Приложения. Жития святых #2

Воспоминание V Вселенского собора

(совершается Православной Церковью 25 июля)

Торжество Православия над монофизитскою ересью на Халкидонском IV Вселенском соборе не было окончательным: еретики-монофизиты продолжали существовать в Восточной Церкви. В некоторых местах ее вероопределения Халкидонского собора были встречены беспорядками и открытыми возмущениями; главное ядро возмущавшихся составляли монахи-простецы, верившие искренне нелепым внушениям сторонников ереси, что Халкидонский собор изменил древней вере и ввел какую-то новую. Возмущения, поднятые подобными внушениями, доходили до низвержения и даже убийства еретиками православных епископов и священников, причем для подавления таких восстаний иногда требовалось вмешательство вооруженной силы. Такими местами была Палестина, Египет в особенности, Сирия со столичным городом Антиохией во главе и даже Константинополь. В целях умиротворения Церкви некоторые императоры, преемники Маркиана, издавали указы, которыми, однако, достигали обратных результатов, еще более разжигая недовольство. Император Василиск (476–477 гг.) издал окружную грамоту (энциклион), где анафематствовался IV Вселенский собор и его деяния: «Что, – читаем здесь, – нарушило единение святых Божиих Церквей и мир всего мира, как то сочинение Льва (папы) и все постановленное в Халкидоне для определения веры, в каждой церкви, где будет найдено, повелевается всюду находящимся епископам предавать анафеме и огню». Император Зенон (477–491 гг.) издает грамоту единения (энотикон), где говорит двусмысленно о Халкидонском соборе; император Анастасий (491–518 гг.) хотел ввести в Константинополе монофизитское добавление к Трисвятому «распныйся за ны»^[235]. Подобные указы императоров содействовали все бо́льшему и бо́льшему распространению на Востоке монофизитства.

Эти монофизитские волнения, раздиравшие Церковь и после Халкидонского собора, осложняло и усиливало еще следующее обстоятельство.

В истории появления и развития ереси Нестория значительное участие принадлежало трем лицам, скончавшимся в V веке:

Феодору, епископу Мопсуестскому, Феодориту, епископу Кирскому, и Иве, епископу Едесскому. Феодор Мопсуестский был одним из учителей Нестория; Феодорит писал резкие анафематизмы против учения святого Кирилла Александрийского; под именем же Ивы ходило послание к некоему Марию Персу, в котором содержались непочтительные отзывы ο III Вселенском соборе, будто бы несправедливо осудившем Нестория, и находились выражения, оскорбительные для святого Кирилла. Несмотря на участие помянутых лиц в борьбе с Православием за ересь Нестория, они не были осуждены ни на III Вселенском соборе, осудившем Нестория, ни на Халкидонском IV Вселенском, хотя последний собор имел случай касаться деятельности Феодорита и Ивы, которым на этом соборе возвращены были епископские кафедры, а о Феодоре Мопсуестском собор даже имел повод выразить до некоторой степени и свое суждение, коснувшись его сочинений. Такое отношение со стороны православных к Феодору Мопсуестскому, Феодориту Кирскому и Иве Едесскому открывало возможность монофизитам укорять Церковь в скрытой приверженности к несторианству. По свидетельству одного современника «еретики (монофизиты) поносили священников Церкви как последователей Нестория». С другой стороны, и несториане, которых все еще было не мало на Востоке, извлекали выгоды из того обстоятельства, что помянутые сторонники несторианства не были осуждены Православной Церковью. Дело в том, что сочинения Нестория были изъяты из публичного обращения императорскими указами; тогда для распространения своей ереси несториане и прибегли к распространению тех сочинений Феодора, Феодорита и Ивы, в которых проводились несторианские воззрения. На восьмом заседании V Вселенского собора прямо засвидетельствовано: «Последователи Нестория старались навязать Церкви Божией свое нечестие чрез нечестивого Феодора, который был епископом Мопсуеста, чрез его нечестивые сочинения, и кроме этого, посредством того, что написал нечестиво Феодорит, и посредством злостного послания, которое, говорят, написал Ива Марию Персу».

Для Церкви, таким образом, было необходимо произвести осуждение на Феодора, Феодорита и Иву, поскольку они являлись писателями и деятелями, враждебными Православию и дружественными Несторию. Через это у монофизитов отнимался повод для нападок на Православную Церковь, а у несториан – возможность к распространенно еретических (несторианских) воззрений. Император Юстиниан, принимавший самое близкое участие в делах Церкви и горевший желанием примирить многочисленных монофизитов империи с православными и тем достигнуть на единении религиозном единения государственного, и принял на себя заботу устранить церковное разделение. По совету имевшего на него влияние Феодора Аскиды, архиепископа Кесарии Каппадокийской, император около 544 года издал указ, в котором подвергались анафеме Феодор Мопсуестский со всеми его сочинениями и учением, Феодорит Киррский за сочинения, направленные против святого Кирилла Александрийского и III Вселенского собора, и Ива Едесский – за послание к Марию Персу, в котором усматривалось тяготение к несторианству. Указ императора не дошел до нас; сохранились только отрывки из него у писателей, современных его изданию. Император надеялся, что указ будет принят всеми представителями церковной власти и, таким образом, получит общецерковное значение. Но случилось обратное. Указ вызвал новые великие смятения в Церкви, известные под именем «спора о трех главах»^[236]. Спорящие стороны, та и другая, имели под собою почву так как в жизни и деятельности Феодора, Феодорита и Ивы в отношении к Церкви находились основания и для их защиты, и для их осуждения. Естественно, что с первым требованием о подписании указа император обратился к Мине, патриарху Константинопольскому. Мина пришел в раздумье, как бы своею подписью указа, призывающего к осуждению того, чего не осуждал Халкидонский ІV Вселенский собор, не нанести укоризну последнему. Впрочем, после некоторого колебания патриарх Константинопольский подписал указ, но с оговоркой, что если папа Римский откажется это сделать, то и его подпись должна считаться недействительной. Остальные восточные патриархи: Зоил Александрийский, Ефрем Антиохийский и Петр Иерусалимский – тоже не без колебаний подписали указ, понуждаемые к этому отчасти чувством приличия и отчасти страхом наказания за сопротивление. За патриархами подписали и прочие восточные епископы.

Совершенно иное отношение указ встретил на Западе, епископы которого менее боялись императора и потому в своих суждениях и действиях были более независимы. Западные епископы поднялись на открытую борьбу с указом императора. Прежде всего императору пришлось натолкнуться на это сопротивление Западной Церкви в самом Константинополе. Поверенный (апокрисиарий) папы в Константинополе Стефан, узнав о подписи патриархом Миною указа, прервал с ним общение и других призывал к тому же. Декий, епископ Медиоланский, находившийся в Константинополе при обнародовании указа, тоже заявил открытый протест. С особенною решительностью и как один человек восстали епископы африканские, выразившие свое неодобрение указу даже особым посланием к императору, составленном от лица их епископом Понтианом. «Все те сочинения, о которых началась речь, – писали Юстиниану африканские епископы чрез Понтиана, – нам мало известны. Когда они дойдут до нас и когда, прочтя их, мы усмотрим, что они противны правой вере, то мы осудим их, но не самих авторов, уже умерших. Ежели бы они живы были доселе и не захотели осудить своих погрешностей, то только в таком случае они сами могли бы подлежать справедливому осуждению. К чему послужит осуждение наше, ежели они не могут исправиться в своих заблуждениях? Мы боимся, чтобы осуждение их не послужило в пользу монофизитов. Зачем нам беспокоить умерших? Они теперь пред лицом Судии истинного, выше Которого нет другого судии». Когда указ дошел до Рима, то папа Вигилий через двух своих диаконов, Пелагия и Анатолия, пожелал прежде всего навести справку, как судят об указе африканские епископы. На запрос Римской Церкви отвечал ученый карфагенский диакон Фульгенций Ферранд особым посланием в Рим, которое послужило для Рима руководством в его отношении к указу Юстиниана.

В своем послании Фульгенций Ферранд развивает следующие основные положения: 1) согласие с указом Юстиниана равносильно с пренебрежением к значению Халкидонского IV Вселенского собора^[237]; 2) умерших осуждать не следует^[238]; 3) своим указом император насилует совесть членов Церкви^[239]. Папа отклонил от себя подписание указа. Враждебно встречен был указ и в других местах Запада, и в Элладе и Иллирике.

Видя противодействие Запада, император решил склонить на свою сторону папу Римского, как патриарха Запада. В целях более успешного воздействия на тогдашнего папу Вигилия император вызвал его в 547 году в Константинополь; Вигилию был повод отправиться в Византию и по делам политическим – по причине нашествия на Рим готов. Но, и по прибытии в Константинополь, папа вначале не изменял своего отношения к указу; он даже отлучил патриарха Мину от церковного общения на четыре месяца за его согласие на осуждение «трех глав». Мина ответил тем же Вигилию. Однако затем, частью вследствие твердого отпора со стороны Константинопольского патриарха, частью вследствие большего ознакомления с делом на месте его возникновения, частью по слабохарактерности, уступая влиянию двора и имея в виду согласие всех восточных епископов на осуждение «трех глав», папа Вигилий изменил свое решение: он согласился с осуждением «трех глав» и обнародовал в этом смысле особый документ, известный под названием Iudicatum, где выражал свое согласие с решением императора и церкви Восточной, осуждая Феодора за его учение и сочинения, Феодорита – за некоторые сочинения, написанные против Православия, и Иву – за послание к Марию Персу. Но согласие папы Вигилия, как показало дальнейшее, вовсе не означало согласия на осуждение «трех глав» Западного духовенства. Оно вступило в борьбу со своим патриархом, как отступником от веры. Эту борьбу с папою начали два диакона из его же свиты в Константинополе: родной племянник папы Рустик и Севастиан. Осуждая святого Кирилла Александрийского, вероятно за его стремление подвергнуть анафеме сочинения Феодора Мопсуестского, Рустик и Севастиан, напротив, горячо защищали последние, объявляя, при этом, что папа сделался противником Халкидонского собора; они рассылали письма, в которых доказывалась неправильность осуждения «трех глав»; эти письма в иных местах вызывали столь сильные разногласия, что спорящие доходили до кровопролития. Рустик и Севастиан обратились с прошением даже к самому императору, где доказывали, что папа Лев, современник Халкидонского собора, был защитником сочинений Феодора Мопсуестского. За свою деятельность Рустик и Севастиан, вместе с другими участниками их «заговора и скопа», лишены были принадлежащего им церковного достоинства. Но это не остановило сопротивления папе. Вместе с распространением на Западе слухов о поведении Вигилия все более и более возрастала церковная смута. Иллирийские епископы собрали в 549 году собор, который обратился с посланием к Юстиниану, доказывая несправедливость осуждения «трех глав»; этот же собор осудил епископа Бенената, который порицал «три главы». Африканские епископы на соборе 550 года отлучили папу Вигилия от церковного общения, пока он не принесет покаяния за свое согласие осудить «три главы»; собор обращался к императору с посланием с защитою последних. Не говоря уже о других местах Запада, даже в отдаленной Галлии началось возмущение против Вигилия. Среди многочисленных борцов с указом императора бесспорно вьщающееся место принадлежит епископу Гермианскому (в Африке) Факунду. Он издал обширное сочинение под заглавием «В защиту трех глав», где на основании исторических данных, приведения из сочинений осуждаемых мест, говорящих за их Православие, на основании установления понятия еретик и доказательств невозможности применять суд к умершим строит свою апологию. В защиту Феодора Мопсуестского Факунд писал: «Феодор умер в мире с Церковью; он был хвалим мужами достоуважаемыми; целый собор епископов Антиохийских писал в его защиту. О нем не произнес осуждения собор Халкидонский, когда читалось на том соборе послание Ивы, где Феодор украшается похвалами. Изыскивая основания к порицанию Феодора, ссылаются на Кирилла, который порицал Феодора; но ежели руководиться такими образцами, то мы встретимся со многими примерами, где одни из отцов неуважительно отзываются о других; но главное, как мы будем следовать Кириллу в осуждении Феодора, когда это будет нападением на собор Халкидонский, на котором не осужден Феодор? Напрасно хотят осудить Феодора, как еретика, принимая во внимание его заблуждения: еретик не тот, кто заблуждается, а тот, кто, будучи уличен в не православии, остается упорным; как осуждать Феодора как еретика, когда он умер! Кто явится обвинителем против Феодора? Может ли обвинитель доказать, что все приписываемое Феодору действительно принадлежит ему? На суде людском каждый может отрекаться, что он не делал того, в чем его обвиняют, или как-нибудь объяснить дело к своей выгоде, или, наконец, отказаться от заблуждений, в каких обвиняется; но Феодор не может воспользоваться всеми этими выгодами для подсудимого, находящегося в живых. Христос Спаситель заповедал: что вы свяжете на земле, то будет связано на небе; и что разрешите на земле, то будет разрешено на небе (Мф.18:18); этим дается знать, что как не должно по смерти разрешать тех, которые связаны были на земли, так не дблжно и связывать по смерти тех, кои не были связаны на земли. Наконец, у Феодора есть в сочинениях много мыслей правильных, общих с знаменитыми отцами Церкви, поэтому осуждать Феодора – значит осуждать и святых отцов, писавших в том же духе, как Феодор». В защиту Ивы Факунд писал: «Осуждать письмо Ивы – значит нападать на Халкидонский собор; авторитет этого собора защищает сам император Юстиниан; но каким образом письмо Ивы может быть осуждено, как нечестивое и несторианское, когда этого не сделал этот собор? Письмо Ивы не все нечестиво и безбожно; в нем содержится исповедание двух естеств в Иисусе Христе, а этого нельзя назвать ни нечестием, ни безбожием. Ива худо отзывается о святом Кирилле, писал против Кирилловых анафематизмов? Но ежели мы станем обращать внимание на подобные стороны дела, то придем к необходимости осудить и некоторых других досточтимых мужей, кои также неодобрительно отзывались о святом Кирилле». В защиту Феодорита Факунд говорит очень немного: оправдание его он основывает на деяниях Халкидонского собора и на отношении отцов этого собора к Феодориту. В противовес стремлениям Западной Церкви, находившей все новые и новые основания к оправданию «трех глав», император Юстиниан отыскивает факты в доказательство совершенной законности осуждения «трех глав». В Мопсуесте, где находилась кафедра Феодора, в мае 550 года император созывает Поместный собор для исследования и решения вопроса: было ли имя Феодора здесь занесено в церковные диптихи?^[240]

Собор, под председательством Иоанна, митрополита из города Аназарва, состоял из восьми епископов с участием пресвитеров, диаконов, иподиаконов, чтецов Мопсуестской Церкви и представителей светской власти. Множество свидетелей, из пожилых людей, светских и духовных, призвано было для ответа на вопрос: помнят ли они, чтобы имя Феодора читалось в церковных диптихах, и не известно ли им, когда оно исключено оттуда? Показания свидетелей, из которых некоторым было от семидесяти до восьмидесяти лет, сводились к следующему: «Не знаем и не слыхали, чтобы Феодор, бывший некогда епископом этого города, был провозглашен в церковных диптихах. Но слышали, что святой Кирилл, бывший епископ великого города Александрии, помещен вместо Феодора в диптихах и даже доселе он провозглашается с другими епископами. Не знаем и не слыхали, чтобы в нашем городе был епископ по имени Кирилл; а тот епископ Феодор, который читался в диптихах, умер три года тому назад».

