Письма #1

Письма блаженного Феодорита на русском переводе со введением, пояснительными примечания и приложениями

Уважаемые читатели! Напоминаем, что блаженный Феодорит Кирский проявлял недопонимание христологии святителя Кирилла Александрийского, вследствие чего он в некоторых письмах обвинял свт. Кирилла в нечестии. Подобные места в его творениях осуждаются 13-м анафематизмом V Вселенского собора против «трёх глав»:

Если кто защищает нечестивые сочинения Феодорита, которые он написал против истинной веры и против первого Эфесского святого Собора и святого Кирилла и двенадцати его глав, и все, что написал он в защиту нечестивых Феодора и Нестория и в защиту других, которые мудрствовали одинаково с вышесказанными Феодором и Несторием, защищая их и их нечестие, и по причине этого называя нечестивыми учителей Церкви, которые исповедуют соединение по ипостаси Бога Слова с плотию, а не анафематствует упомянутые нечестивые сочинения и тех, которые мудрствовали или мудрствуют подобно им, и всех которые писали против правой веры и святого Кирилла и двенадцати глав, и умерли в таком нечестии: тот да будет анафема.

Поэтому, хотя блаж. Феодорит почитается в Православной Церкви, его слова с осуждением свт. Кирилла и его богословия нельзя считать справедливыми.

Редакция «Азбуки веры»

Письма №№ 1–181 из древнего собрания (по изданию у Миня)

Письма №№ 182–228 по изданию Саккелиона

Письма 229–268 из Synodion adversus tragoediam Irenaei (главы 40, 42, 45, 47, 53, 54, 60, 70, 71, 72, 81, 87, 88, 95, 97, 99, 110, 121, 128, 129, 133, 135, 138, 139, 146, 148, 151, 160, 161, 162, 166, 168, 170, 172, 7, 8, 13, 17, 18, 19)

Блаженный Феодорит, епископ Киррский, принадлежал к числу самых видных деятелей столь знаменательной и важной эпохи в истории христианской Церкви, какою была первая половина V-го века. Он принимал энергическое участие во всех главнейших актах, сам выдвигал крупные вопросы христологической догматики и церковной политики, давал им известное направление и – до некоторой степени – предрешал их фактическое направление и конечный исход, нередко являясь активным главою и всегда оставаясь вдохновляющею интеллектуальною силой всего церковного «Востока», который обеспечил торжество православию в вероопределении Халкидонского собора. При жизни – имя блаж. Феодорита было блестящим знаменем Антиохийцев и так глубоко врезалось в самый строй догматического истолкования и церковного созидания, что служило предметом вселенского рассмотрения и долго после смерти Кирского епископа. Естественно, что все, освещающее эту исключительную личность, получает особое церковно-историческое значение, ибо этим разъясняется для нас одна из главнейших действующих фигур всего процесса. Но само собою понятно, что и последний приобретает тогда соответствующую отчетливость, обрисовывается со всею рельефностью в своих подлинных очертаниях. А не может подлежать ни малейшему спору, что во всех этих интересах оказывается лучшим средством именно частная переписка. Естественно отсюда, что письма блаж. Феодорита представляют ценный материал высокого общего достоинства. Необходимо прибавить, что это был иерарх редкой энергии и разносторонней чуткости. Он не замыкался в узкой сфере, и его пытливый взор проникал во все нужды верующих, отзывчивое сердце горячо воспринимало каждую их потребность, воля спешила на помощь всеми доступными способами вмешательства и влияния. Поистине, блаж. Феодорит был пастырь душ и телес, работавший с одинаковой горячностью в обоих отношениях. Земельно-податные тяготы платежного населения и ответственных декурионов, помещики и арендаторы, воспитание и образование юношества, семейные браки и обручение бедной сироты, заброшенная Африканка и бежавшие от варваров епископ и знатный гражданин Карфагенской области, смерть близких и отдаленных лиц, врач, адвокат, софист, плотник, хлебопек – все это обращало внимание блаж. Феодорита и вызывало на обширную переписку, поскольку иногда было прочно связано с церковными заботами, раз он, напр., деликатно просит архонта Феодота не приходить в Кир на праздник освящения храма пророков и Апостолов, чтобы не смущать своим стеснительным присутствием общего ликования верующих, которым было тягостно даже косвенное напоминание о взносе непосильных налогов^[1]. Желая обеспечить мир и благополучие для жителей своей «парикии», Кирский епископ побуждался направлять всех властных и должностных чинов к этой цели при самом вступлении в должности, а в отправлении их неизменно раскрывал истинное положение вещей. По всем этим делам он не ограничивался предметами своего непосредственного архипастырского ведения, и для его ходатайств не было ни запретных дверей, ни высоких санов, но везде, всюду и ко всем он стучался с равною решительностью и откровенною прямотой. По этой причине сношения его были обширны и разнообразны, почему и переписка затрагивает все классы, состояния и условия с самых многоразличных сторон. Значит, в письмах блаж. Феодорита мы имеем богатый материал не только пастырского содержания, а также и для характеристики политических отношений, административных комбинаций, местного устройства, экономического быта и т. п.

