Иоанн Златоуст, IV век

Беседы на Евангелие от Матфея #3

This text is available in other languages:

Беседа 26

«Когда же вошел Иисус в Капернаум, к Нему подошел сотник и просил Его: Господи! слуга мой лежит дома в расслаблении и жестоко страдает». (Матф. 8:5–6)

Изъяснение 8:5–13. Христос похваляет тех, кто имел о Нем высокое мнение. – Матфей и Лука говорят об одном и том же чуде, взаимно восполняя друг друга. – Высота веры и добродетели сотника. – Христос возвещает учение об оправдании верою и призвании язычников. – Как для добродетельного возможно падение, так и для порочного исправление. – Пример Давида научает, как и для добродетельного нужно постоянное бодрствование, и как легко восстать после падения.

1. Прокаженный приступил к Иисусу по сошествии Его с горы, а этот сотник по пришествии Его в Капернаум. Почему же ни тот, ни другой не взошли на гору? Не по нерадению, так как оба имели пламенную веру; но чтобы не прервать Его учения. Сотник, приступив, сказал: «слуга мой лежит дома в расслаблении и жестоко страдает». Некоторые говорят, что он в оправдание свое представил и причину, почему не привел и его самого. Невозможно было, говорят, привести расслабленного, который мучился и находился при последнем издыхании. А что отрок находился при последнем издыхании, об этом свидетельствует Лука: «при смерти». Но, по моему мнению, это означает великую веру сотника, и гораздо большую, нежели какую имели свесившие (расслабленного) сквозь кровлю. Так как он ясно знал, что довольно и одного повеления, чтобы восстал лежащий, то почел излишним приводить его. Что же делает Иисус? То, чего прежде нигде не делал. Во всех других случаях Он сообразовался с желанием просителей; а здесь Сам предупреждает желание сотника и обещается не только исцелить, но и прийти в его дом. А это делает для того, чтобы мы познали добродетель сотника. Если бы Он не обещал этого, а сказал только: иди, да исцелится отрок твой, – тогда бы мы совершенно не знали о его добродетели. То же самое, хотя противоположным образом, сделал Он и с женой финикийской. Здесь, без приглашения, добровольно сам обещает прийти в дом, чтобы ты познал веру сотника и великое смирение. Финикиянке же отказывает в даре, и ожиданию ее как бы не подает надежды. Как опытный и проницательный врач, Он умеет из противного производить противное. Так здесь веру сотника открывает через добровольно обещанное пришествие, а там веру женщины – через продолжительную отсрочку и отказ. Так поступил Он и с Авраамом, сказав: «утаю ли Я от Авраама» (Быт. 18:17), – чтобы ты познал Его любовь и попечение о содомлянах. Так и посланные к Лоту отказываются взойти к нему, чтобы ты познал величие страннолюбия этого праведника.

Итак, что же говорит сотник? «Я недостоин, чтобы Ты вошел под кров мой» (Матф. 8:8). Послушаем это мы, намеревающиеся принять Христа, – ведь и ныне можно Его принимать, – послушаем и поревнуем, и примем с таким же тщанием. В самом деле, когда ты принял бедного, алчущего и нагого, то принял и напитал Его самого. «Но скажи только слово, и выздоровеет слуга мой». Смотри, как и сотник, подобно прокаженному, имеет надлежащее понятие о Христе. И он не сказал: призови Бога; не сказал: помолись и умилостиви Его; но только – повели. Потом, опасаясь, чтобы Он по смирению не отказался, говорит: «ибо я и подвластный человек, но, имея у себя в подчинении воинов, говорю одному: пойди, и идет; и другому: приди, и приходит; и слуге моему: сделай то, и делает» (Матф. 8:9). Что ж из того, скажет кто-нибудь, если сотник так думал? Дело в том, ведь, одобрил ли и подтвердил ли то Христос? Хорошо и весьма благоразумно ты говоришь. Итак, на это-то и посмотрим; и мы найдем здесь то же, что случилось с прокаженным. Прокаженный сказал: «если хочешь» – и мы удостоверяемся во власти Спасителя не только через прокаженного, но и через голос самого Христа, потому что Он не только не отверг такого мнения, но еще более подтвердил его, когда для утверждения его присовокупил излишнее слово, сказав: «хочу, очистись». Равно и здесь надобно посмотреть, не произошло ли чего-либо подобного. И действительно найдем, что и здесь случилось то же самое. В самом деле, когда сотник сказал такие слова и засвидетельствовал о такой власти Спасителя, тогда Он не только не осудил его, но и одобрил, и даже более, нежели одобрил. Евангелист не сказал, что Спаситель похвалил только слова сотника, но, показывая важность похвалы, говорит, что Он даже «удивился»; и не только удивился, но и в присутствии всего народа представил его другим в пример для подражания. Видишь ли, как каждый из засвидетельствовавших о Его власти восхваляется? «И, слыша, народ дивился учению Его» (Мф.7:28), поскольку Он учил «как власть имеющий»; и Христос не только не обвинил их, но еще сошел с ними с горы, и через очищение прокаженного утвердил их мнение. Опять прокаженный сказал: «если хочешь, можешь меня очистить»; и Христос не только не обличил, но, врачуя его так, как он сказал, очистил его. Также сотник говорит: «скажи только слово, и выздоровеет слуга мой». И Иисус, удивляясь ему, говорил: «и в Израиле не нашел Я такой веры» (Матф. 8:10).

2. То же можешь ты познать и из противного. Марфа, за то, что не сказала ничего такого, но противное: «чего Ты попросишь у Бога, даст Тебе Бог» (Иоан. 11:22) – не только не похвалена, хотя и знал ее Христос и любил, и хотя она весьма пеклась о Нем, но даже была Им обличена и вразумлена, потому что неблагоразумно сказала. «Не сказал ли Я тебе», так говорил ей Христос, «если будешь веровать, увидишь славу Божью» (Иоан. 11:40)? – обвиняя так ее, как еще не уверовавшую. И опять, когда она сказала: «чего Ты попросишь у Бога, даст Тебе», Спаситель, отклоняя ее от такой мысли и научая, что Он не имеет нужды заимствовать что-либо от другого, но Сам есть источник благ, говорит: «Я есть воскресение и жизнь» (Иоан. 11:25), – то есть, Я не ожидаю получения силы, но Сам Собой все совершаю. Потому-то Он и удивляется сотнику, предпочитает его всему народу, удостаивает дара царствия и прочих побуждает к соревнованию ему. А, чтобы ты знал, что Он для того сказал это, чтобы и других научить подобной вере, послушай, с какой точностью евангелист указал на это. «Иисус удивился и сказал», говорит, «идущим за Ним: истинно говорю вам, и в Израиле не нашел Я такой веры». Итак, высокая мысль о Нем наиболее всего служит залогом веры, царствия и прочих благ. Христос не только на словах похвалил сотника, но за веру его возвратил ему больного здоровым, и сплетает ему светлый венец, и обещает великие дары, говоря: «многие придут с востока и запада и возлягут» на лоне Авраама и Исаака и Иакова; «сыны царства извержены будут во тьму внешнюю» вон (Матф. 8:11–12). После того, как Спаситель совершил многие чудеса, Он беседует с народом с большей уже свободой. Потом, чтобы кто не почел Его слова за лесть, но чтобы все знали, что сотник точно такого был расположения, говорит: «иди, и, как ты веровал, да будет тебе» (Матф. 8:13). И дело, свидетельствующее о таком расположении его, тотчас последовало: «и выздоровел слуга его в тот час». То же случилось и с сирофиникиянкой, так как и ей Спаситель сказал: «о, женщина! велика вера твоя; да будет тебе по желанию твоему. И исцелилась дочь ее в тот час» (Матф. 15:28). Так как Лука в повествовании о данном чуде со слугой сотника включает много другого, что, по-видимому, показывает разногласие, то нужно и это изъяснить вам. Итак, что говорит Лука? Сотник «послал к Нему Иудейских старейшин просить Его» прийти (Лук. 7:3). Матфей же говорит, что он сам, придя, говорил: «недостоин»! Некоторые говорят, что это – разные лица, хотя они и много имеют сходного. О том говорится: «любит народ наш и построил нам синагогу» (Лук. 7:5), а об этом сам Иисус говорит: «и в Израиле не нашел Я такой веры». О том не сказано: «многие придут с востока», – откуда вероятно, что он был иудей. Что же сказать нам на это? То, что такое решение легко; спрашивается только, истинно ли оно? Я думаю, что это одно и то же лицо. Но от чего же, скажет кто-либо, по свидетельству Матфея, он сказал: «я недостоин, чтобы Ты вошел под кров мой»; по свидетельству же Луки, послал за Христом, чтобы Он пришел? Мне кажется, что Лука указывает нам на лесть иудейскую, и на то, что люди, в несчастье будучи непостоянны, часто переменяют намерения. Весьма вероятно, что когда сотник хотел идти, иудеи воспрепятствовали, льстя ему и говоря: мы сходим и приведем Его. Смотри, и самая просьба их исполнена лести. «Ибо любит», говорят, «народ наш и построил нам синагогу»; и не знают даже, за что нужно похвалить этого мужа. Им надлежало бы сказать, что он сам хотел прийти и попросить, а мы воспрепятствовали, зная его несчастье и видя лежащее в доме тело, и, таким образом, надлежало бы представить величие его веры; но об этом они не говорят. По зависти они не хотели обнаружить веру этого мужа; но чтобы призывающего не почли за какого-либо великого человека, они решились лучше помрачить добродетель того, за которого пришли просить, нежели, обнаружив его веру, исполнить то, за чем пришли. Зависть легко может ослепить ум. Но ведущий тайное прославил его против их воли. А что это так, послушай, как сам Лука опять, изъясняя это, говорит: «когда Он недалеко уже был от дома, сотник прислал к Нему друзей сказать Ему: не трудись, Господи! ибо я недостоин, чтобы Ты вошел под кров мой» (Лук. 7:6). Как скоро он освободился от докучливости иудеев, то посылает сказать: не подумай, что я не пришел по лености, но потому, что почел себя недостойным принять Тебя в дом.

3. Если же Матфей повествует, что сотник сказал это не через друзей, но сам лично, то это не показывает никакого противоречия. Дело в том, оба ли евангелиста показали благорасположенность этого мужа и то, что он имел достойное мнение о Христе. Вероятно, что и сам он, после того как послал друзей, пришел и сказал то же. Если же Лука не упомянул об этом, а Матфей не упомянул о том, то произошло это не от их разногласия, но более оттого, что один восполнял то, что другой опускал. Смотри, как Лука обнаружил его веру и с другой стороны, сказав: «отрок был болен при смерти». Это не повергло сотника в отчаяние и не лишило надежды; но он и в этом случае надеялся, что отрок его останется в живых. Если же, по словам Матфея, Христос сказал: «и в Израиле не нашел Я такой веры», и тем показал, что он не был израильтянином, а Лука повествует, что он построил синагогу, то и здесь нет противоречия, поскольку можно было, и не будучи иудеем, построить синагогу и любить народ иудейский.

Но ты не просто исследуй слова сотника, а прими во внимание еще его положение как египетского начальника, и тогда увидишь добродетель этого мужа. В самом деле, начальствующие бывают весьма надменны и не унижаются в самых несчастьях. Так, упоминаемый у Иоанна (царедворец) влечет Иисуса в дом, и говорит: «приди», – отрок мой при смерти (Иоан. 4:49); напротив, сотник не так поступил, но гораздо лучше, нежели и этот царедворец, и те, которые спустили одр сквозь кровлю. Он не домогается телесного присутствия, и не принес страждущего к врачу; а это и показывает, что сотник не низко о Нем думал, но имел богоприличное мнение, когда говорит: «скажи только слово». И не с начала говорит: «скажи слово», но сперва рассказывает только о болезни, так как по великому смиренномудрию не ожидал, чтобы Христос тотчас его послушал и пошел к нему в дом. Вот почему, когда услышал уже слова Его: «Я, придя, исцелю его», тогда говорит: «скажи слово». И болезнь не смущала его, но он и в несчастье любомудрствует, имея ввиду не столько здоровье отрока, сколько то, чтобы не показать в действиях своих чего-либо неблагоговейного. Хотя он и не настаивал, но Христос обещал. А он и при этом опасался, чтобы каким-либо образом не выйти из пределов собственного достоинства, и не обременить себя каким-либо тяжким поступком. Видишь ли его благоразумие? Посмотри на безумие иудеев, которые говорят: он достоин, чтобы Ты оказал ему милость. Надлежало бы прибегнуть к человеколюбию Иисуса, а они выставляют достоинство человека, сами не зная, с какой стороны должно выставить его. Напротив, сотник иначе поступил: он сознавал себя весьма недостойным не только благодеяния, но и того, чтобы принять Господа в дом. Потому-то, сказав: «отрок мой лежит», не прибавил: «скажи», опасаясь сделаться недостойным принятия дара, но рассказал только о своем несчастье. Когда же увидел милосердие Христово, то и в этом случае не настаивал, но соблюл приличную себе меру. А если бы кто спросил: для чего Христос взаимно не почтил его? – мы ответили бы, что Он, напротив, много почтил его: во-первых, тем, что изъявил согласие, как видно это особенно из того, что не пошел в дом; а во-вторых, тем, что ввел его в царство и предпочел всему народу иудейскому. За то, что Он признал себя недостойным даже принять Христа в дом, удостоился получить царство и блага, которыми наслаждается Авраам. Почему же, скажет кто-либо, прокаженный, показавший больше того, не был похвален? Он не сказал: «скажи слово», но, – что гораздо более, – пожелай только, как то пророк говорит об Отце: «творит все, что хочет» (Псал. 113:11). Но и прокаженный был похвален. Когда Спаситель сказал: «принеси дар, какой повелел Моисей, для свидетельства им», то этими словами выразил не иное что, как то, что ты обвинишь их, потому что ты уверовал. С другой стороны, не все равно было – уверовать иудею, и – тем, кто вне народа иудейского. А что сотник не был иудеем, это видно как из того, что он сотник, так и из сказанного о нем: «и в Израиле не нашел Я такой веры».

4. Подлинно, весьма много значило, что человек, не из числа иудеев, имел столь высокую мысль о Христе. Мне кажется, он имел представление о воинствах небесных, или о том, что болезни, смерть и все прочее так же подчинено Христу, как ему самому воины. Потому Он и говорил: «ибо я и подвластный человек», – т. е., ты Бог, я человек; я под властью, Ты же не под властью. Итак, если я, будучи человеком и находясь под властью, столько могу, то гораздо более можешь Ты, будучи Богом и не находясь под властью. С особенной силой он хочет убедить Его в том, что он представляет это не как пример сходный, но как несравненно высший. Если я, говорит он, будучи равен подчиненным и находясь под властью, при малом преимуществе начальства имею такую силу, что никто мне не противоречит, но что я приказываю, то и делают, хотя бы и различны были приказания («говорю одному: пойди, и идет; и другому: приди, и приходит»), то гораздо большую силу имеешь Ты. Некоторые же читают это место и таким образом: «ибо я человек», и, отделив эти слова знаком, присоединяют: «имея у себя в подчинении воинов». Но ты обрати внимание на то, как ясно показал он, что Христос может управлять смертью как рабом, и повелевать как Владыка. Когда он говорит: «пойди, и идет; приди, и приходит», то выражает этими словами такую мысль: если Ты повелишь смерти не приходить к нему, она не придет. Видишь ли, какую он имел веру? Он уже ясно открыл то, что впоследствии всем должно было открыться, то есть, что Христос имеет власть над смертью и жизнью, и может низводить во врата ада и возводить. И не только упомянул о воинах, но и о рабах, – что служит знаком большего послушания. Но, несмотря на то, что он имел столь великую веру, он почитал себя еще недостойным. Христос же, показав, что он достоин того, чтобы прийти в дом его, сделал гораздо более, когда удивлялся ему, хвалил его и даровал ему более, нежели, сколько он просил. Он пришел искать телесного здоровья отроку, а возвратился, получив царствие. Видишь ли исполнение сказанного: «ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам» (Матф. 6:33)? Как скоро сотник явил великую веру и смирение, Христос даровал ему небо и, сверх того, возвратил здоровье его отроку. И не этим только почтил его, но и засвидетельствованием, что он вводится в царствие, и какие люди из него изгоняются. Отсюда Христос для всех уже делает известным то, что спасение – от веры, а не от дел закона. Потому дар этот предложен будет не только иудеям, но и язычникам, и последним более, нежели первым. Не подумайте, говорит, что так случилось только с сотником; то же будет и со всей вселенной. Здесь пророчески говорит Он о язычниках, и им подает благую надежду. Между следовавшими за Ним были и жители Галилеи языческой. Говорил же Он это для того, чтобы не оставить и язычников в отчаянии, и смирить гордость иудеев. Но чтобы Своими словами не оскорбить слушателей, и не подать никакого им повода к сопротивлению, для этого Христос вводит речь о язычниках, не в самом начале, а когда случай к тому подал сотник; и не прямо выражает имя язычников. Не сказал: многие из язычников, но: «многие от востока и запада», – что означает язычников. А таким образом не оскорбил слушателей, поскольку сказанное было прикрыто. И не этим только смягчает кажущуюся новость учения, но и тем, что вместо царствия упомянул о лоне Авраама. И это имя для них было неизвестно; между тем, напоминание об Аврааме сильнее угрызало их. Потому и Иоанн сначала ничего не сказал о геенне, но, что особенно их оскорбляло, говорил: «и не думайте говорить в себе», что «отец у нас Авраам» (Матф. 3:9). Вместе с тем Христос имеет ввиду и другое, именно – чтобы не показаться противоречащим древним уставам. Действительно, кто удивляется патриархам, и недра их называет наследием добрых, тот совершенно уничтожает такое подозрение. Итак, никто не должен думать, что здесь одна только угроза. Иудеям возвещается сугубое наказание, язычникам сугубая радость: первым потому, что они не только отпали, но и отпали от своего; а последним потому, что они не только получили, но и получили то, чего не ожидали. К этому присоединяется третье то, что последние получили принадлежащее первым. Сынами же царствия Спаситель называет тех, кому было уготовано царствие. Это особенно сильно уязвляло иудеев, когда, показав, что по обетованию они пребывают в недрах Авраама, вслед затем тотчас же и исключает их. Далее, так как это изречение было приговором, то Христос утверждает его знамением, – как равно и знамение подтверждает предсказанием, впоследствии исполнившимся.

5. Итак, кто не верит исцелению отрока, тогда бывшему, тот пусть верит в него на основании предсказания, ныне исполнившегося. В самом деле, предсказание прежде события для всех объяснилось знамением, тогда бывшим. Потому-то Спаситель прежде изрек пророчество, а потом исцелил расслабленного, чтобы будущее подтвердилось настоящим, и меньшее – большим. Что добродетельные наслаждаются благами, а злые претерпевают несчастья, это не заключает в себе никакой несообразности, но согласно и с разумом, и с силой законов. А укрепление расслабленного и воскрешение мертвого – превыше естественных сил. И, однако, этому великому и чудному делу немало содействовал сотник, что и Христос, показывая, сказал: «иди, и, как ты веровал, да будет тебе»! Видишь ли, как исцеление отрока обнаружило и силу Христову, и веру сотника, и утвердило будущее? Или лучше, все это возвещало силу Христову, потому что Он не только исцелил тело отрока, но посредством чудес привлек и душу сотника к вере. Но ты взирай не на то только, что один уверовал, а другой исцелился, но и подивись скорости, которую показывая, евангелист говорит: «и выздоровел слуга его в тот час», – как и о прокаженном сказал, что он тотчас очистился. Христос являл силу не только через исцеление, но и через то, что производил его нежданно и мгновенно. И не этим только приносил Он пользу, но и тем, что во время совершения чудес часто предлагал учение о царствии, и всех привлекал к нему. Даже и тем, которым Он угрожал извержением, угрожал не для того, чтобы извергнуть, но чтобы, устрашив словами, привлечь к царствию. Если же отсюда иудеи не получали никакой пользы, то во всем виновны сами они и все страждущие их болезнью неверия. Всякому известно, что то же случилось не только с иудеями, но и с уверовавшими. Иуда был сыном царствия, и вместе с прочими учениками слышал: «сядете на двенадцати престолах» (Матф. 19:28), однако, сделался сыном геенны. Ефиоплянин же, будучи варваром и одним из тех, которые пришли от востока и запада, удостоился венцов вместе с Авраамом, Исааком и Иаковом. То же и ныне между нами происходит. «Ибо многие», говорит Господь, «будут первые последними, и последние первыми» (Матф. 19:30). Это сказал Он для того, чтобы как последние не предавались беспечности, как не имеющие сил возвратиться, так и первые не надеялись бы на себя, как твердо стоящие. О том же предвещал раньше и Иоанн, говоря: «Бог может из камней сих воздвигнуть детей Аврааму» (Матф. 3:9). Так как этому надлежало совершиться, то заранее и предвозвещается, для того, чтобы никто не смутился странностью вещи. Но Иоанн, как предтеча, говорит о том как о возможном; а Христос – как о несомненно имеющем быть, и доказывает это делами.

Итак, если стоим, не будем надеяться на себя, но будем говорить себе: «кто думает, что он стоит, берегись, чтобы не упасть» (1Кор. 10:12); а если лежим, то не будем отчаиваться, но будем говорить себе: «разве, упав, не встают» (Иер. 8:4)? Действительно, многие, достигнув до самой высоты неба, показав всякое терпение, живя в пустынях и не видав женщины даже во сне, но несколько вознерадев, преткнулись и дошли до самой бездны зла. Другие, напротив, из этой бездны возвысились к небу, и от позорища и от места пляски обратились к жизни ангельской, и столь великую явили добродетель, что изгоняли демонов и совершали много других подобных знамений. Такими событиями исполнено Писание, такими примерами исполнена наша жизнь. Любострастные и изнеженные заграждают уста манихеев, которые злобу почитают неизменной, которые служат дьяволу, расслабляют руки желающих упражняться в добре и извращают все уставы жизни. Те, которые внушают такие убеждения, не только причиняют вред в будущем, но и здесь, по возможности, все извращают. Как кто-либо из порочных будет стараться о добродетели, когда он возвращение к добродетели и изменение на лучшее почитает невозможным? Если и теперь, когда и законы существуют и наказания угрожают, когда многих возбуждает слава, когда ожидается геенна и обещается царствие, когда злые осуждаются, а добрые восхваляются, – если и теперь некоторые едва решаются на подвиги добродетели, то, по уничтожении всего этого, что воспрепятствует всеобщему растлению и гибели?

6. Итак, познав коварство дьявольское и то, что как указанные люди, так и те, которые силятся утвердить учение о судьбе, мыслят противно и языческим законодателям, и божественным изречениям, и естественному разуму, и общему мнению всех людей, и варварам, и скифам, и фракиянам, и всем вообще, – будем, возлюбленные, бодрствовать и, оставив всех этих противников истины, будем шествовать тесным путем с упованием и страхом: со страхом – по причине стремнин, отовсюду предстоящих; с упованием же – потому, что Иисус предходит перед нами. Пойдем с трезвостью и бодрствованием. Если кто хотя несколько задремлет, тотчас низринется. Мы не осмотрительнее Давида, который, несколько вознерадев, низвергнулся в самую бездну греха. Впрочем, он и восстал скоро. Взирай поэтому не на то только, что он согрешил, но и на то, что он очистил свой грех. Для того написана и история его падения, чтобы ты не на падение его взирал, но удивлялся его восстанию; чтобы ты знал, как после падения должно тебе восставать. Как врачи, выбирая самые трудные болезни, описывают их в книгах и учат других способу врачевания, чтобы последние, узнав труднейшие болезни, удобнее могли преодолеть слабейшие, так точно и Бог сделал явными самые великие грехи для того, чтобы те, которые впадают в малые грехи, могли через то удобно исправлять их. В самом деле, если могли быть очищены большие грехи, то тем более меньшие. Итак, рассмотрим, как тот блаженный муж изнемог, и как он восстал в скором времени. Какой же был образ изнеможения? Он учинил прелюбодеяние и убийство. Я не стыжусь громогласно возвещать об этом: если Дух Святый не почел постыдным изложить всю эту историю, то тем более нам не должно скрывать ее. Поэтому я не только возвещаю об этом, но нечто и еще присоединяю. Те, которые скрывают падение Давида, весьма помрачают добродетель этого мужа. И как умалчивающие о сражении его с Голиафом, лишают его немалых венцов, так точно поступают и те, кто оставляют без внимания настоящее повествование. Может быть, мои слова кажутся странными? Но подождите немного, и вы узнаете, что это сказано нами справедливо. Я для того увеличиваю грех, и представляю дело в более странном виде, чтобы в большем обилии приготовить врачевство. Итак, что же мне присоединить? Добродетель мужа. Это увеличивает и вину его: неодинаково ведь осуждается все во всех. «Сильные», говорит Писание, «сильно будут истязаны» (Прем. Сол. 6:6). И: «тот, который знал волю господина своего», и не исполняющий, «бит будет много» (Лук. 12:47). Следовательно, большее ведение служит причиной большего наказания. Поэтому иерей, впадающий в одинаковые грехи с подчиненными себе, не одинаковым с ними подвергается наказаниям, но гораздо тягчайшим. Может быть, вы, видя, что вина возрастает, трепещете и устрашаетесь, и удивляетесь мне, как будто бы я хожу по стремнинам; но я столько уверен в праведнике, что простираюсь еще далее. Чем более увеличу вину, тем более в состоянии буду восхвалять Давида. Но можно ли, спросят, сказать что-либо более этого? Можно. Именно: как Каин учинил не только убийство, но и худшее многих убийств, – поскольку он убил не чужого, но брата, и брата не обидевшего, но обиженного, не после многих убийц, но первый изобрел таковое злодеяние, – так и здесь преступление состояло не в одном только убийстве, потому что не простой человек учинил его, но пророк, убил не обидевшего, но обиженного, поскольку этот последний был уже обижен в то время, когда была похищена жена, и, таким образом, к этому преступлению Давид присоединил еще новое. Видите ли, как я не пощадил праведника, и как без всякого послабления рассказал его проступки? Не смотря, однако же, на это, я так надеюсь защитить его, что, не взирая на столь великую тяжесть греха, желал бы, чтобы здесь находились как манихеи, весьма издевающиеся над ним, так и зараженные учением Маркиона, чтобы мне совершенно заградить их уста. Они говорят, что Давид учинил убийство и прелюбодеяние. А я не только то же говорю, но и доказал, что убийство его было двойное, как потому, что убит был обиженный, так и потому, что высоко было достоинство согрешившего.

7. Не одно и то же значит, когда отваживается на такие преступления человек, удостоившийся Духа, столько облагодетельствованный, имеющий великое дерзновение, притом в таком возрасте, – и когда то же самое делает тот, кто лишен всего этого. И при всем том, доблестный этот муж достоин величайшего удивления, потому именно, что он, ниспадши в самую глубину зла, не упал духом, не отчаялся и не остался ниц лежащим, получив от дьявола столь опасную рану, но скоро, даже тотчас, и с великой силой нанес ему более опасную рану, нежели какую получил. Случилось то же самое, как если бы во время сражения и в строю какой-либо варвар вонзил копье в сердце мужественного воина, или, оставив в груди его стрелу, присоединил к прежней другую опаснейшую рану, а получивший эти тяжкие раны, весь обливаясь потоками крови, проворно встал бы и, пустив копье в своего врага, тотчас бы поверг его замертво на землю. Так точно и здесь, чем большую представишь рану, тем более удивительной покажешь душу уязвленного, – поскольку он, несмотря на эту тяжкую рану, имел силу встать среди строя, и повергнуть того, кем был поражен. Как это важно, особенно знают те, которые впадают в тяжкие грехи. Подлинно, не столько тогда открывается мужественная и твердая душа, когда кто-либо без падений пробегает путь (потому что таковой имеет спутником своим благую надежду, возбуждающую, ободряющую, укрепляющую и делающую его ревностнейшим), сколько тогда, когда кто-либо, после бесчисленных венцов, многих трофеев и побед, претерпевая крайний урон, опять может вступить на прежние пути. Для большей ясности, я постараюсь предложить вам другой пример, не менее важный, в сравнении с первым. Вообрази, что какой-нибудь мореплаватель, бывший на бесчисленных морях, проплывший все море, после многих бурь, подводных камней и волн, имея много товара, стал бы утопать при самом входе в пристань, и едва с нагим телом избег бы этого опасного кораблекрушения: в каком он будет расположении к морю, к плаванию и к морским опасностям? Не обладая особенно сильным характером, захочет ли он когда-нибудь посмотреть на берег, на корабль, на пристань? Не думаю; он скроется, будет лежать, не различая дня от ночи и от всего отказываясь, – предпочтет лучше жить милостыней, чем приняться за прежние труды. Не таков был блаженный Давид; но, после бесчисленных трудов и подвигов, претерпев ужасное кораблекрушение, не скрылся, а извлек корабль и, распустив паруса и взявшись за кормило, принялся за прежние труды – и опять собрал богатство, большее прежнего. Если стоять и после падения не лечь навсегда – достойно удивления, то каких венцов достоин тот, кто тотчас же встает и совершает великие дела? Много было для Давида побуждений к отчаянию: и, во-первых, величие греха; во-вторых, то, что он потерпел это крушение не в начале жизни, когда больше надежд, а под конец, – ведь и купец, претерпевший кораблекрушение тотчас же по выходе из пристани не одинаково скорбит с тем, который после бесчисленных куплей попал на подводный камень; в-третьих, то, что он претерпел это уже после того, как собрал великое богатство. В самом деле, немало у него было тогда сокровищ: были, например, сокровища, которые приобрел он в первом возрасте, когда был пастухом, – в сражении с Голиафом, когда поставил блистательный трофей, – в мудром обращении с Саулом. Поистине, Давид показывал евангельское великодушие, когда, тысячекратно имея в руках врага, всегда щадил его и лучше решил лишиться отечества, свободы и самой жизни, нежели умертвить того, который несправедливо строил ему козни. Немало также он имел добродетелей после принятия царства. Кроме всего сказанного и худое мнение народа, а равно и лишение столь блистательной славы – производили не малое смущение. Не столько украшала его порфира, сколько покрывало стыдом пятно греха.

8. Вы, конечно, знаете, как тяжко бывает тому, чьи грехи разглашаются, и какое великое мужество требуется от такого человека, чтобы после всеобщего обвинения и после того, как много находится свидетелей его преступлений, не упасть духом. Но тот доблестный муж, извлекши из души своей все эти стрелы, столько после того просиял, так омыл пятно, так очистился, что и по смерти заглаживал грехи своих потомков. И что сказал Бог об Аврааме, то же говорит и о Давиде, – и о нем даже гораздо более. О патриархе Он говорит: я вспомнил «завет Свой с Авраамом» (Исх. 2:24); говоря же о Давиде, не о завете говорит, а о чем? «Ради Давида, раба Моего буду охранять город сей» (4Цар. 19:34). И, по благоволению к нему, не попустил лишиться царства Соломону, столь тяжко согрешившему. И до того велика была слава Давида, что Петр, после столь многих лет произнося к иудеям речь, так говорит: «с дерзновением сказать вам о праотце Давиде, что он и умер и погребен» (Деян. 2:29). И Христос, беседуя с иудеями, показывает, что он после греха удостоился такой благодати Духа, что и опять сподобился пророчествовать о Его божестве. Заграждая его пророчеством уста их, Он говорил: «как же Давид, по вдохновению, называет Его Господом, когда говорит: сказал Господь Господу моему: сиди одесную Меня» (Матф. 22:43–44). И что совершилось над Моисеем, то и над Давидом. Подобно тому, как Бог, против воли Моисея, по великой Своей любви к этому праведнику, наказал Мариам за обиду брата, так скоро отомстил и за Давида, оскорбленного сыном, хотя Давид того и не желал. И этого достаточно. Чтобы доказать добродетель этого мужа, и это даже более чем что-либо другое может служить доказательством ее. Когда Бог утверждает, тогда не нужно более исследовать. Если же хотите подробно знать мудрость Давида, то, прочитав историю его после греха, можете увидеть его упование на Бога, любовь, возрастание в добродетели и тщание до последнего издыхания. Итак, имея такие примеры, будем бодрствовать и остерегаться от падения. Если же и случится нам пасть, то не будем лежать. Я не для того упомянул о преступлениях Давида, чтобы повергнуть вас в беспечность; но для того, чтобы большее произвести опасение. Если даже этот праведник, несколько вознерадев, подвергся таким страданиям и получил такие раны, то чего не потерпим мы, каждодневно предающиеся беспечности? Итак, познавши его падение, не предавайся нерадению, но представь, сколько совершил он и после него, сколько пролил слез, сколь великое являл раскаяние, день и ночь испуская источники слез и омывая ими постель, и сверх того, облекаясь во вретище. Если же для него потребно было такое поведение, то, как можем спастись мы, несмотря на множество преступлений, не имеющие сокрушения? Кто еще имеет великие добродетели, тот удобно может покрыть ими грехи; не имеющий добродетелей, откуда бы ни был поражен стрелой, получает смертельный удар. Итак, чтобы этого не случилось, вооружим себя добрыми делами, и, если учиним какое-либо преступление, будем очищать себя, чтобы, проведя настоящую жизнь во славу Божью, удостоиться нам наслаждения будущей жизнью, которую все мы да сподобимся получить благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, Которому слава и держава во веки веков. Аминь.

Беседа 27

«Придя в дом Петров, Иисус увидел тещу его, лежащую в горячке, и коснулся руки ее, и горячка оставила ее; и она встала и служила им». (Матф. 8:14–15)

Изъяснение 8:14–22. С какою быстротою совершались Христом исцеления. – Болезни телесные суть следствия грехов. – Христос ничего не делал из тщеславия. – Христос привлекал народ не только чудотворениями, но и приятностью своего вида. – Вопрошавшим Христос давал ответы сообразно их внутреннему расположению. – Заботы о духовном должно предпочитать всему остальному. – Живущие во грехах хуже мертвецов.

1. Марк, желая показать и время, говорит: «и тотчас» (Марк 1:30); а Матфей описал только чудо, не означив времени. Другие говорят, что больная даже просила Его; но Матфей и об этом умолчал. Впрочем, в этом нет разногласия: одно происходит от краткости, а другое от полноты повествования. Но для чего Христос вошел в дом Петров? Мне кажется, для принятия пищи; на это указал и евангелист, когда сказал: «встала и служила им». Христос останавливался у учеников, как например, и у Матфея, когда его призвал, чтобы через то почтить их и сделать усерднейшими. Но ты и здесь заметь Петрово почтение к Нему. Имея тещу, лежащую дома в сильной горячке, он не привел Его в дом свой, но ожидал, пока будет окончено учение и исцелятся все прочие; и тогда уже, когда Он вошел в дом, начал просить Его. Так он с самого начала научался предпочитать выгоды других своим. Итак, не Петр приводит Его в дом, но Он сам по собственной воле пришел, после того как сотник сказал: «я недостоин, чтобы Ты вошел под кров мой», показывая, сколько Он благоволил к ученику. Но представь, каковы были дома этих рыбаков; при всем том Христос не гнушался входить в их бедные хижины, научая тебя во всем попирать человеческую гордость. Иногда Он словами только исцеляет, иногда и руку простирает, а иногда делает и то и другое, чтобы видимо было врачевание Его. Он не хотел всегда чудодействовать необычайным образом. Но Ему надлежало еще скрываться, и особенно при учениках, потому что они в великой радости все бы рассказали. И это видно из того, что, по восшествии на гору, Он почел нужным объявить им, чтобы они никому не сказывали. Итак, коснувшись тела, Он не только прекратил горячку, но и вполне возвратил здоровье. Так как болезнь была незначительна, то Он явил Свое могущество в способе лечения, чего не могло бы сделать врачебное искусство.

Вам известно, что и по освобождении от горячки больным требуется много времени для того, чтобы прийти в прежнее здоровье. Но тогда все зараз последовало. И не здесь только случилось это, но и на море. И там Он не только укротил ветры и бурю, но тотчас остановил и самое движение волн, что было также странно. (Обычно) и после того, как буря прекратится, волны еще долго колеблются. Но у Христа не так; у Него все вместе прекращалось. Так именно случилось и с этой женой. Указывая на это, евангелист и говорит: «встала и служила им», – что было знаком и силы Христовой и расположения жены, которое она оказывала к Христу. Отсюда мы можем усматривать вместе и то, что Христос по вере одних дает исцеление другим (здесь именно просили Его другие, как то было и с отроком сотника). Впрочем, Он благодетельствует, если только желающий исцеления не упорствует в неверии, а только или по причине болезни не может прийти к Нему, или по причине неведения и незрелого возраста не имеет о Нем высокого понятия. «Когда же настал вечер, к Нему привели многих бесноватых, и Он изгнал духов словом и исцелил всех больных, да сбудется реченное через пророка Исаию, который говорит: Он взял на Себя наши немощи и понес болезни» (Матф. 8:16–17). Видишь ли, как многие, наконец, уверовали? Они не хотели удалиться, хотя время и побуждало к тому, и не почитали неблаговременным приводить вечером больных своих. Заметь, о каком множестве исцеленных евангелисты умалчивают, когда не говорят нам и не повествуют о каждом порознь, но одним словом переходят неизреченное море чудес. Потом, чтобы величие чуда не повергло в недоверие, что Он такое множество и от столь различных болезней освободил и исцелил в одно мгновение времени, евангелист приводит пророка, свидетельствующего о случившемся, показывая тем, что доказательство, заимствованное из Писания, во всяком случае, важно и не ниже самых знамений. Исаия сказал, говорит он, что Христос «взял на Себя наши немощи и понес болезни». Пророк не сказал: освободил, но – взял и понес: это, мне кажется, сказано пророком более о грехах, согласно со словами Иоанна: «вот Агнец Божий, Который берет на Себя грех мира» (Иоан. 1:29).

2. Итак, почему же здесь евангелист относит это пророчество к болезням? Или потому, что принимал это свидетельство буквально, или для того, чтобы показать, что большая часть болезней есть следствие грехов душевных. В самом деле, если самая смерть, утверждение болезней, имеет своим корнем и началом грех, то тем более многие болезни. Точно также и то, что мы можем подвергаться болезням, родилось от греха. «Увидев же Иисус вокруг Себя множество народа, велел ученикам отплыть на другую сторону» (Матф. 8:18). Видишь ли, опять как Он чужд тщеславия? Другие евангелисты говорят, что Он запрещал демонам сказывать, кто Он; а Матфей говорит, что Он удалял от Себя народ. Делал Он это с одной стороны для того, чтобы научить нас скромности, с другой – для того, чтобы укротить иудейскую зависть и убедить нас ничего не делать из тщеславия. Он не только исцелял тела, но и исправлял душу, научая благочестию; показывал Себя и в том, что исцелял болезни, и в том, что ничего не делал из тщеславия. Действительно, многие из любви и удивления к Нему, и желая всегда наслаждаться Его лицезрением, неотступно пребывали при Нем. Да и кто бы удалился от творившего такие чудеса? Кто бы и просто не захотел взирать на Его лицо и уста, изрекающие такие слова? Он достоин удивления не только по чудесам, но даже и один вид Его исполнен был великой приятности, как показывает то пророк, говоря: «прекраснее сынов человеческих» (Псал. 44:3). Когда же Исаия говорит: «не было в Нем вида, который привлекал бы» (Ис. 53:2), то говорит это или о непостижимой и неизреченной славе Божества, или о том, что случилось с Ним во время страдания, и именно – о бесчестии, которое претерпел Он во время распятия на кресте, или о смирении, которое являл во всем, в продолжение целой жизни. Далее Спаситель не прежде повелел ученикам переправиться на ту сторону, как по исцелении болезней. Иначе народ не мог бы перенести этого. Как на горе он не только пребывал с Христом тогда, как Он проповедовал, но и последовал за Ним, когда Он молчал, так и здесь прикреплялся к Нему, не только тогда, когда Он чудодействовал, но и когда перестал чудодействовать, и от самого лица Его получал великую пользу. В самом деле, если Моисей имел прославленное лицо, и Стефан лицо ангельское, то представь, каков тогда должен быть вид общего Владыки! Может быть, многие воспламенились желанием узреть Его образ; но если мы пожелаем, то узрим и гораздо лучший образ. Если мы с упованием проведем настоящую жизнь, то увидим Его на облаках, встретив в бессмертном и нетленном теле. Смотри, с каким благоразумием Спаситель отсылает народ, чтобы не устрашить. Он не сказал: удалитесь; но повелел переплыть на ту сторону, обнадеживая, что и Он непременно придет туда. Но тогда как народ показал столько любви к Христу и с таким усердием следовал за Ним, один раб богатства и весьма надменный человек подошел к Нему и сказал: «Учитель! я пойду за Тобой, куда бы Ты ни пошел» (Матф. 8:19). Видишь ли, какова гордость? Почитая недостойным считать себя между простым народом, но, показывая, что он гораздо выше черни, с такими мыслями приступает к Иисусу. Таковы уже иудейские нравы; они обычно исполнены неблаговременного дерзновения. Точно также впоследствии и некто другой, когда все молчали, сам, приступив, сказал: «какая первая заповедь» (Матф. 22:36)? Впрочем, Господь не осудил его за неуместную дерзость, научая нас тому, что бы мы терпели и таковых. Потому-то Он не обличает явно тех, которые имели злые намерения, но Свои ответы направляет против их мысли, предоставляя им одним видеть обличение, и доставляя им двоякую пользу: во-первых, тем, что показывал в Себе знание сокровенного в совести; во-вторых, тем, что несмотря на такое сердцеведение, попускал скрывать свои намерения, и давал возможность исправиться, если только захотят. Таким точно образом поступил Он и с приступившим к Нему теперь. Последний, видя многие знамения, и то, что многие ими были привлекаемы к Иисусу, надеялся обогатиться от таковых чудес, почему и поспешил заявить о своем желании следовать за Ним. Но из чего это известно? Из ответа, который дает Христос, сообразуясь не со словами вопроса, но с мыслью. Что же, – говорит ему Христос, – ты надеешься, следуя за Мной, собирать деньги? Не видишь ли, что у Меня нет жилища даже и такого, какое имеют птицы? «Лисицы», говорит Он, «имеют норы и птицы небесные – гнезда, а Сын Человеческий не имеет, где приклонить голову» (Матф. 8:20). Впрочем, это сказал Он не для того, чтобы отдалить его от Себя, но чтобы обличить его худое намерение и доставить случай следовать за Собой с таковой надеждой, если захочет. А чтобы узнать тебе его лукавство, смотри, что он делает. Услышав слова Христовы и будучи обличен, он не сказал: готов последовать.

3. Подобным образом часто поступал Христос и в других случаях. Хотя явно не обличал Он, но ответом показывал мысль к Нему приходивших. Так и тому, который говорил: «Учитель благий» (Матф. 19:16) и этой лестью думал расположить Его к себе, Он, имея ввиду его намерение, отвечал: «что ты называешь Меня благим? Никто не благ, как только один Бог» (Матф. 19:17). И когда говорили Ему: «вот Матерь Твоя и братья Твои» ищут Тебя (Матф. 12:47) (так как последние еще имели в себе нечто человеческое, и желали не услышать что-нибудь полезное, но показать, что они близки к Нему, и тем тщеславиться), послушай, что говорит: «кто Матерь Моя? и кто братья Мои» (Матф. 12:48)? И опять самим братьям Своим, которые говорили Ему: «яви Себя миру» (Ин. 7:4), и желали через то приобрети себе тщетную славу, сказал: «Мое время еще не настало, а для вас всегда время» (Иоан. 7:6). То же самое делает и с противной стороны. Так о Нафанаиле говорит: «вот подлинно Израильтянин, в котором нет лукавства» (Иоан. 1:47). И опять: «пойдите, скажите Иоанну, что слышите и видите» (Матф. 11:4). И здесь Он дал ответ не на слова, но на мысль пославшего. Подобным образом, и к народу говорит сообразно с его внутренним расположением: «что смотреть ходили вы в пустыню» (Лук. 7:24)? Так как народ, вероятно, думал об Иоанне, как о простом и обыкновенном человеке, то, исправляя такое его мнение, говорит: «что смотреть ходили вы в пустыню? трость ли, ветром колеблемую? человека ли, одетого в мягкие одежды» (Лук. 7:24–25)? – показывая через то и другое, что он и сам в себе тверд, и не может быть расслаблен никакими удовольствиями. Так точно и здесь Христос дает ответ, сообразный с мыслью говорившего. Приметь, какую кротость показывает Он и в настоящем случае. Он не сказал: хотя Я имею, однако презираю; но сказал: не имею. Видишь ли, сколь великую Он имел осмотрительность и вместе снисходительность? Ел ли Он когда, пил ли, или казался делающим что-либо несогласно с Иоанном, – Он делал и это для спасения иудеев, или лучше, для спасения целой вселенной, и, вместе, заграждая уста еретиков, и сильно желал привлечь к Себе бывших тогда при Нем. Другой же некто, продолжает евангелист, сказал Ему: «Господи! позволь мне прежде пойти и похоронить отца моего» (Матф. 8:21).Видишь ли различие? Тот бесстыдно говорит: «я пойду за Тобой, куда бы Ты ни пошел»; а этот, даже испрашивая позволение на благочестивое дело, говорит: «позволь мне». Впрочем, Христос не позволил, а сказал: «иди за Мной, и предоставь мертвым погребать своих мертвецов» (Матф. 8:22). Спаситель везде обращал внимание на намерение. Но почему, скажет кто-либо, не позволил? Потому что и без него было кому исполнить то дело, и умерший не остался бы без погребения; между тем ученику не должно было удаляться от дела более необходимого. Сказав же: «своих мертвецов», показывает, что мертвец не Его. Умерший, по моему мнению, был из неверующих. Если же ты удивляешься юноше в том, что он спрашивал Иисуса о столь необходимом деле и не удалился самовольно, то тем более подивись тому, что он остался при Иисусе и тогда, когда получил запрещение. Но скажет кто-либо: не быть при погребении отца не было ли знаком крайней неблагодарности? Если бы он сделал это по лености, то оказал бы неблагодарность; но если сделал это для того, чтобы не прервать необходимейшего дела, то в таком случае удалиться было бы знаком величайшего неразумия. Конечно, Иисус запретил ему не потому, чтобы повелевал не воздавать почтения родителям, но с целью показать, что ничто не должно быть для нас необходимее небесного, и что с великим тщанием должно стараться о небесных благах и не забывать о них даже на самый краткий срок, хотя бы отвлекали от того самые нужные и неминуемые дела. В самом деле, что может быть необходимее погребения отца и что легче? На это потребно было немного времени. Если же и настолько времени, сколько нужно для погребения отца, не безопасно оставлять духовные предметы, то представь, чего будем достойны мы, которые всегда оставляем дела христианские и самое маловажное предпочитаем необходимому, и без всякого побуждения предаемся нерадению. Далее, мудрости учения Спасителя должно удивляться и потому, что Он сильно привлек к Себе юношу словом и, вместе с тем, освободил его от бесчисленного множества зол, как то: от рыданий, плача и всего отсюда происходящего. Действительно, после погребения нужно было рассматривать завещания, заниматься разделом наследства и всем прочим, что происходит в таких случаях, – и, таким образом, волна за волной, унося его все дальше, весьма далеко увлекли бы от пристанища истины. Потому-то Христос влечет и прикрепляет его к Себе. Если же ты еще удивляешься и смущаешься тем, что ему не было дозволено находиться при погребении отца, то вообрази, что многие не дают знать малодушным о смерти их ближних и не допускают быть при гробе, хотя бы умер отец, или мать, или сын, или другой кто-либо из родственников, и мы за это не обвиняем их в жестокости и бесчеловечии – и весьма справедливо. Напротив, допускать малодушных предаваться плачу – было бы делом жестокости.