Принесены были на собор древнейшие диптихи, писанные на пергамене и уже не употреблявшиеся за богослужением; оказалось, что в них на том месте, где по порядку следования во времени должно быть имя Феодора, помещено имя Кирилла. Результат изысканий собора был изложен председателем его в следующих словах:

«Ясно показано, что прежний Феодор, который был епископом в этом городе, в древние времена не был провозглашаем при Божественном таинстве и исключен был из священных диптихов и вместо его имени вписан был святой памяти Кирилл», о чем и сообщено было императору и папе.

С тою же целью – обнаружить неосновательность защиты «трех глав» – император, вероятно в 551 году, издал указ, где с большою тщательностью опровергаются возражения, какие делались против осуждения «трех глав». Этот указ разделяется на три части. Первая содержит богословствование о Святой Троице и соединении во Христе Иисусе двух естеств с опровержением тех доказательств, какие приводили в защиту монофизитства сами еретики. Вторая часть содержит анафематства на различные заблуждения и еретиков Церкви древней и современной: произносит анафему на Феодора Мопсуестского, на некоторые сочинения Феодорита и на письмо Ивы к Марию Персу. Третья часть опровергает возражения, приводимые защитниками трех глав против их осуждения указом императора. Так, в защиту Феодора Мопсуетского противники указа говорили: а) если в сочинении Феодора и замечаются заблуждения, то отсюда только тот правильный вывод, что их и нужно анафематствовать, а никак не лицо сочинителя. Юстиниан в ответ на это возражение приводит текст Священного Писания, что равноненавистны Богу и нечестивец и нечестие его (Прем.14:9); б) В устранение возражения, что нельзя анафематствовать Феодора, как уже умершего, Юстиниан указывает, что подобное анафематствование совершалось в Церкви как в древности, так и в более близкое время. Это видно из деяний святых соборов, например Никейского, безыменно анафематствовавшего всех последователей Ария; видно из слов блаженного Августина, который говорит о себе, что он, в случае нужды, «подверг бы» одного епископа (Цецилиана), если было доказано его еретичество, «анафеме и после его смерти». Затем, если нельзя осуждать еретиков по смерти, то, с другой стороны, нельзя и оправдывать после смерти невинно осужденных, тогда как церковь после смерти именно оправдала Иоанна Златоуста и Флавиана, архиепископов Константинопольских, в) Что же касается указания, что не следует анафематствовать Феодора, как умершего в общении с Церковью, то по мысли указа, в общении с Церковью находятся лишь лица, до конца своей жизни соблюдающие содержимое ею учение благочестия; Феодор же постоянно пребывал в нечестии, поэтому и умер вне общения с Церковью. При этом приводится, как доказательство, уже известное решение Поместного собора в Мопсуестсе. г) Указание защитников Феодора на добрые отзывы о нем чтимых Церковью лиц, например святого Кирилла Александрийского, Иоанна Антиохийского с собором, в доказательство невозможности осуждения Мопсуестского епископа не оставлено Юстинианом тоже без рассмотрения. Соглашаясь, что святой Кирилл говорил нечто за Феодора, Юстиниан замечает, что гораздо более святым отцом сказано против Феодора. Похвала же Иоанна Антиохийского и собора Антиохийских епископов произнесена ими во дни вражды с Кириллом, когда они были сторонниками Нестория. Притом Церковь знает примеры, что похвала даже святых отцов некоторым еретикам не освободила последних от осуждения и анафемы после того, как обнаружено было их нечестие.

Обращаясь к рассмотрению доказательств незаконности осуждения послания Ивы, император останавливается прежде всего на указании, 1)что послание Ивы принято святым Халкидонским собором. Но это указание отвергается на следующем основании: по прочтении послания собор прямо и решительно потребовал от Ивы анафематствования Нестория и его учения, на защиту которых и направлено было послание, то есть принятие собором послания и осуждение Нестория – две вещи, исключающие друг друга взаимно. 2) Не избавляет послание от осуждения и нахождение в нем православных выражений: в Христе два естества, одна сила (власть), одно лицо. Но ведь, указывает император, и Несторий учил о двух естествах и при этом осужден: нужно не только исповедовать во Христе два естества, но и признавать их ипостасное соединение, чего и не делает Ива в своем послании, полном несторианских мыслей. Наконец, защитники «трех глав» говорили, что порицать послания Ивы нельзя и потому еще, что оно внесено в соборные записи. Но, замечает император, из сочинений Нестория и Евтихия многое приведено в соборных деяниях; значит, и их нужно оправдать. Кто же не знает, что многое из еретического лжеучения приводится в соборных записях, но, конечно, не для того, чтобы показать правильность учения еретиков, а как раз для обратной цели – обличить их мудрствования, противные Православию.

Однако несмотря на все усилия императора Западная Церковь не переставала противиться осуждению «трех глав». Эта стойкость отразилась и на папе Вигилии, который начал колебаться в своем решении анафематствовать «три главы». Видя такое положение вещей, император для окончательного решения вопроса созывает V Вселенский собор.

V Вселенский собор открылся в Константинополе и имел восемь заседаний. Он начался 5 мая 553 года. На первых заседаниях собора было сто пятьдесят епископов, а при закрытии его число их доходило до ста шестидесяти четырех. На соборе председательствовал Евтихий, патриарх Константинопольский. Среди членов собора более выдающимися были Аполлинарий, патриарх Александрийский, Домн, патриарх Антиохийский; за патриарха Иерусалимского представительствовали три палестинских епископа. В числе отцов собора западных епископов было очень немного (от шести до восьми) и все они были из Африки. Папа Вигилий все еще жил в Константинополе, и император желал видеть его на соборе. Собор отправил к папе посольство с предложением явиться на собор. Приглашать папу отправились три патриарха (Константинопольский, Александрийский, Антиохийский) и семнадцать епископов. Возвратившись от папы, депутация поведала членам собора, собравшимся в епископии: «Прибыв к святейшему папе, мы стали просить, чтобы, согласно переписке, бывшей между нами и им, его блаженство пожаловал на собор и вместе с нами рассудил о „трех главах“, объявив при этом его блаженству, что благочестивейший наш император прислал нам грамоту и просит дать ответ относительно „трех глав“.

Хотя он сказал, что по слабости телесной не может выполнить этого требования, однако же обещал на следующий день объявить, какого он мнения о таком соборе». Собрание епископов разошлось по домам. Вторичное посольство к папе из нескольких епископов и светских чиновников, как депутатов от лица императора, тоже получило отказ, но на этот раз свое нежелание идти на собор папа не оправдывал болезнью, а прямо заявил, что на соборе очень мало западных епископов по сравнению с числом восточных. Папа обещал, впрочем, письменно высказаться по вопросу об осуждении «трех глав». Третье посольство, по обычаю отправленное к папе, тоже ничего не достигло: папа отказался присутствовать на соборе, и посланные объявили ему, что собор вынужден будет открыться без него. Некоторые из западных епископов, прилучившихся в Константинополе, ссылаясь на отказ папы, тоже отказались идти на собор. Истинная же причина подобных отказов заключалась в том, что папа опять возвратился к мысли, что не следует производить осуждения «трех глав»^[241]; зная же, что восточные епископы держатся противоположного взгляда, папа счел за лучшее вовсе не являться на собор.

Император обратился к отцам собора с указом, прочитанным при открытии соборных заседаний. В этом указе намечался порядок рассмотрения спорного вопроса о «трех главах»: «Просим вас, – писал император, – рассмотреть то, что написано как в других сочинениях (Феодора Мопсуестского), так и в его символе; просим также рассмотреть и то, что о нем и его хулениях написали святые отцы и обнародовали наши предшественники, равно и то, что написали о нем писатели церковной истории. Просим вас порассудить и о мнении тех, которые утверждают, будто не следует анафематствовать еретиков по смерти, и просим держаться в этом случае учения святых отцов, которые и по смерти анафематствовали умерших в своем нечестии. Просим вас обратить внимание на то, что нечестиво написано Феодоритом против правой веры и против Ефесского собора, против памяти Кирилла и против его двенадцать глав, и что тот же Феодорит написал в защиту Феодора и Нестория и их хулений против памяти Кирилла. Просим также сделать исследование и о нечестивом послании, которое написал Ива к Марию Персу. И так как некоторые дерзают утверждать, что послание это, содержащее нечестие, принято и святым Халкидонским собором, то просим вас сличить то, что сказано этим святым собором в определениях его, изложенных в защиту веры, и то, что содержится в нечестивом послании, чтобы всесторонне доказать справедливое, а нечестивое осудить».

Взяв в руководство распорядка своей деятельности указ императора, отцы собора прежде всего занялись вопросом о Феодоре Мопсуестском. Из сочинений последнего на соборе извлечено и прочитано было очень много мест, причем обнаружилось, что Феодор в сущности повторял учение Нестория, осужденное III Вселенским собором. Неправославные мнения Феодора, открытые и изобличенные собором и названные им «сокровищами нечестия», сосредоточивались, главным образом, на учении о двух естествах во Христе и образе их соединения и заключались в следующем: 1) от Пресвятой Девы Марии родился не Бог, а человек^[242]; 2) Бог-Слово не рождался от Девы Марии, а лишь присутствовал в человеке Иисусе при Его рождении и во время остальной Его жизни^[243]; 3) из такого воззрения Феодор, естественно, приходил к составлявшему сущность несторианства учению о разделении естеств в Богочеловеке: по его утверждению во Христе Иисусе существовали как бы два лица – Божеское и человеческое, не соединяясь одно с другим^[244]; 4) при этом Феодор, вопреки учению Православной Церкви, не полагал никакого различия между человеком-Христом и всяким другим человеком; он считал свойственной человеку Иисусу борьбу со страстями и похотями, так что, по мысли Феодора, «только чрез свое воскресение Христос, как человек, сделался неизменяемым, то есть неудобопреклонным ко злу. Почему до воскресения мертвых он укорял Петра за то, что тот соблазняет Его своими словами (см.: Мф.16:23). Чрез воскресение же Христос сделался совершенно непорочным». Если же Христос, как человек, не обладал нравственным совершенством, то, учил Феодор, 5) он нуждался в руководстве Духа Святого и в содействии Бога-Слова в достижении непорочности^[245]. Признавая, что от Пресвятой Девы Марии родился не Богочеловек, а человек Христос, Феодор почитал возможным только в относительном, а не буквальном смысле именовать Деву Марию Богородицею: «Когда спросят, – рассуждал Феодор, – мать человека или матерь Бога Мария, мы должны отвечать: и то и другое, первое по естеству, второе относительно. Она матерь человека, потому что человек был во чреве Ее; но Она матерь Бога, потому что Бог был в рожденном человеке, но Он был в нем по благоизволению».

Кроме того, собором в сочинениях Феодора Мопсуестского были открыты хотя и не столь важные, но все же значительные заблуждения, из которых некоторые граничили с ересью, а именно: его хульные отзывы о включенных в священный канон книги Иова и книги Песнь песней, его отрицание за многими ветхозаветными пророчествами, относящимися к Мессии, мессианского значения, и, наконец, его мнение, что наименование «христиане» однородно с наименованием других людей следующих, по его выражению, какойлибо секте.

Это чтение отрывков из сочинений Феодора собор по временам прерывал такими или подобными восклицаниями: «Это мы уже осудили, это уже предали анафеме, анафема Феодору Мопсуестскому и его сочинениям; они чужды Церкви, они чужды православным, они чужды отцам, они полные нечестия, они восстают на Священное

Писание, анафема Феодору: он опозорил Евангелие, он поругался над домостроительством нашего спасения».