Следует сказать еще, что – по обычаям того времени – послания Феодоритовы носили порою все свойства литературных произведений и были целыми трактатами. Тут особенно дороги догматико-христологические письма, но встречаются и довольно обширные рассуждения по вопросам каноническим и церковной практики. Все они стоят наряду с действительными сочинениями этого иерарха по своим достоинствам и церковно-исторической важности. По типическим особенностям, – письма Феодоритовы ярко отображают в себе личность автора. Это был истый Антиохиец со всеми лучшими качествами данной школы. Высокообразованный ум, – он чуждался излишней выспренности и предпочитал непосредственную точность наблюдения и конкретный реализм воспроизведения. Глубокая религиозность и сердечная теплота предохраняли Кирского епископа от крайностей холодного доктринёрства прямолинейных Антиохийцев (Диодора Тарсийского, Феодора Мопсуэстийского, Нестория), от практического упорства (Александра Иерапольского) и от дипломатической приспособительности (Иоанна Антиохийского). Его здоровый эмпиризм был спасительным регулятором против всяких увлечений во все стороны и сдержал развитие догматической мечтательности Александрийцев. Правда, на этой именно почве возникло великое столкновение со св. Кириллом Александрийским, но никогда не должно забывать, что и здесь блаж. Феодорит – по существу – боролся не с воображаемыми, а с несомненными опасностями, которые – в основе своей – ничуть не были плодом его партийности или пристрастия. Это неотразимо доказал непосредственный преемник Кириллов Диоскор, развивший систему своего славного предшественника до размеров монофизитской ереси, доселе раздирающей единое тело Церкви Божией. У блаж. Феодорита полемика всецело покоилась на заботе об «истине апостольских догматов» и, служа предостережением для противников, вместе с тем являлась для него самого средством к уяснению и самопознанию. Поэтому после долгих и пламенных споров с Кириллом Александрийским он сам умерил напряженность своих настроений, сгладил остроту воззрений и вошел в искреннее общение со своим оппонентом. Тут не было недостатка характера, но лишь практическая мудрость здравого догматиста, для которого выше всего интересы правды и мир Церкви Христовой, а все личное забывалось, стушевывалось и вменялось ни во что. Неизбежно, что – при таких свойствах ума и характера – блаж. Феодорит, имея множество единомышленников, фактически часто оказывался одиноким и, стремясь к доктринально-жизненному строительству, должен был все время «состязаться», подобно присяжному борцу на ристалище. В этом заключается трагедия всей его многострадальной и глубоко поучительной жизни: – Кирский епископ был на деле и сохранился для дальнейших поколений, как «муж браней», и его догматическая память осталась не вполне реабилитированною в потомстве до наших дней... Но здесь же кроется и специальное достоинство писем Феодоритовых в качестве исторических документов: – они отличаются непосредственною точностью наблюдений, яркою живостью впечатлений, отчетливою выпуклостью сообщений, прозрачною целостностью освещений, чему способствует и выразительная простота изложения, которая ошущается всеми даже при наличном несовершенстве в критической обработке но длинного текста и древних латинских переводов.

