого видно, что собственные каждого кресты в деле спасения столько же необходимы, сколько необходим Крест Христов. И вы не найдете ни одного спасенного, который не был бы крестоносцем. По сей-то причине каждый всесторонне обложен крестами, чтоб не затрудняться исканием крестоношения и недалеко быть от спасительный силы Креста Христова. Можно сказать так: осмотрись около себя и в себе, усмотри крест свой, понеси его, как следует, соединенно с Крестом Христовым, – и будешь спасен.

Хотя и нехотя всякий несет крест свой, и крест большей частью не простой, а сложный, но не всякий смотрит на него чрез Крест Христов; не всякий обращает его в устроение спасения своего; не у всякого потому крест бывает спасительным крестом. Пересмотрим все возможные кресты и разберем, как следует нести каждый из них, чтоб он был силою во спасение.

Крестов много, но видов их три: первый вид – кресты внешние, слагающиеся из скорбей и бед и вообще из горькой участи земного пребывания; второй – кресты внутренние, рождающиеся из борьбы со страстями и похотями ради добродетели; третий – кресты духовноблагодатные, возлагаемые совершенной преданностью в волю Божию.

Ныне скажу вам несколько слов о крестах внешних. Это – самые многосложные и разнообразные кресты. Они разбросаны на всех путях наших и встречаются на каждом почти шагу. Сюда относятся: скорби, беды, несчастья, болезни, потери близких, неудачи по службе, всякого рода лишения и ущерб, семейные неприятности, неблагоприятность внешних отношений, оскорбления, обиды, напраслины и вообще доля земная, у всякого больше или меньше нелегкая.

У кого нет какого из сих крестов? И не быть нельзя. Не избавляет от них ни знатность, ни богатство, ни слава и никакое величие земное. Они срослись с земным пребыванием нашим с той минуты, как заключился рай земной, и не отступят от него до той, когда отверзется рай небесный.

Хочешь, чтоб сии кресты были тебе во спасение, употреби их по намерению Божию при назначении их в отношении к человеку вообще и в отношении к тебе в частности. Зачем так устроил Господь, что на земле никого нет без горестей и тяготы? Затем, чтоб не забывал человек, что он изгнанник, и жил бы на земле не как родич на родной стороне, а как странник и пришелец на стране чужой, и искал возвращения в истинное отечество свое. Как только согрешил человек, тотчас изгнан из рая и вне рая обложен скорбями и лишениями и всякого рода неудобствами, чтоб помнил, что он не на своем месте, а состоит под наказанием, и заботился искать помилования и возвращения в свой чин.

Так, видя скорби, несчастья и слезы, не удивляйся и, терпя их, не досадуй. Так следует. Преступнику и ослушнику не к лицу полное благоденствие и счастье. Прими сие к сердцу и благодушно неси долю свою.

Но зачем, скажешь, у меня больше, а у другого меньше? Зачем меня тяготят беды, а другому во всем почти счастье? Я раздираюсь от скорби, а другой утешается? Уж если общая это участь, всем бы без исключения и раздавать ее. – Да так ведь она и раздается. Присмотрись, и увидишь. Тебе ныне тяжело, а другому вчера было или завтра будет тяжело; ныне же ему отдохнуть позволяет Господь. Зачем смотришь на часы и дни? Смотри на всю жизнь от начала до конца, и увидишь, что всем бывает тяжело, и очень тяжело. Найди, кто ликует целую жизнь? Сами цари нередко не спят ночи от туги сердца. Тебе тяжело теперь, а прежде разве не видел ты отрадных дней? Бог даст, и еще увидишь. Потерпи же! Прояснится и над тобою небо. В жизни, как в природе, то светлые, то мрачные бывают дни. Бывало ли когда, чтоб грозная туча не проходила? И был ли кто на свете, кто бы так думал? Не думай и ты так о своем горе, и обрадуешь себя упованием.

Тебе тяжело. Но разве это случайность беспричинная? Восклони^[2] несколько главу твою и помяни, что есть Господь, отечески о тебе пекущийся и глаз с тебя не спускающий. Если постигло тебя горе, то не иначе как с Его согласия и воли. Никто как Он послал его тебе. А Он очень точно знает, что, кому, когда и как послать; и когда посылает, во благо того самого посылает, кто подлежит горю. Так осмотрись, и увидишь благие о тебе намерения Божии в постигшей тебя скорби. Или грех какой хочет очистить Господь, или от греховного дела отвести, или прикрыть меньшим горем от большего, или случай тебе дать – терпение и верность Господу показать, чтоб на тебе потом показать и славу милосердия Своего. Что-нибудь из сего, конечно, идет к тебе. Отыщи же, что именно, и приложи то к ране своей, как пластырь, – и утолится жгучесть ее. Если, впрочем, и не увидишь ясно, что именно хочет даровать тебе Бог чрез постигшее тебя горе, общее неразмышляющее верование воздвигни в сердце своем, что все от Господа и что все идущее от Господа есть во благо нам; и толкуй мятущейся душе: так Богу угодно. Терпи! кого наказует Он – тот у Него, как сын!

Наипаче же останови внимание на твоем нравственном состоянии и соответственной вечной участи. Если ты грешен – как, конечно, и грешен, – то радуйся, что пришел огонь скорби и попалит грехи твои. Ты все смотришь на горе с земли. А ты перенесись в другую жизнь. Стань на суде. Воззри на огонь вечный, уготованный за грехи. И оттуда посмотри на свое горе. Если там придется быть осуждаему, каких горестей не пожелал бы ты перенести здесь, чтоб только не подпасть сему осуждению? Пожелал бы, чтоб каждый день теперь резали и жгли, нежели там неописанному и непрестающему подпасть мучению. Не лучше ли же, чтоб там не испытать сего, теперь и не столь большое нести горе так, чтоб чрез то избавиться вечного огня? Говори сам себе: по грехам моим посланы мне такие удары, – и благодари Господа, что благость Его на покаяние тебя ведет. Затем, вместо бесплодного горевания, распознай, какой есть за тобою грех, покайся и перестань грешить. Когда так расположишься, то, конечно, скажешь: мало еще мне. По грехам моим и не того стою!

Так, общую ли несешь горькую долю или частные испытываешь горести и скорби, благодушно терпи, благодарно приемля их от руки Господней как врачевство от грехов, как ключ, отверзающий дверь в Царство Небесное. А роптать не ропщи, другому не завидуй и бессмысленному гореванию не предавайся. Ибо в горе так бывает, что иной досадовать и роптать начинает, иной совсем теряется и падает в отчаяние, а иной погрузится в свое горе и только горюет, не движась мыслью своею окрест и не возводя сердца своего горе^[3] – к Богу. Все таковые не пользуются посылаемыми им крестами, как следует, и пропускают время благоприятное и день спасения. Господь в руки подает содевание спасения, а они отвергают его. Постигли беда и горе.

Уж несешь крест. Сделай же, чтоб сие несение было во спасение, а не на пагубу. Для сего не горы переставлять требуется, а малое произвести изменение в помышлениях ума и расположениях сердца. Возбуди благодарность, смирись под крепкую руку, покайся, исправь жизнь. Если отошла вера в богоправление всем, возврати ее в недро свое, и облобызаешь десницу Божию. Если скрылась связь горя с грехами твоими, изостри око совести, и увидишь: оплачешь грех и увлажишь сухость горя слезами покаяния. Если забыл, что горькость здешней доли искупает от горчайшей вечной участи, воскреси память о том, и к благодушию придашь желание скорбей, чтоб за малые здешние скорби милость вечную сретить нам от Господа. Много ли и трудно ли все сие? А между тем, такие помышления и чувства суть нити, коими крест наш связуется с Крестом Христовым, и из него истекают спасительные для нас силы. Без них же крест остается на нас и тяготит нас, а спасительности не имеет, будучи разъединен с Крестом Христовым. Тогда мы являемся не спасаемыми крестоносцами и не можем уже хвалиться о Кресте Господа нашего Иисуса Христа.

Из многого малое сказав вам о внешних крестах, приглашаю вас, братие, в мудрости ходить, искупая время горести и скорбей благодушным, благодарным и покаянным терпением. Тогда ощутим спасительное действие скорбных крестов, и будем радоваться, подвергаясь им, прозревая сквозь них свет славы, и научаться хвалиться ими не будущего только ради, но и настоящего плода от них. Аминь.

Крест внутренний

Крест – борьба со страстями и похотями. Мучение от страстей на пагубу. Как пагубное мучение от страстей претворить в спасительное. Разори крест страстей и устрой крест борьбы с ними. Крест есть древо жизни

Из трех видов креста я сказал вам несколько слов об одном, именно о крестах внешних: скорбях, бедах и лишениях. Теперь скажу что-нибудь о втором виде крестов, крестах внутренних.

Кресты внутренние встречаются нам во время борьбы со страстями и похотями. Святой апостол говорит: иже Христовы суть, плоть распята со страстями и похотями^[4]. Распяли? Стало, был крест, на коем у них распяты сии страсти и похоти. Какой же это крест? Борьба с ними. Распять страсти, значит обессилить их, подавить, искоренить. Поборет человек страсть какую несколько раз, обессилит ее; поборет еще несколько, подавит; еще поборет, и совсем искоренит, с помощью Божией. Как сия борьба трудна, прискорбна и болезненна, то она есть воистину крест, внутри нас водруженный. У борющегося со страстями иногда будто руки пригвождаются, терновый венец на голову надевается, сердце живое прободается^[5]. Так ему бывает тяжело и больно.

Труду и болезненности нельзя не быть; ибо страсти хоть суть чужие нам, но, пришедши совне, так приросли к телу и душе, что корнями своими проникли во все составы их и силы. Стань вырывать, и больно. Больно, зато спасительно, и спасительность сия не иначе достается, как чрез болезненность. Есть болезнь полип: какое-то чуждое нам тело зарождается в нашем теле, растет и пускает корни. Не вырежешь – не исцелишься, а стань вырезывать – больно. Пусть больно, но сия боль здоровье возвращает. А оставь, не вырезывай, тоже будет больно, только боль сия не к здоровью, а к усилению болезни, может быть, даже к смерти. Вот и сибирскую болезнь как лечат? Вырежут прыщ и прижгут то место, и еще ядовитым чем намажут и натрут. Больно, зато целительно. А оставь так, боль будет больно, да еще смерти не миновать. Так и борьба со страстями или искоренение их – болезненны, зато спасительны. А оставь страсти, не искореняй, – они тоже будут причинять тяготу, болезненность, страдание, но не на спасение, а на пагубу и смерть духовную, ибо оброцы греха смерть^[6].

Какая страсть не болезненна? Гнев жжет; зависть сушит; похоть расслабляет; скупость есть и спать не дает; гордость оскорбленная убийственно снедает сердце; и всякая другая страсть: ненависть, подозрительность, сварливость, человекоугодие, пристрастие к вещам и лицам – свое причиняет нам терзание; так что жить в страстях то же, что ходить по ножам или угольям босыми ногами или быть в положении человека, у которого змии сосут сердце. И опять, у кого нет страстей? У всякого есть. Коль скоро есть самолюбие, все страсти есть, ибо оно есть матерь страстей и без дщерей своих не бывает. Только не у всякого они все в одинаковой степени: у одного одна, у другого другая преобладает и заправляет другими. А когда есть у всякого страсти, есть и мучение от них. Всякого мучат и распинают страсти – только не на спасение, а на пагубу.

Так, нося страсти, терзаешься ими и гибнешь. Не лучше ли же взяться за себя и самому в себе устроить страдание, тоже по поводу страстей, но не на пагубу, а во спасение. Стоит только обратить нож и вместо того, чтобы, удовлетворяя страстям, себя поражать им, поражать им страсти, начав борьбу с ними и во всем им переча. И тут будет боль и страдание сердца, но боль целительная, за которой тотчас последует отрадное успокоение, как бывает, когда целительный пластырь попадет на рану. Рассерчает, например, кто, – трудно одолеть гнев и неприятно; но когда одолеешь, успокоишься; а когда удовлетворишь ему, долго будешь беспокоиться. Оскорблен кто, – трудно одолеть себя и простить; но когда простишь, мир возымеешь; а когда отмстишь, не увидишь покоя. Загорелось пристрастие, – трудно погасить; но когда погасишь, свет Божий увидишь; а не погасишь, будешь ходить, как убитый. Так в отношении ко всякой страсти. И страсть мучит, и борьба с нею скорбь причиняет. Но первое губит, а второе спасает и исцеляет. Всякому страстному надо сказать: ты гибнешь на кресте страстей. Разори этот крест и устрой другой – крест борьбы с ними. И будет тебе распинание на нем во спасение! Все сие ясно как день, и выбор, кажется, должен бы быть очень незатруднителен. И, однако же, делом он не всегда оправдывается.

И удивляться надобно нашему ослеплению. Страдает иной от страсти, и все еще удовлетворяет ей. Видит, что удовлетворением больше и больше себе причиняет зла, и все удовлетворяет. Необъяснимое вражество против себя самих! Иной и собирается восстать на страсть, но лишь только пробудись страсть со своими требованиями, тотчас идет вслед ее. Опять соберется, и опять уступает. Несколько раз так, и все успех один и тот же. Непонятное расслабление нравственной силы! Лесть и обман в чем? В том, что страсть за удовлетворение себе обещает горы удовольствий, а борьба с нею ничего не обещает. Но ведь сколько уже раз было испытано, что удовлетворение страсти приносит не счастье и покой, а муку и томление. Она много обещает, но ничего не дает; а борьба ничего не обещает, а все дает. Если не испытал сего, испытай, и увидишь. Но то горе наше, что испытать-то не соберемся с силами. Причина тому саможаление. Саможаление есть самый льстивый наш изменник и враг, первое исчадие самолюбия. Жалеем себя – и губим себя сами. Думаем, что добро себе делаем, а делаем зло; и чем более делаем зла, тем более желательно нам делать зло. Оттого зло растет и конечную пагубу нашу приближает к нам.

Воодушевимся же, братие, и мужественно пойдем на крест самораспятия, чрез распятие и искоренение страстей и похотей. Отвергнем саможаление и возгреем ревность самоумучения. Возымеем сердце врача, который в нужде и любимым и чтимым особам делает жестокие резания и прижигания. Не буду вам указывать способа и всего хода борьбы. Возьмитесь за дело, и оно само все пояснит и всему научит. Приведите на мысль тот покой, ту радость и тот свет, кои водворятся в сердце по одолении страстей, и возгрейте тем ревность свою к восстанию на них. Свет, покой и радость зарождаются с самого начала вступления в борьбу сию, и все растут и возвышаются, пока в конце не завершатся мирным устроением сердца, в коем почивает Бог. И Бог мира истинно выну^[402][7] пребывает с тем, кто достигает сей степени. Тогда-то вполне оказывается, что Крест точно есть древо жизни. Райское древо жизни осталось в раю; на земле вместо его водружено древо Креста. Цель же и этого одна; вкусит человек и жив будет. Приди, прильпни к нему устами твоими и пей из него жизнь. Прильпнешь ко Кресту, когда, отвергнув саможаление, возревнуешь о самораспятии; а пить жизнь из него станешь, когда вступишь в борьбу со страстями. Каждое одоление страсти будет то же, что прием живительных соков из Креста живоносного. Учащай, скорее напоишься и исполнишься жизни. Дивно свойство самораспятия! Оно будто отнимает, но, отнимая, дает; оно будто отсекает, но, отсекая, прививает; оно будто убивает, но, убивая, живит. Точно Крест Христов, коим смерть попрана и живот^[8] дарован. Какое благо, а велик ли труд?! Первый шаг трудноват – первое себя одоление, первая решимость на борьбу; а потом, что ни схватка в брани, все легче и легче. И ревность будет сильнее разгораться, и уменье одолевать увеличиваться, и враг слабеть. Как в обычной брани воинам страшно бывает только начать, а потом они уже ни на что не смотрят, все им становится и сподручно и легко, так и в духовной брани: только начни, далее брань будет сама себя разгорячать и облегчать. И затем, чем ретивее и живее схватки, тем скорее конец брани и ближе покой. Сил недостает начать? Молись. Господь пошлет. Окружи себя помышлениями об опасности пребывания в страстях, и погонишь себя тем из тьмы их к свету свободы от них. Оживи чувство мучительства страстей, и возгоришься досадою на них и желанием избыть^[9] от них. Но паче всего, исповедав немощь свою пред Господом, стой и толки в двери милосердия Его, вопия о помощи. Придет помощь! Воззрит на тебя Господь, и свет от очей Его попалит в тебе саможаление и возжжет ревность бодро вооружиться против страстей. А там, аще Господь с нами, кто на нас?

Подвигоположниче Господи! Воодушевивший нас ревностью вступить в подвиг борьбы со страстями, Сам и устоять в ней подай силы, да под знамением Креста Твоего воинствуем доброе воинствование, взирая на Тебя, Начальника и Совершителя веры нашей, Крестом спасение нам устроившего и живот нам в нем даровавшего. Аминь.

Крест преданности в волю Божию

Сораспятый Христу перестал жить сам, но стал жить в нем Христос. В чем состоит христианство. Путем утешной жизни нельзя стать тем, чем нам подобает быть во Христе

Осталось еще изъяснить вам третий вид креста, спасительного для нас, – крест преданности в волю Божию. Скажу и о нем слово-другое.

Скажу вам слово-другое, потому что полное о нем учение превосходит силы мои. На крест сей восходят уже совершеннейшие христиане. Они и знают его, и говорить о нем могли бы ясно, полно и с силою. Другим же где говорить так? А не помянуть нельзя, чтоб кто из вас, одолевши одну-другую страсть и, несколько успокоившись от тревог их внутри, не подумал, что уже все сделал, что должно и что ожидается от христиан.

Нет, и при этом не все еще сделано. Кто даже совсем себя очистил от страстей, не совершил еще главного действия христианского, а только приготовился к нему. Очистил ты себя от страстей – принеси же теперь себя чистого Богу в жертву чистую и непорочную, каковая одна и приличествует Ему Пречистому. Посмотри на Голгофу. Там крест благоразумного разбойника есть крест очищения себя от страстей, а Крест Господень есть Крест жертвы чистой и непорочной. И он-то есть плод преданности в волю Божию – беспрекословной, полной, безвозвратной. Кто вознес на Крест Спасителя нашего? Сия преданность. В саду Гефсиманском молился Господь наш Иисус Христос, да мимо идет чаша; но решительное о сем определение изрек так: обаче не якоже Аз хощу, но якоже Ты^[10]. От слова Его: Аз есмь, падают пришедшие связать Его^[11]. Но потом они же вяжут Его. Почему? Потому что Он Сам Себя прежде связал преданностью воле Божией. Под Крестом тварь вся содрогается и жизнь умершие приемлют; а Он неподвижен пребывал на Кресте, ибо предал дух Свой Богу. Таковы и все возросшие в мужа совершенна, достигшие в меру возраста исполнения Христова^[12]. Они все бывают распяты, так сказать, на воле Божией. На ней пригвождено всякое их своеличное движение, и мысль, и желание. Или сих последних, в обыкновенном смысле и виде, совсем нет у них: свое все у них умерло, пожерто^[13] будучи волею Божией. Что движет их, это есть Божие мановение, Божие внушение, которые, им только одним ведомым образом печатлеясь в сердце их, определяют всю их деятельность. Святой апостол Павел в отношении к себе изображает сие состояние так: Христовы сораспяхся. Живу же не ктому аз, но живет во мне Христос^[14]. Как только сораспялся он Христу, – он апостол, муж совершеннейший, перестал уже жить сам, но стал жить в нем Христос. Или он стал в таком положении, о коем пишет в другом месте: Бог есть действуяй в нас и еже хотети, и еже деяти о благоволении^[15]. Это верх совершенства христианского, до которого только способен достигнуть человек. Он есть предначатие будущего состояния по воскресении, когда Бог будет всяческая во всех^[16]. Почему все удостаивающиеся достигнуть его нередко состоят в противоречии со всеми порядками земного пребывания и – или терпят гонения и муки, или становятся и почитаются юродами, или удаляются в пустыни. Но во всех сих видах внешней участи их, внутреннее их одно: едины, с единым Богом пребывая в сердце. Им единым живут и действуют, скрываясь во внутреннейшем, глубочайшем безмолвии, при совершенном отсутствии всяких движений своих. Говорят, что высоко, в последних пределах атмосферы нашей, прекращается всякое движение стихий земных. Там спокойно пребывает одна всемирная стихия. Это образ сораспявшихся Христу, переставших жить своею жизнью и начавших жить токмо Христом или, иначе, восшедших на крест преданности в волю Божию, которая одна качествует и действует в них с отрицанием всяких своеличных усмотрений и действий.

Больше не имею вам сказать ничего о сем. И это сказано, чтоб только намекнуть вам, что вот где конец, вот где надобно нам быть и чего достигнуть, и чтобы, зная сие, вы расположились все, что ни имеете и ни делаете доброго, считать ни во что, если не дошли до сей, нам определенной и от нас ожидаемой, высоты духовной жизни. Многим думается, что христианство то же, что и другие виды жизни; а оно не то. Зачинается оно покаянием, спеет борьбой со страстями, завершается чрез сораспятие Христу чистого внутреннего человека, погружением в Боге. Умросте, говорит апостол, и живот ваш сокровен есть со Христом в Боге^[17]. Тут все совершается внутри, незримо для людей и ведомо только совести и Богу. Внешнее тут ничего. Оно есть, конечно, приличная оболочка, но не решительный свидетель и тем менее производитель внутреннего. Внешнее исправное поведение как часто бывает прекрасной наружностью гроба, полного костей!

Сие ведая, станем, братие, на Голгофе у крестов и начнем применять себя к ним и их к себе, какой к кому придется. Симон Киринейский, несший Крест Господа, есть образ тех крестоносцев, кои подвергаются внешним скорбям и лишениям. Кого изображает благоразумный разбойник распятый и кого Господь на Кресте, я только что сказал пред сим: первый изображает борющихся со страстями, а Господь – мужей совершенных, распявшихся в богопреданности. А крест злого разбойника кого изображает? Изображает тех, кои работают страстям. Страсти их мучат, терзают, распинают на смерть, не давая никакой отрады и никакой благой надежды. По сим признакам примеряй всякий к себе кресты и сам себя по ним определяй, кто ты – Симон ли Киринейский, или благоразумный разбойник, или подражатель Христу Господу, или разбойник злой, по страстям, тебя снедающим?

Каким себя найдешь, такого и конца себе ожидай. Я только прибавлю: выбросьте вы из головы, будто можно путем утешной жизни стать тем, чем подобает нам быть во Христе. Утехи если бывают у истинных христиан, то совершенно случайно; отличительнейший же характер жизни их суть страдания и болезнования, внутренние и внешние, произвольные и невольные. Многими скорбями подобает внити в Царствие и в то, которое внутрь является. Первый шаг здесь – перелом воли от худа на добро, составляющий сердце покаяния, отражается смертельной болью от раны сокрушения, из которой потом сочится кровь во все продолжение борения со страстями и которая закрывается уже по стяжании чистоты, возводящей христианина на крест сораспятия со Христом в воле Божией. Все – скорби и болезни и тяготы. Можно сказать так: утешность есть свидетельство непрямого пути, а скорбность – свидетельство пути правого.

Помышляя о сем, радуйтесь, крестоносцы! А вам что, утешающиеся? Слово Авраама к богачу в притче о богатом и Лазаре. Здесь вы утешаетесь, а другие страждут Христа ради и закона Его святого; а на том свете будет наоборот: крестным идущие путем будут утешаться, а утешавшиеся – страдать. Вы говорите обыкновенно: вот и повеселиться будто нельзя или какое себе позволить удовольствие. Да вы главное-то прежде сделайте, а потом позволяйте и это. А то у иного только и дела, что – ныне бал, завтра театр, там гулянье, да веселое чтение и беседа, да развлечения разные, – переход от одних приятностей к другим. А о главном, о том, как достигнуть того, чем должен быть всякий христианин, и помышления нет. Какого же плода ожидать от такой жизни? То внутреннее наше к Богу отношение во Христе будто само будет зреть, несмотря на эти внешние нестроения?! Как ему зреть? Горит ли свечка на ветре? Спеется^[18] ли жизнь от приемов яда? Нет. Хочешь добра себе – брось утехи, вступи на крестный путь покаяния, перегори в огне самораспинания, закались в слезах сокрушения сердечного, и станешь золото, или серебро, или камение драгое, и в свое время будешь взят Небесным Домовладыкой на украшение Его пресветлых и премирных чертогов. Аминь.

ЧЕТЫРЕ СЛОВА О МОЛИТВЕ

Начало науке молитвенной

Молитва – первое дело в христианской жизни. Молитва есть возникновение в сердце благоговейных чувств к Богу. Способы воспитания в себе духа молитвенного

В праздник Введения во храм Пресвятой Богородицы нахожу благовременным предложить вам наставление о молитве – главном деле храма. Храм есть место молитвы и поприще ее развития. Для нас введение в храм есть введение в дух молитвенный. И сердце благоволит Господь именовать храмом Своим, куда входя умно, предстоим Ему, восхождение к Нему возбуждая, как благовонное курение фимиама. Будем же учиться, как сего достигнуть!

Собираясь в храм, конечно, вы молитесь. И здесь совершая молитву, верно, и дома не оставляете ее. Потому излишне было бы говорить вам о нашей обязанности молиться, когда вы молитесь; но никак, думаю, не излишне указать вам два-три правила о том, как совершать молитву, если не в научение, то в напоминание. Дело молитвы есть первое дело в христианской жизни. Если в отношении к обычному порядку дел верно присловие: век живи – век учись, то тем паче оно приложимо к молитве, действие которой не должно иметь перерыва и степени которой не имеют предела.

Припоминаю мудрое обыкновение древних святых отцов, по которому они, приветствуя друг друга при свидании, не о здоровье и не о чем другом спрашивали, а о молитве, говоря: как идет или как действуется молитва? Действие молитвы у них было признаком жизни духовной, и они именовали ее дыханием духа. Есть дыхание в теле – живет тело; прекратится дыхание – прекращается жизнь. Так и в духе. Есть молитва – живет дух; нет молитвы – нет жизни в духе.

Не всякое, однако же, совершение молитвы или молитвословие есть молитва. Стать пред иконой, дома или здесь, и класть поклоны – не есть еще молитва, а принадлежность молитвы; читать молитвы на память или по книжке или слушать другого, читающего их, – еще не есть молитва, а только орудие или способ обнаружения и возбуждения ее. Сама молитва есть возникновение в сердце нашем одного за другим благоговейных чувств к Богу – чувства самоуничижения, преданности, благодарения, славословия, прошения, усердного припадания, сокрушения, покорности воле Божией и проч. Вся забота наша должна быть о том, чтобы во время наших молитвословий сии и подобные им чувства наполняли душу нашу, чтобы, когда язык читает молитвы или ухо слушает, а тело кладет поклоны, сердце не было пусто, а в нем качествовало какое чувство, к Богу устремленное. Когда есть сии чувства – молитвословие наше есть молитва, а когда нет – оно не есть еще молитва.

Кажется, что бы проще и естественнее для нас, как не молитва, или сердца к Богу устремление? А между тем оно не у всех и не всегда бывает. Его надо возбудить и возбужденное укрепить, или, что то же, надо воспитать в себе дух молитвенный. Первый к сему способ есть – питательное или слушательное молитвословие. Совершай, как следует, молитвословие, – и непременно возбудишь и укрепишь восхождение в сердце твоем к Богу, или войдешь в дух молитвенный.

В молитвенниках наших помещены молитвы святых отцов – Ефрема Сирианина, Макария Египетского, Василия Великого, Иоанна Златоуста и других великих молитвенников. Будучи исполняемы духом молитвенным, они изложили внушенное сим духом в слове и передали то нам. В молитвах их движется великая сила молитвенная, и кто всем вниманием и усердием приникает в них, тот, в силу закона взаимодействия, непременно вкусит силы молитвенной, по мере сближения настроения своего с содержанием молитвы. Чтоб молитвословие наше сделать нам действительным средством к воспитанию молитвы, надо так совершать его, чтобы и мысль и сердце воспринимали содержание молитв, составляющих его. Укажу для сего три самых простых приема: не приступай к молитвословию без предварительного, хотя краткого, приготовления; не совершай его кое-как, а со вниманием и чувством, и не тотчас по окончании молитв переходи к обычным занятиям.

Пусть молитвословие есть у нас самое обычное дело, но никак нельзя, чтоб оно не требовало приготовления. Что обычнее читания или писания для умеющих читать и писать? Между тем, однако же, садясь писать или читать, не вдруг начинаем дело, а медлим несколько пред тем, по крайней мере, столько, чтоб поставить себя в пригодное положение. Тем паче необходимы пред молитвой приготовительные к молитве действия, – особенно тогда, когда предшествовавшее занятие было совсем из другой области, нежели к какой относится молитва.

Итак, приступая к молитвословию, утром или вечером, постой немного, или посиди, или походи, и потрудись в сие время отрезвить мысль, отвлекши ее от всех земных дел и предметов.

Затем помысли, Кто Тот, к Кому обратишься ты в молитве, и кто ты, имеющий начать теперь сие молитвенное к Нему обращение, – и соответственное тому возбуди в душе настроение самоуничиженного и благоговейным страхом проникнутого предстояния Богу в сердце. В этом все приготовление – благоговейно стать пред Богом, – малое, но немалозначительное. Тут полагается начало молитвы; доброе же начало – половина дела.

Так установившись внутренне, стань затем пред иконой и, несколько положив поклонов, начинай обычное молитвословие: «Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе! – Царю Небесный, Утешителю, Душе истины, прииди и вселися в ны...» и проч. Читай неспешно, во всякое слово вникай и мысль всякого слова до сердца доводи, сопровождая то поклонами. В этом все дело чтения молитвы, Богу приятного и плодоносного. Вникай во всякое слово и мысль слова до сердца доводи, иначе: понимай, что читаешь, и понятое чувствуй. Других правил не требуется. Эти два – понимай и чувствуй, – исполненные, как следует, украшают всякое молитвословие полным достоинством и сообщают ему все плодотворное действие. Читаешь: «Очисти ны от всякий скверны», – восчувствуй скверноту свою, возжелай чистоты и уповательно взыщи ее у Господа. Читаешь: «Остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим», – и в душе своей всем прости, и сердцем, все всем простившим, проси себе у Господа прощения. Читаешь: «Да будет воля Твоя», – и в сердце своем совершенно предай Господу участь твою и беспрекословную изъяви готовность благодушно встретить все, что Господу угодно будет послать тебе. Если будешь так действовать при всяком стихе молитвы твоей, то у тебя будет надлежащее молитвословие.

Чтоб успешнее можно было совершать его таким образом, вот что сделай:

1) имей молитвенное правило, с благословения духовного отца твоего, не большое, такое, которое мог бы ты исполнять неспешно, при обычном течении твоих дел;

2) прежде чем молиться, в свободное время вчитывайся в молитвы, входящие в твое правило, пойми полно каждое слово и прочувствуй его, чтоб тебе наперед знать, что при каком слове должно быть у тебя на душе, а еще лучше, если положенные молитвы заучишь на память. Когда сделаешь так, то во время молитвословия легко тебе будет понимать и чувствовать. Останется одно затруднение: мысль летучая все будет отбегать на другие предметы. Тут вот что надо:

3) надо употребить напряжение на сохранение внимания, зная наперед, что мысль отбегать будет. Потом, когда во время молитвы она отбежит – возврати ее; опять отбежит – опять возврати; так всякий раз. Но всякий же раз, что прочтено будет во время отбегания мысли и, следовательно, без внимания и чувства, снова прочитывать не забывай; и хоть бы мысль твоя несколько раз отбегала на одном месте, несколько раз читай его, пока не прочтешь с понятием и чувством. Одолеешь однажды это затруднение – в другой раз, может быть, оно не повторится или повторится не в такой силе. Так надо поступать, когда мысль отбегает и рассеивается. Но может быть и то, что иное слово так сильно подействует на душу, что душе не будет хотеться простираться далее в молитвословии, и хоть язык читает молитвы, а мысль все отбегает назад, к тому месту, которое так подействовало на нее. В таком случае:

4) остановись, не читай далее, а постой вниманием и чувством на том месте, попитай им душу свою или теми помышлениями, которые оно будет производить. И не спеши себя отрывать от сего состояния; так что, если время не терпит, оставь лучше недоконченным правило, а этого состояния не разоряй. Оно будет осенять тебя, может быть, и весь день, как Ангел хранитель!

Такого рода благодатные воздействия на душу во время молитвословия означают, что дух молитвы начинает внедряться и что, следовательно, сохранение сего состояния есть самое надежное средство к воспитанию и укреплению в нас духа молитвенного.

Наконец, кончишь свое молитвословие – не тотчас переходи к занятиям каким, а тоже, немного хоть, постой и подумай, что это тобою совершено и к чему тебя сие обязывает, стараясь, если дано что восчувствовать во время молитвы, сохранить то и после молитвы. Впрочем, если кто точно совершит свое молитвословие, как следует, тот и сам не захочет скоро озабочиваться делами. Таково уж свойство молитвы! Что предки наши говорили, возвратясь из Царьграда: кто вкусит сладкого, не захочет горького, – то сбывается со всяким, хорошо помолившимся во время своего молитвословия. И ведать должно, что вкушение сей сладости молитвы и есть цель молитвословия и что если молитвословие воспитывает дух молитвенный, то именно чрез сие вкушение.

Если будете исполнять сии немногие правила, то скоро узрите плод труда молитвенного. А кто исполняет их и без сего указания, конечно, уже вкушает сей плод. Всякое молитвословие оставит след молитвы в душе, непрерывное продолжение его в том же порядке укоренит ее, а терпение в сем труде привьет и дух молитвенный. Его и да дарует вам Господь, молитвами Пречистой Владычицы нашей Богородицы!

Это я указал вам первый, начальный способ воспитания духа молитвенного, то есть сообразное со своим назначением совершение молитвословия – дома утром и вечером и здесь, в храме. Но это – не все еще. Другой способ, если Бог поможет, укажу завтра. Аминь.

21 ноября 1864г.

Обучение души молитве

Опыты собственного молитвенного отношения к Богу. О навыке умного с богом собеседования. Наука молитвенного в душе к Богу возношения. Обучение души частому обращению к Богу. Богомыслие есть благоговейное размышление о божественных свойствах и действиях. Способы научить душу молитвенно к богу возноситься.

Вчера я показал вам один способ воспитания в себе духа молитвенного, именно: сообразное со своим назначением совершение наших молитвословий. Но здесь полагается только начало науке молитвенной, надо идти далее. Припомните, как учатся, например, языкам. Сначала заучивают слова и обороты речи по книгам. Но на этом одном не останавливаются, а стараются помощью его доходить и действительно доходят до того, что сами, без пособия заученного, ведут правильно долгую речь на изучаемом языке. Так надо поступать и в деле молитвы. Навыкаем мы молиться по молитвенникам, молясь посредством готовых молитв, переданных нам Господом и святыми отцами, преуспевшими в молитве. Но на этом одном останавливаться не должно; надо далее простираться и, навыкнувши умом и сердцем, обращаться к Богу со сторонней помощью, надо делать опыты возношения к Нему и своего собственного, доходить до того, чтоб душа сама своей, так сказать, речью вступала в молитвенную беседу с Богом, сама возносилась к Нему и Ему себя открывала и исповедовала, что есть в ней и чего желательно ей.

И сему надо учить душу. Укажу вам коротко, что должно делать, чтоб успеть в сей науке.

И навык с благоговением, вниманием и чувством молиться по молитвенникам к сему же ведет. Ибо как из сосуда – переполненного – сама собою изливается вода, так из сердца, посредством молитвословий исполнившегося святых чувств, сама собою начнет исторгаться своя к Богу молитва. Но есть и особые, к сей исключительно цели обращенные правила, которые и да положит себе исполнять всякий желающий успеха в молитве.

Отчего это, скажите, сколько лет иногда молятся по молитвенникам – и все еще не имеют молитвы в сердце? Между прочим, думаю, оттого, что только в то время несколько и напрягаются возноситься к Богу, когда совершают молитвенное правило; во все же прочее время и не вспомнят о Боге.

Кончат, например, свои утренние молитвы и думают, что в отношении к Богу все тем и исполнено; затем целый день – только дело за делом, а к Богу и не обратятся; разве к вечеру придет на мысль, что вот опять скоро надо становиться на молитву и совершать свое молитвословие. От сего бывает, что, если и дает Господь какое доброе чувство утром, его заглушает суета и многодельность дня. Оттого же и вечером не бывает охоты молиться, – человек никак не совладает с собою, чтобы хоть немного умягчить свою душу, и молитва вообще худо спеется и зреет. Вот эту неправость (не всеобщую ли почти?) и надобно исправить, то есть надо сделать так, чтоб душа не тогда только к Богу обращалась, когда стоишь на молитве, но и в продолжение всего дня, сколько можно непрерывнее возносилась к Нему и пребывала с Ним. Для сего:

Первое – надобно в продолжение дня чаще к Богу из сердца взывать краткими словами, судя по нужде души и текущим делам. Начинаешь что, например, – говори: «Благослови, Господи!» Кончаешь дело – говори: «Слава Тебе, Господи», – и не языком только, но и чувством сердца. Страсть какая подымется – говори: «Спаси, Господи, погибаю». Находит тьма помышлений смутительных – взывай: «Изведи из темницы душу мою». Предстоят неправые дела, и грех влечет к ним – молись: «Настави мя, Господи, на путь», или: «Не даждь во смятение ноги моея». Грехи подавляют и влекут в отчаяние – возопи мытаревым гласом: «Боже, милостив буди мне, грешному». Так и во всяком случае. Или просто почасту говори: «Господи, помилуй; Владычице Богородице, помилуй мя; Ангеле Божий, хранителю мой святый, защити меня», или другим каким словом взывай. Только сколько можно чаще делай сии воззвания, всяко стараясь, чтоб они из сердца исходили, как бы выжатые из него. Когда будем так делать, частые будут у нас совершаться умные к Богу восхождения из сердца, частые к Богу обращения, частая молитва, а это учащение сообщит навык умного с Богом собеседования.

Но чтоб душа так взывать стала, надобно наперед заставить ее все обращать во славу Божию – всякое свое дело, большое и малое. И это есть второй способ, как научить душу чаще днем обращаться к Богу. Ибо если положим себе в закон исполнять сию заповедь апостольскую, чтоб вся во славу Божию творить, даже аще ямы или пиемы^[19], то непременно при каждом деле вспомним о Боге, и вспомним не просто, а с опасливостью, как бы не поступить в каком случае неправо и не оскорбить Бога каким делом. Это и заставит со страхом к Богу обратиться и молитвенно просить помощи и вразумления. Как мы почти непрестанно что делаем, то почти непрестанно будем к Богу обращаться молитвенно и, следовательно, почти непрерывно проходить науку молитвенного в душе к Богу возношения.

Но чтобы и это, то есть делание всего во славу Божию, душа исполняла, как должно, надобно настроить ее к сему с раннего утра, с самого начала дня, прежде чем изыдет человек на дело свое, и на делание свое до вечера^[20].

Настроение сие производится богомыслием. И это есть третий способ обучения души к частому обращению к Богу. Богомыслие есть благоговейное размышление о Божественных свойствах и действиях и о том, к чему ведение их и их к нам отношение нас обязывает, – есть размышление о благости Божией, правосудии, премудрости, всемогуществе, вездесущии, всеведении, о творении и промышлении, об устроении спасения в Господе Иисусе Христе, о благодати и слове Божием, о святых таинствах, о Царстве Небесном. О каком из сих предметов ни стань размышлять, размышление сие непременно исполнит душу благоговейным к Богу чувством. Стань размышлять, например, о благости Божией – увидишь, что ты окружен милостями Божьими и телесно, и духовно, и разве только камень будешь, чтоб не пасть пред Богом в излиянии уничиженных чувств благодарения. Стань размышлять о вездесущии Божием – уразумеешь, что ты всюду пред Богом, и Бог пред тобою, и не можешь не исполниться благоговейным страхом. Стань размышлять о всеведении Божием – познаешь, что ничто в тебе не сокрыто от ока Божия, и непременно положишь быть строго внимательным к движениям сердца своего и ума, чтоб не оскорбить как-нибудь всевидящего Бога. Стань рассуждать о правде Божией – и уверишься, что ни одно худое дело не останется без наказания, и непременно положишь очистить все грехи свои сердечным пред Богом сокрушением и покаянием. Так, о каком свойстве и действии Божием ни стань рассуждать, всякое такое размышление исполнит душу благоговейных к Богу чувств и расположений. Оно прямо к Богу устремляет все существо человека и есть потому самое прямое средство к тому, чтоб приучить душу к Богу возноситься. Самое приличное и удобное для сего время есть утро, когда душа еще не обременена множеством впечатлений и деловыми заботами, и именно – после утренней молитвы. Кончишь молитву, сядь, и с освященной в молитве мыслью начинай размышлять ныне об одном, завтра о другом Божием свойстве и действии и соответственное тому в душе произведи расположение. «Иди, – говорил святой Димитрий Ростовский, – иди, святое богомыслие, и погрузимся в размышление о великих делах Божиих», – и проходил мыслью или дела творения и промышления, или чудеса Господа Спасителя, или Его страдания, или другое что, растрогал тем сердце свое и начинал изливать душу свою в молитве. Так и всякий может делать. Труда немного, желание только и решимость надо, – а плода много.

Так вот три способа, как, кроме молитвенного правила, научить душу молитвенно к Богу возноситься, именно: посвящать утром несколько времени на богомыслие; всякое дело обращать во славу Божию; и часто обращаться к Богу краткими воззваниями. Когда утром хорошо будет совершено богомыслие, оно оставит глубокое настроение к помышлению о Боге. Помышление о Боге заставит душу всякое действие свое – и внутреннее и внешнее – осторожно содевать и во славу Божию обращать. А то и другое – в такое поставят душу положение, что из нее почасту будут исторгаться молитвенные воззвания к Богу. Эти три: богомыслие, всего во славу Божию творение и частые воззвания суть самые действительные орудия умной и сердечной молитвы. Всякое из них возносит душу к Богу. Кто положил упражняться в них, тот скоро приобретет навык восхождения полагать в сердце своем к Богу. Труд в сем походит на восход на гору. Чем выше подымется кто на гору, тем свободнее и легче дышит. Так и здесь, чем больше кто навыкает показанным упражнениям, тем выше подымет душу, а чем выше подымется душа, тем свободнее будет действовать в ней молитва. Душа наша по природе есть обитательница горнего мира Божественного. Там бы ей следовало быть неисходно и мыслью и сердцем, но груз земных помышлений и пристрастий влечет и тяготит ее долу. Показанные способы отрывают ее от земли мало-помалу, а там и совсем оторвут. Когда же совсем оторвут, тогда душа вступит в свою область и будет сладостно обитать горе́ – здесь сердечно и мысленно, после же и самым существом своим сподобится пред лицом Бога пребывать в ликах Ангелов и святых. Чего да сподобит всех вас Господь благодатью Своей. Аминь.

22 ноября 1864 г.

Непрестанная молитва

Непрестанное обращение ума и сердца к Богу – цель молитвенного труда. Молитва есть состояние духа. Как сподобиться непрестанного молитвенного предстояния Богу в сердце.

Объяснил я вам коротко два вида, или две степени, молитвы, именно: молитву читательную, когда молимся Богу чужими молитвами, и молитву свою мысленную, когда умно возносимся к Богу чрез богомыслие, посвящение всего Богу и частые воззвания к Нему из сердца.

Но это еще не всё. Есть третий вид, или степень, молитвы, который и составляет настоящую молитву и к которому два первые служат только приготовлением. Именно: непрестанное обращение ума и сердца к Богу, сопровождаемое внутренней теплотой или горением духа. Это – предел, до которого должна дойти молитва, и цель, которую должен иметь в виду всякий молитвенный труженик, чтобы не бесполезно трудиться в деле молитвы.

Припомните, как говорится о молитве в слове Божием. Бдите и молитеся, говорит Господь^[21]. Трезвитеся и бодрствуйте, учит апостол Петр^[22]. В молитве терпите, бодрствующе в ней^[23]; непрестанно молитеся^[24]; всякою молитвою и молением молитеся на всяко время духом, заповедует апостол Павел^[25], объясняя в других местах и причину, почему так бывает и так должно быть; потому, говорит, что живот наш сокровен есть со Христом в Бозе^[26] и что Дух Божий живет в нас^[27], о Немже вопием: Авва Отче^[28]. Из сих указаний и заповедей не можете не видеть, что молитва не есть какое однократное, прерывистое действие, а есть состояние духа, постоянное и непрерывное, подобно тому, как постоянны и непрерывны в теле дыхание и биение сердца.

Поясню вам сие примером. Стоит солнце посреди, а вокруг него ходят все планеты наши, все тяготеют к нему и все непрестанно обращены к нему какою стороною. Но что солнце в мире вещественном, то в мире духовном Бог – умное солнце. Перенеситесь мыслью на небо, что узрите там? Ангелов, кои, по слову Господа, выну^[402] видят лицо Отца своего Небесного. Все бесплотные духи и все святые на небе к Богу обращены, на Него устремляют умные очи свои и оторвать их от Него не хотят, по причине неизреченного блаженства, источаемого сим лицезрением Божиим. Но что Ангелы и святые делают на небе, то нам надлежит приучаться делать на земле, навыкать ангелоподобному непрестанному молитвенному предстоянию Богу в сердце своем. Кто сего достигнет, тот только соделается настоящим молитвенником. Как же сподобиться такого великого блага?!

Отвечу на это коротко так: надо трудиться в молитве неутомимо, ревниво, уповательно, домогаясь достигнуть, как обетованной земли, горения духа при трезвенном внимании к Богу. Трудись в молитве и, молясь обо всем, паче молись о сем пределе молитвы – горении духа, – и верно получишь искомое. Так удостоверяет святой Макарий Египетский, делом понесший труд и вкусивший плода молитвы. «Если, – говорит он, – не имеешь молитвы, трудись в молитве, и Господь, видя труд твой и по труду терпеливому в ней, как усердно желаешь ты сего блага, подаст тебе сию молитву» (Беседа 19). Труд только до сего предела. Когда же возгорится огонь, о коем говорит Господь: огня приидох воврещи на землю и как бы Я хотел, чтоб он скорее возгорелся^[29], – тогда прекращается труд, начинается легкое, свободное, отраду разливающее молитвование.

Не подумайте, что тут разумеется какое очень высокое, недосягаемое для житейских людей состояние. Нет. Оно точно есть высокое состояние, но достижимо для всех. Ведь и всякий иногда чувствует во время молитвы прилив теплоты и усердия, когда душа, от всего отрешась, глубоко входит в себя и горячо молится Богу. Вот это, по временам бывающее, как бы наитие духа молитвенного, надо довести до постоянного состояния – и будет достигнут предел молитвы.

Средство к сему, как сказал я, труд молитвенный. Когда трут дерево об дерево, оно согревается и дает огонь. Так, когда и душу тереть в труде молитвенном, она дает, наконец, огонь молитвенный. Труд молитвенный составляет должное совершение тех двух видов молитвы, о коих я говорил уже, именно – благоговейное со вниманием и чувством совершение обычных наших молитвословий и потом – обучение души часто возноситься к Богу чрез богомыслие, обращение всего во славу Божию и частые взывания к Богу из сердца. Молимся мы утром и вечером: расстояние большое. Если в это только время обращаться к Богу, то, хоть и усердно кто молится, днем или ночью все опять рассеется, и к молитвенному времени душа опять станет холодна и пуста, как прежде. Пусть и опять усердно помолишься, но если опять охладеешь и рассеешься, что пользы?! Это будет значить – созидать да разорять, созидать да разорять; только труд. Если теперь положим себе не только утром и вечером правило молитвенное совершать со вниманием и чувством, но и кроме этого еще упражняться каждый день в богомыслии, каждое дело свое во славу Божию обращать и часто взывать к Богу из сердца краткими молитвенными словами, то этот долгий промежуток от утренней до вечерней молитвы и обратно мы наполним частыми к Богу обращениями, частыми молитвенными действиями. Хоть это не будет непрестанная молитва, но молитва очень часто повторяемая, которая чем чаще будет повторяться, тем ближе будет подходить к непрестанной. Всяко этот труд стоит на переходе к сей последней, как необходимая ступень.

Ибо положим, что вы исполняете сей труд каждый день, неопустительно, неутомимо, – смотрите, что должно произойти в душе вашей?

Из богомыслия родится страх Божий. Ибо страх Божий есть сам по себе постижение благоговейною мыслью и восприятие чувством бесконечных Божиих совершенств и действий. Из обращения всякого дела нашего во славу Божию родится памятование о Боге, или хождение пред Богом; ибо хождение пред Богом есть: что бы ты ни делал, помни, что ты пред Богом. Наконец, из частых воззваний к Богу или, иначе, из частых исторжений из сердца благоговейных к Богу чувств родится постоянное теплое или любительное призывание имени Божия. Когда посетят душу сии три: страх Божий, память Божия, или хождение пред Богом, и это любительное обращение сердца к Богу, или любительное лелеяние сладчайшего имени Господа в сердце, – тогда непременно возгорится в сердце и тот огонь духовный, о коем говорил я сначала, и принесет собою глубокий мир, непрестанное трезвение, живодейственное бодрствование. Человек вступит тогда в то состояние, выше которого ему на земле и желать не нужно, и которое есть истинное предначатие блаженного состояния, ожидающего всех в будущем. Тут делом исполняется то, что говорил апостол: живот наш сокровен есть со Христом в Боге^[30].

Сих трех и добивайтесь в молитвенном труде вашем. Они – сами награда труда и, вместе, ключ от сокровенного храма Царствия Небесного. Отворивши ими дверь, входят внутрь, приводятся к подножию престола Божия и от Отца Небесного сподобляются одобрительного слова, прикосновения и объятия, ради коего все кости рекут: Господи, Господи! кто подобен Тебе?^[31] О сем-то и молись в молитвенном труде и воздыхай каждый: когда прииду и явлюся лицу Твоему, Господи? Взыска Тебе лице мое, лица Твоего, Господи, взыщу^[32].