Затем на соборе были читаны, с тою же целью суждения о виновности Феодора в еретических заблуждениях, послания и сочинения святого Кирилла Александрийского против Феодора, сочинения Прокла Константинопольского, Равулы Едесского и другие, служившие выражением голоса Церкви о Феодоре. Когда, на основании этих документальных данных, выяснился еретический образ мыслей Феодора, собор все еще не спешил с его осуждением: отцы собора, прежде чем изнести свой окончательный приговор, считают себя обязанными разобрать те возражения, какие делались в защиту Феодора противниками осуждения «трех глав». Так, защитники Феодора отрицали возможность его осуждения на том основании, что в одном из посланий святой Кирилл Александрийский называет Феодора «добрым Феодором». Но чтение послания показало отцам собора, что святой Кирилл, называя Феодора «добрым» за его борьбу с арианством и труды по истолкованию Священного Писания, в том же послании порицает того же Феодора за неправильные мысли о соединении двух естеств во Христе. Притом отцы собора пояснили, что хороший отзыв уважаемого Церковью лица о другом, оказавшемся еретиком, не избавляет последнего от осуждения: одобрительный отзыв святого Василия Великого об Аполлинарии не избавил Аполлинария от осуждения за еретичество. Папа Лев, одобрявший в своем послании Евтихия, впоследствии анафематствовал его как еретика. Кроме того, снисходительный отзыв о заблуждающемся лице делается иногда в целях достижения церковного мира. Святой Кирилл отзывался кротко о Феодоре единственно в тех видах, чтобы не усилить вражду несториан к Церкви. Далее, защитники Феодора говорили, что его нельзя осуждать, так как он уже умер. Собор доказывает неосновательность подобного суждения, ссылаясь в подтверждение своего взгляда на примеры, показывавшие, что не безвременно осуждение еретика и после его смерти. Здесь собор останавливается главным образом на свидетельствах святого Кирилла Александрийского и блаженного Августина. Святой Кирилл писал: «И так до́лжно осуждать тех, которые повинны в дурных поступках, в живых ли они находятся или нет». «Если когда-либо это было доказано нам, – говорит блаженный Августин об епископе Цецилиане Карфагенском, которого выставляли перед ним как нарушителя церковного мира, – мы сами анафематствовали бы его после смерти». Третье возражение защитников Феодора, указывавших на то, что последний умер в мире с Церковью и потому не может быть осужден, отцы собора устранили, считая умершими в мире с Церковью лишь христиан, соблюдших догматы веры до конца жизни. При этом перечитаны были на соборе деяния Мопсуестского Поместного собора, обнаружившего, что в Мопсуесте имя Феодора с давних лет было вычеркнуто из церковных диптихов.

Окончив суждение о Феодоре Мопсуестском и отложив осуждение его до времени рассмотрения дела всех «трех глав», собор, согласно пожеланию императорского указа, приступил к рассмотрению сочинений Феодорита Киррского, написанных для содействия несторианству в борьбе с православием. Собор признал заслуживающими особого порицания следующие сочинения Феодорита:

1) разбор двенадцати анафематизмов Кирилла, в котором несторианские воззрения Феодорита нашли открытое выражение, как видно, например, из следующего места: «Бог-Слово не родился от Девы естеством, зачавшись и образовавшись и с того времени получив начало существования, но образовавший себе храм в девической утробе был вместе с образованным и рожденным. Поэтому и святую Деву называем Богородицей не потому, что Она родила Бога по естеству, но потому, что Она родила человека, соединенного с Богом, Который образовал его»; 2) некоторые послания, где Феодорит поносил незаслуженными укоризнами защитника правой веры святого Кирилла Александрийского. В числе их прочитано было на соборе и то послание Феодорита, которое им написано было вслед за смертью святого Кирилла: послание это полно насмешек и издевательств над почившим великим святителем^[246]; 3) послание Феодорита к Андрею, епископу Самосатскому, полное ужасных хулений на III Вселенский собор, – православные епископы собора представляются в нем злодеями, державшиеся же несторианской ереси – как невинные страдальцы за веру^[247]; 4) Послание Феодорита к Несторию после III Вселенского собора, из которого видно, что Феодорит оставался другом и преданным учеником Нестория и после анафематствования его Вселенскою Церковью, как обнаруживается это из самого заглавия послания: «Господину моему, достопочтеннейшему и благочестивейшему и святейшему отцу, епископу Несторию». Выслушаны были собором и писания Феодорита в защиту Феодора Мопсуестского. Свое суждение о Феодорите, как авторе неправославных сочинений, и об отношении к нему IV Вселенского собора в Халкидоне отцы V собора Вселенского кратко выразили так: «Имея в виду то, что нечестиво написал Феодорит, должно удивляться проницательности святого Халкидонского собора, ибо, зная его богохульства, он прежде довольно часто употреблял против него многие воззвания, а после иначе не принял бы его, ежели бы он наперед не анафематствовал Нестория и его богохульства, в защиту которых прежде писал».

По рассмотрении сочинений Феодорита, несогласных с учением правой веры, собор начал рассмотрение дела «третьей главы» – Ивы Едесского с его посланием к Марию Персу. Здесь отцам собора, собственно, предстояло решить вопрос: можно ли признавать справедливым утверждение некоторых, что послание Ивы принято IV Вселенским собором в Халкидоне? Чтобы ответить на этот вопрос, отцы прежде всего выясняют, как поступлено было на Халкидонском соборе с самим Ивою? При этом некоторые епископы в своих речах развивали ту мысль, что оправдание Ивы на Халкидонском соборе не простиралось на его послание: на соборе Ива заявлял, что он неповинен в том, в чем его обвиняют, и этим самым отказывался от своего послания – сам не признавал его мыслей истиною. Правда, некоторые отцы Халкидонского собора – как поставляли это на вид противники осуждения «трех глав» – говорили, что Ива невиновен и послание его православно. На это отцы V Вселенского собора возражали в том смысле, что так смотрело меньшинство из отцов IV Вселенского собора, большинство же видело в Иве раскаявшегося человека, а на соборе и должно руководиться мнением не отдельных лиц, а всех или, по крайней мере, большинства. Для совершенного и окончательного удостоверения, что послание Ивы не было принято Халкидонским собором, отцы сличили послание к Марию Персу с его вероопределением; из этого сличения с непререкаемою ясностью открылось, что мнения послания отвергались отцами Халкидонского собора. Тогда единодушно послание Ивы было объявлено еретическим:

«Все мы, – воскликнули отцы V Вселенского собора, – осуждаем послание; все мы анафематствуем оное; послание чуждо собору, послание противно определениям, все послание еретическое, все богохульное. Кто его не анафематствует, тот еретик. Кто принимает послание, тот отвергает святых Халкидонских отцов.

Осуждаем и анафематствуем вместе со всеми другими еретиками и Феодора, который был епископом в Мопсуесте и его нечестивые сочинения, и то, что нечестиво написал Феодорит против правой веры, против двенадцати глав святого Кирилла и против Ефесского собора, и что написано им в защиту Нестория. Кроме того, анафематствуем и нечестивое послание, которое написал Ива к Марию, отвергающее, что Бог-Слово, воплотившись от святой Богородицы и Приснодевы Марии, сделался Человеком, и порицающее святую память Кирилла, учившего православно, – как еретика и как писавшего подобно Аполлинарию, и обвиняющее Ефесский собор в том, что им низложен Несторий без суда и следствия, и защищающее Феодора и Нестория и их нечестивые учения и сочинения. Итак, анафематствуем вышеупомянутые «три главы», то есть нечестивого Феодора с его непотребными сочинениями и то, что нечестиво написал Феодорит, и нечестивое Послание, которое приписывается Иве, и их защитников, и тех, которые писали или пишут в защиту их, или дерзают называть их православными, или вообще, защищая их, стараются защитить их нечестие именем святых отцов и святого Халкидонского собора».

Таким образом собор осудил лицо и сочинения Феодора Мопсуестского, Феодорита же и Иву не осудил, а анафематствовал только некоторые сочинения первого и послание второго.

Затем, «возжигая свет знания из Божественного Писания и учения святых отцов», отцы собора, кроме помянутого вероопределения, сочли необходимым изложить вкратце по пунктам проповедание истины и осуждение еретиков с их учением. Всех таких пунктов четырнадцать. В первых 11 излагается сущность вероучения, направленного против ересей, осужденных на предшествовавших Вселенских соборах; остальные пункты (– 12, 13 и 14 следующим образом излагают более подробные постановления относительно Феодора Мопсуестского, Феодорита и Ивы: 12) «Если кто защищает нечестивого Феодора Мопсуестского, говорившего, что иной есть Бог-Слово и иной Христос, Который был обуреваем страстями душевными и вожделениями плотскими и отдалялся от более дурного мало-помалу и, таким образом, преуспевая в делах, улучшился и путем жизни стал непорочен, Который крестился как простой человек, во имя Отца и Сына и Святого Духа и чрез крещение получил благодать Святого Духа и удостоился усыновления и по подобию царского изображения принимает поклонение в лицо Бога-Слова и после воскресения сделался неизменяемым в помышлениях и совершенно безгрешным, и еще говорившего, что соединение Бога-Слова со Христом совершилось такое же, о каком говорит апостол относительно мужа и жены: и будут двое одна плоть (Еф.5:31), и сверх других бесчисленных богохульств дерзнувшего сказать, что когда Господь по воскресении дунул на учеников и сказал: примите Духа Святого (Ин.20:22), то не дал им Святого Духа, а дунул только образно; говорившего также, что и исповедание Фомы по осязании рук и ребр Господа после воскресения: Господь мой и Бог мой! (Ин.20:28), сказано Фомой не о Христе, но что, пораженный необычайностью воскресения, Фома прославил Бога, возбудившего Христа, и что еще хуже – в своем будто бы толковании на „Деяния апостольские“, сопоставлявшего Христа с Платоном, Манихеем, Епикуром и Маркионом и говорившего, что как каждый из них, изобретши собственное учение, дал ученикам своим названия платоников, манихеев, епикурейцев и маркионитов, подобным же образом, когда Христос изобрел учение, от Него стали называться христиане, – итак, если кто защищает вышесказанного нечестивого Феодора и нечестивые его сочинения, в которых он излил как вышесказанные, так и другие неисчислимые богохульства против великого Бога и Спасителя Иисуса Христа, а не анафематствует его и нечестивые его сочинения, и всех, которые поддерживают или защищают его и говорят, что он изложил православно, и которые писали в защиту его и мудрствуют, или когда-нибудь мудрствовали подобно ему и до смерти остались в таком нечестии, тот да будет анафема». 13) «Если кто защищает нечестивые сочинения Феодорита, которые он написал против истинной веры и против первого Ефесского святого собора и святого Кирилла и двенадцати его глав, и все, что написал он в защиту нечестивых Феодора и Нестория и в защиту других, которые мудрствовали одинаково с вышесказанными Феодором и Несторием, защищая их и их нечестие, и по причине этого называя нечестивыми учителей церкви, которые исповедуют ипостасное соединение Бога-Слова (с плотью), а не анафематствуют упомянутые нечестивые сочинения и тех, которые мудрствовали и мудрствуют подобно им, и всех, которые писали против правой веры и святого Кирилла и двенадцати его глав и умерли в таком нечестии, тот да будет анафема». 14) «Если кто защищает послание, которое, говорят, написал Ива к Марию Персу еретику, которое отвергает, что Бог-Слово, воплотившись от Святой Богородицы и Приснодевы Марии, сделался человеком, а говорит, что от Нее родился человек, которого называем храмом, так что иной есть Бог-Слово и иной человек, и клевещет на святого Кирилла, проповедавшего правую веру христианскую, будто он еретик и писал подобно нечестивому Аполлинарию, и кто обвиняет первый Ефесский святой собор, будто он без суда и следствия осудил Нестория, и кто двенадцать глав святого Кирилла называет (как тоже нечестивое послание) нечестивыми и противными правой вере, и кто защищает Феодора и Нестория и нечестивые их учения и сочинения, итак, если кто защищает упомянутое нечестивое послание, а не анафематствует его и защитников его и тех, которые говорят, что оно правое или часть его, и тех, которые писали или пишут в защиту его или нечестия, в нем содержащегося, и дерзают защищать его или заключающееся в нем нечестие именем святых отцов или святого Халкидонского собора и в этом пребывают до смерти, тот да будет анафема».