4. Но если худо плакать и сокрушаться о сродниках, то гораздо хуже удаляться от духовных наставлений. Вот почему Спаситель в одном месте и говорит: «никто, возложивший руку свою на плуг и озирающийся назад, не благонадежен для Царствия Божия» в царствии небесном (Лук. 9:62). Подлинно, гораздо лучше проповедовать царствие Божье и других избавлять от смерти, нежели погребать ни к чему не нужного умершего, и особенно тогда, когда есть люди, могущие исполнить это дело. Итак, отсюда научаемся мы тому, что не должно терять и малого времени, хотя бы было бесчисленное множество побуждений к тому, но всему, даже самому необходимому, должно предпочитать духовное, и знать, в чем состоит жизнь и в чем смерть. Многие ведь, из тех которые, по-видимому, живут, ничем не различаются от мертвых, когда живут во зле; вернее – они даже хуже мертвецов. «Умерший освободился от греха» (Рим. 6:7), говорит апостол. А тот, кто живет во зле, служит греху. Не говори мне, что он не съедается червями, не лежит в гробу, не закрыл глаз и не обвит пеленами. Он большие претерпевает мучения, нежели умерший, не потому, чтобы черви съедали его, но потому, что страсти душевные терзают его лютее зверей. А если у него открыты глаза, то и это опять гораздо хуже того, как если б они были закрыты. Глаза умершего ничего не видят худого; а этот, имея открытые глаза, подвергает себя бесчисленным болезням. Тот лежит в гробу ничего не чувствуя; а этот заключен в гробу бесчисленных болезней. Но ты не видишь гниения его тела? Что же? Душа его еще прежде тела растлилась, погибла и подвергается большему гниению. Тот смердит десять дней, а этот во всю жизнь дышит зловонием, имея уста хуже всяких нечистых мест, – так что они различаются между собой только тем, что один подвергается только естественному тлению, а другой к нему присоединяет еще гниение, происходящее от нечестивой жизни, ежедневно вымышляя для себя бесчисленные причины растления. Но этот ездит на коне? Что же? Умерший лежит на одре. Но что важнее, его никто не видит истлевающим и сгнивающим, потому что он имеет гроб своим покровом; а этот смердит повсюду, нося мертвую душу в теле, как в гробу. И если бы можно было увидеть душу человека, живущего в роскоши и нечестии, то ты увидел бы, что гораздо лучше лежать связанным в гробу, нежели быть окованным цепями греховными; лучше иметь на себе лежащий камень, нежели тяжкий покров бесчувственности. Вот почему сродникам этих мертвецов, когда они пребывают в такой бесчувственности, особенно должно приступать к Иисусу с молением о них, подобно тому, как Мария молила о Лазаре. Пусть будет он смердящим, пусть четверодневным, – не отчаивайся, но приступи и отвали прежде камень, – и тогда увидишь его лежащим как бы в гробу и обвитым пеленами. И, если вам угодно, я представлю кого-нибудь из великих и знатных мужей. Не бойтесь: я представлю пример, не указывая на имя; – впрочем, если бы я открыл и имя, то и тогда не надлежало бы бояться. Кто, в самом деле, когда-либо боялся мертвого? Что бы он ни стал делать, всегда остается мертвым. Мертвый живому не может сделать никакого оскорбления. Итак, посмотрим на связанную голову таковых мертвецов. В самом деле, так как они беспрестанно пьяны, то у них, на подобие того, как мертвые связываются многими покровами и пеленами, все чувства заключены и связаны. Если же хочешь посмотреть и на руки, то увидишь, что и они, так же как у мертвых, привязаны к чреву и обвязаны не пеленами, а что гораздо хуже, узами любостяжания. Оно не допускает им простираться к милостыне или к другому какому-либо доброму делу, но делает их гораздо бесполезнее рук умерших. Хочешь ли видеть и ноги связанные? Смотри – они также связаны заботами и оттого никогда не могут прибегать в храм Божий. Ты видел мертвого; теперь смотри и на погребающего. Итак, кто же погребает этих мертвецов? Дьявол, тщательно связывающий их и не дозволяющий уже человеку казаться человеком, но сухим деревом. Кто не имеет ни глаз, ни рук, ни ног, ни других членов, тот как может казаться человеком? Таким образом, можно видеть, что и душа их обвита пеленами, и есть скорее идол, нежели душа. Итак, поскольку они пребывают в бесчувственности, сделавшись некоторым образом мертвыми, то мы приступим к Иисусу, будем молить Его об их воскресении, отвалим камень, развяжем пелены. Как скоро ты отвалишь камень, т. е. отнимешь ту бесчувственность, которую они показывают во зле, то тотчас изведешь их из гроба, а, выведя отсюда, гораздо удобнее освободишь их от оков. Когда ты воскреснешь, тогда познает тебя Христос; когда разрешишься от уз, тогда Он призовет тебя и к Своей вечери. Итак, вы, друзья Христовы, ученики Его, – вы, любящие умершего, приступите к Христу и помолитесь! Пусть умерший исполнен чрезмерного зловония; сродники не должны оставлять его и в этом случае, но тем более приступать к Богу (чем более умножается тление), подобно как сделали и сестры Лазаревы; должны до тех пор просить, молить и умилостивлять Бога, доколе мы не увидим его живым. Если мы будем так стараться о себе и о ближних, то скоро достигнем и будущей жизни, которую все мы да сподобимся получить благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, Которому слава во веки веков. Аминь.

Беседа 28

«И когда вошел Он в лодку, за Ним последовали ученики Его. И вот, сделалось великое волнение на море, так что лодка покрывалась волнами; а Он спал». (Матф. 8:23–24)

Изъяснение 8:23–34. Почему Христос взял одних только учеников и попустил им обуреваться волнами. – Различие между чудом Христовым и чудом Моисея. – Бесы исповедуют божество Христа. – Согласие евангелистов в повествовании об исцелении бесноватых. – Почему бесноватые жили в гробах. – Душа, исшедшая из тела, не остается на земле. – Бог промышляет о каждом человеке. – Для чего Христос позволил бесам потопить свиней. – Сребролюбцы страдают более тяжким недугом, чем бесноватые. – Изображение сребролюбца. – Сребролюбие вредит самому приобретению богатства.

1. Лука, не входя в исследование порядка времен, говорит так: «в один день Он вошел с учениками Своими в лодку» (Лук. 8:22). Точно так же говорит и Марк. Но Матфей поступает не так: он соблюдает здесь и самый порядок происшествий. Не все евангелисты обо всем писали одинаково, – о чем и прежде говорил я, чтобы кто-нибудь из опущения не заключил, что между евангелистами есть разногласие. Итак, Христос послал прежде народ, а учеников взял с Собой, как они свидетельствуют о том; взял же их не без цели и не без намерения, но для того, чтобы сделать их зрителями чуда, имеющего совершиться. Он, как некий наилучший наставник детей, поучал их тому, чтобы они с одной стороны были бесстрашны среди бедствий, а с другой – смирялись среди почестей. Чтобы они не превозносились тем, что Спаситель, отослав прочих, удержал их при Себе, – для достижения этой цели и вместе для приучения их к мужественному перенесению искушений, попустил им обуреваться волнами. Хотя, конечно, велики были и прежние чудеса, но настоящее чудо и заключало в себе немалое назидание, и было знамением, подобным древнему. Потому Спаситель и берет с Собой одних только учеников. Где совершались одни только чудеса, там дозволял Христос быть и народу; но где предстояли искушения и ужасы, там Он брал с Собой одних только подвижников вселенной, которых Он хотел обучить. Далее, Матфей говорит просто, что Иисус «спал»; а Лука говорит, что Он «спал на возглавии», показывая через то Свое смирение, и поучая нас великой мудрости. Итак, когда поднялась буря и море сильно волновалось, ученики будят Его, говоря: « Господи! спаси нас, погибаем» (Матф. 8:25). Спаситель, прежде чем усмирить море, обратился к ним с обличением. Буря, как сказал я, попущена была для научения учеников; это было образом имеющих постигнуть их искушений, так как и после того Спаситель часто попускал им впадать в жесточайшие бедствия, и через то укреплял дух их. Потому и Павел говорил: «мы не хотим оставить вас, братья, в неведении, потому что мы отягчены были чрезмерно и сверх силы, так что не надеялись остаться в живых» (2Кор. 1:8). И далее опять говорит: «Который избавил нас от столь близкой смерти» (2Кор. 1:10). Итак, Иисус прежде всего укорил учеников Своих, показывая тем, что надобно быть мужественными и среди сильнейшего обуревания волн, что Он все устраивает во благое. Так и самое смущение их принесло им пользу, поскольку чудо представилось им гораздо важнейшим, и происшествие навсегда сохранилось в их памяти. Когда Бог имеет намерение совершить что-нибудь чудесное, то сначала предустраивает многое для утверждения его в памяти людей, чтобы они не забывали совершенного Им чуда. Так и Моисей сначала страшится змия, и страшится не просто, но и с великим смущением, и потом уже видит совершающееся чудо; так и ученики ожидали сначала себе погибели, а потом получили спасение, чтобы они, через уверенность в опасности, познали величие чуда. Вот почему Спаситель и предается сну. В самом деле, если бы буря случилась во время Его бодрствования, то они или не устрашились бы, или не стали бы Его просить, а может быть даже не подумали бы, что Он может совершить подобного рода чудо. Потому-то Он и предался сну, чтобы дать им время испытать страх, и заставить их сильнее почувствовать происходящее. Человек иначе смотрит на то, что случается с другими людьми, и что случается с ним самим. Так как ученики видели всех других облагодетельствованными, а себя самих не получившими никакого благодеяния, и были беззаботны (они ведь ни хромы не были, и никакой другой подобной болезни не имели), и потому им надлежало собственным чувством испытать Его благодеяния, то Он попускает восстать буре, чтобы им через спасение от нее сильнее почувствовать Его благодеяние. Вот почему Спаситель совершает чудо и не в присутствии народа, чтобы не обвинили учеников в маловерии; но, взявши их с Собой одних, исправляет, и прежде укрощения волнения вод, укрощает волнение душ их, укоряя их такими словами: «что вы так боязливы, маловерные» (Матф. 8:25)? и вместе научая, что не нашествие искушений, но слабость духа производит страх. А если кто скажет, что ученики не по страху и не по маловерию приступили к Иисусу и разбудили Его, то я скажу, что это-то самое особенно и было доказательством ненадлежащего их о Нем мнения. Они были уверены в том, что Он, встав, может укротить бурю; но что может сделать это и во время сна – в этом не были уверены. И что удивляться несовершенству их в настоящем случае, когда они и после многих других чудес еще оставались весьма несовершенными? Потому-то Христос часто и укоряет их; так, например, когда говорит: «неужели и вы еще не разумеете» (Матф. 15:16)? Итак, не удивляйся, если народ не имел о Нем высокого понятия, когда и сами ученики пребывали несовершенными. «Удивляясь», говорит евангелист, «говорили: кто это, что и ветры и море повинуются Ему» (Матф. 8:27)? Впрочем, Христос не обличил их в том, что Его называли человеком; но ждал, до времени вразумляя их чудесами, что такое их мнение о Нем ошибочно. Отчего же почитали Его человеком? Оттого, что Он имел образ человеческий, спал и был на корабле. Поэтому-то они в недоумении и говорили: «кто это»? Тогда как сон и внешний вид показывали в Нем человека, – море и тишина являли в Нем Бога.

2. Хотя и Моисей сотворил некогда подобное же чудо, однако, и здесь открывается преимущество Христа, потому что Моисей чудодействовал как раб, а Христос – как Господь. Христос не простирал жезла, подобно Моисею, не воздевал рук к небу, не имел нужды в молитве; но, как Господь, повелевающий рабу и Творец твари, единым словом и повелением Он укротил и усмирил море, и буря тотчас совершенно утихла, так что не осталось никакого и следа волнения. Евангелист изобразил это так: «и сделалась великая тишина». И что было сказано о величии Отца Его, то Он опять явил в делах Своих. Что же было сказано об Отце? «Скажет, – говорит пророк, – и восстанет бурный ветер» (Псал. 106:25). Так и здесь говорится: сказал – «и сделалась великая тишина». Потому-то особенно и удивлялись Ему люди; между тем они не удивились бы, когда бы Он поступил подобно Моисею. После того, как Христос удалился от моря, последовало другое, страшнейшее чудо. Беснующиеся, как злые беглецы, увидев Господа, говорили: «что Тебе до нас, Иисус, Сын Божий? пришел Ты сюда прежде времени мучить нас» (Матф. 8:29). Тогда как народ почитал Его человеком, бесы пришли исповедать божество Его, и те, которые оставались глухими при возмущении и укрощении моря, услышали демонов, взывавших о том, о чем возвещало море своей тишиной. Потом, чтобы слова их не показались лестью, они самым опытом доказывают их истину: «пришел Ты сюда», вопияли они, «прежде времени мучить нас». Потому-то, прежде всего, они и сознаются в своей вражде, чтобы их прошение не подверглось подозрению. Действительно, будучи пронзаемы, воспламеняемы и претерпевая нестерпимые мучения от одного только присутствия Христова, они невидимо подвергались истязаниям и обуревались сильнее моря. Тогда как никто не осмелился приблизиться к ним, Христос сам подходит к ним. По свидетельству Матфея, они сказали: «Ты сюда прежде времени мучить нас». Другие же к этому присовокупили и то, что бесы умоляли Его и заклинали не ввергать их в бездну. Они думали, что уже настало время их наказания, и боялись, как бы уже имеющие подвергнуться мучению. То, что Лука упоминает об одном беснующемся, тогда как Матфей говорит о двух, не показывает между ними разногласия. Разногласие между ними оказывалось бы только тогда, когда бы Лука сказал, что один только был беснующийся, а другого не было. Когда же один говорит об одном, а другой о двух, то это не есть признак противоречия, а показывает только различный образ повествования. И мне кажется, что Лука упомянул о том только, который был лютейшим из них, почему и бедствие его представляет более плачевным, говоря, например, что он, расторгая узы и оковы, блуждал по пустыне; а Марк свидетельствует, что он еще бился о камни. Да и самые слова их достаточным образом обнаруживают их лютость и бесстыдство, потому что они говорили: «Ты сюда прежде времени мучить нас». Они не могли сказать, что не согрешили; но просят Его не подвергать их наказанию прежде времени. Так как Спаситель нашел их делающими нестерпимые лютости и злодеяния, и всяким образом обезображивающими и мучащими Его творение, то бесы и думали, что Он, по причине чрезмерных их злодеяний, не будет отлагать времени наказания. Потому-то они просили и умоляли Его. Таким образом, те, которых не могли удержать и узы железные, приходят связанные; те, которые бегали по горам, выходят на поле; те, которые другим преграждали путь, останавливаются, увидев преграждающего им самим путь. Но почему они любили жить в гробах? Потому, что им хотелось во многих посеять пагубное учение, то есть, что души умерших превращаются в бесов, чего никогда не должно даже и в уме представлять. Что же ты скажешь на то, – спросит кто-нибудь, – что многие из чародеев закалают детей с той целью, чтобы их души после того им содействовали? А откуда это известно? Что закалают детей, о том говорят многие. Но что души закланных находятся с заклавшими их, скажи мне, откуда ты узнал об этом? Ты скажешь, что сами бесноватые взывают: я душа такого-то человека! Но и это – хитрость и обман дьявола. Не душа какого-нибудь умершего вопиет, а притворяющийся так демон, для обольщения слушателей. Если бы душа могла войти в существо дьявольское, то тем более она могла бы войти в свое тело. Притом нельзя представить, чтобы душа обиженная стала содействовать обидевшему ее, или чтобы человек в состоянии был изменить свою бестелесную природу в другое существо. Если невозможно это в отношении к телам, так как никто не может превратить тела человеческого в тело ослиное, то тем более невозможно это в отношении к невидимой душе, которую никто не может превратить в существо демонское.

3. Итак, это – бредни пьяных старух и детские страхи. Душе, отделившейся от тела, уже невозможно блуждать здесь, потому что «души праведных в руке Божьей» (Премудр. Сол. 3:1). Если же души праведных в руке Божьей, то и души детей, так как они не сделались еще злыми. Да и души грешников тотчас удаляются отсюда. Это видно из притчи о Лазаре и богаче. И в другом месте Христос говорит: «в эту ночь душу твою возьмут у тебя» (Лук. 12:20). Да и быть не может, чтобы душа, вышедшая из тела, блуждала здесь. И это вполне сообразно с разумом. В самом деле, если мы, ходя по земле знакомой и известной нам, и будучи облечены телом, когда совершаем путь в странах чужих, не знаем без руководителя, какой надобно идти дорогой, то каким образом душа, отделившаяся от тела и отрешившаяся от всех земных связей, может знать без путеводителя, куда ей должно идти? Также и из многих других доказательств всякий может легко увидеть, что душа, вышедшая из тела, не может уже здесь оставаться. Так, Стефан сказал: «прими дух мой» (Деян. 7:59); и Павел говорит: «разрешиться и быть с Христом, потому что это несравненно лучше» (Фил. 1:23). Также о патриархе Писание говорит: «и приложился к народу своему, и умер в старости доброй» (Быт. 25:8). А что и души грешников по смерти не могут здесь пребывать, послушай богача, который много о том просил, и не получил желаемого. Если бы это возможно было, то он сам пришел бы и возвестил о происходящем там. Отсюда видно, что души, по отшествии отсюда, уводятся в некую страну и, уже не имея возможности возвратиться оттуда, ожидают страшного того дня.

Но, может быть, кто спросит: для чего Христос исполнил просьбу демонов, позволив им войти в стадо свиное? Я скажу на это то, что Он сделал так не потому, чтобы убежден был ими, но по многим премудрым целям. Во-первых, для того, чтобы освободившимся от этих злых мучителей показать величие вреда, причиняемого им этими злоумышленниками; во-вторых, для того, чтобы всех вразумить в том, что бесы без Его позволения не смеют даже прикасаться и к свиньям; в-третьих, для того, чтобы дать знать, что с людьми бесы поступили бы даже еще хуже, нежели со свиньями, если бы те в таком несчастии не удостаивались великого промышления Божьего. Что бесы ненавидят нас более, нежели бессловесных животных, это всякому известно. Следовательно, если они не пощадили свиней, но в одно мгновение всех их низвергли в бездну, то тем более сделали бы это с одержимыми ими людьми, которых они таскали и влачили по пустыням, если бы провидение Божье, и при самом жестоком мучении, не обуздывало и не удерживало дальнейшего их стремления. Отсюда ясно, что нет ни одного человека, о котором бы не промышлял Бог. Если же Он и не обо всех печется одинаковым образом, то и это есть величайший знак Его промысла. Бог являет промысел Свой сообразно с пользой каждого. Сверх же сказанного, мы научаемся отсюда еще и тому, что Бог промышляет не только о всех вообще, но и о каждом человеке в частности, – что показал Господь и в отношении к ученикам Своим, сказав: «у вас же и волосы на голове все сочтены» (Матф. 10:30). То же самое всякий ясно может видеть и из примера этих бесноватых, которые давно были бы уже задушены, если бы не были свыше сохраняемы великим попечением. По этим-то причинам Спаситель и позволил бесам войти в стадо свиное, чтобы и жители тех стран познали Его всемогущество. Где известно было имя Его, там Он не очень много показывал Себя; но где никто не знал Его и все пребывали в бесчувствии, там Он совершал славные чудеса, чтобы привлечь их к познанию Своего божества. А что жители того города находились в бесчувствии, это видно из конца происшествия. Им надлежало бы поклониться Христу и удивиться Его могуществу; а они отсылали Его и «просили» отойти «от пределов их» (Матф. 8:34). Но для чего демоны погубили свиней? Бесы постоянно стараются привести людей в отчаяние, и всегда радуются их гибели. Так дьявол поступил и с Иовом. Хотя и здесь позволил Бог, но позволил не потому, что был убежден дьяволом, а для того, чтобы еще более прославить раба Своего, отнять у дьявола всякий предлог к бесстыдству, и обратить на его же главу его поступки с праведником. Так и в настоящем случае случилось противное их желанию. И могущество Христа торжественно проповедано было, и злоба демонов, от которой освободил Он одержимых ими, яснее обнаружилась, и открылось то, что они без попущения Бога всяческих не могут прикасаться даже и к свиньям.

4. Никому нимало не возбраняется разуметь эту историю в таинственном смысле. Хотя это и история, но следует знать, что люди, уподобляющиеся свиньям, легко уловляются действием бесов, и страждущие от них часто могут побеждать их, если только они люди. Но когда совершенно уподобятся свиньям, тогда не только бывают одержимы бесами, но и низвергаются в бездну. Сверх того, чтобы кто-нибудь происшествия этого не назвал басней, но чтобы совершенно поверил исшествию бесов, для этого оно доказывается погибелью свиней. Заметь кротость Иисуса Христа, соединенную с могуществом! Когда жители той страны, столь облагодетельствованные Им, принуждали Его удалиться, то Он без сопротивления удалился и оставил показавших себя недостойными Его учения, дав им наставниками освобожденных от демонов и – пасших свиней, чтобы узнали от них обо всем случившемся, а сам, удалившись, оставил их в великом страхе. Действительно, великая потеря распространяла слух о случившемся, и событие это занимало их ум. Отовсюду неслись слухи о необыкновенном чуде и от исцелившихся, и от хозяев потопленных свиней, и от пастухов их. И ныне можно видеть такие происшествия, и множество бесноватых, живущих в гробах, которых ничто не удерживает от неистовства: ни железа, ни оковы, ни множество народа, ни увещание, ни убеждение, ни страх, ни угрозы и ничто другое подобное. Так, когда сладострастный пленяется всякой красотой телесной, тогда он ничем не различается от беснующегося. Будучи облечен одеждой, но, не имея истинного одеяния и лишенный приличной ему славы, он всюду бегает обнаженным, подобно бесноватому, поражая себя не камнями, но беззакониями, которые гораздо тяжелее многих камней. Итак, кто сможет связать и укротить столь бесстыдного и неистового, никогда не бывающего в самом себе, но всегда ходящего при гробах. Подлинно таковы жилища блудников, исполненные великого зловония и гнилости. А что сказать о сребролюбце? Не таков ли и он? Кто может когда-либо связать его? Каждодневные страхи, угрозы, увещания и советы? Но он все эти узы расторгает, и если кто придет освободить его от уз, заклинает не освобождать его, почитая величайшим для себя мучением не быть в мучении. Что может быть бедственнее этого? Бес, хотя презирал людей, но повелению Христову покорился, и немедленно вышел из тела. А этот не повинуется и повелению Христову, хотя Он каждодневно слышит Его слова: «не можете служить Богу и маммоне» (Матф. 6:24), и угрозы геенной и нестерпимыми мучениями, и все-таки не повинуется – не потому, что он могущественнее Христа, но потому, что Христос против нашей воли не ведет нас к исправлению. Вот потому такие люди, и живя в городах, живут как бы в пустынях. В самом деле, какой благоразумный человек захочет обращаться с такими людьми? Я, по крайней мере, желал бы лучше жить со множеством беснующихся, нежели с одним из страждущих такой болезнью. А что я не заблуждаюсь, это видно из тех страданий, какие претерпевают сребролюбцы и беснующиеся. Сребролюбцы считают врагом своим человека, не причинившего им никакого вреда, желают сделать рабом свободного и ввергают его в бесчисленные бедствия; напротив, беснующиеся ничего другого не делают, как только в самих себе питают болезнь. Первые ниспровергают множество домов, заставляют хулить имя Божье, являются заразой городов и всей вселенной; а мучимые бесами более достойны сожаления и слез. Эти последние многое делают в бесчувствии; напротив первые, имея ум, безумствуют, среди городов неистовствуют и беснуются некоторым новым бешенством. В самом деле, все беснующиеся делают ли что-либо подобное тому, на что дерзнул Иуда, совершивший неслыханное преступление? И все ему подражающие, подобно диким зверям, убежавшим из ограды, возмущают города, никем не будучи удерживаемы. Хотя они отовсюду обложены узами, как то: страхом судей, угрозой законов, презрением от людей и многим еще другим, – но они, разрывая их, все извращают. И если бы кто совершенно отнял от них те узы, тогда ясно увидел бы в них беса гораздо лютейшего и жесточайшего, нежели каков вышедший из упомянутого ныне бесноватого.

5. Но так как это невозможно, то, по крайней мере, предположим это на словах, и снимем со сребролюбца те оковы, и тогда ясно познаем его крайнее неистовство. Впрочем, не бойтесь зверя, когда я открою его, – это только изображение на словах, а не истинная действительность. Итак, представим себе человека, извергающего из очей своих огонь, черного, вместо рук имеющего на обоих плечах своих висящих драконов; представим у него такие уста, в которых вместо зубов вонзены острые мечи, а вместо языка находится источник, изливающий яд и испускающий смертоносное питье; представим, что чрево его пожирает более всякой печи, истребляет все ввергаемое, а ноги как бы крылатые и быстрее всякого пламени. Пусть лицо его будет составлено из собачьего и волчьего; пусть он не будет произносить ничего человеческого, но будет издавать из себя звуки нестройные, отвратительные и страшные; пусть также и в руках у него будет пламень. Может быть, вам представляется страшным сказанное мной; но я еще не изобразил его надлежащим образом. К сказанному надобно присовокупить и еще нечто: пусть он поражает встречающихся с ним, пожирает и терзает плоть их. Но сребролюбец гораздо хуже и такого чудовища. Он нападает на всех, все поглощает подобно аду, всюду ходит, как общий враг рода человеческого. Ему хочется, чтобы не было ни одного человека, чтобы ему одному обладать всем. Мало того, он и на этом не останавливается. Но когда всех истребит, по своему желанию, тогда желает истребить самое существо земли, и увидеть на месте ее золото; и не землю только, но и горы, и леса, и источники, словом все видимое. А чтобы вам знать, что мы еще не вполне изобразили его неистовство, – представьте, что никто не будет обвинять и устрашать его, уничтожьте, по крайней мере на словах, страх со стороны законов, – и вы увидите, как он, схватив меч, истребляет всех, не щадя никого, ни друга, ни родственника, ни брата, ни самого родителя. Вернее же, не нужно делать никакого и предположения, а спросим его самого: не строит ли он всегда таковые мечты в своем воображении, и не нападает ли на всех, умерщвляя мысленно и друзей, и родственников, и самих родителей? Но даже нет нужды и спрашивать его; всем известно, что одержимые недугом корыстолюбия тяготятся старостью отца, а приятное и вожделенное для всех чадородие почитают тяжким и несносным. Многие из-за этого находят удовольствие в бесплодии, делают естество свое бесплодным, не только умерщвляя родившихся детей, но и не давая им зародиться. Итак, не удивляйтесь, если я так изобразил вам сребролюбца (он гораздо даже хуже, нежели мы его представили), но посмотрим, как нам освободить его от беса. Как же мы освободим его? Если он ясно узнает, что сребролюбие вредно ему и для самого стяжания богатства. В самом деле, желающие приобрести малозначащее всегда претерпевают великий ущерб, – почему об этом даже сложилась и пословица. Так многие, желая давать взаймы с большими процентами, в надежде получить от того прибыток, но не испытав тех, которые берут взаймы, нередко вместе с прибытками лишались и всего собственного достояния. Другие, подвергшись каким-либо опасностям и не захотев лишиться малого, погубили с имуществом и самую душу; а иные, тогда как могли приобрести за деньги выгодные достоинства, или что-нибудь другое тому подобное, по чрезмерной скупости своей всего лишились. Так как они сеять не умеют, а всегда заботятся только о собирании плодов, то часто и не получают их. Невозможно ведь всегда собирать плоды; так точно невозможно постоянно и приобретать сокровища. Вот почему корыстолюбцы, не желая расточать, не умеют и приобретать. Когда им нужно бывает и жениться, то и тогда встречают те же самые невыгоды, потому что они или обманываются, когда берут за себя бедную вместо богатой, или, если берут и богатую, но с бесчисленными недостатками, и опять терпят величайший вред. Подлинно, не изобилие имущества, но добродетель производит богатство. Что пользы в богатстве, когда жена расточительница и мотовка и все имущество уносит быстрее ветра? Что пользы, когда она будет распутна и заведет себе бесчисленное множество любовников? Что пользы, когда будет предаваться пьянству? Не сделает ли она вскоре же мужа своего беднейшим из всех? Но не при женитьбе только обманываются сребролюбцы, а и при покупке рабов, когда они, по великой скупости, стараются купить не трудолюбивых, но дешевых. Итак, представив все это в уме своем (ведь не можете еще слушать слов о геенне и царствии), и размыслив о тех неудачах, какие вы, по своему корыстолюбию, часто претерпеваете и при отдаче денег в рост, и при покупке, и при женитьбе, и в начальственных отношениях, и во всем прочем, – оставьте пристрастие к богатству. Тогда вы безопасно будете проводить и настоящую жизнь, и, несколько преуспев, будете в состоянии слушать учение мудрости, и, несколько прояснив взор, узрите самое Солнце правды, и получите блага, обещанные Господом, которых все мы да сподобимся быть причастниками благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, Которому слава и держава во веки веков. Аминь.

Беседа 29

«Тогда Он, войдя в лодку, переправился [обратно] и прибыл в Свой город. И вот, принесли к Нему расслабленного, положенного на постели. И, видя Иисус веру их, сказал расслабленному: дерзай, чадо! прощаются тебе грехи твои». (Мф. 9:1–2)

Изъяснение 9:1–8. Матфей и Иоанн говорят о двух различных расслабленных. – Христос подтверждает свое божественное достоинство и равночестие с Отцом чрез отпущение грехов, обнаружение тайных мыслей врагов и исцеление расслабленного. – Врагов истины должно исправлять с кротостью.

1. Собственным городом Иисуса евангелист называет здесь Капернаум. Город, в котором Христос родился – Вифлеем; в котором воспитан – Назарет; а в котором имел постоянное пребывание – Капернаум. Расслабленный, о котором здесь говорится, не тождествен с упоминаемым у Иоанна. Тот лежал при купели, а этот в Капернауме. Тот страдал тридцать восемь лет, а об этом ничего подобного не сказано. О том никто не заботился, а у этого были люди, заботившиеся о нем, которые и принесли его ко Христу. Этому Спаситель сказал: «Чадо! прощаются тебе грехи твои», а тому: «Хочешь ли быть здоров» (Ин. 5:6)? Того исцелил в субботу, а этого не в субботу; иначе иудеи не упустили бы случая обвинить Его. При исцелении этого, они ничего не говорили, а за исцеление первого не переставали гнать Его. На эти различия я указал не напрасно, но для того, чтобы кто-либо, приняв обоих расслабленных за одно лицо, не подумал, что евангелисты разногласят между собою. Но обрати внимание на смирение и кротость Господа. Он и прежде отдалял от Себя народ, и когда жители страны Гадаринской не хотели принять Его к себе, Он не воспротивился им, но удалился от них, хотя и не далеко. И взошед опять на корабли, переправился на другую сторону, тогда как мог сделать это и без помощи корабля. Он не всегда хотел творить чудеса, чтобы не нарушить порядка Своего домостроительства. Матфей говорит только, что расслабленного принесли; а другие евангелисты прибавляют, что принесшие раскрыли и кровлю и, спустив больного, поставили его пред Христом, не говоря ничего, а все оставляя на волю Спасителя. Прежде Господь Сам обходил страны, и не требовал такой веры от приходящих к Нему; а теперь к Нему и пришли, и обнаружили пред Ним веру свою, – евангелист именно говорит: «Видя Иисус веру их», то есть, тех, которые спустили расслабленного. Спаситель не всегда требовал веры от самих страждущих, например, когда они страдали сумасшествием или лишились ума по причине какой-нибудь другой болезни. Но здесь и больной обнаружил свою веру. Иначе, не имея веры, он не позволил бы и спустить себя. Итак, поскольку и расслабленный и принесшие его показали великую веру, то и Господь явил Свою силу, отпустил грехи больному, как имеющий на то полную власть. Он во всем показывал Свое одинаковое достоинство с Богом Отцом. Прежде Он показал это в Своем учении, когда учил народ, как имеющий власть; над прокаженным, когда сказал ему: «хочу, очистись» (Мф. 8:3); над сотником, когда за слова его: «Скажи только слово, и выздоровеет слуга мой» (Мф.8:8), удивился ему и превознес его пред всеми; над морем, когда укротил его одним словом; над демонами, когда они исповедали Его Судиею, и когда Он с великою властью изгнал их. А теперь опять иным, высшим образом принуждает врагов Своих признать Свое равночестие с Богом Отцом, и возвещает это их устами. Спаситель был чужд любочестия, несмотря на то, что пред Ним предстояло великое множество народа, который заграждал даже вход к Нему, почему и расслабленного спустили сверху; Он не тотчас приступает к исцелению тела явившегося пред Ним больного, но от самих врагов ожидает к тому повода, и сперва врачует невидимое, т. е. душу, отпустив грехи, – что само доставило расслабленному исцеление, а Исцелившему не принесло большой славы. Книжники, снедаемые злобою, и думая обвинить Его в богохульстве, против своей воли способствовали, однако, прославлению совершившегося чуда. Спаситель по Своей прозорливости воспользовался их хулою для показания знамения. Когда они возмущались и говорили: «Он богохульствует. Кто может прощать грехи, кроме одного Бога?» (Мф. 9:3, Мк. 2:7), – что тогда Господь сказал им в ответ? Опроверг ли их мнение? Если бы Он не был равен Отцу, то Ему надлежало бы сказать: для чего вы составляете обо Мне неправильное мнение? Я не имею такого могущества. Но Он не сказал ничего подобного, а подтвердил и доказал совершенно противное, как словами Своими, так и сотворенным чудом. Но, так как собственный отзыв Его о Себе мог казаться неприятным для слушателей, то Он через других показывает, кто Он, и, что удивительно, не только через друзей, но и через врагов, в чем открывается Его высочайшая мудрость. Через друзей Господь показал это, когда сказал прокаженному: «хочу, очистись», и сотнику: «В Израиле не нашел Я такой веры» (Мф. 8:3, 10); а через врагов – при настоящем случае. Так как книжники говорили, что никто не может оставлять грехов, кроме одного только Бога, то Спаситель, желая показать им, «что Сын Человеческий имеет власть на земле прощать грехи, – тогда говорит расслабленному: встань, возьми постель твою, и иди в дом твой» (Мф. 9:6). И не только здесь, но и в другом случае, когда иудеи говорили: «Не за доброе дело хотим побить Тебя камнями, но за богохульство и за то, что Ты, будучи человек, делаешь Себя Богом» (Ин. 10:33), – Спаситель не опроверг такого их мнения о Нем, но опять подтвердил его, сказав: «Если Я не творю дел Отца Моего, не верьте Мне; а если творю, то, когда не верите Мне, верьте делам Моим» (Ин. 10:37–38).

2. Впрочем, при исцелении расслабленного Иисус Христос представляет и другое немаловажное доказательство Своей божественности и равночестия с Богом Отцом. Книжники говорили, что власть отпускать грехи принадлежит одному Богу, а Он не только отпускает грехи, но еще прежде обнаруживает в Себе другое свойство, приличное единому Богу, именно – открывает тайны сердечные. Книжники не обнаружили перед всеми своих мыслей: «При сем, – говорит евангелист, – некоторые из книжников сказали сами в себе: Он богохульствует. Иисус же, видя помышления их, сказал: для чего вы мыслите худое в сердцах ваших» (Мф. 9:3–4)? А что ведение тайн сердечных принадлежит единому Богу, об этом, – послушай, – что говорит Соломон: «Ты один знаешь сердце» (2Пар. 6:30), равно как Давид: «испытуешь сердца и утробы» (Пс. 7:10), и Иеремия: «Лукаво сердце [человеческое] более всего и крайне испорчено; кто узнает его» (Иер. 17:9)? И сам Бог говорит: «Человек смотрит на лице, а Господь смотрит на сердце» (1Цар. 16:7). И из других мест Писания можно видеть, что одному Богу свойственно знать тайны сердца. Итак, желая показать, что Он есть Бог, равный Богу Отцу, – то, о чем книжники помышляли в себе (а они, опасаясь народа, не смели обнаружить своих мыслей перед всеми), Он открыл и обнаружил, являя и здесь великую кротость. «Для чего, – говорит Он, – вы мыслите худое в сердцах ваших»? Если кто мог негодовать, то разве один больной, как обманувшийся в своей надежде. Он мог сказать: я пришел для того, чтобы Ты исцелил меня от расслабления, а Ты врачуешь другое; чем я могу увериться в том, что мне отпускаются грехи? Но он ничего подобного не говорит, но предает себя во власть Исцеляющего. Между тем книжники по своей гордости и зависти порицают сами благодеяния Его, оказанные другим. Потому-то Спаситель и обличает их, впрочем, с кротостью. Если вы не верите первому доказательству Моей божественности, и почитаете слова Мои тщеславием, то вот Я присовокупляю к нему и другое: открываю ваши тайны. Вслед затем Он представляет еще новое доказательство. Какое же это? Он укрепил тело расслабленного. Когда Он говорил расслабленному, то не ясно обнаружил власть Свою, так как не сказал: Я отпускаю тебе грехи, но – «прощаются тебе грехи твои»; а когда нужно было уверить в этом врагов, яснее показывает власть Свою, говоря: «Но чтобы вы знали, что Сын Человеческий имеет власть на земле прощать грехи». Видишь ли, как Он желал, чтобы Его почитали равным Богу Отцу? Он не сказал, что Сын человеческий имеет нужду в помощи другого, или что Он получил власть от другого, но говорит: «имеет власть». И говорит это не по честолюбию, но для того, чтобы убедить врагов в том, что Он не богохульствует, делая Себя равным Богу Отцу. Господь везде желает представлять ясные и неопровержимые доказательства; так, например, очистившемуся от проказы говорит: «Пойди, покажи себя священнику» (Мф. 8:4). Теще Петровой дарует силы служить Ему, и свиньям попускает низринуться в море. Так точно и здесь, в доказательство отпущения грехов расслабленному, укрепляет его тело, а в доказательство укрепления тела заставляет его нести одр, чтобы сотворенного Им чуда не почли за обман. И не прежде исцеляет расслабленного, как, предложив книжникам вопрос: «Ибо что легче сказать: прощаются тебе грехи, или сказать»: возьми одр твой, и иди в дом твой (Мф. 9:5)? Эти слова имеют такой смысл: что вам кажется легче, тело ли исцелить от расслабления, или душу освободить от грехов? Очевидно, что исцелить тело. Насколько душа превосходнее тела, настолько и отпущение грехов – дело большее, чем исцеление тела. Но так как исцеления души нельзя видеть, а исцеление тела очевидно, то Я присоединяю к первому и последнее, которое хотя ниже, но очевиднее, чтобы посредством его уверить в высшем – невидимом. Таким образом Спаситель еще прежде самими делами показал на Себе то, что после сказал о Нем Иоанн: «Вот Агнец Божий Который берет [на Себя] грех мира» (Ин. 1:29).

3. Итак, восставив расслабленного, Господь посылает его в дом. Здесь Он опять показывает Свое смирение и снова подтверждает, что сотворенное Им чудо не есть мечта: тех, которые были свидетелями болезни расслабленного, делает свидетелями и его здравия. Как бы так говорил Он: Я желал бы чрез твою болезнь исцелить и тех, которые почитают себя здоровыми, а на самом деле больны душою; но поскольку они не хотят того, то «иди в дом твой», и исправляй тех, которые там находятся. Видишь ли, как Господь показывает, что Он есть Творец души и тела? Он исцеляет больного от расслабления и духовного и телесного, и невидимое открывает посредством видимого. И однако, свидетели все еще пресмыкаются долу. «Народ же, видев это, – говорит евангелист,– удивился и прославил Бога, давшего такую власть человекам» (Мф. 9:8). Плоть препятствовала им вознестись горе. Между тем Спаситель не укоряет их, но продолжает делами Своими возбуждать их от усыпления, и возносить ум их на высоту. И то уже немаловажно было, что они поставляли Его выше всех людей, и почитали пришедшим от Бога. Если бы эта мысль как следует утвердилась в их уме, то мало-помалу наконец они узнали бы и то, что Христос есть Сын Божий. Но они не познали этого ясно, почему не могли и прийти к Нему. Впоследствии они опять говорили: «Не от Бога Этот Человек» (Ин. 9:16), и часто обращались к этой мысли, чтобы найти в ней защиту для своих страстей. Так многие поступают и ныне. Выдавая себя за строгих ревнителей славы Божией, они удовлетворяют собственным страстям, тогда как надлежало бы во всем поступать с кротостью. В самом деле, Бог всяческих, Который мог бы поразить молниею хулящих Его, повелевает восходить солнцу, ниспосылает дождь и все блага подает с щедростью. Подражая Ему, и мы должны просить, увещевать и внушать с кротостью, без гнева и ярости. Богохульство не унижает величия Божия, и потому не должно побуждать тебя к ярости. Кто богохульствует, тот наносит раны самому себе. Итак, тебе должно воздыхать и плакать, потому что эта болезнь достойна слез, и человека, зараженного ею, не иначе можно исцелить, как кротостью. Кротость сильнее всякого насилия. Посмотри, с какою кротостью сам Бог, как в Ветхом, так и в Новом Завете, взывает к оскорбившим Его. Там Он говорит: «Народ Мой! что сделал Я тебе» (Мих. 6:3)? А здесь: «Савл, Савл! что ты гонишь Меня» (Деян. 9:4)? Равно и Павел повелевает наставлять противников с кротостью. И сам Христос, когда приступали к Нему ученики, прося у Него позволения низвести огонь с неба, сделал им сильный упрек говоря: «Не знаете, какого вы духа» (Лк. 9:55)! Подобным образом и в настоящем случае Он не сказал книжникам: о, нечестивцы и обманщики, о, ненавистники и враги человеческого спасения! Но сказал только: «Для чего вы мыслите худое в сердцах ваших» (Мф. 9:4)? Итак, с кротостью должно избавлять от болезни. Кто из-за страха человеческого сделался лучшим, тот вскоре опять возвратится к прежнему несчастию. Потому Господь не велел исторгать и плевел, чтобы дать время для покаяния. Многие таким образом покаялись к добру, тогда как прежде были нечестивы, как то: Павел, мытарь и разбойник. Будучи прежде плевелами, они потом соделались зрелою пшеницею. Хотя в семенах такой перемены быть не может, но в воле человеческой она легко и удобно произойти может, поскольку она не связана узами необходимости, но одарена свободою. Итак, когда ты увидишь врага истины, исцели его, позаботься о нем, возврати к добродетели, подавай наилучший пример своею жизнью, наставляй неукоризненным словом, покровительствуй и имей попечение, и употребляй все средства к исправлению, подражая наилучшим врачам. Ведь и врачи не всегда одним только способом врачуют болезни; но когда видят, что рана не исцеляется одним лекарством, прилагают другое, а если нужно, третье; иногда рассекают, а иногда обвязывают. Так и ты, сделавшись врачом души, пользуйся всяким способом врачевания по заповедям Христовым, чтобы получить тебе награду и за свое спасение, и за то, что ты доставлял пользу другим. Все делай во славу Божию: таким образом и сам прославишься. «Прославляющих Меня», – говорит Господь, – «прославлю» и уничижающие Меня уничижены будут (1Цар. 2:30). Итак, будем все делать во славу Божию, чтобы соделаться наследниками блаженной той участи, которой да сподобимся все мы благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, Которому слава и держава во веки веков. Аминь.