Желающему знать, как усовершиться в сих трех: страхе Божием, памяти Божией и сем любительном непрестанном призывании имени Божия, – коротко отвечу: начни искать – и само дело научит, как найти; держись только одного закона: все то отстранять, что мешает им, тому всему усердно прилежать, что благоприятно им. И сему различению дело научит. Приложу только к сему указанию следующее.

Когда начнете вы в сердце своем себя так иметь, как имеет себя тело, со всех сторон обнимаемое теплотою, или когда начнете себя держать так, как кто держит себя пред большим лицом, со страхом и вниманием, как бы не оскорбить его чем, несмотря на позволение ходить и действовать свободно, или увидите, что в душе вашей начинает то же бывать к Господу, что бывает у невесты к возлюбленному жениху, – тогда ведайте, что близ есть, при дверях сокровенный Посетитель душ наших, и внидет, и возвечеряет в вас с вами.

И сих немногих признаков, думаю, достаточно в руководство для ревностных искателей. Все же сие сказано только с тою целью, чтоб те из вас, кои усердствуют в молитве, знали последний предел молитвы и, мало потрудившись и малого достигнув, не подумали, что всего достигли, – не ослабли от того в труде и тем не положили преграды дальнейшим восхождениям по степеням молитвы. Как по большим дорогам ставят столбы, чтоб идущие и едущие знали, сколько прошли и проехали и сколько еще остается, так в духовной нашей жизни есть своего рода указания, определяющие степень совершенства жизни, кои и обозначаются затем, чтоб ревнующие о совершенстве, зная, докуда дошли и сколько остается пройти, не останавливались на полдороге и тем не лишали себя плода трудов, который, может быть, тут и есть, сделай только два или три поворота.

Заключу слово мое усердной молитвой, да дарует вам Господь разум о всем, да все достигнете в мужа совершенна, в меру возраста исполнения Христова^[33]. Аминь.

29 ноября 1864 г.

Союз молитвы с другими добродетелями

Невозможно успеть в молитве, если не заботиться о других добродетелях. Молитве должны предшествовать и сопутствовать добродетели. Какими именно добродетелями надо окружить молитву.

Раза три говорил я вам о молитве: и той, когда читают молитвы со вниманием, и той, когда сами возносятся к Богу умом и сердцем, и той, когда непрестанно в горении духа предстоят Богу. Разные степени и роды молитвы Господь указал нам, чтоб всякий, по мере сил своих, мог быть участником в благе молитвенном. Ибо дело молитвы есть великое дело. Оно, как говорил я, есть и свидетельство жизни духовной, и, вместе, пища ее. Почему и заботиться о совершенстве в ней надобно больше всего.

Как успеть в каком роде молитвы, я отчасти поминал вам. Ныне хочу напомнить, в предостережение, что трудно, да и едва ли возможно успеть в молитве, если в то же время не будем заботиться о других добродетелях.

Если уподобим молитву ароматному составу, а душу – сосуду для него, то вразумляемся, что как в дырявом сосуде не удержится аромат, так и в душе, чрез недостаток какой добродетели делающейся не целою, не постоит молитва. Если уподобим молящегося целому составу тела, то следующий найдем урок, – что как безногому, например, идти нельзя, хоть все прочее в нем здраво, так не возможет приступить к Богу или дойти до Бога в молитве не имеющий деятельных добродетелей. Вникните в наставления апостольские, и увидите, что молитва у них никогда не стоит одна, а всегда с целым сонмом добродетелей. Вот апостол Павел снаряжает христианина к духовной брани и облекает его во вся оружия Божия^[34]. Смотрите – какие это? Опоясание чресл – истина, броня – правда, обувь – благовестие мира, щит – вера, шлем – упование, меч – глагол Божий^[35]. Вот орудия! И после уже всех их, как в крепость какую, посаждает он своего воина – в молитву, говоря: всякою молитвою и молением молящеся на всяко время духом^[36]. И одной, конечно, молитвой можно одолеть всех врагов, но чтоб сильным быть в молитве, надо преуспеть в вере, уповании, ведении истины, в правде и во всем прочем. В другом месте тот же апостол, как невесту Христову брачными украшая душу одеждами, говорит: облецытеся во утробы щедрот, благость, смиреномудрие, кротость, долготерпение, прощение обид, любовь, мир, умудрение словом Божиим^[37]. И потом, как венец доброты, возлагает на главу – молитву: вразумляюще себе во псалмех и пениих и песнех духовных, во благодати поюще в сердцах ваших Господеви^[38]. И в других многих местах слова Божия молитва поставляется в неотлучном союзе со всеми добродетелями, как царица их, вслед которой они все устремляются и которая все их влечет вслед себя, или, еще лучше, – как благоуханный цвет их. Как цвету, чтоб явиться и привлечь взоры, надо быть предшествуему листьями, стволом с ветвями и корнем, так и молитве, чтоб она, как цвет, расцвела в душе, должны предшествовать и ей сопутствовать добрые духовные расположения и труды, кои в отношении к ней суть: то – как корень, какова вера, то – как ствол с ветвями, какова многодеятельная любовь, то – как листья, каковы все подвиги духовно-телесные. Когда насаждено в душе такое святое древо, тогда на нем, то утром, то вечером, то в продолжение дня, судя по свойству его, будет свободно распускаться цвет молитвы и исполнять благоуханием всю внутреннюю храмину нашу.

Все сие привожу я вам на память, чтоб кто из вас не подумал, что-де тружусь я в молитве, и довольно. Нет, – надо обо всем вместе иметь заботу и ревность – и молиться, и во всякой добродетели преуспевать. Правда, что успеть в добродетелях нельзя без молитвы, но трудиться в доброделании все же надобно и при молитве, чтоб молитве было в чем оказать нам свое содействие. И о том, чтоб успеть в молитве, надобно молиться; но труд молитвенный должен же быть употреблен, как там – труд доброделания. Обо всем надо иметь попечение и во всем являть себя исправными. Ведь тут то же бывает, что в часах. Когда идут часы исправно и верно указывают время? Когда в них всякое колесцо и всякая другая часть цела и стоит на своем месте и в своей связи. Так и во внутреннем, душевном нашем механизме: устремление духа, как стрелка, бывает верно, то есть прямо обращено к Богу, когда все другие части души целы и в своем стоят чине, в свою, так сказать, обделаны добродетель.

Какими именно добродетелями окружить надо молитву, или какую именно молитвенно-добродетельную жизнь должен учредить у себя христианин, укажу вам не своим словом, а словом святителя Димитрия Ростовского, который кратко изображает сие в следующем наставлении. Прошу вникнуть!

1) От сна восставшу ти, первая мысль буди о Боге, первое слово и молитва к Богу, Создателю твоему и Содержителю живота твоего, могущему всегда мертвити и живити, поразити и исцелити, спасти и погубити.

2) Поклонися и воздаждь благодарение Богу, воздвигшему тя от сна и не погубившему со беззаконии твоими, но долготерпеливо ожидающему твоего обращения.

3) Положи начало к лучшему, глаголя со Псаломником: рех, ныне начах и прочее^[39]. Путь бо к небеси никтоже добре совершает, разве кто на всякий день добре начинает.

4) С утра буди в молитве Серафим, в делах Херувим, в обхождении Ангел.

5) Времени отнюдь вотще^[40] не изнуряй, кроме нужных исправлений.

6) Во всех делах, и словах, и в помышлениях ум имей в Боге; не написуй в уме что ино, кроме Христа, никакой образ да не прикоснется сердца чиста, разве образ чист Христа Бога и Спаса.

7) К любви Божией себя возбуждай всячески, елико можеши, наипаче сие рассуждение со Псаломником в себе глаголя: в поучении моем возгорится огонь^[41].

8) егоже изволяеши непрестанно любити Бога, на Того присутствование всегда внутренними очами да взираеши, и сего ради от всякого злого дела и слова и помышления престани. Почему вся честно, смиренно и с сыновней боязнью твори, глаголи и помышляй.

9) Кротость с похвалой и смирение с честностью купно буди.

10) Слово тихо, смиренно, честно и полезно буди; молчаливость же да рассуждает словеса, яже имаши глаголати. А праздное и гнилое слово отнюдь да не исходит из уст твоих.

11) Смех аще случится, до осклабления (улыбки) только буди, и то не часто.

12) Ярости, и запальчивости, и свара блюдися; в гневе же умеренно имей себя.

13) В ядении и питии воздержание да хранится всегда.

14) Во всякой вещи снисходливый буди, и Бог тя ублажит, такожде и люди похвалят.

15) Смерть всему конец, о которой всегда молиться должно^[42].

Видите, какое благолепное указуется житие христианину-молитвеннику. Правда, что тут больше говорится о молитве, то есть об умном и сердечном к Богу обращении, но тут же означены и разные добродетели, – и все они таковы, что без них и молитве нельзя состояться, что всякий сам испытает и узнает на деле, стань только в молитве упражняться, как следует. Как станешь молиться, когда обременен невоздержанием, или возмущен гневом и досадой, или в не мире с кем стоишь, или развлечен заботами и рассеянностью и проч.? А если этого не иметь, то надо иметь противное, то есть добродетели. Почему святой Иоанн Лествичник говорит о молитве, что она есть матерь и дщерь добродетелей.

Слыша сие, подумает иной: «Какие большие требования! Какое бремя тяжелое и грузное! Где нам на это взять и сил и времени?» Но воодушевитесь, братие! Совсем немного надобно, а надо возыметь только одно: ревность о Боге и спасении в Нем души своей. Душа по природе имеет много доброго, только оно забросано всякою худобой. Как только возродится в душе ревность о спасении и богоугождении, тотчас все ее добро соберется около сей ревности, и в душе сразу явится немало добра. Потом ревность, благодатью Божией укрепляемая, при помощи сего начального добра, начнет приобретать и всякое другое и обогащаться им, – и все начнет расти постепенно. Сама ревность имеет уже и зародыш молитвы. Естественной добротой она попитается на первый раз, а потом начнет питаться приобретаемою трудом добротой, и расти, и крепнуть, и возрастет, и начнет петь и воспевать Богу в сердце благогласную и многосоставную песнь молитвенную. Господь да поможет вам успеть в этом. Аминь.

20 декабря 1864 г.

О СОВЕРШЕННОМ ОБРАЩЕНИИ К БОГУ ОТ ПРЕЛЕСТЕЙ МИРА И ГРЕХОВ

Баня пакибытия

Что совершается в купели крещения?

Святой апостол Павел, рассуждая о святом таинстве крещения, сокровенную силу его сравнивает со смертью и воскресением Господа. Погружаясь, говорит, в купель, мы умираем; выходя из купели, воскресаем. Умираем в купели для жизни плотской и греховной, а воскресаем из купели для жизни духовной, святой, богоугодной. Или не разумеете, яко елицы во Христа Иисуса крестихомся, в смерть Его крестихомся? Спогребохомся убо Ему крещением в смерть, да якоже воста Христос от мертвых славою Отчею, тако и мы во обновлении жизни ходити начнем. ...Ветхий наш человек с Ним распятся, да упразднится тело греховное, яко ктому не работати нам греху^[43].

Итак, как светел воскресший Господь, так светло бывает естество наше, обновившись в бане пакибытия^[44] благодатью Святого Духа. Но не подумаем, братие, что тут все производит одна благодать, и производит только внешне или как-нибудь механически. Нет, спасительное действие ее совершается незримо – внутри. Наитствующая^[45] в крещении благодать Духа запечатлевает собой ряд внутренних изменений сердца и движений духа и из них образует нового в нас потаенного сердца человека^[46]. Посему святой апостол Петр крещение именует совести благи вопрошением у Бога^[47], образованием особенного, благодатью крепкого, нравственного характера. Что и как здесь бывает и быть должно, я поясню вам несколькими мыслями.

Всемилостивый Господь, сотворив человека по образу и по подобию Своему, указал ему тем последнюю цель во внутреннейшем общении с Собой, оградив достижение ее известными, подручными человеку условиями.

Путь к достижению сей цели Бог положил в ревностном исполнении святой воли Его, которую напечатлел в чистой и непорочной совести человека, но не связал его в направлении своей деятельности, а одарил его свободой действовать, как хочет, по своему усмотрению, для того, чтоб он сам себя произвольно и самоохотно определил на неуклонное хождение в ведомой воле Божией. Для того же, чтоб человек имел возможность совладеть со своей свободой, Он в том же духе, в коем обитает свобода, внедрил страх Божий, или чувство всесторонней зависимости от Бога Вседержителя, всепромыслителя и всевоздаятеля. Вот все стихии духовной жизни нашей по первоначальному устроению. Соединяясь воедино, они образовали бы собою нравственное духовное лицо, жизнь которого строилась бы и совершалась так, что человек, в чувстве всесторонней зависимости своей от Бога, сам себя самоохотно определял бы на неуклонное хождение во святой воле Божией, истолковываемой совестью, в уверенности, что чрез это он пребывать будет во внутреннейшем общении с Богом, источником жизни, и блаженствовать в Нем. К сему предназначен человек, и так шла бы жизнь его всегда, подобно как сим образом идет она постоянно у Ангелов святых, – если б не падение.

Падение расстроило внутренний порядок духовной жизни. Отпал от Бога человек, и общение с Ним непосредственное прекратилось; чувство зависимости от Него замерло или ослабело – и не стало у человека сил совладевать со своей свободой, устремившейся не вслед воли Божией, тем более что и совесть или совсем перестала истолковывать волю Божию, или стала толковать ее криво. Так распались стихии жизни духовной, и жизни духовной не стало.

Между тем природа человека осталась та же, и назначение его пребыло то же. Посему и восстановление его могло совершиться не иначе как чрез восстановление первоначальных духовных сил его и возведение их в предопределенное взаимное сочетание. Сие-то и совершает таинство крещения по предварительном приготовлении к тому человека рядом нравственных изменений...

Приведу вам, в пояснение сего, один пример. Святой апостол Петр проповедует по сошествии Святого Духа в день Пятидесятницы. Слушавшие, прослушав проповедь, воскликнули: что же нам делать?^[48] да крестится кийждо вас во имя Иисуса Христа... и приимите дар Святого Духа^[49].

Разберем, что здесь! Проповедь просветила совесть; просвещенная совесть воскресила чувство зависимости от Бога, или страха Божия, и вот – из сердца вопль: что нам делать? В ответ на это они получают: покаяться, уверовать, принять благодать чрез крещение. Покаяться – это значит решиться оставить дела богопротивные, обратиться к Богу^[50] и определить свободу свою опять на хождение в воле Его, как определено было и первоначально. Кающийся и готов бы на это, но как приступить к сему, когда чувствует в себе, с одной стороны, свое нравственное бессилие, а с другой – немирность с Богом, Которого всегда прогневлял, и со своей совестью, которую всегда оскорблял. В исцеление сих главных немощей и подаются ему вера в Господа Иисуса Христа как единое средство к умирению и воссоединению с Богом, и благодать Духа как опора нравственной силы и твердости. Замечаете ли, как здесь, в новом благодатном устроении, все прежние стихии и силы духовной жизни, ослабевшие и распавшиеся в падении, возводятся опять к своему значению и союзу! Чувство зависимости от Бога воскресает в покаянии, совесть просвещается словом, свобода укрепляется благодатью, общение с Богом посредствуется чрез веру в Господа Иисуса Христа, единого Ходатая Бога и человеков... Так все стихии, каждая своим особым оживительным врачевством, оживают.

Остается теперь слить их воедино, собрать, как лучи, в один фокус. Это и совершается в купели крещения, которое в сем отношении есть как бы благодатное горнило, где из восстановленных таким образом предварительно стихий духовной жизни вседейственной благодатью созидается нова тварь о Христе Иисусе^[51], образуется потаеный сердца человек^[52]. Из купели мы выходим новыми в таком именно смысле; чувствуем себя вкусившими новую жизнь и начинаем блаженствовать. Вот смотрите, что говорится о тех, кои обратились проповедью святого апостола Петра. Принявши слово, говорится, крестились^[53]. И тут же прибавляется: начали пребывать в учении, общении, молитве, все были вместе, все у них было общее, как бы одна душа и одно тело, единодушно пребывали в церкви, непрестанно хваляще Бога, и жили в радости и простоте сердца...^[54] Как только окрестились, так и начали жить новой жизнью. Сия новая жизнь сознается всеми крещаемыми и есть их удел и наследие.

Собрав теперь в одну мысль все начала духовно-благодатной жизни, соответственные и первоначальному ее устройству, мы увидим, что каждый крещаемый по внутреннему своему настроению таков: по вере в Господа Иисуса Христа, примирившись с Богом и приняв от Него благодатную силу, христианин чувствует себя определенным и сильным к неуклонному хождению в воле Божией, о чем и ревнует с готовностью на всякие труды или жертвования, ощущая еще здесь временную радость в богообщении и предвкушая имеющую быть в вечности радость нескончаемую. В сем-то и состоит совести благи вопрошение, или образование христиански-нравственного характера.

Привожу вам это затем, чтоб не забыли вы, что сила крещения состоит не в одном благодатном обновлении естественных сил духа, но и в нравственном изменении характера, или в том и другом вместе. По Божиему устроению сначала происходят в духе человека нравственные изменения, а потом благодать, вселяясь в человека чрез таинство, запечатлевает их в нем и тем обновляет самое естество его. В христианине уже не одно естество, а и благодать. На вид внешний он то же, что и все нехристиане, а на деле он есть растворение и смешение естества и благодати. Медь, например, одна издает звук глухой, а в соединении с серебром звучит чище и звонче, хотя на вид разности незаметно в той и другой. Медь одна – это естество наше; медь в соединении с серебром – то же естество, облагодатствованное в крещении. Возьмите яблоко с дикой яблони и яблоко садовое. На вид они могут быть совершенно схожи, а внутреннее достоинство того и другого совсем не то. Так христианин и нехристианин на вид будто одинаковы, но внутренний их не характер только, но как бы и состав – не одинаковы. Вся сила христиан – внутрь.

Сами христиане не могут не сознавать сего отличия и изменения, не в ущерб своему смирению, а в воздаяние славы Богу, спасающему их. Не все гибнет в человеке падением. Следы прежней красоты остаются на всех силах его, только они разрознились и распались. Это то же, что разбитое зеркало. Когда же возобновляется внутренний строй жизни духовной, тогда это то же, что зеркало цельное, которое ясно отражает все черты и части лица смотрящего. Обращаясь внутрь себя, христианин может ли не сознавать в себе сей дарованной ему целости? До крещения человек – то же, что расслабленный во всех частях своих: ни стать, ни двинуться. По крещении он то же, что тот исцеленный, о котором говорится, что он ходил, скача и хваля Бога^[55]. Так и чувство бодрости и крепости сил, присущее христианину, облагодатствованному в крещении, может ли не свидетельствоваться в сознании?

И еще один образ. Зрительные трубки имеют три состава. Когда вдвинуть сии составы один в другой, трубка не показывает вещей, как следует, а когда они раздвинуты по соразмерности, все тогда видно в них хорошо... Трубка есть образ нашей трехсоставности: духа, души и тела. В падении дух подчинился душе, а душа и дух – телу, и человек стал дурно видеть свои отношения и дурно держать себя в них. В новом благодатном рождении дух возводится в свои права, держит душу в своем чине, а чрез нее и тело... Человек тогда получает предопределенный строй частей естества, ясно сознает свои отношения к небу и земле и достойно себя держит в сих отношениях. Такое возустроение может ли укрыться от очей ума и совести?!

Видите теперь, какова сила святого крещения и как от нас самих не могут укрыться спасительные действия его в нас?! Войдите теперь в себя и сами для себя решите: есть ли там то, что дает святое крещение, или нет? Если есть – возблагодарим Господа, без самовозношения однако же, ибо все от Него; если нет – обличим себя, и укорим, и поспешим восполнить сие чрез таинство покаяния, в коем вновь крестятся грешники не в купели, а в слезах, хотя жизнь новую получают такую же, какая дается в купели. Аминь.

Жар ревности по Боге

О неотъемлемой черте христианской жизни.

Припомните прошедшую беседу мою. Там видели мы, что верующий должен выйти из купели крещения ревнителем исключительно о богоугождении, с готовностью на все ради того пожертвования. Сей жар ревности по Боге, с любовью и самоотвержением, составляет столь неотъемлемую черту христианской жизни, что, в ком он есть, тот живет; в ком нет его, тот или мертв, или замер и спит. Это – семя жизни и, вместе, сила жизненная. Она есть плод сочетания благодати со свободой. Человек всецело предает себя Божию водительству; благодать, пришедши, восприемлет его, исполняет его, сочетавается с ним, и из сей сокровенной сокровищницы жизни выходит человек обновления^[56], ревнитель добрым делам^[57], избранный быть святым и непорочным пред Богом в любви^[58].

Когда взрослые крещаются, то они действительно являются таковыми тотчас по крещении, ибо они тут же от своего лица представляют все необходимые к сочетанию с благодатью расположения сердца. Относительно же тех, кои крещаются младенцами, Божественная экономия^[59] нашего спасения благоволила установить такой порядок, что все, что к положению в нас начала христианской жизни зависит от благодати Божией, подается тотчас, и обновление совершается благодатью; то же, что зависит от нашей свободы, отлагается до возраста, до первой исповеди и причащения, когда человек самосознательно и самоохотно предает себя благодати, и тогда обновление, совершившееся прежде как бы независимо от него, благодатью одной, усвояется его лицу и начинает совершаться совместно с благодатью и свободой. Тогда и он является крепким благодатью Божией ревнителем исключительно о богоугождении христианском с полным самоотвержением.

Всем известно, что до сего момента, столь решительного в жизни, все почти зависит от родителей и восприемников, а потом и от них, и от нашей свободы; далее же – и от тех многообразных отношений в жизни, в какие поставляет каждого непостижимое сочетание обстоятельств.

От воздействий на наши сознание и свободу всех этих влияний и от того, как мы пользуемся ими, выходит, что у одних – все свет, у других – все тьма, у третьих – ни свет, ни тьма... Я разумею под сим то, что одни, после прекрасного детства и отрочества, пришедши в сознание, возлюбляют христианство крепкой любовью и ревнуют по нем неуклонно, от силы в силу восходя и стремясь достигнуть в меру возраста исполнения Христова^[60], другие уклоняются от Господа в путь страстей, в рабство духу мира и князю его, и живут в богозабвении и богопротивных порядках; третьи не знают, кому принадлежат – не то Христу, не то миру, внешне участвуют во всех порядках христианской жизни, а мыслями и сердцем в другой области обращаются, и в других предметах полагают свою утеху, услаждение и счастье; это христиане, не имеющие духа Христова! Не о Господе у них забота, а об одном том, как бы покойно и утешно прожить на земле, среди всех порядков, в которые поставляет их случайная обстановка временной жизни, не обнаруживая себя, однако же, чуждыми и христианского чина, и не объявляя себя богоборцами и христоборцами отъявленными.

Итак, если, обратясь назад, захотим мы добросовестно определить, каковы мы в отношении к Господу Иисусу Христу, исключительно служить Которому приняли мы обязательство в святом крещении, то одни окажутся ревностными любителями Господа и жизни христианской, другие преданными миру и страстям – христоборцами, третьи – внешними христианами с миролюбивым сердцем.

К кому же из сих обратить мне теперь слово?

Первые не требуют слова. Мы только можем, вслед их смотря, Господа прославить и их ублажить... Блаженны вы, внявшие призванию Господа!.. Вы во свете лица Его шествуете и о имени Его радуетесь на всяк час^[61], взывая: исчезе сердце мое в Тебе, Боже, Боже сердца моего и Бог мой!^[62]

Ко вторым что и простирать слово, когда их здесь нет и никогда не бывает?.. Они совсем уклонились в путь погибельный. Об них можем жалеть только и молиться.

Итак, к вам слово мое – внешние христиане, без духа Христова, без сердца, Господу всецело преданного, без ревности об угождении Ему единому!.. Или не к вам одним, а к нам вместе, ибо и я первый от вас.

Что же мы с вами скажем себе? Ах, братие, понудим себя взойти к чувству опасения за себя и свою участь вечную... Подумайте, что говорят об нас все истинные любители Божии, – и те, кои еще здесь, на земле, и те, кои уже на небе. Что другое могут сказать они, кроме следующего: «Вот люди, кои, кажется, от нас суть, но не суть наши». Простое, кажется, но какое страшное слово! Ибо если мы не их, то и они не наши, и ничто ихнее не наше. Стало, не наш Христос, не наши все обетования Его, не наш рай и вечное блаженство. А если это не наше, сами знаем, что должно быть наше?! Видите, какая беда! Между тем осмотритесь кругом – у нас все почти христианское: порядки христианские, понятия христианские, речи христианские, много правил и дел христианских!.. Чего недостает?.. Недостает сердца христианского. Оно не туда устремлено... не в Боге его благо, а в себе и в мире, и не на небе его рай, а на земле. Недостает этой крепкой, как смерть, ревности о богоугождении и спасении. Мы как будто заснули и замерли... и движемся так, как движет нас течение жизни. Сию-то ревность и давайте возбуждать в себе, ибо кто это сделает, кроме нас?! Сами привязались к миру, сами же и отрывать себя от него будем.

Войдемте же к сердцу своему холодному, нерадивому и беспечному, и начнем его дружески уговаривать – образумиться наконец, стряхнуть узы страстей и мира, самоохотно на себя наложенные, и устремиться ко Господу. Будем говорить душе так: «Ты создана по образу и по подобию Божию. Беспредельный Бог так благоволил устроить тебя, чтоб светиться в тебе с совершенствами Своими, как солнце светится в малой капле воды, и быть видимому в тебе – и тебе, и всем видящим тебя, земным и небесным. А ты отвратилась от Бога и обратилась к миру, восприняла его мерзкий образ и чрез то стала носить зверообразное подобие князя века сего. Помяни первое благородие свое, великое и ни с чем не сравнимое, пожалей о настоящем неблагообразии и обратись ко Господу, чтоб обновиться по образу Создавшего тебя.

Бог ищет тебя и, ища, окружает всеми милостями и попечениями Своими: жизнь твоя Его есть и все к жизни потребное Его же: и свет, и воздух, и пища, и одежда, и жилище, и все, что есть в тебе и у тебя, – Его есть. И это что еще? Тебя ради Он с неба нисшел, страдал, умер на Кресте, воскрес, вознесся на небо, Духа Святого послал и учредил на земле Церковь, в коей совместил все, ко спасению твоему нужное, и главное – путем рождения, порядком внешней твоей жизни ввел уже тебя в сию сокровищницу благ духовных!.. Видишь, сколько любви! И за все сие от тебя требует Он единого сердца твоего. И капля воды, согретая солнцем, восходит горе... Ты же что медлишь обратиться к Господу, со всех сторон согреваемая теплотой любви Его?!

Не видишь ли, все вокруг идут ко Господу – и бедные, и незнатные, и неученые. Что же ты стоишь, попуская всех предварять тебя в Царствие?! Будто ты хуже других? Заделена^[63] ли ты чем?! Лишена ли ты чего, что всем дается?! Что же стоишь?! Подвигнись, поспеши, пока не заключилась дверь, еще отверстая к принятию всех обращающихся ныне.

Что стоишь? Обратись к Господу и начни Ему усердно работать... Время течет... силы стареют, грубеют и приближаются к неподвижности в своем превратном направлении. Между тем ныне, завтра – смерть. Смотри, не остаться бы тебе совсем в этом закоснелом охлаждении к Господу. Вспомни страшный конец, когда и Бог окончательно отвратится от необращающихся к Нему и отвергнет отвергающих Его, – и страхом подвигнись устремиться ко Господу.

Взыщи Господа! Бог или мир... средины нет. Или ты так беспечно спишь, что ничего не видишь?! Там все, здесь ничего; там истина, здесь призрак; там покой, здесь бесполезные заботы; там довольство, здесь непрестанное томление; там радость и веселье, здесь только скорби и туги^[64] сердца. Все это ты знаешь, испытала и все, однако же, остаешься в той же суете ума и сердца... Рай на земле устроить хочешь... восьмая уже тысяча, как миролюбцы истощаются в средствах устроить рай на земле... И не только нет успеха, напротив, – все идет к худшему... не успеешь и ты, а только измучишься, гоняясь за призрачным благом мира, как дети за убегающей радугой».

Такими и подобными сим речами будем уговаривать душу свою – возлюбить Господа всецело и к Нему обратиться, возревновав, наконец, решительно о спасении своем. Не случится ли и с нами то же, что бывает с воздушными шарами... Будучи наполнены газом, тончайшей стихией, с какой быстротой устремляются они кверху! Наполним и мы душу свою небесными истинами и убеждениями. Они проникнут и в сердце, привлекут желания, а там и все существо наше устремят к небу и всему небесному.

Впрочем, какая душа не знает всего этого? Все мы знаем, что надо исключительно Господу сердцем принадлежать и все обращать на угождение Ему единому – малое и великое. Но когда надлежит приступить к делу – отрешиться от всего, начинаем разные употреблять отговорки, чтобы остаться при своих пристрастиях... «Где нам! – говорят, – Эта высокая жизнь принадлежит только избранникам... Мы же хоть кое-как... Кто избран, тот особенно и призывается... Вот апостол Павел... и прочие, подобно ему, видимо призванные». На это вот что скажу: а эти избранные разве не сами пошли по зову Господа? Разве их связанными как бы влекла благодать? Услышали слово, покорились и устремились ко Господу... Пусть, впрочем, есть особые избранники... и у них все особо... Но есть ведь и общий для всех путь. Сим общим путем и пойдем...

Вообще же мы все избраны. Коль скоро слово истины коснулось нашего слуха, значит, мы избраны... Нас зовет Господь, и мы безответны, если не пойдем вслед Его. Посмотрите, как обращались другие... Один услышал: не скрывайте себе сокровищ на земле^[65] – и все оставил... Другой прочитал: всуе мятется человек! сокровищствует, и не весть, кому соберет я^[66], оставил суету и вступил на прочный путь богоугождения. Третий взглянул на распятие с надписью: «Вот что Я для тебя сделал; что делаешь ты для Меня?..» – и всем сердцем предался Господу... Что это: разве все чрезвычайные призвания?! Да мы всякий день тысячу подобных истин слышим и читаем... Можем ли после сего считать себя непризванными?.. Нет, братие, не за призванием, а за нами дело.

Как обратились сии обратившиеся? Сознали, что нет жизни, как только в Господе, и переменили свою неподобную жизнь. Так должно быть и у всех. Внутреннее изменение или перелом зависит от добросовестности в отношении к сознанной истине. А эта добросовестность – всегда от нас... приложим ее и одолеем сами себя... Во внутреннее святилище сердца никто сторонний не войдет... Там все решает человек со своей совестью и сознанием... Станем же сами в себе пред лицом Бога и, живее воспроизведши все, чего хочет Бог, и сознавши неизбежность и неотложность того для спасения, положим в сердце своем сей завет: «Отселе начну принадлежать Господу всем сердцем и Ему единому работать всеми силами своими». И совершится наше избрание, ибо избрание и есть сочетание нашей решимости с призванием Божиим.

Господь близ...^[67] Ко всем приходит и толчет в сердце, не отверзет ли кто! Если сердце – замкнутый сосуд, кто виновен?! Всему вина – наша недобросовестность к познанной истине. Если б этой не было, все бы были всегда устремлены ко Господу. И многое ли требуется?! Ведь мы не совсем же чуждаемся Господа. Только угождение Ему стоит у нас не на первом месте... не есть главное наше дело, а как бы приделок. Дело же у нас – угождение себе, угождение людям и обычаям мирским. Поставьте теперь угождение

Господу на первом месте и все прочее перестройте по требованию сей единой цели – и изменится ваше внутреннее настроение... Все останется то же... только сердце станет новое. Вот и все! Много ли это?!

Многое бы еще хотел говорить вам о том же, но вижу, что утомил вас. Остальное сами доскажете душе своей. Ибо кто, кроме нас самих, поможет Господу овладеть сердцем нашим?.. О, когда бы мы покорились Ему и Ему предали бы сердца свои, и лицом к лицу созерцали Его в себе, и все вращались во свете Его вокруг Него, как вращаются около солнца все светила, обращенные к нему и им освещаемые, составляя свой особый стройный хор! Аминь.

Покой наш есть лживый покой

Совершенно ли наше обращение?

Пишется в Евангелии об одном юноше богатом, искавшем спасения и не умевшем найти его^[68]. Юноша этот хотел спастись и делал нечто для спасения; но имел некоторые пристрастия, которые, как говорила ему совесть, несовместимы с делом спасения. Услышав о Спасителе, он искал беседы с Ним, может быть, в надежде в Его учении найти какое оправдание своим сокровенным неправым расположениям. «Может быть, – думал он, – достаточно для спасения тех одних дел, какие я делаю, и Бог не осудит меня за те неправости, какие есть в сердце моем». Как известно вам, он ошибся в своем ожидании. Спаситель сказал ему такие слова, что он отошел от Него скорбя^[69]. Господь потребовал от него в жертву именно то, что он хотел сохранить для себя. Юноша имел стяжания многа^[70], наслаждался ими и всем, что соприкосновенно с тем: довольством, видным положением между другими, почестями, известной степенью власти и возможностью исполнять чрез других и в среде других все, что ни захочет. Он и добрые дела творил, но они ему ничего не стоили; их исполнение не требовало от него никаких жертв. Господь с первого взгляда на юношу узрел, чем заражена душа его. Потому, легко коснувшись того, что он делал, всей тяжестью Своего Божественного определения налег на то, что он хотел сокрыть в себе, – на его пристрастие к стяжаниям... Исполнял ты, говорит, все заповеди... теперь, если хочешь быть совершенным, иди, продай имение свое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах; брось все, – приходи и следуй за Мною^[71].

Иметь сокровище на небесах – что может быть ценнее сего? И, однако же, юноша отыде скорбя... верно, потому, что то, что имел он на земле, было для него дороже того, что обетовалось на небеси. Между тем мы не можем сказать, чтоб он нерадел о спасении. Вся беда его состояла в том, что он не имел совершенного обращения к Богу. Он и душу спасти хотел, и мирское любить не хотел отказаться, а эти две вещи несовместные... Где Господь, там – ничего мирского. И где нечто мирское, там – ничего Господнего.

Имея такой пример неодобрения Божия за несовершенное к Нему обращение, обратимся, братие, к себе и испытаем, совершенно ли наше обращение? И если нет, поревнуем сделать его совершенным. Так ли мы отрешены от всего, что можем назвать себя всякую минуту готовыми на все, чего ни потребует Господь? И если нет, позаботимся до такой степени возвысить свое отрешение. Ибо это главное – все приносить в жертву воле Божией. Когда такой оборот совершен у нас внутри, тогда обращение наше полно и ни с какой стороны не будет препятствия и нам явить себя совершенными, и Господу признать нас таковыми в делах наших. Как птица, не привязанная и в клетку не заключенная, свободно летает по воздушному пространству, так всесторонне отрешившийся от пристрастий мира свободно, беспрепятственно действует в области воли Божией. Кто же оставляет у себя пристрастия какие, тот до тех пор и свободен, пока дела не касаются до сего пристрастия. Как же скоро Господь потребует и его в жертву, он мятется, стесняется и тогда, подобно юноше, отходит от Господа, хотя отходит скорбя.

Если со стороны смотреть на юношу и подобных ему, можно жалеть, говоря: «Вот, сколько трудились, и все ни во что!..» А если бы разобрать их по существу дела, то окажется, что у них совсем не было трудов. Первый-то труд и бывает тот, пред которым они обращаются вспять. Грех, живущий в нас, или, лучше, действующий чрез него враг очень хитер и умеет укрываться под самыми светлыми благовидностями... Известно всем, что каждый из нас может иметь множество неодобрительных расположений и склонностей; но всегда есть между ними одно или два господственных, вокруг которых группируются все прочие. Когда возгорится желание спасения, совесть требует искоренить все неправое, не жалея себя и не смотря ни на какие болезни сердца своего. Начинается работа внутренняя. Добросовестный охотно все приносит в жертву Господу. Души же, храмлющие на обе плесне^[72] и страждущие саможалением, хотя от многого, что мало для них стоит, отказываются, но всегда удерживают за собою то, чем господственно питается их самость, и этим портят все. Они думают, что много наделали, а между тем не делали еще ничего; думают, что при таких и таких делах не очень важно иметь какую черту грехолюбия или миролюбия, а между тем для них лично в этом малом все – весь грех и весь мир.

Как дерево, когда подрублены его многие корни, а оставлен один, все живет, и цветет, и плод приносит, так грех и мир в нас весь живет, хотя, кажется, мы служим ему только малой частичкой... А отсюда вот что выходит: как один корешок плюща, разрастаясь, опутывает все дерево и иногда заглушает его, так грех, какой стороной оставаясь в нас, духом своим исполняет и всю жизнь нашу, и все дела наши оскверняет и делает непотребными в очах Божиих. Тогда самые дела, какие совершаются будто в угодность Господу, делаются орудием лелеемой нами в себе страсти, то есть благочестие – орудием греха и мира и виды служения Богу – прикрытием дел не Божиих. И выходит, мы – плод, красный на вид, с гнилостью или червоточиной внутри. Есть много лиц, кои с спокойной совестью миролюбствуют. Страх погибнуть заставляет их делать некоторые дела по заповедям, а саможаление держит в услугах миру и греху. Им думается, что они исправились, а на деле они то, что говорит Господь: ни тепл еси, ни хладен, изблевати тя имам от уст Моих^[73]. Избави нас, Господи, от сего!

Каин принес жертву Богу... а Бог внимания не обратил на нее. Почему? Потому что он принес то, что не было ему дорого. Авраам славится во всем мире как отец верующих, потому что, по требованию Господа, готов был принести или уже принес сердцем в жертву Богу сына своего возлюбленного, единородного, принес то, что было ему дороже всего... Таковых же жертв требует Бог и от каждого из нас... И – по праву! Сам Он все для нас сделал и делает. Мало того, что Он сотворил нас, хранит и промышляет о нас. Но когда надлежало устроять спасение наше, не какую-нибудь тварь ничтожную употребил Он на сие, а Сына Своего Единородного послал в мир, и не за тем, чтоб Он действовал здесь со властью, а чтоб был унижаем, мучим и предан на смерть. После такой Жертвы со стороны Господа ради нас пред какой жертвой можем мы законно отступить ради Господа?!

Те, кои в сокровенном уголке сердца прячут какой идольчик миролюбия и грехолюбия, думают, может быть, что их хитрость не сделается кому ведомой. Правда, Рахиль ухитрилась спрятать похищенного ею идола от розысков отца. Но как укрыться от всеиспытующего и всевидящего ока Божия? Мы живем и действуем пред лицом Бога. Или, может быть, думает кто, что то, что удерживает он из мирских пристрастий и греховных привычек, ничтожно? Но стань всякий в совести своей пред Богом и без кривотолкований и укрывательства рассуди: когда мы не хотим ради Господа отказаться от чего, то это значит то же, как бы мы говорили Ему: «Это Тебе, а это мне». Как же можно так делать, когда нам ясно ведомо, что Он требует от нас всего, требует и того, что мы удерживаем для себя? Как бы ни было ничтожно то, что удерживаем мы в сердце из мира, но коль скоро из-за него вступаем мы в спор с Богом, перечим Ему, противимся, то мы полные богоборцы. Мало того: если Богу отказываем мы в повиновении ради пристрастия к чему, то предмет пристрастия нашего дороже нам Бога. Если дороже Бога, то и бог наш, ибо то и бог сердца, что дороже ему всего. Стало, у нас бог – то, что не есть Бог, и мы идолопоклонники... Мало ли это?

Не лучше ли, братие, после сего перестать нам считать ничтожными свои миролюбивые пристрастия и позаботиться пробудить спящую совесть и заставить ее возревновать об окончательном отрешении от всего. Покой наш, если точно мы покоимся, есть лживый покой. Господь праведный поставит же нас в такие обстоятельства, в которых встревожится все наше внутреннее, и уклонения сердца нашего обличатся пред всеми. Так не лучше ли упредить сие и мирным изменением своих настроений отвратить муки, которые никакой уже не принесут пользы?

Все сие предлагаю вашему любомудрию, чтобы, вошедши в себя, вы сами себя обсудили и в дар Господу, Спасителю нашему, изготовились принести и делом принесли все неугодные Ему ваши любимости и драгости, пересмотрели и переправили все неровности и неправости сердца, под внешним благочинием скрывающего иногда мирские цели и страсти, чтобы представить из себя Богу деву чистую^[74], не имущую скверны, или порока, или нечто от таковых^[75]. Аминь.

Не ужасайтесь!

Что делать, чтобы сподобиться благодати, или с чем можно сравнить царство Божие.

Напоминаю вам одно утешительное Евангельское сказание. Господь приближается к Иерихону. Там, при пути, сидел слепец. Услышав, что Господь близко, он начал взывать: Иисусе, Сыне Давидов, помилуй мя!^[76] Другие хотели его остановить, но он неудержимо от сильной веры взывал: Иисусе, Сыне Давидов, помилуй мя! Господь внял его воплю и исцелил его.

Благословим Господа, внявшего воплю слепого, но ублажим и слепца, не перестававшего вопиять к Нему о помощи. И вот нам, братие, образ нашего спасения, образ того, как душа избавляется от духовной слепоты, от мрака греховного и от всех уз миролюбия и страстолюбия, связующих ее. Душа ищет и вопиет, но, пока не придет Господь к ней на помощь, не отверзутся очи ее и не спадут узы ее. Без Мене, говорит Господь, не можете творити ничесоже^[77]. Христианин все может, но только о укрепляющем его Господе^[78], ибо благодать, пришедши, творит в нем и еже хотети и еже деяти о благоволении^[79].

Не ужасайтесь, слыша, что духовное прозрение и свобода от уз мира и греха, или, что то же, всецелое обращение сердца к Господу, есть дело благодати, в той мысли, что это будто далеко... Напротив, радуйтесь тому, ибо что от Господа, то близ есть, как и Сам Господь есть Бог, ко всем близ сущий, а не отдаляющийся. От Господа все всегда готово нам, надобно только приложить то, что зависит от нас.

От нас ожидается горячее желание, искание и понуждение себя на отрешение от всего и на обращение к Господу. Но да не думает кто, что, когда все сие есть в нем, уже достигнуто все, что ищется. Нет; но, когда все сие есть, надобно ожидать, чтоб благодать Божия, пришедши, самым делом совершила отрешение и обращение. Узник усердно желает свободы, ищет ее и употребляет со своей стороны усилие к получению ее... Но все он в узах, пока не придет имеющий власть разрешить и не разрешит его. То же и в нас... Сильными узами связал нас враг чрез страсти и мир. Когда придем в сознание сего узничества и почувствуем несносность и пагубность сего положения, начинаем желать свободы, искать ее и свои усилия употреблять к получению ее; но при всем том все остаемся в сих узах, пока не придет Господь крепкий, не свяжет, как Сам сказал, держащего нас в узах, не разрешит нас и не пустит на свободу^[80]. Вот дерево многими корнями, глубоко пущенными в почву, внедрено в земле. Если б оно возжелало свободы, то не могло бы получить ее иначе, как когда бы сильная рука, приближаясь, исторгла его из недр земли. Глубоко и многоветвенно внедрились мы в мир и его обычаи... Пусть уже восчувствовали тяготу и пагубу сего, но исторгнуться не можем, пока не исторгнет нас Сам Бог, пока Бог, пришедши, не избавит нас от сей власти темной и не представит в Царство Сына любве Своея^[81].

Скажет кто: «Что же именно должно мне делать, чтоб сподобиться такой благодати?» Желаешь ли разрешиться от мира и со Христом единым быть – первее всего приложи к сему желанию всю искренность и силу, сколько от тебя сие зависит, и вместе с тем начинай искать благодати, не жалея себя. Где искать? Во всем том, в чем Господу угодно было сокрыть для нас ее, как в сосудах каких... Это – во всем устроении Святой нашей Церкви и всех чинах ее, паче же в святых таинствах – исповеди и святом причастии. Для сего в церковь Божию ходи, как только есть возможность, дома усердно молись, книги святые читай, беседы духовные веди с кем можешь, подвиг какой-нибудь положи на себя – в пощении, бдении, уединении, трудах вспомоществования ближним, не рассейничай, не суетись, не ищи пустой славы и возгласов людских; в себе уединись и к Господу припадай в сердце своем; паче же всего поговей, как должно, исповедайся и причастись Святых Христовых Таин. Так ищи, и обрящеши, как обетовал Господь^[82]. Так толки, и отверзется тебе!^[83] Все от Господа; но получают сие все только те, кои усильно, себя не жалея, ищут... Пусть трудно; но то утешительно, что непременно найдут... Придет, наконец, благодать, и тогда душа, как птица, освободившаяся от тенет, свободно начнет парить в области Царства Христова.

Только не поленись искать, и искать именно там, где можно найти, то есть в Церкви и церковном устроении. Дурно делают те, кои будто ищут Господа, а Святой Церкви Божией и всего церковного чуждаются или придерживаются сего только отчасти, как бы случайно, без уверенности в существенной необходимости такого порядка жизни. Нет, не найдешь Господа и благодати Его вне Церкви. Вне Церкви – мир, царство врага Христова и нашего... Там обретают пагубу, а не благодать спасительную... Церковь же Божия, вся и во всех частях своих преисполненная благодати, есть сосуд или вместилище сосудов благодати.

Слыхали вы о веществе, которое называют электричеством? Когда его возбудят в какой вещи или наполнят им вещь, тогда сия вещь делается сосудом электричества, и кто коснется ее, из нее исходит искра и делает чувствительный удар в палец или в ту часть, которою коснешься ее. Вот как если бы кто целый дом устроил полным сего вещества и потом всякую вещь в доме исполнил сим, так что вошедший, чего бы ни коснулся, из всего получал бы искру и удар, так Бог устроил Церковь: всю ее и все то, что есть в ней, исполнил благодати, так что ищущие чрез все церковное могут воспринять ее. Того слово обращает, другого – пение, того икона поражает, другого – священнодействие... тот великим чем поражается, а другой – малым; но во всех случаях действие одно: как удар какой исходит, поражает сердце, и оно становится с той минуты иным, приемлет как бы обручение какое или залог, вследствие которого, отрешась от мира, в Господе едином жить начинает. Итак, желаешь ли разрешиться от мира и с единым Христом быти – искренно возжелай сего и, не жалея себя, начинай искать, ходя во всех чинах и учреждениях Святой Церкви, под сими, как бы сказать, облаками, содержащими благодатную воду, и найдешь. Придет минута, когда Бог отверзет очи твои, как за руку возьмет тебя из власти темной и представит в Царство Сына любве Своей.

Долго ли, коротко ли будет сие искание – не наше дело определять. Есть око, назирающее труд твой и ждущее с нетерпением, когда, наконец, ты взойдешь в то состояние, в котором полно можно воздействовать на тебя. Жди и благодушно терпи в трудах искания. Как во внешней природе – употребим то же сравнение – помянутое электричество не на всякое тело действует, но на те только, кои к тому предрасположены, так и в духовном мире, пока не вообразятся в духе нашем потребные расположения к приятию благодати, благодать не изливается в него, чтоб не быть излиянною всуе. Главное препятствие, как я уже напоминал, – наша неискренность в отношении к познанной истине. Знаем, что мир несовместен со Христом, а между тем, намереваясь вступить в путь следования за Христом или уже и вступив в него, жалеем о некоторых вещах и пристрастиях и влечем их за собою, как бы наперекор непреложному определению Господа, что нельзя Богу работать и мамоне^[84]. Господь видит сердце наше то в миролюбии, то в боголюбии, то есть полу-мирским и полу-христианским, и не вверяет ему Себя и благодати Своей, как и хозяин, имеющий глаза, не станет вливать воды или другого чего в дырявый сосуд. Нет, надо совсем отрешиться от мира сердцем и быть чуждым в нем, хотя иногда нужда и заставляет внешне участвовать в делах его. Этого отвращения и ждет Господь, и Сам же спешит его произвести в нас влиянием Своего Божественного призрения^[85] в сердце, чтоб потом исполнить нас Собою. Но без нас не произведет его. Нам самим надо возжелать нелюбвия и отвращения к миру и нудить себя к тому.

Царство Божие вот с чем можно сравнить! Вообразите себе обширную долину, полную разнообразной растительности. В средине – прекрасный дом, в коем князь красоты, ума, силы и богатств неописанных... От дома лучами расходятся дорожки, которые чем далее от дома, тем более перемешиваются и переплетаются между собою. Несмотря, однако же, на сие переплетение, все они могут провести к дому, то есть не представляют путей заблудных. Но к последним пределам долины начинаются дорожки, кои переплетаются с дорожками чуждыми, ведущими не к дому, а в противоположную от него сторону, за пределы сей блаженной царственной долины. По всем дорожкам ходит множество людей. Идут все к князю, который обещает тем, кои дойдут до него, вечное с собою ликование – в доме, обители и наслаждения коего неисчислимы. Князь видит всех идущих и все труды, какие каждый подъемлет в шествии сем. Но его начинают видеть и ощущать только те, кои вступают на дорожки, не смешанные с чуждыми путями... и чем ближе подвигаются к дому, тем яснее видят князя; а, наконец, лик его так печатлеется в них, что они всецело исчезают в нем, с ним как бы растворяются сознанием, себя забывая, ибо он есть весь сладость. Те же, кои ходят по смешанным дорожкам, знают, что есть князь, но не видят его, желают его, но не вкушают, ищут, но не обладают. К ним, напротив, доходят шумные ликования из враждебного князю царства и занимают их собою, и они, идя, попадают то на княжескую дорожку, то на вражескую и склоняются то к дому князя, то в противоположную сторону. Из них одни, походив тут немного, совсем сбиваются в область врага; другие, мало-помалу подвигаясь, переступают на несмешанные дорожки и устремляются к дому князя, третьи и ко врагу не хотят, и к дому не спешат, а положили, кажется, блуждать тут до конца жизни, слывя княжескими и не принадлежа ему по видам своим. Те, кои, минуя дорожки смешанные, ступают на несмешанные, в первый раз встречаются со светлыми очами князя, из коих влагается в сердце их ненасытный огонь рвения к поспешному шествию. Здесь прекращается обаятельное действие вражеских кликов...