Вместе с делом о «трех главах» отцы собора рассматривали вопрос о заблуждениях Оригена, знаменитого по своим дарованиям церковного учителя III века. Это было сделано во исполнение желания императора, выраженного им в обширнейшем послании к Мине, патриарху Константинопольскому. В этом послании между прочим находится такой перечень еретических заблуждений Оригена, требовавших, по мнению императора, осуждения: 1) Кто говорит или думает, что души человеческие предсуществовали, что они были прежде умами и святыми силами, наслаждались полнотою Божественного созерцания, а затем обратились к худшему и чрез это охладели в любви к Богу, отчего и называются душами и в наказание посланы в тела, тот да будет анафема. 2) Кто говорит или думает, что душа Господа прежде существовала и соединялась с Богом-Словом прежде воплощения и рождения Его от Девы, да будет анафема. 3) Кто говорит или думает, что сначала во чреве Святой Девы образовалось тело Господа нашего Иисуса Христа и затем с ним соединились Бог-Слово и душа существовавшего уже прежде, да будет анафема. 4) Кто говорит или думает, что Слово Божие уподоблялось всем небесным чинам, было для херувимов херувимом, для серафимов серафимом и уподоблялось всем вообще высшим силам, да будет анафема. 5) Кто говорит или думает, что тела человеческие в воскресении восстанут шарообразными, и не исповедует, что мы восстанем в правильном виде, да будет анафема. 6) Кто говорит, что небо, солнце, луна, звезды, воды, которые выше небес, суть существа одушевленные и некоторые разумно вещественные силы, да будет анафема. 7) Кто говорит или думает, что Господь Христос распнется в будущем веке за демонов, как и за людей, да будет анафема. 8) Кто говорит или думает, что могущество Бога ограничено или что Он создал столько, сколько мог обнять, да будет анафема. 9) Кто говорит или думает, что наказание демонов и нечестивых людей временно и что после некоторого времени оно будет иметь конец, или что будет после восстановление демонов и нечестивых людей, да будет анафема. 10)Анафема и Оригену, прозванному адамантовым, изложившему это, вместе с его нечестивым, непотребным и преступным учением, и всякому, кто держится этих мыслей, или защищает их, или каким-нибудь образом когда-либо осмелится повторять их. Послание заключается следующим требованием: «Желая удалить всякий соблазн из святейшей Церкви, так, чтобы в ней не оставалось никакого порока, и последуя Божественному Писанию и писаниям святых отцов, отвергших как самого Оригена, так и его зловредное и нечестивое учение и праведно подвергших его и его учение анафеме, мы посылаем к твоему блаженству это наше послание, которым убедительно просим тебя собрать всех находящихся в этом царствующем городе святейших епископов и боголюбезнейших игуменов здешних честных монастырей и устроить так, чтобы все решительно анафематствовали упоминаемого выше нечестивого и богоборного Оригена, прозванного адамантовым, бывшего пресвитером святейшей Церкви Александрийской, и его зловредное и нечестивое учение и все приведенные ниже главы, а также просим тебя копии с того, что будет сделано твоим блаженством по этому поводу, послать ко всем святейшим епископам и игуменам честных монастырей с тем, чтобы и они собственною подписью анафематствовали Оригена и зловредное его учение со всеми, какие обнаружатся, еретиками».

Неизвестно, каким образом происходил на соборе разбор и суд над лжеучением Оригена. Знаем только из 1 правила VI Вселенского собора, что отцы V Вселенского собора «Феодора Мопсуестского и Оригена, и Дидима, и Евагрия, возобновивших эллинские басни, соборно предали проклятию и отринули».

В Восточной Церкви, еще до собора склонившейся на осуждение «трех глав», V Вселенский собор не встретил себе противодействия. Не то видим в Церкви Западной, которая и до и во время V Вселенского собора противилась осуждению «трех глав». Лишь спустя полстолетия, при деятельной поддержке самих Римских пап, собор 553 года в Константинополе был признан на Западе наравне с четырьмя предшествующими ему Вселенскими соборами.

Воспоминание VI вселенского Собора

(совершается Православной Церковью 23 января)

Монофизитство, осужденное Церковью на IV Вселенском соборе в Халкидоне в 451 году, продолжало, однако, существовать, имея многочисленных последователей, в VI и VII веках. В последнем веке ересь монофизитская порождает родственную ей ересь монофелитскую, состоявшую в утверждении, что во Христе одна воля и одно действие – Божеское; человеческая же воля и человеческое действие отрицались монофелитами в Богочеловеке. Такое утверждение со стороны монофизитов было вполне естественным делом: учение монофизитов об одной природе, Божественной, во Христе и отрицание в Нем природы человеческой с необходимостью приводило к признанию во Христе одной лишь воли Божественной с отвержением существования у Него и воли человеческой. Современник VI Вселенского собора папа Агафон прямо свидетельствует: «Те, кои сливают таинство святого воплощения, уже тем самым, что исповедуют единое естество (монофизитство) во Христе, составившееся из Божеского и человеческого, стремятся признать в Нем, как едином, единую волю и единое личное действие».

Кроме монофизитов к монофелитству склонились и те из православных, кои, основываясь на учении Церкви о единстве Лица Богочеловека и забывая учение же Церкви о двойстве природ во Христе, приходили к такому заключению: «Господь наш Иисус Христос и по воплощении пребывает в двух совершенных естествах неслитно и нераздельно в одном Лице и одной ипостаси; особенности того и другого естества стеклись в одно лицо, в одну ипостась; поэтому мы исповедуем Христа в новом образе без телесных хотений и человеческих помыслов, исповедуем в Нем одно ипостасное хотение и действие». Но такое утверждение и было монофелитской ересью, а не православным учением, которое признает во Христе две природы – Божескую и человеческую, как природы полные и всецелые, следовательно, с волями Божественной и человеческой.

Монофелитство своим широким распространением обязано императору Ираклию. Видя, что миллионы его подданных исповедуют монофизитство и потому находятся во вражде с православными, император, желавший упрочить единство империи на единении религиозном, хотел примирить православных и монофизитов. Достигнуть этого он думал чрез монофелитское учение, которое, несомненно, должно было явиться приемлемым, как ему казалось, и для монофизитов, учивших об одной природе Божественной во Христе, и для православных; для последних потому именно, что дорогая Православию истина о двойстве природ во Христе, по-видимому, не устранялась монофелитским учением.

Находясь по военным делам с 622 года в Армении и Колхиде, гнезде монофизитства, император вел беседы с видными представителями этого еретического учения о том, не присоединятся ли монофизиты к Православной Церкви под условием провозглашения последнею сродного монофизитству учения об одной воле и одном действии во Христе.

Представители монофизитства, из которых император особенно близко сошелся с митрополитом Колхидским Киром, по-видимому, обнадежили Ираклия, одобрили его план. Император обратился с запросом к Константинопольскому патриарху Сергию, без сомнения еще ранее посвященному императором в его намерения. Сергий отвечал Ираклию в том смысле, что учение об одной воле и одном действии во Христе более согласно с преданием Церкви, чем учение о двух волях и двух действиях.

Унию, или объединение, монофизитов с православными на почве признания теми и другими монофелитского учения решено было начать с Египта, где в то время на триста тысяч православных приходилось пять-шесть миллионов монофизитов. Главным деятелем здесь, при осуществлении целей императора, был Кир, возведенный теперь, конечно, стараниями Ираклия и Сергия, из митрополитов Колхиды в патриархи Александрии. Под надзором Ираклия и Сергия^[248], Кир, как человек ловкий, повел дело очень умело. В Александрии к унии примкнули тысячи монофизитов: клирики, сановники и военачальники города вместе с народом в знак своего присоединения к Церкви приняли причастие из рук патриарха Кира. За Александрией почти весь Египет, Фиваида и Ливия «подали руку примирения православным». «Таким образом, – писал Кир Сергию, – составился праздник, как написано, праздник во учащающих до рог олтаревых (см.: слав. Пс.117:27), а если сказать правдивее, то не до рог олтаревых, но до самых облаков и за облаками до небесных чинов, радующихся о мире церквей и обращающихся к нему». Но эта «радость» воссоединения монофизитов с Православной Церковью достигалась ужасною ценою – ценою измены Православию. В исповедании веры, изданном Киром в Египте для привлечения монофизитов к Православию, прямо провозглашалось монофелитское учение, продолжавшее собою монофизитскую ересь: «Один и тот же Христос и Сын, – читаем мы здесь, – производил, что прилично Богу и человеку, одним богомужным действием». Православные поняли это и назвали унию «водяною», как непрочную затею монофелитов. Стремление привить сознанию православных христиан учение об одной воле и об одном действии во Христе вызвало в Церкви, по словам патриарха Сергия, сильные «прения» и «любопрения». Чтобы прекратить эти споры, опасные для унии, патриарх Сергий писал Киру Александрийскому, что «не должно никому позволять проповедовать об одном или двух действиях во Христе Боге». Подобный совет Сергий давал и императору Ираклию. В целях усиления монофелитов, Сергий вступил в сношения с папой Гонорием: Сергий представлял папе действия Кира в Египте делом необходимости, жаловался на поднимающих споры по вопросу о волях во Христе и прямо высказывал, что учение об одной воле и одном действии во Христе предпочтительнее учения о двух волях и двух действиях в Нем. Гонорий, не бывший искусным богословом, запутался в еретических сетях, расставленных ему Сергием. В ответном послании Сергию папа соглашается, что не должно мудрствовать о вопросе, еще не разъясненном соборами, и признает монофелитство за истинное учение: «Мы исповедуем, – говорит он, – в Господе Иисусе одну волю».

Однако несмотря на то, что монофелитство все более и более усиливалось, волнения, порожденные им, не только не угасали, а еще сильнее разгорались, грозя разрушить с таким трудом и искусством налаженную было унию. Чтобы утишить волнения, император Ираклий в 638 году издал следующий, известный под именем «изложения», указ (эктесис): «Мы совершенно не позволяем, чтобы кто-нибудь утверждал и учил об одном и двух действиях вочеловечившегося Господа. Ибо хотя выражение одно действие употребляется некоторыми отцами, однако же, для слуха некоторых лиц оно чуждо и беспокоит их: таковым кажется, что оно употребляется для того, чтобы подорвать учение о двух природах во Христе, которые соединены в Нем ипостасно. Что же касается до выражения: два действия, оно соблазняет многих, ни у кого из отцов не встречается; оно ведет к допущению учения о двух одна другой противодействующих волях во Христе, как будто бы Слово Божие, имея в виду наше спасение, хотело претерпеть страдание за нас, а Его человечество противодействовало этому намерению Его; но это нечестиво и чуждо христианскому учению; сам нечестивый Несторий, хотя и вводил в учение о Христе учение о двух сынах, но он не дерзал утверждать двух воль в Нем. Мы должны признавать одну волю Господа нашего Иисуса Христа, истинного Бога; ни в какое время Его плоть не противодействовала Слову Божию, ипостасно соединенному с нею». Но этот указ Ираклия вместо примирения давал повод к новым раздорам: призывая к прекращению споров об одной и двух волях во Христе, указ в то же время признавал учение об одной воле за истинное. Поэтому все царствование Ираклия наполнено было распрями между монофелитами и православными, не хотевшими исполнять незаконную волю императора. Преемник Ираклия Констанс II тоже думал утишить бурю церковную изданием указа, известного под наименованием «Образца» (типоса): «Так как мы привыкли, – гласил указ, – употреблять всякое старание о том, что служит благосостоянию нашего христианского государства, и в особенности о том, что касается непреложного христианского учения, то мы, узнавши, что наш народ пришел в великое движение, что одни в вочеловечившемся Боге признают одну волю, другие две воли, объявляем: пусть никто с настоящего времени не позволяет себе вступать в споры с другими об одной воле и об одном действии и двух волях и двух действиях; никто не должен возбранять и обвинять тех, кои признают одну волю и одно действие, ни тех, кои признают две воли и два действия. Кто настоящие повеления преступит, тот прежде всего будет подлежать суду страшного Бога; но он также не избегнет наказаний, определенных для презрителей императорских законов. Если презрителем будет клирик или епископ, таковой будет отставлен от должности; если монах – отлучен от Церкви и изгнан из монастыря; если гражданский чиновник и офицер – будут лишены своего достоинства; если частный человек из привилегированного сословия – будет наказан отнятием имущества; если же из низших сословий, то, по телесном наказании, будет сослан в вечную ссылку». Много бедствий причинил указ православным членам Церкви, благодаря ему за исповедание правой веры поплатившимся даже жизнью.

При подобных обстоятельствах, столь благоприятствующих развитию монофелитства, последнее пустило глубокие корни на Востоке. В Церкви Константинопольской, руководительнице всех других церквей Востока, видим, начиная с Сергия, целый ряд других патриархов-монофелитов: Пирра, Павла, Петра. Так, по свидетельству современника, «иерархи сделались ересиархами и вместо мира возвещали народу распрю, сеяли на церковной ниве вместо пшеницы плевелы; вино (истина) смешалось с водою (монофелитскою ересью), и поили ближнего мутною смесью; волк принимался за ягненка, ягненок – за волка, ложь считалась истиной и истина – ложью; нечестие пожирало благочестие. Перепутались все дела Церкви».

В эту тяжкую годину для Православной Церкви Господь воздвиг в ней святых мужей, пылавших ревностию по истине и громко, несмотря на прещения и мучения, вопиявших в защиту поруганной правды; то были святой Софроний, патриарх Иерусалимский, святой Максим исповедник и святой папа Мартин.