Беседа 30

«Проходя оттуда, Иисус увидел человека, сидящего у сбора пошлин, по имени Матфея, и говорит ему: следуй за Мною». (Мф. 9:9)

Изъяснение 9:9–17. Почему Матфей призывается после других. – Могущество Христа и послушание Матфея. – Достоверность евангелий. – Для чего Христос разделял трапезу с Матфеем и другими грешниками. – Обращение с грешниками и их исправление предпочитается жертвам. – Не утвержденных не должно обременять тяжкими заповедями. – В исправлении других должно подражать Христу, начиная с легчайшего. – Наставления, как исправлять жен, любящих украшаться.

1. Сотворив чудо над расслабленным, Христос не остался в Капернауме, чтобы Своим присутствием не возжечь в книжниках еще большей зависти; но в угождение им, и для укрощения этой их страсти, удаляется. Так и нам не должно раздражать врагов своих своим пребыванием с ними, но чтобы смягчить гнев их, надобно уступать и удаляться от них. Но почему Спаситель не в одно время с Петром, Иоанном и другими призвал Матфея? Потому, что как к тем Иисус пришел в то время, когда они способны были послушать Его, так и Матфея призвал тогда, когда он готов был идти за Ним. По той же причине и апостола Павла призвал по воскресении. Знавший сердца и ведавший сокровенные мысли каждого человека знал, когда кто из них будет готов последовать Ему. Потому и Матфея призвал не в начале, когда он был еще мало восприимчив, но после того, как сотворил великое множество чудес, и когда слава о Нем распространилась всюду, и Матфей сделался способнее к повиновению. Достойно также удивления и любомудрие евангелиста Матфея. Он не только не скрывает прежней своей жизни, но и называет себя по имени, тогда как другие скрывали свое имя под другим наименованием. Для чего же евангелист сказал: «сидящего у сбора пошлин»? Для того, чтобы показать могущество Господа, Который призвал его не после того как он оставил свой бесчестный торг и перестал заниматься им, но исхитил его из среды зол, так же как и блаженного Павла обратил тогда, когда он неистовствовал, дышал яростью и злобою на церковь. Об этом и сам Павел, желая показать могущество Призвавшего его, пишет к Галатам: «Вы слышали о моем прежнем образе жизни в Иудействе, что я жестоко гнал Церковь Божию» (Гал. 1:13). И рыбарей Господь призвал тогда, когда они занимались своим ремеслом. Но их ремесло не заключало в себе ничего бесчестного; оно было свойственно людям необразованным и простым. Напротив, ремесло мытарей было позорно и бесстыдно. Это – корысть ничем неизвиняемая, бесчестная нажива, хищение под видом закона. И, однако, ничего этого Призвавший не устыдился; и удивительно ли, что Он не устыдился мытаря, когда Он не только не устыдился призвать блудницу, но и не возбранил ей облобызать и омочить слезами ноги Его? Для того Он и пришел, чтобы уврачевать не только тело, но и душу исцелить от зла. Так поступил Он и с расслабленным. Ясно показав при совершении этого чуда, что Он может отпускать грехи, Спаситель вслед затем призывает и Матфея, чтобы другие, видя, что Он принимает в число учеников Своих мытаря, уже не смущались. Если Он имеет власть отпускать все грехи, то чему же удивляться, если Он и мытаря делает апостолом? Но познав могущество Призвавшего, познай теперь и послушание призванного. Он не воспротивился, не усомнился и не сказал: что это значит, ужели Господь зовет меня, столь великого Грешника? – такое смирение было бы неуместно, – но тотчас повиновался, и даже не обнаружил желания идти в дом и посоветоваться об этом с родственниками, как поступили и рыбари. Как те оставили и сети, и лодку, и отца, так и Матфей оставил свое ремесло и прибыль, пошел вслед Иисуса, показывая полную готовность ко всему, и вдруг отрекшись от всего житейского, совершенным повиновением подтвердил благовременность своего призвания. Но почему же, спросишь, нигде не сказано о том, как призваны прочие апостолы, а говорится только о призвании Петра, Иакова, Иоанна и Филиппа? Потому что они имели презренные и низкие занятия: что в самом деле хуже звания мытаря, что маловажнее занятия рыбарей? А что и Филипп был незнатного происхождения, это показывает его отечество. Вот почему евангелисты преимущественно и повествуют о призвании этих учеников и их занятиях. Они хотели через это показать, что им должно верить и в повествованиях о делах важных. В самом деле, если они, повествуя о делах Учителя и учеников Его, не опускают ничего, что относилось, по-видимому, к их бесславию, а даже с особенною подробностью повествуют о том, то почему бы можно было подозревать их тогда, когда они говорят о делах славных? Если они умалчивают о многих знамениях и чудесах Иисуса, а между тем подробно повествуют о происшествиях, бывших при кресте, по видимому унизительных, и, не стыдясь, говорят о низких занятиях и бедном состоянии учеников, о предках Учителя, известных или по своим грехам, или по бедности, – то не очевидно ли, что они весьма уважали истину, и ничего не писали по пристрастию или из тщеславия?

2. Призвав Матфея, Христос удостоил его великой чести, тогда же приобщившись его трапезы. Чрез это Он подал ему благую надежду на будущее время, и породил в нем большее упование. Не долговременным врачеванием, но вдруг исцелил болезнь души его. Впрочем, не с одним Матфеем возлежал Христос за столом, но и со многими другими. По-видимому, и это служило порицанием для Иисуса, что Он не удалял от Себя грешников; но евангелисты и этого не скрывают, и говорят, что фарисеи осуждали Его за таковой поступок. К Матфею пришли многие мытари как к своему сотоварищу, потому что он, вменяя себе в честь посещение Христово, созвал всех их. Христос употреблял всякого рода и врачевания. Он избавлял многих от болезней душевных не только тогда, когда учил, или исцелял больных, или обличал врагов, но и тогда, когда возлежал за столом, научая нас чрез то, что всякое время и всякое дело может нам доставлять пользу. И хотя все, что предлагалось на этой трапезе, было собрано неправдою и хищением, тем не менее, Христос не отрекся быть ее участником; так как Его присутствие могло принести великую пользу, то Он согласился быть в одном доме и за одним столом с великими грешниками, хотя и навлек на Себя худую славу за то, что ел вместе с мытарем в доме мытаря и со многими мытарями. Такова ведь участь врача: если он не захочет переносить гнилого запаха от больных, то не может исцелить их от болезни. Смотри, как иудеи поносят Его за это: «Вот человек, который любит есть и пить вино, друг мытарям и грешникам» (Мф. 11:19). Да услышат это все, кто постом старается приобрести себе великую славу, и да помыслят, что Владыку нашего называли человеком, который «любит есть и пить вино», и Он не стыдился этого, но все оставлял без внимания, чтобы исполнить Свое намерение, которое и совершил: мытарь переменился, и таким образом сделался лучшим. А чтобы тебе увериться, сколь великое значение имело для грешников соучастие Христа в их трапезе, послушай, что говорит Закхей, другой мытарь. Услышав от Христа слова: «Сегодня надобно Мне быть у тебя в доме» (Лк. 19:5), он в восторге сказал: «Половину имения моего я отдам нищим, и, если кого чем обидел, воздам вчетверо» (Лк.19:8). Тогда Иисус сказал ему: «Ныне пришло спасение дому сему» (Лк.19:9). Таким образом, всеми способами можно наставлять других. Как же, скажешь ты, Павел повелевает: «Кто, называясь братом, остается блудником, или лихоимцем...; с таким даже и не есть вместе» (1Кор. 5:11)? Но, во-первых, из этих слов еще не видно, дает ли апостол такое наставление учителям, или одним братьям. Затем, мытари не принадлежали ни к числу совершенных, ни к числу братьев. Сверх того, Павел повелевает удаляться таких братьев, которые не хотят отстать от своих пороков, а мытари перестали делать зло и переменились. Но фарисеев ничто не вразумило; они укоряют учеников Иисусовых, говоря: «Для чего Учитель ваш ест и пьет с мытарями и грешниками» (Мф.9:11)? В другом случае, когда им показалось, что ученики согрешали, фарисеи обращаются с укоризнами к самому Учителю, говоря: «Вот, ученики Твои делают, чего не должно делать в субботу» (Мф. 12:2). Здесь же перед учениками клевещут на учителя. Все это они делали с худыми намерениями, желая отвлечь учеников от Учителя. Что же отвечает бесконечная Премудрость? «Не здоровые, – говорит она, – имеют нужду во враче, но больные» (Мф. 9:12). Смотри, как Господь из слов фарисеев выводит совершенно противное заключение. Они поставляли Ему в вину общение Его с мытарями; а Он, напротив, говорит, что не иметь общения с ними – дело недостойное Его и несообразное с Его человеколюбием, и что исправлять таких людей есть дело не только не заслуживающее никакой укоризны, напротив весьма важное, необходимое и достойное бесчисленных похвал. Потом, чтобы не подумали, что Господь порицает призываемых, называя их болящими, смотри, как Он опять смягчает слова Свои, когда в обличение фарисеев говорит: «Пойдите, научитесь, что значит: милости хочу, а не жертвы» (Мф.9:13). Он сказал это для того, чтобы укорить их в незнании Писания, и употребил строгое слово не потому, будто бы Сам гневался на фарисеев, но чтобы вывести мытарей из сомнения. Он мог бы сказать: или вы не знаете, как Я отпустил грехи расслабленному? Как укрепил его тело? Но ничего такого Он не говорит, а сначала употребляет доказательство общее, а потом приводит слова Писания. Сказавши: «Не здоровыеимеют нужду во враче, но больные» , и таким образом, скрытно назвавши Себя врачом, присовокупил: «Пойдите, научитесь, что значит: милости хочу, а не жертвы» (Ос. 6– «Ибо Я милости хочу, а не жертвы»). Так поступает и апостол Павел. Употребив сперва общие доказательства в подтверждение своей мысли, и сказав: «Кто, пася стадо, не ест молока от стада» (1Кор. 9:7), он приводит потом и слова Писания, говоря: «Не заграждай рта волу, когда он молотит» (Втор. 25:4); и еще: «Так и Господь повелел проповедующим Евангелие жить от благовествования» (1Кор. 9:14). Но учеников Своих Спаситель убеждает не так; Он напоминает им о Своих знамениях, говоря: «Не понимаете и не помните о пяти хлебах на пять тысяч [человек], и сколько коробов вы набрали» (Мф. 16:9)?

3. А с фарисеями Христос поступает иначе; им напоминает Он об общей немощи, показывает, что и они сами немощны, потому что не знают Писания и, пренебрегая прочими добродетелями, все свое служение Богу ограничивают одними жертвами. На это-то преимущественно указывая, Спаситель в кратких словах заключает то, что говорили все пророки. «Научитесь, – говорит Он,– что значит: милости хочу, а не жертвы».. Этими словами Он вразумляет их, что не Он поступает несправедливо, но они; как бы так говорил: за что вы обвиняете Меня? За то ли, что я исправляю грешников? Но в таком случае вы обвиняете в том же и Отца Моего. Итак, словами: «Пойдите, научитесь, что значит: милости хочу, а не жертвы», Он выражает ту же самую мысль, которая заключается и в других словах Его: «Отец Мой доныне делает, и Я делаю» (Ин. 5:17). Как Отец, говорит Он, хочет этого, так и Я. Видишь ли, как Он одно представляет излишним, а другое необходимым? Он не сказал: милости хочу и жертвы, но – «милости хочу, а не жертвы»: одно одобрил, а другое отверг, и тем показал, что обращение с грешниками, за которое Его обвиняли, не только не воспрещено, но еще предписано законом, и даже предпочитается жертвам; и в доказательство этого приводит само место из Ветхого Завета, в котором предписывается делать то же, что делал Иисус. Итак, опровергши фарисеев и общими доказательствами и свидетельством Писания, Он присовокупляет далее: «Я пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию». Эти слова Спаситель сказал в посмеяние фарисеев, подобно тому, как сказано: «Вот, Адам стал как один из Нас» (Быт. 3:22); и в другом месте: «Если бы Я взалкал, то не сказал бы тебе» (Пс. 49:12). А что на земле не было ни одного праведного, о том ясно свидетельствует Павел, говоря: «Потому что все согрешили и лишены славы Божией» (Рим. 3:23). С другой стороны, слова Христовы служили утешением и для призванных, – Он как бы так говорил: Я не только не гнушаюсь грешников, но для них одних и пришел. А чтобы не сделать их беспечными, для этого, сказав: «Я пришел призвать не праведников, но грешников», не остановился на этих словах, но присовокупил: «к покаянию», – т. е., Я пришел не для того, чтобы грешники остались грешниками, но чтобы они переменились и сделались лучшими.

Итак, когда Христос совершенно заградил уста фарисеев доказательствами, заимствованными как из Писания, так и из обыкновенного порядка вещей, и они ничего не могли сказать Ему вопреки, – потому что, обвиняя Его, сами оказались виновными и противниками ветхозаветного закона, – то, оставив Его, они опять начинают обвинять учеников. Евангелист Лука говорит, что их обвиняли фарисеи (Лк. 5:33), а Матфей приписывает это ученикам Иоанна. Но вероятно, что и те и другие обвиняли учеников Христовых. Можно думать, что фарисеи, не зная, что им делать, взяли с собою и учеников Иоанна, как после брали иродиан. Действительно, ученики Иоанна всегда завидовали Христу и противоречили Ему, и тогда только смирились, когда Иоанн ввержен был в темницу; тогда они пришли возвестить об этом Иисусу, но после опять возвратились к прежней зависти. Что ж они говорят? «Почему мы и фарисеи постимся много, а Твои ученики не постятся» (Мф. 9:14)? Вот та болезнь, которую Христос, предвидя могущее произойти от нее зло, врачевал прежде, говоря: «Когда постишься, помажь голову твою и умой лице твое» (Мф. 6:17). Однако Он не укоряет учеников Иоанна, и не называет их тщеславными и кичливыми, но со всею кротостью отвечает им, говоря: не могут «сыны чертога брачного» поститься, «пока с ними жених» (Мф. 9:15). Когда Христос защищал других, именно мытарей, то для утешения сокрушенного духа их сильно обличал поносителей; а когда укоряли Его и учеников Его, Он отвечает со всею кротостью. Смысл же слов, сказанных учениками Иоанна, следующий: пусть Ты, как врач, поступаешь так; но для чего ученики Твои, оставив пост, участвуют в таких трапезах? И чтобы более придать силы обвинению, выставляют в пример, во-первых, себя, затем фарисеев, желая через сравнение увеличить вину учеников Иисуса. И мы, и фарисеи, говорят они, постимся много. Действительно, и те и другие постились, первые – научившись от Иоанна, вторые – из закона, как и фарисей говорил: «Пощусь два раза в неделю» (Лк. 18:12). Что ж отвечает Иисус? «Могут ли печалиться сыны чертога брачного, пока с ними жених»? Прежде Он наименовал Себя врачом, а теперь называет женихом, открывая этими наименованиями неизреченные тайны. Он мог бы сильнее обличить их такими словами: вы не имеете права постановлять законы касательно поста! Какая польза в посте, когда душа исполнена лукавства, когда обвиняете других, когда осуждаете их, сами имея бревна в глазах своих, и все делаете для того, чтобы показать себя? Прежде всего, должно изгонять тщеславие и исполнять все добродетели, как то: любовь, кротость, братолюбие. Но Христос не говорит ничего такого, а со всею кротостью отвечает им: «Могут ли печалиться сыны чертога брачного, пока с ними жених», – напоминая им чрез то слова Иоанна: «Имеющий невесту есть жених, а друг жениха, стоящий и внимающий ему, радостью радуется, слыша голос жениха» (Ин. 3:29). Смысл же слов Христовых следующий: настоящее время есть время радости и веселья; итак, не делай его временем печали. А пост действительно имеет в себе нечто печальное, не по своему свойству, но потому, что ученики еще слабы, хотя, напротив, для желающих любомудрствовать, он составляет приятное и вожделенное занятие. Как здравие тела доставляет великую радость, так и благосостояние души приносит еще большее удовольствие. Таким образом Спаситель приспособлял Свой ответ к их мыслям. Так и Исайя, говоря о посте, называет его смирением души (Ис. 58:3), равно как и Моисей (Числ. 30:14?).

4. Впрочем, не этим только Спаситель заграждает уста учеников Иоанна, но и другим способом, когда говорит: «Придут дни, когда отнимется у них жених, и тогда будут поститься». Этими словами Господь показывает, что это было не ради угождения чрева, но некоторого дивного смотрения; отвечая на слова противников, Он вместе с тем начинает предсказывать и о Своем страдании, заранее приучая учеников Своих помышлять о происшествиях, по видимому скорбных. Если бы Спаситель сказал об этом им самим, это было бы для них тяжко и прискорбно, – потому что и впоследствии речь о страдании приводила их в смущение. Но когда это говорилось другим, то для учеников слышать было менее тягостно. А так как и страдание Иоанна, как я думаю, надмевало учеников его, то настоящими словами Спаситель низлагает и это их высокомерие. Но о воскресении Своем Он не говорит еще ничего, потому что не пришло время. Умереть Ему, как человеку, каким обыкновенно почитали Его, было естественно, но воскреснуть – это выше естества. Далее, Спаситель и здесь поступает так же, как поступил прежде. Как прежде тем, которые старались обвинить Его за то, что Он ест с грешниками, доказал противное, то есть, что Его поступок не только не заслуживает обвинения, а напротив, еще достоин похвалы, – так и теперь хотевшим обличать Его в том, что не умеет наставлять учеников Своих, показывает, что говорить так свойственно тем, которые без всякой причины поносят других, и не умеют обращаться с своими последователями. «И никто, – говорит Он, – к ветхой одежде не приставляет заплаты из небеленой ткани» (Мф.9:16). Спаситель опять подтверждает слова Свои общими доказательствами. Смысл слов Его таков: ученики еще не утвердились, и требуют большего снисхождения; они еще не обновились духом; а при таком их состоянии не должно налагать на них тяжких заповедей. Говоря это, Он дал ученикам Своим закон и правило, чтоб и они, когда будут принимать в число учеников своих всех живущих во вселенной, обращались с ними с великою кротостью. «Не вливают также вина молодого в мехи ветхие» (Мф.9:17). Видишь ли, как эти примеры, – одежды и мехов, – сходны с употребленными и в Ветхом Завете? Так Иеремия называет народ чреслеником, и упоминает о вине и мехах (Иер. 13:11–12). От этих вещей Спаситель заимствует примеры потому, что речь была о чревоугодии и трапезе. Евангелист Лука прибавляет еще, что и новое раздирается, если приложить его к старому. Видишь ли, что отсюда не только не происходит никакой пользы, а только еще больший вред? Говоря о настоящем, Христос вместе предвещает и будущее, – именно то, что ученики Его впоследствии времени обновятся; но доколе этого не будет, дотоле не должно возлагать на них никаких строгих и тяжких заповедей. Кто прежде надлежащего времени, говорит Христос, предлагает людям высокое учение, тот и в свое время уже не найдет их способными следовать ему, навсегда сделав их бесполезными. Это зависит не от вина и не от мехов, в которые оно вливается, но от неблаговременной поспешности вливающих. Употребив эти сравнения, Спаситель открыл нам и причину того, почему Он, беседуя с учениками Своими, часто употреблял о Себе скромные выражения. Сообразуясь с их немощью, Он много говорил такого, что было гораздо ниже Его достоинства. Об этом свидетельствует и евангелист Иоанн, приводя слова Христовы: «Многое имею сказать вам; но вы теперь не можете вместить» (Ин. 16:12). Чтобы они не думали, что Он только то и может сказать им, что сказал, но представляли бы, что Он может сказать много и другого, гораздо важнейшего, – для этого Христос указал на их слабость, обещая сказать и остальное, когда они будут крепки. То же самое Спаситель выражает и здесь, говоря: «Придут дни, когда отнимется у них жених, и тогда будут поститься». Поэтому и мы в самом начале не должны от всех требовать всего, но только того, что возможно, и тогда скорее достигнем и остального. Если ты спешишь и стараешься скорее окончить дело, то потому самому и не должен спешить, что стараешься скорее окончить его. Если слова мои кажутся тебе загадочными, то познай это из самого свойства вещей, и тогда легко увидишь всю силу их. Не смущайся, если кто неблаговременно будет обвинять тебя, – и здесь ведь фарисеи обвиняли и поносили учеников.

5. И однако ничто не побудило Христа переменить Свое мнение, и Он не сказал: стыдно одним поститься, а другим не поститься. Но как искусный кормчий не смотрит на разъяренные волны, а на свое искусство, – так и Христос поступил тогда: не того надлежало стыдиться, что они не постились, но что за пост получали смертельные раны, были биты и терзаемы. Представляя это, и мы должны поступать с домашними своими подобным образом, например, с женою, любящею украшаться и намащать себя различными благовонными веществами, преданною излишней роскоши, болтливою и беспечною. Хотя нельзя думать, чтобы все пороки соединились в одной какой-либо женщине, но мы вообразим себе такую женщину. Для чего ж, скажут, жену, а не мужа представляешь ты? То правда, что есть и мужчины хуже такой женщины; но так как мужу дано право управлять женою, то мы и представим женщину, а не потому, будто женщины более развращенны. Действительно, и между мужчинами можно найти много таких пороков, каких нет у женщин, как, например, человекоубийство, расхищение гробниц, звероборство и многое тому подобное. Итак, не подумайте, что я делаю это из презрения к полу: совсем нет! Делаю я это потому только, что теперь полезно представить такой пример. Итак, положим, что существует такая жена, и пусть муж всячески старается исправить ее. Как же он исправит ее? Он достигнет цели, если не вдруг все станет запрещать ей, но начнет с легчайшего, к чему она не особенно привязана. Если ты вдруг захочешь исправить ее, то ни мало не успеешь. Итак, не отнимай у нее тотчас же драгоценных уборов, но позволь ей некоторое время пользоваться ими. Эти украшения можно считать меньшим злом в сравнении с разными притираниями и намащениями. Итак, сперва уничтожь притиранья; да и это делай не страхом и угрозами, но убеждениями и ласками: говори, что за это осуждают, и произноси свой собственный суд и мнение, и чаще напоминай ей, что тебе не только не нравится такое украшение лица, но и весьма неприятно; уверяй ее, что это очень огорчает тебя; потом, произнесши свой собственный суд, присоединяй к этому мнения других; говори, что это безобразит и красивых женщин, чтобы таким образом истребить страсть ее. Не говори ей ничего ни о геенне, ни о царствии, потому что напрасно будешь говорить об этом; но уверь, что она более тебе нравится в таком виде, в каком Бог сотворил ее; а когда она разглаживает, натирает и намащает лицо свое, то и другим не кажется красивою и благовидною. Итак, сперва убеждай ее общими доказательствами, и врачуй болезнь, ссылаясь на общий суд. А когда смягчишь ее такими убеждениями, тогда уже говори ей и о геенне и о царствии. И если много раз ты будешь говорить ей, и она не послушает тебя, и тогда не переставай повторять слов своих, впрочем, не со враждой, но с любовью; и иногда показывай как бы недовольный вид, а иногда ласкай и угождай ей. Не видишь ли, как живописцы, желая начертать красивое лицо, то наводят, то стирают краски? Не поступай же хуже их. Если они, желая изобразить какое-либо тело, прилагают такое старание, то тем более нам при изображении души надлежит употребить все искусство. Если ты украсишь душу жены своей, то не увидишь более на теле ее ни безобразного лица, ни окровавленных губ, ни уст подобных устам медведицы, обагренных кровью, ни бровей очерненных сажею, как бы от прикосновения к очагу, ни ланит подобных стенам гробов повапленных: все это сажа, прах, пепел и знак крайнего безобразия.

6. Но я не приметил, как увлекся этими обличениями и, советуя другим учить кротко, сам уклонился к гневу. Итак, возвратимся опять к кроткому увещанию, будем переносить все слабости жен, чтобы только исправить в них то, что хотим. Не видишь ли, как мы переносим плач младенцев, когда желаем отнять их от сосцов, и все терпим для того только, чтоб отучить их от прежней пищи. Так будем поступать и с женщинами: все прочее будем сносить терпеливо, только бы отучить их от указанного порока. Когда ты исправишь этот порок, то и другие легко тебе будет исправлять; тогда ты можешь перейти к золотым украшениям, и рассуждать о них таким же образом. И таким образом, мало-помалу вразумляя жену свою, ты будешь превосходным живописцем, верным рабом и добрым делателем. При этом напоминай и о древних женах: Сарре, Ревекке, о благобразных и неблагообразных, и доказывай, что все они были целомудренны. Так Лия, жена патриарха Иакова, не будучи красивой, не помышляла ни о каких прикрасах, и несмотря на то, что была неблаговидна и не слишком любима своим мужем, совсем не думала о таких вещах, и не портила лица своего, а всегда сохраняла неизменными его черты, хотя была воспитана язычниками. А ты, верная, имея главою Христа, употребляешь для нас сатанинское ухищрение! Вспомни о воде, омывавшей лицо твое, о жертве, украшающей уста твои, о крови, обагряющей язык твой! Если все это представишь, то как ни велика была бы твоя привязанность к украшениям, не дерзнешь, и не захочешь этот прах и пепел возложить на себя. Знай, что ты сочеталась со Христом, и удаляйся такого безобразия; Ему неприятны такие украшения; Он требует иной красоты – красоты душевной, которую весьма любит. Приобретать такую красоту и пророк повелевает тебе, говоря: «И возжелает Царь красоты твоей» (Пс. 44:12). Итак, не будем безобразить себя ненужными украшениями; все творения Божии совершенны, и ни одно не имеет нужды в твоем поправлении. Если бы кто по своему произволу решился что-нибудь прибавить к выставленной картине, представляющей царя, тот за такую дерзость подвергся бы великому наказанию. Для чего же ты поправляешь творение рук Божиих, когда ничего не прибавляешь и к тому, что сделал человек? Верно ты не представляешь геенского огня, верно не чувствуешь пустоты в душе своей! Точно ты совершенно оставила в небрежении душу, потому что все попечение свое истощаешь на плоть свою. И что я говорю о душе? И самому телу вашему вы не доставляете того, о чем стараетесь. Смотри: ты желаешь казаться красивою, но твои украшения делают тебя безобразною; ты хочешь нравиться мужу, но это больше печалит его, и как ему, так и другим подает случай осуждать тебя. Ты хочешь казаться молодою, но это скорее приведет тебя к старости. Ты желаешь похвалы, но это наносит тебе бесславие, потому что такая жена стыдится не только равных себе, но и рабов и рабынь, знающих ее, а прежде всех стыдится себя самой. Но что говорить об этом? Я опустил здесь самое тягчайшее зло: то, что ты оскорбляешь Бога, нарушаешь целомудрие, возжигаешь пламень ревности, подражаешь блудницам непотребного дома. Итак, представив все это, посмейтесь над сатанинскою пышностью и дьявольским ухищрением, и, оставив эти украшения, или лучше – безобразие, уготовьте красоту в душе своей, которая и ангелам вожделенна, и Богу любезна, и вашим мужьям приятна, чтобы вам и в настоящем и в будущем веке приобрести славу, которую все мы да сподобимся получить благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, Которому слава и держава во веки веков. Аминь.

Беседа 31

«Когда Он говорил им сие, подошел к Нему некоторый начальник и, кланяясь Ему, говорил: дочь моя теперь умирает; но приди, возложи на нее руку Твою, и она будет жива». (Мф. 9:18)

Изъяснение 9:18–26. Просьба начальника синагоги об исцелении дочери. – Почему кровоточивая тайно приступила ко Христу, и для чего Он обнаружил ее. – Превосходство кровоточивой пред начальником синагоги. – Христос научает не страшиться смерти. – Истинность воскрешений, совершенных Христом, удостоверяется предшествующими и последующими обстоятельствами. – Вера в воскресение и будущую блаженную жизнь запрещает плач об умерших. – Плач об умерших происходит от превратной любви к ним. – Смерть освобождает от земных бедствий.

1. За словами последовало и дело, чтобы тем более заградить уста фарисеев. Пришедший ко Христу был начальником синагоги, и его скорбь была самая тяжкая: у него одна только и была дочь, имевшая двенадцать лет, и находившаяся в самом цвете возраста. Потому-то особенно Христос тотчас же воскресил ее. Если евангелист Лука говорит, что некоторые из дома начальника синагоги придя говорили ему: «Дочь твоя умерла; не утруждай Учителя» (Лк. 8:49), то мы должны сказать, что начальник синагоги называл дочь свою умершею, или судя по продолжительности путешествия, или желая увеличить свое несчастье. Действительно, люди, которые просят помощи, имеют обыкновение увеличивать и представлять в большем виде свои действия, чтобы тем удобнее склонить на милость тех, кого они просят. Обратите внимание на грубость начальника синагоги. Он предлагает Христу две просьбы, – чтобы пришел, и чтобы возложил руку. Это показывало, что он оставил дочь свою еще дышащею. Того же требовал от пророка и Нееман Сириянин: «Сказал, – говорит последний, – ...что он выйдет... и возложит руку свою» (4Цар. 5:11). Так люди грубые имеют нужду в видении и в вещах чувственных. Евангелист Марк (Мк. 5:37) говорит, что Христос взял с Собою троих учеников, также и Лука (Лк. 8:51), но Матфей не определяет числа их. Почему же Господь не взял с собою Матфея, который только что присоединился к Нему? Для того, чтобы возбудить в нем сильнейшее желание, и потому, что он был еще несовершен. Христос одних предпочитает другим для того, чтобы последние старались уподобляться первым. Для Матфея довольно было и того, что он видел исцеление жены кровоточивой, и удостоился быть за одною со Христом трапезою и иметь общение в пище. Когда же Иисус встал, многие последовали за Ним, как для того, чтобы посмотреть на великое чудо, так и по причине личного достоинства того, кто пришел к Иисусу, а равно и потому, что они по своей грубости не столько искали исправления душ, сколько исцеления тела. Таким образом, стеклось множество людей – одни, будучи понуждаемы своими недугами, другие – желанием посмотреть на исцеление других; но для слушания словес и учения пришли очень немногие. Впрочем, Господь не позволил им взойти в дом, но взял только учеников, да и то не всех, всюду научая нас избегать славы человеческой.

«И вот, женщина, двенадцать лет страдавшая кровотечением, подойдя сзади, прикоснулась к краю одежды Его, ибо она говорила сама в себе: если только прикоснусь к одежде Его, выздоровею» (Мф. 9:20–21). Почему же она не приступила к нему с дерзновением? Потому что стыдилась болезни своей, и почитала себя нечистою. Если женщина во время месячного очищения почиталась нечистою, то тем более могла почитать себя таковою страждущая такою болезнью. Болезнь эта, по закону почиталась весьма нечистою. Вот почему кровоточивая скрывается и таится. Притом она не имела еще надлежащего и совершенного понятия об Иисусе; иначе она не думала бы, что может укрыться от Него. Эта жена первая приходит к Иисусу Христу при народе, так как слышала, что Он и жен исцеляет, и теперь идет к умершей отроковице. Призвать Христа в свой дом она не осмелилась, хотя была и богата; она даже не дерзнула явно и приступить к Нему, но тайно с верою прикоснулась к одежде Его; она не сомневалась и не говорила сама в себе: исцелюсь ли я от болезни, или нет? но приступила с твердою уверенностью, что получит исцеление. «Ибо она говорила, – говорит евангелист,– сама в себе: если только прикоснусь к одежде Его, выздоровею». Она видела, из какого дома Он вышел – из дома мытаря, и кто за Ним следовал – грешники и мытари; и все это произвело в ней благую надежду. Что же Христос? Он не захотел, чтобы она оставалась в неизвестности, но открыл и обнаружил ее по многим причинам. Некоторые безумные говорят, что Иисус Христос сделал это из любви к славе. Для чего, говорят они, Христос не оставил ее в неизвестности? Что ты говоришь, нечестивый и беззаконный? Неужели, Тот любит славу, Кто и другим запрещает говорить, и Сам не упоминает о бесчисленных чудесах Своих? Итак, для чего же Он обнаруживает кровоточивую? Во-первых, Он освобождает ее от страха, чтобы она, угрызаемая совестью, как похитительница дара, не проводила жизнь в мучении. Во-вторых, исправляет ее, потому что она думала утаиться. В-третьих, открывает всем веру ее, чтобы и другие соревновали ей. Да и показать, что Он знает все, есть столь же великое чудо, как и остановить течение крови. Наконец и начальника синагоги, который легко мог потерять веру, а с нею и все, исправляет примером жены. Действительно, пришедшие говорили: «Дочь твоя умерла; не утруждай Учителя», и находившиеся в дому смеялись над Иисусом, когда Он сказал, что девица спит; естественно, что и сам отец мог поколебаться в вере.

2. Чтобы предостеречь отца девицы от такой слабости, Христос и обнаруживает жену. А что отец отроковицы принадлежал к числу самых грубых людей, послушай, что Христос говорит ему: «Не бойся, только веруй, и спасена будет» (Лк. 8:50). Спаситель с намерением медлит, и приходит в дом тогда, когда девица уже умерла, чтобы ясно показать, что Он воскресил ее. Для того Он и медленно идет и много разговаривает с женщиною, чтобы дать время умереть отроковице, и прийти тем, которые возвестили о ее смерти и говорили: «Не утруждай Учителя». На это указывает и евангелист, говоря: «Когда Он еще говорил это», пришли некоторые из дома (начальника синагоги), говоря: «Дочь твоя умерла; не утруждай Учителя» (Лк. 8:49). Христос хотел, чтобы они уверились в смерти отроковицы, дабы после не могли сомневаться в ее воскресении. Так поступает Он и во всех случаях. Так и к Лазарю приходит по прошествии трех дней после его смерти. Вот по каким причинам обнаруживает Он жену и говорит ей: «Дерзай, дщерь!»; также как и расслабленному сказал: «Дерзай, чадо!» (Мф. 9:2). Женщина была объята страхом; поэтому Он и говорит: «дерзай», и называет ее дщерию, – потому что вера сделала ее дщерию. Потом в похвалу ее говорит: «Вера твоя спасла тебя» (Мф.9:22). Евангелист Лука много и другого говорит нам об этой женщине. Когда она подошла, говорит он, и получила исцеление, Христос не тотчас после этого призвал ее, но прежде сказал: «Кто прикоснулся ко Мне» (Лк. 8:45)? Потом, когда Петр и бывшие с ним говорили: «Наставник! народ окружает Тебя и теснит, – и Ты говоришь: кто прикоснулся ко Мне?» – (что служило несомненным доказательством того, что Иисус облечен был истинною плотью и попирал всякую гордость: народ не в отдалении следовал за Ним, но отовсюду окружал Его), – Господь снова настойчиво повторил: «Прикоснулся ко Мне некто, ибо Я чувствовал силу, исшедшую из Меня» (Лк.8:46), – приспособляя ответ Свой к грубым понятиям Своих слушателей. Он сказал это для того, чтобы заставить женщину добровольно сознаться в своем поступке. С намерением Он не тотчас изобличил ее, чтобы, показав, что он все знает, убедить ее добровольно рассказать все, и заставить возвестить о случившемся, и чтобы не показаться подозрительным, если бы Сам стал говорить о том.

Видишь ли превосходство жены пред начальником синагоги? Она не удержала, не остановила Христа, но краями перст прикоснулась только к одежде Его; и, придя последнею, первая ушла с исцелением. Начальник синагоги самого Врача ввел в дом свой; а для этой довольно было и одного прикосновения. Хотя она связана была узами болезни, но вера окрыляла ее. Смотри же, как Спаситель утешает ее: «Вера твоя, – говорит Он,– спасла тебя». Если бы он обнаружил ее из честолюбия, то не присовокупил бы этих слов. Но Он говорит так для того, чтобы научить вере и начальника синагоги, и похвалить жену, а равно доставить ей радость и пользу не меньшую телесного здравия. А что Христос поступил таким образом не для того, чтобы прославиться Самому, но чтобы прославить жену и исправить других, это видно и из того, что Он равно мог быть славным и без этого чуда (потому что чудеса Его превосходили своим множеством и самые капли дождевые, а также и потому что Он и сотворил и намерен был сотворить чудеса гораздо более славные, чем настоящее), между тем жена, если бы Христос не обнаружил ее, осталась бы в неизвестности и лишилась великих похвал. Вот почему Господь обнаружил ее, похвалил, освободил от страха (она, говорится, приступила с трепетом), ободрил ее и, даровав ей телесное здравие, напутствовал желанием и других благ, сказав: «Иди с миром».

«И когда пришел Иисус в дом начальника и увидел свирельщиков и народ в смятении, сказал им: выйдите вон, ибо не умерла девица, но спит. И смеялись над Ним» (Мф. 9:23–24). Хорошо отличали себя начальники синагоги: свирели и кимвалы возбуждают у них плач по умершем! Что же Христос? Он всех изгнал, кроме родителей, да и этих оставил только для того, чтобы не сказали, что не Он, а другой кто воскресил девицу. И прежде, нежели воскрешает ее, возбуждает словом, говоря: «Не умерла девица, но спит». Он и во многих других случаях поступал подобным образом. И как на море сперва укоряет учеников Своих, так точно и здесь прежде освобождает предстоящих от мыслей, смущавших их, и вместе показывает, что для Него легко воскрешать умерших (как поступил Он и при воскрешении Лазаря, говоря: «Лазарь, друг наш, уснул» (Ин. 11:11), – и вместе научает не страшиться смерти, потому что смерть уже не есть более смерть, но стала сном. Так как Ему и самому надлежало умереть, то, воскрешая других, заранее приготовляет учеников Своих к мужеству и спокойному перенесению смерти, так как, после Его пришествия, смерть сделалась сном. Находившиеся в доме смеялись над Ним; но Он не оскорблялся тем, что они не верили чуду, которое Он намерен был вскоре сотворить, и не укорил смеющихся, чтобы и самый смех, и свирели, и кимвалы, и все прочее свидетельствовало о смерти девицы.

3. Так как люди часто не верят чудесам, которые уже совершились, то Господь наперед предохраняет их от такого неверия их же собственными ответами. Так было при воскресении Лазаря; так было и с Моисеем. Моисею Бог говорит: «Что это в руке у тебя» (Исх. 4:2)? – чтобы он, узревши змия, сделавшегося из жезла, не забыл, что прежде в руке его был жезл, но, вспомнив о своем ответе, удивился чуду. И при воскресении Лазаря Господь спрашивает: «Где вы положили его» (Ин. 11:34)? – чтобы те, которые отвечали: «Пойди и посмотри», также: «Уже смердит; ибо четыре дня, как он во гробе» (Ин.11:39), – не могли уже не верить, что Он воскресил мертвого. Итак, увидев кимвалы и множество народа, Христос выслал всех из дома, и в присутствии родителей творит чудо, не другую душу влагая в умершую, но возвращая ту самую, которая вышла из нее, и как бы от сна пробуждая отроковицу. Для большего же удостоверения зрителей берет ее за руку, чтобы тем проложить путь к вере в воскресение. Отец говорил Ему: возложи руку; а Он делает больше: не возлагает Своей руки, но, взяв умершую за руку, воскрешает ее, показывая тем, что Ему все легко сделать, и не только воскрешает, но и приказывает дать ей пищу, чтобы сотворенного Им чуда не почли за обман. И не Сам дает ей пищу, но повелевает родителям; как и о Лазаре говорит: «Развяжите его, пусть идет» (Ин. 11:44) и после того делает его сообщником трапезы. Так (Христос) всегда имел обыкновение представлять несомненные доказательства и смерти и воскресения. Но ты обрати внимание не только на воскресение, но и на то, что Христос повелел никому о том не говорить, и отсюда прежде всего научись быть смиренным и не тщеславиться, а потом заметь и то, что Он всех плакавших выслал из дома, и признал их как бы недостойными видеть столь великое чудо. И не будь подобен свирельщикам, которых Господь изгнал из дома; но уподобляйся Петру, Иоанну и Иакову. Если тогда Спаситель выслал скорбевших вон, то тем более ныне, поскольку тогда еще неизвестно было, что смерть есть сон, ныне же эта истина яснее самого солнца. Но Господь не воскрешает ныне твоей дочери? Но Он несомненно воскресит ее и притом с большею славою. В самом деле, та, восставши От мертвых, опять умерла; а твоя дочь, когда восстанет, пребудет уже бессмертною. Итак, никто уже не должен плакать, никто не должен скорбеть и порицать дело Христово. Подлинно Он победил смерть. Что же ты напрасно плачешь? Смерть уже есть не что иное, как сон. Для чего же ты сетуешь и рыдаешь? Если эллины так поступают, то и они достойны посмеяния. Когда же верующий малодушествует в подобных случаях, то чем он может оправдать себя? Как могут получить прощение те, которые столь безрассудно поступают, несмотря на то, что уже так много прошло времени от пришествия Христова, и воскресение мертвых сделалось несомненным? Но ты, как бы стараясь увеличить свое осуждение, представляешь нам плачущих эллинских жен, усиливая плач и воспламеняя пещь, а не внимаешь словам апостола Павла: «Какое согласие между Христом и Велиаром? Или какое соучастие верного с неверным» (2Кор. 6:15)? Даже и эллинские мудрецы, хотя не знают ничего о воскресении, однако же, находят для себя утешение, говоря: переноси мужественно, случившегося нельзя переменить и исправить плачем. А ты, слушая высочайшие и назидательнейшие истины, не стыдишься малодушествовать больше их? Мы не говорим тебе: переноси мужественно, потому что случившегося нельзя переменить; но говорим: переноси мужественно, потому что несомненно, что умерший воскреснет. Спит отроча твое, а не умерло; покоится, а не погибло; оно воскреснет и получит жизнь вечную, бессмертие и жребий ангельский. Или ты не слышишь, что говорит Псалмопевец: «Возвратись, душа моя, в покой твой, ибо Господь облагодетельствовал тебя» (Пс. 114:7)? Бог называет смерть благодеянием, а ты сетуешь. Что бы ты больше этого сделал, если бы был противником и врагом умершего? Если кому должно плакать, то пусть плачет дьявол; пусть он скорбит и рыдает о том, что мы идем получить высочайшие блага. Такое рыдание достойно его злобы, а тебе, долженствующему увенчаться и успокоиться, не прилично. Поистине, – смерть есть тихое пристанище. Смотри, сколь многих бедствий исполнена настоящая жизнь; размысли, сколько раз сам ты проклинал ее. Жизнь наша, чем долее продолжается, тем становится тягостнее. Ты уже в самом начале осужден на великие скорби, потому что сказано: «В болезни будешь рождать детей»; и еще: «В поте лица твоего будешь есть хлеб» (Быт. 3:16,19); также: «В мире будете иметь скорбь» (Ин. 16:33). Но о будущей жизни не сказано ничего подобного; совершенно напротив, о ней говорится: «Печаль и воздыхание удалятся» (Ис. 35:10); и еще: «Придут с востока и запада и возлягут с Авраамом, Исааком и Иаковом» (Мф. 8:11). Там чертог духовный, светлые светильники и жизнь небесная.

4. Итак, для чего же ты срамишь умершего? Для чего других заставляешь бояться и трепетать смерти? Для чего побуждаешь многих обвинять Бога, как будто бы Он уготовал для нас великие бедствия? Или, еще более, для чего ты, по смерти кого-либо из присных, созываешь нищих, просишь священников, чтобы они молились об нем? Для того, скажешь ты, чтобы умерший получил успокоение, чтобы Судия был милостив к нему. Итак, об этом-то ты плачешь и рыдаешь? Но ты противоречишь себе самому. Оттого, что он удалился в пристань, ты подвергаешь себя буре. Но что же делать? – скажешь ты: такова природа наша. Нет, не вини природу, и не почитай слез своих необходимыми. Мы сами все превращаем, сами предаемся слабостям, сами унижаем себя и неверных делаем худшими. В самом деле, как станем мы говорить другому о бессмертии, как можем уверить в этом язычника, когда сами более его боимся и трепещем смерти? Многие из эллинов, несмотря на то, что не имели никакого понятия о бессмертии, по смерти детей своих украшали себя венцами, облекались в белые одежды, чтобы приобрести настоящую славу; а ты и для будущей славы не перестаешь уподобляться женам и плакать. Но у тебя нет наследника, тебе некому отказать свое имение? Но чего бы ты пожелал лучше: того ли, чтоб сын твой был наследником твоего имения, или – наследником благ небесных? Чего бы ты захотел более: того ли, чтобы он получил в наследие сокровища тленные, которые вскоре он должен будет оставить, или того, чтоб стяжал блага вечные и нетленные? Тебе нельзя иметь его своим наследником, но вместо тебя Бог сделал его Своим наследником. Он не имеет участия в наследии своих братьев; но он стал сонаследником Христу. Кому ж, скажешь, мы оставим одежды, дома, рабов и поля? Ему же, и притом с большею безопасностью, нежели при жизни его; для этого нет никаких препятствий. В самом деле, если варвары сжигают вместе с умершими их имущество, то тем более ты должен отослать вместе с умершим принадлежащее ему имущество, только не для того, чтобы оно сделалось прахом, как у тех, но чтобы умершего облекло в большую славу, чтобы, если он отошел отселе грешным, разрешило его от грехов, если праведным – увеличило его награду и воздаяние. Но ты желаешь видеть его? Живи подобно ему, – и ты вскоре достигнешь священного того видения. Кроме того, ты должен помыслить и о том, что если нам не поверишь, то самое время непременно уверит тебя в этом; но тогда уже не будет для тебя никакой награды, потому что утешение получится от изобилия времени. Если же теперь станешь любомудрствовать, то получишь два величайшие блага: освободишь себя из среды зол, и увенчаешься светлейшим венцом от Бога, поскольку великодушное перенесение несчастий гораздо важнее и милостыни и других добродетелей. Представь, что и сам Сын Божий умер, и притом для тебя, – а ты умираешь за себя самого. Он, хотя и сказал: «Если возможно, да минует Меня чаша сия» (Мф. 26:39), хотя скорбел и ужасался, – однако не хотел избегнуть смерти, но подъял ее со многим страданием и подвигом. Он не просто только претерпел смерть, но претерпел поноснейшую смерть; да еще и прежде смерти подвергся бичеванию, и прежде бичевания – поношению, поруганию и злословию, научая тебя все переносить мужественно. Впрочем, умерши и отложив тело, Он опять восприял его с большею славою, подавая чрез то и тебе благие надежды. Если все это не басня, то не плачь; если все это признаешь истинным, то не проливай слез; если же ты сам плачешь, то как можешь уверить эллинов, что ты этому веришь?