Не нахожу нужным пространно толковать сие уподобление; оно должно быть понятно вам. Блаженны перешедшие смешанные пути! Это – совершенно отрешившиеся от мира. Окаянны ушедшие на противническую сторону! Это – совсем предавшиеся миру и врагу. Идущие же смешанными путями могут быть и блаженны, и окаянны. Блуждающие по сим дорожкам суть те, кои не совсем еще отрешились от мира и остаются здесь или потому, что проходят период отрешения, которое требует времени и не у всех совершается вдруг, или потому, что по лукавому саможалению не хотят окончательно расстаться с миром, а думают как-нибудь и миром наслаждаться, и Христовой части не лишиться. Последних ожидает жалкая участь тех, коим Господь угрожает судом: ни тепл еси, ни хладен^[86]. А первым надо сказать: что мешкать, гоняясь за призраками? Вступайте смелее в пути отрешения. Князь уже видит вас и желает вас. Минете сии смешанные пути – вступите в несмешанные. Там очи ваши встретятся с очами князя... Из них ниспадет огонь в сердце ваше и воспламенит его вседостаточной любовью и рвением к шествию в дом его, не зная покоя и усталости...

И вот опять пришли мы к тому же, к чему и прошлый раз, то есть что надобно совсем отрешиться от мира и всего мирского, чтоб быть со Христом.

Начните же, братие, тако тещи, да постигнете^[87]. Господь да благословит начинание ваше и да благопоспешит вам в посильных трудах ваших! Аминь.

Где Бог, там и блаженство

В ком Бог воцарится внутри.

Ищите прежде Царствия Божия и правды его^[88].

По указанию сей заповеди Божией и ныне хочу говорить вам о том же, именно – о всецелом устремлении сердца нашего ко Господу.

Хотя это предмет самый обыкновенный, ибо что обыкновеннее мысли: «Отрешись от всего и ищи единого Бога, в Коем полнота благ» – но как Он, может быть более чем другой какой, забывается, как забывается нередко мысль о солнце, столько для нас необходимом и нас непрестанно освещающем, то надлежит необходимость напоминать о Нем, и не только указывать, но и воспроизводить это солнце на духовном горизонте нашем. Что есть главное, от того и отрываться не должно сознание наше и сердце наше. А в чем сердце, о том сладко говорить и сладко слушать, хотя бы то было непрестанно. Так не поскучайте.

Ищите прежде Царствия Божия. Ищите прежде... – то есть, в ряду ваших забот и попечений на первом месте должно стоять искание Царствия Божия. Это должно быть главным нашим делом; все же прочее должно быть приделком, должно последовать за сим, как плод и придаток.

Что же такое Царствие Божие? Это есть дарение Бога. Где сие Царство? Сие Царствие Божие внутрь вас есть, – законополагает Господь^[89]. Значит, Царствие Божие есть парение Бога внутрь вас, и искание Царства Божия есть искание того, чтоб Бог воцарился внутрь нас. Над чем? Над всем, что есть в нас, над нашими мыслями, желаниями, чувствами, намерениями, делами, – искание того, чтоб Бог сделался Царем нашего ума, сердца и воли... Бог есть Царь нашего ума, когда ум чрез покорность вере, усвоив себе все, сообщенное нам в святом откровении, о едином Боге думает и обо всем сущем и бывающем судит по Богу. Бог есть Царь нашей воли и совести, когда, напечатлев в себе заповеди Божии и положив их себе в непреложный закон, мы ни в малом, ни в великом не позволяем себе отступать и на малую черту от сознаваемой воли Божией. Бог есть Бог сердца нашего, когда, ощутив сладость Божественного, оно отвергает все земные сласти и, ни в чем земном не находя вкуса, все живет на небе, там, где и сокровище его.

Так бывает внутрь. Но Царствие Божие отвнутрь простирается и вовне... Ибо, когда совершится все сказанное внутрь нас, тогда и все внешнее перестраивается по тому же духу и направлению; по тому же духу начинают действовать и язык, и глаза, и слух, и все другие чувства; тем же духом направляется тогда всякое движение вовне и всякое действие – наедине, в семействе, на должности, в обществе и во всех житейских отношениях...

Словом, тогда во всех проявлениях нашей жизни внутренней осязательным направителем бывает Бог, что и печатлеется во внимании всех, по слову Господа: тако да просветится свет ваш пред человеки, яко да видят ваша добрая дела и прославят Отца вашего, Иже на небесех^[90].

Того, в ком Бог воцарился внутри, вы видите участвующим во всех делах, к каким обязывает его положение; но в них он только внешне; внутренне же он весь в Боге, от Коего и исходят для него мановения на всякие дела и начинания, на число их, широту и образ совершения. В таковых верно исполняется то, что заповедал апостол: да имущии жены, якоже не имущии будут; и плачущийся, якоже не плачущий; и радующийся, якоже не радующеся; и купующии, яко не содержаще; и требующий мира сего, яко не требующе^[91].

Так-то: кем взыскано Царствие Божие и обретено, в том Бог бывает всяческая во всем^[92]; так что как на небе почивает Он на Херувимах и Серафимах, так почивает и в нем на всех силах его духа, который и сам, растворившись в Нем сознанием и самодеятельностью, все, и внутренне и внешне, направляет к угождению Ему единому, возлюбив Его, как заповедано, всем сердцем, всею душою, всем помышлением и всею крепостью^[93].

К сей мысли приведу вам на память одно обстоятельство из ветхозаветной истории. В народе Божием часто случалось так, что один, и два, и более цари, один после другого, восходили такие, кои, увлекшись обычаями язычников, заводили идолопоклонство и у себя. Тогда в большом количестве являлись идолы – на холмах, в рощах, на площадях города и даже в самом храме. Им служить тогда начинали, а служение Богу истинному было забываемо. Но когда потом Бог воздвигал в нем царя, по сердцу Своему, как, например, Иосафата, Езекию, Иосию и других, он первым делом своим поставлял очистить храм, град, все холмы и рощи и все царство от идолов. Нечестие прогонялось, воссиявало благочестие. Един Бог истинный был чтим и поклоняем в храме, и во граде, и в весях, и полях. Бог опять был видимо для всех Царь у них.

Подобное нечто совершается и в нас. Каждый из нас есть малое царство. Царь – мы сами, наше сознание и самодеятельность. Подданные – силы нашего существа, силы тела, души и духа. Святилище Божие в нас – сердце. Когда наш царь – сознание и свобода – отвращается от Бога и уклоняется к себе и тварям, тогда страстями и превратными склонностями, как идолами какими, наполняется все наше существо; всякая сила души и тела становится местом жречества особому идолу... Бог забыт. Мы служим тогда в теле, например сластолюбию, лености, похоти, сну, ругательству в плясках, гуляньях, театрах и проч., как язычники служили Венере, Бахусу и другим. В душе служим тщеславию, человекоугодию, зависти, гневу, ненависти, интересам страсти блистать, нравиться и прочее, из коих всех слагается в нас идол самости и закоренелого эгоизма, то есть мы всесторонне идолопоклонствуем тогда и всеми силами своими служим богам иным. Мы в богозабвении, богоотвращении, боговраждовании. Но когда встретит, наконец, нас милость Божия и пошлет Он нам дух страха и благоговения, – пробуждается тогда наш царь – сознание и свобода и, к Богу обратившись, ревностно начинает очищать царство свое от всех идолов, прогоняет страсти из всех сил своих и, вместо них напечатлевает соответственные добродетели, чтоб ими угождать Богу, положив наперед Ему единому служить до положения живота; тогда во святилище нашем качествует не самость, а самоотвержение и Богу преданность, а в душе и теле вместо страстей – святые плоды духа: смирение, кротость, воздержание, чистота, любовь, мир, долготерпение, трудолюбие и прочее, и все сие ради Бога, ради угождения Ему, в чувстве всесторонней зависимости от Него и обязательства совести, – все направляет по воле Его и во славу Его. Тогда восстановляется в нас богомыслие, боголюбие, богопреданность, богопоклонение. Бог воцаряется в нас, все же богопротивное, богонеугодное – и малое и великое, внутри и вне – прогоняется и истребляется. Вот и воцарение Бога в нас!

Не подумал бы кто: «Все Божественное и все – Бог... и ничего стороннего... ничего от благ мира сего, нас окружающего... Как это тяжело, сухо, безотрадно!..» Напротив, тут-то и есть наше место, наш чин, наш рай, когда мы к Богу устремляемся и все направляем к угождению Ему единому. Ибо, когда сие бывает с нашей стороны, тогда и Бог не сторонним зрителем бывает таких изменений внутри нас, но Сам снисходит к нам и сочетается с душой нашей. А где Бог, там блаженство. Как жених и невеста, любящие себя взаимно, так блаженны души, чрез посвящение себя Богу сочетавшиеся с Ним. Надобно только строго соблюдать условия сего сочетания и обязательства его. Апостол сказал: я ревную о вас (верующих, новообращенных) ревностию Божиею, потому что я обручил вас единому мужу, чтобы представить Христу чистою девою^[94]. Вам известны чувства невесты к жениху?! Таковые же чувства должны иметь и души наши ко Христу Господу. Невесте тогда и на мысль не приходит засматриваться на что и на кого, только и мыслей у нее, что о женихе, только и чувств, что к жениху. Так должны быть расположены и мы ко Господу. И мыслями одними уклонение к чему, кроме Него, есть уже нарушение брачного с Ним союза, а не только чувствами и расположениями. Господь Бог твой есть Бог ревнитель, – говорит пророк^[95]. Как ревнив бывает муж или жених, так ревнив Бог относительно душ наших. Не может Он терпеть, когда мы приложим сердце свое к чему, кроме Него. Но как жена или невеста, хотя со всеми по закону сожительства бывает в добрых отношениях, сердцем, однако же, предана жениху только или мужу, так и душа – пусть всем занимается, чем нельзя не заниматься по условиям жизни, но внутренним своим обращением вся должна быть устремлена к единому Богу. Жених или муж не разбирает, велико или мало лицо, к которому хочет склониться жена или невеста, но не терпит самого уклонения, кого бы оно ни касалось, так и Бог гневается на душу, к большим ли или к малым вещам питает она пристрастие. И все сие Он видит. Невеста от жениха еще может как-нибудь скрыть измену свою внутреннюю, а от Бога ничего скрыть нельзя. Все Он видит – и неравнодушен бывает к изменам сердца нашего... а тогда же и наказание посылает – тем сначала, что тотчас же сокращает излияние Своей щедродательности в душу, которая вместе с уклонением от Бога начинает испытывать омрачение в мыслях, смятение в желаниях, неустройство в чувствах... и это если малое бывает уклонение! Что же сказать о большом?! Тогда отходит Господь... оставляет душу... разводится с нею. Но когда не Господь сочетается с душою, то сами знаете – кто... Да избавит всех нас Господь от сего бедствия!

Так, братие, уже не в первый раз склоняю речь мою на то, что не частью какой, а всецело надо нам покориться Господу и предать себя Ему, чтоб вы, если не склонитесь на то, по крайней мере, мысленно, в душе своей, сказали: «Нельзя иначе, надо Господа взыскать и к Нему единому устремиться всем существом своим. Остается одно: или погибель, или так сделать». Нельзя Богу работать и мамоне^[96]. Кто не со Мною есть, – сказал Господь, – тот на Меня есть; и кто не со Мною собирает – расточает^[97].

Не ужасайтесь! Одно содержите в мысли, что такого рода устроение жизни не есть насилие, а исход на свободу, не есть скорбность, а облаженствование, не есть лишение, а вступление в полноту благобытия. И, сие содержа в мысли, подвигайте себя соответственно тому на дело.

Господь да пошлет мужество сердцу вашему и крепость духу. Аминь.

Два царства

О благодатном выборе

Прошлый раз слышали вы о Царствии Божием, которое внутрь нас есть^[98]. А вне нас разве его нет?! Есть оно и вне нас.

Разверните святцы и читайте: ныне такого-то святого, завтра такого-то, послезавтра такого... и так далее всякий день имеет своего святого. В совокупности же тут помещены все, от века Богу угодившие, – праотцы, отцы, пророки, апостолы, святители, мученики и мученицы, преподобные отцы и преподобные матери, бессребреники, Христа ради юродивые. Сонм мног зело! Все они ликуют на небе, о нас молятся и нам помогают. Это одна часть Царствия Божия, которая вне нас, – Церковь первородных, на небесех написанных.

Нисходя оттоле на землю, видим, как под их благожелательным и молитвенным влиянием и здесь, в Церкви Божией, истинно верующие возрождаются благодатью Божией, зреют и восходят в меру возраста исполнения Христова^[99], чтобы, пожив подобно им на земле, подобно им прославиться на небе. Вот из тех и других, небесных и земных в совокупности, составляется благодатное Царство Христово, Церковь спасаемых в Господе, предмет благословений Божиих и цель желания всех людей, понимающих истинно свое значение.

От сего блаженного видения Царства Божия оторвав внимание ваше, обозрите теперь происходящее вокруг вас, и увидите, что, в противоположность сему Царству Христову, стоит другое царство – царство князя века сего, слагающееся из всех миролюбцев и грехолюбцев, отошедших и живущих, воздвигнутое и поддерживаемое злорадной злобой исконного врага нашего, наперекор благосердому попечению о нас Господа, в обман, прельщение и пагубу нашу.

Вот два царства!

Все мы, живущие на земле, неизбежно состоим под влиянием обоих их и – то склоняемся к тому или другому, то стоим между них, как бы в нерешимости, к какой стороне пристать и куда склониться.

Вот что пришло мне ныне на мысль, и я понуждаюсь сказать вам, братие, всем вам известный закон: не любите мира, ни яже в мире^[100], изыдите от среды миролюбцев и нечистотам их не прикасайтеся^[101].

Мне бы хотелось, однако же, чтоб вы сами добровольно сделали такой благой выбор или поворот. Потому хочу показать вам противоположность характеристических черт Царства Христова и царства князя века сего. Не думаю, чтоб кто из вас не знал истины и спасительности первого, лжи и пагубности последнего. Но в предположении, как бы хлопотами или другим чем не были вытеснены мысли сии из головы вашей и сердца вашего, не излишним считаю напомнить вам о том.

Во всяком царстве видятся царь, законы, преимущества, или обетования и награды, и конец, к которому оно приводит.

Все сии черты в Царстве Христовом определенно ясны, несомненно верны и непреложны, а в царстве века сего – лживы, обманчивы, призрачны. Вот посмотрите сами!

Кто Царь в Царстве благодатном? Бог, в Святой Троице поклоняемый – Отец, Сын и Святой Дух, сотворивший мир и о всем промышляющий, Который, устроив нам спасение в Господе Иисусе Христе, властно наложил на всех последующих Ему заповеди и повеления Свои для собственного их блага; всем дает Себя знать, вкушать, духовно осязать; обо всех милосердует и печется, всем помогает и всех удостоверяет: «Работай по воле Моей в вертограде Моем; Я все вижу и за все воздам тебе». И трудящиеся в Царстве Христовом определительно знают, Кому работают, и это дает им внутреннюю крепость и терпение в трудах. Они уверены, что трудятся пред лицом Господа всевидящего, многопомощного, многоутешительного, и радуются при всех тяготах и теснотах, в какие поставлена их усердная работа Господу. Я стражду, говорит апостол, но не стыждуся. Вем бо, Ему же веровах, и известихся, то есть, я уверен глубоко, яко силен есть предание мое сохранити в день он^[102].

В царстве князя века сего – в мире – совсем не то. Тут никто не знает, кто их царь. Если бы самый отчаянный миролюбец сознал, что царь у него злобный и мрачный сатана, которому он раболепствует на свою собственную погибель, тотчас с ужасом устремился бы вон из его области. Но сие сокрыто есть от сынов века. Враг скрыл мерзкий образ свой от взоров их. И миролюбцы раболепствуют, не зная кому. Вы поминутно слышите: «Того нельзя, другого нельзя... так должно... и так надобно...»; но спросите: «Почему? Кто велел?» – никто не скажет. Все стесняются и тяготятся заведенными у них порядками, даже осуждают и бранят их, но никто не посмеет отступить от них, боясь кого-то, – будто надзирающего, готового взыскать, которого, однако же, никто не может указать и определительно наименовать. Мир – это совокупность лиц, работающих неведомому призраку своего воображения, хотя в действительности под ним хитро скрывается злобный сатана.

Какие законы в Царстве Христовом? Христос, истинный Бог наш, определительно сказал: «Делай так и так... и будешь Мне угоден, и спасешься. Отвергнись себя, будь нищ духом, кроток, миролюбив, терпелив, чист сердцем, люби правду, плачь о грехах, благоговеинствуй^[103] предо Мною день и ночь, благожелательствуй и благотвори братьям своим... и все заповеди Мои верно исполняй, не жалея себя...» Видите, как все ясно и определенно, и не только определенно, но и запечатлено навсегда неприкосновенно неизменностью. Как написано, так будет до скончания века. Всякий, вступающий в Царство Христово, верно знает, что ему делать должно, не ожидает никаких изменений в законоположениях Царства, потому шествует путем его благонадежно и бодренно, в уверенности, что несомненно достигнет того, чего ищет.

Не то совсем в царстве князя века сего. Тут никак нельзя остановить мысль свою на чем-нибудь определенном. Дух миролюбцев еще ведом; это – дух самости, гордыни, интересанства^[104] и всесторонней утешности и чувственности.

Но приложения сего духа – законы и правила мира – так шатки, неопределенны, изменчивы, что никто не может поручиться, чтоб завтра в мире не начали считать плохим, неодобрительным то, чем ныне восхищаются. Обычаи мира текут, как вода, и правила его – для одежды, речей, встреч, соотношений, стояний, сидений и всего вообще – непостоянны, как движение воздуха... Ныне так... завтра, не знаешь откуда, налетит мода и все превратит. Мир есть сцена, на которой сатана издевается над бедным человечеством, заставляя его вертеться по мановениям своим, подобно обезьянам или куклам в народных комедиях, заставляя его считать чем-то ценным, важным, существенно необходимым то, что само по себе мелочно, ничтожно, пусто. И этим заняты все – и малые, и большие, не исключая и тех, которые и по происхождению, и по воспитанию, и по действительному своему положению могли бы, кажется, свое время и труды употреблять на нечто лучшее, чем все сии призраки.

Какие преимущества и обетования Царства Христова? Господь и Бог наш говорит: «Работай Мне, и все тебе воздам. Всякое дело твое, и мысль твоя, и желания, и чувства, в угодность Мне тобою явленные и содержимые, не будут лишены награды своей. Чего другие не видят, Я вижу; что другие не ценят, Я ценю; за что другие, может быть, теснить тебя станут, Я Покровитель буду тебе; и за всякий труд твой готова тебе обитель вечная, она и созидается трудами твоими». Так обетовал Господь, так и есть. И все вступающие в Царство Его испытывают делом верность обетований сих. Они вкушают уже блаженство от трудов, коими трудятся в заповедях Божиих, – блаженство смирения, кротости, правды, миролюбия, милости, терпения, чистоты и всякой другой добродетели. И сии добродетели, будучи производимы благодатью Божией, делают сердце их сосудом Духа Божия, Который есть для них залог или обручение будущего наследия, несомненно чаемого, ради сих начатков его, усвояемых всякому, кто нелицемерно работает Господу.

Таковы ли обещания мира? Нисколько. Мир все обещает и ничего не дает. Манит, раздражив надежду, но в минуту, так сказать, вручения обещанного похищает его... потом, снова указывая вдали, снова манит и снова у достигшего похищает из рук то, что, кажется, уже получено. Оттого в мире все гоняются за чем-то многообещающим, и никто ничего не получает; преследуют призраки, кои разливаются в воздухе в ту минуту, как они готовы схватить их. Миролюбцы важничают, в пустой уверенности, что, действуя по-мирски, они заслуживают внимание мира; но мир или не видит их дел, или, видя, не признает цены их, или, признав цену, не воздает условного воздаяния. В мире все до одного суть обманутые, и все еще себя обманывающие надеждами, для которых никакой не имеют опоры.

Еще коротко укажу одну черту.

Работающие Господу внешне невидны, нередко презираемы и гонимы, но внутренне всегда зреют в совершенствах духовных, которые в другом мире воссияют в них, как солнце, и дадут им соответственное себе место и блаженство. Работающие миру внешне видны, блестящи, нередко всевластны, но внутренне снедаются тугой, муками сердца и жгучими заботами. Ни минуты не имея покоя здесь, переходят они и туда на безотрадное вечное мучение, которого описать нельзя.

Такова судьба здесь и участь там живущих по духу Христову и по духу мира. Вот характеристические черты двух царств! Не предлагаю вам – выбирайте... потому что только тот, кто всякий смысл потерял, может колебаться в выборе. И, однако же, царство века сего существует и никогда не бывает пусто, а ведь оно все слагается из нас. Что же это за диво? Ум ли наш по временам или с некоторых сторон бывает не очень умен, или дух мира, нас окружающий, так быстро действует, что омрачает прежде, чем успеем сообразить что, одним взором привлекая и поглощая добычу, подобно ядовитым некоторым змеям? Но то верно, что многие и из христиан льнут к миру и мир не может жаловаться на редкость рядов в поклонниках своих...

Но, братие, как бы ни был обаятелен мир, в этом нет оправдания увлекающимся. Если бы, говорит Господь, Я не приходил и не говорил, вы не имели бы греха. Ныне же, то есть когда Он все разъяснил, нет вам никакого извинения^[105]. Зачем это так сильно внушается и так часто повторяется в слове Божием: любы мира... вражда Богу есть^[106]; не любите мира, ни того, что в мире^[107], изыдите из среды его и нечистоте его не прикасайтеся^[108]; отбросьте лукавство от душ ваших, и живы будете^[109] и подобное? Затем, чтоб те, коих касается сие, взялись за разум, опомнились от опьяняющего миролюбия и, отрезвясь, взяли себя в руки и направили от того, что есть призрак и обман пагубный, к тому, что есть существенность спасительная, – твердыми шагами вступив на верный путь вслед столь великого сонма мужей и жен, просиявших добродетелями на земле и возвеличенных славою на небе.

Милостивый Господь, молитвами всех святых Своих, да дарует возникнуть от диавольской сети всем, кои испытывают несчастье быть живы уловленными от него в свою его волю, и всех да переведет из тьмы сей в чудный Свой свет и из области сатаны к Богу. Аминь.

Какие ж тут лады?

Что Господь и ангелы его говорят о мире.

Несколько уже раз говорил я вам против мира и привязанности к нему. Не думаю, чтобы я надокучил вам тем, по уверенности моей в любви вашей к истине и готовности внимать ей, как бы она горька ни была. Но приходит на мысль, не почитаете ли вы строгих приговоров на мир моим личным мнением о мире и миролюбии? Не думаете ли, что мир не так противоположен Христу и жизнь мирская – жизни христианской, чтоб их не было возможности соединить и, живя по-мирски, жить вместе и по-христиански? По крайней мере, ныне в ходу то мнение, что строгое отчуждение от мира и всего мирского есть принадлежность недалекой простоты или неразумной ревности и мрачной меланхолии и что, напротив, достоинство нынешнего века и просвещения в том именно и состоит, что ныне умеют совместить христианство с миролюбием, с жалостью смотря на этих бедных недоумков, кои в видах спасения и богоугождения лишают себя тех или других благ и утех мира.

Не берусь вступать в спор с такими мудрователями. И ныне я положил – ни слова не говорить от себя, а собрать только в едино все сказанное в слове Божием против мира и миролюбия. К себе обратясь, каждый в совести своей, конечно, найдет строгое внушение беспрекословно внимать тому, что заповедует Господь наперекор всем ходячим мнениям и всем возникающим из нашего сердца противочувствиям и противлениям. Что ясно и определенно говорит Господь и святые Его апостолы, то закон для нас.

Послушайте, что говорит о мире Господь и святые Его апостолы, и перестаньте суемудрствовать.

Как говорит о мире Господь? Но вы наперед знаете, что Господь, Который был столько снисходителен к грешникам и немощным, Который взял все грехи наши на Себя, Который иго Свое назвал благим и укорял учителей иудейских за то, что они обременяли людей излишними строгостями, – такой Господь, конечно, не стал бы налагать на Своих последователей тяжесть отчуждения от мира, если б можно было миролюбие совместить с последованием Ему. И, однако же, смотрите, как говорит Он.

В каком отношении поставляет Себя Спаситель к миру? Я, говорит, не от мира сего, и это слово повторяет несколько раз^[110]. Я не от мира сего, и Царство Мое несть от мира сего^[111]. Царство Христово устрояется в мире же и из людей мира, но на развалинах царства князя мира. Почему Господь говорит: Я с неба сошел связать крепкого, разрушить дела диавола^[112]! Как это совершено крестной смертью, то пред страданием вот какой произнес Он приговор миру: ныне суд есть миру сему; ныне князь мира сего изгнан будет вон^[113]. Видите, какая противоположность! Как же хотите вы, угождая миру, быть со Христом? Кое общение свету ко тьме; кое же согласие Христови с велиаром^[114]?

Может быть, впрочем, Господь так строг к миру Сам в Своем Лице? Но не сделал ли Он какого послабления в сем для учеников Своих, коим неизбежно быть в мире и жить среди миролюбцев? Никакого. И они, говорит, не от мира, как и Я не от мира^[115]. Посему, утешая их, в другом месте прибавляет: аще мир вас ненавидит, ведите, яко Мене прежде вас возненавиде. Аще от мира бысте были, мир убо свое любил бы: якоже от мира несте, но Аз избрах вы от мира, сего ради ненавидит вас мир^[116]. Как же вы хотите и Христу принадлежать, и быть в мире с миром?

Не обетовал ли Господь, по крайней мере, в будущем какого мира с миром? Не дожили ли мы до сего счастливого времени и не можем ли, спокойно миролюбствуя, думать, что угождаем Господу и душу свою спасаем? Нет, не это обетовано. Я, говорит, пошлю вам Духа такого, Которого мир не может приять^[117], то есть Духа, совершенно противоположного духу мира. И пришед, Он обличит мир о гресе и о правде и о суде^[118]. Почему постоянное и всегдашнее враждование будет между вами и миром, вследствие коего в мире скорбни будете; но дерзайте, яко Аз победих мир^[119]. Как же это вы хотите жить в мире с миром и принадлежать Господу, когда Дух Господень, поданный последователям Его, никак не может быть мирен с миром?

Итак, видите, что в учении Господа никакого нет снисхождения к миру.

Наперед можете быть уверены, что никакого снисхождения к нему не встретите вы и в речах святых апостолов. Возьмите дышавшего любовью Иоанна и просиявшего правдой праведного Иакова. Что говорят они? И тот, и другой в одно слово говорят: не любите мира. Не любите мира, говорит апостол Иоанн, ни, яже в мире. Аще кто любит мир, несть любве Отчи в нем; яко все, еже в мире, похоть плотская, и похоть очес, и гордость житейская, несть от Отца, но от мира сего есть. И мир преходит, и похоть его; а творяй волю Божию пребывает во веки^[120]. Не весте ли, говорит апостол Иаков, яко любы мира сего вражда Богу есть? Иже бо восхощет друг быти миру, враг Божий бывает. Как это страшно! Или мните, продолжает он далее, яко всуе Писание глаголет: к зависти желает Дух, иже вселился в ны^[121]? То есть, Сей Дух так ревнив, что никак не может попустить, чтоб мы хотя сколько-нибудь принадлежали миру, требует всецелой преданности Господу.

Смотрите далее, что говорят другие апостолы: мы же не духа мира сего прияхом, но Духа, Иже от Бога^[122]. Прежде, то есть когда не были христианами, мы были порабощены под стихиями мира^[123] и ходили по веку мира сего^[124], по преданию человеческому , то есть по обычаям мирским. Ныне же, то есть принявши Христа, умросте со Христом от стихий мира^[125], ныне мир вам распялся и вы миру^[126], то есть он для вас мертв, и вы должны быть мертвы для него. Посему блюдите себя нескверными от мира^[127], убегайте от скверн мирских^[128] и яже в мире похотныя тли^[129], и, отвергшеся нечестия и мирских похотей, целомудренно и праведно и благочестно живите в нынешнем веце^[130]. Мир весь во зле лежит^[131] и ненавидит добро истинное, посему не дивитесь, что ненавидит вас мир^[132]. Благодушествуйте паче, приемля благодать, по коей всяк рожденный от Бога побеждает мир: и сия есть победа, победившая мир, вера наша. Кто есть побеждаяй мир, токмо веруяй, яко Иисус есть Сын Божий^[133], то есть вера Христова так тесно соединена с победой мира, что, где она, там мира нет, – он побежден... и, следовательно, наоборот: где мир есть, там нет веры, нет Христа и христианства.

Вот и апостолы никакой пощады не оказывают миру! Ни Господь, ни апостолы... Чьи же суть ученики те, кои хотят совместить миролюбие с христолюбием, кои так учат и так хотят жить? Я вам скажу, чьи, – и скажу словами апостольскими. Апостол Иоанн говорит: искушайте духи, потому что много лжепророков вошло в мир... Они от мира суть: сего ради от мира глаголют, и мир тех послушает^[134], то есть эти лжепророки – лжеучители – защищают мир, потому что сами от мира же суть, а не от Христа. Стало, и слушающие их, и последующие им не Христовы суть, а суть тоже от мира. И не сбывается ли среди нас то, что предрекал апостол Павел: будет во время, егда здравого учения не послушают, но по своих похотех изберут себе учители, чешеми слухом: и от истины слух отвратят, и к баснем уклонятся^[135]? Видите, какой строгий приговор не только на мир, но и на защитников миролюбия!

Так пусть себе, кто хочет, ухищряется миролюбствовать с ложной надеждой не стать чрез то в противление духу Христову! Вы же не увлекайтесь – и не подражайте таковым! Одно намерение о сем злоухищрении обличает отсутствие духа Христова – обличителя мира. Уместно ли нам думать о союзе мира со Христом, когда, с первых дней явления Спасителя в мир, мир восстал на него и властью, и хитростью, и злобой? Не внушается ли тем, чтоб христиане и думать не думали жить в ладах с миром, который так враждует на Господа их? Так всегда и было. После Господа и святых апостолов все истинно веровавшие и работавшие Господу шли наперекор миру и духу его и за то сами были целью стрел от лица мира – терпели и гонимы были. Да и вси хотящий благочестно жити в мире гоними будут^[136]. Какие же тут лады?!

Теперь, полагаю, все вы согласитесь, что, не одобряя мира, я не свое частное мнение излагал вам. Господь и святые апостолы ясными и определенными словами, не допускающими никакого перетолкования, осудили его. Кто от Бога, послушает нас, говорит святой Иоанн Богослов^[137]. После сего нечего нам расходиться в суждениях о мире. Разве, может быть, у нас не сходны понятия о самом мире?! В самом деле, разно можно понимать мир, и не дивно, что между сими понятиями найдутся такие, по коим жизнь мирская не покажется там решительно противоположной духу Христову... В таком случае иной может сказать: «И я знаю, что мир противен Христу и что верующий должен отвергнуть его; но то, что ты называешь миром, я не считаю принадлежащим миру. Скажи мне: что такое тот мир, который осужден Господом и святыми апостолами, в коем живущие гибнут и от коего отрещись должны все, желающие спастись и Богу угодить?»

Вопрос, как видите, самый естественный, но не простой, и ответить на него нельзя одним словом. Я постараюсь это сделать в другой раз; а между тем и вас самих приглашаю рассудить о том. В самом деле, может быть, достаточно с точностью определить, что такое мир и мирское, чтоб отвратиться от них, и что если то или другое допускается в жизни, то потому только, что не считается мирским.

Возьмите же на себя немного труда – уяснить сие. В благоприятное время и я приду к вам на помощь с моим словом, чтоб совместно нам преуспевать в познании истины христианства, во спасение наше и славу Бога, в Троице поклоняемого. Аминь.

Прибавление

Что такое мир по слову святого Исаака Сирианина.

В конце последнего слова предложен вопрос: что такое мир? – оставленный без решения. Желающим иметь решение его предлагается то, что говорит о сем святой Исаак Сирианин.

Когда слышим об удалении от мира, об оставлении мира, о чистоте от всего, что в мире, тогда нужно тебе сначала понять и узнать, по понятиям не простонародным, но чисто разумным, что значит самое наименование мир, из каких различий составляется это имя, и ты в состоянии будешь узнать о душе своей: сколько далека она от мира и что примешано к ней от мира.

Слово мир есть имя собирательное, обнимающее собою перечисленные нами страсти. Если человек не узнал прежде, что такое мир, то не достигнет он до познания, какими членами далек от мира и какими связан с ним. Много есть таких, которые двумя или тремя членами отрешились от мира и отказались от общения ими с миром и подумали о себе, что стали они чуждыми миру в житии своем, потому что не уразумели и не усмотрели премудро, что двумя только членами умерли они миру, прочие же их члены в теле живут миру. Впрочем, не возмогли они сознать в себе и страстей своих; и как не сознали их, то не позаботились и об их уврачевании.

По умозрительному исследованию миром называется и состав собирательного имени, объемлющего собою отдельно взятые страсти. И когда вообще хотим наименовать страсти, называем их миром, а когда хотим различать их по различию наименований их, называем их страстями. Страсти же суть части преемственного течения мира; и где прекращаются страсти, там мир стал в своей преемственности. И страсти суть следующие: приверженность к богатству, к тому, чтобы собирать какие вещи; телесное наслаждение, от которого происходит страсть супружества; желание чести, от которого истекает зависть; желание распоряжаться начальственно; надмение благолепием власти; желание наряжаться и нравиться; искание человеческой славы, которая бывает причиной злопамятства; страх за тело.

Где страсти сии прекращают свое течение, там мир умер; и в какой мере недостает там некоторых из сих частей, в такой мере мир остается вне, не действуя теми частями состава своего; как и о святых сказал некто, что, будучи еще живы, стали они мертвы, потому что, живя во плоти, жили не по плоти. И ты смотри, какими из сих частей живешь; тогда узнаешь, какими частями ты живешь и какими умер миру. Когда дознаешь, что такое мир, тогда из различия всего этого дознаешь и то, чем связан ты с миром и чем отрешился от него.

И скажу короче: мир есть плотское житие и мудрование плоти. По тому самому, что человек исхитил себя из этого, познается, что исшел он из мира. И отчуждение от мира познается по сим двум признакам: по превосходнейшему житию и по отличию понятий самого ума.

ПЯТЬ ПОУЧЕНИЙ О ПУТИ К СПАСЕНИЮ

Что сотворив, живот вечный наследуем?

О пути ко спасению. Указание сего пути содержится в святом Евангелии и в церкви Божией. Христианство – единственный путь ко спасению. Кто сердечно приемлет и усердно исполняет все, что заповедует святая церковь, тот не вне пути спасительного. Что же именно нужно делать, чтоб спастись?

Учителю, что сотворив, живот вечный наследую?^[138]

Так некогда вопрошал Господа один законник! И тот вопрошал Господа, искушая Его, как бы любопытствуя только, что скажет Учитель, ибо сам знал, какой надо сделать на это ответ. Но можно вопрошать о пути ко спасению и не из пустого любопытства, а по искреннему желанию получить на него прямой ответ – неведомый или забытый, вопрошать по кровной нужде, потому что душа болит и сердце томится недоумениями – что сотворив, живот вечный наследуем?

Такое томительное недоумение тем естественнее, чем неопределеннее сфера мыслей, окружающая вопрошающих, и чем более разномыслия встречают они в талантах и речах человеческих. И не в таком ли положении находимся мы ныне? Осмотритесь кругом, и увидите, что и те, кои от нас, не одно говорят. Иной, например, говорит: молись – и спасет Господь; другой: плачь, сокрушайся – и Бог не уничижит; третий: твори милостыню – и та покроет множество грехов; тот: постись и приметайся к дому Божию; а сей: брось все, и удалися бегая, и водворися в пустыню. Вот сколько разных ответов у наших! – И это все истины, правила спасительные, с которыми неизбежно встретиться на пути спасения. Что же касается до тех, кои считают себя сущими от нас, но перестали уже быть нашими – разумею христиан, увлекшихся духом века и суемудрия, – до тех, которые, присвоив себе несколько здравых понятий, заимствованных в христианстве, и возмечтав о себе много, оставили нас и сердцем отделились от Христа Господа, хотя языком исповедуют еще Его, – что до них касается, то между ними еще более самого грустного и болезненного разномыслия, уклонившегося от пути истины и блуждающего на распутьях лжи. Не случалось ли и самим вам или слышать при разговоре, или читать в книге, как иные умствуют о порядке вещей, коему надлежало бы быть по их уму, вместо того, который теперь есть? О спасении души здесь и помину нет. Блаженство вечное, если оно допускается, считается уже как бы обладаемым, по каким-то правам человечества, и вся забота обращена на то, как бы, в придаток к тому, усладить и земную жизнь и превратить ее из горестной в райскую. – В сем духе иной возглашает: не верь ничему, кроме ума твоего, следуй влечениям природы твоей, будь независим, живи в свое удовольствие и не позволяй чужой руке лежать на выи^[139] твоей – и будешь счастлив; другой проповедует: где не распложают общественных увеселений, театров и тому подобного – там и жизнь не жизнь. Там слышится: прямой дорогой идти нельзя, нужно уменье жить – уменье так вести дела, чтоб не терять своего интереса и не дать другим подметить своих планов, намерений и чувств (это у них называется благоразумием); здесь говорится, что если не защищать своей чести и достоинства, то пропадешь. Замечаете ли, какое все это мрачное мудрование! И, однако же, оно составляет, можно сказать, основание обычаев света и его можно встретить свободно ходящим и в простой беседе, и в большом собрании, и в книге печатной не одной. Вообразите же теперь, что должно произойти в уме и сердце вашего знакомого, а иногда, может быть, вашей дочери и вашего сына, когда в одном, другом, третьем месте встретят их подобные речи, когда в одной книге вычитают они такие мысли, в другой и третьей еще хуже, – и это не один день или месяц, а целые годы, – когда притом вокруг себя они видят обычаи, напитанные тем же духом, а тут в своем сердце, искушаемом соблазнами, возникают прихотливые помыслы, колеблющие доброе настроение, – вообразите, что все сии разносторонние впечатления – за один раз – соберутся в юную, да и не в юную, может быть, душу, – что тогда должно восчувствовать сердце, особенно сердце, еще не забывшее Господа и дорожащее словом истины, исшедшим из уст Божественных? Я слышу из глубины сего сердца исходящий вопль, подобный воплю апостолов, устрашенных бурей, и Петра, начавшего утопать: «Господи! спаси мя, погибаю, Господи! что сотворю, да спасуся?» Матери и отцы! слышите ли вы этот вопль?

Не подумайте, что я увлекся. Нет! Я намеренно хотел выяснить, как естественно, особенно ныне, вопрошать о пути ко спасению, или о пути в Царствие Небесное. И я уверен, что если бы здесь, среди нас, стал сейчас Господь, то все, ищущие прочного добра и видящие, как нынешний дух, нынешнее учение, нынешние порядки разноречат друг с другом, все эти в один голос обратились бы к Господу прежде всего с вопросом: «Господи! что сотворим, да живот вечный наследуем? что сотворим, да спасемся?» Но, братие, Господь вчера и днесь Той же и во веки^[140]. Тогда иудею Он велел искать ответа в законе: в законе что писано, – како чтеши?^[141]. Ныне христианину он повелел бы без сомнения обратиться к Святому Евангелию – вообще к новозаветному учению или к Церкви Божией, и спросил бы его: что здесь содержится, как разумеешь? Очевидно, что Господь, обратив внимание иудея на закон, хотел внушить ему: нечего тебе и спрашивать; путь спасения прописан в законе: твори тако, и спасешься. На то и закон дан, чтоб вести тебя ко спасению. Подобное сему должно сказать и христианам, колеблемым навеянными на них недоумениями: нечего вам спрашивать! Христианство и есть единственный путь ко спасению. Будьте истинными христианами, и спасетесь. На что же Святая Церковь, на что догматы и заповеди, на что святые таинства, наши посты, бдения, молитвы, освящения и прочее? Все это, или все, содержимое Святой Церковью, и есть верный путь ко спасению. Кто сердечно приемлет и усердно исполняет все, что заповедует Святая Церковь, тот не вне пути спасительного. Посему, если есть это в нас, то нам не совопросничать место, а славословить; не искать, где спасение, а принимать его готовое, нам предлежащее или нас объемлющее; всей крепостью воздавать славу, честь и поклонение Господу, спасающему нас во Святой Своей Церкви. Что, то есть, должны мы творить? – Свято чтить и неуклонно ходить во всех учениях, уставах и постановлениях Святой Церкви, не слушая никаких пустых умствований новомодной философии, которая стремится все разорить, ничего не созидая.

Думаю, что в вашем уме все еще остается неопределенным, – что же именно нужно делать, чтоб спастись? Ныне я отвечу вам на это в нескольких словах: веруйте во все, во что веровать повелевает Святая Церковь, и, приемля благодатные силы чрез таинства и возгревая их чрез все другие священнодействия, молитвования и учреждения Святой Церкви, идите неуклонно путем заповедей, возвещенных нам Господом Иисусом Христом, под руководством законных пастырей, – и спасетесь. Подробное же раскрытие сего отложу до другого времени и заключу слово мое молитвой, чтоб Господь даровал вам свет и разум, да познаете Его и ясно уразумеете путь спасения, принесенный Им на землю, и утвержденный в Церкви, и столько уже святых людей проведший в рай, – чтоб и вам всем не лишенным быть сего благого чаяния. Аминь.

Неотъемлемое условие спасения

Что надо знать христианину, желающему достигнуть живота вечного? Узнай православное учение христианское и содержи его всем сердцем – и будешь видеть путь в Царствие Небесное. В таинствах церкви Господь дает силу, нужную на пути ко спасению. Как избежать приманок, увлечений и расставленных сетей на этом пути?

От прошедшей беседы осталось за нами объяснение одного, довольно важного положения. Мы говорили вам, что и ныне, при великом разномыслии окружающих нас людей, естественно спросить: «Господи! что сотворив, живот вечный наследуем? Господи! что сотворим, да спасемся?» Мы сказали также, что такой вопрос излишен для христианина, живущего в недрах Христовой Церкви, по духу христианства; потому что христианство-то и есть единственный, Богом на земле проложенный путь в вечное Царство, или путь ко спасению. Идущему по сему спасительному пути – что и спрашивать о пути ко спасению? – Будь истинным христианином – и будешь в раю; будь истинным христианином – и спасешься.

Но, может быть, не для всякого ясно, что значит быть истинным христианином, или что именно в христианстве предлагается как неотъемлемое условие спасения и, вместе, как решительный признак того, что кто-нибудь идет в живот вечный, а не в пагубу. Объяснение сего-то пункта и осталось за нами. Тогда мы ответили на это общим положением, – ныне разъясним то подробнее, взяв в руководство сравнение пути ко спасению с обыкновенным путем.

Собирающемуся идти в путь, чтоб благополучно совершить свое путешествие, надобно знать сей путь, знать направление его и долготу, равно как и все, могущее встретиться на его протяжении, а при самом шествии надо видеть и его, и то, чем он окружен. Так и христианину, желающему достигнуть живота вечного, надобно знать и ведущий к нему путь, и все, ему соприкосновенное, все, что и выше его, и окрест, и впереди его; надобно осветить умственную атмосферу собранием здравых понятий обо всем сущем и бывающем; надобно знать: что есть Бог? что мир сей, как он стоит и куда ведется? что мы, зачем мы здесь и что ожидает нас за гробом? как нам должно держать себя в отношении ко всему окружающему, к верховному Существу – Богу, к братиям нашим – человекам, и к миру невидимому – Ангелам и святым. Знающий все сие шествует при свете, а не знающий сего сидит во тьме и, если бы вздумал идти, споткнется, потому что тьма ослепляет очи его. И только христианство разгоняет тьму сию, давая на все сие верные ответы в своем учении. Оно учит, что Бог, в Троице поклоняемый, – Отец, Сын и Святой Дух, сотворив все единым словом Своим, все содержит глаголом силы Своей и все ведет к Своему предназначению, паче же блюдет человека, и падшего – преестественно^[142] восстанавливает в Христе Спасителе, вразумляя его откровениями и руководя заповедями, определяющими все его обязательные отношения и составляющими собственно путь, коим следует идти. Совокупность всех сих понятий и есть свет, указующий нам путь и освещающий его. Итак, узнай православное учение христианское, и содержи его всем сердцем, и будешь видеть путь в Царствие, и все, окружающее сей путь, и все, могущее встретиться в продолжение его.

Это первое. Но пусть и знает кто путь, и путь сей освещен, – что пользы в сем знании, если нет сил идти по нему? Больной, расслабленный, безногий, лежа при пути, по которому необходимо идти, и так необходимо, что если не пойдет, погибнет, – будет только больше сокрушаться от того, что знает и видит сей путь. В таком бы положении были и мы, если бы Господь, просветив нас светом ведения, не дал нам сил идти по указанию сего света; ибо сами собою мы не можем идти, не имеем сил, мы расслаблены, разбиты. – Но не смущайтесь! Все Божественные силы, яже к животу и благочестию^[143] – заготовлены уже нам Господом, призвавшим нас в чудный Свой свет^[144], и всякому верующему подаются в святых таинствах Церкви, подаются независтно^[145], в таком обилии, сколько кто желает и может вместить. Крещение возрождает, миропомазание укрепляет, святое причащение преискреннейше соединяет с Господом Иисусом Христом, святое покаяние восставляет падшего, который падает снова по крещении, и проч. Всякое таинство дает особую Божественную силу, нужную человеку на пути в Царство Небесное... Итак, зная содержимые Церковью таинства, будь сколько можно чаще причастником их, с верой и по всему чину, установленному в Святой Божией Церкви, – и силы Божественные, нужные к совершению пути в Царство Небесное, никогда не оскудеют в тебе. – Это второе.

Но на пути могут ослабевать и истощаться силы, могут встречаться приманки и увлечения. – От первого должно прекратиться шествие; от второго – принять ложное направление; конец же того и другого – пагуба. Как же быть? Надо обновлять силы и отревать^[146] приманки и увлечения, – Что нужно для этого? Одно: неуклонно исполнять все постановления Церкви и все чины ее – священнодейственные, молитвенные и освятительные. И вот почему! – В святых таинствах мы приемлем благодать Святого Духа, как искру Божественную, ниспадающую в наше естество. Как для того, чтобы искра, павшая в вещество, превратилась в пламень, необходим воздух и движение сего воздуха, так необходима своего рода атмосфера и движение сей атмосферы и для того, чтобы искра Божественной благодати, принятая нами в таинствах, проникла в наше естество и превратилась в пламень; сию атмосферу и составляет наша церковность – все чины священнодействий, молитв и последований Церкви, окружающих человека во всех положениях; а движение сей атмосферы есть непрестанное последование священнодействий Церкви одних за другими и непрерывное участие человека то в одном, то в другом. Здесь разумеются дневные службы: вечерня, утреня, литургия, праздники церковные, крестные ходы, молитвования на разные случаи – в домах и церквах, путешествие ко святым местам, паче же всего святые посты с говением и причащением Святых Таин. Чем кто усерднее участвует во всех сих чинопоследованиях, тем сильнее и сильнее будет разгораться в нем искра благодати, пока не превратится в пламень, поглощающий весь состав его – душевный и телесный. Кто будет так действовать, у того никогда не истощатся силы, тот никогда не потеряет бодрости на пути и не впадет в беспечность. Этот же способ дарован нам и для того, чтоб отревать от себя приманки и развлечения мира. Кто живет по уставу Церкви, тот, как за оградой спрятавшийся, не боится соблазнов его. Церковность есть как бы отпевание и отчитывание от омрачения, производимого дыханием мирского духа. Коснется ли кого эта зараза – беги в церковь, и все отойдет, или будь неуклонно верен указаниям Церкви, и мир не найдет случая приразиться^[147] к тебе; ибо все, что есть в мире, есть и у нас в Церкви, только в чистейшем и Божественнейшем виде... Там гулянья – у нас святые праздники, там балы – у нас церковные служения, там театры – у нас Божественные священнодействия. Сравнивай всякий, что лучше, – и не увлекайся пустой приманкой и не оставляй – ради ее – существенного, плодотворного и питательного. И так живи по церковному, и будешь жить, как в духовной атмосфере и ограде, и силы твои никогда не ослабеют в тебе к продолжению пути, и никакие приманки не увлекут тебя на распутья. – Это третье.

Чтоб не утомить вас, коротко скажу вам четвертое.

Могут на пути встретиться препятствия, которых не догадаешься, как преодолеть; могут быть расставлены сети, которых не сумеешь миновать; могут быть сочетания стезей, при которых не сообразишь, куда идти; может набежать облако, которое скроет совсем путь и устрашит громом и молниями, – к кому тогда обратиться? Как быть? Кто поможет во всех таких случаях? Ангелы с неба? Но они являются только в чрезвычайных обстоятельствах, оставляя обычное течение дел существующему у нас порядку. Так кто же поможет? Пастыри – отцы духовные, которые и даны Церкви, по апостолу, для того, чтоб не допускать христиан влаяться^[148] недоумениями и вести всех неуклонно по пути в живот вечный, научая каждого приходить в меру возраста исполнения Христова^[149]. Так, будь покорен руководству отцов духовных, и избежишь распутий и преткновений на пути в Царствие Небесное, и скоро и безбедно притечешь к вратам рая. Вот все, что предлагает нам христианство о пути спасения! 1) Знать и содержать учение христианское, которым сообщаются здравые понятия о всем сущем и указывается самый путь в Царствие – в заповедях; 2) быть под действием святых таинств Церкви, чрез которые даруются силы, яже к животу и благочестию;^[150] 3) участвовать во всех священнодействиях, молитвованиях и чинопоследованиях Церкви, как положено уставом, чтоб тем возгревать в себе искру благодати Божией и отревать обаяния мира; 4) вверяться руководству законных пастырей и духовных отцов и повиноваться их руководительным указаниям.