Святой Софроний первый выступил на защиту православия в борьбе с монофелитством. Он начал ее, еще будучи простым палестинским монахом. Святой Софроний находился в Египте в то самое время, когда Кир, патриарх Александрийский, обнародовал вышеупомянутую грамоту единения, где открыто провозглашалось монофелитское лжеучение. В святом Софронии Кир встретил ревностного противника своим начинаниям. Святой Софроний явился к Киру и пал пред ним на колена, умоляя не возвещать в церкви учения об одном действии во Христе. Напрасно Кир убеждал святого Софрония встать на сторону монофелитов, доказывая ему, главным образом, что при вопросе о спасении тысяч верующих не должно спорить из-за выражений. Святой Софроний остался непреклонным и, видя в то же время, что Кир твердо стоит на своем решении, он отправился в Константинополь, рассчитывая в патриархе Сергии найти союзника в борьбе с Киром, и, конечно, ошибся в своих расчетах. За свою ревность по вере правой святой Софроний был избран на патриаршую кафедру Иерусалима (ок. 634 года). Окружное послание, которое, по обычаю, святой Софроний разослал другим патриархам с извещением о своем вступлении на кафедру, он начал с указания на опасность, грозящую Церкви от монофелитства: «Отцы! Отцы всеблаженнейшие! Вижу поднявшуюся волну и за волною следующую опасность». Это обширное послание, направленное против монофелитов, написано в духе кротости, обличающей без указания лиц, и с замечательною силою и ясностью излагает православное учение о двух волях и двух действиях во Христе: «Называя Христа состоящим из Божества и человечества, мы проповедуем, что Он – и Бог и Человек – состоит из двух естеств и двойствен по отношению к естествам, и естественно совершает то, что свойственно тому и другому существу, в силу присущего тому и другому существенного качества и естественной особенности. Как Бог совершал Он Божественное, как Человек – человеческое». Захват Иерусалима магометанами нарушил связь Иерусалимской Церкви с Востоком и лишил святого Софрония возможности действовать на защиту православной истины. В таких стесненных обстоятельствах святой Софроний решил призвать к борьбе с монофелитством Рим. Он поручил исполнить это Дорийскому епископу Стефану. Отправляя Стефана со столь важным поручением для Церкви в Рим, святой Софроний привел его на Голгофу и здесь, на месте крестных страданий Христа Спасителя, заповедал Стефану следующее: «Помни, что ты дашь ответ Распятому на этом самом месте, когда Он придет во славе судить живых и мертвых, если вознерадишь и пренебрежешь опасностью, в которой находится Его святая вера. Соверши то, чего я не могу сделать сам по причине нашествия сарацин, обойди в случае нужды всю вселенную, потщись преодолеть все препятствия, чтобы достигнуть Рима; открой там пред мужами благочестивыми по сущей правде все, что делается в наших странах, и не переставай умолять, пока они не восстанут на поражение врагов веры и совершенно не отвергнут нововведенного учения». Стефан отправился в Рим, где призывал Римский собор к защите попираемой монофелитством истины. Святой Софроний почил около 640 года.

Великий подвиг служения Православию сосредоточился на Востоке, со смертью святого Софрония, в руках святого Максима Исповедника, претерпевшего мучение за исповедание двух воль во Христе Иисусе. Святой Максим занимал при дворе Ираклия высокопочетную должность государственного секретаря; император очень ценил таланты и познания святого Максима. Постригшись впоследствии, святой Максим сделался игуменом одного из константинопольских монастырей; с появлением монофелитства, святой Максим покинул Константинополь, где царь и патриарх покровительствовали лжеучению; он жил частию в Африке, частию в Риме, отдавая всего себя на борьбу с монофелитством. Особенно замечательна деятельность святого Максима на защиту Православия в Африке; здесь, по словам его жизнеописателя, «он утвержал в вере (самих епископов), наставлял и вразумлял, потому что, хотя они превышали его саном, но мудростью были гораздо ниже его». Здесь же в Африке произошло в 645 году знаменитое публичное прение святого Максима с Пирром, бывшим патриархом Константинопольским, защитником монофелитства; святой Максим одержал решительную и блистательную победу над монофелитством в лице Пирра, что сильно содействовало утверждению Православия в Африке.

Святой Максим подвизался за истину не один – одновременно и частью даже совместно с ним действовал святой папа Мартин. Будучи ранее папским поверенным в Константинополе, святой Мартин на месте зарождения монофелитства ознакомился подробно с сущностью ереси и с действиями монофелитов. Неудивительно, что, сделавшись папой, он явился деятельным борцом с ересью. В 648 году святой Мартин в Латеране, в Риме, созывает многочисленный собор, издавший двадцать правил против монофелитов, утвердивший учение о двух волях и двух действиях во Христе, осудивший патриархов Константинопольских – монофелитов, начиная с Сергия, и два императорских указа – «изложение» и «образец». В это время в Рим прибыл Олимпий, новый экзарх Равеннский, управлявший Италиею от имени восточного императора. Олимпий имел приказание императора побудить всех к принятию «образца», папу же, в случае сопротивления, велено было арестовать. Но Олимпий, сам поднявший в Италии возмущение на императора, конечно, не исполнил поручения последнего. В 653 году вступил в Рим с множеством войска новый экзарх – Феодор Каллиопа. Святой Мартин был болен и, предчувствуя недобрый конец, укрылся в Константиновском храме Спасителя. Узнав от клириков, встретивших экзарха при вступлении в город по приказанию папы, что последний болен, Каллиопа объявил о своем желании наутро в воскресенье приветствовать папу. Множество христиан собралось к воскресному богослужению в храм, где находился болящий папа; Каллиопа, рассчитывавший силою захватить папу, побоялся народа и потому отложил свое посещение под предлогом усталости с дороги. В понедельник Каллиопа с многочисленным войском вступил в храм, предварительно обыскав его и убедившись, что в нем нет оружия и камней, собранных папой, как, было, донесли экзарху. «Гром оружия раздался на месте молитвы». Каллиопа объявил папе приказ императора, по которому святой Мартин должен быть арестован и отправлен в Константинополь, и кафедра его становилась праздною. Из храма святого Mapтина перевели во дворец под стражу. Этот перевод папы в заключение совершался при громких безбоязненных возгласах клириков: «Анафема тому, кто думает, что папа изменил или намерен изменить вере; анафема тому, кто не пребудет в правой вере, даже если за это пришлось бы принять смерть». Смятение было столь сильно, что Каллиопа для его усмирения оказался вынужденным объявить, что на Востоке содержится та же самая вера, как и в Риме. Многие из клириков, привязанные любовью к святому Мартину, восклицали: «С ним мы пойдем, с ним мы умрем», выражая этим желание повсюду сопровождать папу. Каллиопа сначала обещал, что с папою будет дозволено отправиться каждому желающему. А затем он тайно вывел святого Мартина из Рима и посадил на корабль, на котором больной папа вынужден был терпеть большую нужду; с ним находилось всего лишь несколько служителей. К тому же путешествие до Константинополя было крайне продолжительно и связано с большими стеснениями для папы. Целый год он прожил в одной гостинице на острове Наксосе, и за все это время, да и то в виде особенной милости, ему дозволили только три раза совершить омовение. Римские клирики, приезжавшие к папе сюда и привозившие необходимое для страдальца, со стыдом и бесчестьем отгонялись стражею, которая себе забирала приносимое святому Мартину. В сентябре 654 года папа был привезен в Константинополь. С насмешками и оскорблениями он был переправлен в городскую тюрьму, где находился в заключении среди самых тяжелых условий девяносто три дня: его болезнь для излечения требовала частых омовений, а ему в первые сорок семь дней заключения не давали даже и холодной воды, не говоря уже о теплой. На девяносто третий день заключения святого Мартина потребовали на суд, куда и принесли его, ввиду крайней телесной слабости, на носилках; однако судьи потребовали, чтобы он давал показания стоя, и открыли допрос вопросом: «Жалкий человек, какое зло тебе сделал император?» Папа молчал. Тогда приведены были лжесвидетели, несправедливо обвинявшие неповинного папу в участии в заговоре экзарха Олимпия против императора. Когда святой Мартин, не желая губить души лжесвидетелей, которых намеревались привести к присяге, начал свое объяснение словами: «В то время как составлен был „Образец“ и послан от императора в Рим», то судьи прервали его: «Ничего не говори о вере, мы сами христиане и православные». На это папа заявил: «Делайте со мною, что хотите, и чем скорее, тем лучше; знает Бог, что не можете более облагодетельствовать меня, как если отсечете мою голову мечом». О происходившем на суде было доложено императору, который повелел: совлечь со святого Мартина первосвященнические одежды и предать его казни. С папы публично сняли принадлежности первосвященнического достоинства и при этом разодрали ему даже нижнюю одежду, так что он оказался полуобнаженным; затем на шею ему надели железные кандалы и в таком виде в предшествии воина с обнаженным мечом его провели по улицам Константинополя в тюрьму. Здесь от сильной стужи святой Мартин едва не умирал. Господь не судил ему скончаться от мечного посечения. Во дни суда над святым Мартином патриарх Константинопольский Пирр лежал на смертном одре; император Констан пришел его навестить и передал, что папу решено казнить. Умирающий Пирр просил даровать жизнь святому Мартину, хотя для последнего смерть, по его собственному сознанию, была несравненно желательнее. После восьмидесятипятидневного пребывания во второй тюрьме папу отправили в ссылку в Херсонес в Крыму, куда он прибыл в мае месяце. Здесь, среди варваров, святой Мартин терпел ужасную нужду, не имея даже хлеба. К этим физическим страданиям присоединялись душевные, вследствие оставленности друзьями и родственниками из Рима, очевидно опасавшимися сношений с ссыльным папою из рабского страха пред императором. «Я удивлялся и удивляюсь, – пишет папа в одном письме своим друзьям в Константинополь, – безучастию моих друзей и родственников: они совершенно забыли о моем несчастии; кажется, не хотят даже знать, существую еще я на свете или нет. Хотя Церковь Римская и не имеет денег, но она богата, по благости Божией, хлебом, вином и всем, нужным для жизни». «Я надеюсь, – писал также папа в одном письме, – на милосердие Божие, что жизненный путь мой скоро достигнет цели, от Бога предназначенной». Надежда святого Мартина исполнилась: в сентябре 655 года он почил в Господе.

С папою Мартином взят был в Риме и святой Максим Исповедник, подвергшийся, как и святой Мартин, страданиям за веру. Как только корабль, на котором находился святой Максим вошел (в сентябре 654 года) в пристань Константинопольскую, тотчас явился отряд воинов с оружием; с грубым издевательством повлекли воины святого Максима, босого и полуодетого, в мрачную темницу. Отсюда его не раз вызывали на суд, но судьи, несмотря на все свои хитросплетенные ухищрения, не могли склонить к монофелитству святого Максима: «Делайте со мной, что хотите, – заявил он, – кто как я почитает Бога, тот не боится обид и неправды от людей». Тогда решено было достигнуть хотя только внешнего видимого соглашения монофелитов со святым Максимом. Ему предложено было подписать следующее исповедание веры, которое вместе с монофелитским учением содержало в себе и учение православное: «Исповедуем во Христе две воли и два действия по причине различия естеств, и одну волю и одно действие по причине соединения их». Святой Максим отверг это исповедание, за что и был сослан вглубь Фракии. Отсюда, через некоторое время, его снова приводят в Константинополь и помещают в одном монастыре. На другой день к нему являются два патриция, Епифаний и Троил, и епископ Феодосий. Троил заявил святому Максиму, что они пришли к нему для передачи воли императора: «Скажи нам прежде, исполнишь ли ты волю императора или нет?» – спросил Троил. Святой Максим обещал под клятвою исполнить все, что «государь повелит касательно дел мира сего». Тогда патриций Епифаний сказал: «Вот что государь приказал объявить тебе: так как весь Запад и на Востоке те, которые увлечены в соблазн, взирая на тебя, производят смуты и смятения и не хотят в делах веры иметь с нами общения, то да вразумит тебя Господь принять изданный нами „Образец“ и вступить с нами в общение. Тогда мы лично пойдем к тебе навстречу, открыто пред всеми будем приветствовать тебя, подадим тебе нашу руку, с честью и славою введем тебя в великую церковь (Софийскую), поставим на нашем императорском месте, вместе выслушаем литургию и приобщимся Тела и Крови Христовой, потом провозгласим тебя нашим отцом, и будет радость не только в этом городе, но и во всем христианском мире. Ибо мы твердо уверены, что когда ты вступишь в общение с нами, то присоединятся к нам все, которые ради тебя и под твоим руководством отпали от общения». Святой Максим отвечал: «Поистине, меня все силы небесные не убедят сделать то, что вы предлагаете, ибо какой ответ дам, я не говорю Богу, но моей совести, если из пустой славы и мнения людского отвергну спасительную веру?» После этого ответа святого Максима патриции в ярости набросились на него: они бросили мужественного исповедника на пол, терзали его руками, топтали ногами и оплевали всего. Остановленные в своем бесчеловечии епископом Феодосием, патриции перешли к ругательствам и злословию святого Максима, хвалясь при этом своим православием. Так ничем кончились их переговоры со святым Максимом, который опять был отправлен в прежнюю ссылку. Долго томился здесь исповедник в заключении. Но этого мало было для ненасытной злобы мучителей: святой Максим был снова привезен в Константинополь и отвезен в преторию; здесь его били воловьими жилами, отрезали ему до корня язык, отсекли правую руку и изувеченного таким образом провели по всем кварталам Константинополя. После этого святой Максим был сослан в Колхиду, где и окончил свою страдальческую жизнь.

В продолжение почти полувека происходила в Церкви борьба монофелитства с православием, но единения церковного не достигалось; лишь, по отзыву современника, «все дела Церкви перепутались». Оставалось для умиротворения Церкви, покинув несвойственный ей путь насилия и мучительства от светской власти, обратиться к самой Церкви, что и сделал преемник Констанса император Константин Погонат, решивший призвать «глаза Церкви – иереев к рассмотрению истины».