5. Но, несмотря на эти убеждения, ты все еще не можешь переносить своей скорби? Но потому-то ты и не должен плакать об умершем, что он освободился от многих таких несчастий. Итак, не завидуй ему. Действительно, просить смерти самому себе, по причине преждевременной его кончины, и плакать о том, что он не жил долее, чтобы претерпевать множество таких скорбей, – свойственно более завидующему. Помышляй не о том, что он уже никогда не возвратится в дом твой, но что и ты сам скоро переселишься к нему; не о том думай, что умерший не возвратится сюда, но – и что все видимое нами не пребудет всегда одинаковым, а примет другой вид. И небо, и земля, и море, все изменится; и тогда-то ты получишь сына своего с большею славою! И если он отошел отсюда грешником, то через смерть у него отнята возможность продолжать зло; ведь если бы Бог видел, что он переменит образ своей жизни, то не восхитил бы его прежде покаяния. Если же он скончался праведником, то приобрел блага, которых никогда не потеряет. Отсюда ясно, что слезы твои происходят не от сильной любви, но от безрассудной страсти. Если ты любишь умершего, то тебе надлежит радоваться и веселиться, что он освободился от настоящих зол. Скажи мне: что случилось в мире особенного, необыкновенного и нового, чего прежде не было? Не видишь ли ты каждый день повторение одних и тех же перемен? За днем следует ночь, за ночью день; после зимы наступает лето, за летом следует зима, – и более ничего; перемены эти всегда одни и те же, – одни бедствия увеличиваются и возникают вновь. Итак, ужели ты желаешь, чтобы твой сын постоянно испытывал эти бедствия, – чтобы он, пребывая здесь, подвергался болезням, скорбям, страшился, трепетал и – одни бедствия претерпевал, а других опасался? Ты, ведь, не можешь сказать того, чтобы, плавая по этому пространному морю, он мог быть свободным от скорбей, забот и других подобных бедствий. Кроме того, помысли и о том, что ты его родила не бессмертным, и что если бы он не теперь умер, то подвергся бы этой участи несколько позже. Но ты еще не успела насладиться им? Насладишься вполне в будущей жизни. Но ты желаешь и здесь видеть его? Что же препятствует? Ты можешь видеть его и здесь, если находишься в бодрственном состоянии, потому что надежда будущих благ светлее самого зрения. Если бы сын твой находился в царских чертогах, ты не стала бы его требовать оттуда, чтобы посмотреть на него, слыша, что он находится там в чести; а теперь, видя, что он отошел для получения гораздо лучших благ, не можешь равнодушно перенести кратковременной разлуки, и притом имея вместо него мужа. Но у тебя нет мужа? Но ты имеешь утешение в Отце сирых и Судии вдовиц. Послушай, как и Павел уважает такое вдовство, говоря: «Истинная вдовица и одинокая надеется на Бога» (1Тим. 5:5). Подлинно, чем более таковая вдовица показывает терпения, тем более прославляется. Итак, не плачь о том, за что ты можешь получить венец, за что ты можешь требовать награды; ты отдала залог, но возвратила то, что тебе было вверено. Не заботься более, отдав стяжание свое в сокровищницу, из которой не могут его похитить. Если познаешь, какова жизнь настоящая и какова будущая, и что блага жизни настоящей – паутина и тень, а блага будущей непреходящи и бесконечны, то уже не потребуешь других убеждений. Теперь сын твой освободился от всякой перемены; а пребывая здесь, он, может быть, был бы добр, а может быть – и нет. Не видишь ли, сколько людей отрекаются от детей своих? Сколь многие принуждены бывают держать у себя в доме таких детей, которые хуже самых отверженных? Итак, представляя все это в уме своем, будем любомудрствовать; поступая таким образом, мы и умершему благоугодим, и от людей заслужим многие похвалы, и от Бога получим великие награды за терпение, и достигнем вечных благ, которых все мы да сподобимся благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, Которому слава и держава во веки веков. Аминь.

Беседа 32

«Когда Иисус шел оттуда, за Ним следовали двое слепых и кричали: помилуй нас, Иисус, сын Давидов! Когда же Он пришел в дом, слепые приступили к Нему. И говорит им Иисус: веруете ли, что Я могу это сделать? Они говорят Ему: ей, Господи! Тогда Он коснулся глаз их и сказал: по вере вашей да будет вам. И открылись глаза их». (Матф. 9:27–30)

Изъяснение 9:27–10:15. Почему Христос требует от исцеляемых исповедания веры, – и запрещает рассказывать об исцелении. – Действия Христа противоположны действиям дьявола. – Благотворящий для Бога должен на злословие отвечать благодеяниями. – Образ и цель посольства учеников. – Мир, обещанный Христом, дается в церкви чрез предстоятелей. – Отвергающим этот мир угрожает тяжкое наказание. Увещание соблюдать благоговение в церкви и оказывать любовь и проповеднику и друг другу. – Не должно требовать от проповедника чудес. – Добродетель выше чудес и больше приносит пользы.

1. Для чего Христос заставляет идти слепых за собой и просить о помиловании? Для того чтобы и в этом случае научить нас убегать людской славы. Так как дом находился по близости, то Он ведет их туда в намерении исцелить наедине. Это видно из того, что Христос не велел никому сказывать об исцелении. Не мало также обличает это и иудеев, когда слепые, будучи лишены зрения, приемлют веру по одному слуху; между тем как иудеи, видя чудеса и уверяясь в действительности их собственными глазами, поступают совершенно иначе. Заметь и усердие слепых, о котором можно судить по их крику и молению; они не просто приступили, но взывали громким голосом, – ничего больше не говоря, кроме: «помилуй нас»! Сыном же Давидовым называли потому, что это казалось им почетным наименованием. Часто и пророки так называли царей, которых хотели почтить и возвеличить (Иез. 34:23; Зах. 12:8). Приведя слепых в дом, Христос еще спрашивает. Он большей частью исцелял только по просьбе – чтобы не подумали, что Он из честолюбия Сам ищет случаев творить такие чудеса, а равно, чтобы показать, что исцеляемые Им были достойны исцеления, и чтобы не сказали, что если Он исцелял по одному милосердию, то надлежало бы всем исцелиться. Ведь и самое человеколюбие соразмеряется несколько с верой исцеляемых. Но не по этим только причинам Христос требует от них веры. Так как они называли Его сыном Давида, то, возводя их к высшему понятию и научая, как должны разуметь о Нем, Он и спрашивает: «веруете ли, что Я могу это сделать» (Матф. 9:28)? Не сказал: веруете ли, что Я могу умолить Отца Моего, могу испросить у Него; но сказал: веруете ли, что Я могу это сделать? Что же они? «Ей Господи»! Уже называют Его не сыном Давида, но парят мыслью выше, и исповедуют Его владычество. А тогда уже и Сам Он, возлагая руку, говорит: «по вере вашей да будет вам». Делает это, чтобы укрепить их веру и показать, что сами они участвовали в своем исцелении, а равно и засвидетельствовать, что в словах их не было лести. Он не сказал: да отверзнутся очи ваши, но говорит: «по вере вашей да будет вам». То же самое Он говорит и многим другим из приходящих к нему, чтобы прежде исцеления телесных недугов обнаружить сердечную их веру, а через то и исцеленных сделать более опытными, и в других возбудить большую ревность к добру. Так Он поступает и с расслабленным; прежде, нежели возвратил крепость телу, восставляет расслабленную его душу, говоря: «дерзай, чадо! прощаются тебе грехи твои» (Матф. 9:2)! Также, воскресив девицу, взял ее за руку, и, повелев ей есть (Марк 5:41, 43; Лук. 8:54–55), научил ее познать своего Благодетеля; подобным образом поступил и с сотником, все приписав вере его (Матф. 8:13). Равно и при избавлении учеников от бури морской, сперва избавил их от маловерия (Матф. 8:26). Так и здесь: хотя Он знал тайные их мысли прежде, чем они их высказали, но, чтобы и в других возбудить такую же ревность, открывает их и другим, совершением исцеления обнаруживая сокровенную их веру.

Потом, по исцелении, Христос повелевает им никому об этом не сказывать, и не просто повелевает, но со всей строгостью: «запретил им, – говорится, – Иисус... сказал: смотрите, чтобы никто не узнал. А они, выйдя, разгласили о Нем по всей земле той» (Матф. 9:30–31). Впрочем, они не удержались, но стали проповедовать и благовествовать, – не удержались, несмотря на повеление молчать о происшедшем. Если Христос в другом случае говорит: иди и проповедуй славу Божью, то это не противоречит сказанному в настоящем случае, но вполне с ним согласно. Христос научает нас не только ничего не говорить о себе, но удерживать и тех, которые захотят хвалить нас; но если слава воздается Богу, то мы должны не только не препятствовать, но даже побуждать к тому. «Когда же те выходили, то привели к Нему человека немого бесноватого» (Матф. 9:32). Эта болезнь была не естественная, но происходила от дьявольского злоумышления. Потому и нужно было, чтобы бесноватого привели другие. Так как этот бесноватый, будучи не в состоянии говорить, не мог просить ни сам, ни через других, так как бес связал его язык, а с языком и душу, – то Господь не спрашивает его о вере, но немедленно исцеляет от болезни. «Когда бес был изгнан», говорит евангелист, «немой стал говорить. И народ, удивляясь, говорил: никогда не бывало такого явления в Израиле» (Матф. 9:33). Это-то особенно и причиняло досаду фарисеям, что Христа предпочитали не только всем современникам Его, но и предшественникам; предпочитали не за то, что исцелял, но за то, что исцелял легко, скоро, притом бесчисленные и неизлечимые болезни. Так об Иисусе судил народ.

2. Но фарисеи судили совсем иначе. Они не только перетолковывают Его поступки, но не стыдятся говорить и против самих себя. Такова-то злоба! В самом деле, что говорят они? «Он изгоняет бесов силой князя бесовского» (Мф. 9:34). Может ли быть что безрассуднее этого? Совершенно ведь невозможно, – как и Сам Христос говорит после, – чтобы бес изгонял беса, так как и бес обыкновенно свое утверждает, а не разоряет. А Христос не только изгонял бесов, но и очищал прокаженных, воскрешал мертвых, укрощал море, отпускал грехи, проповедовал царствие, приводил к Отцу, чего бес никогда и не захочет, и не сможет сделать. Бесы приводят к идолам, отвращают от Бога и научают не верить будущей жизни. Бес, будучи оскорблен, не станет делать добро, когда он и, не будучи оскорблен, причиняет вред даже тем, которые служат и угождают ему. Но Христос поступает совсем иначе. Он и после стольких укоризн и поношений, «ходил», говорит евангелист, «по всем городам и селениям, уча в синагогах их, проповедуя Евангелие Царствия и исцеляя всякую болезнь и всякую немощь в людях» (Матф. 9:35). Он не только не наказывал их за бесчувственность, но даже и не укорял, показывая тем и Свою кротость и опровергая возводимую на Него клевету, и вместе желая последующими чудесами еще более удостоверить, и потом уже обличать словами. Итак, Он ходил и по городам, и по селам, и по синагогам их, научая тем нас воздавать за злословие не злословием, но большими благодеяниями. Если ты оказываешь благодеяния своим со-рабам не для людей, но для Бога, то как бы они ни поступали, не переставай благодетельствовать, чтобы получить большую мзду. А кто перестает благодетельствовать потому, что его злословят, тот показывает, что он благотворил не ради Бога, но ради похвалы от людей. Вот почему Христос, научая нас, что Он по одной благости пришел благодетельствовать, не дожидался того, чтобы приходили к Нему страждущие, а Сам поспешал к ним, принося им два величайших блага: во-первых, евангелие царствия, во-вторых, исцеление от всех болезней. Он ни города не проходил мимо, ни селения не пропускал, но посещал всякое место. Даже и тем не довольствуется, но показывает и еще большую заботливость. «Видя толпы народа», говорит евангелист, «Он сжалился над ними, что они были изнурены и рассеяны, как овцы, не имеющие пастыря. Тогда говорит ученикам Своим: жатвы много, а делателей мало; итак, молите Господина жатвы, чтобы выслал делателей на жатву Свою» (Матф. 9:36–38). Смотри опять, как Он далек от тщеславия. Чтобы не водить всех за Собой, Он посылает учеников. Впрочем, не для того только посылает, но и для собственного их обучения, чтобы, образовавшись в Палестине, как бы в некотором училище ратоборства, они приготовили себя к подвигам в целом мире. Потому-то, как юных птенцов приучая к летанию, Он открывает обширнейшее поприще для их действования, сколько было то соразмерно с их силами, чтобы они удобнее могли приступить к последующим подвигам; и сначала делает их только врачами тел, чтобы после вверить им важнейшее – врачевание душ. И смотри, как показывает легкость и необходимость этого дела. «Жатвы», говорит Он, «много, а делателей мало». Я, говорит, посылаю вас не сеять, но жать. Подобным образом сказал Он и у Иоанна: «другие трудились, а вы вошли в труд их» (Иоан. 4:38). Этими словами Он удерживал их от самомнения, возбуждал к бодрости и показывал, что предшествовавший труд был больше. Смотри же: Он и здесь начинает милостью, а не судом. «Сжалился над ними», сказано, «что они были изнурены и рассеяны, как овцы, не имеющие пастыря». Этим Он укорял начальников иудейских за то, что они, будучи пастырями, показывали в себе свойства волков, потому что не только не исправляли народа, но и препятствовали ему быть лучшим. Народ удивлялся и говорил: «никогда не бывало такого явления в Израиле» (Матф. 9:33)! А они, напротив, говорили: «Он изгоняет бесов силой князя бесовского» (Матф. 9:34)! Но о каких делателях говорит здесь Господь? О двенадцати учениках. Что же? Сказав: «делателей мало», увеличил ли их число? Нет, но послал двенадцать только. Так почему же Он сказал: «молите Господина жатвы, чтобы выслал делателей на жатву Свою», – а никого к ним не присоединил? Потому, что впоследствии Он и двенадцатью заменил многих, не увеличив их числом, но даровав им силу.

3. Далее, желая показать, как велик дар, говорит им: «молите Господина жатвы» – и, хотя не прямо, дает разуметь, что Он есть этот Господин. Сказав: «молите Господина жатвы», без просьбы и без моления их, Сам немедленно рукополагает их в это звание и приводит им на память то, что говорил Иоанн о гумне, о лопате, о плевелах и о пшенице. Отсюда видно, что Он есть Делатель, Он есть Господин жатвы, Он есть Владыка пророков. Если Он послал жать, то конечно не чужое, но то, что Он сеял через пророков. И не тем только ободрил их, что назвал служение их жатвой; но особенно тем, что даровал им и силу к этому служению. «И призвав», говорит евангелист, «двенадцать учеников Своих, Он дал им власть над нечистыми духами, чтобы изгонять их и врачевать всякую болезнь и всякую немощь» (Матф. 10:1). Впрочем, Дух еще не был ниспослан: «ибо еще не было на них Духа Святого, потому что Иисус еще не был прославлен» (Иоан. 7:39). Как же они изгоняли духов? Повелением и властью Христа. Смотри же, как благовременно это посольство. Он не с самого начала послал их, но когда они уже довольно времени были Его последователями, и видели; как Он воскресил мертвого, запретил морю, изгонял бесов, исцелил расслабленного, отпускал грехи, очистил прокаженного. Когда достаточно, и делом и словом, удостоверились в могуществе Его, тогда уже и посылает их; посылает не на опасные подвиги, – в Палестине не было еще никакой опасности, – приходилось только подвергаться злословиям. Впрочем, предсказывает им и об опасностях, чтобы заранее приготовить и частым напоминанием приучить их к ним. Далее, так как евангелист сказал уже о двух двоицах апостолов, – о Петре и Иоанне с братьями их (Матф. 4:18,21), – и после них упомянул о призвании Матфея (Матф. 9:9), о призвании же и именах других апостолов ничего не говорил нам, то теперь находит нужным перечислить их по порядку, и называет их по именам, говоря так: «Двенадцати же Апостолов имена суть сии: первый Симон, называемый Петром» (Матф. 10:2). Был и другой Симон, называвшийся Кананитом; равно как был Иуда Искариот и Иуда Иаковлев, и Иаков Алфеев и Иаков Заведеев. Марк перечисляет апостолов по достоинству, после двух верховных поставляя Андрея; но Матфей перечисляет не так, а иначе: он ставит выше себя Фому, который был гораздо ниже. Рассмотрим же их по порядку, начиная с первого. «Первый Симон, называемый Петром, и Андрей, брат его». И это уже немалая похвала. Одного похвалил за добродетель, а другого за благородство нрава. Далее – «Иаков Зеведеев и Иоанн брат его». Видишь, что евангелист не по достоинству ставит их. Мне думается, что Иоанн был не только выше других, но и брата своего. После того, сказав: «Филипп и Варфоломей», присовокупил: «Фома и Матфей мытарь» (Матф. 10:3); а Лука, напротив, ставит его выше Фомы. Далее: «Иаков Алфеев» – потому что был, как я выше сказал, Иаков Зеведеев. Затем, сказавши о Леввее, который иначе назывался Фаддеем, и о Симоне Зилоте, которого называет также Кананитом, доходит до предателя, и говорит о нем не как враг и противник, но как историк. Не сказал: скверный и беззаконный Иуда, – но по имени города назвал его Искариотом. Был и другой Иуда – Леввей, прозванный Фаддеем, которого Лука называет Иаковлевым, говоря; Иуда Иаковлев (Лук. 6:16), а потому Матфей, отличая одного от другого, говорит: «Иуда Искариот, который и предал Его» (Матф. 10:4). И не стыдится говорить: «который и предал Его». Так евангелисты никогда ничего не скрывают, – даже и того, что казалось предосудительным. Впрочем, самый первый и верховный из апостолов был человек неученый и простой. Но посмотрим, куда и к кому Христос посылает их? «Сих двенадцать», говорит, «послал Иисус» (Матф. 10:5). Кто же они таковы? Рыбари, мытари. Четверо из них были рыбари, двое мытари – Матфей и Иаков, а один и предатель. Что же говорит им? Тотчас заповедует им, говоря: «на путь к язычникам не ходите, и в город Самарянский не входите; а идите наипаче к погибшим овцам дома Израилева» (Матф. 10:5–6). Не подумайте, говорит Он, будто за то, что они Меня поносят и называют беснующимся, Я питаю к ним ненависть и отвращение; напротив, Я стараюсь исправить их прежде других, и запрещаю вам ходить к другим народам; к ним посылаю вас учителями, врачами. И не только запрещаю вам проповедовать кому-либо прежде их, но не позволяю даже и ступать на путь, который ведет к язычникам, и входить в город самарянский.

4. И самаряне были противниками иудеев, хотя их обращать было удобнее, потому что они гораздо более расположены были к вере, а обращать иудеев было труднее. И, однако, Иисус посылает апостолов к упорным иудеям, показывая тем Свое о них попечение, заграждая их уста, и пролагая путь проповеди апостольской, чтобы после не стали жаловаться, что апостолы пошли к необрезанным, и чтобы не имели никакой благовидной причины убегать и отвращаться их. Называя же их овцами погибшими, а не заблудившимися, всячески внушает им мысль о прощении, и привлекает сердца их. «Ходя же», говорит Он, «проповедуйте, что приблизилось Царство Небесное» (Матф. 10:7). Видишь величие служения? Видишь достоинство апостолов? Им не велено говорить ни о чем чувственном, о чем говорили Моисей и прежде бывшие пророки; но повелевается говорить о предметах новых и необычайных. Те проповедовали не о небесном царствии, но о земле и о земных благах; а эти проповедуют о царстве небесном, и обо всем, что там. Но не этим только апостолы превосходят пророков, но и послушанием. Они не отказываются, не уклоняются от повелений, как поступали древние; но, слыша и об опасностях, и о войнах, и о несносных бедствиях, с совершенной покорностью принимают повеления, как проповедники царствия. Но чему тут дивиться, скажешь, ежели они охотно повиновались, когда должны были проповедовать без скорби и тягости? Что ты говоришь? Им не заповедано ничего тягостного? Разве не слышишь о темницах, о смертных приговорах, о гонениях от единоплеменников, о всеобщей ненависти? Все это, по словам Христа, вскоре должны они были испытать на себе. Он посылает их проповедниками и раздаятелями бесчисленных благ другим; а самим возвещает и предрекает несносные бедствия. Затем, чтобы их проповедь удобнее могла расположить к вере, говорит: «больных исцеляйте, прокаженных очищайте, мертвых воскрешайте, бесов изгоняйте; даром получили, даром давайте» (Матф. 10:8). Заметь, как Он заботится о нравах их: не меньше, чем о чудесах, показывая им, что чудеса без доброй нравственности ничего не значат; говоря: «даром получили, даром давайте», – Он смиряет их высокоумие и предостерегает от сребролюбия. И чтобы не подумали, что производимые ими чудеса плод их добродетелей, и не возгордились тем, говорит: «даром получили, даром давайте». Вы ничего своего не даете тем, которые принимают вас; получили вы эти дары не в награду и не за труды: это Моя благодать. Так и другим давайте, потому что нельзя найти цены, достойной этих даров. Потом, исторгая тотчас же и самый корень зла, говорит: «не берите с собой ни золота, ни серебра, ни меди в пояса свои, ни сумы на дорогу, ни двух одежд, ни обуви, ни посоха» (Матф. 10:9–10). Не сказал: не берите с собой; но хотя бы ты и в другом месте мог взять, избегай этого пагубного недуга. Через это достигал Он многого. Во-первых, удалял от учеников всякое подозрение; во-вторых, освобождал их от всякой заботы, чтобы они занимались одной проповедью; в-третьих, показывал им Свое могущество. Для того-то и говорит им после: имели ли вы в чем недостаток, когда Я посылал вас без одеяния и без обуви? И не вдруг говорит им: «не берите»; но сперва сказал: «больных исцеляйте, прокаженных очищайте», а потом уже заповедал: ничего «не берите; даром получили, даром давайте» (Матф. 10:9,8), повелевая им то, что и на деле полезно, что и прилично, и возможно. Но, может быть, скажут: другие требования справедливы; но почему Он и в дороге не велел им иметь ни сумы, ни двух одежд, ни жезла, ни сапог? Потому что хотел приучить их к строгой жизни, так как и выше не позволил им заботиться даже и о следующем дне. Он готовил их быть учителями вселенной; потому и делает их, так сказать, из людей ангелами, освобождая их от всякого житейского попечения, чтобы они заботились об одной только проповеди, – или, лучше сказать, Он освобождает их и от этой заботы, говоря: «не заботьтесь, как или что сказать» (Матф. 10:19), и таким образом, что казалось весьма трудным и тягостным, представляет им весьма легким и удобным. Подлинно, ничто столько не служит к душевному спокойствию, как свобода от забот и попечений, особенно если, освободившись от этих забот и попечений, можно не иметь ни в чем недостатка, имея помощником Бога, Который заменяет Собой все. Потом, в предупреждение вопроса: откуда же будем получать необходимое пропитание? – не говорит им: вы слышали, что Я говорил вам прежде: «взгляните на птиц небесных» (Матф. 6:26), – каковой заповеди они еще не в состоянии были выполнить, – но выразился легче, сказав: «ибо трудящийся достоин пропитания» (Матф. 10:10), желая показать этими словами, что им должно получать себе пропитание от учеников, чтобы они не гордились перед учениками своими тем, что, доставляя им все, сами ничем от них не заимствуются, а ученики, в свою очередь, будучи презираемы ими, не отделились от них.

5. Далее, чтобы ученики не сказали: итак, велишь жить милостыней? и не вменили бы того себе в стыд, – Христос, называя их делателями, а даваемое им – мздой, показывает, что это так должно и быть. Хотя дело ваше, говорит Он, состоит только в учении, но не думайте, чтобы оказываемое вами благодеяние было маловажно; ваше занятие сопряжено с великими трудами, и что дают вам поучаемые, дают не даром, но в вознаграждение: «ибо трудящийся достоин пропитания». Это Он сказал не потому, чтобы труды апостолов того только и стоили, – совсем нет! Здесь Он давал только ученикам правило не требовать большего, а доставляющих им нужное вразумлял, что они делают это не по щедрости, но по долгу. «В какой бы город или селение ни вошли вы, наведывайтесь, кто в нем достоин, и там оставайтесь, пока не выйдете» (Матф. 10:11). Когда Я сказал, – говорит Он, – «трудящийся достоин пропитания», то этим не отворил дверей для вас ко всем; напротив, и в этом повелеваю вам поступать с большой осмотрительностью, что послужит вам к приобретению и чести, и самого пропитания. В самом деле, если принимающий вас человек будет достоин, то он непременно даст вам пропитание, особенно, если вы кроме необходимого ничего более не потребуете. Но Христос не только повелевает искать достойных, но и не переходить из дома в дом, чтобы ни принимающего не оскорбить, ни самим не подвергнуться нареканию в чревоугодии и легкомыслии. Это-то и внушал Он словами: «там оставайтесь, пока не выйдете». То же самое можно видеть и у других евангелистов. Видишь ли, как Он этим делает учеников достойными уважения, а приемлющих их ревностными к принятию, показав, что от этого несравненно более для них самих будет и славы, и пользы? Продолжая то же наставление, говорит: «а, входя в дом, приветствуйте его, говоря: мир дому сему; и если дом будет достоин, то мир ваш придет на него; если же не будет достоин, то мир ваш к вам возвратится» (Матф. 10:12–13). Смотри, до каких подробностей Он доходит в Своих наставлениях, – и не без причины. Он готовил их быть подвижниками благочестия и проповедниками вселенной; а потому, приучая к умеренности и делая достойными любви, говорит: «а если кто не примет вас и не послушает слов ваших, то, выходя из дома или из города того, отрясите прах от ног ваших; истинно говорю вам: отраднее будет земле Содомской и Гоморрской в день суда, нежели городу тому» (Матф. 10:14–15). Не ожидайте, говорит, приветствия себе от других, потому что вы учители, но сами прежде отдавайте честь другим. Кроме того, показывая, что их приветствие не простое слово, но благословение, говорит: если будет дом достоин, придет мир ваш на него, а если оскорбят вас, то первым наказанием будет то, что дом лишится мира, а вторым то, что подвергнется одинаковой участи с Содомом. Но скажут: какая нам польза в их казнях? Такая, что для вас найдутся дома достойных. Что же значит выражение: «отрясите прах от ног ваших»? Этим показывается или то, что апостолы ничего у них не заимствовали, или это служит свидетельством дальнего путешествия, которое апостолы предпринимали для них. Но заметь, что Господь еще не все дарования дает апостолам. Так не дает еще им предведения, чтобы могли узнавать, кто достоин и кто недостоин, а велит узнавать и дожидаться, что покажет опыт. Почему же Сам Он пребывал у мытаря? Потому что мытарь, переменившись, сделался достойным. Заметь еще, что Он, лишив апостолов всего, все им дал, когда позволил жить в тех домах, где принимали их наставления, ничего при себе не имея, входить в эти дома. Таким образом, и сами они освобождались от забот, и принимавших удостоверяли, что пришли к ним единственно для спасения их, как тем, что ничего с собой не приносили, так и тем, что кроме необходимого ничего от них не требовали, наконец, и тем, что входили не ко всем без разбора. Господь хотел, чтобы апостолы славились не одними чудесами, но более чудес – своими добродетелями. Подлинно, ничто столько не отличает любомудрия, как то, чтобы не иметь ничего излишнего и довольствоваться как можно меньшим. Это знали и лжеапостолы. Потому Павел и говорит; «дабы они, чем хвалятся, в том оказались такими же, как и мы» (2Кор. 11:12). Если же и на чужой стороне, отправляясь к людям незнакомым, не должно ничего более домогаться, кроме ежедневной пищи, то не гораздо ли более, находясь дома?

6. Не выслушать только должны мы сказанное, но и исполнять на деле. Не об одних ведь апостолах сказано это, но и о последующих святых. Итак, постараемся сделаться достойными принять их к себе. Смотря по расположению принимающих, мир может и приходить к ним и опять удаляться; это зависит не от власти только учителей, но и от достоинства приемлющих. Не станем же считать для себя маловажной потерей, если не насладимся этим миром, о котором еще издревле провозгласил пророк, говоря: «как прекрасны ноги благовестника, возвещающего мир» (Ис. 52:7), причем, изъясняя достоинство мира, присовокупил: «благовествующего радость». И сам Христос показал важность этого мира, говоря: «мир оставляю вам, мир Мой даю вам» (Ин. 14:27). Поэтому должно употреблять все старание, чтобы наслаждаться им как дома, так и в церкви. И в церкви предстоятель дает мир, и это служит образом мира, даруемого Христом; и потому предстоятеля должно принимать со всяким усердием, предоставляя ему не столько трапезу, сколько свое расположение. Если худо не уделять от трапезы, то не гораздо ли хуже отвергать благословляющего? Для тебя сидит пресвитер, для тебя стоит учитель, трудится и изнуряется. Какое же ты будешь иметь извинение, когда и слов его не принимаешь? Церковь есть общий для всех дом, куда мы входим за вами, по примеру апостолов, почему и, входя, тотчас же, по заповеди Христовой, всех вообще приветствуем миром. Итак, никто не будь нерадив, никто не будь рассеян, когда священники входят и преподают поучение: за это угрожает немалое наказание. Лучше для меня тысячекратно подвергнуться презрению, входя к кому-нибудь из вас в дом, чем не быть выслушанным, когда здесь приветствуют вас миром. Последнее для меня гораздо несноснее первого, так как и дом этот несравненно важнее; здесь хранятся великие наши сокровища, здесь все наши надежды. И что здесь не велико, что не досточтимо? И трапеза эта несравненно почтеннее и сладостнее твоей домашней трапезы, и светильник этот – твоего светильника; это знают те, которые, с верой и благовременно помазавшись елеем, получили исцеление. И эта сокровищница несравненно превосходнее и необходимее твоей сокровищницы, потому что в ней положены не одежды, но милостыня, хотя и немногие владеют этой сокровищницей.[13] Здесь и ложе лучше твоего: успокоение, доставляемое Священным Писанием, приятнее всякого ложа. И если бы мы соблюдали совершенное согласие, то кроме этого мы не имели бы другого дома. А что это не трудно, свидетельствуют те три тысячи и пять тысяч верующих, которые имели и дом, и трапезу, и душу одну. У множества веровавших, говорится, «было одно сердце и одна душа» (Деян. 4:32). Но так как в этой добродетели мы далеко отстали от них, и живем по разным домам, то, по крайней мере, когда собираемся сюда, будем ревностно исполнять ее. Если мы недостаточны и бедны в чем другом, по крайней мере, будем богаты хотя бы в этом. Поэтому хотя здесь, когда входим к вам, принимайте нас с любовью. И когда я скажу: «мир вам», вы скажите: и духови твоему; скажите не голосом только, но и сердцем, не устами только, но и духом. Иначе, ежели ты здесь скажешь: и духови твоему мир, а выйдя, будешь восставать против меня, будешь меня презирать, злословить и втайне поносить бесчисленными ругательствами, – то что это за мир? Впрочем, хотя ты и будешь меня всячески злословить, я даю тебе мир от чистого сердца, с искренним расположением, и ничего худого никогда не могу сказать о тебе: у меня отеческое сердце, и хотя иногда я и осуждаю тебя, но делаю это, заботясь о тебе же. А если ты втайне язвишь меня, и не принимаешь в доме Господнем, то страшусь, чтоб ты еще не увеличил моей скорби – не тем, что оскорбил меня, ни тем, что выгнал меня, но тем, что отверг мир, и навлек на себя столь жестокое наказание. Хотя я и не оттрясу праха, хотя не пойду от тебя прочь, – но угроза остается во всей своей силе. Я часто приветствую вас миром, и никогда не перестану приветствовать. Хотя вы и с презрением меня будете принимать, я все-таки и тогда не оттрясу праха, – не потому, чтобы я не хотел повиноваться Господу, но потому, что весьма горячо люблю вас. Притом, я ничего и не терпел для вас, не предпринимал дальнего путешествия; пришел к вам не так, как приходили апостолы, ничего при себе не имея (за что и виним наперед себя), пришел не без сапог, не без другой одежды, – почему, может быть, и вы упускаете со своей стороны должное. Только этого недостаточно для вашего оправдания. Пусть мы подвергнемся большему осуждению; но это нимало не служит к вашему извинению.

7. Тогда дома были церквами, а ныне церковь сделалась домом. Тогда и в домах не говорили о житейском, а ныне и в церкви не говорят о духовном. Вы и здесь поступаете, как на торжище; и когда говорит сам Бог, не только не слушаете слов Его в молчании, а занимаетесь разговорами совсем о других предметах. И пусть бы вы занимались тем, что касается вас самих; нет – вы говорите и слушаете то, до чего вам и дела нет. Вот о чем я плачу, и не перестану плакать! Я не властен оставить этого дома; нам необходимо оставаться здесь, доколе не отойдем из настоящей жизни. Итак, «вместите нас» (2Кор. 7:2), – как увещевал Павел. Это сказано у него не о трапезе, но о сердце и расположении. Того же и мы от вас требуем: любви, приязни сердечной и искренней. Если же и это тяжело для вас, то, по крайней мере, оставив теперешнюю беспечность, возлюбите самих себя. Для нашего утешения довольно и того, если увидим, что вы успеваете в добре и делаетесь лучшими. В таком случае и я покажу больше любви, «если и слишком любя вас, вами буду любим менее». Многое ведь побуждает нас к взаимному общению: всем нам предлагается одна трапеза; один Отец породил нас; все мы произошли от одной утробы; всем подается одно питье, и не только одно, но из одной чаши. Отец, между прочими средствами расположить нас к взаимной любви, употребил и то, чтобы мы пили из одной чаши: это служит знаком крепкой любви. Но скажешь, что мы не можем равняться с апостолами. И я в том согласен, и ни мало не спорю; мы не стоим не только их, но даже и тени их. Но при всем том вы должны исполнять свое дело. Это не только не сделает вам стыда, но еще более послужит к вашей пользе. Когда будете оказывать должную любовь и послушание к недостойным, получите большее воздаяние. Мы говорим не от себя, так как у нас и нет учителя на земле; что мы приняли, то и даем, и когда даем, ничего не требуем от вас, кроме одной любви. Если мы на самом деле недостойны любви, то, по крайней мере, достойны ее за любовь нашу к вам. Кроме того, нам заповедано любить не только любящих нас, но и врагов наших. Кто же будет столь жестокосерд, столь груб, что, получив такую заповедь, станет отвращаться и ненавидеть даже любящих его, хотя сам исполнен бесчисленных пороков? Мы имели общение в духовной трапезе; будем иметь общение и в духовной любви. Если разбойники, сидя за общим столом, забывают свои злые нравы, то, какое будем иметь оправдание мы, которые, всегда приобщаясь тела Господня, не подражаем даже и им в кротости? Для многих служит достаточным побуждением к дружбе не только то, что имеют общий стол, но и то, что они из одного города; а мы, у которых и город, и дом, и стол, и путь, и дверь, и корень, и жизнь, и глава, и Пастырь, и Царь, и Учитель, и Судья, и Творец, и Отец, и все общее, – какое будем иметь извинение, удаляясь от общения друг с другом? Не требуете ли и от нас чудес, какие творили апостолы, приходя проповедовать: чтобы и мы очищали прокаженных, изгоняли бесов, воскрешали мертвых? Но то и будет самым сильным доказательством вашего благородства и любви, если будете веровать в Бога, не требуя залогов. Бог, как по этой причине, так и по другим, прекратил чудеса. Если без чудес, обладающие теми или другими совершенствами, как то: даром слова, или благочестием, тщеславятся, превозносятся, друг от друга отделяются, то где не было бы разделений, если бы были еще и чудеса? А что это говорю не по догадке, – представляю в доказательство коринфян, которые от этого самого разделились на многие толки. Ищи не чудес, но спасения души. Не ищи того, чтоб видеть одного мертвеца воскресшим, когда знаешь, что все мертвые воскреснут; не ищи, чтобы видеть слепца прозревшим, но смотри, как ныне все начинают получать лучшее и полезнейшее зрение. Научись и сам смотреть целомудренно, и исправь твое око. Подлинно, если бы мы жили все, как должно, то язычники дивились бы нам больше, нежели чудотворцам. Чудеса часто считают обманом, и находят в них много подозрительного, хотя чудеса христианские совсем не таковы. Но жизнь непорочная не может подвергнуться никакому подобному подозрению, – напротив, добродетель заграждает уста всем.

8. Итак, будем упражняться в добродетели; она составляет великое богатство и великое чудо. Она доставляет истинную свободу, являет ее и в самом рабстве, не освобождая от рабства, но самих рабов делая почтеннее свободных; а это гораздо важнее, чем дать самую свободу. Она не делает бедного богатым, но и в самой бедности делает его достаточнее богатого. Если ты хочешь и чудеса совершать, то освободись от грехов – и все тобой будет сделано. Возлюбленные, грех есть самый злой бес. И если его из себя выгонишь, то сделаешь более, нежели те, которые изгоняют тысячи бесов. Послушай, как Павел добродетель ставит выше чудес: «ревнуйте», говорит он, «о дарах больших, и я покажу вам путь еще превосходнейший» (1Кор. 12:31); и далее, показывая этот путь, не упомянул ни о воскресении мертвых, ни об очищении прокаженных, ни о чем другом тому подобном, но вместо всего того сказал о любви. Послушай, что говорит и Христос: «тому не радуйтесь, что духи вам повинуются, но радуйтесь тому, что имена ваши написаны на небесах» (Лук. 10:20). И прежде, в другом месте: «многие скажут Мне в тот день: Господи! Господи! не от Твоего ли имени мы пророчествовали? и не Твоим ли именем бесов изгоняли? и не Твоим ли именем многие чудеса творили? И тогда объявлю им» не знаю вас (Матф. 7:22–23). Также перед крестным страданием, призвав учеников, сказал им: «по тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собой» (Иоан. 13:35), – а не потому, что будете изгонять бесов. И опять: по этому узнают все, что Ты Меня послал (Иоан. 17:23) – не из того, что они будут воскрешать мертвых, но из того, что будут едино. Чудеса часто другому приносят пользу, а тому, кто творит их, вредят, или, доводя его до гордости и тщеславия, или другим каким образом; а от добрых дел ничего такого ожидать нельзя: они приносят пользу и тем, которые творят их, и другим многим. Итак, будем совершать их со всем тщанием. Если ты из жестокосердого сделался милостивым, то исцелил сухую руку; если, оставив зрелище, пошел в церковь, то исправил хромую ногу; если отвратил глаза свои от блудницы и от красоты чужой жены, то отверз слепые очи; если вместо сатанинских песней выучил ты духовные псалмы, то, будучи прежде немым, стал говорить. Вот самые великие чудеса! Вот дивные знамения! Если мы непрестанно будем совершать такие чудеса, то посредством их и сами сделаемся великими и удивительными, и всех порочных привлечем к добродетели, и достигнем будущей жизни, – которой да сподобимся все мы благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа. Ему слава и держава во веки веков. Аминь.

Беседа 33

«Вот, Я посылаю вас, как овец среди волков: итак будьте мудры, как змии, и просты, как голуби». (Матф. 10:16)

Изъяснение 10:16–22. Новый закон брани, данный апостолам. – Кроткие побеждают силою благодати, хотя должны оказывать и свое содействие. – Что разумеется под мудростью змииной. – Удобоисполнимость заповеди Христовой подтверждается примером апостолов. – Послушание апостолов Христу. – Дело апостолов, как по условиям совершения, так и величием своим, безмерно превосходит дела языческих философов и знаменитых мужей. – Причина успеха их проповеди. – Пример апостолов лишает извинения падающих и изнемогающих в мирное время. – К подвигам должно приучаться прежде их наступления. – Пример Иова.

1. После того, как Господь обеспечил апостолов относительно пропитания, и отверз им все дома, Он и самый вход их сделал достойным уважения, повелевая им входить не как скитающимся и нищим, но как таким людям, которые гораздо почтеннее самих принимающих их. (Это именно дал Он разуметь как словами: «трудящийся достоин пропитания» (Матф. 10:10), так и повелением осведомляться о достойных и у них оставаться, а равно повелением приветствовать приемлющих и угрозой жестоких казней не приемлющим). Когда, таким образом, Он освободил их от заботы о пропитании, вооружил знамениями, сделал их как бы железными и адамантовыми, отрешив от всего житейского и освободив от всех временных забот, – тогда-то Он начинает говорить уже и о тех бедствиях, которые имели их постигнуть, и не только о тех, которые должны были наступить вскоре, но и о тех, которые имели последовать по прошествии многого времени, и таким образом заранее, приготавливает их к брани против дьявола. Этим достигалось многое: во-первых, апостолы узнали силу предведения Его; во-вторых, никто уже не мог думать, что эти бедствия происходят от бессилия Учителя; в-третьих, те, которые должны были терпеть эти бедствия, не могли ужасаться их, как непредвиденных и неожиданных; в-четвертых, слыша это, апостолы не должны были смущаться и при наступлении времени крестных страданий, – как они смутились в то время, когда Он, обличая их, говорил: «от того, что Я сказал вам это, печалью исполнилось сердце ваше; и никто из вас не спрашивает Меня: куда идешь» (Иоан. 16:6, 5)? Впрочем, Он о Себе еще ничего не говорит; не говорит, например, что Он будет связан, мучим и умерщвлен, чтобы этим не возмутить сердец их; а только предсказывает им то, что имело с ними случиться. Далее: чтобы они поняли, что им предлежит новый закон брани и чудный образ ополчения, Он, посылая их почти нагими, с одной одеждой, без обуви, без жезла, без меди при поясе, без сумы, и повелевая самое пропитание получать от тех, которые их принимают, и тем не кончил Своего слова, но, показывая, несказанную силу Свою, говорит: вот как вам должно идти (на проповедь): показывайте овечью кротость, хотя вы должны идти против волков, и не просто против волков, но и посреди волков. И не только кротость овечью Он повелевает иметь им, но и голубиное незлобие. Я покажу Мою крепость в особенности в том, что овцы преодолеют волков и, находясь среди них и подвергаясь бесчисленным угрызениям, не только не истребятся, но преобразят и их самих. А гораздо удивительнее и более значит – изменить расположение воли и преобразовать ум, нежели умертвить, в особенности, когда овец только двенадцать, а волков полна вся вселенная.

Итак, устыдимся поступать вопреки заповеди Христовой и нападать на врагов как волки. Доколе мы будем овцами, дотоле будем побеждать; хотя бы и бесчисленное множество волков нас окружало, но мы их преодолеем и победим. Если же будем волками, – будем побеждены, потому что отступит от нас помощь Пастыря (Он пасет не волков, а овец); Он оставит и удалится от тебя, потому что ты не дашь открыться Его силе. Когда ты показываешь в злостраданиях кротость, то вся победа Ему принадлежит; а когда сам нападаешь и сражаешься, помрачаешь победу. Смотри же: кто те, которым даются столь тяжкие и неудобоисполнимые повеления? Это люди боязливые и простые, некнижные и неученые, вовсе не знатные, вовсе не образованные по внешним законам, не занимавшиеся судебными делами, рыбари, мытари, исполненные только бесчисленных недостатков. Если эти последние могли привести в замешательство и людей важных и великих, то, как же не могли они привести в отчаяние и ужас людей вовсе неискусных и никогда не помышлявших ни о чем достохвальном? Но они не привели их в отчаяние. Но, может быть, иной скажет: так тому и быть надлежало, потому что Он дал им власть очищать прокаженных и изгонять бесов. А я на это скажу, что это-то самое и должно было привести их еще в большее смущение, когда, несмотря на данную им власть воскрешать мертвых, им следовало терпеть такие ужасные бедствия на судилищах, заключение в темницы, нападение от всех, общую ненависть вселенной, и подвергаться таковым бедствиям, имея власть творить чудеса. И какое было для них утешение во всех этих бедствиях? Сила Посылающего. Потому-то Он прежде всего и сказал: «вот, Я посылаю вас». Этого довольно для вашего утешения; этого довольно для того, чтобы вас ободрить и чтобы вам не бояться никого из противников ваших.