Итак, узнайте и сердцем содержите все, чему учит Святая Церковь и, приемля благодатные силы чрез таинства и возгревая их чрез все другие священнодействия Церкви, идите неуклонно путем заповедей, прописанных нам Господом Иисусом Христом, под руководством законных пастырей, и, несомненно, достигнете Царствия Небесного и спасетесь. Аминь.

Спасение содевается в совокупности добродетелей

В деле спасения существенно необходимо здравое учение веры, хождение по заповедям, принятие таинств, участие во всех молитвованиях церкви и руководство законных пастырей.

В прошедшей беседе мы дошли до следующего вывода: «Узнай и сердцем содержи все, чему учит Святая Церковь, и, приемля Божественные силы чрез таинства и возгревая их чрез все другие священнодействия и молитвования Церкви, иди неуклонно путем заповедей, предписанных нам Господом Иисусом Христом, под руководством законных пастырей, – и несомненно достигнешь Царствия Небесного и спасешься». И это ответ – прямой и единственный – ответ всякому вопрошающему: «Что сотворив, живот вечный наследуем?» Все спасшиеся спаслись сим, а не другим способом, и все ныне спасающиеся спасаются так, а не иначе.

Нечего бы больше и говорить о сем. Но я боюсь, нет ли кого между вами, кто неправо о сем судит? Не думает ли кто, что не все из сказанного одинаково необходимо или не для всех все необходимо, что без иного, может быть, можно обойтись, не умаляя тем своего спасения, иное может быть оставлено на произвол, не будучи обязательно для всех. Потому вынужденным себя нахожу пояснить вам, что все сказанное нами, то есть здравое учение веры, хождение по заповедям, принятие таинств, участие во всех молитвованиях Церкви и руководство законных пастырей, – все это существенно необходимо в деле спасения, так что там только и содевается спасение, где есть все в совокупности; где же чего недостает, там дело спасения подвергается великой опасности и портится.

Ибо какого спасения чаять тому, кто не содержит истинного учения веры и Церкви и неправо мыслит или о Боге, мире и человеке, или о настоящем состоянии нашем испорченном, или о способе нашего восстановления, который один, или о смерти и будущей участи нашей, или о каком бы то ни было догмате, – когда Сам Господь говорит, что если кто отвергнется словес Его в роде сем прелюбодейном и грешном, того и Он отвергнется пред Отцем Своим, иже есть на небесех?^[151]

А кого Господь отвергнет, где тому место? Уже, верно, не в Царствии Небесном.

А вот есть же люди, которые говорят: как хочешь, веруй, только живи хорошо, и ничего не бойся; как будто можно жить хорошо, не имея здравых понятий о предметах, сообщаемых истинной верой. Не льститеся, братие! В состав истинной жизни входит не одно поведение, но и здравый образ мыслей, так что у кого недостает последнего, о том не следует говорить, что жизнь его исправна и хороша. С другой стороны, жить хорошо – значит жить богоугодно, – богоугодная жизнь вся ведется по воле Божией; а одно из первых определений воли Божией относительно к нам есть веровать в Того, Кого Он послал^[152], то есть в Господа Иисуса Христа и Его Божественное учение. Значит, тот, кто говорит: как хочешь, веруй, только живи хорошо, – когда истинно веровать есть заповедь, – походит на такого человека, который сам разоряет основание, на котором хочет строить дом, или на такого, который хочет переплыть реку на ладье, которую сам сознательно разбивает под собой.

Какого также спасения чаять и тому, кто нарушает какие заповеди Божии, например: заповедь правды или милосердия, воздержания или трудолюбия, чистоты или нестяжательности, супружеской верности или другой какой, умаляя тяжесть своих грехов каким-нибудь кривотолкованием, например: природа влечет, сердце требует, – или стараясь заслонить их безобразный вид от совести какими-нибудь видимыми, не совсем трудными, делами благочестия, например: хождением по церквам, устроением ценных икон и возжжением лампад? Какого, говорю, чаять спасения таковым, когда прямо говорится, что если хочешь внити в живот, соблюди заповеди?^[153] что неправедники, какого бы рода они ни были, Царствия Божия наследити не могут?^[154] Нужны, конечно, и нужны существенно в деле спасения и внешние дела благочестия, но не одни: необходимо при том исполнение и всех других заповедей Божиих. Сие подобает творити, говорит Господь, и онех не оставляти^[155]. Как без ног идти или без крыльев летать, так без исполнения заповедей достигнуть Царствия Небесного невозможно.

Как это еще иные самовольно замышляют содевать свое спасение сами собою, не приемля Божественных сил, яже к животу и благочестию, чрез святые таинства, и не возгревая их священнодействиями и молитвованиями Церкви? Я уже объяснил, что мы, падшие, немощны и шага не можем сделать на добром пути без особенной благодатной помощи, что благодать сия приемлется в святых таинствах, и, приемлемая, подобна бывает вначале малой искре, которая потом возгорается до пламени деятельным участием во всех чинах Святой Божией Церкви. Все это и само собою ясно, и сознается своим опытом, и свидетельствуется всеми. А вот есть же лица, которые говорят: вся эта церковность нужна для простых; понимающим же дело достаточно одного умственного, духовного или сердечного служения Богу. Блаженны вы, простые души, все безропотно приемлющие и всякому гласу Церкви охотно повинующиеся! Вы подобны древам, посаженным при исходищах вод, которые дают плоды свои во время свое. А те, понимающие дело, – по своему, конечно, – подобны, в духовном отношении, тощим былинкам, растущим на сухой, каменистой или песчаной почве и едва слабые признаки жизни в себе показывающим; или еще и того хуже: они подобны семенам, заглушенным еще в недрах земли, непрозябшим или перезябшим. Вообразите себе на дворе дождь, снег, дух бурен, и поставьте в такую погоду на открытом воздухе человека, неприкрытого, как должно одеждой, – долго ли он проживет? Точь-в-точь в таких находится обстоятельствах тот, кто чуждается таинств и всей нашей животворной церковности. Жалки такие люди! Эгоизм и самочиние снедает кости их.

Наконец, Господь избрал апостолов, апостолы предали дело свое епископам, определив в сотрудники им пресвитеров. Все они в совокупности составляют богоучреждаемое пастырство в Церкви, коего дело возводить всех в мужа совершенна, в меру возраста исполнения Христова^[156], освящая таинствами, возгревая священнодействиями, а паче руководя советами в многораспутистом течении к духовному совершенству. И благодарение Господу, что так есть! Мы слепы: как слепому нужен вожатый, так нам нужен указатель пути в Царствие Божие, – в очень многих случаях нужно лицо, которое как бы за руки взяло нас и вывело из запутанности мыслей и чувств, в какие повергает нас иногда враг и собственное неразумение. Не говорите, что «руководитель всем есть слово Божие, – мы и сами прочитаем и увидим, что нужно». Слово Божие содержит общие указания для всех, а что именно нужно мне и в моих обстоятельствах, это должен объяснить мне другой – живой, опытный голос. Не будь сего, я должен блуждать по распутьям и быть в постоянной опасности. И вот почему благопотребна нам помощь благоразумного совета пастырского. Как же это иным и, может быть, немалому числу кажется, что у них нет других обязательных отношений к своему пастырю, кроме приглашения в случае нужды совершить таинство или другое какое священнодействие? Такие забывают, что имже несть управления, падают, аки листвие, спасение же есть во мнозе совете^[157].

Из всего сказанного выходит снова то же заключение, что и прежде: «Хочешь ли спасения – узнай и сердцем содержи все, чему учит Святая Церковь, и, приемля Божественные силы чрез таинства и возгревая их чрез все священнодействия и молитвования Церкви, иди неуклонно путем заповедей, предписанных нам Господом Иисусом Христом, под руководством законных пастырей, и, несомненно, достигнешь Царствия Божия и спасешься». Все это существенно необходимо в деле спасения, необходимо все в совокупности и для всех. Кто одного чего не принимает или не допускает, нет тому спасения, – тот не уврачует своих немощей и не избежит болезней. Церковь Божия есть врачевательница, содержащая в своем устройстве врачевство, всякую болезнь нашу духовную врачующее. Составные части врачевства сего суть: православное учение, жизнь по заповедям, таинства со священнодействиями Церкви и руководство пастырей. Как в болезнях телесных врачевство бывает целительно только тогда, когда оно составлено из всех означенных в рецепте веществ, так и в болезни нашей духовной целительность может иметь место в нас только тогда, когда мы приемлем все стихии, входящие в состав единственного врачевства нашего духовного – христианства, или Церкви. Отнимите какую стихию из врачевства телесного – оно уже не будет иметь своего действия. Не примите чего-нибудь из того, что входит неизбежно в состав христианства, или Церкви, – и вы сами себя лишите целительности, так вам необходимой, и, следовательно, останетесь в том же неуврачеванном, пагубном состоянии, – стало, не спасетесь и не узрите Царствия Небесного. Аминь.

В чем состоит дело спасения

Что же сотворим сими божественными средствами ко спасению, да спасемся? Самое дело спасения в том, чтобы идти сим путем.

Рассуждая прежде о пути ко спасению, мы узнали, что желающему душу свою спасти необходимо знать и свято содержать Божественное учение святой веры, необходимо притом принимать Божественные силы чрез святые таинства и возгревать их чрез все церковные священнодействия, и затем с помощью их идти путем заповедей Божиих, под руководством законных пастырей. Видели также, как все сие необходимо, и необходимо все в совокупности, так что напрасно будет льстить себя надеждой спасения тот, кто самочинно отвергает какую-нибудь из сих, спасение совершающих, стихий.

Обращаясь теперь к самим себе, к тому порядку жизни, какой царствует среди нас, что находим? – Находим, что все сие уже действует в кругу нас, что мы не лишены законного богоучрежденного пастырства, которым совершаются для нас спасительные таинства со всеми священнодействиями, проповедуется святая вера и толкуются заповеди Божии; что, следовательно, мы обладаем всеми средствами, яже к животу и благочестию, или живем в спасительной, так сказать, атмосфере.

Спасение так близко к нам, что его можно как бы осязать. Как же будет нам горько, если в тот час, когда будет решаться достоинство каждого из нас, мы окажемся несоделавшими своего спасения! Помышляя о сем, снова не удержишься от вопроса: что же сотворим? Что сотворим сими Божественными средствами ко спасению, да спасемся?

Вот что сотворим:

1) Возблагодарим Господа, так о нас благоволившего, – возблагодарим за то, что едва рождаемся мы, как уже вступаем в спасительную среду и находим готовым все необходимое ко спасению и, прежде чем придем в сознание, уже несемся по пути спасительному – общим течением спасаемых. Как в видимой природе самое малое насекомое, рождаясь, находит все необходимое к своему существованию вокруг себя, так окружает и нас Господь теплой заботой, едва явились мы на свет, и продолжает потом ее до конца нашей жизни. Из колыбели еще берет нас на свои объятия мать наша Церковь – возрождает к новой жизни, питает и хранит на всех путях наших и не отступает от нас, пока не опустит в могилу, с успокоительной для остающихся и небессильной для отшедших молитвой: «Во блаженном успении вечный покой подаждь, Господи, усопшему рабу или усопшей рабе». Чем же все сие заслужено? – Ничем. – Есть много народов, не знающих пути истинного. Тем, которые рождаются среди них, надо усиленно искать сего пути, – и еще найдут ли? А мы вступаем на него без всяких с нашей стороны усилий, находим не ища. Почему так? – Единому Богу то известно. Но, всячески, в сем действии Божественного промышления нельзя не видеть особенного к нам Божия благоволения.

Возблагодарим же за все сие Господа, так о нас благопромыслившего! Возблагодарим при сем и за самое убеждение в том, что мы обладаем истинно спасительными средствами; ибо в связи с сим убеждением стоит другое убеждение – в особенной Божией к нам близости, в том, что Единый истинный Бог есть наш Бог, и мы люди Его, – А выше этого блага ничего и быть не может на земле.

2) Слыша сие, не один из вас, может быть, готов воскликнуть, как бы осязая уже спасение: Господь мой и Бог мой! Но не забудьте, братие, слово Господа: не всяк глаголяй Ми: Господи, Господи! внидет в Царствие Божие^[158]. – Вот и опять вопрос: что же еще сотворим? Вот что сотворим. Всем помышлением своим, всем сердцем и всею крепостью своей предадим себя сему Божественному устроению нашего спасения, именно:

а) будем блюсти непоколебимое убеждение в истине сего устроения спасения и неотложной его необходимости для всех вообще. Ах, братие! победите искушение своего ума и доходящего до слуха вашего суемудрия других. Не поддавайтесь сомнениям и не дозволяйте колебать покоя веры вашей дерзкому и гордому совопросничеству: для чего то и зачем это? Лучше б так или этак. Отревайте сии соблазны. Не мы первые. – Сколько уже было спасенных сим путем?! – Мы больны; нас врачуют. – Объясняет ли врач, почему он так, а не иначе врачует больного; умолкнем же и смиренно покоримся всему, яко Божию устроению;

б) и не это одно; приложим еще сочувствие ко всему сему устроению, то есть так себя настроим, чтоб сердце наше находило удовольствие и в достойном принятии Святых Таин, и во всяком богослужении и священнодействии, и в слушании проповедания истин Божиих, и во внимании к руководству и советам пастырей, и во всяком вообще деле, предписываемом законом Божиим.

Кто к чему имеет сочувствие, тот туда и влечется. Имеет кто сочувствие к другому чему – к тому и бежит. Вот отчего и бывает, что тогда как одни спешат в церковь, другие едут в театр, на бал или гулянье... Но сами знаете, чего ожидать от сих последних? Переселите же сердце свое из сих суетных мест в отрадную область Божию и там находите услаждение и всю полноту довольства сердечного. – Где сокровище, говорит Господь, там и сердце^[159]. – Стало, где сердце, там и сокровище. Что же за сокровища предлагает мир?! – И стоят ли они того, чтоб ими осквернять сердце, предопределенное быть обиталищем Бога?! Не подумал бы кто, что можно совместить то и другое! Нет, нельзя. Сердце наше одно и просто, так что где оно есть, там есть уже все, – и в другом чем уже нет его, и оно быть там не может. Потому кто в мире с сердцем, тот в Церкви без сердца. И наоборот, кто в Церкви с сердцем, тот в мире без сердца. Где-нибудь – да неизбежно быть без сердца. А без сердца – что за жизнь! В мире хорошо быть без сердца, а в Церкви Божией быть без сердца – значит быть лицемером пред очами Божиими, пред всевидящим Богом.

Вот почему ко всему прописанному надо еще приложить – в) ревностное, неопустительное и несмешанное исполнение всего, что требуется для спасения. Уж одно, так одно: хочешь спасаться держись дел спасительных; а не хочешь, как хочешь – только знай, что не можешь Богу работать и мамоне.

Решимся же, братие, идти твердо путем спасения, не уклоняясь ни на десно, ни на шуе^[160]. Отвергнем двоедушие и исправим храмлющие ноги свои! Что скажете вы о больном, который лежит в доброй врачебнице, назирается добрым врачом, получает прямые против болезни лекарства и всем этим пренебрегает: врача не слушает, лекарств не употребляет? Что скажете также о том, кто стоит пред чистым источником, чувствует жажду и имеет возможность, даже понуждается утолить ее из сего именно источника, и вместо того оставляет его и бежит к реке, полной тины, гадов и смрада, и оттуда пьет воду, не утоляющую жажды? Конечно, не одобрите ни того, ни другого. Но не над собою ли самими мы произнесем этот приговор, если, обладая всеми средствами ко спасению, не будем пользоваться ими, как следует? И не к нам ли будет относиться укор Божий: Мене оставиша источника воды живы, и ископаша себе кладенцы сокрушенныя, иже не возмогут воды содержати^[161].

Так, братие, благодарение Господу, что Он, по великой милости Своей, так приблизил к нам Свое спасение. Но приложим и свой труд! Путь спасения указан и прояснен. Он перед нами. Но все же мы не спасемся, если не пройдем сим путем! Обозрите еще раз все в совокупности устроение сего пути! Мы говорили: узнай и содержи учение веры и, приемля силу чрез таинства, иди путем заповедей под руководством пастырей. Здесь знание веры и заповедей, таинства со всеми священнодействиями и руководством пастырей составляют устроение спасительного пути, который вне нас. Самое же дело спасения в чем? В том, чтобы идти сим путем. – Пойдемте же! – Се ныне время благоприятно, се ныне день спасения^[162]. Аминь.

Спастись от века сего лукавого

Сказание о видении некоему старцу о шествии по спасительному пути.

Между тем, как я придумывал, что бы сказать вам в заключение наших бесед о пути ко спасению, пришло мне на память сказание, которое я читал в одном из древних отечников. Оно очень близко к тому, о чем мы говорили, и я не считаю излишним передать его вам ныне в том виде, как оно рисуется в голове моей.

Один глубокий старец, живший в уединенной пустыне, впал в уныние, и тьма помышлений начала сокрушать душу его, внушая ему недоумения, правильно ли течет^[163] он, и есть ли надежда, что труды его увенчаются, наконец, успехом? Старец сидел, поникши главою. Сердце ныло, но очи не давали слез. Сухая скорбь томила его. Между тем, как он так убивался горем, предстал ему Ангел Господень и сказал: «Что смущаешься и зачем помышления входят в сердце твое? Не ты первый и не ты последний идешь путем сим. Многие уже прошли им, многие идут – и многие пройдут им в светлые обители райские. Ступай, – я покажу тебе разные пути, какими ходят сыны человеческие, равно как и то, куда приводят сии пути. Смотри – и вразумляйся!»

Повинуясь мановению Ангела, старец встал и пошел; но едва сделал несколько шагов вперед, как стал вне себя и погрузился в созерцание дивного видения, которое открылось умным очам его. Он видел, по левую от себя сторону, густой мрак, как стену непроницаемую, внутри которого слышались шум, тревога и смятение. Всматриваясь внимательнее во мрак, увидел он широкую реку, по которой волны ходили взад и вперед, вправо и влево, и кто-то всякий раз, как мелькала пред очами его волна, как бы на ухо внятно произносил старцу: «Это волна неверия, беспечности, холодности; это немилосердия, разврата, взяточничества; это – неги, забавы, зависти, раздора; а это – пьянства, нечистоты, лености, неверности супругов», и проч., и проч., – и всякая волна поворачивала на себе пред ним несметное множество людей, поднимая их из реки и снова погружая вглубь ее. В ужасе старец воскликнул: «Господи! ужели все сии погибнут и нет им надежды спасения?»

Ангел сказал ему: «Смотри далее, и узришь милость и правду Божию!»

Старец взглянул еще на реку и увидел ее по всей широте и по всей долготе своей покрытою малыми ладьями, в которых сидели светлые юноши со всякого рода орудиями во спасение утопающих. Они всех призывали к себе, и иным подавали руки, другим спускали жерди и доски, тем бросали верви, а иногда погружали вглубь багры и крюки, не ухватится ли и там кто? И что же? Редкий-редкий откликался на призывный голос их, и еще менее было таких, которые пользовались, как следует, подаваемыми им орудиями спасения. Наибольшая часть с презорством^[164] отвергали их и с каким-то диким услаждением погружались в реке сей, издававшей чад, смрад и гарь. Старец простер взор свой в даль реки и в конце ее увидел бездну, в которую низвергалась она. Юноши в большом количестве стремительно плавали в ладьях туда и сюда, у самого края бездны, заботливо подавая помощь всякому; но, несмотря на то, каждую минуту, на каждой точке реки, целые тысячи людей вместе с рекой низвергались в бездну, откуда были слышны одни стоны отчаянья и скрежет зубов. Старец закрыл лицо свое и зарыдал. И был к нему глас с неба: «Горько, но кто виновен? Скажи, что бы еще мог Я сделать для спасения их, чего бы не сделал? Но они с ожесточением отвергают всякую подаваемую им помощь. Они отвергнут Меня, если Я низойду на помощь к ним в самые безотрадные места их страданий».

Успокоившись несколько, старец обратил очи свои на правую сторону, к светлому востоку, и утешен был отрадным видением. Те, кои, внимая зову светлых юношей, подавали им руки или хватались за какое-нибудь спасительное орудие, были извлекаемы ими на правый берег. Здесь принимали их другие лица, вводили в небольшие стройные здания, рассеянные в большом количестве по всему протяжению берега, где обмывали чистой водой, облекали в чистые одежды, опоясывали, обували, давали посох и, подкрепив пищей, отсылали в путь – далее к востоку, заповедав им – не озираться вспять, идти без остановки, внимательно смотреть под ноги и не пропускать ни одного подобного здания без того, чтоб не зайти в него и не подкрепить себя в нем пищею и советом от тех, чьему попечению вверены сии здания, равно как и все заходящие в них.

Старец провел глазами по берегу и увидел, что на всем протяжении его готовятся в путь эти избавленные. На лице всех отпечатлелись радость и воодушевление. Видно было, что они все чувствовали особенную легкость и силу и с некоторой неудержимостью устремлялись в путь, первые стадии которого усеяны приятными цветами.

Старец обратил потом взор свой далее к востоку, и вот что ему открылось! – Приятный луг оканчивался невдали от берега; далее начинались горы, лежавшие хребтами в разных направлениях. Они шли, поднимаясь все выше и выше и пересекаясь пропастями, – то голые и утесистые, то покрытые кустарниками и лесами. Повсюду по ним видны были путники-труженики. Иной карабкался на крутизну, другой сидел в утомлении или стоял в раздумье, тот боролся со зверем или змеей; один шел прямо к востоку, а другой по косвенному направлению, а иной перерезывал поперечно пути другим; только все были в труде и поте, в борьбе и напряжении сил и душевных и телесных. Редкий путник всегда видел дорогу; часто она совсем пропадала или раздроблялась в распутья; в ином месте скрывали ее туман и мрак, в ином – пресекала пропасть или крутой утес; там преграждали ее звери из дубровы или ядовитые гады из ущелий. Но вот что дивно! Повсюду по горам рассеяны были красивые здания, подобные тем, в которые принимаемы были в первый раз спасенные от воды. Коль скоро путник заходил в них, как ему заповедано вначале, то как бы он ни был изможден до того времени, выходил оттуда бодрым и полным сил. Тогда звери и гады не могли выносить взора его и бежали от него; никакие препоны надолго не останавливали его; и он легко и скоро отыскивал скрывавшийся каким-то образом путь по тем указаниям, какие получал в тех зданиях. Всякий раз, как преодолевал кто препятствие или одолевал врага, становился крепче, выше и статнее; чем кто выше всходил, тем более хорошел и светлел. К вершине горы местность опять становилась гладкой и цветистой; но вступившие на нее вскоре входили в светлый облак или туман, из которого более уже не показывались.

Старец приподнял очи выше сего облака и из-за него или из-за горы увидел чудный, неописанной красоты свет, из которого доносились к нему сладостные звуки: «Свят, Свят, Свят Господь Саваоф!» Старец в умилении пал ниц, и над ним звучно пронеслось слово Господне: тако тецыте, да постигнете^[165].

Поднявшись снова на ноги, старец увидел, что с разных высот горы немалое число путников, в разных местах, стремительно бежали снова к реке, то молча, то с криком и хульными, бранными словами. К каждому из них и сверху и с боков обращаемо было воззвание: «Остановись, остановись!» Но, гонимые какими-то малорослыми муринами^[166], они не внимали остережению и снова погружались в смердящую реку. Тогда старец в изумлении воззвал: «Господи! что сие?» И услышал в ответ: «Плод самочиния и непокорливости богоучрежденному порядку!» Тем видение кончилось.

Ангел, показывавший его старцу, спросил его наконец: «Утешен ли?» – И старец поклонился ему до земли.

Думаю, братие, нет нужды много говорить вам для истолкования сего видения. Река есть мир; погруженные в ней люди – живущие по духу мира, в страстях, пороках и грехах; светлые юноши в ладьях суть Ангелы и вообще призывающая ко спасению благодать; бездна, в которую низвергалась река с людьми, есть пагуба; красивое на правом берегу здание – Церковь, где чрез таинства покаяния или крещения обратившиеся грешники омываются от грехов, облекаются в одежду оправдания, препоясуются силою свыше и поставляются на путь ко спасению; восход на гору с разными затруднениями – разные труды в очищении сердца от страстей; звери и гады враги спасения; гладкая к вершине местность – умиротворение сердца; светлое облако, скрывающее путников, покойная смерть; свет из-за горы – рай блаженный; здания, рассеянные по горе, – храмы Божии. – Кто заходит в сии здания на пути, то есть принимает таинства и участвует в священнодействиях и молитвованиях Церкви, пользуется советом и руководством пастырей, тот легко преодолевает все препятствия и скоро востекает к совершенству. А кто самочинно отвергает их, не подчиняясь указаниям и советам пастырей, тот скоро падает, и дух мира снова увлекает его.

Прилагать к сему какое увещание считаю излишним. Умоляю только вас, братие, спаситеся от века сего лукавого! Аминь.

ВНУТРЕННЯЯ ЖИЗНЬ

Естественный путь ко спасению

Не внешне только надо держать добрую исправность, но и в сердце содержать то. Это главное дело.

В прошлый год с этого воскресенья начал я вам объяснять, в чем состоит путь, ведущий ко спасению, и в несколько бесед мы дошли с вами, если припомните, до следующего определения: «Узнай и сердцем содержи все, чему учит Святая Церковь, и, приемля Божественные силы чрез таинства и возгревая их чрез все другие священнодействия и молитвования Церкви, иди неуклонно путем заповедей, предписанных нам Господом Иисусом Христом, под руководством законных пастырей, – и, несомненно, достигнешь Царствия Небесного и спасешься». Я нарочно повторял тогда несколько раз это правило, как повторяю и теперь, с тем, чтобы вы легче могли утвердить его в своей памяти. Но при всем том я не думал сказать вам что новое, а хотел только порадовать вас, возведши до сознания, что все, чем мы чаем угодить Богу и душу свою спасти, есть действительно Богом нам дарованный, единственный путь ко спасению, а обрадовавши – возбудить живейшую ревность идти сим именно, а не другим путем – без колебания, без отставания и без блуждания.

Теперь что остается? Остается идти. Пойдемте же, чтобы, иначе, к нам не относился укор Спасителя к иудеям за то, что они не хотели воспользоваться указаниями Иоанна Предтечи: он бе светильник горя и светя, говорил Спаситель, вы же восхотесте возрадоватися в час светения его^[167]. То есть, Иоанн Предтеча указывал им путь жизни во Христе Спасителе, а они не последовали совету его. Что тогда было, то может быть и теперь, и во всякое время. Можно стоять при пути спасения, колеблясь недоумениями, – точно ли этот путь есть единственный путь, и нет ли другого поудобнее и попривольнее. Можно и веря в истину и неотменность пути сего спать при нем в беспечности или отлагать самое шествие день ото дня. Можно стоять и дивиться на всех мимоходящих путем тем, не двигаясь с места, или вступать на него и опять сходить, вступать и сходить. Как жаль, имея так верным получение вечного спасения, в день распределения участи всех оказаться лишенным его!

Не думаю, чтоб кто-нибудь из вас принадлежал к какому из сих классу. Избави вас, Господи!.. Но можно еще вот в каком состоянии находиться: думать, что идешь, а между тем нейти; можно двигаться, не подаваясь вперед, подобно мулу, поворачивающему рушальное^[168] колесо. На это и прошу обратить внимание.

И здесь может быть не один случай. Укажу вам главный. Это бывает тогда, когда кто останавливается на одном внешнем, не обращая внимания на внутреннее настроение сердца, – между тем как поступательное движение в Царствие совершается не иначе, как в сердце и сердцем. Оно похоже на восхождение воздухоплавательного шара вверх. Впускают в сей шар высшую, легчайшую стихию – и он поднимается кверху сам собою. То же и в деле шествия ко спасению. Приемлет кто небесные Божественные стихии сердцем, подобонастроенным к тому, – и восходит духовно к небу – в духовных совершенствах. И чем более приемлет тех, тем выше поднимается, идя прямым путем в Царствие Небесное. Так, всё в сердце; а иной, не имея ничего в сердце и только делая дела внешние, неизбежные при сем, может думать, что он идет в Царствие, – тогда как на деле нейдет.

Итак, ревнуя о спасении, все внимание должно обращать на устроение сердца или на впечатление в нем истинно христианских чувств и расположений, хотя при пособии всего того видимого устроения, которое необходимо входит в состав спасительного пути. Не должно, например, ограничиваться одним знанием Символа и даже всего катехизиса, а надо сердцем принять и сердцем возлюбить всякую изреченную там истину; не должно довольствоваться одним внешним участием в молитвованиях Церкви, а надо и умно – в сердце – возноситься к Богу; не должно останавливаться на одном доброделании, телом совершаемом, но надо воспитать в себе еще добрые чувства и расположения, – и проч. Ибо, чего нет в сердце, того и на деле нет. – Если нет веры в сердце, то ее совсем нет, хотя бы кто писался православным, – Если нет воздыханий в сердце, нет их и совсем, хотя бы кто воздух колебал или и бил себя в перси. – Если нет страха Божия в сердце, нет его и совсем, хотя бы кто видом казался исполненным благоговения. – Если нет чистоты и отрешенности в сердце, нет их и совсем, хотя бы кто чист был телом и ничего не имел из благ мира, – Если не бывает человек сердцем в храме, нет его здесь и совсем, хотя бы он тут стоял телом. Так, все надо совершать сердцем. – Сердцем любить, сердцем смиряться, сердцем к Богу приближаться, сердцем прощать, сердцем сокрушаться, сердцем молиться, сердцем благословлять и проч., и проч. Ибо, каков кто в сердце, таковым зрит его Бог с высоты Своего престола, и соответственно тому принимает его. Каин и Авель приносили жертвы вместе, но Бог призре на Авеля и на дары его: на Каина же и на дары его не внят^[169]. Мытарь и фарисей молились вместе в церкви, но мытарь принят, а фарисей отвержен. Где причина таких отличий? В настроении сердца. Почему Бог и требует словами Премудрого: даждь ми, сыне, твое сердце^[170]. И пророк Давид влагает нам в уста такую молитву: сердце чисто созижди во мне, Боже, и дух прав обнови во утробе моей^[171].

Каково должно быть настроение сердца, свойственное христианину, идущему незаблудно путем спасения, это я по временам буду объяснять вам мало-помалу, хотя бы в главных чертах. Аминь.

13 ноября 1860 г.

В 25-ю неделю по Пятидесятнице

Очищение сердца от страстей

Каков кто в сердце, таким имеет его Бог и так относится к нему.

В прошедшей беседе я навел вас на мысль, что главное в нашей жизни есть настроение сердечное и что каков кто в сердце, таковым того имеет и Бог, несмотря ни на какие внешние отличия и преимущества. Хочу и ныне остановить внимание ваше на той же мысли, чтоб научить вас – ценить свои движения внутренние и таким образом расположить строже смотреть за своим сердцем и за всем, что входит в него и исходит из него.

Не буду для этого входить в рассуждения. Представляю только несколько случаев и примеров из слова Божия и житий святых в подтверждение сей истины.

Вот и в читанном ныне Евангелии представляется богач, который, как обычно зажиточным, задумал перестроить житницы свои, по случаю обильного урожая. Ничего нет тут укорного.

И за это не укоряет его Господь. Но между тем, как он это задумал, из сердца вышло такое помышление: «Ну, теперь только ешь, пей и веселись – не о чем заботиться и нечего бояться». Кажется, не велико слово. Но что значило оно?.. Оно значило, что он сердцем отвратился от Господа и весь прилепился к богатству, на него одно полагаясь и в нем чая иметь верного хранителя и всегдашнего защитника, поставляя его, таким образом, для себя в бога. Никто сторонний не видел в нем такого помышления. Но его зрел Бог с небеси святого Своего, и тот же час дал ему должный ответ: в сию нощь душу твою истяжут от тебе^[172]. Лег он, не предвидя никакой опасности, а утром найден умершим. Вот суд Божий не по внешнему, а по сердцу. Сколько, братие, знаем мы случаев скоропостижной смерти!!! Но кто знает, – не ответ ли это правды Божией богопротивному настроению сердца, делающему человека недостойным жить в богоуправляемом мире, настроению, о котором, – думали, может быть, умершие, – и Бог не знает, как никто не знает из людей!

Предложу вам и еще опыт суда Божия.

Известно вам, что народ израильский был возлюбленный Богу. Сколько милостей явил к нему и как часто необыкновенным образом спасал его Бог!.. Израиль, со своей стороны, служил Богу по закону, данному Самим Богом, и хвалился пред всеми народами именем Господа Саваофа, Которому служил. Войдемте же теперь мысленно в храм их и посмотрим – что там?.. Приносятся жертвы овнов и тельцов, возжигается кадило, поются псалмы – и это в новомесячие, всякую субботу и праздники, все по закону Божию. Смотря на сие, мы бы сказали: благочестивый народ! Как приятно Богу смотреть на эти дела их веры и богопреданности! Но вот является пророк Исаия, и послушайте, что говорит об них от лица Божия: содомляне вы, гоморряне вы, семя лукавое, язык грешный! Что Мне в жертвах ваших, кадило ваше – мерзость Мне... Праздники ваши ненавидит душа Моя... И не приходите являться сюда пред лице Мое...^[173] Слыша сие, вы готовы спросить в изумлении: за что, Господи, гнев такой? – И вот вам ответ: за то, что сердце их исполнено лицемерия, лукавства, грабительства, жестокосердия ко вдовам и сиротам, неправосудия, плотоугодия и разврата^[174]. Вот что было у них на сердце!.. А снаружи посмотреть – они, кажется, все были исправны.

Еще разительнее то же самое изображает пророк Иезекииль. Сидел, говорит, я в доме моем, и взял меня дух, и поставил меня – в видении Божием – в Иерусалиме, в преддверии храма... Здесь увидел я одну скважню^[175] в стене. Муж, явившийся при сем, сказал мне: «Раскопай», – и я раскопал. Тот сказал: «Войди и виждь беззакония злая, яже творят сии здесь!» Я вошел и увидел: на стенах изображено всякое подобие гада и скота и суетная гнушения^[176], и мужи израильские кадят пред ними, каждый держа свою кадильницу в руке^[177]. Что это такое? Было это на деле? Нет. Этим изображалось то, что каждый помышлял на ложе тайном своем, говоря: не видит Господь^[178]. Животными указывались страсти, коими полно было сердце их, а каждением – рабство сим страстям. Таковы были израильтяне по сердцу!.. Но кто это видел?.. Никто сторонний... Видел Бог, и чрез пророка произнес Свой суд над ними по тому, каковы они в сердце. За то, говорит, что они предались нечистотам, говоря: не видит Бог. А Я вот есмь... не пощадит их око Мое, и не помилую^[179]. Вот как вышло. А по внешнему поведению они могли казаться честными.

Припомните в житии Андрея, Христа ради юродивого, как ему открыто было внутреннее настроение одного человека. Все чтили сего человека за трудолюбие, приветливость и воздержание. Но святой Андрей, подошедши, увидел змия сребролюбия, обвившегося вокруг шеи его. Вот одно было в наружности, а другое внутри.

В другой раз – шел кто-то, мужчина или женщина, не помню. На вид ничего худого не видно было, но открылись очи у святого Андрея, и он увидел Ангела, зажавшего себе нос. На вопрос, что это значит, Ангел сказал: нестерпимо зловоние блудной страсти, коей обладаемо сие лицо. А наружность ничего такого не представляла.

В житии Евфимия Великого рассказывается, что был в их стране старец, всеми чтимый и много всех пользовавший своими наставлениями и советами. Все считали его святым и богоугодным. Но когда он был при смерти, пришел другой старец и увидел, что бесы окружают одр его и с торжеством ожидают исхода души его... Видите, как все думали и как оказалось на деле!

Рассказывали также, что в Египетской пустыне был старец, который, когда присылал кто к нему какое подаяние, тотчас угадывал, что было на душе у того, кто присылал, и всегда говорил ученикам: тут кровь или слезы, это отдается корыстью, а это – нечистотой плотской или тщеславием и гордыней.

Много бывало и других случаев, показывающих, что вся сила в настроении сердца и что каков кто по сердцу, таковым имеет его Бог, Ангелы и все святые. Но довольно и этих, чтоб увериться вам, что так есть... Обратимся теперь к самим себе!

Если б открылись у кого очи умные и он осмотрел нас, здесь теперь собравшихся, – что бы открылось?.. Даруй, Господи, всем нам – быть и пред Богом по силе нашей безукоризненными, как мы почитаемся и желаем быть почитаемыми между собою взаимно, – в наших отношениях. Но, братие, к чему тут слово лести? Не обольщайтесь самоуверенностью, – войдите внутрь себя и разберите тонкие помышления и устремления сердца вашего – каждый своего, и по тому судите о себе и определяйте без лицеприятия, что вы, зная, что таковыми, а не инаковыми открыты вы Богу и всему духовному миру, – А затем худое исправляйте в себе, а доброе насаждайте. Кто-то из святых отцов изобразил сердце сосудом, полным всяких гадов и змий, которые всякий раз, как замышляет человек сделать что, выходят из него и, если дело худо – питаются им, а если хорошо – покушаются осквернить его ядом своим. Если человек внимателен к себе, то, не допуская дел худых и тем не давая пищи змиям, истощает их и, отревая их покушения – осквернить добрые дела свои, поражает их во главу. Продолжая неутомимо свой труд все в одном роде и духе, он, наконец, убивает сих змий и мертвыми выбрасывает вон. Змии суть страсти и склонности худые. Смерть их – очищение сердца от страстей. Вот об этом и поревнуем. Грехи делать перестанем, а добрые дела станем творить так, чтоб к ним не примешивались никакие худые чувства и расположения. А если что проскользнет, будем очищать то покаянием. Делая так, чистыми явимся мы не только пред людьми, но и пред лицем Бога всевидящего... Даруй, Господи! Аминь.

20 ноября 1860 г. В неделю 26-ю по Пятидесятнице

Внутреннее состояние сердца

Вводит внутрь и показывает, что там.

Не раз уже я предлагал вашему вниманию ту простую истину, что в христианстве существо дела состоит в настроении сердца, – во внутренних расположениях, или внутренней нашей деятельности, с чем, думаю, вы сами были и пребываете согласными. Но доселе еще не покушался вместе с вами войти внутрь, подвергнуть рассмотрению все бывающее там, чтобы каждый чрез то навык различать потом в себе доброе и худое, и соответственно тому обходиться с собою. Сделаем это теперь.

Смежите же внешние чувства ваши, – обратите око внимания внутрь и смотрите, что там?

На первый раз вы ничего там не увидите, не потому, чтоб там не было ничего, но потому, что там слишком много всего, – и все сбито и бродит в беспорядочном смятении. Вы будете испытывать то же, что испытывают в густой туман.

Как в сем случае туман, как стеной, отгораживает от нас все предметы и скрывает их в себе, – так, кто в первый раз обращается внутрь себя, тот видит, что, как мрачным покровом, закрыто все его внутреннее. В этом можете удостовериться теперь же.

Но не прекращайте труда самоуглубления. Потерпите немного в сем труде, и вы скоро начнете различать мало-помалу происходящее внутрь вас, подобно тому, как вошедший снаружи в слабоосвещенную комнату, постоявши немного, начинает один за другим различать находящиеся в ней предметы.

Усугубите же внимание и смотрите: вот предмет, который вас занимал, отошел, – его место заступил другой; этот тотчас замещен третьим; не успел этот показаться, как его теснит четвертый, гонимый в свою очередь пятым, и т. д. Одно помышление спешно сменяется другим, – и это так быстро, что всегда почти нет возможности дать себе отчета в том, что прошло чрез нашу голову. Эта подвижность помышлений не оставляет нас не только в промежутках занятий, например при переходах с одного места на другое, но и во время их, как бы важны они ни были: и во время молитвы здесь, в храме, или дома, и во время чтения и даже размышления углубленного и проч. Обычно называют это думанием, – в существе же дела – это есть расхищение ума, или рассеянность и отсутствие сосредоточенного внимания, столько нужного в деле управления самим собой. Вот это и поставьте первой чертой нашего внутреннего человека. Подобие ему – смятение снежинок, падающих при ветре, или толчение насекомых в воздухе в летние вечера. Противоположное ему состояние у святых есть внимание ума, по коему ничто самовольно не входит в голову и не выходит из нее, – все подчинено свободе и сознанию, в коем обычно пребывает один Бог и лицо, Его созерцающее. Между сими противоположностями стоят разные степени душ, потеющих в борьбе с помыслами и ревнующих об умиротворении их.

Присмотритесь еще внимательнее, – и вы различите в себе – под этим смятением помышлений в уме – в воле постоянную заботу об устроении своего быта, которая непрестанно точит душу, как червь, гонит человека-труженика от одного дела к другому, устремляя его все вперед, по недовольству ничем не обладаемым, и при производстве одного всегда представляя сотни других дел, будто неизбежных. С первого пробуждения нашего от сна осаждает душу забота и не дает нам ни посидеть на месте, ни поговорить с кем, как должно, ни даже поесть спокойно, пока не свалит утомленных в глубокую ночь на отдых, в свою очередь возмущаемый заботливыми сновидениями. Эта болезнь именуется многозаботливостью, которая снедает душу, как ржа железо. Ее и поставьте второй чертой бывающего внутрь нас. Противоположное ему свойство святых есть беспечалие, которое не есть беззаботность, а смиренный труд – правильный – в предании себя и своей участи всепромыслительному попечению Божию. Средину между ними составляет борьба самопромышления с смиренным преданием себя промышлению Божию, при посильном и своем труде.

Смотрите еще глубже, – и вы должны увидеть внутри пленника, связанного по рукам и ногам, против воли влекомого туда и сюда, в самопрельщении, однако же мечтающего о себе, что он наслаждается полной свободой. Узы сего пленника составляют пристрастия к разным лицам и вещам, окружающим его, от которых больно нам отстать самим и болезненно расстаться, когда другие отнимают их у нас. Как на удочку попавшаяся рыба плавает еще, но никак не дальше, как позволяет нить, к коей прикреплена удочка, или как птица в клетке летает и ходит, но никак не далее пределов клетки, так пристрастия оставляют еще душе свободу действовать, как хочет, пока она не касается предметов их. Коснись дело до сих предметов, душа никак не совладает с собою. И чем больше пристрастий, тем меньше круг свободы. А бывает и так, что иной всем связан, и не в силах сделать движения в одну сторону без того, чтоб не причинить себе боли с другой. Подобно тому, как идущий где в лесу и запутавшийся там и руками, и ногами, и платьем в прилипчивую траву, каким бы членом ни двинул, чувствует себя связанным, – таким точь-в-точь чувствует себя и пристрастный ко многому тварному. Это поставьте третьей чертой нашего внутреннего состояния – пристрастность. Противоположное ему свойство святых есть отрешенность от всего, свобода сердца, внутренняя независимость. Средину между ними составляет работа над освобождением сердца от пристрастий.

Расхищение ума, многозаботливость и пристрастность – это еще не вся доля наша. Хоть они качествуют внутри, но все еще витают как бы на поверхности сердца. Приникнем глубже вниманием к сему сердцу и прислушаемся к тому, что там. Упрежду ваше соображение сравнением. Путник в горах видит пещеру, вход в которую прикрыт разросшейся травой, – внутри мрак. Приложив ухо, он слышит там шипение змей, рычание и скрежет зубов диких зверей; это образ нашего сердца. Случалось ли вам когда наблюдать за движениями его? Попробуйте сделать это, хотя бы в продолжение небольшого времени, и вот смотрите, что вы можете там увидеть. Получили неприятность – рассерчали, встретили неудачу – опечалились, враг попался – загорелись местью, увидели равного вам, занявшего высшее место, – начинаете завидовать. Подумали о своих совершенствах – заболели гордостью и презорством. А тут человекоугодие, тщеславие, похоть, сластолюбие, леность, ненависть и прочее, – одно за другим поражают сердце. И это иногда в продолжение нескольких минут. Все это исходит из сердца и в сердце же возвращается. Справедливо один из подвижников, внимательных к себе, созерцал сердце человеческое полным змий ядовитых, кои суть страсти. Когда загорается какая страсть – это то же, как бы змий выходил из сердца и, обращаясь на него, уязвлял его своим жалом. И когда возникает змий – больно, и когда жалит – больно... Ужаливая, питается он кровью сердца и тучнеет; тучнея, делается более ядовитым и злым и еще более тиранит сердце, в коем живет. Так бывает не с одной только страстью, но со всеми, а они никогда не живут поодиночке, а всегда все в совокупности, одна другую заслоняя, но не истребляя. Таково сердце человека, греху работающего, кто бы он ни был. Противоположное сему сердце святых свободно от страстей или украшается бесстрастием. В средине стоят борющиеся со страстями и похотями под знамением подвигоположника Господа, в Его всеоружии.

Довольно! Не распространяюсь далее. Но что же? – Поредел ли теперь для вас мрак, скрывающий наше внутреннее?.. И если поредел, – на радость ли это или на горе? – Горе рассеянным, многозаботливым, привязанным к чувственному и терзаемым страстями! – Блаженны, напротив, души, внимательные к себе, упокоевающиеся в Боге, отрешенные от всего и сердце свое очистившие от страстей! Благословенны и труды тех, которые, оставя пагубы первых, стремятся востечь к блаженству вторых! Куда же кого из вас поставит совесть ваша? Желал бы, чтобы вы все принадлежали к числу блаженных, наслаждающихся совершенством в Господе. Если же это не есть удел наш, будьте, по крайней мере, в числе работающих и воюющих за получение сей почести вышнего звания. Но никто да не остается в числе беспечных, пораженных нечувствием и слепотой, и в сем нечаянии терзаемых страстями, среди рассеяния мыслей, забот и всякого рода пристрастий. Аминь.

11 декабря 1860 г.

В неделю 29-ю по Пятидесятнице

Существо христианства

Признак внутреннего благодатного оживления о господе

Бог, богат сый в милости, за премногую любовь, еюже возлюби нас, и сущих нас мертвых прегрешеньми, сооживи Христом: благодатию есте спасени, – так учит нас ныне святой апостол Павел^[180]. Бог нас, мертвых прегрешеньми, сооживил Христом. В сем существо христианства! Ради сего Господь приходил па землю, и к сему направлено все устроение нашего спасения во Святой Церкви! Пали мы и умерли. Восстаем во Христе – и снова жить начинаем.

Но, братие, сие умертвие и сие оживление из мертвых не есть какое дело видимое, осязаемое, а есть нечто незримо совершающееся внутри – в сердце человека. Апостол Павел говорит о язычниках: вы были мертвы, – потом прибавляет: и мы, то есть иудеи, были мертвы, когда были подобны вам^[181]. Так и язычники, и подобные им иудеи, по апостолу, до принятия Христа Спасителя были мертвы. Между тем ведь они ходили, говорили, трудились, торговали, судились и проч. – делали все, что свойственно делать живым людям. Потом, когда те и другие уверовали в Господа, апостол говорит, что они оживлены Христом, хотя наружно они продолжали жить такой же жизнью человеческой, как и все. Так они ожили в сердце своем, в совести своей пред лицом Бога и для Бога, как прежде мертвы были тоже в сердце своем для Бога.

Остановите, братие, внимание ваше на сей незримости и неосязаемости нашего во Христе оживления! Оно незримо, стало быть, ничего видимого нельзя ставить в признак и доказательство того, что оно в нас есть – совершилось и действует. Признаки сии должны быть внутренними, незримыми, как и само оно. Нельзя ставить в доказательство его, например, то, что мы родились и живем между христианами, числимся в Православной Церкви Христианской, не чуждаемся христианских порядков и прочее подобное, ибо при всем этом – внутренне мы можем быть мертвы; а если мертвы, значит, непричастны Господу Иисусу Христу – Оживителю; если же ему не причастны – нет нам спасения, мы в числе погибающих.

Выставляю вам сие на вид, чтоб побудить вас войти внутрь себя и внимательнее проследить черты внутреннего во Христе оживления, чтоб потом вернее определить, – действует ли оно в нас или мы вид только имеем, что живем, а на деле мертвы есмы^[182] и, определив то, или радоваться, что так есть, или ревностью возгореться отстранить то, чему не следует быть, и восставить то, что всегда должно иметь место в оживленных Иисусом Христом.

Спросим у апостола: отчего это язычники и подобные им иудеи были мертвы до принятия Христа Спасителя? Он отвечает нам: оттого, что творили волю плоти и помышлений^[183]. А что сделалось с ними, когда они ожили во Христе? То, что наперекор воле плоти и помышлений явились созданными во Христе Иисусе на дела благая^[184]. Таким образом, противление воле плоти и помышлений и устремление во Христе Иисусе на противоположное им благое – вот прямой признак оживления во Христе. Как видите, он очень прост. Будем пояснять разные его стороны!

Воля плоти и помышлений нам должна быть понятна. В другом месте апостол называет ее просто плотью, или плотью со страстями и похотями, или живущим в нас грехом; а противоположное ей направление именует духом, и главный для христианина закон жизни так выражает: духом ходите, и похоти плотския не совершайте^[185]. Ходите вы духом, если и живете духом^[186]; а живете ли вы духом, сие же можно видеть из того, если похоти плотские не совершаете. Первоначально у нас не было сей похоти – сего живущего в нас греха, сих страстей, – мы были духовны. Печать человечества была в духе; а дух – сила, в Боге живущая, из Бога пиющая жизнь и все к Богу устремляющая – и в человеке и вне его, и внутреннее и внешнее. Когда завистью змииною занят был сей дух на пути своих стремлений и, вняв лести, принял семя змииное в самости, в себя замкнулся и в себе вздумал жить, тогда пресеклись притоки жизни Божественной, – дух замер, и исполнилось: в оньже аще день снесте, смертию умрете^[187]. Между тем семя змииное, падшее на землю естества нашего, не пребыло одно, а все плодилось и плодилось, и все плоды его были плоды смерти, или новые притоки мертвящих сил, кои так расширились, что весь мир, по апостолу Иоанну, был не что иное, как область смерти. Семя змииное в нас – самость; отрасли его – страсти: сначала гордость, своекорыстие, чувственность; далее – гнев, похоть, ненависть, зависть, тщеславие; наконец, все неисчетное множество страстных движений и навыков – грубых и тонких, о них же нелеть^[188] есть часто и глаголати. Все сие есть атмосфера смертная и мертвящая, и все, ею объемлемое, пребывает в смерти. Ибо, когда таким образом страсти водворились, – Бог забыт, духовные стремления погасли, и человек стал не похож на человека.