Переписка Феодоритова была громадна, и еще в XIV веке историк Никифор Каллист Ксанфопул знал свыше пяти сот писем^[2]. Утрачено теперь не менее половины №№-ров, может быть, столь же важных, как и дошедшие, где встречаются указания на затерянные ныне послания^[3].

Сохранившаяся до сих письма пор – имеются в следующих собраниях.

I. Древнейшее из них идет от первых издателей творений Феодоритовых и перепечатано в 83-м томе греческой «Патрологии» Миня (col. 1173–1494) – кроме №№-ров 148, 149 и 179-го, помещенных там же в 77-м томе col. 85–89. 1449–1457. 328). Здесь находится 181 письмо.

1) Часть их по древнему латинскому переводу вошла в состав Synodicon'a, где для 171, 173, 174, 175, 176, 177 и 178 №№-ров Миня встречаются дубликаты в «главах» 95, 139, 71, 99, 148, 61 и 66^[4]. Последние приняты в соображение при русском издании, а «главы» 71, 95, 99, 139 и 148 переведены сполна (под №№-рами 237, 242, 244, 252 и 254). 2) В особой латинской версии, немало уклоняющейся от других редакций, церковный историк первой половины V-го века Марий Меркатор сообщает^[5] тоже семь дублетов для 172, 173, 177, 178, 174, 175 и 176 №№-ров Миня – со своими пояснениями, по большей части тенденциозно-пристрастными и не заслуживающими доверия; варианты отсюда указаны на своих местах. 3) В актах третьего вселенского собора воспроизведены^[6] четыре №№-ра Миня – 149, 169, 151 и 150; в деяниях пятого вселенского собора^[7] – шесть №№-ров 16, 151, 162, 171, 172 и 180 и там же в письме папы Пелагия II (принадлежащем перу Григория в.) – краткие извлечения^[8] из №№-ров 172, 174, 175 и 178. Большинство этих писем уже опубликовано по-русски в «Деяниях вселенских соборов», но мы перепечатываем их вновь не только для полноты коллекции, но и потому, что Казанский перевод неудовлетворителен и нередко отступает от оригинала даже в передаче фактических данных и в повторных изданиях не поправляет хотя бы несомненных опечаток^[9], почему мы пересмотрели эти №№-ра и привели их в согласие с подлинниками по всем существующим редакциям, отметив важнейшие варианты последних. 4) В сирийских актах Разбойничьего собора помещены^[10] 86 и 151 №№-ра Миня, – второй с пропусками, а первый – с дополнениями – издан нами целиком под №-ром LXXXVI-м.

В этом собрании некоторые письма совсем не принадлежат блаж. Феодориту, другие носят имена иных лиц, третьи выпущены были от нескольких, но все они относятся к одним моментам эпохи и непосредственно связаны с материями, рассматриваемыми в посланиях Кирского епископа, а многие не без права усвояются его перу. На этом основании мы присоединили (из Миня, греч. сер.т. LXXXIII, стлб. 1319–1324) под №-м СХIII и письмо к нему папы Льва I-го.

Текст этого собрания не отличается критическою исправностью, – и, напр., у Миня не указано до половины библейских цитат и в отмеченных под строкою около половины ссылок сделано неверно.