2. Видишь ли ты могущество? Видишь ли власть? Видишь ли непреодолимую силу? Слова Его имеют такой смысл: не смущайтесь, говорит Он, что Я вас посылаю как овец среди волков, и повелеваю, чтобы вы были как голуби. Я мог поступить иначе: Я мог не попустить претерпевать вам какое-либо зло и не предавать вас как овец волкам; Я мог сделать вас страшнее львов. Но лучше этому быть так: это и вам приносит более славы, и Мою возвещает силу. Так же Он говорил и Павлу: «довольно для тебя благодати Моей, ибо сила Моя совершается в немощи» (2Кор. 12:9). Такова Моя воля относительно вас. Итак, когда Господь говорил: «вот, Я посылаю вас, как овец», – давал им разуметь: не унывайте, Я знаю, Мне совершенно известно, что вы в особенности, поступая таким образом, не будете никем побеждены. Далее, чтобы они сколько-нибудь и сами содействовали, чтобы не все казалось делом одной благодати, и чтобы не подумали, что они получают венцы ни за что, – говорит: «будьте мудры, как змии, и просты, как голуби». Но поможет ли нам сколько-нибудь, скажут, наша мудрость в таких опасностях? И можно ли иметь какую-либо мудрость, когда нас обуревают такие волны? Сколько бы овца мудра ни была, но что она может сделать среди волков, и притом среди такого множества волков? Сколько бы ни был незлобив голубь, но что ему делать при нападении такого множества ястребов? Для бессловесных тут нет никакой пользы, а для вас – польза величайшая. Но посмотрим, какая здесь требуется мудрость. Мудрость змеиная. Как змей ничего не бережет и, когда самое тело его рассекают на части, не сильно защищается, чтобы только соблюсти голову, так и ты, говорит Христос, все отдай: и имение, и тело, и самую душу – кроме веры. Вера есть глава и корень; если ты сохранишь ее, то хотя бы и все потерял, опять все приобретешь с большей славой. Вот почему Господь и повелел быть им не простыми только и незлобивыми, и не мудрыми только, но совокупил то и другое, чтобы из того и другого составилась добродетель: Он требовал змеиной мудрости для предостережения от опаснейших поражений, а голубиного незлобия – для предотвращения мстительности за обиды и отплаты за наветы, потому что нет никакой пользы и в мудрости, когда она не соединена с незлобием. Что может быть строже этих повелений? Не достаточно только претерпевать бедствия: нет, – говорит, – Я не позволяю тебе за то даже и гневаться (это и значит быть голубем). Походит на то, как если бы кто-нибудь, бросив трость в огонь, повелевал ей не только не сгорать в огне, но и погасить огонь. Но не будем смущаться: эти повеления сбылись, исполнились, и самым делом совершились. Люди одного и того же, а не другого с нами естества, бывали и мудры как змеи, и незлобивы как голуби. Итак, да не почитает кто-либо этих повелений вовсе неудобоисполнимыми. Господь лучше всех знает естество вещей; Он знает, что дерзость погашается не дерзостью, но кротостью. И если хочешь видеть, как это совершается на самом деле, то прочитай книгу Деяний Апостолов, и увидишь, сколько раз, когда восставал против них народ иудейский и скрежетал зубами, они, подражая голубю и отвечая иудеям с надлежащей кротостью, угашали их ярость, прекращали неистовство, утишали страсти. Так, когда иудеи говорили им: «не запретили ли мы вам накрепко учить о имени сем» (Деян. 5:28)? – то апостолы, имея власть творить бесчисленные чудеса, не сказали и не сделали ничего грубого, но со всей кротостью защищались, говоря: «судите, справедливо ли перед Богом слушать вас более, нежели Бога» (Деян. 4:19). Видишь ли голубиное незлобие? Но вот и мудрость змеиная: «мы не можем не говорить того, что видели и слышали» (Деян.4:20). Видишь, какая потребна во всем твердость, чтобы и в бедах не ослабеть, и не раздражиться в гневе? Потому-то Христос и сказал: «остерегайтесь же людей: ибо они будут отдавать вас в судилища и в синагогах своих будут бить вас, и поведут вас к правителям и царям за Меня, для свидетельства перед ними и язычниками» (Матф. 10:17–18). Опять Он располагает их к бодрствованию, обрекая и здесь их на злострадания, а злодействовать попуская другим; и это для того, дабы ты знал, что победа и славные трофеи даются претерпеванием бедствий. Он не сказал: сражайтесь и вы, и противостойте тем, которые будут причинять вам насилие, но только: вы будете терпеть крайние бедствия.

3. Как велика сила Того, Кто так говорил! Как велико любомудрие тех, которые слушали! Нужно крайне удивляться, каким образом апостолы, эти боязливые люди, никогда не бывавшие далее озера, в котором ловили рыбу, слыша такие речи, тотчас же не удалились. Как они не подумали и не сказали сами в себе: куда же нам бежать? Против нас судилища, против нас цари и правители, иудейские синагоги, народы эллинские, начальники и подчиненные, – потому что Христос им предсказал не только о бедствиях, ожидающих их в одной Палестине, но предвозвестил и о брани против них всей вселенной, говоря: «поведут вас к правителям и царям за Меня», – показывая тем, что Он впоследствии пошлет их проповедниками и к язычникам. Ты против нас воздвиг всю вселенную, вооружил против нас всех живущих на земле – народы, властителей, царей. А то, что затем следует, еще ужаснее: когда люди сделаются из-за нас и братоубийцами, и детоубийцами, и отцеубийцами. «Предаст», сказано, «брат брата на смерть, и отец – сына; и восстанут дети на родителей, и умертвят их» (Матф. 10:21). Как же будут верить нам прочие, когда увидят, что из-за нас родители убивают детей, братья братьев, и все наполнится убийством: не будут ли нас отовсюду изгонять, как злых демонов, как развратников и губителей вселенной, когда увидят землю, исполненную крови родственников и подобными убийствами? Хорош же будет мир, который мы преподадим, входя в дома, наполнив их такими убийствами! Если бы нас было и много, а не двенадцать человек; если бы мы были не простецами и не некнижными, а мудрецами, риторами и сильными в слове, или лучше, если бы мы были даже царями, имели войска и множество богатства, то и тогда как могли бы мы убедить кого-либо, возжигая междоусобные брани и даже хуже междоусобных. Если мы будем нерадеть и о собственном нашем спасении, то послушает ли нас кто-нибудь? Но апостолы ничего такого не подумали, не сказали; они не требовали объяснений и оснований таких повелений, а только соглашались и покорялись. И это означало не их одну добродетель, но и премудрость Учителя. В самом деле, смотри, как Он с каждой печалью сопрягает и приличное утешение! О тех, которые не будут принимать, говорит: «отраднее будет земле Содомской и Гоморрской в день суда, нежели городу тому» (Матф. 10:15); равно и здесь, сказав: «поведут вас к правителям и царям», присовокупил: «за Меня, для свидетельства перед ними и язычниками». А страдать за Христа, и страдать в обличение язычников, – это не малое утешение. Бог везде Свое совершает, хотя бы и никто и не обращал на то внимания. Это служило для них утешением не потому однако, чтобы они желали отмщения другим, а потому, что могли быть уверены, что Тот, Кто предвидел и предсказал им эти злоключения, будет всюду с ними присутствовать, и что они будут терпеть эти бедствия не как преступники и злодеи. Кроме того, Он и другое присовокупляет немалое для них утешение, говоря: «когда же будут предавать вас, не заботьтесь, как или что сказать; ибо в тот час дано будет вам, что сказать, ибо не вы будете говорить, но Дух Отца вашего будет говорить в вас» (Матф. 10:19–20). Чтобы они не сказали: как можно нам убеждать при таких обстоятельствах? – Он повелевает им быть твердо уверенными и относительно защиты. И в другом месте Он говорит: «Я дам вам уста и премудрость» (Лук. 21:15); а здесь, говоря: «Дух Отца вашего будет говорить в вас», Он возводит их в достоинство пророческое. Потому-то, когда сказал о данной им силе, Он говорит вместе и о бедствиях, об убийствах и закланиях. «Предаст», говорит, «брат брата на смерть, и отец – сына; и восстанут дети на родителей, и умертвят их», – и даже на этом не остановился, но присовокупил еще более ужасное, что могло потрясти и самый камень: «и будете ненавидимы всеми»; но тотчас же дал здесь и утешение: вы подвергнетесь, говорит, этим страданиям «за имя Мое»; а далее еще и другое утешение: «претерпевший же до конца спасется» (Матф. 10:22). Впрочем, слова Христовы могли возбудить в апостолах мужество еще и иным образом, – именно, внушив им мысль, что проповедь их будет пламенеть такой силой, которая победит самое естество, отвергнет родство, и что слово их, будучи предпочтено всему, могущественно преодолеет все. Если уже сила родственных уз не сможет противостать проповеди, но будет разрушена и низложена, то, что другое в состоянии будет преодолеть вас? Впрочем, хотя это и будет так, однако же, вы не будете жить в безопасности; напротив, все живущие во вселенной будут вашими врагами и неприятелями.

4. Где ныне Платон? Где Пифагор? Где толпа стоиков? Первый, при всем том, что пользовался великим уважением, до такой степени был унижен, что был даже продан и ни у одного государя не мог привести в исполнение ни одного из своих желаний. Другой, предав своих учеников, жалким образом кончил жизнь. И цинические пошлости исчезли как сон и тень. И это несмотря на то, что с ними никогда ничего такого не случалось, что было с апостолами. Напротив, они прославляемы были за мирское любомудрие, и афиняне, например, всенародно читали письма Платоновы, присланные от Диона. Они все время проводили в покое и владели не малым достатком. Так Аристипп за дорогую цену нанимал блудниц, а один из философов написал завещание и оставил после себя немалое наследство; другой ходил по ученикам своим, как по мосту; а о Диогене Синопском говорят, что он всенародно делал бесчинства на торжище. Вот славные дела их! Но у апостолов нет ничего такого; а напротив, постоянное целомудрие, полнейшая пристойность, притом брань с целой вселенной за истину и благочестие, ежедневное подвергание смерти, и затем – блистательные победы. Скажут: есть и у них искусные военачальники, как то: Фемистокл, Перикл. Но деяния их в сравнении с действиями рыбарей – детские забавы. Что бы ты сказал мне о Фемистокле? То ли, что он убедил афинян взойти на корабли, когда Ксеркс напал на Грецию? Но здесь не Ксеркс делает нападение, а дьявол, со всей вселенной и с бесчисленным множеством бесов, устремляется на двенадцать человек; и эти двенадцать побеждают и одолевают его, не раз какой-нибудь, а в течение всей своей жизни, и – что удивительно – побеждают, не истребляя противников своих, но переменяя и исправляя их. Это-то особенно и достойно всякого внимания, что они не убивали и не истребляли тех, которые злоумышляли против них, но, найдя их подобными дьяволам, сделали равными ангелам, и таким образом освободили человеческое естество от лютого владычества, а злобных тех и все возмущающих бесов изгнали с торжищ, из домов и даже из самой пустыни. Доказательство этому – лики монахов, которых они всюду насадили, очистив через них не только места обитаемые, но и необитаемые. И что всего удивительнее, совершили все это, не отражая силу силой, но достигли всего через злострадания. В самом деле, этих двенадцать беззащитных простолюдинов заключили в узы, подвергали бичеванию, водили с места на место, – и, однако же, не могли заградить им уст. Как невозможно связать лучей солнечных, так невозможно было связать и языка их. А причина этому та, что не они сами говорили, но сила Духа. Этой-то силой и Павел победил Агриппу и Нерона, превосходившего своим нечестием всех людей: «Господь же предстал мне», говорит он, «и укрепил меня и» избавил «из львиных челюстей» (2Тим. 4:17). А впрочем, подивись и им самим, как они, услышав слова: «не заботьтесь», поверили, послушались, и никакие ужасы не могли их поколебать. Но скажешь: Господь дал им достаточное утешение, сказав: «Дух Отца вашего будет говорить в вас». Но потому-то особенно я и удивляюсь им, что они не поколебались и не стали просить освобождения от опасностей, несмотря на то, что им предстояло претерпевать их не два, не три года, но целую жизнь, как то давал им разуметь Господь словами: «претерпевший же до конца спасется». Он хочет, чтобы не только являлась Его сила, но чтобы и с их стороны были подвиги. В самом деле, с самого начала заметь, как одно совершается Им, а другое – учениками. Творить чудеса – Его дело; не стяжать ничего – дело учеников. Опять: отворить все дома – это дело высшей благодати; а не требовать ничего, кроме необходимого – это дело их любомудрия: «трудящийся достоин пропитания» (Матф. 10:10). Даровать мир – это дар Божий; находить достойных и не ко всем без разбору входить – это дело их воздержания. И опять: наказывать не приемлющих их – это дело Божье; а удаляться от таковых без препирательств, без укоров и досаждения – это дело апостольской кротости. Давать Духа и освобождать от попечения как или что говорить – это дело Посылающего их; а быть подобными овцам и голубям и все переносить великодушно – это дело их твердости и благоразумия. Быть ненавидимыми и не унывать, а терпеть – это их дело; а спасать претерпевающих – это дело Посылающего их. Поэтому Он и сказал: «претерпевший же до конца спасется».

5. Так как обыкновенно бывает, что многие начинают дела с ревностью, а впоследствии ослабевают, то Спаситель и говорит, что – Я смотрю на конец. Что пользы в тех семенах, которые сначала цветут, а после скоро увядают? Потому Он и требует от учеников своих постоянного терпения. И чтобы кто не сказал, что Господь сам все сотворил и потому нет ничего удивительного, что они были таковыми, раз не терпели тяжких страданий, то Он говорит им, что вам нужно и терпеть. Хотя Я избавлю вас от первых опасностей, но Я вас соблюдаю для тягчайших, за которыми опять последуют новые, так что вы не перестанете подвергаться наветам даже до последнего издыхания. Это именно Он и давал разуметь словами: «претерпевший же до конца спасется». Вот почему, сказав: «не заботьтесь, как или что сказать», в другом месте Он же говорит: «будьте всегда готовы всякому, требующему у вас отчета в вашем уповании, дать ответ с кротостью и благоговением» (1Петр. 3:15). Когда борьба происходит между друзьями, Он повелевает и нам иметь попечение; но когда открывается страшное судилище, неистовствуют народы и отовсюду ужас, тогда Он Сам подает нам силу дерзновенно вещать, не ужасаться и не изменять правде. Подлинно, великое дело, когда человек, занимавшийся рыболовством, или выделкой кож, или сбором податей, явившись перед лицом владык, которым предстоят сатрапы и телохранители с обнаженными мечами и, вместе с ними, всякий народ, – один, связанный, с поникшей головой, в состоянии был открыть уста. Им даже не дозволили защищать свое учение, а прямо присуждали на избиение, как всеобщих развратителей вселенной. «Эти всесветные возмутители», говорили про них, «пришли и сюда» (Деян. 17:6); и далее: они проповедуют против «повелений кесаря, почитая другого царем, Иисуса» (Деян. 17:7). Повсюду судилища уже наперед были заняты такими мыслями, и требовалась великая свыше помощь, чтобы доказать, что и учение, которое они преподавали, есть истинно, и что общих законов они не ниспровергают; нужна была помощь с одной стороны для того, чтобы при ревностной проповеди учения не подать случая думать, что они ниспровергают законы, с другой стороны – для того, чтобы не повредить истине учения, когда они старались доказать, что не ниспровергают общественных уставов. Ты увидишь, что все это совершено с надлежащей мудростью Петром, Павлом и всеми другими. Хотя их порицали по всей вселенной как возмутителей, мятежников и нововводителей, но они не только опровергли такое мнение, но заставили всех о себе думать совсем напротив – как о спасителях, попечителях и благодетелях. И все это они совершили великим терпением. Потому Павел и говорил: «каждый день умираю» (1Кор. 15:31), и пребывал в опасностях до конца жизни. Итак, достойны ли будем какого-нибудь извинения мы, когда, видя такие примеры, даже и наслаждаясь миром, ослабеваем и падаем? Никто против нас не воюет, а мы закалаемся; никто нас не гонит, а мы изнемогаем. Нам определено спасаться среди мира – и того мы не можем сделать! Апостолы и тогда, как вся вселенная горела и вся земля пылала огнем, шли в середину пламени и исторгали оттуда горящих; а мы и себя не можем сберечь. Какое после этого мы будем иметь оправдание, какое прощение? Нам не угрожают ни бичевания, ни темницы, ни власти, ни синагоги, и ничто тому подобное, – напротив, мы сами начальствуем и владычествуем. И цари теперь благочестивы, и христиане пользуются всякими почестями, властью, славой, наслаждаются спокойствием; и при всем том мы не побеждаем. Те, будучи каждодневно уводимы на казни, и учители и ученики претерпевая бесчисленные раны и непрестанные уязвления, веселились более, нежели пребывающие в раю; а мы, даже и во сне не потерпев ничего такого, слабее всякого воска. Скажешь: они творили чудеса. А разве за то их не бичевали? Разве за то не изгнали? То-то и удивительно, что они часто терпели такие страдания даже от облагодетельствованных ими, и все-таки, воспринимая зло вместо благ, не приходили в смущение; а ты, оказав какое-нибудь ничтожное благодеяние другому, а потом, получив от него какое-либо огорчение, ропщешь, негодуешь, и раскаиваешься в том, что ты сделал.

6. Теперь, если бы случились (чего не дай Бог никогда) брань и гонение на церкви, подумай, сколько бы было уничижения, какое бы было поношение! И вполне естественно. Раз никто не упражняется в искусстве борьбы, то, каким образом окажется кто-нибудь славным победителем во время состязаний? Какой же ратоборец, раз он не учился приемам борьбы, будет в состоянии с успехом и достоинством бороться с противником на Олимпийских играх? Не должно ли и нам каждодневно упражняться в борьбе, бое и беге? Не видите ли, что так называемые пятиборцы, когда им не с кем бывает бороться, повесив туго набитый песком мешок упражняют на нем все свои силы, а более молодые приучают себя к сражению с противниками в борьбе со своими товарищами? И ты подражай им, и занимайся подвигами любомудрия. В самом деле, многие тебя возбуждают к гневу, влекут к похоти и воспаляют великий пламень. Стой же против страстей, переноси мужественно душевные болезни, чтобы мог ты переносить и телесные страдания. И блаженный Иов, если бы не был хорошо приготовлен к подвигам прежде их наступления, не просиял бы так блистательно во время подвигов; если бы не приучился быть совершенно беспечальным, то по смерти детей сказал бы, может быть, что-нибудь строптивое. А теперь устоял против всех нападений, против лишения богатства и потери такого изобилия, против утраты детей, против сострадания жены, против телесных ран, против упреков друзей, против укоризны рабов. Если же ты хочешь видеть, как он приготовлял себя к подвигам, то послушай его, как он презирал богатства: «радовался ли я», говорит он, «что богатство мое было велико»; разве не считал я золото за прах; «говорил ли сокровищу: ты – надежда моя» (Иов. 31:25, 24). Потому-то он и не пришел в смущение тогда, когда отнято было у него имение, что он не питал пристрастия к нему, когда и обладал им. Послушай, как он относился и к детям: он не был к ним слишком снисходителен, как мы, а требовал от них полного благонравия. Если он и о неведомых поступках их приносил жертву, то подумай, каким был он строгим судьей их явных поступков. Если ты хочешь слышать и о подвигах его целомудрия, то послушай, что он говорит: «завет положил я с глазами моими, чтобы не помышлять мне о девице» (Иов. 31:1). Вот почему не поколебала его твердости и жена; он любил ее и прежде, но не чрезмерно, а так, как надлежит любить жену. После этого для меня даже удивительно, откуда пришла мысль дьяволу воздвигнуть против него брань, раз он знал о предварительных подвигах его. Откуда же, однако? О, это зверь лукавый, и никогда не приходит в отчаяние; и это, конечно, служит к величайшему нашему осуждению, что он никогда не отчаивается в нашей погибели, а мы отчаиваемся в своем спасении. Смотри далее, как Иов заранее приучал себя относиться к тяжким поражениям и болезням телесным. Так как сам он никогда ничему подобному не подвергался, но постоянно жил в богатстве, неге и роскоши, то он каждый день представлял себе чужие бедствия. «Ужасное, чего я ужасался», – говорил он, свидетельствуя об этом, – «то и постигло меня; и чего я боялся, то и пришло ко мне» (Иов. 3:25). И еще: «не плакал ли я о том, кто был в горе? не скорбела ли душа моя о бедных» (Иов. 30:25). Вот почему ни одно из приключившихся с ним великих и тяжких бедствий и не смутило его. Но не смотри на потерю только имения, на лишение детей, на неисцелимую язву, на наветы жены, а обрати внимание на то, что гораздо тягостнее всего этого. Но, скажешь, что же еще тягостнее этого претерпел Иов? Действительно, из истории мы ничего более не знаем. Но мы не знаем потому, что спим, а кто с большим прилежанием и тщанием станет рассматривать этот перл добродетели, тот несравненно более увидит. Было действительно нечто другое, более тяжкое, что могло привести Иова еще в большее смущение. И, во-первых, он ничего еще не знал ясно о царствии небесном и воскресении, почему со скорбью и говорил: «опротивела мне жизнь, не вечно жить мне» (Иов. 7:16). Во-вторых, он много сознавал в себе доброго. В-третьих, ничего не сознавал за собой худого. В-четвертых, он думал, что терпит все от Бога; а если и от дьявола, то и это могло его привести в соблазн. В-пятых, он слышал, как друзья несправедливо обвиняли его в нечестии: не недостойно, говорили они, за грехи страдаешь (15:11). В-шестых, он видел, что порочные жили благополучно и насмехались над ним. В-седьмых, он не мог видеть, чтобы кто другой когда-нибудь пострадал так много.

7. И если ты хочешь знать, как это было тяжко, суди по настоящему. Если некоторые даже теперь, – при несомненном ожидании царствия, при чаянии воскресения и несказанных благ, несмотря притом же на множество сознаваемых за собой пороков, несмотря на то, что имеют перед собой такие примеры и обучены такому любомудрию, – когда лишатся малость золота, да и то часто приобретенного хищением, почитают для себя жизнь не в жизнь, хотя не восстает против них жена, не отняты дети, не поносят их друзья, не насмехаются рабы, а напротив многие утешают, одни словом, другие делом, – то каких же достоин венцов Иов, который, видя, как случайно и внезапно похищено было у него собранное праведными трудами имущество, и после принужденный терпеть бесчисленное множество искушений, среди всех напастей остается непоколебимым и за все это приносит Господу подобающее благодарение? И тут, если бы и никто ему ничего не говорил, то и одних слов жены достаточно было бы к тому, чтобы поколебать даже скалу. Посмотри, в самом деле, на ее злодейство. Она не упоминает ни об имении, ни о верблюдах, ни о стадах овец и волов (потому что она знала, как любомудрствовал об этом муж ее), а напоминает о том, что было всего тяжелее – о детях: она говорит о печальной судьбе их с особенной выразительностью, указывая притом и на свое горе (Иов. 2:9). Если жены многократно преклоняли ко многому мужей и во время благополучия, когда они никакой не терпели неприятности, то помысли, как мужественна была душа этого праведника, если она отразила жену, напавшую на нее с такими оружиями и попрала две сильнейшие страсти: вожделение и жалость. Подлинно, многие победили вожделение, но побеждены были жалостью. Так мужественный Иосиф обуздал сильнейшую похоть и отразил варварскую ту жену, употреблявшую против него многочисленные ухищрения, но не удержался от слез, – напротив, как скоро увидел братьев, причинивших ему обиду, объят был жалостью и тотчас же, оставив притворство, открыл все дело. Но когда приступает жена и обращается с речью, способной возбудить сожаление, причем ей благоприятствуют и время, и раны, и язвы, и бесчисленные несчастия, то не должно ли по справедливости сказать, что душа, которая нимало не поколебалась от такой бури, тверже всякого адаманта? Да, позвольте мне смело сказать, что тот блаженный муж, если не более, то, по крайней мере, не менее был самих апостолов. Их утешало то, что они страдали за Христа; и это было для них врачевством, которое могло на всякий день укреплять их вновь. Господь везде прибавлял, говоря: «за Меня», «за имя Мое»; и: «если» Меня «Хозяина дома назвали веельзеву­лом» (Матф. 10:25). Между тем Иов не имел такого утешения, – равно как и утешения, даруемого совершением знамений, или благодатью, потому что он не имел такой силы духа. И что особенно важно, – он потерпел все свои страдания будучи воспитан в великой неге, будучи не рыбарем каким-нибудь, не мытарем, не бедняком, а человеком, пользовавшимся великим почетом. И что казалось для апостолов самым тяжким, то же самое перенес и Иов, будучи ненавидим от друзей, рабов, врагов и облагодетельствованных им; а священного якоря и не обуреваемого пристанища, каковым были для апостолов слова «за имя Мое», он не имел. Удивляюсь я и трем отрокам, что они не устрашились пещи, что воспротивились царю. Но послушай, что они говорят: «мы богам твоим служить не будем и золотому истукану, которого ты поставил, не поклонимся» (Дан. 3:18). Уверенность, что все, что они ни переносят, переносят за Бога, была для них величайшим утешением. А Иов не знал, что это было для него и борьба и подвиг. А если бы знал, то он и не почувствовал бы происходившего с ним. Когда он услышал: «думаешь ли я иначе тебя сотворил, чтобы ты не был правдив?»[14] (Иов. 40:3) – то представь, как он тотчас же ободрился от одного слова; как уничижил себя, как не счел даже и страданием того, что он перестрадал, говоря: «зачем еще спорю, наказуем и обличаем от Господа, слыша такое, ибо я ничтожен» (Иов.39:34)? И еще: «я слышал о Тебе слухом уха; теперь же мои глаза видят Тебя; поэтому я отрекаюсь и раскаиваюсь в прахе и пепле» (Иов. 42:5–6). Поревнуем такому мужеству, такой кротости праведника, жившего до закона и благодати, и мы, живущие после закона и по благодати, – чтобы вместе с ним сподобиться вечных обителей, которых и да сподобимся все мы получить благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, Которому слава и держава во веки веков. Аминь.

Беседа 34

«Когда же будут гнать вас в одном городе, бегите в другой. Ибо истинно говорю вам: не успеете обойти городов Израилевых, как придет Сын Человеческий». (Матф. 10:23)

Изъяснение 10:23–33. Христос утешает учеников обещанием скорого своего пришествия, примером собственных страданий, надеждою будущих благ и успехом проповеди. – Презрение смерти избавляет от истинной смерти. – Для исповедания Христа нужна помощь благодати. – Почему кроме сердечной веры требуется и устное исповедание. – Не должно бояться смерти. – Должно радоваться, что тело истлевает – Сколько худых последствий имело бы неистление тел. – Красота души сообщает благообразие телу. – Должно любить и искать красоты душевной.

1. После страшных, способных привести в трепет и сокрушить самый адамант, предсказаний о будущей участи апостолов по распятии, воскресении и вознесении Его, – Спаситель опять переходит к речи более успокоительного свойства, чтобы дать этим подвижникам возможность вздохнуть и доставить им великое ободрение. Именно – Он не повелевает гонимым вступать в борьбу с гонителями, но убегать от них. И так как это было только еще началом для них и предначатием, то Спаситель и говорит к ним гораздо снисходительнее. Господь говорит не о тех гонениях, которые имели быть после, но о тех, которые долженствовали быть прежде распятия и страдания Его, что и показал словами: «не успеете обойти городов Израилевых, как придет Сын Человеческий». Итак, чтобы ученики не говорили: а что, если мы убежим от гонителей куда-нибудь, а они и там найдут нас и опять будут преследовать, – Спаситель, уничтожая такой страх, говорит: вы не успеете обойти Палестины, как Я тотчас приду к вам. Смотри опять, как и в данном случае, Он не уничтожает бедствий, а только является помощником во время опасностей. Он не сказал: Я избавлю вас и прекращу гонения; но что? – «не успеете обойти городов Израилевых, как придет Сын Человеческий». И подлинно, для утешения их довольно было того, чтобы только увидеть Его. Итак, смотри, как Он не все и не везде предоставляет благодати, но повелевает им нечто присовокуплять и от себя. Если, говорит Он, вы боитесь, то бегайте; на что Он и указал словами: «бегите», и: «не бойтесь». И, однако же, Он не прежде повелевает им бежать, чем начнут их гнать; равным образом, и место назначает им не большое, а повелевает только обойти города израильские. После этого Он опять приготовляет их к другому роду любомудрия. Сперва Он освободил их от попечения о пище, потом от страха опасностей; а теперь освобождает от страха поношения. Освободил их от попечения о пище, когда сказал: «трудящийся достоин пропитания» (Матф. 10:10) и открыл, что многие будут принимать их; освободил от страха опасностей, когда сказал: «не заботьтесь, как или что сказать» (Матф. 10:19), и: «претерпевший же до конца спасется» (Матф. 10:22).

Но так как апостолы, кроме того, должны были подвергнуться еще и худому о себе мнению других, что для многих кажется тягчайшим злом, то смотри, как Христос и здесь их утешает: Он дает им утешение, с которым ничто не могло сравняться, именно указывает на свой собственный пример, – на то, что говорили о Нем самом. Подобно тому, как раньше, сказав: «будете ненавидимы всеми», Он присовокупил: «за имя Мое» (Матф. 10:22), так точно и здесь, причем присоединяет еще и другое утешение. Какое же? «Ученик», говорит, «не выше учителя, и слуга не выше господина своего: довольно для ученика, чтобы он был, как учитель его, и для слуги, чтобы он был, как господин его. Если хозяина дома назвали веельзевулом, не тем ли более домашних его? Итак, не бойтесь их» (Матф. 10:24–26). Смотри, как Он открывает о Себе, что Он есть Владыка вселенной, Бог и Творец. Что же? «Ученик не выше учителя, и слуга не выше господина своего». Доколе кто ученик или раб, дотоле он не имеет равной чести с учителем и с господином. Не указывай мне на редкие примеры противоположного рода, а принимай сказанное применительно к тому, как обыкновенно бывает. Далее, – чтобы показать свою особенную близость к ученикам, Он не говорит: «не тем ли более» раб, но: «домашние» его. Так и в другом месте Он говорил: «Я уже не называю вас рабами; вы друзья Мои» (Иоан. 15:15, 14). И не просто сказал: если Господина дома поносили и злословили, но указывает и самый образ поношения, говоря, что Его назвали Веельзевулом. Вслед за тем он дает еще и другое, не меньшее утешение. Конечно, то утешение было величайшее, но так как апостолы еще не готовы были к любомудрию, и нужно было такое утешение, которое могло бы особенно их укрепить, то Он присовокупляет и его. Что же говорит Он? «Нет ничего сокровенного, что не открылось бы, и тайного, что не было бы узнано» (Матф. 10:26). Хотя образ речи выражает, по-видимому, положение самое общее, однако, сказано не обо всех вообще случаях, но о данных только. Речь Спасителя имеет такой смысл: довольно для вашего утешения и того, что и Я, Учитель и Господь ваш, подвергаюсь одинаковой с вами укоризне. Если же вы, слыша это, не перестаете все же смущаться, то имейте ввиду и то, что спустя немного времени вы избавитесь и от позорных нареканий. И о чем вы скорбите? О том ли, что вас называют обманщиками и льстецами? Но подождите немного, и все будут называть вас спасителями и благодетелями вселенной. Время все сокровенное открывает; оно изобличит и клевету врагов, и откроет вашу добродетель. Если вы самым делом окажетесь спасителями и благодетелями, и явите всякую добродетель, то люди не станут внимать их словам, а будут смотреть на истину дел. Тогда они сами окажутся клеветниками, лжецами и злодеями, а вы воссияете светлее солнца, – потому что время впоследствии откроет и возвестит, кто вы таковы, прозвучит громче трубы, и сделает всех свидетелями вашей добродетели. Итак, мои слова, которые Я теперь говорю, не должны приводить вас в уныние, но должны одушевлять вас надеждой будущих благ; невозможно, чтобы дела ваши остались в неизвестности.

2. После того, как Спаситель освободил апостолов от всякого беспокойства, страха и заботы и поставил их превыше поношений, Он благовременно, наконец, говорит и о дерзновении, которое они должны были иметь в проповеди учения. «Что говорю вам в темноте», говорит, «говорите при свете; и что на ухо слышите, проповедуйте на кровлях» (Матф. 10:27). Конечно, тьмы не было, когда Христос говорил это, и говорил Он ученикам не на ухо; здесь употреблен лишь усиленный оборот речи. Так как Он беседовал с ними наедине и в маленьком уголке Палестины, то и сказал – «во тъме» и «на ухо», желая противопоставить образ настоящей беседы с тем дерзновением в проповедании, которое Он имел даровать им. Не одному, не двум и не трем городам, но всей вселенной проповедуйте, говорит Он, и, проходя землю, море, места обитаемые и необитаемые, с открытой головой и со всякой смелостью говорите все царям и народам, философам и риторам. Потому Он сказал: «на кровлях и при свете», т. е. без всякой робости и со всей свободой. Но для чего Он не сказал только: «проповедуйте на кровлях», и: «говорите при свете», а присовокупил еще: «что говорю вам в темноте», и: «что на ухо слышите»? Для того чтобы ободрить их в духе. Подобно тому как в другом месте Он говорил: «верующий в Меня, дела, которые творю Я, и он сотворит, и больше сих сотворит» (Иоан. 14:12), так и здесь присовокупил эти слова для того, чтобы показать, что Он все совершит через них, и совершит более, нежели сколько совершил Сам. Я, говорит Он, положил начало и предначинание, и через вас хочу совершить гораздо более. Говоря это, Он не только дает им повеление, но и предсказывает будущее с совершенной уверенностью в истине слов Своих, и показывает, что они все преодолеют, причем опять прикровенно искореняет в них страх злословия. Подобно тому, как проповедь эта, неприметная теперь, распространится всюду, так и худое мнение иудеев скоро исчезнет. Потом, ободрив и возвысив их, Он опять предсказывает опасности, воскрыляя дух их и вознося превыше всего. Что говорит Он? «Не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить» (Матф. 10:28). Видишь ли, как Он ставит их превыше всего? Не только превыше забот, злословий, опасностей и наветов, но убеждает их презирать то, что всего страшнее – самую смерть, и не просто смерть, но смерть насильственную. Он не сказал, что вы будете умерщвлены, но со свойственным Ему величием открыл все, говоря: «не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить; а бойтесь более Того, Кто может и душу и тело погубить в геенне» (Матф. 10:28), что Он и всегда делает, употребляя в речи противоположность. Что, в самом деле, Он говорит? Вы боитесь смерти, и потому не смеете проповедовать? Но потому-то самому вы и проповедуйте, что боитесь смерти. Это вас избавит от истинной смерти. Хотя вас будут умерщвлять, но не погубят того, что в вас есть самое лучшее, хотя бы о том и всемерно старались. Потому-то не сказал Он: «души» же не убивающих, но: «не могущих убить». Хотя бы они и хотели это сделать, но не смогут. Итак, если ты боишься муки, то бойся муки гораздо ужаснейшей. Видишь ли, что Он опять не обещает им избавления от смерти, но, попуская умереть, дарует большее благо, нежели когда бы Он не попустил им пострадать таким образом? И подлинно, заставить презирать смерть – гораздо важнее, нежели освободить от смерти. Итак, Он не ввергает их в опасности, но возвышает над опасностями, в кратких словах утверждает в них учение о бессмертии души, двумя-тремя словами насаждает спасительное учение и утешает их другими рассуждениями. И чтобы тогда, когда будут их умерщвлять и закалать, они не подумали, что терпят все потому, что оставлены Богом, опять начинает речь о Божьем промысле, говоря: «не две ли малые птицы продаются за ассарий? И ни одна из них не упадет на землю без воли Отца вашего» (Матф. 10:29). «У вас же и волосы на голове все сочтены» (Матф. 10:30). Что, говорит, малозначительнее их? Однако же, и их нельзя уловить без ведения Божия. Он не то говорит, что падают по содействию Божьему (это недостойно Бога); а только то, что ничего не происходит такого, что бы Ему было неизвестно. Если же Он знает все, что ни происходит, а вас любит сильнее, нежели отец, – любит так, что и волосы ваши у Него исчислены, то вам не должно бояться. Впрочем, сказал это не потому, будто Бог исчисляет волосы, но чтобы показать совершенство ведения Божия и великое попечение о них. Итак, если Бог и знает все происходящее, и может сохранить вас, и хочет, то каким бы вы ни подвергались страданиям, не думайте, что страдаете потому, что Бог оставил вас. Он не хочет избавить вас от бед, но хочет заставить вас презирать беды, потому что в этом-то и состоит настоящее избавление от бед. Итак – «не бойтесь же: вы лучше многих малых птиц» (Матф. 10:31). Видишь ли, что тогда страх уже овладевал ими? Он знал тайные помышления. Потому и присовокупил: «не бойтесь» их. Если они и одолеют, то одолеют только худшее, т. е. тело, которое хотя бы они и не убивали, все равно природа разрушит.

3. Таким образом, они не властны и над телом, но оно зависит от природы. А если ты боишься этого, то тебе должно трепетать, должно бояться гораздо большего – Того, Который может и душу и тело погубить в геенне. Он хотя и не говорит прямо, что есть Тот самый, Который может погубить душу и тело, но из вышесказанного уже показал, что Он есть Судья. А ныне у нас бывает напротив: Того, Кто может погубить душу, т. е. наказать нас, мы не боимся, а убивающих тело – трепещем; Бог может погубить и душу и тело, а люди не только не могут погубить души, но и тела; хотя они и бесчисленным казням подвергают тело, но через то делают его только более славным. Видишь ли, как Он представляет подвиги легкими? Смерть сильно потрясла их душу, объемля их страхом потому в особенности, что не была еще удобопреодолима, и те, которые должны были презирать ее, еще не сподобились благодати Святого Духа. Итак, рассеяв боязнь и страх, колебавшие их души, последующими словами опять вселяет в них бодрость: именно – страхом изгоняет из них страх, и не только страхом, но и надеждой великих наград, притом еще, угрожая с великой властью, Он отовсюду побуждает их к безбоязненному исповеданию истины, так продолжая речь: «всякого, кто исповедает Меня перед людьми, того исповедаю и Я перед Отцом Моим Небесным; а кто отречется от Меня перед людьми, отрекусь от того и Я перед Отцом Моим Небесным» (Матф. 10:32–33). Так не только наградами, но и казнями побуждает, и оканчивает речь угрозой. И смотри, какая точность! Он не сказал: «Меня», но – «обо Мне», показывая, что исповедающий исповедует не собственной силой, но, будучи вспомоществуем свыше благодатью. Об отвергающемся же не сказал: «обо Мне», но: «от Меня», так как он отвергается потому, что бывает чужд благодати. За что же, скажешь, винить его, если он отвергается потому только, что лишен благодати? За то, что причина этого лишения заключается в том, кто лишается. Для чего же Он не довольствуется только сердечной верой, но еще требует и устного исповедания? Для того чтобы побудить нас к дерзновению, к большей любви и усердию, и возвысить, почему и говорит ко всем вообще, а не разумеет здесь одних только учеников; не их только, но и учеников их старается Он сделать мужественными. Кто будет знать это, тот не только будет учить других с дерзновением, но и претерпевать все легко и охотно. Это многих, которые поверили этому слову, привлекло к апостолам; и отвергшиеся в муках подвергнутся большему томлению, и исповедавшие в блаженном состоянии получат большее воздаяние. Когда праведник продолжительностью времени усугубляет свои приобретения, и грешник в отсрочке наказания думает находить для себя выгоду, то Он равносильное, или еще несравненно большее предлагает воздаяние. Ты приобрел более для себя, говорит Он, за то, что ты первый Меня здесь исповедал, и Я, говорит Он, обогащу тебя более, когда дам тебе более, и несказанно более, так как Я тебя «исповедую» там. Видишь ли, что там предуготовлены и награды, и наказания? Что же ты заботишься и беспокоишься? Что ищешь здесь воздаяния, когда ты можешь быть спасен только надеждой? Поэтому, если ты сделаешь что-нибудь доброе, и не получишь здесь за то воздаяния, не смущайся; в будущем веке ожидает тебя за это сугубая награда. Если же сделаешь что-нибудь худое и останешься без наказания, – не ленись. Там постигнет тебя наказание, если только не переменишься и не сделаешься лучше. А когда не веришь этому, то из настоящего заключай о будущем. Если еще во время подвигов исповедники бывают так славны, то подумай, каковы они будут во время раздаяния венцов? Если даже враги прославляют их здесь, то не возвеличит ли и не прославит ли тебя Чадолюбивейший из всех отцов? Тогда будут возданы и награды за добрые дела, и наказания за злые; потому отвергающиеся и здесь и там будут мучиться. Здесь – тем, что будут жить со злой совестью, так как если они еще и не умерли, то умрут непременно; а там – подвергнутся уже конечному наказанию. Другие, напротив, и здесь и там приобретут пользу; здесь – побеждая смерть, делаясь славнее живущих, а там – наслаждаясь неизреченными благами. Бог готов не наказывать только, но и благодетельствовать, и готов несравненно более благодетельствовать, нежели наказывать. Но почему о награде упоминает однажды, а о наказании дважды? Конечно потому, что слушающие лучше вразумляются страхом наказания. Вот почему, сказав, «бойтесь Того, Кто может и душу и тело погубить в геенне» (Матф. 10:28), еще присовокупил: «отрекусь от того и Я» (Матф. 10:33). С этой целью и Павел часто напоминает о геенне.

4. Итак, предложив слушателю всевозможные поощрения (Он отверз перед ними и небеса, поставил и страшное то судилище, показал и зрелище ангелов и, посредством их: проповедание о венцах, так как это много способствует успеху благочестия), – наконец, чтобы боязливость их не была препятствием проповеди благочестия, Он повелевает им быть готовыми и на заклание, чтобы они знали, что остающиеся в заблуждении понесут наказания и за самые против них наветы. Итак, не будем бояться смерти, хотя и не пришло время смерти: мы воскреснем для жизни гораздо лучшей. Но, скажешь, истлеет тело? Потому-то особенно и должно радоваться, что смерть тлит, и погибает смертное, а не сущность тела. Когда ты видишь, что выливают истукан, то не говоришь, что вещество его пропадает, но что оно получает лучший образ. Так же рассуждай и о теле, и не плачь. Тогда надлежало бы плакать, когда бы оно навсегда осталось в муках. Но ты скажешь: это могло бы быть и без истления тел, так чтобы они оставались в целости. А какую бы это принесло пользу живым, или умершим? Доколе будете привязаны к телу? Доколе, пригвождая себя к земле, будете прилепляться к тени? Какая бы из того была польза? Или лучше, какого бы не произошло вреда? Если бы не истлевали тела, то, во-первых, овладела бы многими гордость, – зло из всех зол самое большее. Если и ныне, когда тело подвержено тлению и преисполнено червей, многие хотели быть почитаемы за богов, то чего бы не было, когда бы тело пребывало нетленным? Во-вторых, не стали бы верить, что тело взято из земли. Если и теперь, несмотря на то, что самый конец ясно свидетельствует, некоторые сомневаются в этом, то чего бы не подумали, если бы не видели этого конца? В-третьих, тогда чрезмерно любили бы тела, и большая часть людей сделалась бы еще более плотскими и грубыми. Если и ныне, когда тела совершенно уже истлеют, некоторые обнимают гробы и раки, то чего не стали бы делать тогда, когда бы могли сберегать и самый образ их в целости? В-четвертых, не очень бы привержены были к будущему. В-пятых, те, которые утверждают, что мир вечен, еще более утвердились бы в этой мысли, и не стали бы признавать Бога Творцом мира. В-шестых, не были бы уверены в достоинстве души, ни в том, как тесно связана душа с телом. В-седьмых, многие, лишившиеся своих родственников, оставив города, стали бы жить в гробницах и, подобно безумным, непрестанно стали бы разговаривать со своими умершими. Если и ныне люди, поскольку самого тела удержать не в состоянии (да и невозможно, потому что оно против их воли тлеет и исчезает), снимая портреты, прилепляются к доскам, то каких нелепостей не вымыслили бы тогда? Мне кажется, что тогда многие в честь любимых тел воздвигли бы храмы, а занимающиеся волхвованиями постарались бы уверить, что посредством их демоны дают ответы, тем более что и теперь имеющие дерзость заниматься вызыванием мертвых (некромантией) делают много нелепостей (несмотря даже на то, что тело обращается в прах и пепел). Каких же бесчисленных видов идолопоклонства не произошло бы отсюда? Итак, Бог, отъемля все могущее служить поводом к таким нелепостям и научая нас отрешаться от всего земного, поражает тела тлением перед нашими глазами. Таким образом, любитель телесной красоты, до безумия пристрастившийся к благовидной девице, если умом не захочет узнать безобразие телесного существа, то увидит это собственными глазами. Много было девиц столь же цветущих красотой, или еще несравненно прекраснее, нежели любимая им, которые после смерти своей через один или два дня представляли из себя зловоние, гной и гнилость червей. Подумай же, какую ты любишь красоту, и каким прельщаешься пригожеством? Но если бы тела подвержены были тлению, нельзя бы было хорошо знать этого; как бесы стекаются к гробам, так многие из объятых любовной страстью, непрестанно сидя при гробах, сделали бы душу свою обиталищем бесов, и от жестокой страсти скоро бы и сами умерли. А теперь, кроме всего другого, облегчает душевную скорбь и то, что невозможность видеть образ любимого предмета способствует забвению и самой страсти.