Войди теперь всякий в себя и рассмотри, что в тебе действует, что подвигает тебя на дела, в чем главная пружина, заправляющая твоими помышлениями, чувствами и делами? И если найдешь, что действуешь то в угоду плоти и чувственности, то в видах своекорыстия и интереса, то в замыслах себя выказывания и возвышения, и вообще, в угоду только себе и своим желаниям, ни в чем себе не переча и всякой страсти покоряясь беспрекословно, как только она появится, то явно, что ты раб греха и смерти, или, по апостолу, мертв прегрешеньми, ибо творишь волю плоти и помышлений.

Творить волю плоти и помышлений – значит, что пришло на мысль, то и делать, чего захотелось, к тому и стремиться. Пришел гнев – браниться; пришла похоть – скоро удовлетворять ей; представился случай к неправой прибыли – сейчас пользоваться им; захотелось повыситься – решаться на все кривые пути к тому. Так и во всем – что ни захотелось, тотчас делать то. Кто таков, тот очень походит на вьючное животное. Как мула, навьючив, ведут, куда хотят, и еще бьют, так враг наложил на человека бремя страстей, связал его ими, правит им посредством их и ведет, куда хочет, тиранствуя и издеваясь над ним. Праведно пророк Давид грешнику, покаявшемуся и воспоминающему о своем состоянии во грехе, влагает в уста такие слова: на хребте моем делаша грешницы^[189]. И апостол говорит, что неверные, как ведомые ведутся к безгласным идолам^[190], то есть как связанные влекутся по пути страстей и похотей. А это что за жизнь? Что тут человеческого? Человеческое тут все замерло, а действует только самостное, страстное, сатанинское, плод принося смерти, а не жизни.

Как же теперь быть? – Да так и останется человек в сей области мертвящей, пока не обратится ко Господу и пока, ради его обращения, благодать, пришедши, не высвободит его из сих уз смерти. – Человеку душно и томительно пребывать в такой работе, – Хоть и кажется иной довольным от того, что удовлетворяет своей похоти, но внутренне не бывает у него радости и веселья. Как ржавчина ест железо или червь точит дерево, так внутри у него жало смерти нравственно грызет его живое существо, и он томится в сем замирании. И вот, если даст Бог, придет человек в себя и, осмотрясь кругом, восчувствует тяготу своего состояния и скажет: «Из-за чего же я работаю этим гадким страстям? Все им делаю в угоду, а покоя не имею, только Бога прогневляю и вечную муку готовлю себе. Не хочу с этих пор покоряться им, брошу все похоти и начну работать Господу Богу, Спасителю моему, нас ради в мир пришедшему и всех грешников к себе призывающему», – когда скажет так в сердце своем грешник и самым делом обратится усердно к Господу с сердечным сокрушением и исповедью, тогда в таинствах дастся ему благодать и сила – устоять в своем намерении и одолевать привычные страсти, с какой бы силой они ни нападали на него. В сем действии его решимости работать Господу и в сем ниспослании ему благодати в таинствах полагается семя жизни о Христе Иисусе, которая и есть единая истинная жизнь, обнаруживающаяся и состоящая в противлении страстям и преодолении их. Пришедшая благодать оживляет дух, который, восприняв права свои, все начинает устремлять к Богу, и, встречая на пути преграды страстей, их одолевает, прогоняет и искореняет. С сего времени начинается борьба на смерть, и чем решительнее кто противится страстям и искореняет их, тем быстрее выходит он из области смерти и вступает в область жизни. Когда же благодатью Божией совсем их заморит в себе до того, что движения их или совсем в нем не будет, или оно будет как нечто чуждое, тогда, в торжестве духовном, он может изречь: «Се смерть пожерта животом^[191], – больше не работаю греху и страстям, и не готовлю стихий смерти на пагубу себе».

Так, братие, хотите ли явить в себе действующим оживление о Христе Иисусе, стойте в борьбе со страстями и похотями. Всякий раз, как восчувствуете вы приражение их, противьтесь им и прогоняйте их. Сказал, например, кто или сделал что обидное – приходит гнев и внушает вам сделать ему отмщение, – не слушайте сих внушений, прогоните гнев и преложите его на кротость. Представляется случай к веселью – восстает чувственность и предъявляет свои требования, – подавите ее, откажитесь и восстановите трезвенность и чистоту. Выпадает такой случай, что сделай только неправое дело, то или выгоду получишь, или приобретешь значительное отличие и повышение, – приходят своекорыстие или гордость и склоняют на дело неправое, – не слушайте, одолейте себя и сделайте наперекор им, как требует правда и совесть. Так и во всем, какая бы страсть и по какому бы случаю ни пришла, не слушайте внушений ее, делайте наперекор ей, одолевайте ее, – и это будет значить, что вы не работаете смерти, а живете в Господе Иисусе Христе.

Приведу вам несколько на сей случай примеров, чтоб раздражить ревность вашу на сопротивление страстям. Рассказывают об одном юноше, работавшем страстям в товариществе с другими. Случилось, что благодать Божия воздействовала в сердце его. Он покаялся и положил не вдаваться более в прежнее непотребство. Товарищи его, остававшиеся в прежнем рабстве страстям, встретив его, говорят ему: пойдем туда и туда, сделаем то и то. «Идите себе и делайте, что хотите, – отвечал он, – я уже не тот». Так будем говорить каждой страсти – прежней нашей приятельнице: я уже не тот, – и отвратимся от внушений ее.

Святой авва Иоанн Колов еще живее изображает состояние души, убегающей страстей. В одном городе, говорит он, была блудница и имела много друзей. – Это душа со страстями. – Господин той страны пришел к ней и сказал: «Обещайся Мне жить целомудренно, и Я возьму тебя в супружество». – Это Господь призывает душу. – Она обещалась, и Он взял ее и привел в дом Свой. – Это душа покаялась, дала обещание не грешить и получила благодать в помощь себе. – Друзья ее соскучились и, зная, что она у Господина, сказали: «Пойдем, дадим ей знак. Она услышит и выйдет к нам», – Это страсти приходят и начинают снова увлекать душу. – Но бывшая блудница, услышав знаки, заткнула уши, вбежала во внутренние покои и заперла двери. – Это душа, которая по покаянии не слушает страстей и бежит от них, как от врагов прелестных. Так будем убегать от страстных внушений и мы всякий раз, как почувствуем приражение их.

Припомним еще сказание святого Макария Великого. Видел он врага, обвешанного разными сосудами, и спросил его: «Что это у тебя?» Он отвечал: «Орудия моих внушений. Подношу всякому, и кто примет, тотчас начнет действовать, как я хочу», – «А куда идешь?» – «Вот туда», – «Что же, там принимают тебя?» – «Нет, все злы, только один есть приятель, который, как только покажусь, от радости не знает, что делать». Узнав имя того человека, святой Макарий обратил его ко Господу и научил противиться страстям. Когда бес пришел снова со своими внушениями, он уже не принял их и с гневом отвергнул и прогнал. Увидев опять того же беса, святой Макарий спросил: «Что, как теперь в том месте?» – «Теперь все злы, и тот, кто прежде слушал меня, стал зол, еще злее других». Так будем злиться и мы на страсти, зная, что тем поражаем врага – человекоубийцу.

И чем злее, чем ревностнее, неподатливее, непрерывнее будем отвергать внушения страстей, тем скорее они ослабеют и, не получая пищи, совсем истощатся и замрут, как замирает и иссыхает дерево, не получая влаги и света. Тогда душа, в сладком покое пребывая, будет обильно вкушать мир и радость о Духе Святе, полными устами пия жизнь из недр Господних. Тогда она вступит в состояние, совершенно противоположное первому. Там она жила только для страсти и была мертва; теперь она мертва для страстей и полна жизни. Теперь, какая страсть ни приходи, – уже не чувствуется и не производит тревог и смятений, как прежде. Это все то же, как приражение легкого праха к крепкой стене или удар молота в безвоздушном месте, остающийся без отзвука. Или как если какой хозяин упокоится во внутренних комнатах, повелев все запереть, и приходят к нему сторонние, стучатся в окна и двери, а он не слышит; тогда те отходят, говоря: «Будто все вымерли, души живой нет». Так надо нам настроиться в отношении ко страстям. Пусть бьют они в окна чувств и в двери плоти, а мы так укроемся в сердце и так упокоимся в Господе, чтоб и не чувствовать ничего, как бы ни были сильны возбуждения их и раздражения. Сие состояние есть верх совершенства, цель, к коей стремиться должно.

Достигшие его вступают в блаженное бесстрастие, в коем во глубине сознания душа исповедует: живу не ктому аз, но живет во мне Христос^[192]. Понятно вам будет теперь то, что святые отцы говорят о нашем отношении к страстям. Люди, говорят они, в отношении к страстям бывают трех родов: одни действуют по страстям, другие – борются со страстями, а третьи искоренили страсти. Первые пребывают в смерти, вторые восходят от смерти в живот, третьи вступили в область жизни и утопают в обильных притоках ее.

Сие ведяще, братие, помышляйте себе мертвых убо быти греху, живых же Богови, о Христе Иисусе Господе нашем. Да не царствует убо грех в мертвеннем вашем теле, во еже послушати его в похотех его; ниже представляйте уды ваша оружия неправды греху, но представляйте себе Богови яко от мертвых живых, и уды ваша оружия правды Богови!^[193] Сие да дарует вам Господь, пришедший в мир оживотворить нас, мертвых прегрешеньми. Аминь.

27 октября 1863 г.

В неделю 23-ю по Пятидесятнице

Как сохранить начатки духовной жизни

Как блюсти, питать и возращивать духовную жизнь, начатую в силу покаяния и святого причастия.

Вот уже кому неделя, кому день, как приступали вы к чаше Господней, как за обет не грешить – снова приняты в приискреннее общение с Господом, как восприняли намерение вести новую жизнь и, укрепившись благодатью таинств, вступили на святое поприще истинно христианской деятельности. Что же? Успешно ли идут дела ваши?!

Братие и отцы! Я не предполагаю между вами нерадивых и беспечных, не предполагаю таких, кои холодно – по обычаю только – приступив к таинству, продолжают и теперь жить, как жили прежде, или жить, как живется, не заботясь о том, сообразны ли порядки их жизни с волею Господа, принятого в таинстве; не предполагаю и таких, кои, с искренним желанием приступив к таинству и положив при сем в сердце своем не оскорблять более Господа, успели уже снова пасть в прежние страстные дела и привычки. Думаю, что все вы радуете ныне Господа и Ангелов Его, явившись сюда с той же чистотой и полнотой жизни, с какой отпущены были от святого причащения, – и не только той же, но и большей, успевши приложить плоды добрых дел, как приобретение на полученные благодатные силы. Едино прошу от Господа и то взыщу – да будет сие так.

Но если так, то, ревнуя об исправном христианском житии, заботясь о том, как бы явить себя угодными Господу, такую к нам великую милость недавно явившему, вы, верно, встречались с вопросом: как бы сделать, чтобы снова не пасть; как бы устроить такой порядок, чтоб он не мешал, а благоприятствовал новой, начатой по обету, требуемой совестью и желаемой сердцем жизни.

Вероятно, всякий решил уже сии вопросы для себя – как умеет и как находит лучшим. Но чтоб не вкралась в столь важном деле какая ошибка, скажу вам об этом несколько слов, именно – о том, как, в самом деле, надобно устроиться, чтоб сохранилась, крепла и возрастала начатая нами новая жизнь.

Христианская жизнь, утверждаясь корнем в сердце, развивается и растет на поле жизни нашей подобно древу. Потому до познания способов воспитания ее в нас можно сравнительно дойти по способам, употребляемым при воспитании деревьев.

Смотрите, что делает садовник с молодыми корнями или прививками, и делайте сами то же с собой и со своей жизнью христианской. Тот огораживает свое деревцо и, когда нужно, прикрывает, чтобы неблагоприятные действия внешних стихий не повредили его, – это первое. Огородив совне, поливает его, чтоб оно имело около себя довольно материи для всасывания в себя и образования из того питательных соков, – это второе. Далее, чтоб оно росло ровно, кроме своего надзора и обрезывания лишних ветвей, привязывает его к тычине или жерди, крепко и надежно утвержденной в земле.

Подобный же сему уход должен быть и за ростками жизни нашей духовной.

Во-первых, надобно оградить его от вредных влияний снаружи. Это вот что значит. Положили мы твердое намерение не грешить... Надобно теперь отстранить все, что может поколебать сие намерение, именно: изменить прежние обычаи и оставить привычки, которыми питались наши страсти, построить новый порядок своему поведению или своим занятиям дома и вне, и всем своим сношениям, а паче всего предохранять себя от соблазнительных встреч с такими предметами, лицами и вещами, кои могут возбуждать томящие нас греховные страсти... Если не сделаем сего, легко можем пасть, и росток жизни нашей духовной снова заглохнет подобно деревцу, подверженному вредному влиянию жара, или холода, или росы злокачественной!

Но и оградив сей росток показанным образом, не должно ограничиваться этим одним... Нет, надо еще, во-вторых, питать его... Надо доставить ему, так сказать, стихии, кои усваивая себе, он умножал бы тем свои соки, рос и крепнул... То есть надо делать вот что: 1) читать и слушать слово Божие и писания отеческие, равно как самим рассуждать о спасительных истинах и вести о том беседы с единомысленными людьми или лицами, опытнейшими в жизни духовной; 2) ходить, сколько это для кого возможно, чаще в церковь Божию на Божественные службы и дома учредить уголок молитвенный, время молитвы и правило молитвенное; 3) никак не опускать ни одного представляющегося случая к деланию добра или какому бы то ни было подвигу терпения или самоотвержения... Ежели устроимся так, то как бы светом, теплотой и влажностью обложим своего внутреннего человека и напоим его разного рода стихиями духовными, впивая кои, он будет, как древо, насажденное при исходищах вод^[194] – пышно и быстро развиваться и зреть; а если не сделаем, то росток сей, подобно древу на сухой и песчаной земле, скоро истощится, засохнет и замрет.

Какого, наконец, уравнителя приставим к сему древу, чтоб оно росло ровно и не давало ненужных, лишних отростков? Это ближе всего свое собственное рассуждение. Смотрите сами внимательно за всем и все направляйте к одной цели. Не сможете сами, останавливаетесь часто в недоумении – обращайтесь к духовным отцам своим, вопросите старцы, и рекут вам^[195]. Но, при всем том, не забудьте главного Садовника и Воспитателя нашего внутреннего деревца жизни – Господа нашего Иисуса Христа, Которому и предайте души свои всецело. Преданных к Себе Господь никогда не оставляет, но то внутренними внушениями Им собственно, то указаниями чрез духовных отцов ведет их прямо и незаблудно кратким путем к совершенству в христианской жизни!

Вот что надо делать тем, кои желают сохранить в себе начатки новой жизни и преуспеть в ней! Не распространяюсь много, потому что тем, кои ревнуют о спасении, не нужны долгие убеждения. Им только напомни – и они тотчас берут себе в правило все, что считается для них душеспасительным. Таковыми желаю быть и вам, – только одно еще считаю нужным приложить... Устроив все, о чем было помянуто, – а помянутое не есть только набор слов, а все существенно необходимо в деле хранения и воспитания духовной жизни, – так устроив все сие, паче всего блюдитесь от рассеяния внимания ума, от пристрастия сердца к каким-либо предметам и обременения воли многозаботливой попечительностью. Рассеянность, пристрастие и многозаботливость – три злейшие врага внутренней жизни. Будучи допущены внутрь, в непродолжительное время заглушат они духовную жизнь и повергнут вас снова как бы в летаргический сон – в забвение, беспечность и холодность. А в этом – смерть духовная. Да избавит вас от сего Господь многомилостивый и да умудрит вас во спасение! Аминь.

28 февраля 1860 г.

Во 2 ю неделю Великого поста

Восхождение престолу небесному начинается в сей жизни

Общее начертание течения духовной жизни, по наведению от восхождения царей к воцарению.

Побеждающему дам сести со

Мною на престоле Моем,

якоже и Аз победих и седох

со Отцем Моим на престоле Его.

Откр. 3:21

Горняя мудрствуйте, а не земная, заповедал апостол Павел^[196]. Святые отцы, исполняя сию заповедь, не о духовных только предметах мудрствовали непрестанно, но и самым внешним вещам и событиям давали духовное знаменование, чтобы таким образом и из чувственного составить вокруг себя духовное некое училище. Так поступали сами, так советовали поступать и другим. Покоримся их мудрому совету.

Церковь и отечество торжествуют ныне восшествие на престол Благочестивейшего Государя Императора Александра Николаевича. Но есть, братие, иное Царство, иные престолы, иное восхождение на них. Это Царство и престолы Христовы и восхождение на них христианское. Итак, возгревая особенно ныне искренние чувства смиренной благодарности Господу, даровавшему царя Российскому престолу, и чувство сыновней преданности возведенному Им на сей престол возлюбленному монарху нашему, как сыны отечества земного, – как сыны отечества небесного от престола земного востечем мыслью и сердцем к престолам небесным. Престолы сии раздаются в другой жизни, по правосудному и милосердому определению Судии Бога, но заслужить их надобно еще здесь, еще в сей жизни надобно начать восхождение к ним, начать и бодренно продолжать до конца жизни. Полное изображение сего восхождения к престолу небесному мы видим в восхождении на троны земные. Последуем мыслью вслед сего восхождения.

Царственное лицо, от которого зависит судьба целых миллионов, и зависит не на одно только время его царствования, но и на многие последующие века, есть лицо, особенным образом призываемое на служение человечеству. Потребного для царства царя воздвигает Сам Господь. Сам Господь непосредственно призывает и к престолонаследию небесному, и некогда прославит им только тех, коих предварительно призвал теперь. Сам собою, без сего призывания человек не стал бы и думать о сих престолах невидимых и отдаленных, когда пред ним с таким обилием рассыпаны блага ближайшие и видимые. Грешник то же, что спящий: не возбуди его – он и не встанет, не понудь он и не пойдет. Посему Господь Сам обходит людей – с милостями и прещениями^[197], всех и каждого возбуждает Своим особенным образом – не услышит ли кто и не покорится ли Его спасительному призыванию. И что бы это такое значило? Вот все мы живем вместе, и живем по давно заведенному порядку, не подозревая никаких особенностей ни в себе, ни в других; но между тем очень часто случается, что тот, другой или третий видимо начинают особиться от нас: многое из обыкновенного между нами оставляют, многое совершают не так, иное в их поведении совсем ново; они стали между нами, как странные, и, однако же, постоянно углублены, постоянно в напряженной деятельности, как бы готовятся к чему важному, как будто собираются в путь, хотят оставить нас и переселиться в другое место. Что значит такая перемена? Откуда такое отчуждение? Это Господь невидимо пришел к ним, тайно сказал их сердцу: «Грядите по Мне», – и они, оставив все, радостно пошли вслед Его. Господь приходит с призыванием путем неведомым, как Дух, Который идеже хощет, дышет, и глас Его слышиши, но не веси, откуду приходит, и камо идет^[198]. Не опасайтесь, чтобы Господь минул кого из нас. Нет, Он всем хочет спастися, ко всем приближается, всех возбуждает. Стою, говорит, при дверех и толку, аще кто услышит^[199]. Слушать только надобно внимательнее сие призывание и, когда будет услышано, спешить отверзть заключенное свое сердце, тогда Господь беспрепятственно войдет в сие святилище и Сам вознесет на Свой престол. Своего ожесточения только надобно бояться и упорства, а не забвения и оставления Божия.

Лицо царственное бывает царского рода. И наследниками Божиими, сонаследниками же Христовыми могут быть рожденные от Бога. Аще кто не родится водою и Духом, говорит Господь, не может внити в Царствие Божие^[200]. В Царстве Христовом все будет ново – и небо и земля, как же можно войти в него, пребывая ветхим? Потому надобно совершенно переродиться и обновиться тому, кто ожидает престолонаследия небесного. И чистосердечно внявший Божественному призыванию всегда прямым путем доходит и до сего существенного обновления во всей своей жизни и во всем поведении. Ибо, лишь только склонит он внимание к Божиему гласу, как в душе его начинает совершаться чрезвычайный переворот. Мысли текут за мыслями, представления одно другого поразительнейшие с особенной силой и действенностью проходят до самой глубины сердца и то умягчают его милостями, то поражают страхом, то ужасают близостью смерти и суда, то воодушевляют упованием. Человек ощущает тогда всю непотребность своего поведения, вполне сознает свою виновность в том, стыдится даже имени человека, униженного им, поражает себя ненавистью и презрением, трепещет Бога, Которого зрит мысленными очами, и в чувстве сердца испытывает огненные мучения ада. Но воскриляясь упованием спасения во Христе Иисусе, он в благодушии, припадая, молится, проливает слезы, дает уверительный клятвенный обет никогда не возвращаться на путь неправды, оставить все и ничего не знать, кроме заповедей Христа, готов на все, даже на смерть, только бы избавил его Господь от погибели и утешил мятущееся и умученное сердце. Господь видит произволение человека и не медлит освятить его своим благословением и запечатлеть благодатью Духа в таинствах Церкви. Тогда сердце, исполненное радостью, в пламенной ревности о славе Божией, вступает на путь правды с воодушевленной решимостью никогда не оставлять его, хотя бы это стоило пота, крови, жизни. С сей минуты начинается у него совершенно новая жизнь – жизнь по духу Евангелия и внушениям благодати. Всяк рожденный от Бога греха не творит, яко семя Его в нем пребывает: и не может согрешати, яко от Бога рожден есть^[201].

Рожденный от царя будущий царь проходит царственное воспитание, в котором научается он высокой науке царствовать. Воспитываются и рожденные от Духа, призванные к вечному престолонаследию, воспитываются среди глубоких скорбей и душевных болезней. Страданьми подобаше совершити Начальника спасения нашего^[202]; многими скорбями подобает внити в Царствие Божие^[203] и всякому идущему вслед Его. И блажен человек, который претерпит искушение, потому что, прошедши испытание, он получит венец жизни, который обещал Господь любящим Его. Сердечные болезни, искушения и скорби неминуемо встретят восходящего к престолу небесному. Душа, повинувшаяся призыванию, восходит до воодушевленной решимости жить и умирать только для Христа. Но такая решимость, свидетельствующая о совершившемся в душе возрождении, есть только начало христианской жизни, а не полнота ее, есть только первое вступление на путь к небу, а не совершение его. Душа здесь ненавидит грех, но он еще живет в ней; ненавидит гнев, зависть, гордость, тщеславие и все порочные чувства, но они еще в сердце и поминутно прорываются из него, как темные облака, стремясь затмить только что воссиявшую зарю духовной жизни. Мужественная душа вступает теперь в жестокую брань с собою – брань, которая мучительнее и болезненнее всякой видимой брани, ибо здесь собственное существо разделяется на части, собственное сердце поражается, своя как бы кровь проливается собственной рукой. Блажен, кто претерпит сие скорбнейшее испытание. Но оно еще не окончится, как настанет и другое. Нередко встретит человека на пути добродетели всеобщее нерасположение – презрение, насмешки, укоризны, ненависть, даже злоба, уготовляющая гонение и смерть. К сим искушениям, лютым и самим по себе, присоединяются, наконец, еще лютейшие – коварства и козни духов злобы, кои спешат обыкновенно противостать сами, коль скоро не успеют соблазнить ищущего правды чрез своих клевретов. Иногда же все сии соблазны извне и внутри облегают работающую Господу душу с такой силой и обилием, что, как в водах потопленная, она с сильным воплем обращается к Господу и взывает: «О Господи! спаси же! О Господи! благопоспеши же!» Вот непременные спутники восхождению на небо. Крестный путь есть единственный путь к небесному венчанию, скорби – лучшее училище благочестия и совершенства для имеющих восседать на престолах в Царстве Христовом. Там множество будет престолов разного достоинства и славы, но все они суть престолы мученичества, являющегося на земле в бесчисленных видах! Кто не испытал болезней внутренней брани, кто не страдал за Христа каким бы то ни было образом, тот тщетно надеется венчаться в Царстве Христовом.

Наконец, наследник престола в свое время получает царский венец и восходит на престол. И душа, прошедшая все степени христианского совершенства, перешедши в другую жизнь, праведным судом Божиим возводится на престол за победу над собою и венчается венцом – или смирения, или благотворительности, или послушания, или целомудрия, или другим каким, смотря по подвигу и труду, которым трудилась. В настоящей жизни каждый человек приходит в мир с особенным характером, который, если рассматривать его в отношении к греху, располагает душу, по преимуществу, к одному какому-нибудь порочному желанию – источнику и всех других порочных желаний и действий. Так, от природы иной чувствителен наиболее к чести, иной к чему другому. Ревнующая о самоисправлении, душа, по преимуществу, и направляет все свои силы туда, откуда, как из источника, истекает все зло, покрывающее ее, – к господствующей своей страсти, с нею борется, ее побеждать напрягается. А потому в день наград и получает особенный, себе только свойственный венец – венец кротости за победу над гневом, венец воздержания за победу над плотью, венец милосердия за победу над своекорыстием и проч. Вообще же получат сии венцы и воссядут на сии престолы только победители.

Побеждающему, говорит Господь, дам сести со Мною на престоле Моем, якоже Аз победах, и седох со Отцем Моим на престоле Его^[204]. Есть люди, от природы получающие известные добрые качества. Иной от природы кроток и незлобив, иной послушлив, иной другими украшен добродетелями от рождения. Такие не увенчаются за сии добродетели: они не трудились над собою, не побеждали себя, не потом и слезами возделали в сердце сии добрые качества, а получили их от Бога. Но увенчается только тот, кто от природы гневлив – и приобретает незлобие, кто от природы наклонен к невоздержанию – и является воздержным, кто от природы своенравен – и мы видим его благопокорным и послушным. Таковой поистине есть великий победитель естества и мученик.

Вот, братие, единственный путь, ведущий в Царство Христово! Вот степени восхождения к престолу небесному! Кто нейдет по сему пути, тот идет не в Царство Христово; кто не стоит на какой-нибудь из сих степеней, тот еще не начинал восходить к небесному престолу. Все, восседшие на Христовых престолах на небе, взяты от земли и пришли туда по сему пути, открытому нам Самим Иисусом Христом. И всякий раб Иисуса Христа, повинующийся воле Его, смиренно преданный руководству Его, ревнующий о своем исправлении по силам, творящий добро, сколько знает и может, – да успокоится в воле Божией. Такая надежда свята и праведна. Бог и Отец Господа нашего Иисуса Христа, порождей нас в упование живо^[205], – да возродит и укрепит и в нас сию надежду, а паче да положит глубже в нас основание сей надежды – дух благочестия христианского. Будем молить Его о сем, особенно же о возлюбленном монархе нашем, да даст ему Господь чрез восхождение на трон земной перейти и к престолу небесному. Аминь.

В день восшествия на престол Благочестивейшего Государя Императора Александра Николаевича

Высшие потребности духа в Господе

Жаждания нашего естества и верный способ утоления их.

Вот уже почти неделя, как слух наш оглашается церковными песнями о жажде. Каждому из нас внушается взывать ко Господу: «Жаждущую душу мою напой...» И Сам Господь всех жаждущих призывает к Себе, говоря: жаждай да грядет ко Мне и да пиет^[206]. Ныне в Евангелии Спаситель беседует с самарянкой тоже о жажде. Самарянка просит Его: «Дай мне такую воду, чтоб мне не ходить сюда на колодезь за водой, и даже совсем не иметь жажды». Господь говорит: всяк пияй от воды сея, вжаждется паки; а иже пиет от воды, юже Аз дам ему, не вжаждется во веки^[207].

Можете догадаться, что здесь рассуждают не о простой жажде, когда хочется пить воды, а о другой некоторой жажде, более ценной и более обширной. Словом жажда означаются высшие потребности человеческого духа, которым нельзя найти полного и прочного удовлетворения нигде, кроме Господа и Спасителя нашего Иисуса Христа. Самарянка в сем отношении представляет образ природы человеческой, с неудовлетворенной жаждой обращающейся к Господу после того, как многократно удовлетворяла ее из колодца самоизобретенных тварных благ и все не находила покоя от жажды.

Читается нам такое Евангелие всегда весной, чтобы мы, уразумев смысл его, не бросались подобно неразумным детям на приманки удовольствий, которые открываются нам обычно в это время года, и не преставали быть в Господе – единственном источнике всеудовлетворительных благ.

Чтоб и вы сами пришли к такому же заключению, я только расскажу вам, что такое природа человеческая и чего она ищет. Вы увидите, сколько есть жажданий и как мы несправедливы к себе, удовлетворяя одну сторону и оставляя в тени и презрении другую.

Человек, как видите, не тело только имеет, но и душу, и в душе самой, или в своей внутренней жизни, не душу только, но и дух, который несравненно выше души... Каждая из сих частей существа человеческого – дух, душа и тело – имеет свои потребности. Чувство потребности есть жаждание. Стало быть, у нас есть три рода жажданий: жаждание телесное, плотское – чувственное, жаждание душевное и жаждание духовное. Первое – плотское – ищет земных и чувственных удовольствий, второе – душевное – ищет благ житейских, или благ мира, третье – духовное – ищет благ духовных – небесных, или Бога и Божественных вещей.

Укажу еще подробнее сии жаждания... Так, в теле нашем есть потребность самохранения – есть, пить, спать; есть потребность движения – ходить, работать, трудиться, которая превращена в потребность гулять, танцевать, биться на кулачки и прочее подобное; есть потребность употребления чувств – смотреть, слышать, осязать, обонять. Три класса потребностей плотских, три рода и жажданий чувственных, которые удовлетворяются чувственными вещами, нас окружающими... Кто занят преимущественно удовлетворением сих потребностей, тот стоит на степени животного. Встал, походил, поговорил, помечтал, почитал, поел и потом опять соснул, прогулялся, повертелся, поглазел, послушал пустых речей и сам поболтал, и снова спать... Вот вся тут программа жизни... Пусто, но, к сожалению, очень, очень большой круг людей сюда принадлежит. Тут жаждание утоляется на несколько часов и снова оживает, и точит человека, как червь.

В душе есть потребность знания – хочется человеку все разведать и разузнать научно, или понаслышке, или чрез чтение. Поминутно слышите: что это, отчего, как, для чего?.. Эта пытливость есть у всякого. Есть потребность предприятий или дел: по домохозяйству, по торговой части, по военной, ученой, судебной, гражданской или сельской жизни... Минуты не проходит, чтоб кто что-нибудь не загадывал делать, и делает, и, сделавши одно, берется за другое... Это предприимчивость, забота и многопопечение. Есть потребность украшать себя, свое жилье и свою жизнь. Нужна хорошая мебель, одежда, хорошие картины, изваяния, пение, музыка и прочее подобное. Рай хочется человеку насадить окрест себя взамен потерянного. Это так называемые невинные удовольствия. Вот и в душе три потребности: потребность знания, предприимчивость, или попечительность, и искание эстетических удовольствий. Столько же в ней и жажданий. Тут жажда никогда не удовлетворяется, а постоянно снедает человека, несмотря на то что он и минуты не дает себе покоя. Все это знаете вы сами.

В духе есть потребность созерцания Бога и Божественных вещей, удовлетворяемая познаниями духовного мира; есть потребность покоя в Боге, или покоя совести, удовлетворяемая исполнением воли Божией; есть потребность богообщения, или вкушения Бога, удовлетворяемая молитвенным исчезновением в Боге. Сколько потребностей в духе, столько же и жажданий, то есть жажда молитвенного отрешения от всего, покоя в Боге и богосозерцания, которые, не будучи удовлетворены, оставляют тоску, а будучи удовлетворены надлежащим образом, и дух упокоивают, и низводят покой в душу и тело, восполняя их недостатки своей полнотой, или заменяя их способы своими, например: молитвенным возношением к Богу – эстетические удовольствия, покоем совести – многопопечительность, созерцанием Бога и вещей Божественных – бесплодное искание истины научным путем.

Вот у нас три класса жажданий и по три вида жажданий в каждом классе, – всех девять, как бы девять уст, из которых человек слышит непрестанный вопль: жажду! Всю жизнь иной человек бьется, чтоб как-нибудь заглушить сей вопль, и не успевает. Почему? Потому, прежде всего, что неправильно распределяет сии жаждания. Посмотрите, как бывает: чувственные потребности стоят напереди, и об них больше заботы, затем душевные, уже в меньшей мере удовлетворяемые, а духовные считаются последними, и об них мало или совсем не бывает заботы, так что человек находится теперь в превратном положении – наверху у него то, чему следует быть нанизу. А в таком виде трудиться насытить человека есть то же, что стараться наполнить водой сосуд, обратив его кверху дном. Вот отчего и не имеет человек довольства, не насыщается, все жаждет и жаждет, несмотря на то, что непрестанно хлопочет о довольстве и окружен бывает многими благами. Таким образом, кто желает покоя, тому надо поправить сию ошибку – и обрящется покой и мир, превосходящий всякий разум. Надо, то есть, прежде всего – удовлетворить дух, возведши его в богообщение, боговкушение и богосозерцание. Далее, силой духа и по его указанию и руководству, удовлетворять и потребностям душевным и телесным. Бог – полнота благ, – наполнив дух, чрез него низольет пополнительные удовлетворения на потребности души – на ее знания, предприятия и услаждения, и на потребности тела, дав им меру, и вес, и цель.

Видите теперь, когда человек может перестать вопиять: жажду! Тогда, когда удовлетворит дух чрез богообщение. Спрашивается: как это сделать? Вот как. Человек первоначально сотворен, чтоб быть в богообщении – жить в Боге и блаженствовать. Так и было. В падении он отделился от Бога и потерял богообщение. Потеряв богообщение, сделался неудовлетворимо жаждущим. Дух его ослабел, оставшись один; над ним возобладала душа с потребностями своими, сама в свою очередь подчинившись преобладанию плоти. Для восстановления падшего пришел Господь и, удовлетворив правде Божией

Своими беспредельными страданиями, ниспослал Божественного Духа для того, чтобы, будучи приемлем верующими чрез таинства, Он восставлял в Свой чин дух человека, а чрез него душу и тело, – и возвращал, таким образом, падшему предопределенное ему совершенство – сладостную и вседовольную жизнь в богообщении. Все сие совершается так: приходит человек в покаянное раскаяние о своем непотребстве и своей виновности пред Богом; затем верою в Господа возникает ко благонадежности спасения: далее, положив обет – принадлежать Господу, приемлет таинство. Пришедшая чрез таинство благодать Всесвятого Духа живо сочетавает его с Господом, как дикую ветвь с лозой, а чрез Господа возводит к глубочайшему общению с Богом. Преисполнившись сим богообщением, все существо человека является упокоенным, вступает в субботство в Боге, не тревожимое никакими воплями низших потребностей. Вот и вся тайна! Кто жаждет, иди ко Господу, и напьешься у Него воды, от которой пиющие не жаждут более. А без сего показанные девять потребностей будут непрестанно томить бедную душу, не давая ей покоя, точить ее, как черви точат сердце дерева, и истощать ее, как пиявки истощают жизненные соки телесные...

Не то сие значит, чтоб вступившие в богообщение не чувствовали потребностей душевных и телесных и не удовлетворяли им, а то, что жаждание у таковых теряет свою жгучесть и неотступность и что под сим условием нисходит и к ним от Бога услаждающее вседовольство. Кто в Боге живет, тот все имеет и ни в чем не имеет недостатка, или не бывает беспокоим чувствами скудости и лишения. Вот в чем вся сила!

Ныне зовет всех нас Господь: жаждай да грядет ко Мне и да пиет... Пойдемте все к сладчайшему Господу, и утолим у Него жажду свою, но так, чтоб уже не заходить после сего ни к каким колодцам, хотя бы они были вырываемы какими-нибудь знаменитостями. Аминь.

1 мая 1860 г.

В неделю самаряныни

Церковь – место воспитания душ

Чем и как питать душу, чтоб росла духовно.

Когда, проходя каким-либо пустынным местом, встретишь дерево или другое растение на песчаном, каменистом грунте, то не можешь не пожалеть о нем. Уныло стоит оно. Недостаток питательных частей в земле и воздухе истощает его. Оно видимо сохнет и чахнет, и, кажется, всякому мимоходящему своим видом и состоянием внятно говорит: «Мне здесь дурно, возьмите меня отсюда и пересадите в другое место».

Другие совсем чувства внушает дерево, растущее при протоке воды, на земле влажной и тучной. Оно полно жизни и, наслаждаясь полным довольством, всеми частичками своего состава, кажется, поет благодарную песнь Насадителю всякой твари за эту возможность всеми устами пить питательные соки из всего, что окружает его.

Не бывают ли, братие, часто и души человеческие в подобных обстоятельствах?! Да, часто и они гибнут гладом и томятся, как в душной темнице, от недостатка того, что может питать их и доставлять им довольство. И это нередко – с совершенной противоположностью внешнему пышному состоянию тех людей! Христианство, святая вера наша, или Святая Церковь, и Богом назначена быть местом покоища и довольственного воспитания душ человеческих... Но не все пребывают в ней и, пребывая, не все пользуются надлежащим образом всем, что предлагает она. И здесь много душ, истощающих и измождающих себя по одному неразумию.

Вот посмотрите, как все сие бывает.

Растение, будучи земного происхождения, пищу свою получает из земли и из того, что есть вокруг его; напротив, душа, по образу и подобию Божию созданная, будучи происхождения небесного, может питаться только стихиями небесными, от Бога исходящими и к ней направленными или к ней приложенными.

Так, растению нужен свет: без него оно вянет. Нужен и душе свет – небесный. Это истина Божия. Обильно предлагается она в Церкви Божией всем, хотящим внимать; предлагается и в чтении слова Божия, и в проповедях, и в песнях церковных, и во всем устроении и чинопоследованиях Церкви, и в писаниях отеческих, и во многих-многих душеспасительных книгах. Желающие обильно черпают здесь свет истины Божией и веселятся под осиянием ее. Но не все же так делают, и не все, по виду кажущиеся быть вместилищем истины Божией, в самом деле вмещают ее. Есть люди, кои дни и ночи просиживают над изучением какой-нибудь науки – математики, физики, астрономии, истории и проч., думая, что питают душу истиной, а душа их чахнет и томится. Отчего? – Оттого, что нет истины в тех местах, где хотят ее найти! Не потому так говорю, чтоб науки не могли вмещать истины, но что нередко она бывает оттуда изгнана и замещена то мечтаниями, то предположениями, противными истине. А ведь души не обманешь, как не обманешь голодного, давая ему камень вместо хлеба. Вот она и томится! Но это будто еще дельные занятия – ученость. А что сказать о жадно читающих периодичную нашу письменность? Посмотрите, с каким усилием добивается молодой, а иногда и немолодой человек, поскорее получить обычный месячный выпуск, с какой неудержимостью бросается пожрать, как говорят, полученную добычу?! Тут и пища на ум нейдет, и сна бывает мало... А какой плод?! Две-три удачные фразы, две-три льстящие фантазии, два-три обманчивые предположения, – и все тут... прочее никуда негоже. И душа недовольна. Берется другая, третья книга... все то же... Душе больно! Заводятся взаимные беседы… все то же, потому что и предметы бесед, и образ трактования их берутся из тех же книг... Приложите к сему мелочность обыденных занятий и соотношений, и вы поймете, что, если б открыть тот слух, которым слышится речь души, вы услышали бы горький в ней вопль: «Изведите меня из сей темницы... мне тошно здесь! Дайте мне взглянуть на Божий свет!» Так это и есть. Но кто послушает?! Видите, тут не в тоне – питать душу истиной Божией!.. И ее томят. И добро бы далеко было идти за сею истиною... Нет, она тут же, но не хотят открыть очей, чтобы восприять свет ее. Войди в церковь, послушай, что здесь поется, читается и действуется, – и узришь свет истины Божией. Раскрой Евангелие или хоть в руках подержи сию Божественную книгу, – и то отраднее будет душе твоей. А отеческих писаний разве мало у нас теперь в доступном для всех переводе? А других духовных книг и повременных духовных изданий сколько? Но всех сих сокровищниц истины Божией мы не знаем, даже и имен их не слыхали. Братие и отцы! Что ж это мы за христиане, когда и в руки не берем тех книг, в которых изъясняется христианство, а читаем – не знать что? И мучим душу в душной темноте – мы, сыны света и дня, как назвал нас святой апостол?!

Приложу и еще одну или две мысли. Растению, чтоб жить и расти, нужен воздух. Без него оно замрет. Нужен и для души воздух небесный... Это, как я не раз говорил уже вам, вся церковность, или все боголепные священнодействия Церкви... Тут только душа и бывает как бы в своей атмосфере, а вне ее – удушливо. Как чахнет чахоточный, так чахнет душа вне Церкви, в пространных будто обычаях мира... И вот отчего, – кто только и знает, что балы да театры, гулянья да вечеринки, живые картины да фиглярство и подобное, – душа того глубоко ноет и томится, когда останется он один – сам с собой!.. Она говорит ему тогда: «Мне душно... возьми меня отсюда и введи туда, где всегда воздух чист и небо светло».

Для растения нужна влажность – соки, которые пьет оно корнями, и, проводя в ствол, образует себя переделанной осадкой их... Нужно своего рода переделание и осадка духовных соков и для души. Сие совершается повседневным доброделанием, или исполнением заповедей, к каким случаи представляет обыкновенное течение жизни нашей. Как соки в растении или пища в теле нашем, оставаясь непеределанными, обременяют только и тяготят, не принося пользы, так все духовные стихии, какие приемлет душа, – истина Божия, таинства и священнодействия и проч., будут только тяготить ее – здесь и вечно – судом совести и Божиим, если она не претворит всего того в свою кровь духовную доброделанием. Вот отчего больны, скорбны и унылы души людей, кои погружены в одни заботы житейские или одни дела служебные, и еще хуже – в дела страстные; а о том, чтоб сделать какое добро, и помышления не имеют. Не пропускают они ни одной частички питательной в душу, и она сохнет, сохнет. Не потому так говорю, чтоб дела службы и дела житейские – хлопоты по семейству, торг, обороты разные и разные предприятия – были пагубны для души... Нет. Не они сами по себе пагубны, а пагубно то, если ими только одними и занимаются, не заботясь о добродетели, и если, совершая их, совершают не во славу Божию, а для каких-нибудь самолюбивых целей. Как соки в нашем теле обращаются в живую кровь чрез соединение их с кислородом воздуха, так все дела и служебные, и житейские могут обращаться в питательную для души стихию, если будем их посвящать все Богу! А когда сего нет, нет притом и добрых дел, то чем питаться душе?! Вот она томится тогда, и жалуется человеку, и внятно говорит ему: «Пересади меня с этой сухой или гнилой почвы на ниву Божию, ниву добрых дел, заповедями Христовыми требуемых».

Вот и все! Но все сие вы ведаете, братие! Ведаете, что душа, обильно осияваемая светом истины Божией, содержимая в чистом и небесном воздухе молитвований и священнодействий Церкви и подкрепляемая питательной пищей доброделания, подобна древу, насажденному при исходищах вод, еже плод свой даст во время свое, и лист его не отпадет^[208]. А другая, лишаемая всего сего, подобна благородному растению, с ожесточением держимому в таком месте, где ни света, ни воздуха чистого, ни влажности... и чахнущему! Сия весте^[209]. Но блаженни есте, аще творите я!^[210] – За что тиранишь ты, человек, душу свою, в неразумии и ослеплении предаваясь буйству жизни мирской?!

Эти мысли предложить вам внушил мне нынешний день, посвященный святому Иоанну Лествичнику, пустынножителю и наставнику в пустынножительстве. Многим кажется, что пустыня или какая-нибудь иноческая обитель есть место сухое, ничего питательного для души не представляющее. А вот посмотрите на дела святого Иоанна, разверните «Лествицу» его, прочитайте в ней что-нибудь, и увидите, как много в нем было жизни и сил! Пустыня истощает только плоть, а душу обильно питает всякой небесной пищей. Мир вам кажется тучным; но он утучняет только плоть, а душу морит голодом, ни малейшей даже частички питательного не представляя для нее. По сему различию устрояйте и жизнь свою все, хотящие возрастить душу свою в древо живое, достойное пересадки в рай небесный. Аминь.

13 марта 1860 г. В 4-ю неделю Великого поста

Там и сердце наше, где сокровище наше

В силу вознесения господня надо нам сознавать себя вышними и вышних искать.

Вознесся Господь во славе на небеса. Как же это вознесся Тот, Который яко Бог есть везде сый и вся исполняяй?! – Это человечеством вознесся Он. Это человека в Себе вознес Он на небеса.

Вознесся Господь и сел одесную Бога и Отца. Как сел одесную Бога Тот, Который неотлучно всегда с Ним пребывает, – единоцарствен и сопрестолен? Это человечеством сел Он одесную Бога, это человека в Себе ввел Он в соцарствование Богу, – в промыслительное державствование над всем видимым и невидимым.

Так исполнилось Божие о нас благоволение. Сын Божий, сошедши на землю, воспринял на рамо^[211] Свое человека, как овча погибшее, и принес его ко Отцу Своему. Прославим благость и премудрость Человеколюбца Бога. Не бросил Он нас и не предал пагубе нашей, но посрамил злобу врага и, обожив в Себе естество наше, спасительно даровал нам то, чем на пагубу прельщены были мы вначале.

Отрясем же ныне, братие, бренность мысли нашей и, востекши умом на небо, станем у престола Божия, у ног прославленного в Господе человечества и будем поучительно созерцать оное.

Видите, как возвеличено естество человеческое в Господе: оно обожено, оно соцарственно Богу, оно превыше всякого начала, и власти, и силы. Возревнуем же не унижать сего естества в себе самих грешными делами, греховными мыслями и расположениями, срамными страстями телесными и душевными. Каков Небесный, таковыми подобает быть и нам, как призванным быть небесными. Каков Глава – Господь, таковы да будут и члены – все верующие; каков Перворожденный, таковыми должны быть и все те, их же братией не устыдился нарещи Он^[212]. Господь – новый Родоначальник. Поколение Его духовно созидается из всех племен земных. В числе их и мы, и вместе с ними должны составлять род избран, царское священие, язык свят, людей обновления, яко да добродетели возвещаем Его, из тьмы нас призвавшаго в чудный Свой свет^[213]. Поревнуем же быть совершенными, как Отец наш Небесный совершен. Молился Господь о нас, чтоб как Он едино есть со Отцом, и мы в Нем едино были^[214]. Верой и благодатью мы введены в единение сие. Какими же ревнителями жизни по вере подобает нам быть, чтоб явить себя стоящими в чине своем?! Таково убо имуще избрание, о возлюбленные, очистим себя и чистыми всегда будем держать себя от всякия скверны плоти и духа^[215]. Сие помышление и запечатлеем в сердце нашем, да не согрешаем. Но и аще кто согрешит, Ходатая имамы ко Отцу, Иисуса Христа – Праведника^[216]. Вначале согрешили мы и отпали от Бога. Соединяясь с Иисусом Христом, воссоединяемся с Богом. Но если и тут согрешаем – снова отпадаем от Бога и Спасителя Иисуса и вместе с тем лишаемся всех преимуществ, даруемых нам в Нем. Что же теперь делать тем, кои снова отпадают в грехи? Упал – встань. Согрешил – покайся. Но никак не отчаивайся и отчаянием не предавай себя в руки падения своего. Ходатая имамы ко Отцу, Иисуса Христа – Праведника. Смотри, Он сидит одесную Бога Отца и ходатайствует о нас. Как Первосвященник Он с кровью Своею вниде во святая святых, в самое небо, да явится лицу Божию о нас, всегда жив сый, еже ходатайствовать о нас^[217]. Ходатайство Господне будет услышано и удовлетворено. Надо только привлечь к себе сие ходатайство искренним раскаянием, и неколеблющейся, и недвоящейся решимостью отстать от грехов, какими враг успевает опутать души льстивыми обещаниями безвредности и ненаказанное грехов. Приидите же, припадем и восплачемся пред Господом, сотворшим нас, спасшим и спасающим.

Бог богат сый в милости, пишет апостол Павел, за премногую любовь Свою, еюже возлюби нас, и сущих нас мертвых прегрешеньми, сооживи Христом… и с Ним воскреси, и спосади на небесных во Христе Иисусе^[218]. Так вот где место-то наше? Стало быть, не следует нам жить на земле так, как бы мы здесь вечно должны были жить, но так жить, как живут на чужой стороне. Странники телом живут на чужой стороне, а умом и сердцем всегда в отечестве своем. Так и нам заповедует апостол: аще воскреснусте со Христом, вышних ищите, идеже есть Христос одесную Бога себя. Горняя мудрствуйте, а не земная. Умросте бо, и живот ваш сокровен есть со Христом в Бозе^[219]. Во Христе Иисусе мы уже на небе, надлежит переселиться туда и умом и сердцем, – да будет там и сердце наше, где есть сокровище наше. Туда все и направлять надо – мысли, слова и дела. Туда и все заботы, и все земное наше пребывание так устроять, чтоб оно было приготовлением к вечному блаженному пребыванию на небе со Христом Иисусом, Господом нашим. На земле живучи, нельзя не делать земного и житейского. Но все сие можно вести так, что оно будет путем, ведущим туда, идеже есть Христос, одесную Бога. Богатство есть – туда предпошли чрез бедных. Власть есть – тамошнее господство стяжи умножением благотворных действий. Дарование есть – не зарывай талантов в землю, пусти в рост, да, верный в мале, над многим поставлен будешь. Силы есть – трудись, да вкусишь там от трудов своих. Даже бедность есть, скорби есть, болезни есть – и сие все безропотным терпением, благодушием и благодарением обрати в средство к стяжанию вечного довольства. В премудрости ходите к внешним, заповедует апостол^[220]. Блюдите, како опасно ходите, не якоже не мудри, но якоже премудри, искупующе время, яко дние лукави суть. Сего ради не бывайте несмысленни, но разумевающе, что есть воля Божия^[221].