II. Новою коллекцией греческих Феодоритовых писем мы обязаны покойному хранителю рукописей Афинской национальной библиотеки известному палеографу Иоанну Саккелиону^[11], который в Патмосском монастыре св. Иоанна Богослова нашел рукопись^[12] с 52 №№-рами; из них четыре он признал дублетами (для №№-ров 19, 20, 22 и 23 Миня) и потому привел только варианты (незначительные), а 48 №№-ров издал целиком^[13], хотя № 16-й этой серии до точности совпадает с №-ром 58-м Миня, ничуть не разнясь от него. Издание это было встречено сочувственно греческою печатью^[14], но в общем весьма неудовлетворительно. Издатель настолько мало приложил старания для критической обработки текста, что утверждает (σελ. 31, ὑποσ. 2), будто изречения^[15]любовь покрывает множество грехов совсем нет в Библии, между тем оно взято из 1Петр. IV,8; примечания и пояснения его ничтожны и несущественны. Некоторые корректуры представлены г.г. Росисом^[16], Геориадисом^[17] и Папагеоргиу^[18], однако и после сего есть немало сомнительного, спорного и невразумительного. Подлинность писем Саккелионовского сборника безусловна, но они не имеют такой важности, как в первой серии, ибо не затрогивают догматических движений и относятся к частным вопросам. Эти 47 писем вошли у нас в №№-ра 182–228.

III. Третья коллекция Феодоритовых писем исключительно в древне-латинском переводе давно известна в виде церковно-исторических документов несторианской эпохи под именем Synodicon adversus tragoediam Irenaei^[19], не совсем верно усвоенным ему Балюзом. По истории этого памятника у нас нет вполне точных и ясных сведений. Мы знаем, что Несторий написал своего рода автобиографию под названием Tragoedia, которая до нас не дошла. Участь этого изгнанного ересиарха разделил и комит «Востока» Ириней, который усердно помогал членам «отступнического собора» в Ефес^[20]; после указа 435 года против Нестория он (вместе с Фотием) был сослан в Петру Аравийскую, а – по возвращении – избран на Тирскую митрополию, но уже в 448 г. устранен и замещен Фотием^[21]. В подражание Несторию и Ириней в начале своего изгнания составил такое же сочинение под одинаковым титулом Tragoedia, где изложил обстоятельства и ход церковных событий своего времени. Труд этот первоначально содержал три книги; оригинал его давно затерян, – и теперь мы должны довольствоваться лишь старинною латинскою переработкой. Нет оснований отрицать существенную достоверность этого сборника. Конечно, по исконной тенденции последний был направлен сколько против антинесториан, столько же против блаж. Феодорита и Ивы, однако составитель не мог допускать искажений и подлогов, так как их легко было разоблачить и тем самым погубить все задуманное действие этого литературно-апологетического предприятия^[22]. С другой стороны, Ириней, будучи непосредственным участником многих описываемых событий и располагая доступом к подлинникам в архивах, без сомнения обладал наилучшими материалами и имел точные копии произведений (писем) блаж. Феодорита, с которым потом был опять связан узами взаимной симпатии^[23]. Посему – в общем -Synodicon не вызывает особых подозрений даже в нынешней латинской редакции, не смотря на все внешние и частичные неисправности. И это относительно ее косвенно подтвердили разыскания покойного († 5-го апреля 1900 года) профессора С.-Петербургской Духовной Академии Василия Васильевича Болотова; он нашел виновника рассматриваемого латинского перевода в диаконе Римской церкви (VI-го века) Рустике, авторе «Диалога против акефалов» и корректоре латинской версии актов Халкидонского собора^[24]. Доколе не опубликованы аргументы в пользу этой гипотезы, – можно теперь сказать лишь одно, что ею снова подкрепляется документально-историческая ценность Synodicon'a. Разумеется, в частностях допустимы неточности и ошибки, но всего прискорбнее плачевное состояние наличного латинского текста. Он испытал три рецензии – Люпа (Вольфа)^[25], Гарнье^[26] и Балюза^[27], но обработан настолько плохо, что многое до сих пор остается неясным, иногда непонятным^[28], и угадывается лишь по предположениям о возможном греческом оригинало в том или ином случае.

Из этого сборника мы заимствовали «главы» 40, 42, 45, 47, 60, 70, 71, 72, 81, 87, 88, 95, 97, 99, 110, 121, 128, 133, 138, 139, 146, 148, 151, 160, 161, 162, 166, 168, 170 и 172^[29] с именем Феодорита, хотя не все они принадлежат ему^[30], затем «главы» 53, 54, 129, 135, 7, 8, 13, 17, 18 и 19^[31], которые все относятся к обсуждаемым в Феодоритовой переписке событиям, частью имеют Кирского епископа в числе отправителей, а иные, – по всем вероятиям, -были составлены именно им. Все эти сорок «глав» помещены у нас под №№-рами 229–268.