5. Если бы тела не истлевали, то не было бы даже и гробов, и ты увидел бы города, вместо статуй, полными мертвых, потому что каждый пожелал бы тогда видеть подле себя своего умершего. Отсюда произошел бы великий беспорядок: никто бы из простолюдинов не стал печься о душе своей, не стали бы принимать учения о бессмертии. Много бы и других еще худших произошло нелепостей, о которых и говорить даже неприлично. Для того-то тотчас и истлевает тело, чтобы ты мог видеть в наготе красоту души. В самом деле, если она такую красоту и такую живость дает телу, то, как она прекрасна должна быть сама в себе? Если она поддерживает столь безобразное и отвратительное тело, то тем более может поддержать саму себя. Не в теле красота, но красота тела зависит от того образования и цвета, который запечатлевает душа в существе его. Итак, люби душу, которая сообщает телу такое благообразие. Но что я говорю о смерти? Я тебе докажу и самой жизнью, что все прекрасное зависит от души. Если душа радуется, то розы рассыпает по ланитам; если печалится, то, отъемля всю красоту у тела, все облекает в черную одежду. И если постоянно находится в радостном состоянии, то и тело бывает в безболезненном состоянии; если же находится в печали, то и тело становится слабее и бессильнее паутины. Если рассердится, то и телу дает отвратительный и безобразный вид; если покажет ясный взор, то и телу дает приятный вид. Если бывает объята завистью, то и на тело разливает бледность и томность. Если исполнена бывает любовью, то и телу сообщает особенное пригожество. Таким-то образом многие жены, не будучи пригожи лицом, особенную приятность получают от души; напротив другие, блистая внешней красотой, всю ее портят тем, что не имеют привлекательности душевной. Представь, как румянится белое лицо и какую производит приятность разнообразием цвета, когда краска стыдливости разливается по нему. Вот потому, в ком бесстыдна душа, у того и самый вид отвратительнее вида всякого зверя; напротив, стыдливая душа и самый вид делает кротким и любезным. Подлинно, нет ничего прекраснее и любезнее доброй души. Любовь к телесной красоте смешана с огорчением; напротив, любовь к красоте душевной соединена с чистым, не возмущаемым удовольствием. Итак, для чего ты, минуя царя, дивишься глашатаю. Для чего, оставив самого мудреца, с изумлением смотришь на истолкователя его? Видишь привлекательный внешний взор, – постарайся узнать внутренний; и, если последний некрасив, презри и внешний. Если ты увидишь безобразную женщину в прекрасной маске, конечно, не пленишься ей; наоборот, не захочешь, чтобы благовидная и красивая прикрывала себя маской, но пожелаешь, чтобы маска была снята, чтобы ты мог ее видеть в естественной красоте ее. Так поступай и по отношению к душе: ее наперед старайся узнать. Тело как маска прикрывает ее, и каково есть, таким всегда и остается; а душа, хотя бы была и безобразна, скоро может сделаться прекрасной; хотя бы имела око безобразное, свирепое, суровое, – оно может сделаться красивым, миловидным, ясным, ласковым, привлекательным. Этого-то благообразия, этой красоты лица будем искать, чтобы и Бог, возжелавши нашей красоты, даровал нам вечные блага благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, Которому слава и держава во веки веков. Аминь.

Беседа 35

«Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч». (Мф. 10:34)

Изъяснение 10:34–42. Единомыслие не всегда полезно. – Причиной брани, произведенной Христом, служит злоба человеческая. – Единство и согласие ветхого и нового заветов. – Должно повиноваться родителям в том, что не противно благочестию. – Ради Христа должно быть готовым на всякую смерть. – Награда принимающим апостолов. – Должно принимать всякого нуждающегося в помощи. – Не должно упрекать просящего милостыни. – Нужда извиняет бесстыдство просящего. – Упрекающий нищего показывает большее бесстыдство. – Порицание отказывающим в милостыни по лености и гордости.

1. Опять Спаситель предсказывает великие скорби, притом гораздо многочисленнейшие, – и что ученики могли бы Ему возразить, о том Сам говорит им наперед. Именно, чтобы слыша слова его, они не сказали: «Итак, Ты пришел для того, чтобы погубить нас и наших последователей, и возжечь на земле всеобщую брань?» – Он Сам предупреждает их, говоря: «Не мир пришел Я принести» на землю (Мф. 10:34). Как же Сам Он заповедовал им, входя в каждый дом, приветствовать миром? Почему же, равным образом, ангелы воспевали: «Слава в вышних Богу, и на земле мир» (Лк. 2:14)? Почему также и все пророки благовествовали о том же? Потому что тогда особенно и водворяется мир, когда зараженное болезнью отсекается, когда враждебное отделяется. Только таким образом возможно небу соединиться с землею. Ведь и врач тогда спасает прочие части тела, когда отсекает от них неизлечимый член; равно и военачальник восстановляет спокойствие, когда разрушает согласие между заговорщиками. Так было и при столпотворении. Худой мир разрушен добрым несогласием, – и водворен мир. Так и Павел поселил раздор между согласившимися против него (Деян. 23:6). А согласие против Навуфея было хуже всякой войны (3Цар. 21). Единомыслие не всегда бывает хорошо: и разбойники бывают согласны. Итак, брань была следствием не Христова определения, а делом воли самих людей. Сам Христос хотел, чтобы все были единомысленны в деле благочестия; но как люди разделились между собою, то и произошла брань. Впрочем, Он не так сказал. А что же говорит? «Не мир пришел Я принести», – чем самым утешает их. Не думайте, говорит, что вы виноваты в этом: Я это делаю, потому что люди имеют такие расположения. Итак, не смущайтесь, как будто эта брань возникла сверх чаяния. Для того Я и пришел, чтобы произвести брань; такова именно Моя воля. Итак, не смущайтесь тем, что на земле будут брани и злоумышления. Когда худшее будет отсечено, тогда с лучшим соединится небо. Так Христос говорит для того, чтобы укрепить учеников против худого мнения о них в народе. Притом, не сказал: войну, но, что гораздо ужаснее – меч. Если сказанное слишком тяжко и грозно, то не дивитесь. Он хотел приучить слух их к жестоким словам, чтобы они в трудных обстоятельствах не колебались. Поэтому и употребил такой образ речи, чтобы кто не сказал, что Он убеждал их лестью, скрывая от них трудности. По этой причине даже и то, что можно было бы выразить мягче, Христос представлял более страшным и грозным. И действительно, лучше видеть легкость на самом деле, нежели на словах. Потому-то Он не удовольствовался и этим выражением, но, изъясняя самый образ брани, показывает, что она будет гораздо ужаснее даже междоусобной брани, и говорит: «Пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее, и невестку со свекровью ее» (Мф. 10:35). Не только, говорит, друзья и сограждане, но и сами сродники восстанут друг против друга, и между единокровными произойдет раздор. «Ибо Япришел, – говорит,– разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее, и невестку со свекровью ее»; то есть, брань будет не просто между домашними, но даже между теми, которые соединены искреннею любовью и теснейшими узами. Это-то особенно и доказывает силу Христову, что ученики, слыша такие слова, и сами принимали их, и других убеждали. И хотя не Христос был причиною этого, но злоба человеческая, тем не менее говорит, что Сам Он делает это. Такой образ выражения свойствен Писанию. Так и в другом месте говорится: дал им Бог очи, чтоб они не видели (Ис. 11:9; Иез. 12:2). Так говорит Христос и здесь, чтобы ученики, как выше сказал я, предварительно привыкнув к такому образу речи, не смущались и среди самих поношений и обид. Если же некоторые сочтут это тягостным, то пусть припомнят древнюю историю. И в древние времена было то же самое, чем и показывается особенно единство Ветхого Завета с Новым, и то, что здесь говорит Тот же, Который тогда давал заповеди. И у иудеев, именно, когда слили тельца, и когда приобщились Веельфегору (Исх. 32:28; Числ. 25:3), как скоро каждый умертвил ближнего своего, Бог прекратил гнев на них. Итак, где же утверждающие, что тот Бог был зол, а этот благ? Вот и этот Бог наполнил вселенную кровью родственников. Впрочем, мы говорим, что и это есть дело великого милосердия. Потому, показывая, что Он же Сам одобрял и бывшее в Ветхом Завете, вспоминает и о пророчестве, которое хотя не на этот случай сказано, однако объясняет то же самое. Какое же это пророчество? «Враги человеку – домашние его» (Мф. 10:36). И у иудеев случилось нечто подобное. И у них были пророки и лжепророки; бывали также в народе разногласия, и дома разделялись. Одни верили тем, другие другим. Поэтому пророк, увещевая, говорит: «Не верьте другу, не полагайтесь на приятеля; от лежащей на лоне твоем стереги двери уст твоих. ... враги человеку – домашние его» (Мих. 7:5–6). А говорил это для того, чтобы тех, которые примут учение, поставить выше всего. Не смерть, ведь, зло, а худая смерть – зло. Потому и сказал: «Огонь пришел Я низвести на землю» (Лк. 12:49). Говоря это, Он показывал силу и горячность той любви, какой требовал. Так как сам Он много нас возлюбил, то хочет, чтоб и мы любили Его столько же. А такие слова и апостолов укрепляли и возвышали в духе. Если и ученики ваши, говорил Он, будут оставлять сродников, детей и родителей, то каковы, подумай, должны быть вы, учителя! Бедствия эти не кончатся на вас, но перейдут и на других. Так как Я пришел даровать великие блага, то и требую великого послушания и усердия. «Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня» (Мф. 10:37). «И кто не берет креста своего и следует за Мною, тот не достоин Меня» (Мф. 10:38). Видишь ли достоинство Учителя? Видишь ли, как Он, повелевая все оставить долу и любовь к Нему предпочесть всему, показывает тем, что Он есть единородный Сын Отца? И что говорить, сказал Он, о друзьях и сродниках? Если даже душу свою будешь предпочитать любви ко Мне, ты еще далек от того, чтобы быть Моим учеником. Что же? Не противно ли это древнему закону? Нет, – напротив, весьма с ним согласно. И там Бог повелевает не только ненавидеть идолослужителей, но и побивать их камнями; а во Второзаконии, похваляя таковых ревнителей, говорит: «Который говорит об отце своем и матери своей: «я на них не смотрю», и братьев своих не признает, и сыновей своих не знает; ибо они, [левиты], слова Твои хранят» (Втор. 33:9). Если же Павел многое заповедует о родителях, и велит во всем им повиноваться, не дивись. Он велит повиноваться им только в том, что не противно благочестию. Святое дело – воздавать им всякое иное почтение. Когда же они потребуют более надлежащего, не должно им повиноваться. Потому и у евангелиста Луки говорится: «Если кто приходит ко Мне и не возненавидит отца своего и матери, и жены и детей, и братьев и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником» (Лк. 14:26). Повелевает не просто возненавидеть, потому что это совершенно противозаконно; но если кто из них захочет, чтобы ты любил его более, нежели Меня, в таком случае возненавидь его за это. Такая любовь и любимого, и любящего губит.

2. Так говорил Он для того, чтобы и детей сделать мужественнее, и родителей, которые бы стали препятствовать благочестию, уступчивее. Действительно, родители, видя, что Христос имеет могущество и силу отторгать от них даже детей, должны были отступиться от своих требований, как невозможных. Вот почему, миновав родителей, Он обращает речь к детям, научая чрез то первых не употреблять бесполезных усилий. Потом, чтобы они на это не досадовали и не скорбели, смотри, до чего простирает речь. Сказавши: «Кто ... не возненавидит отца своего и матери», присовокупил: «и самой жизни своей». И что, говорит, думаешь ты о родителях, о братьях, о сестрах и жене? Для всякого ничего нет ближе души своей; но если не возненавидишь и ее, то поступишь совсем не так, как любящий. Притом повелел не просто возненавидеть душу, но даже подвергаться и войне и битвам, не страшиться смерти и кровопролития. «И кто не несет креста своего и идет за Мною, не может быть Моим учеником» (Лк. 14:27). Не просто сказал, что должно быть готовым на смерть; но готовым на смерть насильственную, и не только насильственную, но и поносную. При этом ни слова не говорит о Своих страданиях, чтобы после таковых уроков удобнее могли выслушать, что скажет о Своих страданиях. Не должно ли удивляться тому, как у них, при таких словах, душа удержалась в теле, когда беды отовсюду были перед глазами, а награды только в ожидании? Как же удержалась? Велика была сила Говорящего, велика и любовь слушающих; потому-то, слыша гораздо тягостнейшее и прискорбнейшее, нежели что слышали те великие мужи – Моисей и Иеремия, пребыли послушными и нисколько не противоречили. «Сберегший душу свою потеряет ее; а потерявший душу свою ради Меня сбережет ее» (Мф. 10:39). Видишь ли, как вредно любить душу более надлежащего, и как полезно ненавидеть ее? Так как требования Христа были тяжки, поскольку Он повелевал им восставать и против родителей и детей против природы и сродства, против вселенной и даже против собственной души, – то обещает за это и награду самую великую. Это, говорит, не только не причинит вреда, но даже принесет величайшую пользу; противное же тому будет пагубно. Так Он и везде делает: что для людей вожделенно, тем и убеждает. Почему ты не хочешь возненавидеть душу свою? Потому ли, что любишь ее? По этому самому и возненавидь, и тогда всего более принесешь ей пользы, и докажешь, что ты любишь. И заметь, какая здесь неизреченная премудрость! Он говорит о пренебрежении не родителей только и детей, но и души, которая всего ближе, – чтобы необходимость первого очевиднее открылась из необходимости другого, и чтобы они узнали, что они и своим ближним доставят величайшую выгоду и пользу, когда то же самое приобретается для души, которая всего ближе.

Итак, достаточно было и этого для убеждения людей принимать тех, которые послужат к их спасению. В самом деле, кто бы не принял со всем усердием мужей столь доблестных и неустрашимых, которые как львы обтекали вселенную, и небрегли о всем, только бы спаслись другие? И однако, Господь предлагает и другую награду, показывая, что Он в этом случае более печется о принимающих, нежели о принимаемых. Хотя Он и отдает последним первую честь, говоря: «Кто принимает вас, принимает Меня, а кто принимает Меня, принимает Пославшего Меня» (Мф. 10:40), – что может сравниться с честью принять Отца и Сына? – но вместе с тем обещает Он и другое еще воздаяние: «Кто принимает, – говорит,– пророка, во имя пророка, получит награду пророка; и кто принимает праведника, во имя праведника, получит награду праведника» (Мф. 10:41). Выше угрожал наказанием не принимающим, а здесь назначает награду принимающим. И чтобы ты знал, что об этих последних Господь более печется, не просто сказал: приемлющий пророка, или: приемлющий праведника; но присовокупил: «во имя пророка» и «во имя праведника». То есть, если примет кого не по мирскому гостеприимству, или не по другим каким-либо мирским расчетам, но потому, что он пророк, или праведник, мзду пророка, мзду праведника приимет, – или какую достоин получить принявший пророка, или праведника, или какую получит сам пророк, или праведник, как и Павел говорит: «Ваш избыток в [восполнение] их недостатка; а после их избыток в [восполнение] вашего недостатка» (2Кор. 8:14). Далее, чтобы никто не стал отговариваться бедностью, говорит: «И кто напоит одного из малых сих только чашею холодной воды, во имя ученика, истинно говорю вам, не потеряет награды своей» (Мф. 10:42). И если ты подашь только чашу холодной воды, что не потребует никакой издержки, то и за нее положена тебе награда; для вас, которые принимаете, Я все сделаю.

3. Видишь ли, какие Он употребил убеждения, и как отверз им вход в дома по всей вселенной? Во всей беседе Своей Он показал, что люди их должники. Во-первых, сказал: «Трудящийся достоин пропитания» (Мф. 10:10); во-вторых, посылал их ни с чем; в-третьих, подверг их вражде и браням за принимающих их; в-четвертых, дал им власть творить знамения; в-пятых, даровал силу словом Своим на дома принимающих низводить мир – источник всех благ; в-шестых, не принимающим их угрожал наказанием жесточе содомского; в-седьмых, показал, что принимающие их принимают Его и Отца; в-восьмых, за принятие обещал награду пророка и праведника; в-девятых, и за чашу студеной воды назначил великую награду. Каждая из этих причин сама по себе достаточна была к убеждению людей. В самом деле, скажи мне, кто со всею готовностью не отворил бы всех дверей своего дома для военачальника, после многих побед возвращающегося с брани и сражения, видя его покрытого бесчисленными ранами и обагренного кровью? И кого же должно принимать, скажешь? Чтобы показать это, Он присовокупил: «во имя пророка, ученика и праведника», – давая тем знать, что Он назначает награду не только по достоинству приемлемого, но и по расположению приемлющего. Так здесь Он говорит о пророках, праведниках и учениках; а в другом месте повелевает принимать даже самых презренных, и тем, кто не принимает таковых, определяет наказание: «Так как вы не сделали этого одному из сих меньших, то не сделали Мне» (Мф. 25:45); и о тех же меньших опять говорит, что принимающий их принимает Его самого. Пусть принимаемый тобою ни ученик, ни пророк, ни праведник; но он – человек, который с тобою в одном живет мире, одно и то же видит солнце, имеет такую же душу, одного и того же Владыку, приобщается одних и тех же с тобою таинств, к тому же призывается небу и совершенно в праве требовать от тебя призрения, будучи беден и нуждаясь в необходимой пище. Между тем теперь, когда приходят к тебе в дурную погоду люди с флейтами и свирелями, будят тебя от сна, напрасно и без дела беспокоят, то отходят от тебя с немалыми подарками; равно и те, которые носят ласточек, натираются сажею и всех пересмеивают, получают от тебя награду за свои проказы. А если придет к тебе бедный и станет просить хлеба, то ты наговоришь ему множество ругательств, будешь злословить, укорять в праздности, осыпать упреками, обидными словами и насмешками, и не подумаешь о себе, что и ты живешь в праздности, однако же Бог дает тебе Свои блага. Не говори мне, что ты и сам делаешь что-нибудь, но покажи мне то, чем занимаешься ты дельным и нужным. Если скажешь мне, что ты занимаешься торговлею, корчемничеством, стараешься о сбережении и приумножении своего имения, то и я скажу тебе, что это – не дело; настоящие дела – милостыня, молитвы, защищение обиженных и другие добродетели, которыми мы совершенно в жизни пренебрегаем. И однако же Бог никогда нам не говорил: так как ты живешь в праздности, Я не буду освещать тебя солнцем; так как ты не занимаешься необходимым, и Я погашу луну, заключу недра земли, остановлю озера, источники, реки, отыму воздух, не дам дождей во время. Напротив, Бог все это доставляет нам в изобилии, всем этим позволяет пользоваться не только живущим в праздности, но и делающим зло. Итак, если увидишь бедного и скажешь: мне досадно, что этот молодой, здоровый человек ничего не имеет, хочет прокормиться живя в праздности, а может быть он еще беглый слуга, оставивший своего господина, то все, мною сказанное, примени к себе, или лучше – ему позволь сказать тебе со всею смелостью. И он может сказать тебе с большим правом: и мне досадно, что ты, будучи здоров, живешь в праздности и ничего не делаешь из того, что повелел тебе Бог, а как раб, бежавший от повелений своего господина, бродишь будто по чужой стороне, проводя жизнь свою в пороках, в пьянстве, в невоздержности, в воровстве, в хищничестве и в разорении чужих домов. Ты укоряешь за праздность, а я укоряю тебя за худые дела, когда ты злоумышляешь, когда божишься, лжешь, похищаешь, когда делаешь тысячу подобных дел.

4. Впрочем, говорю это не для того, чтобы защитить праздность. Совсем нет, – напротив, очень желаю, чтобы все занимались делами, потому что праздность научила всем порокам; а только увещеваю вас не быть немилосердными и жестокими. Так и Павел, выразив сильное порицание праздности и сказав: «Если кто не хочет трудиться, тот и не ешь» (2Фес. 3:10), – не остановился на этих словах, но присовокупил: «Вы же, братия, не унывайте, делая добро» (2Фес. 3:13). Но здесь, по-видимому, есть противоречие: если ты не позволяешь праздным даже и есть, то как же увещеваешь нас подавать им? Я не противоречу себе, говорит апостол: хотя я и повелел удаляться от живущих праздно и не сообщаться с ними, но я же опять сказал: не считайте их врагами, но вразумляйте (2Фес. 3:15). Следовательно, нет противоречия в моих наставлениях, но они совершенно между собою согласны. Будь только готов оказывать милосердие, – тогда бедный тотчас оставит праздность, а ты перестанешь быть жестоким. Но скажешь: нищий много лжет и притворяется. И в этом случае он достоин сожаления, потому что дошел до такой крайности, что даже не стыдится так лгать. А мы не только не имеем жалости, но еще присовокупляем такие жестокие слова: не получал ли ты и раз и два? Так что ж? Ужели ему не нужно опять есть, потому что однажды ел? Почему же ты не положишь такого же правила и для своего чрева, и не говоришь ему: ты сыто было вчера и третьего дня, так не проси ныне? Напротив, чрево свое пресыщаешь чрезмерно, а нищему, когда он просит у тебя и немногого, отказываешь, хотя должен бы дать ему милостыню за то, что он каждый день принужден ходить к тебе. Если не чувствуешь других побуждений, то за это одно должен подать ему милостыню. Ведь крайняя бедность заставляет его делать это. Ты не имеешь к нему жалости, потому что он, слыша такие слова твои, не стыдится; но нужда сильнее стыда. Но ты не только не имеешь к нему жалости, а еще издеваешься над ним, и тогда как Бог повелел давать милостыню тайно, всенародно поносишь пришедшего, между тем как надлежало бы оказать ему сострадание. Если не хочешь подать, то для чего еще укоряешь бедного и сокрушаешь его огорченное сердце? Он пришел к тебе, как в пристань, и просит руки помощи; для чего же ты воздвигаешь волны, и бурю делаешь свирепее? Для чего гнушаешься нищетою его? Пришел ли бы он к тебе, если бы знал, что услышит от тебя такие слова? Если же и наперед зная это пришел к тебе, то потому-то и надобно тебе сжалиться над ним и ужаснуться своей жестокости, по которой ты, при виде самой крайней нужды, не делаешься сострадательнее, не представишь себе, что один страх голода служит для него достаточным оправданием в бесстыдстве, но укоряешь его за бесстыдство, хотя сам ты часто бывал несравненно бесстыднее и в важнейших делах. В нужде и бесстыдство простительно. Между тем мы часто, делая то, за что бы надлежало нас наказать, не стыдимся, – и тогда как нам, помышляя о таких делах, следовало бы смириться, мы нападаем на бедных: они просят у нас врачевства, а мы прибавляем им ран. Если не хочешь дать, то для чего и бьешь? Если не хочешь оказать милость, то для чего и обижаешь? Но он без того не отойдет? Так поступи, как повелел мудрый: «Отвечай ему ласково, с кротостью» (Сир. 5:8). Он не по своей воле поступает так бесстыдно. Поистине, нет человека, который бы без всякой нужды захотел сделаться бесстыдным; и хотя бы представляли тысячи доказательств, никогда не поверю, чтобы человек, живущий в изобилии, решился просить милостыни. Итак, никто не уверяй нас в противном. Если и Павел говорит: «Если кто не хочет трудиться, тот и не ешь», – то говорит это нищим, а не нам; нам он говорит напротив: «Не унывайте, делая добро». Так мы поступаем и в домашних делах; когда двое ссорятся между собою, отведя каждого в сторону, даем им противоположные советы. Так поступил и Бог, так поступил и Моисей, который так говорил Богу: «Прости им грех их, а если нет, то изгладь и меня» (Исх. 32:31–32). А израильтянам повелел убивать друг друга, не щадя даже и родственников. Хотя эти действия одно другому противоположны, однако же, то и другое клонилось к одной цели. Так же Бог говорил Моисею: «Оставь Меня, ... и истреблю их» (Исх. 32:10), – что и иудеи слышали (хотя в то время, когда Бог говорил это, их тут не было, но они должны были услышать об этом после), а тайно внушает тому противное, что после Моисей вынужден был обнаружить, говоря так: «Разве я носил во чреве весь народ сей, и разве я родил его, что Ты говоришь мне: неси его на руках твоих, как нянька носит ребенка» (Числ. 11:12)? То же бывает и в семейной жизни. Часто отец учителю за суровые поступки с сыном наедине делает такой выговор: не будь суров и жесток; а сыну между тем говорит другое: хотя бы тебя и несправедливо наказали, терпи; и такими двумя противными советами достигает одной полезной цели. Так и Павел тем, которые здоровы и просят милостыни, говорит: «Если кто не хочет трудиться, тот и не ешь», – чтобы заставить их трудиться; а тем, которые в состоянии благотворить, так говорит: «Не унывайте, делая добро», – чтобы побудить их к милосердию. Так и в послании к Римлянам (Рим. 11:17), когда уверовавших из язычников убеждает не гордиться перед иудеями и представляет в пример дикую маслину, по видимому говорит одним то, другим другое. Итак, не будем жестокосердны, но исполним сказанное Павлом: «Не унывайте, делая добро» (2Фес. 3:13); исполним сказанное самим Спасителем: всякому «просящему у тебя дай» (Мф. 5:42), и: «будьте милосерды, как и Отец ваш милосерд» (Лк. 6:36). Давая многие другие заповеди, Господь не присовокупил таких слов, а употребил их, говоря только о милостыне. Ничто столько не уподобляет нас Богу, как благотворительность.

5. Но нет бесстыднее бедного, говоришь ты. Почему же, скажи? Потому ли, что он, подбегая к тебе, кричит? Но хочешь ли, докажу, что мы гораздо бесстыднее и наглее нищих? Вспомни, сколько раз случалось и в нынешний пост, когда вечером стол был уже накрыт и позванный тобою слуга приходил не скоро, ты все опрокидывал, толкая, браня и ругая его за малое промедление, хотя верно знал, что если не тотчас, то немного спустя, утолишь свой голод. Однако ты не называешь себя бесстыдным, когда от малости приходишь в бешенство; а нищего, который страшится и трепещет большего зла (потому что страшится не медленности, а голода), называешь дерзким, наглым и бесстыдным, и даешь ему всякие поносные имена. Не крайнее ли это бесстыдство? Но мы о том не рассуждаем; потому и считаем нищих для себя несносными. Но если бы мы разбирали свои поступки и сравнивали бы себя с нищими, то не стали бы говорить, что они нам в тягость. Не будь же жестоким судиею. Хотя бы ты был чист от всех грехов, то и в таком случае законом Божиим запрещено тебе строго судить о чужих проступках. Если фарисей чрез это погиб, то какое извинение будем иметь мы? Если людям неукоризненной жизни запрещено строго судить проступки других, то тем более грешникам. Итак, не будем жестоки, бесчеловечны, неумолимы, бесчувственны; не будем злее зверей. Я знаю многих, которые дошли до такого зверства, что из одной лености оставляют голодных без помощи, отговариваясь так: теперь нет у меня слуги; домой идти далеко, а разменять не у кого. Какая жестокость! Большее ты обещал, а меньшего не делаешь. Ужели ему истаивать голодом, потому что тебе не хочется пройти несколько шагов? Какая гордость! Какая спесь! Если бы тебе надлежало пройти и десять стадий, то зачем лениться? А не подумаешь, что за то было бы тебе больше награды? Когда подашь, то получишь награду только за подаяние; а когда сам пойдешь, то за это тебе будет другая награда. Так и патриарху дивимся потому, что он, имея триста восемнадцать домочадцев, сам побежал в стадо и взял тельца (Быт. 14:14, 18:7). А ныне некоторые до такой степени надуты спесью, что без стыда употребляют на то слуг. Но скажет иной: ты велишь самому мне делать это? Не сочтут ли меня тщеславным? Да и теперь ты также водишься тщеславием, только иным, – когда стыдишься разговаривать при других с нищим. Но спорить о том не буду, – сам ли, через других ли, как хочешь, – только подавай милостыню, а не укоряй, не бей, не бранись; нищий, приходя к тебе, надеется получить врачевство, а не раны, милостыню, а не побои. Скажи мне: если в кого бросят камнем и он, с раною на голове, весь в крови, мимо всех других пробежит под твою защиту: ужели ты кинешь в него другим камнем, и нанесешь ему другую рану? Не думаю, чтобы ты так поступил; напротив, верно постараешься и нанесенную ему рану излечить. Для чего же ты с бедными поступаешь не так? Ужели ты не знаешь того, сколько и одно слово может или ободрить, или привести в уныние? «Слово, -:говорится, – лучше, нежели даяние» (Сир. 19:16). Ужели не рассудишь, что ты сам на себя подъемлешь меч и наносишь себе жесточайшую рану, когда обруганный тобою нищий пойдет от тебя безмолвно, вздыхая и обливаясь слезами? Нищего посылает к тебе Бог. Итак, обижая его, подумай, кому делаешь обиду, когда сам Бог его посылает к тебе, и тебе велит подавать, а ты не только не подаешь, но еще и ругаешь пришедшего. Если же не понимаешь, как это худо, то посмотри на других, и тогда хорошо узнаешь всю важность своего преступления. Если бы твой слуга, по твоему приказанию, пошел к другому слуге взять у него твои деньги, и возвратился к тебе не только с пустыми руками, но еще жалуясь на обиду, то чего бы ты не сделал обидевшему? Какому бы не подверг его наказанию, будучи как бы сам лично им обижен? Так точно суди и о Боге: Он сам посылает к нам нищих, и когда мы даем, даем Божие. Если же, ничего не подавши, гоним еще от себя с бранью, то подумай, скольких громов и молний достойны мы за такое дело? Помышляя о всем этом, обуздаем язык, перестанем быть жестокосердными, прострем руки для подаяния милостыни и будем не только снабжать бедных имуществом, но и утешать словами, чтобы избегнуть нам и наказания за злословие, и наследовать царство за благословение и милостыню, благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, Которому слава и держава во веки веков Аминь.

Беседа 36

«И когда окончил Иисус наставления двенадцати ученикам Своим, перешел оттуда учить и проповедывать в городах их». (Мф. 11:1)

Изъяснение 11:1–6. Цель посольства Иоаннова ко Христу. – Ответ Христа ученикам Иоанна. – Опровержение ошибочных мнений о цели посольства: Иоанн, как и другие пророки, знал о страдании и смерти Христовой; проповедь предтечи о Христе не нужна была в аде. – Жившие добродетельно до пришествия Христа будут наслаждаться всеми благами. – Существование будущих наказаний не нарушает правды Божией.

1. Пославши учеников, Господь сам уклонился от них, чтобы дать им место и время делать, что велел. Если б сам Он находился с ними и исцелял, то никто не захотел бы идти к ученикам. «Иоанн же, услышав в темнице о делах Христовых, послал двоих из учеников своих сказать Ему: Ты ли Тот, Который должен прийти, или ожидать нам другого» (Мф. 11:2–3)? А Лука говорит, что ученики сами возвестили Иоанну о чудесах Христовых, и тогда уже Он послал их (Лк. 7:17). Впрочем, это никакого не заключает в себе затруднения, а стоит только замечания: в этом обнаруживается зависть учеников Иоанна к Иисусу. Но что говорится далее, должно быть тщательно исследовано. Что же именно? То, что сказал Иоанн: «Ты ли Тот, Который должен прийти, или ожидать нам другого»? Тот, который знал Иисуса еще до чудес, извещен был о Нем от Духа, слышал от Отца, проповедовал о Нем перед всеми, посылает теперь узнать от Самого: Он ли это или нет? Но если сам не знаешь, точно ли это Он, то как же считаешь себя достойным вероятия, сказав свое мнение о неизвестном? Свидетельствующий о других, наперед сам должен быть достоин вероятия. Не ты ли говорил: «Недостоин развязать ремень обуви» (Лк. 3:16)? Не ты ли говорил: «Я не знал Его; но Пославший меня крестить в воде сказал мне: на Кого увидишь Духа сходящего и пребывающего на Нем, Тот есть крестящий Духом Святым» (Ин. 1:33)? Разве ты не видал Духа в виде голубя? Разве не слыхал гласа? Разве не ты удерживал Его, говоря: «Мне надобно креститься от Тебя» (Мф. 3:14)? Разве не ты говорил ученикам: «Ему должно расти, а мне умаляться» (Ин. 3:30)? Разве не ты учил весь народ, что Он будет крестить их Духом Святым и огнем (Лк. 3:16) и что Он есть «Агнец Божий, Который берет [на Себя] грех мира» (Ин. 1:29)? Не проповедовал ли ты всего этого о Нем прежде знамений и чудес? Как же теперь, когда Он всем стал известен и слух о Нем прошел всюду, и мертвые воскресли, и бесы изгнаны, и столько произведено знамений, – тогда уже посылаешь ты спрашивать у Него? Что это значило? Ужели все слова Иоанна были какой-нибудь обман, подлог, басня? И какой разумный человек сказал бы это? Не говорю уже об Иоанне, который взыграл во чреве матернем, проповедовал Христа прежде своего рождения, был гражданином пустыни, показал образец ангельской жизни. Напротив, если бы он был даже одним из людей обыкновенных и самых ничтожных, то не мог бы сомневаться после многочисленных свидетельств, данных как им самим, так и другими. Отсюда видно, что Иоанн посылал не по сомнению, и спрашивал не по неведению. Никто также не может сказать и того, чтобы он, хотя верно знал Иисуса, будучи в темнице, стал боязливее. Он не ожидал себе освобождения из темницы; а если бы и ожидал, то не изменил бы благочестию, твердо решившись принять всякую смерть. В самом деле, будучи к тому готовым, не показал бы он такого мужества перед целым народом, привыкшим проливать кровь пророков. Не осмелился бы обличить такого жестокого тирана, с таким дерзновением, среди города и торжища, во всеуслышание делая ему сильные выговоры, как малому ребенку. Если же он стал и боязливее, то как не постыдился учеников своих, перед которыми столько раз свидетельствовал о Христе, но через них стал спрашивать, когда надлежало через других, и хотя верно знал, что ученики его завидовали Иисусу и желали найти какой-либо случай? Как не постыдился народа иудейского, перед которым столько раз проповедовал о Христе? Да и как могло это служить ему к освобождению от уз? Не за Христа он ввержен был в темницу, не за то, что проповедовал Его силу; но за то, что обличал беззаконный брак. Не навлекал ли он этим на себя нарекания, что он подобен бессмысленному ребенку, или совершеннолетнему безумцу? Итак, что же значит такой поступок? Из сказанного видно, что сомневаться об Иисусе было несвойственно не только Иоанну, но и всякому, даже человеку совершенно несмысленному и безумному. Нужно, однако, наконец, дать решение. Итак, для чего Иоанн посылал спрашивать? Для того, что ученики Иоанна, как всякий приметить может, не расположены были к Иисусу и всегда Ему завидовали, что явствует из сказанного ими своему учителю. «Тот, Который был с тобою, – говорят они,– при Иордане и о Котором ты свидетельствовал, вот Он крестит, и все идут к Нему» (Ин. 3:26). И еще был спор у иудеев с Иоанновыми учениками об очищении. А в другом случае Иоанновы ученики, пришедши к самому Иисусу, говорили: «Почему мы и фарисеи постимся много, а Твои ученики не постятся» (Мф. 9:14)?

2. Они еще не знали, кто был Христос; но почитая Иисуса простым человеком, а Иоанна более, нежели человеком, с досадою смотрели на то, что слава Иисусова возрастала, а Иоанн, как сам о себе говорил, приближался уже к концу. Все это препятствовало им прийти к Иисусу, так как зависть преграждала доступ. Пока Иоанн находился с ними, он часто их вразумлял и учил, однако не убедил. Когда же приближался уже к смерти, еще больше о том заботился. Он опасался, чтобы не оставить им повода к превратному толкованию, и чтобы они не были навсегда отлученными от Христа. Он и с самого начала старался всех своих учеников обратить ко Христу; но так как не убедил в том, перед смертью оказывает уже большее усердие. Если бы, поэтому, он стал говорить: пойдите к Нему, Он лучше меня, – то этим не убедил бы людей, которые были привязаны к нему самому; напротив, они подумали бы, что говорит так из скромности и прилепились бы к нему еще более. А если бы стал молчать, опять ничего бы не вышло. Что же он делает? Выжидает случая от самих услышать, что Иисус творит чудеса; и тут сам не дает им советов, и не всех посылает, но только двоих, о которых может быть знал, что они способнее прочих уверовать, – чтобы вопрос не был подозрителен, и чтобы они из самих дел увидели разность между ним и Иисусом. И потому говорит: подойдите и скажите: «Ты ли Тот, Который должен прийти, или ожидать нам другого»? Христос же, проникая в мысль Иоаннову, не сказал: точно, Я, потому что хотя и следовало так сказать, но это было бы опять неприятно для слушателей. Напротив, предоставляет самим заключить из дел. Евангелист говорит, что в то время, когда они пришли к Иисусу, Он исцелил многих. И какая тут была бы сообразность, когда спрашивают: «Ты ли Тот»? – ничего не сказать на это, а тотчас начать исцелять больных, если бы Христос не хотел этим внушить того, о чем я сказал? Свидетельство делами почиталось более убедительным и несомненным, чем свидетельство словами. Поэтому, как Бог, зная намерение, с каким Иоанн послал учеников, Христос в тот же час исцелил слепых, хромых и других многих – не с тем, чтобы, уверить Иоанна (на что было уверять уверенного?), но чтобы уверить сомневающихся учеников. И исцеливши, говорит: «Пойдите, скажите Иоанну, что слышите и видите: слепые прозревают и хромые ходят, прокаженные очищаются и глухие слышат, мертвые воскресают и нищие благовествуют». И потом присовокупил: «И блажен, кто не соблазнится о Мне» (Мф. 11:4–6), показав тем, что знает и тайные помышления их. Если бы Он сказал: точно, Я Христос, – то, как заметил я, это могло быть для них неприятно и могло навести на мысль, хотя бы они и не высказали ее, подобно иудеям: «Ты Сам о Себе свидетельствуешь» (Ин. 8:13). Вот потому сам Он и не говорит этого, а предоставляет им заключать обо всем из чудес, делая через то учение Свое неподозрительным и очевиднейшим. А вместе и их обличил тайным образом. Так как они соблазнялись о Нем, то обнаруживши их болезнь и предоставив все дело одной их совести, и никого не сделав свидетелем этого обличения кроме их самих, которые одни понимали это – тем больше привлек их к Себе, говоря: «Блажен, кто не соблазнится о Мне», – говоря это, Он разумел собственно их. Но не ограничимся только высказанными нами мыслями. Чтобы сделать для вас истину более ясною, путем сопоставления с другими мнениями, нам нужно сказать и об этих последних. Что же говорят иные? Утверждают, что не та причина, какая нами указана; а та, что Иоанн действительно не знал. Не все было ему неизвестно. Что Иисус есть Христос, это он знал, а что хочет и умереть за людей, – того не знал, потому и сказал: «Ты ли Тот, Который должен прийти»? – то есть: Ты ли Тот, Которому должно сойти во ад? Но такое мнение не имеет основания; Иоанн знал и это. Об этом он прежде всего проповедовал, это первое засвидетельствовал, говоря: «Вот Агнец Божий, Который берет [на Себя] грех мира» (Ин. 1:29)! Назвал же Агнцем, провозвещая крест; равно и словами – «который берет [на Себя] грех мира» показал то же самое. Ведь не иначе, как только крестом совершено отъятие греха, о чем и Павел сказал: «Рукописание, которое было против нас, и Он взял его от среды и пригвоздил ко кресту» (Кол. 2:14). Также когда сказал: «Он будет крестить вас Духом Святым» (Лк. 3:16), пророчествовал о том, что имело последовать по воскресении. Но говорят: Иоанн знал, что Христос воскреснет и даст Святого Духа; а что будет распят, того не знал. Но как же бы Он воскрес, не пострадавши и не будучи распят? Чем же бы Иоанн был более пророка, если бы не знал того, что знали пророки?

3. Что Иоанн был больше пророка, засвидетельствовал сам Христос (Лк. 7:28), а что пророки знали о страдании Христовом, известно всякому. Исайя говорит: «Как овца, веден был Он на заклание, и как агнец пред стригущим его безгласен» (Ис. 53:7); а прежде этого свидетельства говорит: «Будет в тот день: к корню Иессееву, который станет, как знамя для народов, обратятся язычники» (Ис. 11:10–11). Потом, говоря о страдании и о славе, за ним следующей, присовокупил: «И покой его будет слава». Этот пророк предсказал не только о том, что Христос будет распят, но и с кем: «И к злодеям причтен», – говорит он (Ис. 53:12). Мало того, он предсказал даже и то, что Христос не будет оправдываться, когда говорит: «Он не отверзал уст Своих» (Ис.53:7); и что будет осужден несправедливо, когда продолжает: во смирении Его суд Его взятся (Ис.53:8). А прежде Исайи то же говорит Давид, и описывает самое судилище такими словами: «Зачем мятутся народы, и племена замышляют тщетное? Восстают цари земли, и князья совещаются вместе против Господа и против Помазанника Его» (Пс. 2:1–2). В другом месте говорит даже и об образе распятия: «Пронзили руки мои и ноги мои» (Пс. 21:17), и со всею точностью изображает наглость воинов: «Делят, -:говорит,– ризы мои между собою и об одежде моей бросают жребий» (Пс.21:19). И еще в другом месте даже говорит, что поднесли Ему уксус: «Дали мне в пищу желчь, и в жажде моей напоили меня уксусом» (Пс. 68:22). Итак, пророки за столько лет описывают и судилище, и осуждение, и распятых с Ним, и разделение одежд, и метание о них жребия, и весьма многое другое, что все перечислять теперь нет нужды, чтобы не продлить слова, а Иоанн, больший всех пророков, не знал всего этого? Возможно ли это? Почему же он не сказал: «Ты ли Тот, Который должен прийти во ад?», но говорит просто: «Ты ли Тот, Который должен прийти»? Но это было бы еще смешнее прежнего. Говорят: Иоанн для того спрашивал об этом Иисуса, чтобы сошедши в ад проповедовать о Нем. Утверждающим это прилично сказать: «Братия! не будьте дети умом: на злое будьте младенцы» (1Кор. 14:20). Только настоящая жизнь есть время для подвигов, а после смерти – суд и наказание. «Во гробе, -:сказано,– кто будет славить Тебя» (Пс. 6:6)? Чем же сокрушены врата медные, и стерты вереи железные? Телом Христовым. Тогда именно в первый раз явилось тело бессмертным, и разрушило владычество смерти. Впрочем это показывает только, что Им сила смерти разрушена, а не истреблены грехи умерших прежде пришествия Его. В противном случае, если Он освободил от геенны всех прежде умерших, то почему же сказал: «Земле Содомской отраднее будет в день суда, нежели тебе» (Мф. 11:24)? Этим дано разуметь, что и они, хотя легче, однако же будут наказаны. И хотя они здесь уже понесли крайнее наказание, однако и это их не избавит. А если не избавит их, то не гораздо ли больше тех, которые здесь ни мало не пострадали? Итак, неправосудно, скажешь, поступлено с жившими прежде пришествия Христова? Нимало. Тогда можно было спастись и не исповедуя Христа. Не это от них требовалось, а то, чтоб они не служили идолам и знали истинного Бога. «Господь, Бог наш, – сказано,– Господь един есть» (Втор. 6:4). Потому и Маккавеи заслужили удивление, так как все, что они ни претерпели, претерпели за соблюдение закона (1 Макк. 1:63); также три отрока и многие другие из иудеев, проводившие добродетельную жизнь и соблюдшие меру данного им познания, ни к чему более обязаны не были. И так тогда, как я уже сказал, для спасения довольно было знать одного Бога; ныне же того не довольно, а нужно еще знать Христа. Потому Христос и говорил: «Если бы Я не пришел и не говорил им, то не имели бы греха; а теперь не имеют извинения во грехе своем» (Ин. 15:22). То же надлежит сказать и о делах. Тогда убийство губило совершившего его, а ныне губит и один гнев. Тогда прелюбодей и посягавший на чужую жену подвергался наказанию, а ныне наказываются и за воззрение похотливыми глазами. Как знание, так и добродетель ныне возведены на высшую степень. Итак, (в аде) не было нужды в предтече. В противном же случае, если неверные по смерти могут, обратившись к вере, спастись, то никто никогда не погибнет: тогда все покаются и поклонятся Христу. А что это истинно, послушай Павла, который говорит, что «всякий язык исповедал» и «преклонилось всякое колено небесных, земных и преисподних» (Флп. 2:11, 10), и что: «Последний же враг истребится – смерть» (1Кор. 15:26). Но от этой покорности никакой не будет пользы, потому что она произойдет не от доброго произволения, но уже, так сказать, от самой необходимости обстоятельств.

4. Не станем же вводить таких бабьих учений и иудейских басен. Послушай, что говорит Павел о живших до Христа: «Которые, не [имея] закона, согрешили, вне закона и погибнут», – рассуждает он о живших до закона; «а те, которые под законом согрешили, по закону осудятся» (Рим. 2:12), – говорит о всех, живших после Моисея. И еще: «Открывается гнев Божий с неба на всякое нечестие и неправду человеков» (Рим. 1:18); и – «ярость и гнев, скорбь и теснота всякой душе человека, делающего злое, во-первых, Иудея, [потом] и Еллина» (Рим. 2:8–9). И подлинно, бесчисленное множество зол терпели тогда язычники; это доказывают как языческие истории, так и наши христианские писания. Кто, например, исчислит плачевные события с вавилонянами или египтянами? А что те, которые хотя и не знали Христа, как жившие до пришествия Его во плоти, но удалялись идолопоклонства, поклонялись единому Богу и проводили добродетельную жизнь, будут наслаждаться всеми благами, послушай, что об этом говорит Павел: «Слава и честь и мир всякому, делающему доброе, во-первых, Иудею, [потом] и Еллину» (Рим. 2:10). Видишь ли, что таким людям за добрые дела уготованы великие награды, а делающим противное – казни и мучения? Итак, где неверующие геенне? Если жившие до пришествия Христова и не слышавшие ни об имени геенны, ни о воскресении, и здесь понесли наказание, и там еще будут наказаны, – то насколько более постигнет казнь нас, вскормленных обильным словом мудрости. Но согласно ли, скажешь, с разумом, чтобы люди, которые не слыхали даже о геенне, ввержены были в геенну? Они могут, ведь, сказать: если бы Ты угрожал нам геенною, то мы больше боялись бы, жили бы воздержно. Несомненно (разве нет?) они стали бы жить так, как живем теперь мы, которые ежедневно слышим, что говорят о геенне, и нисколько не внимаем тому. Да и то нужно сказать, что кого не удерживают наказания, которые под ногами, того еще менее удержат наказания будущие. Людей нерассудительных и грубого нрава то, что происходит у них на глазах и немедленно, обыкновенно вразумляет более, нежели то, что случится по прошествии долгого времени. Но, скажешь, мы живем в большем страхе, и в этом отношении с язычниками не поступлено ли несправедливо? Нимало. Во-первых, не те же подвиги предстоят нам, какие им; напротив, нам гораздо большие. А кто подъемлет большие труды, тому нужно иметь и большую помощь. А умножение страха – помощь не малая. Если же мы преимуществуем пред ними в том, что знаем будущее, то они преимуществуют пред нами тем, что на них тотчас налагаются жестокие наказания.