Мысль о необходимости созвания Вселенского собора для решения вопроса о монофелитстве созрела у императора Константина Погоната главным образом под влиянием внушений со стороны патриарха Константинопольского Феодора. Старанием императора собор открылся в 680 году. Среди отцов собора наиболее видными по занимаемому ими положению в Церкви или представительству на соборе были Георгий, патриарх Константинопольский, Макарий, патриарх Антиохийский, пресвитер Петр, представитель патриарха Александрийского, и пресвитер Феодор, представитель патриарха Иерусалимского. Император, по обычаю, обратился и к папе Римскому Домну с требованием прислать на предстоящий собор представителей папского престола: «Просим, – писал император, – прислать благопотребных и способных мужей, имеющих познание во всяком богодухновенном писании и обладающих безупречным знанием догматов, мужей, которые бы принесли с собою нужные книги». Послание императора не застало Домна в живых: его получил преемник последнего – папа Агафон. Отправляя своих представителей на собор, папа писал в Константинополь, что он не может прислать, как желал того император, людей ученых, так как по обстоятельствам времени наука не могла процветать в Риме^[249]; в своих представителях, коими были пресвитеры Феодор и Георгий и диакон Иоанн, папа отмечает главным образом глубокую веру. Всех епископов и их заместителей, присутствовавших на соборе, к концу его насчитывалось до ста пятидесяти трех^[250]; на первых заседаниях и десяти последующих присутствовал сам император с тринадцатью сановниками – патрициями и консулами. Собор продолжался почти год^[251].

Деятельность собора сосредоточивалась, в сущности, на двух главных вопросах: 1) на тщательном исследовании лжеучения монофелитов и 2) на изложении православного учения, направленного против ереси монофелитской.

Заседания собора открылись заявлением легатов папы: «Около сорока шести лет тому назад бывшие в различное время предстоятелями этого царствующего града Сергий, Павел, Пирр и Петр, также Кир, бывший некогда предстоятелем Александрийским, и Феодор, бывший епископом города Фаран, и некоторые другие, последовавшие им, ввели некоторые новые выражения, противные православной вере, и произвели смуты во Вселенской Церкви, исповедуя и уча, что в домостроительстве воплощения единого от Святой Троицы Господа нашего Иисуса Христа одна воля, одно действие, и много раз верноподданный вам наш апостольский престол отвергал это учение, потом умолял и доселе нисколько не успел отвратить их от такого злославного мнения; потому мы просим боговенчанное ваше могущество: пусть представители святейшей Константинопольской Церкви скажут, откуда явилось это нововведение?» Ответ легатам папы император поручил Макарию, патриарху Антиохийскому, который выступает на соборе как горячий приверженец монофелитства; Макарию, по крайней мере в начале собора, бесспорно сочувствует патриарх Константинопольский Георгий. Исполняя повеление императора, Макарий отвечал легатам папы не только от своего лица, но и от лица Церкви Антиохийской и Константинопольской: «Мы не делали никаких нововведений в учении, но как приняли от Вселенских соборов и святых уважаемых отцов, также от предстоятелей этого святого города Сергия, Павла, Пирра и Петра, также от Гонория, бывшего папы древнего Рима, и Кира, бывшего папы Александрийского, то есть о воле и действии, так и уверовали, веруем и проповедуем и готовы отстаивать это». Император потребовал от Макария доказательства истинности разделяемого Макарием монофелитского учения «из святых Вселенских соборов и святых уважаемых отцов». Поэтому на соборе начато было чтение деяний III и IV Вселенских соборов, решавших вопрос о двух естествах в лице Богочеловека. Когда пресвитер Стефан, ученик патриарха Макария, стал читать из деяний Ефесского собора увещательное слово святого Кирилла Александрийского к императору Феодосию и дошел до слов: «Непоколебимое утверждение нашего царства есть Сам Господь наш Иисус Христос; чрез Него цари царствуют и сильные творят правду, – ибо Его воля всемогуща», то Макарий, оттеняя последнее выражение, воскликнул: «Вот, государь, я доказал, что во Христе одна воля». Собор чрез папских легатов и некоторых епископов отверг такое неправильное истолкование выражения святого Кирилла: «Макарий преувеличенно и неосновательно полагает на основании прочитанного сейчас текста, что в двух естествах Иисуса Христа, в Божестве и человечестве, одна воля. Святой Кирилл, писав эти слова, имел в виду лишь Божественное естество Христа, которое у него общее со Отцом и Святым Духом, а потому всемогущее. Говоря о Божественном естестве Иисуса Христа, Кирилл назвал и волю, принадлежащую этому естеству, всемогущею. Здесь нет речи о том, одна или две воли во Христе». Затем беспрепятственно дочитаны были деяния собора Ефесского и этим закончилось первое заседание. На втором заседании, происходившем, как и первое, в присутствии императора, были читаны деяния IV Вселенского собора, причем снова возникают прения между отцами собора и Макарием, патриархом Антиохийским. Когда среди деяний Халкидонского собора читалось послание папы Льва Великого, легаты папы остановили внимание отцов на следующих словах послания: «То и другое естество во взаимном общем и обнаруживает действия, свойственные их природе. Слово действует так, как свойственно Слову, плоть так, как свойственно плоти; одно из них блистает чудесами, другое подвергается уничижениям». «Святой четвертый собор, – заметили легаты по поводу приведенных слов послания, – внес это послание, как утверждение православия и осуждение всякой ереси. Что благоволят сказать на это почтеннейший Макарий и единомысленные с ним боголюбезные мужи?» «Я, – отвечал Макарий, не скрывая своего еретичества, – не исповедую двух действий и не думаю, чтобы святой Лев в этих словах говорил о двух действиях». «Ты полагаешь, – задал вопрос император, – что он исповедовал одно действие?» «Я не говорю о числе, – возразил Макарий, – последуя святому Дионисию, называю Его (то есть Христа) действия богомужным». «Как же ты понимаешь богомужное действие?» – допытывался император. «Я не считаю нужным отвечать», – уклонился от разъяснения Макарий.

На следующем заседании читаны были деяния V Вселенского собора. Здесь отцами собора была установлена подложность документов, которыми, как документами первостепенной важности, монофелиты пользовались в качестве доказательства правоты своего учения. Такими документами, заключавшими в себе монофелитские мысли, были: послание патриарха Константинопольского Мины к папе Вигилию под заглавием: «Слово Мины к Вигилию о том, что во Христе одна воля» и две статьи папы Вигилия, адресованные императору Юстиниану и его супруге Феодоре. В этих статьях, между прочим, говорилось: «Анафемствуем и Феодора, бывшего епископа Мопсуестского, как всегда чуждого Церкви, за то, что он не исповедует, что воплотившийся Бог Слово, то есть Христос, имеет одно естество, одно лицо и одно действие». Подложность послания патриарха Мины была раскрыта отцами собора на следующих основаниях: 1) патриарх Мина умер за шесть лет до V Вселенского собора, во дни которого Константинопольским патриархом был Евтихий; 2) послание Мины помещалось на первых трех листах соборных деяний, а эти листы по почерку не были похожи на остальные листы рукописи, и при том на них отсутствовала нумерация, которая начинается с четвертого листа, коим и полагалось начало подлинным актам V Вселенского собора; отсюда вполне справедливо заключение, что первые, ненумерованные и отличные по почерку, три листа внесены в деяния позднее, а не одновременно с перепискою подлинных актов; 3) в библиотеке патриарха Константинопольского находился реестр посланий Мины, в котором не значилось послания Мины к Вигилию. Подобное же замечено было отцами собора и по отношению к посланиям папы Вигилия Юстиниану и Феодоре. Статьи Вигилия находились в 7-м деянии V Вселенского собора, представлявшем собою особый том с особым счетом страниц. Пятнадцатый лист этого тома был вырван, как открыл осмотр, и заменен новым со статьей Вигилия; лист этот не имел и должной нумерации. Каким же путем произошел подлог?

Отцы собора путем тщательного исследования открыли ту печальную истину, что подложная вставка в подлинные деяния V Вселенского собора обязана своим происхождением Макарию, патриарху Антиохийскому. Член собора епископ Селевкийский заявил, что ранее им был получен от одного военачальника Филиппа экземпляр деяний V Вселенского собора, в котором оказались поддельные статьи папы Вигилия. Из объяснения по этому поводу с военачальником Филиппом епископ узнал, что полученный им от Филиппа экземпляр деяний находился в руках пресвитера Стефана, ученика Макария. В почерке же, которым были сделаны подделки, епископ узнал хорошо известный ему почерк монаха Георгия, тоже ученика Макария. В подтверждение своего заявления епископ представил собору и самый экземпляр деяний с подделками. Указанный епископом Селевкийским монах Георгий был призван на собор; здесь, по требованию отцов, он открыл, что подцельные вставки в деяния V Вселенского собора обязаны своим происхождением, насколько ему, Георгию, известно, Макарию и Стефану: когда между Константинопольским патриархом Феодором и Макарием возник спор о волях во Христе, то Макарий начал переписку статей Вигилия, будто бы найденных им в патриаршей библиотеке; эти статьи Макарий и Стефан и вставляли потом во все списки V Вселенского собора, если только копия им попадала в руки. Из их рук, между прочим, вышел и экземпляр деяний, через военачальника Филиппа перешедший к помянутому Селевкийскому епископу. Вместе с этим Георгий признался, что и сам он, по приказанию патриарха Макария, занимался подделкой статей Вигилия. Один клирик показал еще, что помянутые подлоги были сделаны и в одном латинском экземпляре деяний V Вселенского собора. После этих показаний, уничтожающих всякое сомнение в виновности патриарха Макария с учениками, собор провозгласил анафему: 1) на подделывателей деяний и 2) на самые подделки.

Закончившееся чтение деяний III и IV Вселенских соборов выяснило, что в этих деяниях, как и следовало того ожидать, нет учения об одной воле и одном действии в Лице Господа нашего Иисуса Христа. Когда на это было указано патриарху Макарию и его единомышленникам, защищавшим монофелитскую ересь, то последние попросили у императора и собора отсрочки для представления свидетельств из писаний святых отцов, будто бы развивающих монофелитское учение. Император дал отсрочку до следующего заседания. В то же время Константинопольский патриарх Георгий и члены подчиненного ему Синода просили императора ознакомить собор с теми посланиями, которые были адресованы собору, «как от самого папы, так и от его собора». Император дал обещание исполнить и эту просьбу в следующем, четвертом заседании. Это заседание, действительно, и было посвящено всецело чтению послания папы Агафона и другого послания, присланного одновременно с первым от Римского собора, состоявшегося из ста двадцати пяти епископов, подчиненных папе.