Собрав воедино сии немногие мысли, мы получим такой урок от Вознесения Господня. Сознав, что наше житие на небесех есть, отонюдуже и Спасителя ждем Господа нашего Иисуса Христа^[222], как и Ангел сказал святым апостолам, смотревшим вслед возносящегося Господа^[223], – со усердием потечем к почести вышняго звания о Христе Иисусе^[224], елика суть истинна, елика честна, елика праведна, елика пречиста, елика прелюбезна, елика доброхвальна, аще кая добродетель и аще кая похвала, сия помышляя^[225], претыкаясь и вставая, но никогда не ослабевая в ревности, задняя забывая, в предняя простираться^[226].

Тако тецыте. И если так будете тещи, несомненно – достигнете того, чего все чаем благодатью Господа, вознесшегося на небеса и седящего одесную Бога и Отца. Аминь.

28 мая. 1864 г.

На Вознесение Господне

Исправление жизни и нрава

Подражай святой Марии Египетской в покаянии и самоисправлении.

Нынешнее воскресенье посвящается памяти преподобной матери нашей – Марии Египетской, и мы уже восхваляли ее вместе с Церковью на всенощной в пениях и песнях духовных, и помолились ей о помощи нам в трудном деле исправления своей жизни и своего нрава. Теперь будем учиться у нее сему делу. Святая Церковь, предлагая нам пример Марии Египетской, хочет внушить: «Если хотите каяться и исправлять жизнь свою, как должно, – вот как кайтесь и исправляйтесь! Но так ли поступали вы в продолжение поста сего? Если так, добро вам... А если нет, – вам еще остается две недели: успеете поправить неисправное или дополнить опущенное. Только не нерадите».

Но скажет кто: «Мария Египетская – пример для подражания! Неужели же всем надо бежать в места необитаемые – в пустыню, в горы?» Нет, не всем. Но всем должно подражать ее трудам в самоисправлении, ее твердой решимости переменить жизнь и тому, как она дошла до сей решимости. Вот стороны подражаемые! Как дошла преподобная Мария до решимости переменить жизнь? Господь довел. За что? За то, что при всей неудержимости одолевавшей ее страсти, она никак не думала оставаться навсегда в сем горьком рабстве. Она терпела насилие со стороны плоти и врага, действовавшего чрез сию плоть, и поддавалась увлечению, но не предавала себя ему вконец.

Господь сжалился над страданием твари и пришел высвободить ее из томивших ее уз. В этом урок из самой грешной части жизни святой Марии Египетской. Так, если кто имеет несчастье состоять в рабстве какой-либо страсти плотской или душевной, возымей, по крайней мере, столько крепости, чтоб не отдаться ей безвозвратно, – не будь подобен тем, кои, в нечаяние вложшеся, предают себя студодеянию^[227]. Страсть точно вяжет человека и, как ведомого, ведет его на дела, удовлетворяющие ей; но ты и при узах рабства обнаруживай, по крайней мере, нехотение таких дел, оставайся недовольным ими. Не говори: «Ну уж, верно, так и быть... пусть ее будет, как было, или пусть текут дела, как текли». Но подобно тому, кто, не имея сил противостоять, когда его влекут связанного, по крайней мере, упирается ногами, и ты, несмотря на силу страсти, тебя влекущей, хоть чем-нибудь показывай ей противление, говори ей: «Ну уж в последний раз, больше не поддамся»; и хоть еще падешь – опять то же говори и так далее; только говори не языком одним, но и сердцем, и ко Господу вопияй о помощи. Как тот, кого враг, связавши, ведет в плен, оставя ему незавязанными уста, – хотя влечется вслед его, но, имея возможность кричать, кричит, не услышит ли кто и не освободит ли его: так кричи и ты ко Господу: «Господи, прежде даже не погибну, спаси мя; Господи, прежде конца даруй мне покаяться...» И услышан будешь. Как дитя повитое, лежащее в колыбели, хотя не может двинуться ни руками, ни ногами, но криком своим берет за сердце мать свою и, как ужем^[228], привлекает ее к себе, так если будешь вопиять, и ты привлечешь к себе Господа, Который сказал, что скорее мать забудет дитя свое, нежели Он забудет вопиющих к Нему^[229].

Когда же, наконец, придет к тебе Господь, внимай тогда, брат, и не попусти себе – не воспользоваться, как следует, сим великим к тебе снисхождением Божиим. Ты будешь тогда походить на святую Марию, когда она пред входом ко Гробу Господню была поймана судом Божиим. Как она, пораженная силой невидимой, долго не раздумывала, а тотчас пришла в сознание, что причиной сего – грех ее, и тотчас же положила намерение – отстать от сего пагубного греха своего и никогда уже не возвращаться на него... Так надлежит сделать и тебе. Внимай же! Когда сильное ли угрызение совести, или страх суда и смерти, близость ли опасности, как меча над головой, или чувство величия Божия и великой Его благости, или другое что поразит глубоко сердце твое и потрясет все составы твои, так что ты будешь чувствовать, что как бы спали с тебя все узы, теснившие тебя дотоле, – знай, что это благодать Божия коснулась тебя и дает тебе свободу вступить на путь добра, свободу, которой прежде у тебя недоставало. Внимай! Минута сия дорога! То, что ты чувствуешь в ту пору, есть дело благодати... Приложи сюда и свое дело – именно вот что – скажи: «Скверно жил я, поблажая страсти... С сих пор не буду...» Затем, исповедав грехи и приняв разрешение, – держись положенного обета... Так сделала святая Мария. Не отлагала она намерения переменить жизнь до завтра; нет, а тотчас – решилась и сделала... Так должно всякому. Благодать, пришедши, точно разрешает узы страсти, но если кто тотчас не решится отстать от дел страстных, то опять заковывается в сии узы. Когда Ангел явился Петру апостолу в темнице, узы его спали; но если б он не пошел потом вслед Ангела вон из темницы, а остался в ней, пришел бы страж темничный, заковал бы его снова в кандалы – и запер темницу... и остался бы святой Петр по-прежнему узником. Так снова облегают узы страсти всякого, кто, ощутив действие благодати Божией, освобождающей его от страсти, не решается тотчас переменить жизнь свою, а отлагает то до другого времени. Не отлагай же, брат! Ибо не знаешь, – придет ли еще когда такая благоприятная минута.

Положив твердое намерение исправиться, надо тут же и самым делом начать сие исправление, как сделала святая Мария. Оставив все, укрепись таинствами, напутствованная советами духовного отца, устремилась она в пустыню Заиорданскую – уединением, пощением и молитвою иссушать засеянные, и порочной жизнью воспитанные, греховные навыки. Берись и ты тотчас за труды и подвиги. Не всем, конечно, один путь по обращении. Кто удаляется в пустыню – и живет один; кто идет в обитель – и спасается в числе братства; кто остается в порядке общей всем семейной и гражданской жизни. Многие уже прошли всеми сими путями, – и на всех были спасавшиеся и люди великие. Какой кому избрать – пусть сам решит по своему настроению, внушению Божией благодати и по совету отца своего духовного. Только ведай, что без труда не исправишься. Борьба великая предлежит всем, хотящим победить плоть, воюющую на дух. Чего не вытерпела преподобная Мария!.. И всякому – труд! Надо, как я уже говорил прежде, отстранить все могущее питать страсти, а это стоит труда немалого. Надо делать все, чем может питаться и укрепляться начатая новая жизнь; но и это не бывает без труда. Нужно в истине Божией поучаться, сколько можно чаще быть под действием таинств с участием в священнодействиях Церкви, бороться со страстями и творить дела добрые, противоположные страстным навыкам; но и это все – труд. А главное – что надо? Никогда не должно оставаться одному... Прилепись к духовному отцу своему, найди единомысленного тебе, углубляйся в советы святых отцов, – и ничего не предпринимай, не справившись во всех сих местах. Не смотри в сем на преподобную Марию. Она жила одна, но ее путь был по особенному Божию избранию. Нам же лучше держаться общего порядка жизни. Орел уединенно парит к небесам, и так высоко, что его бывает не видно. Но то – орел... Итак, трудам преподобной Марии в самоисправлении, ее постоянству в сем и неуклонной верности положенному обету – подражай... а в прочем – иди общим путем спасаемых. Будь только тверд, не позволяй себе расслабляться... и немного потрудившись, не думай, что уже все сделал: ибо конец венчает дело.

Сей блаженный конец преднапиши в уме твоем и теки к нему, по апостолу, задняя забывая, а в предняя простирался^[230], дóндеже достигнешь места упокоения от трудов, которое уготовал Господь всем Своим труженикам. Аминь.

20 марта 1860 года.

В неделю 5-ю Великого поста

Крестоношение

Надлежит взять крест самоисправления: в чем он?

Предлагая в нынешний день нашему поклонению и чествованию честный Крест, Святая Церковь хочет расположить нас к крестоношению, если мы еще не взялись за святое дело сие, и утвердить в крестоношении, если уже приступили к нему. Она как бы так говорит нам: «Видите ли Крест, на коем Господь волею нас ради руце распростер? Приидите же и сораспнитесь Ему. Ныне Господь со Креста приглашает каждого из вас – взять крест свой и последовать Ему. Возьмите же... возьмите и не бойтесь, ибо как Господь со Креста предал дух Свой Богу и Отцу, так и вам со креста один путь – в райские обители вслед Господа, Который каждому крестоносцу, как благоразумному разбойнику, скажет: днесь со Мною будеши в раи!»^[231]

Не думаю, чтоб кто-нибудь стал отказываться от сего обязательства; но может случиться, что не всякий определенно знает, в чем состоит обязательное для нас крестоношение, и потому может считать себя крестоносцем, не будучи таковым. Что без креста никого на свете нет, это всякому ведомо; но в числе сих крестов есть и разбойничий крест, на коем тоже распинаются люди. Чтоб не случилось ошибки, в сем отношении весьма опасной, я укажу вам коротко, из чего слагается крест, который должно каждому из нас взять и нести...

Он слагается, прежде всего, из стеснения плоти и всего нашего внешнего быта и из терпеливого исполнения правил, которыми налагается сие стеснение.

Заповедь получили мы от Господа и святых апостолов: распять плоть со страстями и похотями^[232], умертвить уды, сущие на земле^[233], представить все члены тела своего орудиями правды, как прежде были они орудиями греха^[234]. Иные считают это насилием, а на деле существенно необходимо быть сему так. Посмотрите, что делает в нас грех! Утверждаясь в сердце, он проникает все силы нашей души, исполняет все отправления и члены нашего тела, учреждает по-своему наш быт домашний и по своему духу подбирает общественные соотношения и связи... Так, около грешника стоит как бы грешная атмосфера, которую производит и которой потом питается живущий в нас грех. Положив твердое намерение работать Господу, нам, прежде всего, должно развеять сию атмосферу – расстроить сей греховный порядок жизни и учредить всюду новые порядки, по духу новой жизни. Надобно не ходить туда, где падали мы в грех или где разжигались на грех... Если это театр – бросить театры; если гулянья – отказаться от них; если знакомства – прекратить их. Оставить во внешних наших отношениях только дела должностные или дела звания, и притом так завести их, чтоб исполнение их было по Богу, а не в угодность страстям; и потом, отказавшись от прежних знакомств, связей и способов приятного препровождения времени, учредить новые связи и новые занятия в остающиеся от должностей часы: вместо пустых бесед – беседы о духовных предметах; вместо балов и вечеров – посещения людей богобоязненных; вместо чтения журналов – чтение слова Божия и писаний отеческих, и прочее, тому подобное. Переменив свое поведение вовне – в обществе, надо изменить и порядок домашней жизни. Назначить другие часы для вставания и отхода ко сну, определить молитвенное правило – утром и вечером, определить свой стол и время для него, и то, как садиться и как вставать из-за стола, как выходить из дома и как входить в него, на что употребить какое свободное время, как и кого принимать и как вести прием; самое украшение нашего жилья должно быть другое, – надо очистить страстное и поместить назидательное – духовное. Все это делают все, начинающие новую жизнь, как бы по инстинкту сей жизни. Стеснительно, конечно... Но ведь стесняется сим грех, живущий в нас, а не мы; мы же высвобождаемся из уз греха чрез сие стеснение. Это и есть одно крыло спасительного креста, который мы должны взять на себя.

Перестроив так все окрест нас, переходим к себе. И здесь ведь – что ни член в теле, то седалище греха. Надо и здесь стеснить его. Стеснить надо чувства... глаз пусть не смотрит на предметы соблазнительные, ухо не слушает речей страстных, пусть и обоняние и осязание не раздражают только что улегшегося греха. Далее – чрево наше работало сластолюбию – надо истощить его и приучить к трезвенному насыщению; тело любило нежиться и разнеживаться во сне и бездействии – надо приучить его к труду и напряженности, к работам и бдению. А похоть, – каких исходов не имела она?! Их надо преградить все. Чего не говорил язык – сей огонь, лепота неправды? Надо связать его... Самую кожу несколько озлобить жестокостями за пристрастие к одному изнеживающему.

Учредив такой порядок, мы умертвим уды, сущие на земли, или все члены тела сделаем орудиями правды. Тяжело сие, но спасительно. Действуя так в отношении к телу, мы будем делать то же, что делают моющие белье, то есть полоскать, жать и колотить свое тело, чтоб вытеснить из него все греховное и страстное – и восставить его в первоначальную трезвенную чистоту... Вот и еще рог спасительного креста, который надо взять нам на себя! Все сие в совокупности и составляет то, что я назвал в начале – стеснением плоти и всего нашего внешнего быта и терпеливым исполнением правил, которыми налагается сие стеснение. То есть, наложив новые правила на свои внешние отношения и занятия и на свое тело, надо неопустительно исполнять их, чтоб они произвели свое спасительное действие... Каждое из сих стеснительных правил есть то же, что пластырь на рану. Пластырь не снимают с раны, пока он не сделает своего дела; так и нам надо пребывать в сем новом порядке, не изменяя его, пока установимся и окрепнем в нем, пока он так сделается для нас обычным, как прежде был обычен порядок греховный.

Но все сие есть только – внешний крест... Есть еще внутренний. О нем помяну вам коротко... Он состоит в самопринуждении и в самопротивлении. Пока человек в грехе, он не любит добра, не сочувствует ему и не думает о нем. Положив теперь твердое намерение – не грешить, он сознает себя обязанным желать одного добра, о нем одном помышлять и в нем одном находить удовольствие. Но, обращаясь к себе, к своему внутреннему, он не находит там сих расположений. Ум заняться хочет другим, – мечтает и парит, сердце холодно к добру, склонности воли обращены на другое. Что делать? Надо отрывать их от одного и приковывать к другому, отрывать их от страстного и греховного и наклонять к доброму, бесстрастному, духовному. То есть надо противоречить себе в худом и принуждать себя на добро... И это при всяком почти деле. Например, предстоит случай помочь нуждающемуся!.. Совесть говорит: «Помоги», – и человек готов; но сбоку сидит корыстолюбие и твердит: «Не давай, себе нужно». Надо одолеть или заглушить сию корыстность и расположить душу на добровольное подаяние. Обидел кто. Совесть христианская говорит: «Прости», – а гордость заставляет отмстить. Надо отнять свое сердце у сей недоброй страсти и склонить его к кротости и снисхождению. Так и во всяком случае. Везде надо отрывать себя от страстного и преклонять на святое и богоугодное... В этом состоит внутренняя брань, производимая самопринуждением и самопротивлением, как бы двумя руками. Болезненна она! Как больно, когда вынимают занозу, или как больно оторвать палец, прилипший к железу на морозе; так больно сердцу, когда его отрывают от одного, чтоб преклонить к другому. Больно сие, но спасительно. Оттого и именуется крестом спасительным, источающим богатое исцеление страстному сердцу нашему.

В сем состоит внутренний крест, или внутренняя сторона креста, в связи с описанной прежде внешней стороной составляющая один крест, – который взять на себя обязуется всякий христианин и который, действительно, берет на себя всякий, кто, отстав от греха, порабощается правде. Господь да благословит труды ваши, труженики Божии! Потерпите в сем новом порядке... Жгучи раны крестные только вначале; а потом гвозди распинательные начнут источать целительный елей на раны, причиняемые ими самими. Стеснительны такие порядки, но они путь в свободу чад Божиих. Потерпите!

Улягутся страсти, и легким полетом воспарит дух ваш к престолу Божию, и, установившись там, начнет вкушать блаженство умного лицезрения Божия – прежде, чем выйдет из тела, и прежде, чем начнется день оный, за которым уже нет ни печали, ни болезни, ни воздыхания. Аминь.

6 марта 1860 г.

В неделю З-ю Великого поста

Путь восхождения к общению с Господом

Завещание Господа со креста: перечень христианских чувств и расположений.

В нынешний день оканчивается чтение Евангелий. И я хочу обратить ваше внимание на то, что значит это чтение и к чему оно нас обязывает. Что значит чтение всех Евангелий во дни сии? Оно есть повторение завещания, данного нам Господом Иисусом Христом. Господь, умерши за нас, оставил завещание всем, имевшим уверовать в Него, – завещание, кровью Его написанное и подписанное. Всякий, приходящий к Господу с верой, вступает с Ним в завет и обязуется исполнить оставленное Им завещание, изображенное в Евангелиях. Завтра будут совершаться страсти. Чрез день будет предложено чествованию нашему изображение на плащанице Господа, по снятии Его со Креста, умученного и изъязвленного. Первая мысль всякого, приходящего к целованию плащаницы, будет мысль о завете, смертью Господа утвержденном. Истощенным видом своим и язвами Он будет напоминать каждому из нас: «Помните ли и исполняете ли завещание Мое, которое исполнять вы обязались, вступая в завет со Мною?» Чтоб всякий христианин пред плащаницей мог добросовестно ответить: «Да, Господи, помню завет Твой и знаю завещание», – Святая Церковь постановила прочитывать пред страданиями Господа все Евангелия, чтоб обновить в памяти каждого всю картину обязательств, завещанных Господом.

Вот зачем читаются все Евангелия в дни сии! Что же – достигается ли цель? Да, – в большей или меньшей мере, всякий знает, чего ожидает от него Господь как от христианина. Но, может быть, не всякий ясно представляет себе все существо дела, завещанного нам; не подводил, может быть, под один обзор всех обязательств, налагаемых Завещателем; не изображал в одной общей картине всего, сюда относящегося? Берусь помочь вам и изобразить все содержание завещания Господня – в одном небольшом очерке. Это поможет нам пред лицом Господа страждущего или более укрепиться в жизни, если она исправна, или побудит нас изменить ее и исправить, если она неисправна.

Известно вам, что существо христианства состоит в восстановлении падшего человека. Человек в творении назначен быть в общении с Богом, чтоб жить в Нем и блаженствовать. Преступлением заповеди он отпал от Бога, – потерял истинную жизнь, – и должен был страдать и временно и вечно. Единородный Сын Божий, приняв на Себя человеческое естество, оживотворил его в Себе, смертью удовлетворил правде Божией – и возвратил человеку блаженство в Боге. Для того чтоб людям можно было усвоять сии блага во все времена, Он учредил на земле Святую Церковь – дом спасения и двор спасаемых. Всякий теперь, желающий достигнуть своего назначения – вкусить блаженства от общения с Богом, – может сподобиться сего не иначе, как чрез общение с Господом Иисусом Христом во Святой Церкви... Никтоже может приити ко Отцу, говорит Господь, токмо Мною^[235]. В сем состоит существо завещания Его к нам. Отсюда само собою видно, что более частные пункты сего завещания касаются: 1) пути восхождения к общению с Иисусом Христом, 2) пребывания в Боге по общении с Господом и 3) пребывания в Церкви, где находятся все силы и способы к совершению того и другого.

1) Как восходят в общение с Господом и что вследствие того лежит на нас? Путь восхождения к общению с Господом состоит в следующем. Приходя в раскаяние в своих грехах, человек готов бы пасть в отчаяние, если б не предстоял ему Господь с заслугами... Усвояя же себе их верой в Господа Иисуса Христа, он возникает^[236] к надежде спасения и, приемля Божественные силы, полагает намерение работать Господу вся дни живота своего – и за то чрез таинства соединяется с Господом. Вследствие сего вот что от всякого христианина требуется:

а) Знай и познавай свою бедность и окаянство, – что ты нищ, и слеп, и наг, и погибал бы временно и вечно, если б не Господь.

б) Знай и возрастай в познании Господа Иисуса Христа, пришедшего в мир грешников спасти. Он удовлетворил правде Божией за тебя, оживотворил тебя в Себе и спосадил одесную Отца – на небесных.

в) Веруй полной верой, что Господь, спасший мир весь, и тебя спасает, и взывай к Нему с Фомою: Господь мой и Бог мой^[237].

г) Вследствие сего уповай – спасенным быть. Содержи в сердце, что опасность уже миновалась; но не предавайся беспечности и неге, а ходи в делах самоотвержения, забвение которого тебя ввергало в беду столько раз.

д) Возгревай чувство мира с Богом. Созерцай в духе светлое благоволительное к тебе лице Божие; но не послабляй не только страстям, но и помыслам страстным, и всякий раз, как они прорвутся против воли твоей, спеши очищать себя слезами покаяния или и всегда пребывай в слезах покаяния, омывая ими всякую нечистоту.

е) Носи в сердце убеждение, что ты сын Богу, коему дана власть взывать к Нему: Авва Отче^[238] и, помня сие, действуй как бы от лица Божия, в видах Божиих, для Бога, всегда во славу всесвятого имени Его.

Вот первый ряд чувств и расположений, завещанных Господом!

2) Вступив в общение с Иисусом Христом, а чрез Него воссоединившись с Богом, – человек становится пред лице Бога, от Коего отпал было, и созерцает Его в бесконечных совершенствах Его – и в Его делах творения, промышления и совершения всего... И вот какими чувствами и расположениями должен исполняться каждый при сем! Вот чего вследствие того от каждого из нас требует Господь:

а) Созерцая Бога сокровеннейшим, непостижимым, – изумляйся Ему. Да замолкнет в тебе всякое помышление, как молчит пред Ним всякая тварь небесная и земная.

б) Созерцая Его бесконечно великим, – падай пред Ним в уничижении, проникаясь благоговейным страхом и трепетом.

в) Созерцая всесовершенным, – хвали и славословь Его, вместе с хорами Ангелов взывая к Нему: «Свят, Свят, Свят Господь Саваоф, – исполнь вся земля славы Твоея!»

г) Созерцая Его вездесущим, всевидящим и всеисполняющим, – ходи пред лицом Его так, как ходил бы пред царем, на тебя смотрящим.

д) Бог сотворил тебя и хранит, – ты весь Его... Покорствуй же Ему как Владыке жизни в чувстве всесторонней зависимости от Него.

е) Бог, сотворивший тебя, и промышляет о тебе; стало, все твое – Его есть. Благодари же Его за все... Благодушествуй и терпи, если найдет на тебя что неприятное, – и никогда не попускай ослабевать в тебе чувству довольства распоряжениями Промысла о тебе самом.

ж) Бог, всем управляющий, ведет тебя к своему назначению. Следовательно, все, что будет с тобою, будет от Бога. Итак, предай себя в волю всеблагого Бога, Который лучше тебя знает, что тебе нужно; успокойся в Нем, не позволяя себе терзаться пустыми недоумениями и крушениями духа; и, питая полную надежду, что Он приведет тебя к своему концу, возносись к Нему умом и сердцем – в молитве.

з) Бог, все сотворивший и всем управляющий, положит конец настоящему порядку вещей, преобразит небо и землю и водворит вечное Царство блаженства для человека... Итак, ожидай сего второго пришествия Господня и не только верь ему, но и желай и приготовляйся встретить Его на всякий час... Готовься к смерти; помни суд, рай и ад, и будь как странник на земле.

Вот второй ряд чувств и расположений, завещанных Господом!

3) Вступающие в общение с Иисусом Христом, а чрез Него с Богом, не иначе достигают сего, как в Святой Церкви, по ее указанию и руководству, – и не иначе утверждаются и пребывают в сем общении, как пребывая в общении с Церковью. В Церкви все необходимые для сего благодатные средства, – и все, в ней пользующиеся сими средствами и к Богу обращающиеся, становятся единым телом, исполненным единым духом. Церковь есть дом спасения, или сосуд благодатных средств, и двор спасаемых.

А. Церковь есть дом спасения или сосуд благодатных средств... Итак, к ней обращайся и в ней ищи удовлетворения твоим нуждам духовным. Все, что тебе нужно, найдешь в ней.

а) Тебе нужно просвещение ума. Церковь есть просветительница. Верь и содержи в сердце, что она одна есть столп и утверждение истины^[239], и в ней ищи сей истины – в слове Божием, и отеческих писаниях, в наличном учительстве церковном. По руководству сего просвещения ищи и всякого другого, и им поверяй его.

б) Ты слаб – тебе нужно подкрепление. Церковь есть подательница благодати и воспитательница духа благодатного. Семь сосцов открыты у матери нашей – семь таинств. Приступай к ним верою – и напояйся из них живоносными силами по нуждам своим и потом возгревай их хождением во всех уставах и чинопоследованиях Церкви – постах, говениях и во всем прочем.

в) Ты окружен врагами. Тебе нужно ходатайство и защита. Церковь твоя ходатаица и защитница. Ходи в храмы Божии. Собирая чад своих, Церковь низводит на них ходатайственную свою силу... Здесь Жертва бескровная, здесь хоры Ангелов и святых, здесь молитвования на всякую потребу душевную и телесную... Сюда прибегай и молитвой церковной ограждай себя.

Б. Церковь есть двор спасаемых... Все верующие – одно тело с одним духом... Итак:

а) Пребывай со всеми в единении духа: пребывай в единомыслии, не ища самостоятельных взглядов в делах веры, от которых ереси; пребывай в сочувствии со всеми и в готовности содействовать благу всех. Это три стихии истинной любви, которая далее научит тебя всякого брата встречать с благорасположением, с благожеланием и благопопечением; научит каждого честью больше себя творить и блюсти чистым лицо ближнего; научит всем жертвовать для блага его душевного и телесного; и в постоянном взаимообращении быть искренно-радушным, скромным, миролюбивым, уступчивым, истинолюбивым и проч.; научит так держать себя не только в отношении к благодетелям и друзьям, но и ко врагам и недоброжелателям.

Церковь – двор спасаемых: все верующие – одно тело с одним духом...

б) Ревнуй же всей ревностью о том, чтобы пребыть в единении с ней – и себя подвести под один с ней дух... А для сего помни обеты, данные при вступлении в нее в крещении, и чаще возобновляй их в памяти; отвергнись себя и непрестанно приноси себя в жертву Богу; пожри Ему ум свой – и восприими ум Христов, пожри волю свою – и ходи только в воле Божией, пожри сердце свое – и ничего не люби, кроме Его, пожри Ему тело свое в трудах и озлоблениях телесных – спасения ради... Трезвися и бодрствуй... и чувства свои храни нерассеянными...

Вот третий ряд чувств и расположений, завещанных нам Господом!

Есть еще особые завещания – родителям и детям, мужьям и женам, слугам и господам, начальникам и подчиненным, пастырям и пасомым, продающим и покупающим, судьям и судимым – всякому званию и состоянию; но они понятны уже из первых завещаний сами собою...

Всюду господствующим да будет дух любви и самоотвержения в ревновании творить во всем единую волю Божию, которой должна быть посвящена вся жизнь.

Вот краткое начертание завещания, оставленного нам Господом, и вот что воспроизвести в уме нашем хочет Церковь, прочитывая нам все Евангелия в эти дни, чтобы непостыдным лицом представить нас к подножию Креста, на коем висит Завещавший нам завет сей, – представить, по крайней мере, знающими, если не всецело исполняющими... Но, братие, что в знании?! Оно только обличит нас! Понудим немного душу свою – не возревнует ли она приложить к знанию и дело?! Мало времени?! Нет – не мало. И в одну минуту можно все поправить... Сделаем вот что: поверим свою жизнь по предложенному начертанию, и все, что найдем неисправным, омоем слезами покаяния, положив твердое намерение быть исправными в тех частях, в которых доселе были неисправны. Страждущий за нас на Кресте Господь – и намерение примет, как самое дело, лишь бы оно было искренно и сопровождалось готовностью устоять в нем до положения живота. Обрадуем хотя этим Господа – в сии дни воспоминания Его... В Ветхом Завете было время, когда вслух всего народа прочитывались книги закона, с клятвами непокорным и благословениями покорным, и весь народ отвечал: вся, елика рече Господь, сотворим и послушаем...^[240] Вот Господь со Креста Сам повторяет нам завет Свой; отверзем слух сердца, сложим по писаному свои чувства и расположения и скажем: будем, Господи, соблюдать все, заповеданное Тобою, хотя бы нам следовало ради того идти в темницу или на смерть. Аминь.

30 марта 1860 г.

В среду Страстной седмицы

Как сердце сочетавается с Господом

Главное – знать и чувствовать свою бедность и богатство Христово и пребывать в сочетании со Христом.

В Великую среду, если помните, я предлагал вам завет, завещанный нам Господом нашим Иисусом Христом, – написанный кровью Его и запечатленный крестною смертью Его. Пункты сего завещания, по их численности, можно было тогда только указать кратко или только озаглавить. Но как они все должны составлять главный предмет нашего ведения, равно как и главную заботу нашей жизни и деятельности, то считаю себя обязанным подробнее растолковать их вам; а вас прошу приложить посильное внимание и терпение в слушании. Думаю разъяснять вам это теперь потому, что Господь, по воскресении Своем четыредесять дней являясь ученикам Своим, глаголал им, яже о Царствии Божии; Царство же Божие, которое внутрь нас есть, – в чем другом и состоит, как не в чувствах и расположениях, к которым обязал нас Умерший за нас и Воскресший? Так беседуя о сем, мы войдем в соучастие бесед Господних и продолжим некоторым образом дело Его, которое совершил Он в предлежащие нам дни. К тому же, может быть, и самые последующие недели по своему содержанию и значению будут наводить нас то на те, то на другие пункты лежащего на нас к исполнению завещания. По крайней мере, о настоящей неделе это можно сказать утвердительно и без особых усилий мысли.

Припомните, в чем состоит существо Нового Завета Божия к нам? Вот в чем – кратко: в живом общении с Богом чрез Господа Иисуса Христа во Святой Его Церкви. Главный пункт – живое общение с Богом. Но нам, падшим, невозможно иначе прийти в общение с Богом, как чрез Господа Иисуса Христа. Следовательно, предварительно надлежит нам сочетаться с Господом Иисусом, приискренне^[403] приобщившимся нашего естества; далее, достигши сего, надо жить в сем общении со Спасителем и стяжанном чрез Него богообщении, – при союзе со всеми возобщенными^[241] с Богом, составляющими Церковь Божию, коей вверены и все средства спасения и руководство всех спасаемых. Так заучите: существо нашего завета – в богообщении чрез Господа Иисуса Христа во Святой Его Церкви. Восстани, падший, воззри на Господа и сочетайся с Ним, – от Него востеки чрез ряд других расположений к Богу и погрузись в богосозерцание и богонаслаждение; но твори это так, как сие творится в Церкви Божией, – пребывая в союзе со всеми, призывающими имя Господне. Истинный христианин, твердо содержа сей богоначертанный порядок, всю жизнь свою ходит по нем умом и сердцем и собирает в нем святые чувства и расположения, ублажающие его здесь и надежно приготовляющие к блаженству вечному.

Вот о сем-то я считаю долгом толковать с вами, сколько можно чаще и разнообразнее. Тут все дело наше. Если мы стоим в сем чине, хорошо нам, а если нет – пропали мы.

Так, первое дело наше – сочетаться с Господом Иисусом Христом. Мы уже сочетались с Ним. Остается только хранить сие сочетание, возгревая чувства и расположения, которыми поддерживается оно. Тому, кто не с Господом, надо говорить: восстань, падший, воззри на Господа и сочетайся с Ним. А кто с Господом, тому надо внушать: не забывай падения, от коего ты восставлен, – не своди очей своих с Господа, спасшего тебя, и сильной верой впивай в себя Его спасительную силу. Иначе это так: знай и в чувстве сердца содержи свою бедность, знай и в чувстве сердца носи богатство Христово, и потом силою веры и любви переноси сие богатство Христово на себя – бедного. Сочетанный с Господом постоянно содержит сии чувства и, переходя от одного к другому, поддерживает в себе или приводит в движение живое свое сочетание с Господом. Итак, надобно:

а) Знать и в чувстве сердца содержать свою бедность, свое окаянство и свою безответность пред Богом. Это есть первая о нас самих истина. Были высоко поставлены, но завистью диавола, преступив заповедь, подверглись осуждению и клятве, расстроились душою и телом, осуждены на внешние бедствия, подпали тиранству сатаны и состоим в опасности – по смерти быть вверженными в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его. Для уверовавших все сие уже миновалось. Но никак не должно забывать сего, чтобы не впасть в самозабвение – и снова не ниспасть туда же. Путь наш лежит над бездной пламени, куда мы поминутно готовы низринуться, если оставит нас благодать; а она оставит, если забудем, что мы сами по себе и слепы, и нищи, и наги... Сие чувство будет устремлять нас постоянно к Господу или заставлять бежать к Нему, как бегут из душного места или здания, объятого пламенем, на свободу. Как масло поддерживает горение в лампаде, так чувство сие будет поддерживать горение веры в Господа в духе нашем. По мере ослабления первого слабеет и последнее. Теряющий же его выходит из строя спасаемых. Вот как это важно! Попечемся же – возгревать в себе чувство бедности своей, своего окаянства и негодности пред Богом, чтоб непрестанно пребывать в чувстве самоуничижения и смирения... и из глубины души взывать: «Господи, спаси мя, погибаю».

б) Знать и в чувстве сердца носить богатство Христово. Чувство своей бедности, окаянства и безответности пред Богом одно – безотрадно и, пожалуй, может ввести в отчаяние, окончательно пагубный грех. Потому, не отказываясь от него, надо растворять его познанием и чувством богатства Христова... Ибо на самом деле не беден только есть человек и погибающ, но есть и спасаем и обогащаем в Господе Иисусе Христе, – на самом деле есть такое устроение, по коему над человеком гибнущим простерто Божественное осенение благодати спасающей. Потому нам надо посматривать не только на себя, как мы ничтожны, но и на Господа, как Он богат и благ, на то, то есть, как милосердный Бог обетовал послать во спасение наше – Сына Своего, Который, по исполнении времен, действительно пришел к нам, воплотился, пострадал, крестною смертью принес жертву за грехи всего мира, воскрес и всех совоскресил, вознесся и, седши одесную Бога и Отца, ходатайствует о нас и властвует над всем как Царь, все устрояя во спасение наше. Содержа в уме такое устроение спасения, восприимем его и в чувстве, чтоб вместе с апостолом взойти до того состояния, в котором вся вменяют уметы быти за превосходящее разумение Христа Господа^[242]. Следствием сих двух чувств будет:

в) Самое сочетание сердца с Господом. Ибо когда, таким образом, в одном и том же духе встретятся и чувство своего окаянства и чувство богатства Христова, то что может удержать их от того, чтоб сочетаться друг с другом, как сочетаются вода с сухой землей или как две сродные между собою стихии? Чувство безответности восходит к Господу, пожершемуся; чувство растления приемлет Господа – как живот наш, страх смерти и ада исцеляется видением Господа, Царя и Победителя всяческих. Каждое чувство находит себе соответственное удовлетворение в созерцаемом Господе. Из сего-то сочетания и рождается, как дщерь их небесная, – истинная вера в Господа Спасителя, которая есть не одно познание Господа, не одно познание своей бедности, а есть то и другое вместе – во взаимном сопроникновении. Сочетание сердца с Господом верою есть внутреннее благодатное действие, коим на наше ничтожество и бедность переносится вся полнота Христова и усвояется нам. Это действие Божеское, коим творится внутрь нас новый потаенный сердца человек. Вот стихии, из коих слагается он: я – погибающий – погиб бы навеки, но Господь Иисус Христос, отъявший все зло, лежавшее на роде человеческом, воспринял и меня в милость Свою, и Им я спасаюсь. Вера зрит Господа единственным источником своего облаженствования, исчезает в Нем сердцем, объемлет Его любовью, живет Им одним и для Него одного. Когда совершается сие сочетание Господа с сердцем, тогда бывает с каждым из нас то, что Он обещал: вниду к нему, и вечеряю с ним^[243], насыщая его всеми благами своими бесконечными. Вследствие сего и в глубине духа человеческого изрекается, как Фомою – по осязании Господа: Господь мой и Бог мой!^[244] Это самый верный голос веры и самый верный ее символ.

Вот кратко, – как сочетавается сердце с Господом!.. Сначала восчувствует оно свою бедность и безответность пред Богом; потом восчувствует богатство Христово; наконец – силою веры перенесет на себя сие последнее, говоря в себе: «Все, что сделал Господь для всех, Он дарует по благодати Своей и мне и меня спасает...» И, говоря сие, крепко прививается к Господу, как любящее матерь свою дитя обвивается около шеи матерней... Обвившись так с Господом, верующая душа и пребывает так, – любовью смотря в очи Господа, держащего ее над бездною и спасающего в Себе... Так устроиться внутренне да поможет нам Господь, всем желающий спастися, – чтоб все мы и в час последнего Его явления миру дерзновенно могли воззвать с Фомою: Господь наш и Бог наш! Аминь.

10 апреля 1860 г.

В Фомину неделю

Жажда спасения

Свет ведения, свобода действий и покой сердца в Господе Иисусе Христе – к нему и идите.

Какой поучительный пример представляет нам ныне самаряныня! Шла она почерпнуть воды обыкновенной, но у источника простой воды обрела источник спасения. Душа ее, как видно, не совсем была поглощена заботами житейскими. Почему Господь с двух трех слов перевел ее мысли от земного к небесному и по поводу почерпания воды научил ее искать воду, от которой пиющий не вжаждется во веки: всяк пияй от воды сея, вжаждется паки; а иже пиет от воды, юже Аз дам ему, не вжаждется во веки; но вода, юже Аз дам ему, будет в нем источник воды текущая в живот^[245]. Услышав это, жена желательно воззвала: Господи, даждь ми сию воду!^[246]

Святая Церковь в своих на этот день песнях особенно выставляет нам на вид сие обстоятельство и Самого Господа представляет взывающим к нам: «Жаждай да грядет ко Мне и да пиет», – ожидая, что и мы, подобно самарянке, обратимся ко Господу и будем умолять Его: «Даруй нам, Господи, воду Твою».

Вникнем, братие, в урок Евангельский и послушаем голоса Церкви!

«Жаждай да грядет ко Мне и да пиет», – приглашает Господь. – Но не со всякой жаждой можно приходить ко Господу, а только с такой, какой прилично просить у Него удовлетворения. Что же приличнее просить у Спасителя, кроме спасения. – Итак, возжадав^[247] спасения, приступим ко Господу, в чаянии утолить сию жажду, в простоте употребляя способы, какие угодно было Ему начертать для сего.

Но жажда спасения в ком уместна? – В том, кто чувствует себя со всех сторон стесненным, окруженным опасностями, обремененным бедами и лишениями. Можно сказать всякому: дойди до сознания, что ты в таком положении, – и потечешь ко Господу искать себе спасения. О! Коль скоро так, то недостатка понуждений – идти ко Господу – не должно быть; и дивиться надобно, отчего не все устремлены уже к Нему, чтоб почерпать воду с веселием из сего источника спасения. Посмотрите, что вокруг нас и в нас? Вокруг нас ходит неверие, сомнение, равнодушие ко всему святому, которые, заходя внутрь нас, могут колебать и нашу душу недоумениями и покрывать ум туманом противоположных помышлений, вносящих раздор в область мирной и ублажающей веры. Ум ищет света ведения и блажен, когда вступает в него. И, напротив, ему свойственно томиться, когда сокрывается сей свет, как и телесное око томится, надолго будучи лишаемо света вещественного. Почему сознающий в себе лишение света ведения и жаждущий его не может не взывать: «Господи, посли свет Твой и истину Твою, чтоб она наставила меня и вселила меня в гору святую Твою, с которой свободно мог бы я обозревать пространную область спасительных таинств Твоих». Не в таком ли ныне многие из нас положении?! Если так, то идите ко Господу и не отступайте от Него, ибо Он есть свет, и ходящий вслед Его во тьме не пребудет.

Присмотритесь поближе к тому, что внутрь нас, – и вы увидите там душу, связанную во всех своих движениях, подобно узнику, связанному по рукам и по ногам. Вы хотите начать какой-либо подвиг, несколько тяжелый, но саможаление не допускает до того и отнимает всю к тому силу. Вы хотите благотворить, но своекорыстие сокращает руку вашу. Вы хотите просить, но гордость оскорбленная возбуждает к отмщению. Вы хотите радоваться счастью другого, но зависть погашает сию радость. Так на всякое доброе движение, как цепи какие наложены, мешающие душе действовать свободно. – А душе свойственна свобода. Почему, находя себя так связанной, она не может не взывать со апостолом: кто мя избавит?^[248] – или с пророком: изведи из темницы сей душу мою, исповедатися имени Твоему^[249]. Так, братие, чувствуя себя связанными и желая свободы, приступим ко Господу, Который говорит: аще Сын вы свободит, воистинну свободни будете^[250].

Что в сердце у нас? По его природе – желание покоя, мира, утешений, счастья; а на деле – одна скорбь сменяется другою, одна тревога гонит другую: то досада от неисполнения желаний, то скорбь от потери достигнутого, тут страх за себя или других, там томление от неумеренной или обманутой надежды; вчера неудача поразила, как стрелой; ныне забота, как червь, точит; завтра неблагоприятное стечение обстоятельств грозит разбить, как параличом. – Долго ли же так быть нам, братие? Или у нас одних погашена жажда покоя, мира и блаженства? Или не к кому обратиться нам? Придем же в себя и поспешим благонадежно обратиться ко Господу, Который зовет всех: приидите ко Мне, вси труждающиися и обремененнии, и Аз упокою вы^[251].

Так, братие, душа наша жаждет света ведения, свободы действования и покоя сердечного. Сознавая себя лишенными или лишаемыми сих существенных нам благ и жажды обладать ими, потечем ко Господу, призывающему жаждущих за утолением жажды.

Жаждущий света, к Нему иди. Он есть свет, вне коего тьма. Он просветит ум твой ведением, не внешне только чрез откровение, но и внутренне чрез помазание от Святого, которое учит всему, как испытал Тайнозритель^[252], и сообщает такое осязательное удостоверение в истине, что от нее отказаться так же нельзя, как отказаться от своего бытия.

Жаждущий свободы, ко Господу иди. Он разрешит узы страстей, коими связана душа, вольет силу на добро, против которой не может устоять никакая страсть, паче же чрез труд доброделания так сроднит добро с душой, что она не будет чувствовать не только внешних, но даже внутренних уз – от закона, который праведнику не лежит^[253]. Идеже Дух Господень, ту свобода^[254]. Он поставляет на пространне нозе действующих^[255], и они действуют во всей широте добрых преднамерений, под благословляющей и содействующей десницей Божией.

Жаждущий покоя, мира и блаженства, ко Господу иди. Он есть живот, мир и покой, и единственно Он. Он изгонит из сердца все тревоги, возродив в нем другие, неземные заботы и искания; Он угасит жгучесть земных скорбей, погасит всякий позыв к земным утешениям. Себя даст Он вкусить – Себя, благого и ублажающего, – и тем в забвение приведет вкус ко всему другому. Ибо Он есть полнота всякого утешения. – Но что особенно – сквозь ряд событий до гроба, могущих иногда смущать, Он указует сердцу за гробом нескончаемое блаженство, дает предвкусить его ныне и усвоить себе надеждой в будущем, чтоб восполнить чувство блаженства в нем, не невозмутимостью только его, но и непрерывностью.

Так, ко Господу идите, зовущему нас и обещающему утолить всякую жажду.

Ныне много слышите вы гласов, приглашающих к себе жаждущих; не ходите вслед их. Мудрователи говорят: оставьте откровение и идите к нам, мы в разуме вам покажем свет истины. Не ходите – они обманывают. Нет в них истины, а ложь. Гуманисты говорят: к нам идите, мы разрешим все узы и изведем в свободу человеческую природу. Не ходите – они обманывают. Нет там свободы, а одна смена уз, все тяжелейших и тяжелейших. Чувственники говорят: к нам идите, мы доставим вам всякого рода утехи и жизнь вашу усладим. Не ходите – они обманывают. Нет у них утех, а есть обуморение^[256] на минуту, которое потом отзывается тягчайшей скорбью.

Так, никуда не ходите, а всегда пребудьте с Господом. Он един всегда будет напоять вас водой, от которой пьющий не возжаждется во веки. Аминь.

6 мая 1862 г.

В неделю о самаряныне

Благодать Духа Святого – источник духовной жизни

Разные состояния и проявления благодати Божией в нас, верующих.

Обратив свое спасительное слово к самарянской жене, при кладезе Иаковлевом, Господь взял мысль от воды и сравнением с нею указал счастливой жене великие дары, приносимые верой в Него и общением с Ним, говоря: всяк пияй от воды сея, вжаждется паки; а иже пиет от воды, юже Аз дам ему, не вжаждется во веки: но вода, юже Аз дам ему, будет в нем источник воды текущим в живот вечный^[257]. Сия вожделенная вода есть благодать Святого Духа, подаваемая верующим в Господа во Святой Его Церкви. Ибо в другом случае Господь так сказал: аще кто жаждет, да приидет ко Мне и пиет; веруяй в Мя, якоже рече Писание, реки от чрева его истекут воды живы. Сие же рече, уверяет святой Евангелист, о Дусе, егоже хотяху приимати верующий во имя Его^[258]. Изменив сие иносказание в простую речь, мы услышим из уст Господа такое наставление: жаждущий спасения, уверуй в Господа. Кто верует, тому дается благодать Духа Святого. Благодать же Святого Духа, пришедши и вселившись в сердце, становится источником духовной жизни, ведущей в живот вечный.

Какое утешительное благовестие! – Верующий получает благодать, а благодать производит в нас и из нас источник спасения! И это есть преимущество всех верующих, всех христиан. Не верующий – не христианин – не имеет благодати, а безблагодатный не имеет спасения. Веруяй в Мя, говорит Господь, реки от чрева его истекут. Вера, благодать, спасение – все пребывают неразлучны, так что, где есть одно что-либо, там и все есть, а где нет чего-либо, там ничего нет.

Слушая сие, с изумлением иной вопросит: «Вот и я христианин, и я верующий, – неужели же и во мне есть благодать Святого Духа?! Если есть сия благодать, то она есть во мне источник воды, текущей в живот вечный. Неужели же и во мне есть сей источник воды, текущей в живот?! Неужели в самом деле, братие, над нами и в нас совершилась и совершается такая неизреченная милость Божия?»

Так и есть. И да не отметает никто благодати Божией. Или не весте, яко храм Божий есте, и Дух Божий живет в вас^[259], вопрошает апостол. Мы изумляемся: неужели есть в нас благодать? А апостол изумляется нашему о сем неведению. Или не весте, говорит, яко храм Божий есте, и Дух Божий живет в вас. А в другом месте вот какое строгое издает определение: аще кто Духа Христова не имать, сей несть Егов^[260].

Так нераскаянны^[261] дарования и обетования Божии! Благодать Духа несомненно изливается на нас в святых таинствах и пребывает в нас с того времени, как крещаемся и помазуемся миром; но являет себя различно, судя по различному отношению нашему к сей благодати. В иных пребывает она сокровенной, неявляемой; в иных обнаруживает себя в свойственных ей действиях на нас, но обнаруживает не непрерывно, а с перерывами; иных, наконец, осеняет вполне и неотступно являет действие свое, и для них и для других заметно. Я поясню вам сии состояния. – Сам к себе всякий прилагай, что будет говорено, и бери себе из того нужные уроки.

Кто принял таинства, в том есть уже благодать, хотя она не являет еще своего присутствия сквозь действия человеческие. Так семя, брошенное в землю, но еще не прозябшее и не проросшее из земли, хотя есть, но его не видно. В ином месте есть жила чистой и целительной воды, но скрыта под землей. Люди ходят по тому месту и нередко пьют дурную воду, а чистая вода тут же есть, да скрыта. На ином поле лежит под землей какое-либо сокровище; хозяин трудится, обрабатывает землю и иногда мало добывает трудами... а сокровище тут же, да не видно. – Таким же образом и в сердце нашем бывает сокрыта благодать, как сокровище, как родник, как семя; но она в иных не видна, не являет плодов, не источает воды, не обогащает. Она есть, но не обнаруживает своих действий. В притче Спасителя получивший один талант и скрывший его в землю – имел талант, но ни сам не пользовался им, ни другой не видал его. Так и здесь. Крещеный и миропомазанный уже получил благодать возрождения и дар Святого Духа и имеет его, но, обратив заботы свои на иные предметы, он может зарыть сие сокровище в земле сердца своего так, что ни ему, ни другим оно не видно. Он может томиться жаждой духовной или пить гнилую воду земных утех, а источник благодати, могущий утолить его жажду, тут же, в нем, да завален. Он может голодать и быть бедным духовно, а сокровище духовное всеобогащающее и семя древа плодоносного и всенасыщающего – тут же, в нем, – да загромождены хламом земных дел и забот.