Есть указания на существование Феодоритовых писем в подлинниках и переводах, но не всегда они точны^[32] и иногда заставляют предполагать лишь новую редакцию ранее известных посланий^[33].

Мы ограничиваемся опубликованным материалом и в настоящем русском переводе^[34] предлагаем 268 №№-ров (181 № по Миню, 47 №№-ров по Саккелиону и 40 №№-ров из Synodicon'a).

Кроме справочных указателей в конце, – мы сделали в самом тексте необходимые разъяснительные примечания. Систематический комментарий, – во многом устаревший и иногда пристрастный, – дан к №№-рам 1–50. 52–156. 162. 169–171. 179–181 первого собрания иезуитом Гарнье (Migne, gr. ser. t. LXXXIY, col. 253–331), a толкования Люпа (Вольфа), Гарнье и Балюза к Synodicon'y помещены в последнем при самых «главах» или под строкою. Более подробные разъяснения представлены в магистерской диссертации Н. Н. Глубоковского, Блаженный Феодорит, епископ Киррский: его жизнь и литературная деятельность (Москва 1890), т. I и II (где на стр. 473–490 имеется общий обзор Феодоритовых писем) и у † проф. В. В. Болотова, Theodoretiana в «Христианском Чтении» 1892 г., II (№ 7–8), стр. 58–164, и в оттисках отсюда (ср. к сему у него же в «Христ. Чтении» 1907 г., № 2, стр. 260–262); существенные указания второго труда исчерпаны нами – по возможности – сполна в сжатом пересказе или хотя бы простыми ссылками.

Н. Глубоковский.

Письма

Письмо 1. Неизвестному^[35]

С «дивным советником» пророческое слово сочетало «разумного послушателя» (Ис. III, 3). Я же передал твоей святости не как разумному советнику, но как мудрому и истинному судье составленную мною книгу на божественного Апостола. Подобно тому как плавильщики золота испытывают его пробирным камнем, чтобы видеть, насколько оно неподдельно и чисто: – так и я послал твоей святости мое сочинение, желая знать, правильно ли оно и не требует ли какого-нибудь исправления. Но, прочитавши и пославши (обратно), ты, любезный человек (друг), ничего подобного не сообщил нам о нем. Это молчание заставляет меня предполагать, что судья, составивши неблагоприятное суждение, не хотел огорчать нас извещением об этом. Посему уничтожь это опасение и благоволи сообщить свой приговор касательно означенного сочинения.

Письмо 2. Ему же

Я не думаю, чтобы сильно любящие могли правильно судить о произведениях тех, кого они любят, так как любовь лишает их беспристрастия. Ведь считают же родители прекрасными уродливых детей, как и дети не замечают безобразия своих родителей; равно и брат смотрит на брата, сообразуясь не с природными его качествами, но со своим расположением к нему. Полагаю, что подобен сему и суд твоей святости о моих сочинениях, поскольку он составлен под влиянием искреннего расположения, а по истине велика сила любви и часто она прикрывает немаловажные недостатки друзей. По богатству таковой любви и ты, любезный человек (друг), украсил похвалами наши сочинения. Я же прошу твою святость молить всеблагого Господа, чтобы Он подтвердил эту хвалу касательно сочинений и явил похваляемого таким, каким изображают его слова хвалящих.