Послание папы Агафона представляет собою замечательнейшее богословское произведение VII века. Он с особенною силою и ясностью развивает православное учение о двух волях и двух действиях во Христе; поэтому оно оказало преимущественное влияние на отцов VI Вселенского собора при составлении ими православного исповедания веры относительно спорного вопроса о двух волях и двух действиях во Христе Иисусе. В «деяниях» собора прямо говорится, что отцы его послание папы Агафона приняли «с распростертыми объятиями», как «объяснившие тайну богословия». Послание было написано на латинском языке; поэтому для отцов собора, не знакомых с этим языком, оно было переведено на греческий секретарем и советником императора Диогеном. Главные мысли этого выдающегося по своему значению творения заключались в следующем. За вступлением о поводах, побудивших папу составить Послание, и о причинах, вызвавших замедление в прибытии на собор делегатов, папа после краткого изложения учения о Святой и Нераздельной Троице переходит к предмету, составлявшему главное содержание Послания, – к учению о Боге-Слове. «Следуя евангельскому преданию, – пишет папа, – мы утверждаем в едином и том же Господе Спасителе нашем Иисусе Христе все двоякое, то есть исповедуем в Нем два естества – Божеское и человеческое; исповедуем также, что каждое из Его естеств имеет естественные свойства: Божеское имеет все Божеские свойства, человеческое – все человеческие, кроме греха. Исповедуя два естества, два естественные хотения и два естественные действия в едином Господе нашем Иисусе Христе, мы не учим, что они противны и враждебны друг другу, не учим, что они разделены как бы на два лица или ипостаси, а говорим, что один и тот же Господь наш Иисус Христос имеет в Себе как два естества, так и два естественные хотения и действия, то есть Божеское и человеческое, что Божеское хотение и действие Он имеет от вечности общие с единосущным Ему Отцом, человеческое же принято от нас вместе с нашим естеством во времени». «Дабы смысл этого истинного исповедания, – продолжает папа, приводя основания, на которых оно зиждется, – открылся умам вашего благочестия из богодухновенного учения Ветхого и Нового Заветов, Сам же Господь в Своих святых Евангелиях открывает в Себе то человеческие, то Божественные свойства, то те и другие вместе, и тем учит верных своих веровать, что Он есть истинный Бог и истинный человек». Приведя затем слова Спасителя: Отче, аще возможно есть, да мимо идет от Мене чаша сия, папа сопровождает их следующим толкованием из послания святого Амвросия к Грациану: «Воля, которую Он назвал Своею, есть моя, потому что Он восприял скорбь мою как человек и говорил как человек и потому сказал: не яко же Аз хощу, но якоже Ты. Та скорбь, которую Он принял моим способным к страданию естеством, есть моя скорбь». Далее папа приводит свидетельства из творений святого Афанасия Великого, блаженного Августина, святого Амвросия Медиоланского, святого Григория Богослова; из этих свидетельств видно, что, по учению помянутых отцов, каждое из естеств во Христе имеет свое собственное, свойственное ему хотение, то есть или Божеское, или человеческое. И по причине ипостасного соединения естеств и то и другое хотения должны быть признаваемы принадлежащими одному и тому же Господу нашему Иисусу Христу. Для вящего подтверждения этой истины папа буквально приводит определение Халкидонского собора, а за ним и свидетельство из V Вселенского собора. Свидетельства этих Вселенских соборов, говоря строго, утверждали, собственно, ту лишь истину, что в соединении естеств во Христе Иисусе не уничтожалось их различие. Но, основываясь на этой истине, папа рассуждает таким образом: «Если никоим образом не уничтожилось различие естеств Господа нашего Иисуса Христа, то необходимо, чтобы мы сохраняли это различие во всех свойствах. Ибо тот, кто учил никоим образом не уничтожать различия, тем самым показал, что различие это должно сохранять во всех отношениях. Но если еретики и их последователи признают одно хотение и одно действие, то какое же в них может быть признано различие? Когда утверждают, что в Нем одна воля, то утверждающие это должны признать ее или Божеской или человеческой, или составленной из той и другой, смешанной и слитной, или же признать, что Христос имеет одно хотение и одно действие, как проистекающие из одного составного естества. Во всяком случае, здесь уничтожается естественное различие, которое после чудного соединения святые соборы утвердили и повелели нам сохранять». За этим следуют новые свидетельства из писаний святых Григория Богослова, Григория Нисского, Иоанна Златоуста, Кирилла Александрийского, Илария, Афанасия Великого, Дионисия Ареопагита, Амвросия, папы Льва Великого. Обращаясь к разысканию источника, из которого берет начало лжеучение монофелитов, папа находит такой источник в сочинениях еретиков: Аполлинария^[252], Севера^[253], Нестория^[254], Феодосия Александрийского^[255]. Переходя к ближайшему времени, папа пишет: «Посмотрим, по каким образцам составилось содержание нового учения и на чей авторитет оно опирается. Кир Александрийский в седьмой главе своих определений говорит: „Один и тот же Христос и один Сын совершает, по свидетельству святого Дионисия, одним богомужным действием и Божественные, и человеческие действия“. Феодор, бывший епископ Фаранский, в послании к Сергию, епископу Арсинойскому, говорит: „Так как Спаситель есть един и тот же, то и действие у Него, как целого, есть единое“. Сергий Константинопольский в послании к Киру Александрийскому говорит: „Вы сказали, что один и тот же Христос совершает Божеские и человеческие действия одним действием, и изложили это благочестиво“. В Изложении своем и в других сочинениях он также утверждает, что Господь наш Иисус Христос имеет одно хотение и всякое Божественное и вместе человеческое действие. Пирр в догматической книге и в подписи „изложения“ исповедует одно хотение во Христе. Павел, преемник Пирра, в послании к папе Феодору (предшественнику Агафона) исповедует, что Христос имеет одно хотение; преемник его Петр в послании к папе Виталиану исповедует, что он признает и одно и два хотения, и одно и два действия в домостроительстве воплощения». «Кто же, – восклицает папа по поводу этого еретичества Константинопольских патриархов, – не повергнется в печаль и не будет с трепетом взирать на такие угрожающие человеческой жизни сети и с внутренним воплем не обратится к источнику милосердия – Богу – с молитвою об избавлении от ков врага, всюду уготованных для совращения человеческого ума, при виде того, как люди, почитающие себя достойными славы за свои великие познания, впали в сети еретического заблуждения и притом являются непостоянными и колеблющимися в самом заблуждении (колебание разумеется то, что некоторые из лжеучителей выражались и так и иначе, то одну волю исповедуют, то две, то одно действие, то два). Итак, пусть ваше от Бога поставленное величество внимательно рассмотрит оком внутреннего рассуждения, кому из этих учителей должен следовать христианский народ, которого из них учение принять, когда они всех и друг друга взаимно предают осуждению». Послание папа заключает такими словами: «Мы уверены, что не осталось ничего темного и двусмысленного, что могло бы препятствовать вразумлению тех, которые последовали изобретателям нового учения. Ибо и поставлена пред очами сладость духовного разумения, какою дышат речения отцов, и выставляется на вид отвратительный смрад еретический, заслуживающий презрения всех верных. Так как изобретатели нового учения оказались последователями еретиков, а не святых отцов, то и это поставлено на вид. Так как по внушению Божию пред очами вашего благочестия воссияла истина и обнаружилась ложь, то остается, чтобы благочестивыми милостями вашего благовенчанного милосердия не была лишена света своего истина, получив победный венец, а новое заблуждение, его изобретатели и последователи подверглись достойному своей гордыни наказанию. Итак, если предстоятель Константинопольской церкви согласится вместе с нами содержать и проповедовать это неповрежденное апостольское правило веры, то великий будет мир для любящих имя Божие; если же (от чего да сохранит Бог) он лучше захочет охранить недавно введенную другими новизну, то пусть подумает, какой удовлетворительный ответ даст он за такое пренебрежение на Божественном суде Христа. Я умоляю, благочестивейший и милосерднейший Август, и вместе с моею малостью умоляет всякая христианская душа, чтобы вы даровали безнаказанное слово и свободное право всякому желающему говорить и защищать свою веру, дабы все единодушно во все продолжение своей жизни прославляли за такое неизреченное благо ваше императорское величество и единодушно изливали непрестанные мольбы Христу Господу о целости и возвеличении вашей мужественнейшей власти. Верховная благодать да сохранит власть благочестивейших государей и преклонит пред нею боги всех народов». За этим посланием папы Агафона было прочитано приложенное к нему послание собора епископов в Риме, в сущности повторявшее послание Римского первосвященника.

Вслед за этим чтением посланий из Рима император напомнил Макарию Антиохийскому, чтобы последний, согласно обещанию, представил собору свидетельства святых отцов о единой воле в лице Господа Иисуса Христа. Макарий и его единомышленники к следующему заседанию собора представили два свитка под заглавием: «Свидетельства святых отцов, учащие об одной воле Господа нашего Иисуса Христа, которая есть также воля Отца и Святого Духа». Два заседания посвящены были выслушиванию этих двух свитков. Третье, следующее, заседание заключалось в ознакомлении отцов собора, путем чтения, с третьим свитком, еще представленным Макарием и носившим такое заглавие: «Дальнейшие свидетельства о воле». Когда было окончено чтение и этого третьего свитка, Макарию Антиохийскому предложили сказать еще что-либо в добавление. Но Макарий ответил: «Мы считаем, государь, достаточными уже представленные нами свидетельства святых и уважаемых отцов и не желаем представлять ничего другого».

Тогда легаты папы выступили с опровержением доказательств Макария Антиохийского и его сторонников. Легаты начали с такого заявления: «Боголюбезный Макарий и сторонники его: Стефан, ученик Макария, Петр, епископ Никомидийский, и Соломон, епископ Кланейский, – нисколько не доказали одного хотения и одного действия в домостроительстве Господа нашего Иисуса Христа. Но они исказили и самые эти свидетельства, представленные вашему благочестию и святому собору. Они выдали за свидетельства об одном хотении в домостроительстве воплощения Господа нашего Иисуса Христа те, которые относятся к учению об одной воле Троицы, а те свидетельства, которые идут к делу и относятся действительно к домостроительству воплощения Господа нашего Иисуса Христа, они исказили в смысле и выражениях. Поэтому мы просим ваше благочестивейшее мужество, чтобы были принесены из почтенной патриархии этого царствующего града подлинные тексты представленных ими отеческих свидетельств и сличены с свитками, которые представлены ими, и мы покажем, какое в этих текстах сделано ими искажение. Имея же с собою свиток, содержащий многочисленные свидетельства святых и уважаемых отцов, ясно показывающие, что в домостроительстве Господа нашего Иисуса Христа два естественные хотения и два естественные действия, неслиянно и нераздельно, (имея) также и еретические свидетельства, говорящие об одном хотении и одном действии и благоприятствующие учению Макария, боголюбезного архиепископа Антиохийского, и находящихся с ним, об одном хотении и одном действии, мы просим, чтобы все это прочтено было пред вашим благочестием».

На следующем заседании легаты и представили свидетельства (из писаний отцов Церкви), «которые яснее света показывают два естественные хотения и два естественные действия в домостроительстве спасения Господа нашего Иисуса Христа». После оглашения на соборе этих свидетельств легаты папы заявили: «Мы нашли бы и могли бы представить много и других свидетельств; но чтобы не утомить ваш богонаставляемый слух, мы почитаем достаточным для доказательства истины и приведенных свидетельств». «Просим, – обратились затем легаты к императору, – богоутвержденное могущество ваше спросить Георгия, архиепископа Константинопольского, и подчиненный ему собор, также и Макария, архиепископа Антиохийского, и подчиненных ему епископов, согласны ли они с содержанием двух прочитанных посланий, то есть с содержанием послания святейшего Агафона, папы апостольского престола древнего Рима, и с содержанием послания подчиненного ему собора?» В ответ на это Георгий и Макарий с единомышленниками просили о выдаче копий с посланий, чтобы сличить «находящиеся в них свидетельства святых и уважаемых отцов с книгами патриархии (Константинопольской), обещаясь в то же время дать ответ «в следующем заседании». В этом следующем заседании Георгий, патриарх Константинопольский, на вопрос отцов собора об отношении его к посланию папы Агафона и собора его епископов, отвечал таким образом: «Видя всю силу посланий, присланных как от святейшего Агафона, так и от его собора, и справившись с книгами святых и уважаемых отцов, находящимися в досточтимой моей патриархии, я нашел все свидетельства, находящиеся в упомянутых посланиях, согласными и ни в чем не разнящимися от книг святых и уважаемых отцов, поэтому соглашаюсь с этими посланиями, так исповедую и верую». Подобное же заявление было сделано и со стороны епископов, подведомых патриарху Георгию.

Но когда спросили патриарха Макария о его исповедании относительно хотений и действий в Христе, то Макарий, не обинуясь, заявил: «Я говорю, что не два хотения или два действия в домостроительстве воплощения Господа нашего Иисуса Христа, но одно хотение и богомужское действие». Собор потребовал, чтобы Макарий свое еретическое учение подтвердил доказательствами. Макарий сослался на свой свиток, посланный ранее императору. Собор повелел прочесть этот довольно обширный свиток, заключавший в себе «исповедание» еретичествующего патриарха. Сущность этого исповедания видна из содержания находящейся под ним подписи: «Макарий, милостью Божьею епископ Феопольский^[256], диктовавший всю вышеприведенную основу Православия согласно изложению пяти святых и Вселенских соборов и поименно упомянутых мною святых уважаемых отцов, изъяснявших по мере сил своих, что в Господе нашем Иисусе Христе Боге нашем одно хотение и что Он являл нам свое богомужное действие, убежденный внутренно и исповедавший, что нечестиво говорит, будто в одном и том же Христе Боге нашем два хотения». Когда прочтено было «исповедание», то император и собор предложили: «Пусть боголюбезнейший Макарий объяснит, исповедует ли он два естественные хотения и два естественные действия в домостроительстве воплощения Христа Бога нашего».

«Я не скажу, – отвечал Макарий, – что два естественные хотения или два естественные действия в домостроительстве воплощения Господа нашего Иисуса Христа, хоть бы меня разрубили на мелкие части и бросили в море».

Собор приступил к тщательной проверке свидетельств, заключающихся в представленных Макарием собору сочинениях, причем открылось, что свидетельства из писаний отцов Макарий, в целях хотя бы и недобросовестной защиты своего ересеучения, приводил или в неполном, или искаженном виде. В видах сохранения полного беспристрастия при суждении о еретичестве патриарха Макария собором были подвергнуты рассмотрению и другие его сочинения, которые также оказались исполненными лжеучения. Поэтому сочинения были осуждены. Во все время обсуждения сочинений патриарха Макария и содержащихся в них еретических мнений отцы собора неоднократно обращались к нему с увещаниями исповедовать во Христе Иисусе два естественные хотения и действия, но патриарх Макарий, по выражению «деяний» собора, «шею натянул, как железный нерв, лицо сделал медным, уши заградил от слушания, сердце сделал упорным в непослушании закону». Видя такое упорство еретичествующего патриарха, собор сначала лишил его омофора, а потом произнес такое осуждение:

«Божественное правило отнюдь не дозволяет сидеть на учительском престоле Макарию, состарившемуся в догматах нечестия и не только наполнившему подпольным извращением весь христолюбивый народ и подделавшему свидетельства святых и славных отцов, но и возмутившему посредством своих писем и посланных людей всех от востока солнца до запада и справедливо и законно лишенному святительского облачения».

Низложенный патриарх предан был анафеме, причем отцы собора положили просить императора об изгнании его из Константинополя. На место Макария на патриарший престол Антиохии избран был Феофан, который затем, в качестве патриарха Антиохийского, принимал участие в дальнейших деяниях собора.

В лице патриарха Макария отцами собора был осужден главный защитник и опора монофелитской ереси.

Но к концу соборной деятельности отцам пришлось иметь дело и с менее видными сторонниками ереси, которые добровольно приходили на собор для защиты своего лжеучения. Из этих прений отцов собора с отдельными монофелитами заслуживает упоминания прение с монахом Полихронием.