Поройся в земле и, может быть, отроешь сокровище или родник чистой воды. Пройдет влага и тепло к семени, и оно прорастет и плод принесет. Так и здесь, – дай простор благодати действовать, и она воздействует и явит силу свою в тебе и на тебе – или как живая вода утоляющая, или как сокровище обогащающее, или как плод питающий и насыщающий.

Что рытье земли в вещественном, то подвиги самоумерщвления в духовном. Что влага и тепло в вещественном, то в духовном труды доброделания и благочестия. Бог говорил к современникам Ноя: не имать Дух Мой пребывати в человецех сих, зане́ суть плоть^[262]. Следовательно, Он будет пребывать там, где плоть распинают со страстями и похотями, или где несут подвиги самоотвержения. Апостол пишет: духа не угашайте^[263], или: не оскорбляйте Духа Святого Божия, Имже знаменастеся в день избавления^[264], и потом перечисляет страсти, каких удаляться, и добродетели, в коих преуспевать должно; следовательно, там не угасает Дух, где есть борьба со страстями и труд доброделания. В другом месте он же учит: исполняйтеся Духом, глаголюще себе во псалмех и пениих и песнех духовных, воспевающе и поюще в сердцах ваших Господеви^[265].

Следовательно, где есть песнопение, молитвословие церковное и домашнее, и вообще дела благочестия, там будет и исполнение Духом, или явление действия благодати Святого Духа. Подвиги самоотвержения, труды доброделания и благочестия дают простор действию в нас благодати Святого Духа, и она – сокровенная – приходит тогда въявь и действие свое показывает – и самому благодать носящему, и другим.

Но и въявь пришедши, или воздействовав уже в сердце, благодать не вдруг являет всю силу свою или всю полноту своих действий, а постепенно, по частям, прерывчато. То подействует на одну сторону естества нашего, то на другую, то на одну силу, то на другую, то мысль просветит, то сердце усладит, то силы укрепит. И ни одного нет из тех, кои не преданы какой-либо греховной страсти, ни одного нет, кто не ощущал бы в себе иногда действия благодати. Когда в уме вообразится какая-либо святая истина, например творение, промышление, искупление и проч., или какое событие Евангельское – распятие, воскресение, вознесение и проч., – вообразится так сильно, что прикует все внимание ума, и так ясно, что он созерцает все подробности и убеждается и питается тем, – то это плод благодати Божией. Когда сердце поражается страхом суда, или исполняется надеждой благ вечных, или чувствует сладость, умиление, сокрушение, отрешение от всего с такой силой, что оно будто переносится совсем в другую область – из окружающего нас, то это есть действие благодати. Когда душа ликовствует, благодушествует, готова на всякое добро, на всякий труд, на всякое лишение и даже смерть, все терпит, не страшится никаких препятствий в богоугождении – все сии и подобные состояния суть явления действующего в нас Духа Божия.

И недаром, когда побывает кто в каком из сих состояний, именует его благодатным состоянием. – В нем дается вкусить человеку то, чего ничто земное дать не может. Всякий бывает в сих состояниях, но не у всякого они бывают постоянны, а приходят и отходят, даются и отъемлются, подобно тому, как в видимом мире бывает то светло, то облачно, то тихо, то ветрено, то тепло, то холодно. Так судила спасительная благодать для нашего же блага, чтоб не связать свободы нашей, чтоб постепенно воспитать нас к благодатному пребыванию и научить ценить благо, которое дается не вдруг, а после многих опытов даяния рукой, как бы сокращенной. Благодать, говорит святой Диодох, иногда неизъяснимым каким-то ощущением открывает сердцу свое присутствие и потом опять скрывается, ожидает, чтоб душа ревностнее еще взыскала Господа, вкусив блага от стремлений к Нему. – Из вкусивших сего, кто не пожелает, чтоб учащались сии состояния и, приходя, не скоро отходили, но продлялись и долее давали себя ощущать? Трудись и ищи! Но ведай, что усугубить или умалить, продлить или сократить, – зависит от Господа, устраивающего спасение наше так, чтоб все споспешествовало нам во благо. Сие говорится не за тем, чтоб кто руки опустил, а чтоб усугубил труд, который, как ведомо, по милости Божией все преодолевает. Трудись и ищи. К подвигам самоотвержения, к трудам доброделаний и благочестия приложи особенно внимание к себе, внутрь пребывание и непрестанное к Богу обращение умом. Внимай себе – и, замечая, что именно тебя вводит в благодатное состояние, тому больше и прилежи; что же расстраивает его, от того бегай, как от огня. Приобретешь навык и укрепишься в добром пребывании, – тогда и благодать приосенит тебя обильнее, а если рассудит, даст тебе постоянно обладать тем, что теперь дает только по частям. Больше всего не вдруг и не сполна осеняет душу благодать оттого, что Господь не верит нашей верности. Уверим Его в неизменной Ему верности постоянством в добре, тогда и Он вверит нам всю силу Своей благодати.

Что такое люди, достигшие сей последней степени, о том не своими скажу вам словами, а словами святого Макария Египетского.

«Когда благодать Духа осенит душу, – говорит он, – всей полнотой и силой своей и поселится во глубине ее, тогда душа сия становится един дух с Господом и откровенным лицом взирает на славу Божию. Благодать, пришедши чрез очищение внутреннего человека и ума, очищает душу от всякой скверны и помысла нечистого, желая, чтоб она, возвратясь в свойственное ее естеству состояние, открытыми и ясными очами усматривала славу истинного света... Имеющий благодать, укоренившуюся в душе и сорастворившуюся с нею, на опыте познал иное богатство, иную честь и иную славу, и питает душу нетленной радостью и ощущает и вполне наслаждается оною чрез сообщение с Духом. Сколько есть различия между разумным пастырем и пасомым стадом, столько таковой человек смыслом, знанием и рассуждением различается от других людей, ибо он имеет иной дух и иной ум, иной смысл и иную мудрость. Блаженны поистине и счастливы по жизни и сверхъестественному наслаждению те, кои посредством добродетельной жизни получили опытное и ощутительное познание небесных тайн Духа и имеют жилище свое на небесах. Таковые, падши на лицо свое пред Господом, под руководством Духа, восходят на небо и в твердой вере души своей наслаждаются там чудесами, там действуют, там имеют жилище, как говорит Божественный апостол: наше житие на небесах^[266]и еще: чего не видал глаз, не слыхало ухо, и что на сердце человеку не приходило, то приготовил Бог любящим его. – Нам же открыл Бог Духом Святым^[267]» (Беседы 32, 37. Извлечено).

Вот три состояния, в каких бывает в нас благодать Духа Святого. Потрудись теперь всякий войти в себя и определить, в каком состоянии в тебе благодать, и соответственный тому возьми себе урок из предложенного рассмотрения. Скрыта в тебе благодать? – Дай ей простор обнаружить свою над тобою силу. Действует благодать по временам? – Стремись к тому, чтоб она стала в тебе постоянно действующей, всего тебя исполнила и не отходила от тебя никогда. А когда и сего достигнешь, – пой тогда славу Богу, Благодателю нашему. Аминь.

17 мая 1865 г.

В неделю о самаряныне

Воля Божия о нас – святость наша

Образ и подобие Божии в нас – в творении и восстановлении.

Празднуя ныне Нерукотворенному образу Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, не забудем, братие, что праздник сей установлен не ради только чуда, явленного Господом в даровании сего образа, но и ради соединенного с ним, крайне нужного для нас и высоконазидательного напоминания, – именно: созданы мы по образу Божию и подобию, а когда потеряли их, снова воссозидаемся в тот же образ и подобие в Господе Спасителе, – в чем все существо спасения. Воссозидаемся. – Но как первосозданный потеряли мы образ, так можем потерять и воссозданный. – И кто знает, цел ли он у нас? Надобно войти в себя, рассмотреть, что там есть, сличить с тем образом, по коему должно назидаться все внутрь нас, – и определить, целы ли в нас образ и подобие, по коим воссозданы мы в Господе. Сами собою, может быть, мы и не пришли бы к мысли заняться этим. – И вот Святая Церковь, установив праздник Нерукотворенному образу, каждому из нас говорит как бы тем: «Смотря на сей Нерукотворенный образ, вспомни, что в тебе есть свой Нерукотворенный образ. Войди же в себя, и посмотри, цел ли он в тебе и в том ли виде содержится тобою, как следует?» Не откажитесь, братие, послушать внушения Церкви и заняться этим ныне. А я помогу вам, разъяснив, что такое образ и подобие Божии, как они восстановлены и по каким чертам можно определить, целы ли они в нас.

Образ и подобие Божии не относятся к телу, а к душе. Образ Божий состоит в естестве души, а подобие – в свободно приобретаемых ею богоподобных качествах. То, что душа наша невещественна, проста, духовна, бессмертна и разумно-свободна, – это относится к образу Божию. А когда она должным употреблением разума и свободы познает истину и станет искренно содержать ее, сердце же украсит всякими добродетелями, как-то: кротостью, милосердием, воздержанием, миролюбием, терпением и проч., тогда сии качества составят в ней подобие Богу. – Так, например, когда Спаситель говорил: будьте милосерды, якоже Отец ваш Небесный милосерд есть^[268], то этим указал Он нам черту богоподобия, – и кто усвоит ее себе, тот будет в сем отношении богоподобен.

Когда человек вышел из рук Творца, тогда образ Божий в нем был чист и совершен, и богоподобие полно, сколько сие вместимо естеству человеческому. Когда же потом пал человек, то образ и подобие Божие испортились, исказились, омрачились. Вместо добродетелей пришли страсти и пороки и стали вытеснять их; вместо истины вошла в ум ложь, разум стал слаб к познанию и различению истины и добра, свобода стала связана дурными склонностями и привычками; в самом даже естестве своем душа огрубела и как бы оплотенела, предавшись чувственности и плотским наслаждениям.

Милосердный Бог не хотел оставить человека и этом худом состоянии, а благоволил устроить ему спасение – и восстановить в нем образ Свой и подобие. Для сего Единородный Сын Божий, сияние славы и образ Ипостаси Отца, во образе Божии сый, Себя умалил, зрак раба приял и образом обретеся, яко же человек. Пришедши на землю, Он устроил на ней Святую Церковь и вверил ей Божественное слово Свое и святые таинства. Приемля верою слово истины, содержимое Святою Церковью, и получая благодать чрез святые ее таинства, человек облекается в образ Христа Спасителя, а чрез сие самое – во образ Божий, силою коего потом достигает и подобия. Сие совершается так.

Во святом крещении – умирает человек для жизни плотской и греховной и возрождается от Духа Святого для жизни духовной и святой, то есть получает силу жить свято и духовно. Чрез восстановление сей силы восстанавливается в нем образ Божий. А подобие Божие отображается потом – не вдруг, а постепенно, когда человек начинает должным образом упражнять принятую им в крещении силу жить свято и духовно и самым делом начинает так жить, избегая лжи и греха, истребляя в себе зло и страсть и насаждая добрые расположения. Кто чрез грех теряет благодать крещения, тот возвращает себе силу крещения чрез покаяние и, восстановив здесь опять образ Божий, начинает снова познанием истины и трудами доброделания воображать в себе и подобие Божие. Когда таким образом он ум свой исполнит ведением всякой истины Божией, а душу украсит всякою добродетелью, тогда станет он и богоподобен, или облечется, как учит апостол, в правду и преподобие истины^[269] – по образу Создавшего его^[270].

Вот как говорит обо всем этом святой Диодох. (В «Добротолюбии» п. 89, – своими словами для ясности.) То, что в нас есть по образу – Божественная благодать дает одна во святом крещении, омывая все наши скверны и чистым соделывая естество наше; то же, что по подобию, она потом соделывает в нас не одна, но вместе с нашей свободой. Когда, приняв силу в крещении, человек помощью ее начинает усваивать себе всякую истину и навыкать всякой добродетели, тогда на том, что есть по образу, начнет живо писаться в нем и то, что должно быть по подобию. Тут происходит то же, что делают живописцы. Живописец сначала начертывает образ человека одними чертами, а потом уже и красками разрисовывает каждую часть, как она есть в том, чей образ он рисует. Так и благодать Святого Духа сначала в святом крещении делает человека таким, как он был до падения, восстанавливает в нем то, что по образу, а потом, когда видит, что человек усердно желает и красоты подобия и готовым себя являет на всякий для сего подвиг, тогда она, добродетель за добродетелью нацвечивая и от красоты к красоте возводя вид душевный, совершенным образом начертывает в ней и подобие, – и становится тогда человек совершенным – по образу и подобию Божию.

Поясню вам это и от себя немного. Отпечатленное благодатью на образе подобие обнимает все наше внутреннее – и мысли, и расположения, и чувства – и соделывает богоподобными – и ум, и волю, и сердце.

Ум богоподобен, когда он ясно ведает Символ веры и все, содержащееся в нем, содержит нелицемерно. Апостол Павел говорит о себе и о всех апостолах: мы ум Христов имамы^[271]. Сей Христов ум они не удержали в себе одних, а предали его Церкви и верующим – в слове живом и писаном. Святая же Церковь собрала его весь воедино и изложила кратко в Символе веры. Стало, кто ведает и искренно содержит все, чему учит Символ веры , тот имеет ум Христов, или у того ум подобен уму Христову, богоподобен.

Деятельная сила человека бывает богоподобна, когда она украшается всеми добродетелями, какие указаны Господом в учении о блаженствах, именно – смиренномудрием, сокрушением, кротостью, истинолюбием и правдолюбием, милосердием, чистотой сердечной, миролюбием, прощением обид, терпением и проч. Что это так, сему учит апостол Павел, ибо, сказавши, что нам надобно облещися в нового человека, обновляемого по образу Создавшего, поясняет потом, в какой именно образ следует облещися, говоря: облецытеся во утробы щедрот, благость, смиренномудрие, кротость, долготерпение, в то, чтоб прощать, если кто имеет что на другого, мир в себе водворять и все творить с чистым побуждением, во имя Господа Иисуса и славу Божию^[272].

А это то же самое, что содержится в учении о блаженствах.

Сердце становится богоподобным, когда оно отрешается от всех привязанностей земных и прилепляется к вещам духовным и небесным. Об отрешении – так заповедует апостол: надобно, говорит, нам так жить, чтоб имеющие жен были как бы не имеющие, плачущие, якоже не плачущие, радующиеся, якоже не радующиеся, купующие, яко не содержаще, и требующие мира, якоже не требующе^[273]. То есть надо так настроиться, чтоб все, бывающее в мире, было чуждо нам, проходило около нас, не возмущая и не касаясь нашего внутреннего. А о прилеплении к предметам духовным и Божественным так говорит тот же апостол: вышних ищите... горняя мудрствуйте, а не земная. Умросте бо, и живот ваш сокровен есть со Христом в Бозе^[274].

Вот видите теперь, что есть образ Божий и что подобие, как восстановляется образ и как восстановляется подобие, и в чем состоят они восстановленные. Возьми теперь всякий и рассмотри себя – душу свою, ее действия и свойства – и сличи с тем образом и подобием, кои должны отпечатлеваться в них. Что есть, благодарите за то Господа; а чего нет, то приобрести постарайтесь, прося у Господа себе помощи на то. Если образ Божий, восстановленный во святом крещении, опять омрачен и поврежден смертными грехами, надобно обновить его в покаянии. Если цел образ – смотри, полное ли есть подобие? Читай Символ веры и рассуждай, все ли знаешь, что там содержится, и так ли знаешь, как должно знать. Если не все знаешь – дознай; если о чем не так думаешь – изгони сии богопротивные мысли и возьми мысли Божии. Возьми учение о блаженствах и смотри, все ли те добродетели есть в тебе, кои там заповедуются. Какие есть, те храни и укрепляй; каких нет, те стяжать озаботься. Возьми сердце свое и смотри, где его сокровище, где оно живет и в чем благо свое поставляет? Если увидишь, что ему еже жити, Христос, и еже умрети, приобретение есть^[275] – благодари Господа. А если увидишь, что оно все опутано пристрастиями земными, начинай отрешать его от них понемногу, поспешая, однако же, сделать это, чтоб смерть не застала, ибо кто привязан к земле, тому тяжело умирать.

Если мы положим отныне так действовать, то настоящим образом исполним урок от праздника Нерукотворенному образу Божию. А если потом и самым делом устраним все повреждения образа и подобия Божия в нас и восстановим их в себе во всей целости и чистоте, то исполним и всю волю Божию о нас, которая есть святость наша.

Господь, нерукотворенно отпечатлев образ Свой на убрусе^[276], да возьмет, как убрус, и естество наше и прикосновением к Своему Богочеловеческому лику да напечатлеет в нем не образ только, но и подобие Свое, да тако подобницы Ему бывше, по смерти сподобимся внити в нерукотворенная святая, куда вошел Он для нас – предтеча, и с Ним, как сыны и наследники, вечно насладимся обетованных нам благих. Аминь.

16 августа 1864 года.

В день Нерукотворенного образа

Путь к истинной радости лежит через крест

Требуется самораспятие для восстановления нас в первобытное состояние.

Вчера пели мы: «Радуйся, Благодатная»; ныне поем: «Кресту Твоему покланяемся, Владыко». Вчера мы восхваляли Пресвятую Богородицу за то, что Ею к нам Вышний нисшел есть; ныне восхваляем Ее за то, что Она есть таинственный рай, им же крестное, живоносное на земли насадися древо. Вчера Святая Церковь хотела возвести нас до чувства радости избавления; ныне хочет она воодушевить нас к поднятию скорбей крестоношения. Что бы значило такое сочетание? Что внушается нам и какой урок дается чрез это?

Сим внушается нам, что без крестоношения нет истинных радостей. Хочешь радоваться? – понеси прежде крест. Радость – цель; крест – средство. Хочешь первой – возжелай последнего. Хотя показанное сочетание христианских празднственных воспоминаний не есть необходимое, а случилось только в сем году; тем не менее, однако же, не неуместным занять ваше внимание объяснением, как и почему путь к радости лежит чрез крест.

Радость и веселье должны принадлежать нам по природе нашей. Бог создал человека по образу и по подобию Своему. Но как Бог есть всеблажен, то и человек долженствовал выйти из рук Творца обладателем блаженства. Так и было вначале. Человек блаженствовал и внешне и внутренне. Но потом, по зависти диавола, будучи прельщен, преслушал заповедь Божию, чрез грех расстроил себя и вместо радости и веселия наследовал смятение и страх. Тогда, в соответствие внутреннему, а вместе и в наказание, Бог отнял у него и внешнее блаженное жилище. И стал человек обременен скорбями и печалями всесторонне. Теперь очевидно, что желающему снова возобладать радостью и весельем надо уничтожить прившедшее в него падением повреждение и восставить себя в первоначальный чин и устроение. Как только сие совершится, радость и веселие опять водворятся в нас, сроднятся с нами, как сродно нам, например, дыхание. Что же для сего надо сделать? – Надобно распять себя, – и вот почему!

Посмотрите, что сделалось с нами в падении! Апостол Павел то зло, которое пришло к нам чрез падение, именует человеком ветхим, или греховным. Объясняя сие, Макарий Великий говорит, что чрез падение привзошел в нас иной человек, – и человек полный, со всеми членами, – привился к тому человеку, который вышел из рук Творца, и заглушил, или заморил его собою; привзошел так, что голова налегла на голову, руки на руки, ноги на ноги, всякая часть на себе подобную часть; заглушил так, что того первобытного человека стало – или совсем не видно, или мало видно, а стал видимым и действующим только сей пришлый человек. Оттого и не стало у человека радости жизни, что стал жить не настоящий человек, а иной – греховный человек, которому не свойственно радоваться. Человек первозданный был, как говорит Премудрый, прав, то есть был верующ, богобоязнен, упователен, молитвен, милосерд, кроток, смирен, чист, благожелателен, воздержан, деятелен – словом, украшен всеми богоподобными совершенствами. А пришлый человек – греховный – во всем ему противен: он невер, Бога не боится, не молится, надеется только на себя, не милосерден, гневлив, яростен, горд и тщеславен, похотлив, завистлив, неблагожелателен, ленив, предан чувственным утехам – словом, обременен всеми порочными чувствами и страстями. Когда сей последний взял верх над первым, то этот начал быть страждущим, состоящим в рабстве, под гнетом. Вследствие чего, не имея свободы действовать, скорбит и тужит. Потерпел, например, кто обиду – правый человек хочет простить, человек греховный требует мести. Как то и другое сходится в одном лице, то внутри нас происходит борьба и тревога, беспокойная, болезненная. Видим, что возвышается другой в счастье и чести, – правый наш человек готов сорадоваться, греховный воздвигает зависть. Просят милостыни – правый наш человек готов, по доброжелательству, поделиться последним, греховный, по своекорыстию и себялюбию, заставляет беречь, что есть, для себя... Представляется случай предаться чувственным удовольствиям – правый наш человек повелевает отказаться от них, чтобы сохранить себя чистым, греховный неудержимо влечет туда, ибо находит удовольствие в нечистотах. Так и во всем – пришлый, греховный человек не дает свободы человеку правому в нас, созданному по образу и по подобию Божию, томит его, держит его в рабстве и горькой неволе. Оттого и нет в нас радости, пока мы в рабстве у греха.

Теперь само собой очевидно, что для того, чтобы возвратить нам себе радость жизни, надобно умертвить в себе сего греховного и пришлого человека. А, по апостолу, это значит – совлещись ветхого человека с деяниями его^[277], распять плоть со страстями и похотями^[278], или, что то же, взойти на крест.

Когда будет умерщвлен сей греховный человек, тогда получит свободу человек правый и, начав действовать беспрепятственно, так, как свойственно ему по природе, будет веселиться и радоваться. Будет умерщвляться и распинаться в нас собственно греховный человек; но как он прирос к нам и сорастворился с естеством нашим, то, убивая его на кресте, мы не можем не страдать и не болеть и сами. Тут происходит то же самое, что бывает, когда врачи делают операцию, вырезая какую-либо приросшую, ненужную, болезнь только причиняющую часть. Вырезывается лишнее, чуждое составу тела, вредное, а тело все – и настоящее – страждет. Так и в распятии ветхого человека предается казни пагубное, несвойственное нам, безобразящее нас, греховное; но и мы не можем не страдать, потому что оно привилось к нам и стало как бы одно с нами. Вот почему сие совлечение ветхого человека именуется и есть самораспинание. Действие сие точно походит на то, как бы сдирать с себя кожу. И в самом деле, какая сильная бывает иногда боль? Но самая боль сия радостотворна, тем паче радостотворны плоды ее!

Так, братие, крест нужен, и нам непременно нужно взойти на него. Но вонмите, что распинается пришлый человек, а мы только болеем при сем оттого, что нельзя оторвать его от нас без боли; в самом же деле мы не распинаемся, а освобождаемся от неволи, исцеляемся, разрешаемся от уз. Как если бы с узника какого, окованного по всему телу цепями, которые от долговременности вросли в тело, стали снимать сии цепи, то хотя ему было бы больно, но он охотно и с радостью потерпит сию боль, зная, что чрез нее он получит отраду свободы и, немного потерпевши, приобретет себе всегдашнюю радость и веселье; так точно и у нас, при распятии греховного человека, бывает больно и беспокойно; но потерпим благодушно: немного еще – и вступим в свободу чад Божиих. Иначе нельзя. Одно из двух: или всегда страдать в рабстве греху, или, немного поболевши, вступить в отраду свободы от греха.

Вот еще что помнить должно! Самая боль самораспинания имеет отраду, – и это не только потому, что после чается, но и потому, что в сии минуты ощущается, и от действия благодати и от чувства здравия, начинающего разливаться по всему составу нашему духовному. Надобно только решиться на самораспятие однажды – и решимость сию обратить на все вообще греховное, качествующее в нас, – в каком бы ни проявлялось оно виде. Когда сделается такой перелом, или это поражение греховного человека в корне его жизни, тогда поражение его по частям не будет составлять ни труда, ни боли, ни страданий. Будет только то, что чем более кто будет упражнять над собою действия самораспинания, тем больше и больше будет сам освобождаться от уз греха, тем больше и больше будет выступать потаенный сердца человек – с одним, другим, третьим членами освобожденными, пока, наконец, явится во всем совершенстве, не имущ скверны, или порока, или нечто от таковых, как новосозданный по Богу в правде и преподобии истины.

Ведая сие, братие, воодушевимся на крестоношение, или самораспинание, имея в мысли не столько минутную боль, сколько отраду спасения. – Се единственный путь к свободе чад Божиих, единственные врата, коими входят в радость Господа. Желает кто радости? Распнись! – Тогда, совлекшись ветхого, облечешься во все новое и явишься совершенным по духу, душе и телу, достойным чадом будущего возустроения всяческих. – Сего блага желая всем вам, напоминаю вместе – не чуждаться внутренних и внешних крестов, встречаемых в жизни, и, взирая на благий их конец, воодушевляться к благодушному и терпеливому несению их. Аминь.

26 марта 1861 года.

В 3-ю неделю Великого поста

Прохождение духовной жизни

Брань со страстями и опытность духовная.

Ныне неделя, в которую вспоминается чудесное исцеление Господом тридцативосьмилетнего расслабленного. В Евангелии поминается чудотворная ветхозаветная купель, которую возмущал Ангел Господень каждое лето, и кто первый влезал в нее, по возмущении воды, бывал здрав, каким бы недугом ни был одержим. При купели было пять притворов, в которых лежало множество болящих слепых, хромых, сухих – в чаянии движения воды^[279].

Что в сей день положена память святого Авраамия мученика, – это очень понятно. Почивающие здесь нетленные мощи его суть наша чудотворная купель. – Приходи, кто хочет, и не однажды в год, а каждый день и час, – и не жди Ангела, а сам возмути ее чудодейственность молитвенными движениями и воздыханиями, и, несомненно, отойдешь здрав от недуга, которым недугует душа твоя и даже тело, если того достойным найдет тебя промыслительная благость Божия.

Так это понятно. Но то не совсем понятно, чего ради устроился в сей день праздник в вашей обители, сестры? Видно, что этим хотели сильнее напечатлеть в вашей мысли то Евангельское событие. Но самое напечатление сие зачем? и зачем у вас, иночествующих? Какая мысль дается сим о вас – вам самим и нам, сторонним? Та ли, что вы – овчая купель для приходящих к вам – больных разного рода душевными недугами, или та, что вы в своих келиях подобитесь пяти притворам, в которых лежат болящие, – сами, ищущие и чающие целительных движений вне себя, от инуда^[280]? Вот это не ясно, что вы – купель целительная или притвор с больными? Хочу пояснить вам сие потому, что отсюда выходит для вас очень назидательный урок.

По моему суждению, вы должны быть и то и другое. В себе самих, в своих чувствах и в своем о себе мнении вы должны быть болящие, а для других – целительницы душевных недугов. Сами вы должны чувствовать и почитать себя исполненными недугов душевных – духовно слепыми, хромыми, сухими; а для тех, кои приходят к вам с немощами душевными, вы должны подавать всякое исцеление, просвещать слепотствующих умом и самопрелыценных, исправлять храмлющих на обе плесне^[281] – нерешительных, и оживлять святое чувство в душах, иссохших суетою и заботами житейскими. Не думайте, что тут есть несообразности. Может быть, вам представится, как же это самим себя иметь душевно немощными, а другим подавать душевное врачевание? – Откуда немощный сам в себе возьмет целительную силу для других? – Скажу на это, что во внешней жизни точно так бывает, что скудный не дает довольства, и бессильный – крепкой подпоры, а в духовной жизни наоборот, – чем кто зрит себя немощнее, тем он бывает сильнее; ибо в немощах-то и совершается сила Божия, и чем кто уничиженнейшим себя имеет, тем преславнейшие и спасительнейшие издает дела, ибо смиряющийся в чувствах о себе возносится делами, Богом чрез него содеваемыми.

Вы, конечно, знаете, – как идет духовная жизнь. Когда человек предан страстям, то он не видит их в себе и не разделяется с ними, потому что живет в них и ими. Но когда воздействует на него благодать Божия, тогда он начинает различать в себе страстное и греховное, – признается в нем, кается и полагает намерение воздерживаться от того. – Начинается борьба. – Сначала сия борьба ведется с делами, а когда отвыкнет человек от дурных дел, брань начинается уже с дурными мыслями и чувствами. – И здесь она проходит много степеней; но главное тут – вот что бывает: помыслы и чувства не вдруг освобождаются от страстей и греха, а до сего бывают еще в плену у них и после того, когда дурные дела уже прекращены. – Дел тогда грешных хоть и не бывает, но душа помышляет о грешном и услаждается страстными предметами. Кто ревностно ведет дело спасения, сейчас заметит это. Внимание, которым внимает он себе, – непрестанно открывает ему все сплетение страстных помыслов, роящихся внутри его. Заметив эту нестройность, начинает он прогонять дурные помыслы и подавлять страстные движения, навыкает распознавать, какой страстный помысл как начинается, как подкрадывается, как увлекает и прельщает душу, а вместе, навыкает и тому, как побеждать его, прогонять и погашать. Борьба длится, – страсти все более и более исторгаются из сердца.

Бывает и так, что совсем исторгаются страсти из сердца, – Исторгаются! – Остановитесь тут вниманием, что значит это исторжение страстей из сердца? Исторгаются страсти, но борьба не прекращается; исторгаются из сердца, но не выходят из естества нашего и в нем остаются.

Признак того, что страсть исторгнута из сердца, есть – когда сердце начинает питать к страсти отвращение и ненависть. Но когда и этого достигнет человек, это не значит, чтобы страстные помыслы уже не приходили и не покушались увлечь душу его, – нет, и при этом они будут нападать и соблазнять, хотя без успеха, ибо сердце тогда с первого раза поражает их ненавистью и отвращением. Страсть исторгнута из сердца, но осталась подле него, стала вне его, как соблазнитель.

Положим, что так сделано с одной, другой, третьей страстью, – и всеми, какие у кого есть. – Все они выброшены из сердца, отвергаются и ненавидятся им; но все стоят вне его и соблазняют. Каким, думаете, будет сознавать и чувствовать себя тот человек, в котором сие совершается? – Не иначе, как – нечистым; ибо страсти нечистые, хотя они уже ненавидятся им, все же он видит в себе. Вот тщеславие приходит, вот – осуждение, вот – леность, вот – зависть, вот – похоть. Хотя всех их он прогоняет и отвергает, но все же не может не видеть, что они в нем и что, следовательно, он не может не сознавать себя немоществующим ими.

Припомните сказание об одном великом подвижнике, как он, сидя в келии, вслух осуждал себя в разных грехах, – Ученики его совне слышали, что он говорил, например: «Ты уж побранился»; немного спустя: «Ты уже наелся ни свет, ни заря»; потом: «Ты уже судья стал и всех рассудил» и проч.; так он перебирал все грехи, будто содеянные им. – Это не грехи были, а помыслы приходили к нему, и он судил себя не чистым от них, соучастником в них и грешником. Между тем, по ходу жизни он и подобные ему стоят на высокой степени. И выходит, что, чем совершеннее кто на деле, тем немощнейшим чувствует себя в сердце, чувствует себя страстным, и осуждает себя в страстности, когда страсти уже отвергнуты и возненавидены. Даже, надо сказать, потому и сознает он себя страстным, что страсти отвержены; ибо, пока они не отвергнуты сердцем, человек неохотно признает себя в них виноватым, а все как-нибудь извиняется в них.

Но пусть он сам себя чувствует уничиженным – как бы был весь в грехах и ранах: так ему должно. Мы же смотрим, что есть на деле. – Ведь он все уже страсти одолел и исторг из сердца, – значит, он на деле изведал, как какая страсть и какой страстный помысл действуют в нас и как их одолеть можно, изведал все хитрости греха и страстей и все меры против них, духовной мудростью предписываемые, – и своим опытом все сие знает. Но такое лицо есть сокровище духовного врачевания: приходи к нему, с какою хочешь немощью душевной, – он все расскажет, как в каком случае поступить и как укрепиться и одолеть себя. Ибо все изведал и знает опытно целительность своих средств и их пригодность в разных случаях, – сам искушен был, может и искушаемым помощи, как говорит апостол^[282], и даже так, что такой только и может быть настоящим врачом душ. Когда кто, сам не уврачевавшись, других врачевать хочет, тогда и врач и врачуемый в прелесть пагубную впадают и увеличивают свою проказу.

Теперь видите, сестры, каким образом чувствующий себя немощным и страстным бывает самым надежным врачевателем душевных немощей и страстей! Отсюда возьмите решение – как и вы можете сами себя иметь болящими, а для других представлять целительную овчую купель. Вступите в безжалостную борьбу со страстями и помыслами, и сим путем достигнете того и другого. Дела греховные какие-нибудь – вам трудно иметь, но при сем можно иметь греховные помыслы и все же быть грешными пред Богом. На помыслы паче и обратите все внимание и всю ревность подвижничества. Когда сей внутренней борьбой исторгнете страсти из сердца, тогда будете способны врачевать и других, и тем исполните ваше назначение в Святой Церкви. Иноческие обители зачем учреждены? Затем, чтоб приготовить духовных врачевателей и врачевательниц. И вы непременно должны сего достигнуть, – сего ожидает от вас Церковь, сего ожидают от вас и все христиане. Если нельзя сего достигнуть без борьбы со страстями, так боритесь, и боритесь неленостно. А то что у нас будет? В мире страсти владычествуют и всех снедают. Придет кто в обитель – отдохнуть душой, и тут – те же страсти. Куда же тогда деваться мирянам от страстей? Возьмите же себе во внимание то, чем вы должны быть, и поревнуйте не казаться только, но и быть таковыми, какими все видеть вас чают. Аминь.

10 мая 1864 г.

В неделю о расслабленном и на память святого мученика Авраамия

Очищение от всякой скверны плоти и духа

Монашество – жизнь страстеистребительная, путь к сердечной чистоте (четверг 11-й недели. Апостол: 2Кор. 7:1–9)

В нынешнем Апостоле слышали мы заповедь – очищать себя от всякой скверны плоти и духа^[283]. Необходимость такого очищения видит святой апостол Павел в высоком нашем назначении – быть в живом общении с Богом, по которому он именует нас церквами Бога жива^[284], в коих вселяется Он и ходит. Как Бог есть чист, то и к общению с Ним предназначенные должны быть чисты, ибо иначе кое причастие правде к беззаконию? или кое общение свету ко тме? – кое же согласие Христови с Велиаром?^[285]

Что же значит очистить себя от всякой скверны плоти и духа? – Значит очистить себя от страстей душевных и телесных, ибо они суть нечистота наша. Чистыми вышли мы из рук Творца, а когда согрешили, приняли в себя примесь страстей, которые сделали нас нечистыми. Почему, кто хочет взойти опять в первобытную чистоту, тот должен победить и искоренить в себе страсти.

Побеждать и искоренять страсти есть долг всех христиан. Иже Христовы суть, плоть распята со страстями и похотями, говорит апостол^[286]. Но многие, видя, как трудно бороться и одолевать страсти, находясь в житейских и гражданских заботах и связях, разрывают сии связи, оставляют семейство и общество и вступают в обитель на такую жизнь и такие порядки, которые прямо приспособлены к искоренению страстей. Таким образом, монашество есть жизнь противоборственная страстям, страстеистребительная, сердцеочистительная. Об этом я и хочу напомнить вам ныне, братие, и не столько своим словом, сколько словами преподобного и богоносного отца нашего Пимена, которого и память ныне совершается и который восхваляется в песнях истребителем страстей и руководителем в сем для иноков.

Когда вступают в монашество, это не значит, что тем одним страсти уже и истреблены, – Нет, – страсти остаются, а только человек вступает в такие порядки, при которых страстям нет пищи и поддержки, – что и составляет приспособленность монашества к борьбе со страстями и одолению их.

В монашестве способнее одолевать страсти. – Страсти ведь молчат, когда нет предметов, возбуждающих их. Удаляясь от мира, монах удаляется от сих предметов, и страсти, не находя себе пищи, все слабеют и слабеют, пока совсем не замрут. Держи себя, монах, так, чтоб глаз не видел, ухо не слыхало и другие чувства не ощущали ничего худого и нечистого, и – будешь, как в безопасной пристани, от волнения страстей, которые, не находя себе поддержки, молчать будут. Спрашивали авву Пимена о нечистых помыслах, рождающихся в сердце человеческом и о суетных пожеланиях. Он отвечал: «Еда прославится секира без секущего ею?^[287] Не подавай руки им, и они ничего не сделают» (в «Достопамятных сказаниях» – гл. 15). В монастыре пищи страстям – предметов их – нет, только помыслы о сих предметах остались. – Но и помыслы – одни – могут разжигать страсти, заменяя собой предметы их. – Чтоб сего не случалось, авва Пимен и говорит: не давай помыслам руки, не встречай их, как встречают приятелей, подавая им руку, а отбивай их, отвергай, гони.

Сиди в обители и борись с помыслами, и избавишься от страстей. Чрез пребывание в обители от предметов страстных отдаляешься, а борясь с помыслами, и мыслей о них иметь не будешь, отчего страсти, не находя себе пищи не только от предметов, удовлетворяющих им, но и от помыслов о них, замрут, только вооружись терпением и храни такой порядок постоянно. «Если сундук с платьем, – говорит авва Пимен, – будет оставлен без попечения, то платье со временем истлеет, так и помыслы, если не будешь исполнять их на самом деле, со временем исчезнут, или как бы истлеют» (гл. 20). В другой раз спросили его о том же, и он отвечал: «Если кто положит в кувшин змия и скорпиона и закроет его, то, конечно, гады со временем издохнут; так и худые помыслы исчезают, если не давать им исхода и терпением томить их» (гл. 21).

Вот отчего монашество есть прямой путь к чистоте сердечной. Прямой монах скоро достигает бесстрастия. А что не достигается иными сия цель, это оттого, что не смотрят за помыслами, и или без дел сквернятся ими одними, если усидят в келии, или даже не усиживают, а от помыслов переходят к страстным делам. Под руками такое сокровище – чистота сердца, а они лишаются его. Достойно сие плача и сетования! А все от разленения нашего и ослабления ревности ко спасению. Ослабнет ревность сия – руки опустятся. Тут враг и подойдет, сначала с помыслами, а там чрез них доведет и до дел.

Внимайте же, братие, себе, чтоб ревность не ослабела и душа постоянно была занята одним делом очищения себя от всех нечистот. Надлежит иноку постоянно носить в мыслях то убеждение, что он мертв или что носит мертвеца в себе. Кто мертв, тому как заняться чем-либо? И кто мертвеца имеет, до сторонних ли ему предметов? Так и инок не будет увлекаем и развлекаем ничем, если утвердит себя в сих спасительных помышлениях. Авва Пимен, когда был еще учеником, получил такой урок: «Поди, сиди в своей келии и положи в сердце своем, что уже год, как ты в могиле». И он строго исполнял сие, так что мысль о смерти срослась с его душой. Отчего, если кто приходил и начинал речи о вещах, чуждых дела духовной жизни, он ничего не отвечал, и, когда спрашивали, почему ничего не отвечаешь, он говорил: «Что же мне делать? я мертв, а мертвый не говорит». Монаху так помышлять и легко бы, ибо вся одежда его знаменует гроб и окутание мертвого (гл. 3).

С другой стороны, почитание себя мертвым развивает дух сокрушения и умиления – корень и плод покаяния и слез. Чтоб еще более раздражить сей дух умиления и плача, советуют представлять себя домом, в котором есть мертвец. Как в таком доме все в сетовании – и дела им нет ни до чего, что делается вне и вокруг, так и человек, воображающий, что носит в себе мертвеца, ни о чем стороннем заботиться не будет. Приведу опять слова Пимена: увидел он женщину, которая сидела на могиле и горько плакала, и сказал: «Если бы явились здесь все удовольствия мира, не привлекли бы ее внимания. Так монах должен плакать» (гл. 26). В другой раз, увидев также женщину на могиле в слезах и узнав, что она плачет оттого, что у нее умерли муж, сын и брат, он сказал спутнику своему: «Уверяю тебя, если человек не умертвит всех вожделений плоти и не будет так плакать, не может быть монахом. Вся душа и жизнь этой женщины погрузилась в скорбь» (гл. 72). Так надо и монаху. Тогда ему ни до чего не будет дела, не только до страстного или житейского, но даже до потребностей самых необходимых. Где будет тогда место страстям и страстным помыслам? Что особенно отгоняет помыслы и страсти в сем расположении, так это – теплота и горение духа. Кто плачет, у того – более или менее – горит сердце. Горя же чистым пламенем сокрушения и умиления, оно отгоняет все нечистое. Авва Пимен так говорит о сем: «Когда горшок снизу подогревается огнем, то ни муха, ни иное какое пресмыкающееся не может прикоснуться к нему. То же бывает и с монахом. Когда он пребывает в горячем расположении духа, враг не может прикоснуться и даже приблизиться к нему» (гл. 111).

Вот видите, братие, какой простой путь к очищению страстей предлагается нам. Горение духа, плач и сокрушение, борьба с помыслами и удаление от страстных предметов! – Монахам легче успеть в сем. – Но и миряне не должны думать, что им позволительно поблажать страстям и помыслам страстным. Нет, страсти – сатанинское в нас семя. Им поблажать – значит с сатаной брататься. Но – кое согласие Христовы с Велиаром? – Еще никто на свете не ухитрился работать Богу и мамоне вместе. – И не думайте о сей хитрости, а лучше в простоте веры, сознав нечистоту страстей, вступайте с ними в борьбу и побеждайте их, чтоб чрез то взойти к чистоте, а затем сподобиться награды, обещанной чистым и победителям страстей: блажени чистии сердцем, яко тии Бога узрят^[288]. Побеждающему, говорит Господь в Апокалипсисе, дам сести со Мною на престоле Моем, якоже и Аз победих и седох со Отцем Моим на престоле Его^[289]. Аминь.

28 августа 1864 года.

В Муромском Благовещенском мужском монастыре

Наука жизни подвижнической – сам подвиг

Обитель в городе – открытая борьба с страстями и похотями мира пред лицом мира.

Понуждаюсь и вам, отцы и братие, сказать посильное слово, да некий плод имею и в вас, как в других. И что скажу вам? Смотря на положение вашей обители пред лицом мира, не знаю, что видеть в устроителях сей обители – особенную ли мудрость или крайнюю недальновидность; и в вас, вступающих в сию обитель, – особенное ли мужество или крайнюю слабость?! Припомните слово одного мудрого старца об искушениях. К кому искушение близко, говорит он, тот подобен стоящему на краю пропасти, – и один легкий толчок может низринуть его в бездну. А кто далеко от искушения, тот подобен находящемуся далеко от пропасти. Врагу надобно сначала привлечь его к сей пропасти, чтоб потом столкнуть в нее. Но пока он будет влечь его, брат придет в себя, опомнится и прогонит искусителя.

Устроив обитель так близко к миру, основатели ее поставили иночествующих в положение тех, к коим близко искушение, кои стоят на краю пропасти. Враг во всякое время может столкнуть в нее всякого из вас. Но если так, то, значит, они учредили обитель иночествующих для уничтожения иноков, ибо инок, впадший в искушение и остающийся в нем, уже не инок. И точно, если бы нельзя было найти какой благовидной мысли к учреждению обители пред лицом мира, нечем было бы и оправдать учредителей ее. Но мне вот что приходит на мысль. Кто заводит, например, училище, хочет, конечно, чтоб учащиеся выучивались в нем как можно скорее. Не подобное ли сему желание заставило дать такое место и обители вашей?! Ведь на деле так бывает, что выучиваются, например, ходить, ходя, выучиваются плавать, плавая, выучиваются читать, читая. Так и иночествованию, или жизни подвижнической, выучиться иначе нельзя, как подвизаясь, вступая в подвиг, борясь со страстями и похотями. Страсти и похоти молчат, большей частью, когда нет возбудителя их, а когда есть возбуждение, они восстают, и – чрез сие – тем, кои поставили себе правилом бороться с ними, дают повод к брани, вступая в которую и борясь, они научаются бороться, воинствовать духовно, подвизаться, или иночествовать, как должно. Вот эта благая мысль, вероятно, и лежала в основании обители вашей. Хотели, чтоб мир, пред глазами вашими находясь, держал вас постоянно в состоянии искушаемых и чрез то давал повод к брани; вводя же в брань со страстями и похотями, научал сей брани, скорее делал вас опытными борцами и тем отнимал опасность со стороны близости искушений.

Так ли это было или нет – всяко вам, иночествующим здесь, сие именно надобно иметь в виду. Такому легкому подлежа искушению со стороны мира, не поддавайтесь миру, а побеждайте его и посрамляйте покушения его на вас равнодушием или даже отвращением к его прелестям. Близость искушения призывает и обязывает к мужеству в борьбе, и никак не может послужить оправданием тому, кто бы чрез послабление себе поддался увлечению искушений. Как бы ни было сильно искушение, вы обязаны победить его и посрамить. И если падете, сила искушения не послужит вам в оправдание. Характер иночества неизменен, в каком бы положении ни была обитель, – чистота и ради нее борьба и подвиг; и, вступая в обитель, это надо иметь в мысли, а не послабление. Кто вступает сюда в надежде встречаться чаще с мирскими искушениями, тот на первом шагу уже не инок, а далее – что и говорить? По-мирски хочешь жить, не выходи из мира; а как скоро оставил мир, не ворочайся в него не только делом, но и желанием и мыслями. Обитель, стоя пред миром, не обязывает мира иночествовать; и мир, стоя пред обителью, не обязывает живущих в ней подчиняться требованиям своим. Там и здесь – все дело свободы.

Уразумейте сие, братие и отцы, и так время вашего жития жительствуйте. Обитель в пустыни есть сокровище, сокрытое на селе. Обитель близ мира есть свет мира. Вы град, устроенный верху горы, которому нельзя укрыться. Вы – светильник, которому следует находиться на свещнице, да светит всем, в храмине мира сущим.

Поймите хорошо слово сие: град верху горы. Гора – это совокупность всех христианских добродетелей, а град наверху ее – это совокупность всех иноческих подвигов. Христианские добродетели должны быть уже вами пройдены, вы должны быть в них уже совершенными, – этот труд должен быть закончен в вас. Собственно ваше – подвиги. Христианские добродетели у инока общи со всеми мирянами. Разность у них та, что мирянин ревнует только преуспеть в добродетелях, – а инок должен явить себя уже совершенным в них при самом вступлении в обитель. Труд инока обращен на другое, именно – на подвиги, коими должен он победить естество свое, чтоб явиться совершеннейшим в духовной жизни. Подвиги сии суть его сокровенная внутренняя жизнь, а общие христианские добродетели должны быть явны всем и видны в нем для всех. Ими-то, собственно, он и светит миру, – и миряне, смотря на него, поучаются не подвигам, кои не вместимы для них, а христианским добродетелям. Смотря на иночество с сей точки зрения, скажите мне, что есть инок, который во многих добродетелях уступает мирянам? И еще больше, – что есть инок, подверженный слабостям, которые и в мирянах не часто встречаются?

Сим вопросом напоминание вам творю, чтобы, уразумевши всю несообразность таких случаев с иночествованием, вы сами себя держали на страже. Вы похожи на окруженного со всех сторон врагами, или на гибкое дерево, подверженное со всех сторон сильному действию ветра. Восприимите же вся оружия Божия, яко возмощи вам стати^[290] и устоять, – именно: пост, бдения, церковные служения, чтение, рукоделие, послушание, вопрошение опытных и проч. К сим телесным деланиям присоедините делание умное – внимание ума и молитву, различение помыслов и непрестанное хождение пред Богом, чтобы, и внутренне и внешно оградясь, непоколебимыми пребыть в начатом деле и успешно тещи к преднамеренному, помня, что Сам Подвигоположник видит труды ваши, и воодушевляясь тем. В сем духе действуя, – и в искушениях устоите, и в добродетелях явитесь совершенными. – Что и да дарует вам Господь и Спаситель наш, во славу пресвятого имени Его. Аминь.

19 июня 1864 года.

В Муромском Спасском мужском монастыре

Величайший подвиг предлежит вам!

Всеоружие для духовной брани.

Облецытеся во вся оружия Божия,

яко возмощи вам стати противу

кознем диаволъс ким;

яко несть наша брань к крови и плоти,

но к началом, и ко властем, и к миродержителем

тмы века сего, к духовом злобы поднебесным.

Еф. 6:11–12

Горе живущим на земли, – слышал голос с неба святой Тайнозритель, – горе, яко сниде диавол, имеяй злобу великую, змий великий, змий древний, сатана, лъстяй всю вселенную, низвержен на землю, и ангелы его низвержены с ним^[291]. Злое племя коварством и лестью утвердило здесь владычество свое и адскими кознями поддерживает и распространяет его. Ни одно существо не являлось на свет, которого бы они не облагали и не опутывали сетями, чтоб увлечь его в свою бездну. Князь тьмы строго смотрит за всеми, входящими в его царство, и всякий, в ком нет его духа, кто живет не по его законам, кто не признает его власти над собой, есть прямой предмет его тайной злобы, его хитрости и насилия. Итак, ищущие спасения христиане, оставив дела тьмы и вступив в свет жизни Христовой, не думайте наслаждаться покоем, не думайте блаженствовать. Великий еще подвиг предлежит вам! Целое полчище злых духов поминутно будет окружать вас, будет следить вас шаг за шагом, будет вмешиваться во все ваши занятия, чтобы хоть к чему-нибудь примешать свое зло, хоть чем-нибудь обольстить вас. Но вступив из треволнений греховной жизни на твердую землю святой правды, крепче утвердите здесь стопы свои! Сатана не утомится, возгоняя на вас волны искушений; укрепляясь в Господе, не уступайте ему своего места! Успех в столь трудном деле совершенно зависит от помощи небесной; но и вам не должно оставаться бездейственными там, где решается вечная ваша участь, а с другой стороны, и Божественная сила может в сем случае действовать за вас только чрез вас. Апостол Павел, которому в продолжение целой жизни стужал^[292] ангел сатанин, опытно дознал, как можно устоять против диавола и как даже побеждать его, и правила свои предложил в свое время ефесянам, а чрез них и всем будущим подвижникам. Станите, говорит он, препоясаны чресла ваша истиною, и оболкшеся в броня правды, и обувше нозе во уготование благовествования мира. Над всеми же восприимше щит веры, в немже возможете вся стрелы лукаваго разжженныя угасити; и шлем спасения восприимите, и меч духовный, иже есть глагол Божий. Всякою молитвою и молением молящеся на всяко время духом^[293]. Кому нужно, тот уже несколько раз, без сомнения, перечитывал сие место, несколько раз углублялся в значение и приложение содержащихся в нем правил. Но не будет излишним, если к собственным вашим понятиям, к собственным вашим наблюдениям присоединим наблюдения и понятия святых, прежде вас в том же всеоружии воевавших с диаволом и побеждавших его.