Но многие и об этом рассуждают иначе. Именно, говорят: где же правда Божия, когда согрешающий в чем-либо здесь, наказывается и здесь, и там? Угодно ли, напомню вам собственные ваши слова, чтобы вы более не делали труда нам, но сами себе дали решение? Многие у нас, – слыхал я, – как скоро узнают, что убийце отрубили голову в суде, негодуют на то и говорят так: этот злодей и изверг совершил до тридцати или еще более убийств, а сам потерпел одну только смерть: какая тут правда? Итак, вы сами признаетесь, что одной смерти недостаточно для наказания: почему же теперь держитесь противного мнения? Потому что произносите суд не о других, но о себе. Вот как самолюбие препятствует нам вникнуть в справедливость! Когда судим о других, разбираем все до точности: а когда произносим суд о себе, ослепляемся. Если бы и о себе самих разобрали дело так же, как о других, то произнесли бы нелицеприятный приговор. И у нас есть грехи, заслуживающие не две и три, но тысячу смертей. И не говоря о прочих грехах, вспомним, сколько нас недостойно приобщается тайн? А причащающиеся недостойно повинны «будет против Тела и Крови Господней» (1Кор. 11:27). Итак, когда говоришь об убийце, примени это и к себе. Он убил человека, а ты повинен в убиении Владыки. Он совершил убийство, не приобщаясь тайн, а мы стали убийцами, вкушая от священной трапезы. Что же сказать о тех, которые угрызают, снедают, отравляют ядом многим братий? И что сказать о том, кто отнимает кусок у бедного? Если и не подающий милостыни есть уже отнимающий, то тем более похищающий чужое. Сколь многих разбойников хуже корыстолюбцы? Сколь многих человекоубийц, сколь многих расхитителей гробниц хуже лихоимцы? Сколько таких, которые, ограбив, жаждут еще крови? Нет, избави от этого Бог! говоришь ты. Теперь говоришь – нет! Скажи это тогда, когда будешь иметь врага: тогда вспомни эти слова, тогда покажи всю исправность жизни, чтобы и нас не постигла участь содомлян, и нам не подпасть казни гоморрян, и нам не потерпеть зол постигших тирян и сидонян, и более всего – чтобы не оскорбить Христа, что всего тяжелее и ужаснее. Хотя многим геенна и кажется ужасною, но я никогда не перестану вопиять, что оскорбить Христа – мучительнее и ужаснее самой геенны, и вам советую прийти в то же чувство. Тогда мы и геенны избавимся, и будем наслаждаться славою Христовой, которую да сподобимся все мы получить, благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа. Ему и слава и держава во веки веков. Аминь.

Беседа 37

«Когда же они пошли, Иисус начал говорить народу об Иоанне: что смотреть ходили вы в пустыню? трость ли, ветром колеблемую? Что же смотреть ходили вы? человека ли, одетого в мягкие одежды? Носящие мягкие одежды находятся в чертогах царских. Что же смотреть ходили вы? пророка? Да, говорю вам, и больше пророка». (Мф. 11:7–9)

Изъяснение 11:7–24. Как Христос защищает Иоанна против подозрений народа. – Почему Иоанн назван большим пророка. – Христос не может быть сравниваем с Иоанном. – Прекращение явления пророков доказывает, что Иисус есть Мессия. – Иоанн и Христос противоположными путями шли к одной цели. – Неверие иудеев Иоанну и Христу не может иметь оправдания. – Увещание к странноприимству. – Против срамных песен и рассказов. – Вред, причиняемый семейной и общественной жизни зрелищами. – Где нужно искать чистых удовольствий.

1. Для учеников Иоанна Спаситель сделал, что нужно было сделать, и они возвратились, уверившись (в том, что Он есть Мессия) посредством чудес, совершенных пред ними. Теперь надлежало подать нужное врачевство и народу. Ученики Иоанна не подозревали ни в чем своего учителя; между тем в народе, которому неизвестна была цель посольства учеников Иоанна, вопрос их мог породить много неуместных сомнений. Многие могли рассуждать и говорить так: тот, который с такою силою свидетельствовал о Иисусе, ныне переменил мысли свои и сомневается – этот ли, или другой есть Грядущий? Не с тем ли намерением он говорит это, чтобы восстать против Иисуса? Или темница научила его быть осторожнее? Ужели он напрасно прежде свидетельствовал о Иисусе? И так, поскольку народ мог предаваться многим подобным сомнениям, то смотри, как Господь врачует его немощь и уничтожает эти сомнения. «Когда же они пошли, – говорит евангелист, – Иисус начал говорить народу об Иоанне». Для чего Он начал говорить уже по отшествии учеников Иоанна? Чтобы не подумали, что Он льстит Иоанну. Но исправляя сомневающихся, Он не обнаруживает их сомнения, а только разрешает смущающие их помыслы, показывая тем, что Он знает тайные мысли всех. Он не говорит им, как иудеям: «Для чего вы мыслите худое» (Мф. 9:4)? – потому что, если они и думали так, то думали не по злобе, но потому, что не понимали сказанного. Вот почему Спаситель и не укоряет их, а только исправляет их мысли, и защищает Иоанна, показывая, что он не оставил и не переменил прежнего своего мнения, что он человек не легкомысленный и переменчивый, но твердый и постоянный, и не может во вверенном ему быть неверен. Впрочем Спаситель не произносит о нем прямо Своего приговора, но наперед подтверждает это их собственным свидетельством, показывая, что они не только словами, но и делами своими засвидетельствовали его постоянство, почему и говорит: «Что смотреть ходили вы в пустыню»? Как бы так сказал: для чего вы, оставив города и дома, собирались все в пустыню? Для того ли, чтобы увидеть какого-нибудь жалкого и непостоянного человека? Но это невозможно. Не то показывает ваше великое усердие и всеобщее стечение в пустыню. Такое множество народа, жители столь многих городов, не устремились бы с таким усердием в пустыню на реку Иордан, если бы не надеялись увидеть там великого, удивительного и твердого как камень мужа. Вы ходили смотреть не трость ветром колеблемую, – люди легкомысленные и переменчивые, которые говорят сегодня одно, а завтра другое, и ни на чем не останавливаются, те именно весьма подобны трости колеблемой ветром. Но смотри, как Господь, оставив всякое другое зло, обращает внимание на то, которое особенно в это время возмущало их, и отнимает самый предлог к легкомыслию. «Что же смотреть ходили вы? человека ли, одетого в мягкие одежды? Носящие мягкие одежды находятся в чертогах царских». Эти слова означают то, что Иоанн не был по природе непостоянен, и это вы доказали своим усердием. Но и того никто не может сказать, что он хотя и был по природе тверд, но впоследствии, предавшись роскоши, сделался слаб. Одни из людей от природы бывают слабы, а другие впоследствии времени делаются таковыми. Например, один гневлив по природе, а другой от долговременной болезни приобретает эту страсть. Равным образом одни бывают непостоянны и легкомысленны по природе, а другие от того, что предаются роскоши и неге. Но Иоанн не был таков и по природе, – вы ходили смотреть, говорит Спаситель, не трость, колеблемую ветром, – равно как не потерял он сокровища, которым обладал, предавшись роскоши. Что он не был рабом роскоши, это показывает его одежда, пустыня и темница. Если бы он хотел носить дорогие одежды, то жил бы не в пустыне и не в темнице, а в царских чертогах. Он одним молчанием мог бы достигнуть величайших почестей. В самом деле, если Ирод так уважал его, несмотря даже на то, что он обличал его и находился в узах, то тем более стал бы льстить ему, если бы он молчал. Итак, могут ли падать такие подозрения на того, кто самым делом доказал свою твердость и постоянство?

2. Изобразив таким образом Иоанна посредством указания на место его жительства, на его одежду и на стечение к нему народа, Спаситель называет его наконец и пророком, говоря: «Что же смотреть ходили вы? пророка? Да, говорю вам, и больше пророка. Ибо он тот, о котором написано: се, Я посылаю Ангела Моего пред лицем Твоим, который приготовит путь Твой пред Тобою» (Мал. 3:1). Приведя наперед свидетельство иудеев, Он присоединяет потом свидетельство пророка. Или – лучше, – во-первых, представляет мнение иудеев, которое, как свидетельство врагов, должно составлять сильнейшее доказательство; во-вторых, указывает на жизнь этого мужа; в-третьих, представляет свой суд; в-четвертых, называет его пророком, чтобы совершенно заградить уста их. Потом, чтобы не сказали они: что же, если он прежде был таков, а ныне переменился? – Спаситель приводит дальнейшие доказательства, – указывает на его одежду, темницу, и наряду с этим приводит и пророчество. Сказав, что он больше пророка, показывает далее и причину, почему больше. Итак, почему же? По причине близости своей к Пришедшему. «Я посылаю, – говорится,– Ангела Моего пред лицем Твоим», т. е., близ тебя. Как во время путешествия царей, те, кто славнее других, идут близ их колесниц, так и Иоанн является пред самым пришествием Христовым. Смотри, как и этим, Господь показал преимущество его! Но и здесь не останавливается, а приводит и Свое мнение, говоря: «Истинно говорю вам: из рожденных женами не восставал больший Иоанна Крестителя» (Мф.11:11), т. е., ни одна жена не родила человека, который бы был больше Иоанна. Чтобы увериться в достоинстве Иоанна, достаточно и одного приведенного изречения; но если ты хочешь познать его из самих дел его, то представь его трапезу, образ жизни и высоту духа. Подлинно, он жил как бы на небе, и, возвысившись над всеми нуждами природы, шел путем необыкновенным, проводя все время в песнях и молитвах, и удалившись от общества людей, непрестанно беседовал с одним Богом. Он никого не видел из подобных себе, и никому из них не являлся; не питался молоком, не имел ни постели, ни крова, ни съестных припасов, ни других вещей, которыми пользуются люди, и однако же, был кроток и вместе строг. Например, послушай, с какою кротостью беседует он с своими учениками, с каким мужеством – с народом иудейским, и с какою смелостью – с царем. Вот почему и сказал о нем Спаситель: «Из рожденных женами не восставал больший Иоанна Крестителя». Но чтобы опять и великие похвалы не породили неприличного мнения о Иоанне в иудеях, которые предпочитали его Христу, смотри, как Господь предотвращает и это зло. Как то, что служило к утверждению учеников Иоанна, причиняло вред народу, который почитал его легкомысленным, так и от того, что служило к исправлению народа, больший бы произошел вред, если бы слова Христовы подали повод иудеям предпочитать Ему Иоанна. Потому Христос и это не обинуясь исправляет, говоря: «Но меньший в Царстве Небесном больше его» (Мф. 11:11), т. е., меньший по возрасту и по мнению многих. Действительно, о Нем говорили, что Он «ест и пьет» (Мф. 11:19); также: «Не плотников ли Он сын» (Мф. 13:55)? и везде уничижали Его. И так Христос был больший по сравнению с Иоанном, скажешь ты? Нет; когда Иоанн говорит: «сильнее меня» (Мф. 3:11), – не сравнительно говорит это; также и Павел, когда вспоминая о Моисее пишет: «Ибо Он достоин тем большей славы пред Моисеем» (Евр. 3:3), – не сравнительно пишет; и Сам Спаситель, говоря: «И вот, здесь больше Соломона» (Мф. 12:42), – не сравнивает Себя с ним. А если и допустить, что Он сравнивает Себя с Иоанном, то делает это для пользы слушателей, по причине их немощи. Люди и прежде весьма уважали Иоанна, а теперь его еще более прославили темница и дерзновение пред царем, и со стороны многих слова Христа легко могли быть приняты за сравнение. И в Ветхом Завете таким же образом исправляемы были души заблудших, – о несравнимом говорилось сравнительно; так, например, когда говорится: «Нет между богами, как Ты, Господи» (Пс. 85:8); и еще: «Кто Бог так великий, как Бог [наш]» (Пс. 76:14). Некоторые говорят, что Христос сказал это об апостолах, а другие – об ангелах; но это несправедливо. Люди, удалившиеся от истины, обыкновенно во многом заблуждаются. В самом деле, к чему говорить здесь об ангелах, или об апостолах? Притом, если Он сказал это об апостолах, то что препятствовало Ему назвать их по имени? Но говоря о Себе, Он справедливо скрывает лицо Свое, как по причине господствовавшего о Нем мнения, так и для того, чтобы не подумали, что слишком превозносит Себя. Спаситель и во многих случаях так поступает. Что же значат слова: «в Царстве Небесном»? – Т. е., во всем духовном и небесном. Сказав: «Из рожденных женами не восставал больший Иоанна Крестителя», – Спаситель отличил Себя от Иоанна, и таким образом показал, что Его не должно сравнивать с Иоанном.

3. Хотя Христос был рожден и от жены, но не так, как Иоанн, потому что был не простой человек, и родился не так, как обыкновенно рождаются люди, но необыкновенным и чудным рождением. «От дней же Иоанна Крестителя доныне Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его» (Мф. 11:12). Какую связь имеют эти слова с тем, что сказано было прежде? Великую, и весьма тесную. Спаситель заставляет и понуждает ими слушателей Своих к вере в Него, и вместе подтверждает то, что сказал прежде о Иоанне. В самом деле, если до Иоанна все исполнилось, то значит – Я грядущий. «Ибо все, – говорит,– пророки и закон прорекли до Иоанна» (Мф. 11:13). Пророки, следовательно, не перестали бы являться, если бы не пришел Я. Итак, не простирайте своих надежд вдаль и не ожидайте другого (Мессии). Что Я – грядущий, это видно как из того, что перестали являться пророки, так и из того, что с каждым днем возрастает вера в Меня; она сделалась столь ясною и очевидною, что многие восхищают ее. Но кто же, скажешь ты, восхитил ее? Все те, кто приходит ко Мне с усердием. Далее Спаситель приводит и другое доказательство, говоря: «И если хотите принять, он есть Илия, которому должно прийти» (Мф. 11:14). «Вот, Я пошлю к вам, – говорит Писание, – Илию пророка.... И он обратит сердца отцов к детям» (Мал.4:5–6). Итак, если вы будете внимать со тщанием, то познаете, что он и Илия, так как говорит Писание: «Я посылаю Ангела Моего пред лицем Твоим» (Мф. 11:10; Мал. 3:1). Спаситель не напрасно сказал: «И если хотите принять», но чтобы показать, что Он не принуждает их. Я не принуждаю вас, говорит Он. Этими словами Он требует от них самих внимательного размышления и показывает, что Иоанн есть Илия, и Илия – Иоанн: оба они приняли на себя одинаковое служение, оба были предтечами. Потому и сказал не просто: сей есть Илия, но: «И если хотите принять», «он есть», то есть, если будете смотреть со вниманием на события. Впрочем, и на этом Спаситель не остановился, но желая показать, что нужно быть внимательными к словам: «Он есть Илия, которому должно прийти», – присовокупил: «Кто имеет уши слышать, да слышит» (Мф. 11:15)! Столь много трудных для уразумения мыслей предложил Он для того, чтобы возбудить в иудеях желание предлагать свои вопросы. Если же и это не пробудило их от усыпления, то тем более не могли бы пробудить ясные и удобопонятные слова Спасителя. Никто, ведь, не может сказать того, что они не смели спрашивать Его и боялись приступить к Нему. Если они искушали Его, спрашивая о делах маловажных, и несмотря на то, что Спаситель тысячекратно заграждал им уста, не отставали от Него, то почему бы не могли спросить о делах нужных, если бы желали узнать о них. Если спрашивали о делах касающихся закона, какая, например, первая заповедь, и тому подобном, хотя не было никакой и нужды спрашивать о таких вещах, то как бы не потребовали объяснения на слова Его, когда Он должен был отвечать на их вопросы, а особенно, когда сам располагал и побуждал их к тому? В самом деле, словами: «употребляющие усилие восхищают его», Спаситель возбуждает в них желание предлагать Ему вопросы. Равным образом и словами: «Кто имеет уши слышать, да слышит!», – делает то же самое. «Кому уподоблю род сей»? – говорит Он. «Он подобен детям, которые сидят на улице и, обращаясь к своим товарищам, говорят: мы играли вам на свирели, и вы не плясали; мы пели вам печальные песни, и вы не рыдали» (Мф.11:16–17).

По-видимому, и эти слова не имеют никакой связи с предыдущими, на самом же деле они весьма тесно связаны с ними. Христос направляет их все к той же еще главной цели и желает показать, что Иоанн поступал согласно с Ним, хотя происходившее, как, например, вопрос учеников Иоанна, и казалось противоречием. Вместе с тем Он показывает и то, что для спасения иудеев не было оставлено ни одного нужного средства, как и о винограднике говорит пророк: «Что еще надлежало бы сделать для виноградника Моего, чего Я не сделал ему» (Ис. 5:4)? «Кому уподоблю род сей? – говорит Спаситель. – Он подобен детям, которые сидят на улице и, обращаясь к своим товарищам, говорят: мы играли вам на свирели, и вы не плясали; мы пели вам печальные песни, и вы не рыдали. Ибо пришел Иоанн, ни ест, ни пьет; и говорят: в нем бес. Пришел Сын Человеческий, ест и пьет; и говорят: вот человек, который любит есть и пить вино, друг мытарям и грешникам» (Мф. 11:16–19). Смысл этих слов следующий: Я и Иоанн пришли противоположными путями, и поступили подобно ловцам, которые, желая поймать неудоболовимого зверя с двух противоположных сторон, становятся друг против друга, каждый на своем пути, и гонят его от себя, чтобы таким образом он непременно попал в руки того или другого. Посмотри, в самом деле, с каким изумлением весь род человеческий смотрит на чудный пост и на эту суровую и посвященную любомудрию жизнь. Для того-то и устроено было, что Иоанн от самого младенчества приучен был к столь суровой жизни, чтобы и чрез это сделать проповедь его достойною веры. Но почему же, скажешь ты, сам Иисус не избрал этого пути? Напротив, и Он шел этим путем, когда постился сорок дней, и обходил страны, уча, и не имея [где главы преклонить]. Впрочем, Он и другим путем шел к той же цели, и получал пользу от того, которым шел Иоанн, потому что получить свидетельство от человека, идущего путем жизни строгой, значило то же, что и самому идти этим путем, или даже и более. Притом, Иоанн ничего более не показал, кроме строгого образа жизни, так как Иоанн не совершил ни одного знамения, а Спаситель свидетельствовал о Себе и знамениями и чудесами. Таким образом, предоставив Иоанну блистать постом, сам избрал путь противный: участвовал в трапезах мытарей, вместе с ними ел и пил.

4. Теперь спросим иудеев: что скажете вы о посте? Хорош он и похвален? Если так, то вам надлежало повиноваться Иоанну, принимать его и верить словам его. Тогда слова его привели бы вас к Иисусу. Или пост тяжек и обременителен? Тогда вам надлежало повиноваться Иисусу и верить Ему, как идущему путем противным. Тот и другой путь мог привести вас к царствию. Но они, подобно дикому зверю, восставали против того и другого. Итак, не должно обвинять тех, которым не верили. Но вся вина падает на тех, которые хотели не верить им. Никто не станет в одно и то же время порицать, также как и хвалить, вещей противных: так, например, кто любит человека веселого и роскошного, тому не может нравиться печальный и суровый; равным образом не будет хвалить человека веселого тот, кто хвалит печального; невозможно об одном и том же предмете в одно и то же время думать и так и иначе. Потому-то Иисус и сказал: «Мы играли вам на свирели, и вы не плясали», – т. е., Я вел жизнь нестрогую, и вы не покорились Мне, – мы пели вам печальные песни, и вы не рыдали», – т. е., Иоанн проводил жизнь строгую и суровую, и вы не внимали ему. Впрочем, Иисус не говорит, что Иоанн вел тот, а Я – другой образ жизни. Но так как оба они имели одну цель, хотя дела их были различны, то как о Своих, так и о его делах говорит как об общих. И то, что они шли противными путями, происходило от их великого согласия, направленного к одной цели. Итак, какое же вы можете иметь оправдание? Потому-то Спаситель и присоединил: «И оправдана премудрость чадами ее». То есть: хотя вы и остались неубежденными, но уже не можете обвинять Меня, – как и о Боге Отце говорит пророк: «Так что Ты праведен в приговоре Твоем» (Пс. 50:6). Хотя Бог и не видит никакого плода от Своего о нас попечения, однако же, с Своей стороны исполняет все, чтобы людям бесстыдным не оставить ни малейшего повода к безрассудным сомнениям. А что Господь употребляет простые и неблагородные сравнения, ты не удивляйся этому: Он говорил так, приспособляясь к немощи слушателей. Так и Иезекииль часто употребляет сравнения, приличные иудеям, но несообразные с величием Божиим. Но и это есть дело особенного попечения Божия о нас. Но смотри, как иудеи и иным образом запутали себя в противоречивых мнениях. Сказав об Иоанне, что он (беса имеет), они не удовольствовались этим, – напротив, и об Иисусе, Который избрал путь противный, утверждали то же самое. Так всегда они вдавались в противоречивые мнения! Евангелист Лука кроме этих обвинений приводит еще и другое, сильнейшее, говоря: «Мытари воздали славу Богу», принявши крещение Иоанново (Лк. 7:29). Иисус тогда уже начал порицать города, когда оправдана была премудрость, – когда Он показал, что все исполнено. Так как Он не убедил иудеев, то начинает оплакивать, что еще важнее угроз. Он обнаружил пред ними Свое учение и Свою чудодейственную силу; но так как они не оставили своего упорства, то начинает порицать их. «Тогда, – говорит евангелист,– начал Он укорять города, в которых наиболее явлено было сил Его, за то, что они не покаялись, – говоря: горе тебе, Хоразин! горе тебе, Вифсаида!» (Мф.11:20–21)! А чтобы тебе увериться, что жители этих городов были злы не по природе, Он упоминает о таком городе, из которого произошли пять апостолов; именно из Вифсаиды произошли Филипп и четыре первоверховных апостола. «Ибо если бы в Тире и Сидоне явлены были силы, явленные в вас, то давно бы они во вретище и пепле покаялись, но говорю вам: Тиру и Сидону отраднее будет в день суда, нежели вам. И ты, Капернаум, до неба вознесшийся, до ада низвергнешься, ибо если бы в Содоме явлены были силы, явленные в тебе, то он оставался бы до сего дня; но говорю вам, что земле Содомской отраднее будет в день суда, нежели тебе» (Мф.11:21–24). Спаситель присоединяет к этим городам Содом не без причины, но чтобы увеличить осуждение. Подлинно, сильнейшим доказательством злобы иудеев служит то, что они являются худшими не только современных им, но и всех когда-либо бывших злых людей. Подобным образом Спаситель и в другом месте обличает их, сравнивая с ниневитянами и с южною царицею (Мф. 12:41–42). Но там Он осуждает их, сравнивая с праведниками, а здесь – с грешниками, что гораздо тяжелее. Такой способ осуждения употреблял и Иезекииль. Он говорит к Иерусалиму: «Через твои мерзости, какие делала ты, сестры твои оказались правее тебя» (Иез. 16:51). Так Иисус везде сообразовался с Ветхим Заветом! Впрочем Он и этим не оканчивает Своего обличения, но наводит на них страх, говоря, что они потерпят гораздо тягчайшие бедствия, нежели жители Содома и Тира, чтобы всеми способами преклонить их к вере – и сожалением, и страхом.

5. Будем внимать этому и мы. Не неверующим ведь только, но и нам определил Спаситель наказание более жестокое, чем содомлянам, если мы не будем принимать приходящих к нам странников, когда повелел им отрясать прах от ног своих; и весьма справедливо. Неверные, хотя и тяжко согрешали, но – прежде закона и благодати; напротив мы, согрешая после столь великого попечения о нас, как можем надеяться получить прощение, когда оказываем столь великую ненависть к странникам, заключаем двери для бедных, и еще прежде заграждаем слух от их воплей, или лучше – не только для бедных, но и для самих апостолов? По тому самому ведь мы и поступаем так с бедными, что не внимаем словам апостолов. Когда читают писание Павла, и ты не внимаешь; когда проповедуется учение Иоанна, и ты не слушаешь, – то как можешь принять к себе бедного, не принимая апостола? Итак, чтобы наши двери непрестанно отверсты были для бедных и слух – для учения апостолов, очистим слух души от нечистоты. Как нечистота и грязь заграждают слух телесный, так любострастные песни, рассказы о делах житейских, о долгах, о ростах и процентах – более всякой нечистоты заграждают слух душевный, и не только заграждают, но еще делают его нечистым. Рассказывающие о таковых делах наполняют нечистотою слух ваш, и чем некогда угрожал варвар, когда говорил: «будете есть кал свой» и проч. (Ис. 32:12), тому же или еще и худшему подвергают вас и эти люди, и не на словах, а на самом деле. Подлинно, срамные песни отвратительнее всякой внешней нечистоты и, что всего вреднее, вы не только не скучаете, слушая их, но и восхищаетесь, тогда, как надлежало бы гнушаться ими и бежать. Если же они не отвратительны, то ступай к плясунам и подражай тому, что хвалишь; или лучше – пляши с тем, который производит этот смех. Но ты не согласен на это. Итак, для чего же воздаешь ему такую честь? И языческие законы признают людей этого рода бесчестными; а ты вместе с целым городом принимаешь их как послов и вождей, и всех созываешь слушать то, что оскверняет слух. Если раб скажет тебе вслух что-либо гнусное, ты подвергаешь его жестокому наказанию; если сын твой, или жена, или другой кто сделает то же, ты почитаешь такой поступок обидою; но если пригласят тебя слушать постыдные слова люди презренные и негодные, то ты не только не досадуешь, но даже радуешься и хвалишь это. И что может сравниться с таким безрассудством? Но ты не говоришь сам постыдных слов? Что же от этого пользы? Притом, откуда это видно? Ведь если бы ты не говорил таких слов, то не смеялся бы, и слыша их от других, и не стремился бы с таким усердием на посрамляющий тебя голос. Скажи мне, с удовольствием ли ты слушаешь богохульствующих, или трепещешь и заграждаешь от них слух свой? Я думаю, что так. Почему же это? Потому, что ты сам не богохульствуешь. Так же поступай и с теми, которые говорят постыдные слова. А если ты хочешь ясно доказать нам, что тебе неприятны постыдные слова, то и не слушай их. В самом деле, как можешь ты быть человеком добрым, обращаясь среди людей, от которых слышишь столь постыдные речи? Захочешь ли ты когда-либо подъять труды, которых требует целомудрие, расслабевая мало-помалу от смеха, песен и этих срамных слов? И не оскверненная слушанием таких песен и слов душа едва может быть чистою и целомудренною; тем более невозможно это для той, которая непрестанно слышит их. Или вы не знаете, что мы более склонны ко злу? Итак, когда это сделается нашим ремеслом и главным занятием, то каким образом избежим вечного огня? Или ты не слышишь, что говорит Павел: «Радуйтесь всегда в Господе» (Флп. 4:4)? Он не сказал – радуйтесь о дьяволе.

6. Итак, можешь ли ты слышать Павла, можешь ли чувствовать свои беззакония, всегда и непрестанно упиваясь позорным зрелищем? Что ты сюда пришел, это не удивительно и не важно. Вернее, впрочем, удивительно, потому что сюда ты идешь без всякого участия, только для вида; напротив, туда – с усердием, поспешностью и с большею охотою. И это видно из того, что ты приносишь в дом свой, возвращаясь оттуда. В самом деле, всю нечистоту, приставшую к вам там от слов, от песен и смеха, каждый из вас несет в дом свой, и не только в дом, но и в свое сердце. От того, что недостойно презрения, ты отвращаешься, а что достойно его, того не только не ненавидишь, но и любишь. Многие, возвращаясь от гробов умерших, омывают себя, а возвращаясь с зрелищ, не воздыхают, не проливают слез, хотя мертвый и не оскверняет, между тем как грех полагает такое пятно, которого нельзя смыть тысячью источников, а только одними слезами и раскаянием. Между тем никто не чувствует этой скверны. Так как мы не боимся того, чего должно бояться, то страшимся того, чего не должно. Что значит этот шум, это смятение, эти сатанинские крики и дьявольские подобия? Иной юноша имеет сзади косу и, принимая вид женщины, и во взорах, и в поступи, и в одежде, словом – во всем старается изобразить молодую девицу. А другой, напротив, достигши уже старческого возраста, стрижет волосы, опоясывается по чреслам и, потеряв прежде волос весь стыд, готов принимать удары, готов все говорить и делать. А женщины, без всякого стыда, с обнаженною головою обращаются в речах своих к народу, с великою старательностью выказывая свое бесстыдство, и поселяя в душах слушателей всякую наглость и разврат. У них одна только забота – искоренить всякое целомудрие, посрамить природу, исполнить волю злого духа. Здесь и слова постыдны, и лица смешны, и стриженые волосы таковы же, и походка, и одежда, и голос, и телодвижения, и взгляды, и трубы, и свирели, и действия, и их содержание, и все вообще исполнено крайнего разврата. Итак, скажи мне, когда ты отрезвишься от блудного пития, которое дьявол предлагает тебе, – когда перестанешь пить из чаши невоздержания, которую он растворяет для тебя? Там и прелюбодеяния, и измены супружеской верности; там и жены блудницы, и мужья прелюбодеи, и юноши изнежены; там все исполнено беззакония, все чудовищно, все постыдно. Итак, тем, кто присутствует на таких зрелищах, надлежало бы не смеяться, а горько плакать и скорбеть. Что же? Или нам закрыть театр, скажешь ты, и по твоему приказанию ниспровергнуть все? Напротив, теперь именно все ниспровергнуто. В самом деле, скажи мне, отчего нарушается супружеская верность? Не от театра ли? Отчего оскверняются брачные ложа? Не от этих ли зрелищ? Не по их ли вине жены не терпят мужей? Не от них ли мужья презирают жен своих? Не отсюда ли множество прелюбодеев? И если кто ниспровергает все и вводит жестокую тиранию, то это тот, кто посещает театр. Нет, скажешь ты: зрелища – хорошее учреждение законов! Увлекать жен от мужей, развращать молодых, детей, ниспровергать дома свойственно тем, кто владеет укреплениями. Кто, например, скажешь ты, от этих зрелищ сделался прелюбодеем? Но кто же не прелюбодей? Если бы мне можно было перечислить теперь всех поименно, то я показал бы, как многих мужей разлучили с женами эти зрелища; как многих пленили эти блудницы, которые одних отвлекли от супружеского ложа, а другим не дают и подумать о браке. Итак, что же, – скажи мне, – ужели нам ниспровергнуть все законы? Напротив, – уничтожая эти зрелища, мы истребим нарушение законов. Вредные для общества люди бывают именно из числа тех, что действуют на театрах. От них происходят возмущения и мятежи. Люди, воспитывающиеся у этих плясунов и из угождения чреву продающие свой голос, которых занятие состоит в том, чтоб кричать и делать все неприличное, они-то именно более всех и возмущают народ, они-то и производят мятежи в городах, – потому что преданное праздности и воспитываемое в таких пороках юношество делается свирепее всякого зверя.

7. Например, скажи мне: откуда чародеи? Не из театров ли они выходят, чтобы возмущать праздный народ и доставлять случай пляшущим пользоваться выгодами многих смятений, и блудных жен поставлять преградою для целомудренных? Их чародейство доходит до такой дерзости, что они не стесняются даже тревожить кости умерших. Не они ли заставляют тратить тысячи на это лукавое дьявольское сонмище? А распутство и другие бесчисленные пороки откуда? Теперь видишь ли, что ты разрушаешь жизнь, привлекая на эти зрелища, а я скрепляю ее, уничтожая их? Итак, нам должно уничтожить театр? О, если бы это было возможно! Если вы хотите, то я согласен уничтожить и истребить его. Впрочем, я не требую этого. Сделайте то, чтобы он, и существуя, как бы не существовал; это доставит вам большую похвалу, нежели разрушение его. Если не другому кому, то по крайней мере, старайтесь подражать варварам: у них вовсе нет таких зрелищ. Чем же мы оправдаем себя, если, будучи гражданами неба, приобщившись к лику херувимов, и имея общение с ангелами, окажемся в данном случае хуже варваров, тогда как мы можем иметь тысячу других удовольствий, гораздо лучших? Если ты хочешь получить удовольствие, иди в сады, к текущей реке и озерам; рассматривай цветы и слушай пение кузнечиков; посещай гробницы мучеников, – здесь найдешь ты и здравие для тела, и пользу для души, а вреда никакого; и не будешь раскаиваться после такого удовольствия, как то бывает после тех зрелищ. Ты имеешь жену, имеешь детей: что может сравниться с этим удовольствием? У тебя есть дом, есть друзья: эти удовольствия вместе с целомудрием доставляют и великую пользу. В самом деле, скажи мне: что может быть приятнее детей и жены для того, кто хочет жить целомудренно? Говорят, что варвары, услышав об этих беззаконных зрелищах и непристойных удовольствиях, произнесли весьма мудрое изречение, сказав: римляне выдумали эти удовольствия, потому что не имели жен и детей. Они показали этим изречением, что для того, кто хочет жить честно, нет ничего приятнее жены и детей. Но что, скажешь ты, если я укажу тебе людей, которые не получили никакого вреда от того, что проводили время в театре? Но и то уже составляет великий вред, что они тратят напрасно время и служат соблазном для других. Положим, что ты сам не терпишь никакого вреда от зрелищ; но ты возбуждаешь к ним охоту в другом. Да и возможно ли, чтобы ты сам не получал вреда, когда подаешь повод ко вреду другим? Ведь и чародей, и блудник, и блудница, и все эти дьявольские скопища вину своих действий возлагают на главу твою. Если бы не было зрителей, то не было бы и тех, которые действуют на зрелищах; наоборот, раз есть зрители, то являются и действующие лица. Итак, хотя бы ты нимало не вредил своему целомудрию, – что впрочем, невозможно, – но ты жестоко будешь наказан за погибель других – как зрителей, так и тех, которые их увлекали на зрелища. Притом, ты еще более приобрел бы целомудрия, если бы не ходил туда. Если ты и ныне целомудрен, то был бы еще целомудреннее, если бы убегал этих зрелищ. Итак, оставим бесполезные споры, и не будем вымышлять безрассудных оправданий. Единственное оправдание состоит в том, чтобы избегать пещи вавилонской и удаляться египетской блудницы, хотя бы пришлось и нагим вырваться из рук ее. Поступая таким образом, мы будем наслаждаться великим удовольствием без всякого угрызения совести, и настоящую жизнь будем вести целомудренно, и сподобимся будущих благ, благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, Которому слава и держава во веки веков. Аминь.

Беседа 38

«В то время, продолжая речь, Иисус сказал: славлю Тебя, Отче, Господи неба и земли, что Ты утаил сие от мудрых и разумных и открыл то младенцам; ей, Отче! ибо таково было Твое благоволение». (Мф. 11:25–26)

Изъяснение 11:25–30. Многообразие средств, употребленных Христом для возбуждения веры в иудеях. – Смирение делает человека достойным откровения. – Единосущие Сына с Отцом. – Невозможность полного познания Отца и Сына. – Смирение – мать всякого любомудрия. – Иго порока тяжелее ига добродетели. – Подтверждение этой истины примером людей, возлюбивших нищету, и богатых, незлобных и гневливых.

1. Смотри, сколько употребляет Он средств для того, чтобы возбудить в иудеях веру. Он, во-первых, побуждает их к ней похвалами Иоанну; изобразив его великим и достойным удивления, представляет достоверным и все то, чем он привлекал своих учеников к познанию Господа. Во-вторых, словами, что «Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его» (Мф. 11:12); так свойственно говорить понуждающему, и возбуждающему. В-третьих, уверением, что все предсказания пророков исполнились; отсюда становилось ясным, что пророки предвозвещали о Нем. В-четвертых, уверением, что все то совершилось, чему совершиться от Него надлежало, для чего предложил им и притчу о детях. В-пятых, тем, что порицал неверующих, поражал их страхом и великими угрозами. В шестых, тем, что благодарил за веровавших; слово: «славлю Тебя» здесь значит: благодарю. Благодарю, – говорил Он, – «что Ты утаил сие от мудрых и разумных». Что же? Ужели Он радуется о погибели и о том, что они этого не узнали? Никак. Но наилучший путь спасения состоит в том, чтобы презирающих предлагаемое учение и не хотящих принимать его не принуждать, чтобы, если они чрез призывание не оказались лучшими, но отпали и презрели его, самым их отвержением возбудить в них большее расположение к слову. Чрез это и внимающие должны были сделаться тщательнее. Откровение истин одним должно производить в них радость; напротив сокрытие их от других должно произвести в последних не радость, но плач. Так Он и поступает, когда плачет о граде. Итак, не беде чьей бы то ни было радуется, но тому, что утаенное от премудрых и разумных познали младенцы. Подобным образом и Павел, когда говорил: «Благодарение Богу, что вы, быв прежде рабами греха, от сердца стали послушны тому образу учения» (Рим. 6:17), не тому радуется, что они были рабами греху, но тому, что они, будучи таковыми, сподобились таких благ. Премудрыми же Господь именует здесь книжников и фарисеев, и говорит это для того, чтобы учеников Своих сделать более усердными и вместе показать этим премудрым, сколь великих рыбари удостоились благ, которых все они лишились. Называя же их мудрыми, говорит не о мудрости истинной и достохвальной, но о той, которую они приписывали своим силам. Потому и не говорит: открыл безумным, но: младенцам, то есть, непритворным, простым, и показывает, что фарисеи не получили этих благ не потому только, что не были того достойны, но и лишились их по самой справедливости. А всем этим научает Он нас убегать гордости и ревновать о простоте. Потому и Павел, говоря о том же, пишет подробнее так: «Если кто из вас думает быть мудрым в веке сем, тот будь безумным, чтобы быть мудрым» (1Кор. 3:18). Так раскрывается благодать Божия! Но почему же Он благодарит Отца, когда Он сам это сотворил? Как Он молится и ходатайствует за нас пред Богом, показывая тем многую любовь к нам в ином месте, так поступает и здесь, и это исповедание исполнено великой Его любви. Этим показывает Он и то, что (фарисеи) не от Него только отпали, но и от Отца. Так Он сам наперед исполнил самым делом то, что сказал ученикам: «Не давайте святыни псам» (Мф. 7:6). Далее Он показывает вышесказанными словами и Свою первоначальную волю, и волю Отца; Свою – когда благодарит и радуется о совершившемся; волю Отца – когда показывает, что Отец это сделал не потому, что был умолен, но потому, что Сам по Себе восхотел. «Ибо таково, – говорит,– было Твое благоволение» , – то есть, так Тебе угодно было. А почему от них утаил? Послушай, что говорит на это Павел: «Усиливаясь поставить собственную праведность, они не покорились праведности Божией» (Рим. 10:3). Итак, подумай, каковым надлежало быть ученикам, слышащим это, когда они узнали то, чего не знали мудрые, и узнали по откровению Божию, будучи еще младенцами. Лука повествует, что Иисус возрадовался и сказал означенные слова в тот самый час, когда семьдесят учеников, пришедши, возвещали о повиновении им бесов; а это самое делало их не только ревностнейшими, но и располагало к большему смирению. Так как они могли удобно впасть в высокомудрие из-за того, что изгоняют бесов, то Он тут же их и располагает к смирению, указывая на то, что победы их над бесами были следствием не собственного их тщания, а действием откровения.

2. Так и книжники, и премудрые, сами себя почитающие разумными, отпали по причине своей гордости. Итак, если по этой причине сокрыто от них то (что открыто младенцам), то и вы, – говорит, – бойтесь, и пребудьте младенцами, потому что как младенческое состояние соделало вас достойными откровения, так противное состояние лишило их последнего. Слова: «утаил еси» не означают того, чтобы Бог был причиною всего; но подобно тому как Павел, когда говорит: «Предал их Бог превратному уму» (Рим. 1:28), и ослепил помышления их, – не в том смысле говорит это, будто Бог производит такие действия, а относит это к людям, подающим к тому причину, в таком же точно смысле и здесь Христос говорит: «утаил еси». Далее, чтобы ты не подумал, что, когда Господь говорил: «Славлю Тебя..., что Ты утаил сие... и открыл то младенцам», сам по Себе не имел той же силы и не мог совершить того же, – так благодарит, говоря: «Все предано Мне Отцем Моим» (Мф. 11:27). И тем, которые радуются, что им повинуются бесы, говорит: чему вы удивляетесь, что бесы вам повинуются? Моя суть вся: «Все предано Мне». Когда же слышишь – «предано», не предполагай тут ничего человеческого. Это выражение не должно вести тебя к той мысли, будто два Бога нерожденных. А что Он родился и вместе есть Владыка всего, это видно из других многих мест.

Далее Он предлагает нечто еще более важное, и тем направляет твое разумение: «И никто не знает Сына, кроме Отца; и Отца не знает никто, кроме Сына». Незнающим кажется, что эти слова не зависят от предыдущих, между тем как они стоят с ними в тесной связи. Сказавши: «Все предано Мне Отцем Моим», Господь дает разуметь эти слова, говоря: чему тут дивиться, что Я Владыка всего, когда Я имею и нечто большее? Я знаю Отца, и единосущен Ему. И на это последнее указывает Он прикровенно, говоря, что Он один так Его знает, потому что слова: «Отца не знает никто, кроме Сына» – это и означают. И заметь, когда Он говорит это апостолам: тогда, когда они получили доказательства силы Его из самых дел, когда не чудодействующим Его только видели, но и сами во имя Его могли производит такие чудеса. Далее, так как он сказал раньше – «открыл то младенцам», (разумея Отца), то показывает, что и это Его же дело. «Отца не знает никто, кроме Сына, и кому Сын хочет открыть». Не сказано: кому заповедует, или кому повелевает, но: «кому Сын хочет открыть». Сын же, открывая Отца, открывает и Себя. Но это последнее, как известное всем, оставляет, а первое предлагает подробнее; и везде так же поступает, когда например говорит: «Никто не приходит к Отцу, как только через Меня» (Ин. 14:6). Этими словами Он научает и другому, именно объясняет, что Он во всем согласен и единомыслен со Отцем. Не только Я, говорит Он, не противлюсь и не враждую против Него, но никому невозможно и прийти к Нему, как только чрез Меня. Так как фарисеев вводило в соблазн в особенности то, что Он казался им противником Бога, то Он всеми мерами и опровергает эту мысль, и старается об этом не менее, чем и о знамениях, или еще и гораздо более. Когда же говорит: «Отца не знает никто, кроме Сына», не то разумеет, что все Его не познали, но что никто не имеет об Отце такого знания, какое имеет о Нем Сын. То же можно сказать и о Сыне. Равным образом Он не разумеет здесь и какого-то неведомого Бога, который никому не открыл Себя, как утверждает Маркион, но прикровенным образом показывает невозможность полного о Нем познания, потому что мы и Сына не знаем так, как должно знать. То же самое показывает и Павел, говоря: «Отчасти знаем, и отчасти пророчествуем» (1Кор. 13:9). Потом, возбудив в них проповедью Своею расположение к Себе и показав им неизреченную Свою силу, призывает к Себе, говоря: «Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас» (Мф. 11:28). Не тот или другой приходи, но «придите» все, находящиеся в заботах, скорбях и грехах; «придите» не для того, чтобы Я подвергнул вас истязанию, но чтобы Я разрешил грехи ваши; «придите» не потому, что Я нуждаюсь в славе от вас, но потому, что мне нужно ваше спасение. Я, говорит, – «успокою вас». Он не сказал: спасу только; но, что еще гораздо важнее, поставлю вас в совершенной безопасности. «Возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим; ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко» (Мф.11:29–30). Не бойтесь, говорит Он, услышав об иге: оно благо. Не страшитесь, услышав о бремени: оно легко. Как же Он прежде сказал: «Тесны врата и узок путь» (Мф. 7:14)? Когда будешь предаваться беспечности, когда будешь унывать. Если же исполнишь заповеданное, бремя будет легким; вот почему Он ныне таковым назвал его. И нам это можно исполнить? Если будешь смирен, кроток, скромен. Смирение есть мать всякого любомудрия. Вот почему, как при первоначальном изложении своих божественных законов начал Он со смирения, так и здесь то же делает, и притом обещает великое воздаяние. Не другим только полезен будешь, говорит Он, но прежде всех и себя успокоишь: «Найдете, -:говорит,– покой душам вашим». Прежде будущего воздаяния Он дарует тебе воздаяние еще здесь, и награду предлагает, а тем самым, равно как и тем, что представляет в пример Себя самого, делает слово Свое весьма удобоприемлемым.