В конце одного из последних заседаний собора епископ Прусиадский Дометий доложил собору, что какой-то монах-пресвитер Полихроний, разделяющий еретические воззрения патриарха Макария, с успехом рассевает семена пагубной ереси среди простых, малосведущих в вопросах веры людей. «Не угодно ли вашей святости, – предложил епископ, – чтобы Полихроний прибыл к вам и дал показание относительно своей веры». Собор определил отложить рассмотрение дела Полихрония до следующего заседания. Когда на этом следующем заседании Полихрония, допущенного в залу занятий собора, спросили, как он исповедует таинство воплощения Сына Божия, то получили такой странный ответ: «Я дам исповедание своей веры на гробе мертвеца с призыванием Сына Божия, чтобы Он воскресил его; если же мертвец не встанет, то вот собор и император, – пусть будет со мною, что им угодно». Собор выразил желание знать, какое именно исповедание веры намерен Полихроний положить на мертвеца, чтобы воскресить последнего. Полихроний на это ответил: «Я положу мое исповедание поверх мертвеца, и тогда вы прочтете». Но собор потребовал, чтобы хартия, содержавшая исповедание веры Полихрония, была распечатана и прочтена, а потом уже положена на мертвеца. В хартии оказалось написанным следующее: «Я, Полихроний, приветствую и поклоняюсь кротчайшему и боговенчанному императору Константину так, как бы я был в его присутствии. И видел я множество мужей в белых одеждах и в середине мужа, о доблести которого я не могу рассказать, который говорил мне: поспешай, скажи императору Константину, чтобы он не выдумывал новой веры и не принимал. И когда я шел из Ираклии в Хризополь и остановился под палящим солнцем, видел я мужа страшного и очень блистающего. Он стал против меня, говоря: кто не исповедует одной воли и богомужного действия, тот не христианин. Я сказал: это определил и премудрый император Константин – одну волю и богомужное действие; он сказал: очень хорошо и богоугодно». Когда хартия была прочтена, отцы собора предложили Полихронию два вопроса: им ли написана эта хартия и ее ли именно желает Полихроний положить на мертвеца, чтобы его воскресить? И на тот, и на другой вопросы Полихроний отвечал в утвердительном смысле. Собор разрешил, после этого, Полихронию исполнить его намерение. И вот, на большой площади города, недалеко от дворца, в присутствии собора, сановников и множества народа, Полихроний положил на одного мертвеца, которого несли в могилу, свою хартию. Несколько часов лежала хартия на мертвеце, но последний не обнаруживал никаких признаков жизни, так что в конце концов Полихроний принужден был сознаться: «Я не могу воскресить мертвеца». Народ поднял крик: «Анафема новому Симону, анафема Полихронию, обольстителю народа». Когда волнение утихло, отцы собора и сановники снова собрались в зале заседания. Все предполагали, что неудача, постигшая Полихрония, расположит его к раскаянию. В надежде на последнее Полихронию снова повторили вопрос: исповедует ли он две естественные воли и два естественных действия в домостроительстве воплощения Сына Божия? К удивлению всех, от упрямого еретика послышался прежний ответ: «Как говорится в хартии, которую я подал и положил на мертвеца, так я верую в одну волю и богомужное действие и другого ничего не говорю». «Кто написал хартию, которую ты подал?» – снова спросил собор. «Я собственною рукою», – опять подтвердил Полихроний. Видя упорство нераскаянного еретика, собор постановил о нем следующее: «После того, как пресвитер и монах Полихроний дожил в своем зломыслии до старости, а ныне, несмотря на наши увещания относительно того, как он мудрствует о вочеловечении Господа нашего Иисуса Христа, дерзнул искушать Святого Духа и составил богохульную хартию, не устыдился сказать, что, положив эту хартию на мертвеца, он воскресит ею из мертвых, мы уже предали его в душе анафеме, о которой говорит святой апостол Павел. Но для удостоверения христолюбивых народов, из которых очень многих оболыцали в прежнее время и он, и его единомышленники, мы дозволили, чтобы совершилась всенародно его несбыточная затея и безумное и дерзкое предположение. И вот, после того, как принесен был на средину найденный им мертвец, в присутствии нашем и славнейших сановников, и множества христолюбивого народа он положил на мертвеца свое нечестивое сочинение, как предполагал, и очень долгое время, сколько хотел, стоял у этого мертвеца и нашептывал про себя, что думал, пока не сказал, что он ничего не может сделать, постановляем, чтобы он, как соблазнитель и обольститель народа и явный еретик, лишен был всякого священного чина и священнослужения: еретику Полихронию и мудрствующим заодно с ним – анафема; Макарию, Стефану и Полихронию – анафема; Троица низложила этих трех».

В личных беседах с еретиками-монофелитами и разбором их сочинений собор опроверг все доводы, которыми монофелиты хотели защитить свое лжеучение. Теперь, после обличения монофелитской ереси, отцы собора провозглашают истину православия по столь долго волновавшему Церковь вопросу о соединении во Христе Иисусе двух естеств, Божеского и Человеческого.

Указав на повод, которым оно вызвано, определение веры VI Вселенского собора утверждает затем авторитет предшествовавших Вселенских соборов и приводит Символы веры соборов Никейского и Константинопольского. «Конечно, – говорит вслед за этим вероопределение VI Вселенского собора, – для совершенного познания и утверждения православной веры достаточно этого благочестивого и православного символа божественной благодати. Но как искони не бездействовал изобретатель зла, нашедший себе помощника во змие и чрез него привнесший в человеческую природу смертоносный яд, так и ныне, найдя пригодные для собственного своего желания органы, именно: Феодора, бывшего епископа Фаранского, Сергия, Пирра, Павла и Петра, бывших предстоятелей этого царствующего града, и еще Гонория, бывшего папу древнего мира, Кира, епископствовавшего в Александрии, Макария, бывшего в недавнее время предстоятелем Антиохии, и Стефана, ученика этого последнего, он не замедлил возбудить чрез них соблазн заблуждения, в новых словах посеяв в православном народе ересь одной воли и одного действия в двух естествах единого от Святой Троицы Христа, истинного Бога нашего, (ересь) старающуюся посредством какой-то коварной выдумки уничтожить полноту вочеловечения того же Самого единого Господа Иисуса Христа Бога нашего, бесславно вводящую в нем плоть без воли и деятельности одушевленную духовно». Основываясь, далее, главным образом на послании папы Агафона, также на вероопределении V Вселенского собора, окружном послании Софрония, патриарха Иерусалимского, и послании папы Льва Великого, VI Вселенский собор так выражает православное учение о волях и действиях во Христе:

«Проповедуем согласно учению святых отцов, что в Нем (Христе) два естественных хотения или воли нераздельно, неизменно, неразлучно, неслитно и две естественные воли не противоположные, как говорили нечестивые еретики, да не будет, но человеческая Его воля уступает, не противоречит или противоборствует, а подчиняется Его Божественной и Всемогущей воле. Утверждаем, что в одном и том же Господе нашем, Иисусе Христе, истинном Боге нашем, два естественные действия нераздельно, неизменно, неразлучно, неслитно. Мы признаем две естественные воли и действия (во Христе), согласно сочетавшиеся между собою для спасения рода человеческого».

Провозглашение и утверждение этого соборного вероопределения совершилось 16 сентября 681 года в торжественном заседании собора. На этом заседании присутствовал и император Константин. Когда император предложил отцам собора: «Пусть святой и Вселенский собор скажет, по согласию ли всех епископов провозглашено вероопределение», то в ответ послышались единодушные восклицания отцов: «Все так веруем, все так думаем, все мы подписали по согласию и сочувствию, все веруем православно! Проповедовавшим, проповедующим и имеющим проповедовать одну волю и одно действие в воплотившемся Христе Боге, анафема!» Император обратился к отцам собора с приветственной речью, выражая, между прочим, свою уверенность, что вероопределение собора соответствует истине:

«Мы не избегнем, – говорил император, – с вами суда на страшном судилище Божием, когда Он будет судить живых и мертвых, если вы знаете, что есть какой-нибудь пропуск в вероизложении или если что-нибудь в нем недоговорено». Собор ответил императору речью, в которой выказывалась радость по поводу ниспровержения ереси и утверждения православной истины. «Рим-старец, – говорила речь, – простер тебе (императору) богоначертанное исповедание, хартия превратила в отношении догматов вечер в день, чернила издавали свет, чрез (папу) Агафона говорил Петр (апостол) и вместе с царствующим Вседержителем постановлял ты, самодержец, – ты, богопоставленный. Симоны (еретики), заметные по перью отступления, упали с высоты полета, и памятником этого служит низложение, и вера встает, и согласие народов восстановляется в собственную красоту. Воздвижеся солнце и луна ста в чине своем (Авв.3:11). Воздвижеся солнце к свету – это значит: ваш ум поднялся к солнцу правды, чисто узрел чистейшего и принес нам оттуда умиротворение. И луна ста в чине своем – это значит: Церковь и невеста Христова одевается в свое благолепие и украшается благочестием и, вполне восстановив чистоту Православия, блистают миру прочным спокойствием».

Копии с деяний собора, по его определению, были доставлены патриархам Римскому, Константинопольскому, Александрийскому, Антиохийскому и Иерусалимскому. Римскому папе, кроме того, от собора было препровождено особое послание, в котором Восток с радостью известил Западную Церковь о торжестве веры. «Где произведшие соблазн сокрушенной ереси?» – спрашивает, между прочим, послание и отвечает: «Сняты покровы с лиц, обличены подделки обольстителей. Волк (Макарий) снял с себя кожу и торжественно выступает нагим волком. Истина торжествует, ложь ниспровергнута. Сеятель плевельных догматов отлучен. Пшеница, христолюбивый народ, собрана в одну житницу Церкви Христовой. Свет Православия взошел, тьма скрылась из глаз. Кончилось время траура, печаль превратилась в веселие, скорбь, в радость. Поэтому и мы, сорадуясь церквам Божиим, принявшим благодать мира, взываем по-апостольски: радуйтеся, радуйтеся и паки реку, – радуйтеся (см.: слав. Флп.4:4).

Император Константин прилагал все усилия к тому, чтобы вероопределение VI Вселенского собора распространилось и утвердилось в империи. Сохранился указ его, который был прибит в притворе Софийской церкви в Константинополе для обнародования. Указ этот содержит в себе историю собора и его постановлений и оканчивается таким определением: «Кто любит Бога и желает будущего спасения, тот пусть держится этой православной веры. Если же кто не окажет ревностной любви к Богу и презрит настоящее наше благочестивое объявление, тот, если он епископ или клирик или одет в монашеское одеяние, подвергается извержению; если же состоит в чине должностных людей, будет наказан конфискациею имущества и лишением пояса (знак воинского достоинства); если же находится в состоянии частного человека, будет осужден на изгнание из столицы и вообще из всякого города, и сверх всего этого не избежит наказания от страшного и праведного суда».

О том глубоком, благоговейном уважении, каким пользовались «Деяния» VI Вселенского собора на Востоке, можно судить по следующему событию из царствования преемника Константина Погоната – Юстиниана II.

Подлинный экземпляр актов VI Вселенского собора попал каким-то образом в руки каких-то сенаторов. Об этом узнал император. Находя, что столь великая драгоценность, как подлинные акты собора, должна храниться в царских руках, император созвал собор из патриархов, апокрисиария^[257] Римского папы, из митрополитов и епископов, – вообще всех высших духовных лиц, находившихся в Константинополе; приглашены были также на собор: сенат, представители народа, почетная императорская стража и военачальники различных областей. В этом торжественном собрании «Деяния» собора были взяты у сенаторов и прочтены на соборе, а после этого запечатаны и переданы в руки императора во избежание порчи или подмены. При этом император говорил: «Эти бумаги мы всегда будем сохранять неприкосновенными и неизменными; доколе положено Богом пребывать в нас нашему духу».

К деятельности VI Вселенского собора самым тесным образом примыкает деятельность Пятошестого, или Трулльского собора. Определения его Восточною Церковью почитаются наравне с определениями Вселенских соборов. Собор этот носит название Пятошестого потому, что на нем были составлены правила относительно положения Церкви и христианской жизни, каковых правил не было составлено на V и VI Вселенских соборах, и поэтому они являются дополнением к их догматической деятельности. Собор был созван в 691 или 692 году в царствование императора Юстиниана II. Заседания его происходили в императорском дворце в Константинополе – в зале, носившей имя Труллы, – отсюда и второе наименование собора Трулльским. Председательствовал на соборе патриарх Константинопольский Павел; кроме него, на соборе присутствовали патриархи Александрийский, Антиохийский и Иерусалимский; представителем Римского папы был митрополит Гортинский (с острова Крита) Василий, имевший полномочие от всей Римской Церкви. Всех отцов, скрепивших деяния собора подписями, было двести тридцать. В «приветственном слове» императору отцы собора так выясняют причины его созвания: «Народ, раздираемый и истощаемый страданиями, происходящими от бесчиния, мало-помалу отторгся от божественного стада, блуждает в неведении и забвении успехов в добродетели, говоря по-апостольски: Сына Божия попирают, не почитают за святыню кровь Завета и Духа благодати оскорбляют (Евр.10:29); в зрелую пшеницу истины замешались кое-какие остатки языческой и иудейской незрелости». Поэтому собор должен был «обсудить все средства к обращению народа на путь спасения», чтобы «по подобию пастыря Христа разыскать заблудшую овцу по горам, возвратить в дом Его и убедить сохранять заповеди и божественные повеления». Чтобы «отвратить народ от худого и порочного поведения и обратить к лучшей жизни», собор составил целый ряд правил (числом сто два), упорядочивающих 1) отправление богослужения, 2) жизнь клира, 3) монахов и 4) мирян.

Правила Трулльского собора не признаются Западною Церковью, потому что некоторые определения этого собора направлены против обычаев и учения Римской Церкви. Например: собор принимает в руководство Церкви восемьдесят пять апостольских правил, а Западная Церковь принимала только пятьдесят (пр. 2); тринадцатое правило обличает римское учение об обязательном безбрачии священников; пятьдесят пятое правило осуждает посты в субботу, введенные Римской Церковью; восемьдесят второе правило запрещает употреблять в храмах изображение Христа в виде агнца, что было распространено на Западе.