Итак, добрые воины Христовы, станите, во-первых, препоясав чресла ваши истиною. Что это за пояс в душе и что в ней опоясывать? Чтобы удобнее понять это, представим себе то состояние, в котором находится душа, живя во грехе. Грешная душа – это прах, развеваемый ветром^[294], это безводное облако, носимое в воздухе, это звезда блуждающая^[295]. Она никогда не бывает на месте, во внутреннем саморазмышлении: она вся в рассеянии. Воображение ее есть путь соблазна, по которому, как тени, проходят прелести мира, увлекают за собою душу, и бессильная прилагается к ним, течет вслед их и сквернится грехом в себе самой. Против такой-то рассеянности первее всего и вооружаются желающие не грешить, на то особенно и обращают внимание, чтоб установить свое воображение, укрепить душу, уничтожить эту подвижность и как бы ветреность ее, прийти в себя, чтобы из себя уже идти к Богу, войти во внутреннюю свою храмину, чтобы здесь в глубокой тишине беспрепятственнее совершать духовное священнодействие Богу. Это первое ее занятие, первый шаг к самоисправлению. Но на сем-то первом шагу преимущественно и старается сатана уловить неопытную еще душу, здесь-то особенно и усиливается возвратить ее на прежнюю жизнь, именно: развлечь душу, рассеять ее внимание, уничтожить ее бдительность над своими желаниями и мыслями. Как хитро и незаметно действует он в сем случае! Во время молитвы или богомыслия, при чтении слова Божия или другом каком благочестивом занятии вдруг возникают в душе, неведомо откуда, образы прелестных предметов. Что это значит?

Откуда они? Не от чего иного, как от лести диавольской. Тайным некиим путем прикасается сатана душе нашей, тайным воздействием приводит в движение память, и из глубины ее являются пред око души то те, то другие предметы, – особенно те, которыми она прежде любила услаждаться, к которым прежде привязано было сердце. Если душа обратит внимание на сии предметы, если не изгонит их с минуты появления, то нет сомнения, что она побеждена. Один предмет напомнит ей о другом, другой о третьем, и, переходя таким образом от предмета к предмету, она зайдет, наконец, в полный круг греховной жизни, перенесет в свое сердце мир со всеми его прелестями и, занимаясь по виду богоугодным делом, будет ковать в себе зло. Нам представляется, что помечтать, дать волю течению мыслей, дело не только не вредное, но и довольно приятное. Но, братие, коль скоро такое движение помыслов есть в руках сатаны средство к соблазну, то в нем надо искать самого тлетворного действия на душу. Сатана не пускает напрасно стрел. Кто долго стоял на ветре, тот, зашедши в затишье, чувствует, что все в теле его как будто не на своем месте. Точно то же бывает и в душе. Когда она, носившись долго в вихре помыслов, войдет, наконец, внутрь себя, то находит здесь большой переворот: внутреннее чувство притупляется, охота заниматься делами духовными пропадает, слабеет, если не уничтожается самая решимость искоренять в себе дух мира и жить по духу Евангелия, то есть в ней происходит точно то, что говорит Спаситель о семени, посеянном при пути. Путем воображения приходит в душу диавол и вземлет слово от сердца, чтоб человек, уверовавши, не спасся. Видите ли, как после мечтаний, после свободного течения мыслей душа остается как бы окраденной? Мало этого, не окрадывает только ее при этом сатана, но и наполняет всякого рода нечистотой. Замечают, что после долгого развлечения душа находит в себе или тщеславие, или нерасположение к какому-либо лицу, или зависть, или другую какую-либо греховную наклонность и недоумевает, откуда все это внесено в нее, кто всеял сии плевелы греха, когда она ревностно старалась сеять только пшеницу благих дел? Враг человеческий сие сотвори, когда размышлением усыплена была бдительность души над собою; всеявый есть Диавол^[296]. Наряду с другими предметами входит в душу сатана, прельщает ее то к тем, то к другим мечтаемым видам и таким образом посевает в ней грех. Душа, ревнующая о спасении! Самой сей ревностью убедись препоясывать чресла помышлений твоих, не давать воли своему воображению, пресекать движение помыслов. «От утра до вечера, – по совету Филофея Синайского, – твердо содержи в памяти Бога и, непрестанно принося душевную молитву Иисусу Христу, мужественно, неуклонно стой при дверях сердца, и на сей духовной страже убивай всех грешников земли^[297] и, с восторгом укрепясь в памятовании о Боге, посекай с помощью Господа главы сильных и начала враждебных помыслов» («О трезвении», гл. 2. «Христианское чтение», 1827 г.).

Во-вторых, станьте, воины Христовы, оболкшеся в броня правды. Воины обыкновенно прикрывают грудь свою бронею или латами. Что такое броня у воина Христова и что латы, которыми должен он прикрывать сию грудь? По замечанию исследователей естества человеческого, груди телесной соответствует в душе воля, такая способность, которая, по назначению своему, должна избирать, желать и совершать то, что сообразно с нашей природой, с законами совести и с волей Божией, иначе – груди соответствует воля, ищущая правды. Чтобы понять, какова должна быть броня для такой груди, припомним то, как воля наша облекается правдой. Мы рождаемся со грехом и в жизни своей умножаем только грехи; верой в заслуги Иисуса Христа снимается с нас клятва греховная. Но оправданному нужны силы, чтобы ходить в обновлении жизни^[298]: благодать Святого Духа осеняет нас и исполняет душу любовью к добру и мужеством к совершению его. Таким образом, воля наша соделывается праведной не сама, вся праведность у нее не своя, все благое в ней есть Божие. Память об этом, чувство своей ничтожности в делах правды, убеждение, что не мы, а благодать, яже с нами, трудится во всем добром, какое есть в нас, или, что то же, смирение и есть та броня правды, в которую заповедует апостол облечься воину Христову, есть ограждение воли, ищущей правды, охранение ее от всех преткновений. Трудно победить того, кто облечен смирением. Ибо, кто чрез смирение всего себя предал Богу, за того во всем действует Сам Бог. Но сатана не отчаивается в успехе и беспрерывно приступает к душе с искушениями против смирения. Он знает, что оно то же в жизни духовной, что сердце в жизни телесной, а потому в него преимущественно и направляет свои стрелы. Вы сделали какое-нибудь доброе дело, поспешили в церковь, прилежно помолились в ней, подали милостыню, дали благой совет, отказались от какого-нибудь удовольствия для пользы душевной – тотчас зарождается в душе чувство самодовольства и помышление о своем достоинстве.

Это посеваемый сатаной помысл, которым хочет он обратить внимание ваше на свою доброту и совершенство. Мало того – иногда побуждает он кого-нибудь хвалить добродетельного, иногда открывает одному тайные добродетели другого и внушает ему обнаружить их, чтобы таким образом похвалу сделать обольстительнее, сообщив ей некоторый вид чудесности, иногда является сам и хвалит за победу над собою, и все это для того, чтоб возбудить в душе тщеславное помышление о своем превосходстве. «Помысл тщеславия, – говорит святой Нил, – всех многосложнее: он объемлет почти всю вселенную и, как коварный изменник прекрасного города, отворяет врата всем бесам» («О порочных помыслах», гл. 15. «Христианское чтение», 1821 г.). Посмотрите только с услаждением на свои добродетели, как на плоды своих трудов и своих сил, дайте только сердцу приложиться к сему помыслу, и вы на деле увидите, с какою быстротою устремится в душу вашу все зло. Самодовольство есть первый плод самоуслаждения; из самодовольства родится осуждение, из осуждения тщеславие, от тщеславия желание выказаться лучшим, отсюда лицемерие, далее требование внимания и уважения, далее гордость, а далее, как говорит Лествичник, «гнев, клевета, ярость, хула, ненависть, зависть, прекословие, своенравие, непокорность» («Лествица«, сл. 23). То есть над вами вполне исполнится то, что говорит Спаситель о духе, возвращающемся в прежнюю, уже пометенную храмину, со множеством злейших духов^[299]. Так, братие, бегайте сего льстеца, сего беса, проводника бесов. Прогоняйте его смирением, самоуничижением, самоосуждением; говорите себе после каждого доброго дела: «Червь я, а не человек»; говорите возносящемуся сердцу словами Лествичника: «Возносися теми добродетелями, кои ты сделало прежде, чем ты родилось; а те, кои ты теперь, по рождении, стало иметь, не твои, а даны тебе от Бога – так, как и самое бытие. Которые добродетели ты могло сделать без помощи разума, те только твои суть, ибо и самый разум дан тебе от Бога. Которые подвиги ты могло сделать без помощи тела, те только подняты твоим старанием, ибо и самое тело не твое, а Божие есть творение» («Лествица», сл. 23). Скажите так, и с большей ревностью и с сильнейшим жаром теките к почести высшего звания, в предняя простираясь, задняя же забывая^[300].

Станьте, в-третьих, воины Христовы, обувше ноги в твердость Евангелия мира! Путь, хождение по нему на священном языке означает жизнь вообще, праведную или нечестивую. Обувать ноги значит посему готовиться в путь жизни, то есть избирать для себя образ жизни, определять правила для своих поступков. Посему в словах: станите, обувше ноги в твердость Евангелия мира, апостол заповедует решающимся жить благочестно – избрать образ жизни духовной по представлению его в Евангелии, принять правилом своим для своих поступков правила Евангелия, и не только избрать Евангелие в руководство для жизни, но и ходить по духу и требованию его, не уклоняясь ни на десно, ни на шуе; положить сердце свое в слово его, решиться не отступать от него ни на шаг, хотя бы это стоило самых великих пожертвований, самых великих скорбей и лишений, хотя бы даже самой жизни. С такою только решимостью, вступая в путь жизни Христовой, мы не споткнемся на нем, иначе враг легко искусит нас, и падение наше неизбежно.

Известно, что время самоисправления есть время искоренения худых привычек, умерщвления порочных страстей, истребления греховных наклонностей: тут надобно постоянно бодрствовать над собою, постоянно бороться с живущим внутри грехом, тушить страстные желания, которые, иногда воспламеняясь мгновенно, объемлют тело и душу, раздирать проникнутое пристрастиями сердце. А такое занятие, такое напряженное состояние, пока еще не возродилась в душе любовь к добру, пока сердце не вкусило еще сладости от благих дел, есть занятие самое трудное, состояние самое тягостное. К чувству сей-то тяжести и прививает часто сатана искушение, которое тем сильнее, что прикрывается любовью и снисхождением к нам. Если где, то наиболее здесь представляет он в себе самого хитрого льстеца. Довольно вы уже трудились, внушает он, можно дать себе некоторое послабление, можно позволить себе некоторые удовольствия. Видите, он стоит за нас, за нашу плоть, за нашу жизнь, и, искушая, как будто не искушает. Но посмотрите, какую ужасную бездну прикрыл он сими цветами. Согласитесь только на его предложение, дайте только усилиться чувству тяжести, и сатана не умедлит столкнуть вас в сию бездну. Мысль о послаблении, сначала незначительная, возрастет в желание, укрепится и истребит в вас все доброе. Вот уже вы начали искать развлечений, вот уже чувства влекут вас к сродным себе удовольствиям: глаз ищет прекрасных вещей, ухо сладостных звуков, вкус приятных снедей и пития, язык порывается изнести из души долгим трудом собранное сокровище духовное. Пришед в себя, вы уже не ощущаете удовольствия ни в богомыслии, ни в молитве, ни в чтении слова Божия. Снова пускаетесь в развлечения, снова ищете невинных удовольствий, снова прилагаете сердце к прелестям мира, чтоб вознаградить ими теряемое сокровище души. И вот уже душа ваша вышла из себя, вот уже обычные дела благочестия исполняются вами наскоро и не от души, вам уже не стоится в церкви и не хочется слушать в ней пения и поучений. Проходит день, другой, неделя, и душа ваша полна вихрем прежних сует и беспокойств, прежних страстей и наклонностей, прежних грехов и преступлений. Видите, как незаметно волны сатанинских искушений отбивают ладью жизни вашей от тихого пристанища Христова и относят в бурные волнения мирской греховной жизни. И все это от одной невнимательно пропущенной мысли о послаблении, от одного допущенного в сердце помысла о трудности и тяжести самоисправления. Укройтесь же от сих волн, гоните сего духа лестча при первом его появлении, посекайте этот гибельный помысл у самого входа в душу, не допуская до сердца. Помысл о послаблении радует ленивое плотяное сердце, а вы поразите его ножом сильнейшей решимости; душа ваша порывается при сем на свободу, а вы новым воспламенением ревности вложите ее в избранный однажды вами ход духовных занятий. Крепче держите себя в своих пределах и ни за что не уступайте места диаволу. Потерпите Господа. Пусть Дух Святой очистит храмину души вашей. Тогда снидут к вам Отец и Сын, и начнется сладкий покой и неизъяснимое блаженство души в Боге.

В-четвертых. Вот уже, братие, вы счастливо прошли несколько искушений, вот уже обыкли отражать сатану, сосредоточили свою душу во едином на потребу и со смирением твердо идете путем добродетели, вот уже начинаете ощущать радость жизни в духе Евангелия. Благословенно шествие ваше. Но укрепляйтесь в Господе и державе крепости Его. Вас ожидают новые искушения, самые поразительные^[301]. У лукавого есть еще разжженные стрелы, и он ждет только удобного случая, чтобы поразить вас ими. Как некоторая необходимость на пути нравственного совершенства, является по временам в душе какая-то необыкновенная сухость, иногда довольно продолжительная. Это оттого, что спасительная благодать Духа отступает на время от души или скрывает от нее свое присутствие, а вместе с тем отступает от нее радость и веселье, и скрываются все утешения благодати. Премудрая благодать, без сомнения, имеет при сем для души спасительные цели. Как мать лишает иногда своего присутствия дитя, чтобы дать ему почувствовать сладость сего присутствия и чтобы после с большим жаром самой обнять его, так и благодать отступает иногда от души, чтобы возбудить в ней сильнейшее желание себя, и потом в расположенную таким образом душу излиться с большим изобилием. Но между тем, как так премудро устрояется путь спасения, сатана не медлит воспользоваться благоприятной минутой. Как лютый зверь подстереженную добычу, схватывает он оставленную душу и окружает ее злыми духами хулы и сомнений. И куда ни обратится бедная душа, везде встречает их приражения, везде подвергается их нападениям. Станет ли читать Евангелие, все ей в нем кажется неверным и подозрительным, войдет ли в церковь, все здесь ей представляется одним призраком без существа и действительности. Самое бытие Господа Иисуса Христа, бытие Божие, бессмертие души, все устройство спасения, весь даже обыкновенный порядок вещей кажется ей обманом и ложью. А дух хулы, каких пакостей не творит он для души! «Сей, сей, – взывает с жаром святой Лествичник, – непотребный дух часто во время самой Божественной литургии и в самый страшный час священнодействия хулит мысленно Бога и совершаемые тайны, и не токмо Бога и все Божественные вещи хулит, но еще бесстыднейшие и непотребные слова внушает в наше сердце, дабы мы или молитву оставили, или отчаянию подверглись» («Лествица», сл. 23). Вот подлинно разжженные стрелы! Падая от других искушений, душа может еще восставать; но побежденная духом хулы и сомнений погибает невозвратно, потому что следствие падения в сем случае есть совершенное отчаяние. «Таковые, – говорит святой Лествичник, – не только не имеют никакой к спасению надежды, но и беднейшие суть всякого безбожника и язычника» («Лествица», сл. 23).

Добрые воины Христовы! Стойте, укрепляйтесь в Господе. Восприимите щит веры, в немже возможете вся стрелы лукаваго разжженныя угасити. Только пламень веры может прогнать мрак хулы и сомнений, пламень веры, а не мысленное только согласие на все, содержимое Церковью. Последнего рода вера, при первом появлении сомнений, уже побеждена. Мысли наши не могут в то же время быть в двух противоположных состояниях, и если в них есть сомнение, то нет уже веры. Не мысленную, холодную веру ума предписывает святой апостол Павел, а живую пламенную веру сердца, которое бы полюбило истины Евангелия, сроднилось с ними, дорожило ими, как единственным сокровищем, дорожило столько, сколько дорожит счастьем. При таком расположении души если ум и исполнится хулы и сомнений, то сердце все еще останется верным Евангелию и благоговейным к уставам Церкви, и не только само сердце останется целым и невредимым, но изгонит и из ума злых духов, и очистит его от их наваждения. Таким образом, из сердечной веры естественно составляется щит для отражения разжженных стрел хулы и сомнений. Восприимите убо сей щит веры, оградите себя им от злобы лукавого, положите его средостением между собой и темной властью, укройтесь за него – и будете безопасны от отчаянного падения.

В-пятых. После победы над духами хулы и сомнений сатана лишается последней возможности действовать прямо на душу. Она теперь исполняется богоподобных совершенств, сила и дух Христов вселяются в ней, и вся сила вражия далеко бежит от нее. Сатана избирает теперь другой путь к искушению. Он обставляет праведника такими обстоятельствами, в которых нет для него никакого утешения, никакой отрады, в которых на каждом шагу встречают его неудовольствия, печали и скорби. Его начинают ненавидеть, не зная почему, начинают поносить, гнать, клеветать, подвергая суду, не имея на то достаточной причины. Все царство сатаны, весь мир вооружается против него: его бьют, гонят, лишают имения, детей и всего, что утешало его трудную жизнь. Мало этого, сатана выставляет против него злейших духов – мучителей, которые то страшат его привидениями, то даже мучат и терзают самое тело. И все это иногда собирается на главу праведника в самое непродолжительное время. Христиане-подвижники! Ходите среди всех сих скорбей, как львы, уповая; прикройте главы ваши от сих ударов бедствий шлемом упования: шлем упования спасения восприимите^[302], и все козни сатаны мимо идут вас, и вся злоба его не коснется вашего сердца. Видали ли вы у берега моря каменный утес? Волны сильно бьют в него, даже покрывают его, а он стоит непоколебим, и валы бегут со стыдом назад. Это образ уповающего! Все несчастья, все беды, все скорби как будто не касаются его, как будто чужды ему. Отчего же это? Оттого, что у уповающего нет сердца на земле. Он перенес его на небо, связал крепкими узами любви с благами небесными, и все удары, какие хочет нанести сему сердцу сатана, не досязают до него. Так, христиане, терпящие Господа! Не миновать вам бед самых разительных, самых трогательных для вашего сердца. Но укрепляйтесь в Господе, не дающем постыдиться уповающим на Него. Положите сердце ваше в Боге вашем. Презрите все земное, надеждою перенесите души ваши за пределы настоящего, возлюбите вечные, нескончаемые блага Царствия Христова, и вы сами в себе испытаете то дерзновение, которое оказал апостол Павел: кто ны разлучит от любве Божия; скорбь ли, или теснота, или гонение, или глад, или нагота, или беда, или меч... Во всех сих препобеждаем за Возлюбльшего ны^[303]; испытаете то необыкновенное состояние, в котором апостолы были, яко скорбяще, присно же радующеся; яко нищи, а многи богатяще; яко ничтоже имуще, а вся содержаще^[304].

Облекши воина Христова в оружия на отражение злых духов, апостол дает ему и другие оружия на поражение их. Это глагол Божий и молитва.

В-шестых. И меч духовный, говорит он, восприимите, иже есть глагол Божий. Кому неизвестно, чем победил искусителя Сам Подвигоположник наш Иисус Христос? Глаголом Божиим. А чем побеждали его апостолы, святые отцы и вообще все праведники? Глаголом Божиим. Глаголом же Божиим можем побеждать его и мы. С нашей при сем стороны требуется одно условие: надобно содержать сей глагол не в памяти только или в уме, а в сердце, надобно душевно сродниться с ним и возлюбить истины его. В таком случае, с какой бы стороны ни приступал к нам сатана, какой бы помысл ни всевал в нас злой дух, в сердце, устроенном по глаголу Божию, всегда возродится свое расположение, свое даже стремительное желание, совершенно противоположное всеяваемому помыслу. Войдет ли в душу помысл тщеславия, сердце скажет: «Червь я, а не человек». Придет ли сомнение, оно противопоставит ему свое убеждение: аще апостол, или Ангел с небесе благовестит мне паче, анафема да будет^[305]. Лишится ли праведник всех утешений земных, сердце его утешит себя сими словами: многими скорбями подобает нам внити в Царствие Божие^[306]. Недостойны страсти нынешнего времене к хотящей славе явитися в нас^[307]. Вообще всякий порочный помысл, всякое искушение ко греху будет посечено глаголом Божиим, утвержденным в сердце. Сверх того, в слове Божием движется Дух Божий, могущественный и всесильный. Сердечно восприемлющий сие слово и свое слово некоторым образом делает причастным Божественного могущества и силы. Оттого праведник скажет – и делается, повелит – и бесы повинуются ему. Вот надежный источник могущества и силы к поражению диавольских полчищ. Восприимите же, воины Христовы, сей духовный меч слова Божия.

Но самое сильное к победе над сатаной оружие есть молитва. Молитва есть обращение мыслей и сердца нашего к Богу: Он снисходит нам Своей милостью и благоволением, и между душою и Богом устанавливается тайная некая связь, как бы святая струя света, по которой восходят прошения и надежды души к Богу и нисходят благодати и милости от Бога в душу. И князь тьмы, ненавидящий света, поневоле бежит от погруженного в молитву. «Если ты, – говорит святой Лествичник, – о защищении себя от душевных врагов непрестанно Царя Небесного просити будешь, то, когда они на тебя нападут, дерзай смело, не будет тебе никакого затруднения. Ибо враги твои сами от тебя скоро отыдут, потому что они не захотят быть тому сами свидетелями, чтобы ты посредством своей молитвы, с ними сразившись, получил себе венец, и для того молитвою твоей, аки бы некиим огнем будучи опаляемы, прочь от тебя отступят» («Лествица», сл. 28). Желающие победить сатану, молитесь всякой молитвой, на всяко время духом.

Так, братие, горе благочестно живущим на земли! От наветов диавольских неминуемо встретят их соблазны, искушения, скорби, гонения и всякого рода беды. Но, воинствующие христиане, потерпите Господа. Золоту нельзя не быть в огне, чтобы очиститься; но его и не оставляют в огне навсегда, потому что для очищения его потребно известное только время. Пройдет срок и вашего очищения; в душе вашей водворится, наконец, приятная тишина. Тогда снидет к вам Сам Спаситель, будет вечерять с вами, и от блаженства сей вечери вы забудете все прежние скорби и печали. Что делать, если мы сами для себя сделали необходимым такой порядок нашего спасения, если необходимо пройти эту раскаленную печь искушений, чтобы насладиться вожделенным покоем в Боге. Не вечно воевать вам. Настанет время, когда бесы сами побегут от вас. Но пока настанет это блаженное время, возмогайте во Господе и в державе крепости Его: облецытеся во вся оружия Божия, яко возмощи вам стати противу кознем диавольским^[308]. Бог же и Отец Господа нашего Иисуса Христа да даст вам по богатству славы Своея, силою утвердитися Духом Его во внутреннем человеце, вселитися Христу верою в сердца ваша^[309]. Аминь.

В 27-ю неделю по Пятидесятнице

Истинная жизнь – в предании себя Господу.

Как исполнить заповедь апостола: как работали греху, так поработайте правде.

Как милостив и снисходителен к нам Господь! Сколько делал и делает Он для нас, – и как малого требует! Образом Своим нас украсил, все покорил под ноги наши; когда пали, Сам благоволил прийти к нам и пострадать за нас и всеми окружил нас спасительными средствами во Святой Своей Церкви; всячески руководит нас на пути правды и, сохраняя здесь, Царство вечное обещает покорным. Мало ли все это? А сколько требует от нас? – Не больше того, сколько сами мы добровольно отдаем греху-губителю, когда бываем преданы ему. Человеческо глаголю, учит апостол Павел, за немощь плоти вашей. Якоже бо представисте уды ваша рабы нечистоте и беззаконию в беззаконие, тако ныне представите уды ваша рабы правде во святыню, как слышали вы в нынешнем Апостоле^[310]. То есть поработайте Господу хоть с таким же усердием, как работали вы греху.

Не думаю, чтоб кто-либо от такого небольшого требования стал отказываться. Но, может быть, не для всякого ясно, в чем именно состоит сие требование. Поясню вам содержание его коротко.

Апостол Павел определяет его словами: как представляли вы уды ваша рабы нечистоте, так ныне представьте сии уды рабы правде. Уды – это части нашего состава душевно-телесного, или органы нашего тела и способности души. Значит, если перечислить сии органы и способности и показать, как каждая из них может работать Господу в противоположность работе греху, то само собою объяснится, чего именно требует от нас Господь.

Тело наше имеет следующие отправления: отправления органов чувственных – зрения, слуха, обоняния, осязания, вкуса; отправления движения – рук, ног и всего тела; труда и отдыха, сна и бодрствования; отправления питания, употребления пищи и пития; органы слова. Душа имеет следующие способности: воображения и памяти, смысла и рассудка, пожеланий и предприятий, ощущений и эстетических наслаждений; и выше всех сих силы духа, обращенные к Богу, – боговидения, совести, богоуслаждения.

Когда человек работает греху, то работает ему всеми сими отправлениями и способностями, равно когда обращается к Богу, может и должен всеми ими работать правде. Это естественно. Где человек своим сознанием и сердцем, там он всем своим существом. Он походит в своем составе разнообразном на губку и впивает в себя ту влагу, в которую погружает сам себя, – или тлетворный яд греха, или животворные стихии правды Божией. Это вот как.

Есть у нас чувственные органы – глаза, уши, обоняние и проч. Когда работает человек греху, то все сии органы обращает только на то, что носит печать греха и питает его: глаза смотрят сладострастно, уши любят слышать сладкие речи и песни, обоняние – обонять ароматы, возбуждающие похоть. Отсюда – глазерство, жажда приятных впечатлений, нега кожи и проч. Когда же он отвращается от греха и порабощается правде, тогда глаз воздерживается от видений, ухо от слышаний похотных, и обращается на одно святое и спасительное – видение священных изображений и слышание священных песнопений, – и все другие чувства связуются, чтоб от них было сколько можно менее впечатлений и менее развлечений и чтоб душа имела более свободы быть одна в себе самой с возлюбленным Господом. Так чувственные органы порабощаются правде.

Есть у нас отправления движения – рук и ног, потребность труда и отдыха, сна и бодрствования. Когда работает человек греху, смотрите, какого рода бывают у него движения?.. Он любит гулянья, пляски и танцы, или еще хуже – предан хищению и грабежу или лености и сонливости; у иного день превращен в ночь и ночь – в день. Порабощаясь правде, обязуемся двигаться только путями правды: положить меру сну и бодрствованию, труду и отдыху, определить места, куда ходить и зачем ходить; вместо танцев возлюбить поклоны, вместо беспорядочных гуляний – хождение в храмы и жилища бедности и страданий; руки приучить работать и подавать милостыню; отнимать часть сна для молитвы и проч.

Есть у нас потребность питания, или употребления пищи и пития. Работающий греху подвергается многоядению, сладкоядению, пированиям, пьянству и т. п. Порабощаясь правде, надо возлюбить воздержание, чтоб вкушать пищи и пития в меру – и по уставу Церкви.

Есть у нас орган слова. У грешников и слова грешны. Отсюда – пустословие, празднословие, пересуды, смехи, шутки, остроты и даже кощунство. Но кто Господу угождать положил в сердце своем, тот верно исполняет заповедь: слово гнило да не исходит из уст ваших^[311], помня, как много зла от языка.

Так, член за членом, все тело порабощается правде и становится верным орудием спасения для ищущих Господа. Справедливо говорят святые отцы: поработи тело духу – и увидишь, какой оно друг тебе и сотрудник.

Но как отправления тела, так и способности души все поработить надо правде для полного угождения Богу. Воображение, любящее мечтать и любоваться худыми образами, надо связать трезвенней и сосредоточением внимания, препоясав, как заповедует апостол, чресла помышлений^[312]. Память, набитую страстными предметами, надо очистить и наполнить воспоминаниями святыми. Ум, своевольный и склонный к лживым предположениям, – покорить откровенному учению и украсить познаниями истины, чтоб обо всем мыслил и все понимал, как заповедал Господь. Волю, своенравную и преданную страстям, – подчинить игу заповедей, чтоб и желала и предпринимала только то, что сообразно с волей Божией всесвятой. Сердце, падкое на чувственные красоты, – отвлечь от них и образовать в нем вкус только к святому и небесному, чтоб таким образом подготовить его ко вкушению благ небесных.

Так, способность за способностью – и душа вся покорится правде. Кто так устроится, тот и душой и телом будет работать Господу и соделается верным исполнителем заповеди апостола – поработить правде все уды свои, в противоположность порабощения их беззаконию.

Понятно вам теперь, что требуется от нас словами апостола: якоже представисте уды ваша рабы нечистоте, тако ныне представите уды ваша рабы правде.

Не считаю нужным прилагать какое-либо после сего убеждение. Дело так очевидно, что само собою обязывает всякую совесть, возжелавшую искренно Господу работать. Одно только присовокуплю. Посмотрите наконец, куда приводит грех и куда приводит правда? Или какой плод того и другой. – Ныне же апостол указывает, что кончина греховных дел – смерть, плод же правды есть живот^[313]. – То есть грех убивает, правда животворит. Видали ль вы, как, когда на каком-либо металле нальют острых кислот, сии кислоты начинают мало-помалу разъедать и разлагать составные его части и, наконец, совсем съедают и твердое, кажется, тело, так что и угадать нет возможности, что было прежде. Вот точно такое же действие оказывает грех на существо наше. Как яд какой, входя внутрь, разлагает он душу и тело и каждую часть души и тела и тем губит человека. Подобно тому, как в теплицу, полную разнообразных растений и цветов, впущенный холод или воздух тлетворный убивает цветок за цветком, к какому только прикасается, так грех способность за способностью губит в душе и силу за силой в теле. Кажется, довольно побуждения к тому, чтоб убегать греха.

Напротив – как весенняя теплота и влага оживляет все, замиравшее на время зимы, так все убитое грехом оживает в составе существа нашего, когда дух наш обращается к Богу и посвящает себя богоугождению. Ибо тогда Солнце правды воссиявает в уме, – веяние любви Божественной согревает душу нашу, животворные стихии благодати Божией проникают и освежают все силы души и тела. Бог есть источник жизни. Предающий себя Господу – един дух есть с Господом и пьет полными устами питие жизни из сего неистощимого источника. Такому только и свойственна истинная жизнь. Или такой только и живет. У прочих только призрак жизни, хотя они обнаруживают многодвижную и будто многостороннюю жизнь.

Господи! посли свет Твой и истину Твою, – чтоб могли мы ясно различать пути жизни и смерти, доброе и лукавое, огонь и воду и, умудряясь во спасение, охотно порабощались правде, свобождшеся от греха, да не царствует грех в мертвенном теле нашем и чтоб нам не слушать его в похотях его. Аминь.

19 июня 1860 года. В 4-ю неделю по Пятидесятнице

НАПОМИНАНИЕ ВСЕЧЕСТНЫМ ИНОКИНЯМ О ТОМ, ЧТО ТРЕБУЕТ ОТ НИХ ИНОЧЕСТВО

О хранении обета

Обеты Богу непременно должны быть выполнены. Обеты всех христиан и иноческие. Порядок иноческой жизни. Созидание духа монашеской жизни.

Слышасте, яко речено бысть древним: не во лжу кленешися, воздаси же Господеви клятвы твоя^[314]. Так Господь и Спаситель наш, Иисус Христос, между другими наставлениями сказал к народу, собравшемуся окрест Его от всея Иудеи и Иерусалима и поморья Тирска и Сидонска. Смысл сего изречения такой: что с клятвою обещано Богу, то непременно должно быть выполнено. Как будто нарочно пришлось ныне Евангелие, начинающееся сими словами, чтоб мне, в первый мой приход к вам, сестры, дать повод напомнить вам, а с вами и себе, о данных нами обетах. Ибо и все христиане дают Богу обеты в таинстве крещения, а вступающие в иночество к тем, общим для всех, обетам прилагают еще новые, лежащие исключительно на них одних.

Вы знаете, сестры, какие это обеты, – вы гласно повторяли их пред лицом Церкви – вслух всех христиан, монашествующих и не монашествующих, – и слышали притом увещание от отца своего. Хороши обещания; но помните, что Господь воздаст вам не по тому, что вы обещали, а по тому, что успеете сделать. Привожу вам на память это слово не потому, чтоб думал, что вы не радите о данном Богу слове, и чтоб належала нужда говорить вам: делайте же то и то. Нет, я уверен, что вы делаете и трудитесь – всякая по силе своей. со своей стороны, призывая благословение Божие на труды ваши, одного желаю: продолжайте, как начали, не ослабевайте, помня, что конец венчает дело и что только претерпевый до конца, той спасется^[315]. Как искусно прядущая ровную ведет нить, сколько бы ни пряла, так ровно надо вести нить ревности об иноческом житии с той минуты, как переступили вы порог в обитель, до той, когда перейдете за двери гроба. Неослабевающая ревность много значит, если не все. Видали ль вы многосложные машины, которые приводятся в движение парами? Там бывает так, что когда есть пары – машина в движении, и чем больше паров, тем сильнее движение. Ослабеют пары, ослабеет и движение, прекратятся – прекратится и движение. Что пары в машине, то ревность в жизни богоугодной. Когда есть ревность, все дела идут стройно, всякий труд не в труд; не станет ее – не станет ни сил, ни труда, ни порядка, – все приходит в расстройство.

Так не ослабевайте в трудах иноческого жития! Сами шевелите и тревожьте душу свою, чтоб не предалась дреманию и не дала врагу случая посмеяться над вами. Все делайте, чтоб не ослабела сия крепость духа, ибо в ней вся сила.

Именно: чаще поминайте о первом воодушевлении, с каким вы, оставя свое семейство, родство, надежды свои, пришли сюда. Помните, как горела тогда душа ваша, как помышляли вы, что, вступив в обитель, будете только молиться и в келии и в церкви, только заниматься богомыслием, душеспасительными беседами или чтением духовных книг, что будете жить в уединении, не вдаваться в суетливость, быть в мире со всеми, в беспрекословном послушании настоятельнице и старицам. Конечно, искренно было такое желание ваше. Приводите же чаще себе на память сие первое воодушевление, и оно будет обновляться в вас и теперь, подобно тому, как освежаете воздух в комнатах чрез впущение туда нового воздуха совне.

К сему возбудительному помышлению присоедините другое: обновите в памяти вашей как можно более примеров ревности, представляемых в житиях святых. Читайте Четь-Минею и собирайте в памяти, как неутомимо трудились святые Божии, мужи и жены, не жалея ни сил, ни даже живота. А потом во всякую свободную минуту поминайте Евдокию, Пелагею, Синклитикию, Сарру, Феодору, Евфросинию Египетскую, Марию Египетскую, Евпраксию, Февронию, Евфросинию Суздальскую и Полоцкую и других, со всеми трудами их неутомимого подвижничества. Не праздно о сем помышляйте, а прилагайте к тому обязательное убеждение, что и вам всем должно быть таковыми же, какими явили себя те ублажаемые девы, и каждое такое помышление будет остен^[316], бодающий и подгоняющий. Как на перегонках бег одного возбуждает напряжение в другом или как вы сами, работая вместе, друг перед дружкою заботитесь не отстать, так будут разжигать ревность вашу помышления о великих трудах, ревностно подъятых святыми подвижницами.

А между вами разве нет ревностных, так ревностных, чтоб их ревность была более заметна среди всех? Но и без того одна другую подгоняйте советами и примерами. О чем идут беседы у вас, когда бываете вместе? Не говорите ни о чем, кроме главного вашего дела, на которое выступили вы. Как торгующие, встречаясь друг с другом, толкуют все о том, как лучше и успешнее вести торг, так и вы, сходясь, не позволяйте себе пустых речей, а всячески склоняйте беседу на главное – на то, как вам быть, как кончить начатое, как бы не споткнуться и не стать посмешищем врагу. Замечаете ли, как одно слово рождает ряд других слов, каждое же слово – ряд мыслей; ряды мыслей переходят в ряды начинаний и дел добрых или худых. Кто о пустом говорит, у того пусто в голове и сердце, пусто и в жизни... Кто говорит о добром, тот все более и более разгорается на добро и богатится им.

Если, таким образом, сохраняя первое воодушевление, вы будете подогревать его то примерами древних подвижниц, то взаимным одна другой понуждением, можно надеяться, что не ослабеет ревность ваша. Но не забудьте, что – что бы вы ни делали для охранения в себе сего живого духа ревности, все будет ни к чему, если в порядке жизни вашей – разумею частную келейную и общую монастырскую – есть что такое, что прямо может погашать сию ревность. Заведите же у себя такой порядок, чтоб знать только церковь да келию (или общее послушание), и в келии – рукоделие, чтение и молитву. Переходите от одного из сих дел к другому и не позволяйте себе развлекаться ни чем сторонним. Старшие пусть руководят в сем младших. Сами на все изберите удобнейшие часы и способ исполнения. Паче же всего бегайте развлечений внешних и блуждания помыслами внутреннего. Остерегайтесь от пересудов, блюдите мир между собою, взаимное предпочтение и послушание без ропотливости. Как нельзя натопить комнаты, когда окна и дверь отворены, как нельзя развести огня, когда дрова сыры или нарочно поливаются водой, так нельзя сохранить неугасимым в себе огня ревности, если в порядке жизни допускается что противоположное сему.

За всем же тем не выпускайте из мысли – конец, к которому приводит ревностное и нерадивое житие. Поминайте притчу о мудрых и юродивых девах и ставьте себя в то расположение, какое должны были испытывать те и другие. Одни приняты в чертог Женихом, а другие слышат от Него: не вем вас^[317]. Станьте мысленно у сего чертога и воображайте, что должно произойти с вами, если услышите – не вем вас! И тем раздражайте дух свой. Что сеет кто, то и пожнет. Что родит поле, когда бразды его не орошены потом? Терние и волчцы, которых участь – пожжение. Помните, как один сын докучал все матери своей: «Иду спасаться, в монастырь хочу, пусти». Сколько та ни уговаривала его: «Подожди, вот умру, тогда пойдешь», и слушать не хотел – ушел. Но когда пришел туда, подумал, верно, что уже все сделал тем одним, что вступил в обитель спасаемых, и предался беспечности: много спал, ленив был на послушание, да и в церковь ходил редко. Что ни говорили ему, он, как глухой, ничего не слышал. Но Господь, не хотящий смерти грешника, вот как извлек его из усыпления. Мать его, жившая по-мирски, по-светски, со всеми удобствами, во всех утехах, какие представляются обычаями мира, умерла и приняла жребий по роду жития своего. Заболел и сын, нерадивый инок, и приблизился к концу. Братия, окружая одр его, проливали слезы, зная, как жил он, и усердно молили Господа помиловать его. Тот скоро забылся и отошел. Совсем уже приготовили его к похоронам, как он очнулся. Братия с радостью бросились было к нему, но он бил себя только в перси и горько плакал. Сколько ни спрашивали его: «Скажи нам – что такое, что такое», он не мог произнести ни одного слова от сильной скорби, снедавшей душу его. Успокоившись, наконец, вот что он рассказал им: «Когда душа моя приблизилась к исходу, взору моему открылся другой мир; я видел, как Ангелы отступили от меня и приступили злые – истязательные духи. Ужаса того описать вам не могу. Взяли они меня и понесли местами мрака непроницаемого, с криком, смехом и ругательствами. Долго мчались мы все вниз. Вот почуялся запах серы и смрада, послышался шум, все слышнее и слышнее, доносились уже стоны и вопли отчаяния. Я замирал от ужаса. Но вот и двери – жерло ада! Уж распахнули, чтоб бросить меня, как кто-то прилетел стремительно и остановил исполнителей казни. Я стал. Открылись очи мои, и я увидел безграничное море огня, в котором битком набиты осужденные, и едва переводил дух. Вдруг показалась из огня мать моя и говорит: “И ты сюда, сын?! Как же ты покоя мне не давал, говоря: иду спасаться, иду спасаться! Так-то спасался ты?!” С сим словом один брызг от огня геенского пал мне на руку. Сотряслись все составы существа моего, и я очнулся. Опомниться не могу от того трепета и ужаса, какой испытала душа моя». С тех пор брат сей прожил еще двенадцать лет, оплакивая прежнюю свою нерадивую жизнь, и потом в мире, благонадежно, отошел ко Господу.

Помните это, сестры, возгревайте тем в себе дух ревности. Конец нерадивых и беспечных – один. Но не всем Господь подает такое потрясающее вразумление, как помянутому брату, а один пример или случай приводя в известность, хочет, чтоб все им вразумлялись и возбуждались. То, что вы оставили мир, – хорошо и ценно пред Господом. Но попекитесь в совершенстве и окончить дело сие. Вот, посмотрите, что проповедуется в нынешнем Апостоле! Не тот, говорится там, настоящий иудей, который внешне к иудейскому народу принадлежит, но тот иудей, кто внутренне таков по настроению духа^[318]. То же и к нам можно сказать. Кто в стенах монастырских, то не следует из того заключать, что тот уже и монах... Нет, надо еще созидать в себе и дух монашеской жизни. О сем поревнуйте. Аминь.

27 мая 1860 г.

В Софийском Усманском женском монастыре Тамбовской губернии

Предуказания иноческой жизни в жизни святого Предтечи

Все пустынники шли по следам предтечи. Желание мироотречной жизни – избрание божие и начало иночества. Иночество – дело небесного происхождения.

Как пристойно в пустынной обители быть празднику в честь святого пророка, Предтечи и Крестителя Господня Иоанна! Ибо святой Предтеча был первый пустыни житель по Рождестве Христовом. Все последующие пустынники шли уж по его следам, его примером воодушевляясь и его правилам подражая. Потому вникать в черты жизни Предтечи Господня Иоанна должно всем, оставляющим мир, чтоб по ним направлять течение свое. Приидите же, сестры, поучимся мироотречному житию у Предтечи Господня. Вы знаете, почему на это есть более побуждений у вас, чем у других.

Ныне воспоминается рождество святого Иоанна, Крестителя Господня – начало его жизни. На него и обратите наиболее внимание ваше.

Ибо как в семени видится предначертание всего растения, так рождество Предтечи есть полное начертание того, что бывает со всяким, начинающим иночествовать.

Смотрите. Думал ли кто, что от престарелых и бездетных Захарии и Елисаветы родится дитя? Но вот, никому не ведомо как, зачинается плод у заматеревшей^[319], зреет, и выходит на свет Иоанн, соименник благодати. Так, никому не ведомо, в тайне сердца зачинается, зреет и укрепляется желание мироотречной жизни. Ибо Дух, идее же хощет, дышет, и глас его слышиши, но не веси, откуду приходит и камо идет^[320], так бывает и со всяким оставляющим мир. Мысль о сем, как искра, падает в душу сокровенно, хотя среди видимых дел благочестия, как Ангел благовестник. Несмотря на то, что человеческие соображения непрестанно восстают против нее с недоумениями: как это будет? есть ли возможность сбыться сему? – она все крепнет и крепнет, собирая вокруг себя все доброе, пока, исполнив все существо, начнет проторгаться и в слово, и в дела, и в обычаи и придет въявь всем, и всеми наречется благодатным делом. В этом – избрание Божие, Божие мановение, указание на начало иночества. Кто так начинает, с тем Господь, и того не собьют с пути никакие неприятности. Кто начинает по другим расчетам – тот падет, как падает бессонный лист с дерева.

Смотрите далее, какими светлыми знамениями окружено рождество Предтечи Господня! Явление Ангела, немота Захарии, взыграние младенца во чреве, имя необычное и необыкновенным образом данное, пророчество отца о сыне рожденном. Своего рода знамениями бывает окружено и всякое начало иночествования. Начинающие знают то. Не одно желание увлекает, хоть оно корень всего. Бывают другие соприкосновенности, в которых ясно бывает видим перст Божий и которые потом служат опорой благонадежия на совершение начинаемого или начатого, уверяя, что начный и совершит^[321]. Что именно бывает, того описывать нельзя. У всякого бывает ему одному ведомое и для него одного, большею частью, необыкновенное. Сим дается удостоверение, что иночество – и в начале, и в совершении – есть дело небесного происхождения, и инок – чудное благодатное явление на земле, хотя на вид он уничижен, и даже чем уничиженнее, тем благодатнее.

Только что кончились дивные знамения вокруг колыбели Иоанна, – начались гонения. Неведомо как спасен он от меча избивавших младенцев, но, верно, не без особенной Божией помощи. Неприятностями же бывает окружено и всякое начало иноческой жизни. У одного их больше, у другого меньше, у одного они более внутренние, у другого более внешние. Но у всякого есть и всякому тяжелы в соответственной мере. Надобно разорвать прежние связи, надобно отречься от прежних обычаев и стать в противоречие с ними; надобно бывает преодолеть не одну волю, бороться с целым семейством, а иногда с целым родством; надо выжидать время, томясь неудержимостью желания поскорее оставить все; для иных путь до обители и самый вход в нее сопряжен бывает с большими затруднениями; а о том и говорить нечего, что мир не любит отрекающихся от него и явно и тайно теснит их. Все сие в порядке дел Божиих и не есть знак неблаговоления Божия, а поприще испытания и укрепления воли на первых порах для последующего благонадежнейшего течения. Может быть, ни одного еще прямого инока не было, которому бы легко досталось иночество! Но да не унывает начинающий. Чем тяжелее бывает вначале, тем тверже инок после.

После Иродова гонения святой Иоанн остался в пустыне и там был воспитываем чудным образом. Как? Единому Богу то ведомо. Но конец показал, как плодоносна была для него пустынная жизнь. Это образ вступления в обитель отрекшихся мира.

С созревшим желанием посвятить себя единому Господу, преодолев все препятствия и со стороны мира, и со стороны иногда самой обители, укрывается, наконец, в стенах ее душа, жаждавшая покоя в Боге, и поет с пророком: се удалихся бегая и водворился в пустыни, чая Бога спасающаго мя^[322]. Мир не знает, что бывает с укрывшимся в обитель. Для него здесь сухая безжизненная пустыня. Оно и точно так есть, но только для плоти, а не для духа. Тут вполне исполняются апостольские слова: аще внешний наш человек тлеет, обаче внутренний обновляется по вся дни^[323]. Для сего внутреннего нет плодороднее и орошеннее почвы, как иноческая обитель. Сколько здесь потоков сладостей, коими напояется душа! И слово Божие, и богослужение повседневное, и чтение, пощение, руководство старших, Божие вразумление, тайные и явные предостережения, беспрепятственное в молитве пребывание, от коей всякое благо и все преспеяние. Много, конечно, неровностей бывает и здесь, но будь только здраво благое намерение – Господу послужить и обители, – все, наконец, уравнивается и конец увенчивает дело явлением в совершенстве начатого и преднамеренного... Далее не пойдем в сличениях. Ибо не всем свойственно то, что было далее со святым Иоанном. Разумею то, что он вызван был из пустыни на служение спасению рода человеческого. И из обителей многих берут на служение благу людей; но то особенное устроение Божие, а не цель иночества. Что всем надо иметь в мысли и сердце – это доброе пребывание в обители по всем правилам иноческого поведения и иноческого подвижничества. Это только и хотел я напомнить вам, сестры.

В обстоятельствах рождения Предтечи Господня я указывал вам, как зачинается иноческая жизнь почти всякого отрекающегося от мира. Многие из вас, может быть, видят в сем общее очертание своей собственной жизни. Но не для праздных помышлений я желал навести вашу мысль на сие, а чтоб каждая из вас в обстоятельствах начала своего иночествования находила сильнейшее побуждение к доброму иночествованию. Помните, как зашло на душу вашу первое желание иночества, как оно было тепло, как часто и сладко питало душу. То Господь налагал на вас Свою благословляющую руку. Смотрите же, не уничижите Божиих от вас ожиданий и добрым иночествованием покажите себя достойными Его избрания. Помните, какие Господь подавал вам указания и на то, чтоб оставить мир и чтобы избрать эту именно, а не другую обитель. Смотрите же, не колебайтесь сомнением, будто избранное вами избрано не по Богу, и не малодушествуйте, когда оказывается, что Господь будто отвратил лице Свое от вас. Помните, сколько трудов употреблено вначале, чтоб вступить в обитель, и сколько преодолено препятствий. Смотрите же, не сделайте бесплодными сии труды, достигнув уже того, чего искали, и не слагайте орудий брани. В обители они еще нужнее. Здесь вы имеете все к успешному иночествованию. Но само иночествование не дается даром. Сколько оно требует потов и болезней, и внутренних и внешних! – Вы знаете то. Но верно знаете и утешения, перепадающие на долю тружениц, и ясно видите конец, к чему все приведет. Не ослабевайте же, Бог не забудет и вашего труда, как не забывал других, трудившихся славы ради имени Его. У вас еще так свежи воспоминания о полагавших начало иноческому здесь пребыванию, еще так близко преемство духа их. Не угашайте же, а еще более воспламеняйте огонь сей, возбуждая себя примером их. В том преимущество ваше, что имеете таких руководителей. Но благо вам только тогда, когда последуете и стезям их. О сем и молим Господа, да благословит Он вас в трудах ваших, молитвами святого пророка, Предтечи и Крестителя Своего Иоанна. Аминь.

24 июня 1861 г.

В Сезеновской женской обители Тамбовской губернии