3. Чего ты боишься? говорит Он. Ужели ты, возлюбив смирение, будешь умален? Взирай на Меня и учись от Меня всему тому, что Я делаю: и тогда ясно узнаешь, какое великое благо смирение. Видишь ли, как всеми средствами Он побуждает их к смиренномудрию: то своими делами – «научитесь от Меня, ибо Я кроток»; то обещаемою им пользою – «найдете покой душам вашим»; то щедротами своими – «Я успокою вас»; то облегчением их ига – «иго Мое благо, и бремя Мое легко». Подобным образом и Павел убеждает, говоря: «Ибо кратковременное легкое страдание наше производит в безмерном преизбытке вечную славу» (2Кор. 4:17). Но какое же это легкое бремя, скажешь ты, когда Господь говорит: «Кто ... не возненавидит отца своего и матери» (Лк. 14:26), и – «кто не берет креста своего и следует за Мною, тот не достоин Меня» (Мф. 10:38), и кто не отречется всего имения своего, «не может быть Моим учеником» (Лк. 14:27), и когда повелевает возненавидеть и самую душу? Пусть научит тебя Павел. «Кто отлучит нас от любви» Христовой? – говорит он: «Скорбь, или теснота, или гонение, или голод, или нагота, или опасность, или меч» (Рим. 8:35)? И: «Ибо... нынешние временные страдания ничего не стоят в сравнении с тою славою, которая откроется в нас» (Рим. 8:18). Пусть научат тебя и те, которые по получении многочисленных ран, возвращались из синедриона иудейского «радуясь, что за имя Господа Иисуса удостоились принять бесчестие» (Деян. 5:41). Если же ты еще боишься и содрогаешься, слыша об иге и бремени, то этот страх не от свойства самой вещи, но от твоей лености. Если ты будешь иметь желание и решительность, то все будет для тебя удобно и легко. Потому и Христос, показывая, что и самим нам должно трудиться, не об одном приятном сказал, умолчав о прочем, – и не об одном также тяжком; но и то и другое поставил на вид. Именно, сказав об иге, назвал его благим; упомянув о бремени, присовокупил, что оно легко, – чтобы ты не бегал того, что кажется тяжким, и не пренебрегал тем, что кажется очень легким. Если же и после всего того добродетель представляется тебе тяжкою, то знай, что порок еще тягостнее. Это-то самое давая разуметь, Господь не прямо сказал: «Возьмите иго Мое», но наперед – «Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные», показывая тем, что и грех тяжек, и бремя его не легко и не удобоносимо. Не сказал только: «труждающиеся», но: «обремененные». То же говорил и пророк, описывая свойство греха: «как тяжелое бремя отяготели на мне» (Пс. 37:5). И Захария, изображая грех, называет его талантом олова (Зах. 5:7). То же доказывает сам опыт. Ничто так не обременяет душу, ничто так не ослепляет мысль и не преклоняет долу, как сознание греха; напротив, ничто так не воскрыляет и не возносит горе душу, как приобретение правды и добродетели. Смотри, может ли что быть труднее того, как не иметь ничего? Или подставлять щеку? Не бить бьющего и умереть насильственною смертью? Но если мы исполнены любомудрием, то все это и легко, и удобно, и радостно. Но чтобы рассеять ваше недоумение, рассмотрим и тщательно исследуем каждую из только что указанных трудностей. Возьмем, если вам угодно, первую. Не иметь ничего для многих кажется тяжким. Но скажи мне, что более трудно, и тягостно: об одном ли чреве заботиться, или обременяться бесчисленными заботами? Одной ли одеждой одеваться и не искать ничего более, или, обладая великим богатством, и день и ночь беспокоиться о его охране, бояться, трепетать, болезновать, и тщетно мучиться о том, чтобы моль не изъела имения, или раб не похитил его и не ушел? Впрочем, сколько бы я ни говорил, мое слово не изобразит того, что бывает на самом деле. Я поэтому желал бы, чтобы кто-нибудь из тех, которые достигли высоты любомудрия, предстал здесь пред нами, и тогда бы ты ясно уразумел, какое блаженство дает добродетель нестяжания, и как ни один бы из тех, которые возлюбили нестяжание, не восхотел богатеть, хотя бы представлялись к тому бесчисленные случаи. Но богатые, скажешь ты, решатся ли когда сделаться бедными и отречься от свойственных им забот? Что же в том? Это только признак их безумия и тяжкой болезни, а не доказательство того, что вещь сама по себе приятна.

4. А что это так, об этом нам могут засвидетельствовать сами богачи, которые ежедневно с плачем жалуются на свои заботы и жизнь свою считают не в жизнь. Не так напротив поступают возлюбившие нищету: они утешаются, торжествуют и хвалятся бедностью больше, нежели те, которые увенчаны диадемою. Равным образом и подставить щеку, если ты рассудителен, легче, нежели ударить другого, потому что здесь начинается брань, а там – оканчивается. Ударом ты в другом воспаляешь огонь, а терпением и свой пламень потушаешь. Но всякому известно, что лучше не быть палиму пламенем, нежели быть палиму. И если так бывает в рассуждении тела, то тем более – души. И что легче: подвизаться, или получать венец? Сражаться, или достигать почести? Обуреваться волнами, или войти в пристань? Вот почему даже и смерть бывает лучше жизни: та избавляет тебя от бурь и опасностей, а эта поставляет тебя среди них и подвергает бесчисленным наветам и нуждам, из-за которых ты почтешь и жизнь не жизнью. Если же ты не веришь словам моим, послушай тех, которые видели лица мучеников, во время их подвигов, как они, будучи бичуемы и строгаемы, радовались и веселились; радовались даже лежа на сковородах, и веселились более, чем возлежащие на ложах, убранных цветами. Вот почему и Павел, пред тем как надлежало ему отойти отсюда и кончить жизнь насильственною смертью, говорил: «Радуюсь и сорадуюсь всем вам. О сем самом и вы радуйтесь и сорадуйтесь мне» (Флп. 2:17–18). Видишь ли, с каким преизбытком веселия призывает всю вселенную в общение своей радости? Вот каким великим благом почитал он отшествие отсюда! Вот как вожделенною, любезною и благоутешною почитал он и самую страшную смерть! Впрочем, что иго добродетели и сладостно и легко, нужно в том увериться и из многого другого. Наконец, если угодно, рассмотрим и тяжесть греха. Для этого представим лихоимцев, корчемников, бесстыдных торжников и заимодавцев. Может ли что быть обременительнее такой торговли? Сколько печали, сколько забот, сколько оскорблений, сколько опасностей, сколько наветов и неприязней происходит всякий день от таких приобретений! Сколько волнений и смятений! Как никогда нельзя видеть море без волн, так и такую душу без попечения, без скорби, без страха, без смущения; за первыми следуют другие, их в свою очередь сменяют третьи – и не успеют еще утихнуть последние, как вздымаются новые.

Хочешь ли знать души бранливых и гневливых? Что может быть хуже того мучения, тех язв, которые они носят внутри себя, той печи, которая всегда горит, и того пламени, который никогда не угасает? Хочешь ли знать плотоугодников и привязанных к настоящей жизни? Что может быть тягостнее этого рабства? Ведут они жизнь Каинову, находясь в непрестанном трепете и страхе; и, по кончине кого-либо из своих сродников, более о своей кончине, нежели о них плачут. Также, что беспокойнее и безумнее гордых? «Научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим». Незлобие есть мать всякого добра. Итак, не устрашайся и не убегай от ига, которое облегчает тебя от всех этих зол; но со всею готовностью покорись ему, и тогда ясно уразумеешь его сладость. Оно не отягчит твоей выи и возлагается на тебя для одного благоприличия, чтобы научить тебя шествовать правой стезею, поставить тебя на царском пути, избавить от стремнин, там и здесь находящихся, и таким образом приучить тебя с легкостью совершать тесный путь. Итак, если это иго доставляет нам столь великие блага, такую безопасность, такое веселье, то будем носить его от всей души, со всем тщанием, чтобы и здесь обрести покой душам своим, и сподобиться будущих благ, благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, Которому слава и держава, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

Беседа 39

«В то время проходил Иисус в субботу засеянными полями; ученики же Его взалкали и начали срывать колосья и есть». (Мф. 12:1)

Изъяснение 12:1–8. Христос не нарушал субботы без причины. – Как защищает Он учеников от обвинения их фарисеями в нарушении субботы. – Цель ветхозаветного закона о субботе. – Бесполезность его в новом завете. – Истинный праздник состоит в удалении от всякого зла. – Благодать делает легким исполнение заповедей, когда мы прилагаем и собственное старание.

1. А Лука говорит: «В субботу, первую по втором дне Пасхи» (Лк. 6:1). Что же значит «В субботу, первую по втором дне Пасхи» (в оригинале – суббота второпервая)? То, когда случалось двойное празднование – и субботы Господней, и другого, последующего праздника; иудеи каждый праздник называют субботою. И почему Он, все предвидя, привел их туда, как не потому, что хотел разрешить субботу? Он того хотел, но не просто. Вот почему Он никогда не нарушает субботы без причины, а только представляет благовидные к тому случаи, чтобы и закону положить конец и иудеев не оскорбить. Бывают, впрочем, случаи, при которых Он нарушает субботу независимо от обстоятельств; так, когда помазывает брением очи слепому, и когда говорит: «Отец Мой доныне делает, и Я делаю» (Ин. 5:17). А поступает Он таким образом для того, чтобы в последнем случае прославить Отца Своего, а в первом – вразумить слабых иудеев. Так Он и здесь поступает, применяясь к потребностям природы. Явных грехов ни в каком случае нельзя защищать. Так, ни убийца не может представить в оправдание свое обладавшей им ярости, ни любодей – похоти или другой какой-либо причины. Здесь же, представляя в оправдание голод, Спаситель освободил учеников от всякого обвинения. Но ты лучше подивись ученикам, которые столько были воздержны, что вовсе не имели попечения о вещах телесных, но мимоходом приобщались телесной трапезы, и несмотря на то, что истаивали всегдашним голодом, не отступали от Христа. Если бы, ведь, не сильный голод вынуждал их, они бы так не поступили. Что же фарисеи? «Фарисеи, увидев это, – сказано,– сказали Ему: вот, ученики Твои делают, чего не должно делать в субботу» (Мф. 12:2). Здесь они не очень жестоки. Хотя и можно им быть таковыми, но они не сильно раздражаются, а обвиняют просто. Когда же Господь велел протянуть сухую руку и исцелил ее, тогда они так рассвирепели, что приняли даже намерение погубить и умертвить Его. Там, где ничего не происходит великого и достославного, они молчат; но где видят спасение кого-нибудь, ожесточаются, возмущаются и приходят в крайнее неистовство. Так для них ненавистно спасение человеческое! Как же защищает учеников Своих Иисус? «Разве вы не читали, что сделал Давид, когда взалкал сам и бывшие с ним? как он вошел в дом Божий и ел хлебы предложения, которых не должно было есть ни ему, ни бывшим с ним, а только одним священникам» (Мф. 12:3,4)? Так, когда Он защищает учеников, то приводит в пример Давида; а когда говорит о Себе, представляет Отца. И смотри как сильно: «Разве вы не читали, что сделал Давид»? Пророк этот в великой был славе. Потому-то и Петр впоследствии, защищаясь пред иудеями, так говорил: «Да будет позволено с дерзновением сказать вам о праотце Давиде, что он и умер и погребен» (Деян. 2:29). Почему же Христос, именуя его, не упоминает о его достоинстве ни в настоящем случае, ни после? Вероятно потому, что Он от него происходил. Если бы фарисеи были добрых чувствований, то Он указал бы им на голод, которым ученики томились; но так как они были нечестивы и бесчеловечны, то Он приводит им на память историческое событие. Марк, говоря, что это случилось при первосвященнике Авиафаре (Мк. 2:26), не противоречит истории, но показывает только, что он имел два названия, причем присовокупляет, что он дал Давиду хлебы предложения, показывая и этим, какое великое оправдание имел последний, если и сам священник позволил, и не только позволил, но и действовал в этом случае. Не говори мне, что Давид был пророк. И это не давало ему права есть, потому что такое преимущество имели только священники; потому и сказано: «только одним священникам». Пусть Давид был и преславный пророк, но он не был священник. Если же он был и пророк, то не были таковыми бывшие с ним. А между тем архиерей дал хлебы и им. Итак, что же? Апостолы равны ли Давиду? Но что ты мне говоришь о достоинстве там, где дело идет по видимому о нарушении закона, хотя бы к тому и вынуждала необходимость природы? И этим-то Господь особенно и защитил Своих учеников от порицаний фарисейских, когда представил в пример большего, нежели они, пророка, который сделал то же самое.

2. Но как это, скажете, можно приложить к нашему предмету? Ведь Давид не нарушил субботы. Ты мне предлагаешь нечто важнейшее, что особенно показывает премудрость Христову; именно то, что Он, перестав говорить о субботе, указывает на предмет важнейший, нежели суббота. В самом деле, нарушить день и приобщиться той священной трапезе, которой никому нельзя было приобщаться, – не одинаково важно. Суббота часто была нарушаема, да и всегда нарушается, и при совершении обрезания, и во многих других случаях; то же можно видеть и при взятии Иерихона (Нав. 6:4); между тем указанное приобщение священной трапезе произошло только при Давиде. Таким образом Христос побеждает, приводя важнейшие примеры. Почему же никто не обвинял Давида, тогда как к обвинению его был и другой еще повод, более важный, нежели этот, – тот именно, что избиение священников произошло по данному случаю. Но Христос не упоминает об этом, а останавливается только в данном предмете. Далее Он объясняет празднование субботы и иным образом. Сперва Он привел в пример Давида, чтобы уничтожить гордость их достоинством самого лица. Когда же посрамил и унизил их высокомерие, тогда разрешает спор о субботе решительнее. Как же? Или не знаете, яко во храме «священники в храме нарушают субботу, однако невиновны» (Мф. 12:5)? Там, говорит Он, известное обстоятельство послужило случаем к нарушению субботы, а здесь она нарушается независимо от обстоятельств. Не непосредственно так Он разрешил вопрос, но сначала представляет нарушение субботы, как нечто допустимое, а потом уже настоятельно показывает справедливость его. Сильнейшее доказательство нужно было поставить после, хотя и первое имело свою силу. Не говори мне, что привести в пример кого-либо впадшего в грех не значит быть свободным от обвинения в подобном грехе. Когда учинившего какой-либо проступок не обличают, то такой поступок уже служит к оправданию по закону. Впрочем, Господь, не удовольствовавшись и этим, возражает сильнее, говоря, что поступок учеников Его совсем не грех. В особенности же Он победил фарисеев тем, что показывая Себя упразднителем закона, оправдывал учеников двояким образом – указывая и на место и на субботу, и даже трояким, поскольку действие заключало два обстоятельства и, сверх того, иное по отношению к священникам, и, что еще важнее, не вменялось им то даже в грех, – сказано: «однако невиновны». Видишь ли, сколько обстоятельств Он привел? Место, – потому что это происходило, говорит Он, во храме; лицо, – потому что то были священники; время, – потому что то было в субботу; самое дело, – потому что они сквернят. Не сказал – нарушают; но сказал сильнее: сквернят. Наконец Господь присовокупил и то, что они не только не подвергаются за то казни, но свободны и от осуждения. «Однако невиновны», говорит Он. Но не думайте, чтобы поступок Давида равнялся действиям священников: то учинено однажды и не священником и по нужде, почему Давид и бывшие с ним и были достойны прощения; это, напротив, совершается и каждую субботу, и священниками, и во храме, и по закону. Потому они не только по снисхождению, но и по закону не подлежат обвинению. И не в обвинение их так говорю, говорит Господь, и не по снисхождению, освобождая их от вины; но по закону правды. По-видимому, Он оправдывает священников, но вместе с этим освобождает от обвинений и Своих учеников. Когда говорит Он: неповинны священники, то не более ли ученики? Они не священники? Но они и священников больше. Здесь находится сам Господь святилища – Истина, а не образ. Потому и говорил Он: «Но говорю вам, что здесь Тот, Кто больше храма» (Мф.12:6). И фарисеи, несмотря на то, что слышали такие важные слова, ничего не отвечали, так как предлагаемое учение не касалось спасения человека. Затем, так как учение это слушателям казалось тяжким, тотчас Господь прикрыл его, опять оправдывая учеников словом Своим, а фарисеев обличая, говоря так: «Если бы вы знали, что значит: милости хочу, а не жертвы, то не осудили бы невиновных» (Мф.12:7). Видишь ли, как Он опять защищает учеников словом Своим и вместе с тем показывает, что для них вовсе не нужно оправдание? «То не осудили бы, – говорит Он,– невиновных»; а теперь то же самое прилагает к ученикам Своим. Впрочем, и это говорит не столько от Себя, сколько заимствует от закона, – Он привел пророческое слово.

3. Далее указывает и другую причину: «Ибо Сын Человеческий есть господин и субботы» (Мф.12:8), – говоря это о Себе Самом. Марк же говорит, что Он сказал это, применяясь и вообще к природе человеческой. Он говорил: «Суббота для человека, а не человек для субботы» (Мк. 2:27). Но почему же наказан был собиравший дрова в субботу (Числ. 15 и далее)? Потому что законы, пренебреженные в самом начале, едва ли бы впоследствии времени были соблюдаемы. Многую и великую пользу вначале приносила суббота; например, делала людей кроткими, человеколюбивыми к ближним; приводила их к познанию Промысла и управления Божия и, мало-помалу, как говорит Иезекииль, научала их удаляться от зла и располагала к предметам духовным (Иез. 20). Если бы положивший закон о субботе сказал им: делайте доброе в субботу, а злого не делайте, они не удержались бы и от зла. Поэтому и предписан общий закон: не делайте ничего. Впрочем, они не удержались, не смотря и на это. Таким образом, сам Законодатель, предписывая закон о субботе, прикровенным образом указывал на то, чтобы они сообразно с Его волею удалялись (в этот день) от худых только дел. Не делайте, сказано, ничего, «только что есть каждому» (Исх. 12:16). Между тем во святилище было совершаемо все, и даже с большим тщанием и с двойным старанием. Так Господь открывал им истину и самою сению. Итак, столь великое благо, скажешь, Христос разрушил? Никак; но еще более умножил. Настало для них время научиться всему посредством возвышеннейших предметов, и уже не было нужды связывать руки того, кто, освободившись от злобы, стремится ко всему доброму; уже не было нужды научаться из закона, что Бог сотворил все; уже не было нужды быть кроткими по силе закона тем, которые призываются к подражанию благости Божией. «Будьте, – говорит Он,– милосерды, как и Отец ваш милосерд» (Лк. 6:36). Уже не было надобности один день праздновать тем, которым всю жизнь повелено праздновать. «Посему станем праздновать, – сказано, – не со старою закваскою, не с закваскою порока и лукавства, но с опресноками чистоты и истины» (1Кор. 5:8). Уже нет нужды стоять у ковчега и золотого жертвенника тем, которые имеют в себе самого Владыку всяческих и вступают в общение с Ним всеми способами – и молитвою, и приношениями, и писаниями, и милостынею, и ношением Его внутри себя. Итак, какая надобность в субботе тому, кто всегда празднует и живет на небе? Будем же праздновать непрестанно, удалясь от всякого зла. В этом-то и состоит истинный праздник. Будем устремляться к предметам духовным, оставя земные, и праздновать празднованием духовным, руки удерживая от любостяжания, тело освобождая от излишних и бесполезных трудов, каковыми обременяем был некогда народ еврейский в Египте. Мы, приобретая золото, ничем не различаемся от тех, которые копали глину, делали кирпичи, собирали солому и были мучимы. И ныне дьявол принуждает делать кирпичи, как некогда фараон. В самом деле, что такое золото, как не брение? И что такое серебро, как не солома? Наподобие соломы воспламеняет огонь вожделения, и золото подобно глине оскверняет обладающего им. Вот почему Господь послал нам не Моисея из пустыни Египетской, но Сына Своего с небес. Итак, если ты и по пришествии Его пребудешь в Египте, то пострадаешь так же, как египтяне; если же, оставивши Египет, выйдешь вместе с духовным Израилем, то узришь все чудеса.

4. Впрочем, и этого еще недовольно ко спасению: нужно не только выйти из Египта, но и войти в землю обетованную. И иудеи, хотя, как говорит Павел, и море Чермное перешли, и манну ели, и пиво духовное пили, однако все погибли (1Кор. 10:1, 3–4). Итак, чтобы и нам тому же не подвергнуться, не станем медлить и назад обращаться. Но если услышишь и ныне лукавых соглядатаев, злословящих тесный и прискорбный путь, и говорящих то же, что некогда говорили те соглядатаи, подражай не толпе народа, но Иисусу и Халеву, сыну Иефониеву, и не отступай, доколе не получишь обетования и взойдешь на небо. Не почитай путешествия трудным. «Ибо если, будучи врагами, мы примирились с Богом..., то тем более, примирившись, спасемся» (Рим. 5:10). Тесен и прискорбен, скажешь, путь этот? Но прежний путь, которым ты шел, не только тесен и прискорбен, но и непроходим и исполнен лютых зверей. И как не было бы возможности пройти Чермное море, если бы не произошло там чуда, так не было бы возможности и проводившим плотскую жизнь взойти на небо, если бы не дано было в посредство к этому крещение. Если же невозможное сделалось возможным, то тем более трудное будет легким.

Но то, скажешь, было действием одной благодати. Но потому-то особенно тебе и следует подвизаться. Если там, где была одна только благодать, она совершила действие, то не совершит ли она тем более в том случае, когда присоединишь к ней еще и свои труды? Если она спасла недействующего, то не поможет ли тем более действующему? Выше я говорил, что ты, смотря на невозможное (и однако, совершившееся), должен дерзать против всех препятствий; а теперь говорю, что если мы станем бодрствовать, то и препятствия не затруднят нас. Смотри: смерть попрана, дьявол низложен, закон греха упразднен, благодать Духа дарована, жизнь сокращена, бремена ослаблены. Познай это и из самого опыта; смотри, сколько таких людей, которые сделали больше, нежели сколько Христос повелел, а ты боишься не выполнить и меры повеленного. Итак, какое ты будешь иметь оправдание, когда ленишься совершить и законное, тогда как другие устремляются далее цели? Тебе мы советуем подавать милостыню от имений своих, а другой отвергся всего ему принадлежавшего. Тебя мы умоляем целомудренно жить с женою, а иной не вступал и в брак. Тебя мы просим не быть завистливым, а иной самую душу полагает из любви к ближним. Тебя мы просим быть снисходительным и кротким к согрешающим против тебя, а иной, будучи ударяем по ланите, подставляет и другую. Что мы скажем, скажи мне? Как станем отвечать, не делая и того, в чем нас другие столько превосходят? Но они не превосходили бы, если бы дело не было весьма легким. Кто сохнет: завидующий ли счастью других, или веселящийся и радующийся о нем? Кто всего опасается и непрестанно страшится: целомудренный, или прелюбодей? Кто с доброю надеждою веселится: похищающий, или милующий и подающий от своего имущества нуждающемуся? Итак, помышляя об этом, не станем ослабевать на пути добродетели, но со всяким рвением приступим к достохвальным подвигам, потрудимся здесь краткое время, чтобы получить вечные и неувядаемые венцы, которых и да сподобимся все мы получить, благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, Которому слава и держава во веки веков. Аминь.

Беседа 40

«И, отойдя оттуда, вошел Он в синагогу их. И вот, там был человек, имеющий сухую руку». (Мф. 12:9–10)

Изъяснение 12:9–24. Милосердие Господа и бесчеловечие и злоба иудеев. – Благодеяния, оказываемые Христом, особенно возбуждали против Него ненависть иудеев. – Зависть – худшее из зол. – Средства освобождения от зависти: сознание великой греховности ее, причиняемого ею вреда самому завидующему и ничтожества внешних преимуществ, возбуждающих зависть.

1. Опять Христос в субботу исцеляет, и тем оправдывает поступки учеников Своих. Другие евангелисты говорят, что Он вызвал человека на средину и вопрошал иудеев, можно ли в субботу делать добро (Мк. 3:4; Лк. 6:9)? Заметь милосердие Господа. Он вызвал человека на средину, чтобы смягчить их видом его; чтобы они, тронувшись этим зрелищем, оставили злобу свою и, устыдившись человека, перестали свирепствовать. Но неукротимые и бесчеловечные лучше хотят помрачить славу Христову, нежели видеть больного исцеленным, сугубо показывают злобу свою, т. е. враждою и сопротивлением Христу и таким упорством против Него, что хулили даже Его благодеяния, оказываемые другим. Другие евангелисты говорят, что Христос сам вопросил; а Матфей, говорит, что Его вопрошали. «И спросили Иисуса, – говорит он,– чтобы обвинить Его: можно ли исцелять в субботы?». Вероятно, и то и другое было. Иудеи, будучи нечестивы, и зная, что Он непременно приступит к исцелению, спешили предупредить Его вопросом, надеясь тем воспрепятствовать Ему. Потому и вопрошали: «Можно ли исцелять в субботы?», с намерением не научиться от Него, но обвинить Его. Хотя довольно было самого дела для обвинения, но они старались уловить Его и в словах, чтобы иметь больше предлогов к обвинению. Но Человеколюбец и исцеление совершает, и ответствует, научая нас скромности и кротости, и обращает все против них, показывая их бесчеловечие. Он вызывает человека на средину не потому, чтобы их боялся, но желая принести пользу и расположить к состраданию. А когда и этим не мог смягчить их, тогда опечалился, говорит евангелист (Мк. 3:5), и разгневался на них за ожесточение сердца их, и сказал: «кто из вас, имея одну овцу, если она в субботу упадет в яму, не возьмет ее и не вытащит? Сколько же лучше человек овцы! Итак можно в субботы делать добро» (Мф. 12:11–12). Вразумляет их этим примером, чтоб они оставили свое бесстыдство, и не обвиняли Его опять в преступлении. Но смотри, как различно и пристойно везде Христос защищает нарушение субботы. Когда Он сделал брение для слепого, то не защищался пред ними, хотя и тогда обвиняли Его, потому что самый образ чудотворения достаточно показывал в Нем Владыку закона. Когда ж обвинили Его за исцеление расслабленного, понесшего одр, то Он оправдывается и как Бог, и как человек. Оправдывается как человек, когда говорит: «Если в субботу принимает человек обрезание, чтобы не был нарушен закон Моисеев», – (не сказал – да получит пользу человек), то для чего «на Меня... негодуете за то, что Я всего человека исцелил в субботу?» (Ин. 7:23)? Оправдывается как Бог, говоря: «Отец Мой доныне делает, и Я делаю» (Ин. 5:17). Будучи же обвиняем за учеников, отвечает: «Разве вы не читали, что сделал Давид, когда взалкал сам и бывшие с ним? как он вошел в дом Божий и ел хлебы предложения» (Мф. 12:3–4)? И представляет в пример священников. Так и здесь говорит: «Должно ли в субботу добро делать, или зло делать? душу спасти, или погубить?кто из вас, имея одну овцу» (Мк. 3:4–5)? Он знал, что они больше корыстолюбивы, нежели человеколюбивы. А другой евангелист говорит, что Христос, предлагая этот вопрос, взглянул на них, чтобы и самым взором смягчить их; но и от того они не сделались лучшими. Здесь Он совершает чудо одним словом, а во многих других случаях исцеляет и возложением рук. Впрочем, ни то, ни другое не сделало их кроткими; но тогда как человек получал здравие, они от исцеления его делались только худшими. Он прежде сухорукого хотел уврачевать их, и употребил бесчисленные средства врачевания – и прежние дела, и слова; но так как болезнь их была неизлечима, то Он приступил к самому делу. «Тогда говорит человеку тому: протяни руку твою. И он протянул, и стала она здорова, как другая» (Мф. 12:13). Что ж делают иудеи? Выходят, говорит евангелист, и советуются, как бы убить Его. «Фарисеи же, выйдя, имели совещание против Него, как бы погубить Его» (Мф. 12:14). Не будучи ничем обижены, они хотели убить Его.

2. Вот какое зло – зависть! Не только против чужих, но и против своих – всегда враждует. Марк говорит, что они умыслили это с иродианами (Мк. 3:6). Что ж делает тихий и кроткий Иисус? Узнавши об этом, Он удаляется: «Иисус, узнав» помышления их, «удалился оттуда» (Мф. 12:14). Итак, где говорящие, что надлежало быть знамениям? Он показал чрез это, что ожесточенный человек не убеждается и знамениями, а вместе дал разуметь, что напрасно обвиняли и учеников Его. Но достойно замечания то, что иудеи особенно ожесточались благодеяниями, оказываемыми ближнему, и более обвиняли Христа и разъярялись против Него, когда видели кого-либо избавленным от болезни или от греха. Так они клеветали на Него, когда Он хотел спасти блудницу, когда ел с мытарями, и в настоящем также случае, когда увидели исцеленную руку. Но смотри, как Он и не перестает пещись о немощных, и вместе укрощает зависть иудеев. «И последовало за Ним множество народа, и Он исцелил их всех и запретил им объявлять о Нем» (Мф. 12:15–16). Народ везде удивляется Ему, и следует за Ним; а фарисеи не оставляют своей злобы. Потом, чтобы ты не изумился, слыша о происшедшем и о чрезвычайном их неистовстве, евангелист, приводит пророка, предсказавшего об этом. Пророки с такой подробностью предсказали все о Христе, что и этого не опустили, но описали все Его пути и переходы, даже самое намерение, с каким Он делал это, чтобы ты знал, что они все говорили по внушении Духа. Если нельзя знать тайны человеческие, то тем более невозможно было постигнуть целей Христовых без откровений от Духа. Итак, евангелист присоединяет здесь сказанное пророком, говоря: «Да сбудется реченное через пророка Исаию, который говорит: Се, Отрок Мой, Которого Я избрал, Возлюбленный Мой, Которому благоволит душа Моя. Положу дух Мой на Него, и возвестит народам суд; не воспрекословит, не возопиет, и никто не услышит на улицах голоса Его; трости надломленной не переломит, и льна курящегося не угасит, доколе не доставит суду победы; и на имя Его будут уповать народы» (Мф. 12:17–21). Пророк прославляет кротость и неизреченное могущество Христово, отверзает великую и широкую дверь язычникам, предрекает несчастия, имеющие постигнуть иудеев, и показывает единомыслие Христа с Отцом. «Се, – говорит, – Отрок Мой, Которого Я избрал, Возлюбленный Мой, Которому благоволит душа Моя». Если Христос избран Богом, то Он нарушает закон не как противник, или враг Законодателя, но как согласно с Ним мыслящий и поступающий. Далее, возвещая о кротости Его, говорит: «не воспрекословит, не возопиет». Христос желал исцелить их больных; но когда они отвергли Его, то Он и в этом не противодействовал им. Далее, показывая Его силу, а их слабость, говорит: «трости надломленной не переломит», – а Христу легко было сокрушить их всех, как трость, и притом уже надломленную. «И льна курящегося не угасит». Здесь пророк изображает воспламенившийся гнев иудеев и силу Христову, могущую укротить этот их гнев и весьма легко погасить его. А это показывает великую Его кротость. Что же? Всегда так будет? И Он до конца будет терпеть злоумышляющих и неистовствующих против Него? Нет! Когда Он совершит Свое дело, тогда и начнет наказывать. Это-то и выражается словами: «доколе не доставит суду победы; и на имя Его будут уповать народы». Подобным образом и Павел говорит: будучи готовы «наказать всякое непослушание, когда ваше послушание исполнится» (2Кор. 10:6). Что же значат слова: «доколе не доставит суду победы»? Когда совершит все Свои дела, тогда совершит месть, и месть полную; тогда они подвергнутся несчастиям, когда Он воздвигнет блистательный трофей; когда Его правда восторжествует над ними и не оставит им даже предлога к бесстыдному противоречию. Писание обыкновенно правду называет судом. Но дела божественного домостроительства не ограничатся только наказанием неверных; напротив, Господь еще привлечет к Себе весь мир, почему и присовокуплено: «и на имя Его будут уповать народы». Но чтобы ты знал, что и это согласно с волею Отца, пророк в самом начале и это вместе с предыдущим подтвердил словами: «Возлюбленный Мой, Которому благоволит душа Моя». Возлюбленный, очевидно, делает и это по воле Возлюбившего. «Тогда привели к Нему бесноватого слепого и немого; и исцелил его, так что слепой и немой стал и говорить и видеть» (Мф. 12:22).

3. О, злость дьявольская! Заградила оба входа, чрез которые этот человек мог получить веру, – зрение и слух. Но Христос отверз тот и другой. «И дивился весь народ и говорил: не это ли Христос, сын Давидов? Фарисеи же, услышав [сие], сказали: Он изгоняет бесов не иначе, как [силою] веельзевула, князя бесовского» (Мф. 12:23–24). Казалось бы, что важного сказал народ? Однако фарисеи и того не перенесли. Так они, как заметил я выше, всегда мучатся благодеяниями, оказанными ближним, и ничто их так не огорчает, как спасение людей. Хотя Христос удалился и дал успокоиться их гневу, но зло опять воспламенилось, как скоро новое оказано благодеяние, и фарисеи досадовали более дьявола. Тот вышел из тела, пошел и убежал, ничего не говоря; а они то покушаются умертвить Его, то стараются оклеветать; когда не удалось им сделать первого, то хотят помрачить Его славу. Такова-то зависть! Нет зла хуже ее. Блудник, например, по крайней мере получает некоторое удовольствие, и в короткое время совершает свой грех; а завистливый мучит и терзает себя прежде того, кому завидует, и никогда не оставляет своего греха, но всегда остается в нем. Свинья любит валяться в грязи, демоны – вредить нам; так и завистливый радуется несчастию ближнего. Когда случится с ближним что-либо неприятное, тогда он покоен и весел, почитая чужие несчастия своим счастьем, а благополучие других своим злополучием и ищет не того, что ему могло бы быть приятно, но того, что ближнего может опечалить. Такие люди недостойны ли того, чтобы побить их камнями и замучить, как бешеных собак, как злобных демонов, как самих фурий? Как жуки питаются навозом, так и они, будучи некоторым образом общими врагами и противниками природы, находят для себя пищу в несчастиях других. Другие жалеют и бессловесное животное, когда его убивают, а ты неистовствуешь, дрожишь и бледнеешь, видя человека благополучным. Может ли быть что хуже такого бешенства? Вот почему блудники и мытари могли войти в царствие Божие, а завистники, находившиеся внутри его, выгнаны, по словам Спасителя: «А сыны царства извержены будут» (Мф. 8:12). Первые, освободившись от своих пороков, получили то, чего никогда и не ожидали; последние лишились и тех благ, какие имели. Да и совершенно справедливо. Зависть превращает человека в дьявола, и делает его лютым демоном. От нее произошло первое убийство, от нее презрена природа, от нее осквернена земля, от нее впоследствии разверзшеюся землею поглощены живые Дафан, Корей и Авирон и погиб весь тот народ. Но, может быть, кто-нибудь скажет: порицать зависть легко; а надобно позаботиться о том, как избавиться от этой болезни. Как же можем мы освободиться от этого порока? Когда помыслим, что входить в Церковь не позволено как блуднику, так и завистнику, и притом гораздо более последнему, нежели первому. А ныне зависть не считают и пороком, почему и не заботятся избавиться от нее; но если откроется, что она зло, то легко оставим ее. Итак, плачь и стенай, рыдай и моли Бога; научись относиться к ней, как к тяжкому греху, и каяться в нем. Если так поступишь, то вскоре исцелишься от этого недуга. Но кто ж не знает, скажешь, что зависть есть порок? Правда, всякий знает это, но не всякий страсть эту ставит наряду с блудом и прелюбодеянием. Осуждал ли кто себя когда-нибудь за то, что предавался жестокой зависти, умолял ли когда Бога, чтобы помиловал его за этот недуг? Никто никогда. Напротив, обладаемый гнуснейшею из всех страстью, если постился и дал нищему мелкую монету, то думает, что он ничего худого не сделал, хотя бы тысячекратно завидовал. Отчего сделался таким преступником Каин, отчего Исав, отчего дети Лавановы, отчего сыны Иакова, отчего Корей, Дафан и Авирон с соумышленниками, отчего Мариам, отчего Аарон, отчего сам дьявол?

4. Вместе с тем представь и то, что ты не тому наносишь вред, кому завидуешь, а поражаешь мечом себя самого. В самом деле, какое зло причинил Авелю Каин? Ему против воли ускорил вход в царствие, а себя подверг бесчисленным бедствиям. Какой вред нанес Иакову Исав? Тот не обогатился ли и не наслаждался ли бесчисленными благами, а этот, после злоумышления своего, не принужден ли был выйти из дома родительского и скитаться в стране чужой? Что худого сделали Иосифу сыновья Иаковлевы, хотя едва не пролили крови? Не претерпели ли они голода и не были ли в крайнем бедствии, тогда как тот сделался царем всего Египта? Чем больше завидуешь, тем большие блага доставляешь тому, кому завидуешь. Бог за всем смотрит, и когда видит обиженным не обижающего, то его еще более возвышает и прославляет, а тебя наказывает. Если Он не оставляет без наказания тех, которые радуются несчастию своих врагов, как-то сказано: «Не радуйся, когда упадет враг твой... увидит Господь, и неугодно будет это в очах Его» (Притч. 24:17–18), то тем более не оставит без наказания завидующих не причинившим им никакого вреда. Итак, отсечем от себя зверя многоглавого: много ведь видов зависти. Если любящий любящего его не имеет никакого преимущества пред мытарем, то где станет ненавидящий ничем не обидевшего его? Как избежит геенны, сделавшись хуже язычников? Жестоко болезную о том, что мы, обязанные подражать ангелам и даже Владыке ангелов, ревнуем дьяволу. Много зависти есть ведь и в церкви, и более в нас, нежели в управляемых нами, – почему и мы сами имеем нужду в увещании. За что, скажи мне, завидуешь ты ближнему? За то ли, что его уважают и хорошо говорят об нем? Но ты не представляешь себе, сколько зла приносят почести беспечным? Таких людей они доводят до тщеславия, до гордости, до надменности, до высокоумия, делают нерадивейшими, а сверх этих зол еще и скоро они увядают, и, что всего хуже, – происходящее от них зло навсегда остается, а удовольствие, лишь только появится, как и отлетает. Итак, из-за этого ты завидуешь, скажи мне? Но тот, кому ты завидуешь, в большей доверенности у начальника, делает все, что хочет, мстит оскорбляющим его, благодетельствует льстецам и имеет великую силу. Так говорить свойственно людям мирским, прикованным к земле. Духовного человека ничто огорчить не может. Какое в самом деле тот ему сделает зло? Лишит ли его сана? Что же? Если справедливо, то еще доставит ему пользу. Ничто, ведь, так не раздражает Бога, как священнослужение недостойное. Если же несправедливо, то осуждение опять падает не на него, а на самого обидчика. Кто страдает несправедливо и переносит великодушно, тот приобретает чрез это большее дерзновение у Бога. Итак, будем заботиться не о том, чтобы достигнуть могущества, почестей и власти, но о том, чтобы отличиться добродетелью и любомудрием. Власть побуждает делать многое, Богу неугодное, и надобно иметь очень мужественную душу, чтобы пользоваться властью, как следует. Тот, кто лишен власти, волею и неволею любомудрствует; а облеченный ею терпит то же, что и человек, который, живя с хорошею и красивою девицею, обязался никогда не посмотреть на нее с вожделением. Такова власть! Вот почему она даже против воли делает многих обидчиками, у многих возбуждает гнев, снимает узду с языка и отворяет двери уст, как бы ветром раздувая душу, и как ладью погружая ее в самую глубину зол. Итак, что же ты дивишься человеку, находящемуся в такой опасности, и называешь его счастливым? Какое безумие! Кроме того, подумай еще и о том, сколько врагов и клеветников, сколько ласкателей как бы держат его в осаде. Такое ли состояние, скажи мне, можно назвать блаженным? И кто назовет? Но такой человек в славе у народа, скажешь ты? Что ж? Народ – не Бог, Которому он должен дать отчет. Поэтому, указывая на народ, ты говоришь только о новых отмелях, подводных камнях, скалах и утесах. Уважение народное, чем более оно делает знаменитым, тем с большими соединено опасностями, заботами и печалями. Такой человек, имея столь жестокого господина, совсем не может отдохнуть или приостановиться. Что я говорю – приостановиться или отдохнуть? Такой, имея и тысячи заслуг, с трудом входит в царство. Поистине, ничто столько не унижает людей, как слава народная, делающая их боязливыми, подлыми, льстецами и лицемерами. Почему, например, фарисеи называли Христа беснующимся? Не потому ли, что желали народной славы? Почему народ произносил правильное об Нем мнение? Не потому ли, что Он не страдал этой болезнью? Ничто, истинно ничто так не делает людей законопреступными и несмысленными, как желание славы народной. Равным образом ничто так не делает славными и мужественными, как презрение ее. Потому и надобно иметь чрезвычайно мужественную душу тому, кто хочет противостоять такой буре, силе ветра. Любящий славу, когда он находится в счастливых обстоятельствах, ставит себя превыше всех, а когда в несчастных, то готов сам себя зарыть в землю. Это для него и геенна и царство, когда он поглощен этой страстью.

5. Итак, скажи мне, достойно ли это зависти? Напротив, не достойно ли рыданий и слез? Это для всякого очевидно. Завидуя имеющему такую славу, ты поступаешь подобно тому, кто, увидев связанного, наказываемого бичами и влекомого бесчисленными зверями, завидует его ранам и язвам. Поистине, сколько людей в народе, столько и для честолюбца уз, столько владык, и что всего хуже, каждый из них имеет свое особое мнение и всякий дает о служащем приговор, какой случится, ничего не разбирая; а что вздумает один или двое, то и все утверждают. Не ужаснее ли это всякого волнения, всякой бури? Ищущий славы то вдруг от радости поднимается вверх, то снова легко погружается, бывает всегда в тревоге, и никогда в покое. Еще не выходя на зрелище, и готовясь произнести речь, он беспокоится и трепещет, а после зрелища или умирает от уныния, или, опять, предается безмерной радости, – что хуже самой печали. А что радость не менее пагубна, чем печаль, это очевидно из ее действия на душу. Радость делает душу легкомысленною, надменною и непостоянною. Это можно видеть и на древних мужах. Когда, например, Давид был добр: тогда ли, когда радовался, или когда был в тесных обстоятельствах? Иудейский народ, когда был добродетелен: тогда ли, когда стенал и призывал Бога, или когда в пустыне радовался и поклонялся тельцу? Потому-то и Соломон, знавший лучше всех, что такое радость, говорит: «Лучше ходить в дом плача об умершем, нежели ходить в дом пира» (Еккл. 7:3). Потому и Христос ублажает скорбящих, говоря: «Блаженны плачущие» (Мф. 5:4); а радующихся почитает несчастными: «Горе вам, смеющиеся ныне! ибо восплачете и возрыдаете» (Лк. 6:25)! И весьма справедливо. Во время забав душа бывает слабее и изнеженнее; а во время скорби укрепляется, делается целомудренною, освобождается от всех страстей, становится возвышеннее и мужественнее. Итак, зная все это, будем убегать славы народной и удовольствия, происходящего от нее, чтобы достигнуть истинной и вечной славы, которой все мы и да сподобимся благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, Которому слава и держава во веки веков. Аминь.

References

  1. Пританей было здание, где давались торжественные обеды в честь заслуженных граждан.

  2. В синодальном переводе «сообщества», но«беседы», или «общение» более соответствует пониманию Златоуста. –и.Н.

  3. В Септуагинте:«ради тебя расторглась преграда»–и.Н.

  4. Церковносл.«дондеже». В синодальном тексте это слово переведено«какнаконец».– Редакция «Азбуки веры»

  5. церковнослав.:«в сытости хлеба и во изобилии вина сластолюбствоваша».

  6. Синодальный перевод:«Не Я ли вывел Израиля из земли Египетской и Филистимлян – из Кафтора».

  7. В школах гимнастики.

  8. Синедриону– сонмищу, судилищу –и.Н.

  9. Будь благоразумен– в синод.: «мирись» –и.Н.

  10. у Златоуста – «будете подобны Отцу Небесному» –и.Н.

  11. Т. е. как и при учении о нестяжании. См. предыдущую беседу, гл.2

  12. В синод. переводе «дружелюбны».

  13. Вероятно, Златоуст хотел выразить здесь ту мысль, что немногие обогащают церковную сокровищницу подаянием милостыни, поскольку владетелями этой сокровищницы могут быть названы только те, кто полагает в ней свою милостыню.

  14. Этот перевод отличается от синодального.

  15. Перевод с Септуагинты. –и.Н.

  16. Смысл толкования таков: если я приношу тебе дар, то это зависит только от моей воли, это – дело моей милости, потому что этот самый дар я мог бы посвятить Богу.

  17. В церковносл. тексте –«на руно».

  18. В церковносл. тексте –«и еще глаголющу ти»–Ред. «Азбуки веры»

  19. Церкслав.:онокентавры тамо вселятся, и ежеве и змии.

  20. Церкслав.:онокентавров.

  21. ινα μη μονον υπερ των οικειων, αλλα και υπερ ων περι σου διελεχθη, παρασχη η λογον. По-видимому, Златоуст выражает ту мысль, что клеветник должен дать ответ и за те поступки, которые он возвел на другого.

  22. У Златоуста оба глагола стоят в форме единств. числа: и когда приблизился... и пришел...

  23. Буквальный перевод: «входящих». –и.Н.

  24. Церковнослав.:путие же злопомнящих в смерть

  25. Дочь Форка, по баснословию греческому, превращенная в чудовище.

16
Published by: Rodion Vlasov
Want to fix or add something? Tell us: https://t.me/bibleox_live
Or edit this article by yourself: Edit