Письмо 3. Епископу (Тирскому) Иринею

Божественный Апостол запрещает такие сравнения. Вот что говорит он в послании к Римлянам(?): тем же прежде времене ничтоже судите, дóндеже приидет Господь, Иже во свете приведет тайная тмы, и объявит советы сердечныя: и тогда похвала будет комуждо от Бога (1Кор. IV, 5). А сделал он это вполне справедливо, потому что мы усматриваем только одни деяния, Бог же всяческих видит кроме сего и цель совершающих это и более на основании последней, чем самых дел, произносит приговор. Так Он увенчает божественного Апостола, который «для иудеев был как иудей, для подзаконных – как подзаконный, для чуждых закона – как чуждый закона» (1Кор. IX, 20. 21), ибо тот принимал эти личины для пользы многих, а не из любви к жизни льстеца, – не для приобретения себе гибельной корысти, но для пользы тех, кому преподавал учение. Божественный Павел, как я сказал, заповедывает ожидать суда Божия. Поскольку мы осмеливаемся даже на большее и касаемся превосходящего ум и слово богословия – не для того, чтобы изыскивать поводы к хулению безбожных еретиков, но чтобы обличить их нечестие и по мере сил восхвалить Творца: – то, может быть, поступим не безрассудно, отвечая на твои вопросы.

В своем письме ты представляешь нечестивого судью, который дал двум подвижникам благочестия на выбор одно из двух: – или принести жертвы богам, или же броситься в море. Один из них избрал второе и с готовностью бросился в бездну, а второй не решался ни на то, ни на другое: хотя, подобно первому, он гнушался служения идолам, однако не бросился добровольно в волны, а ожидал такой кончины от руки другого. Изложивши это в своем письме, ты спрашиваешь: который из них поступил лучше? Я думаю, и ты согласишься, что второй заслуживает большей похвалы, ибо без повеления никто не должен лишать себя жизни, но всякому следует ждать смерти – или естественной или насильственной. И Господь, научая сему, заповедал преследуемым в одном городе бежать в другой и приказал оставлять и этот и уходить в следующий город (Матф. X, 23). Согласно с этим наставлением божественный Апостол избежал из рук областеначальника и не умолчал о способе бегства, но ясно упомянул и корзинку, и стену, и окно (2Кор. XI, 32), хвалясь и превозносясь ими, поскольку божественный закон делает почтенным то, что кажется постыдным (ср. Лук. XVI, 15). Точно также он называл себя то фарисеем, то римлянином (Деян. XXIII, 6. XXII, 25) не по страху смерти, но требуя законного; – он потребовал суда Кесарева, узнав о кознях иудеев (Деян. XXV, 10), и послал сына сестры к тысяченачальнику с извещением о замыслах против него (Деян. XXIII, 17) не из привязанности к настоящей жизни, а повинуясь божественным законам. Господь не желает, чтобы мы сами подвергали себя явной опасности, – и сему Он учил нас не одними словами, но и делами, ибо часто уклонялся от преступных рук иудеев. И великий Петр, первый из Апостолов, освободившись от уз и избежав рук Ирода, прибыл в дом Иоанна, называемого Марком, и, своим появлением рассеявши боязливое опасение присутствовавших там и приказавши молчать (об этом), перешел в другой дом (Деян. XII, 12–17), стараясь лучше укрыться при помощи подобной перемены. Такого рода философию мы находим и в Ветхом Завете. Славный Моисей накануне с мужеством восстал против египтянина, но, когда наутро узнал, что его убийство обнаружено, он убежал и после многодневного пути прибыл в землю Мадиамскую (Исх. II, 15). Также и великий Илия, услышав об угрозах Иезавели, не выдал себя желавшим убить его, но, покинувши населенные места, убежал в пустыню (3Цар. XIX, 1–4). Посему если справедливо и угодно Богу избегать рук преследующих, то гораздо более, конечно, позволительно не повиноваться тому, кто повелевает совершить самоубийство. Ведь и Господь не последовал диаволу, сказавшему: верзися низу (Матф. IV, 6); но, когда тот вооружил против Него руки иудеев бичами, терниями и гвоздями и когда тварь готова была причинить гибель тем нечестивым людям, – Он, как Господь, воспрепятствовал сему, зная, что страдание Его спасительно для мира (Матф. XXVI, 51–54. Лук. XXII, 49–51. Иоан. XVIII, 10–11). Посему-то и пред самым страданием Он говорил Апостолам: молитеся, да не внидете в напасть (Матф. XXVI, 41. Марк. XIV, 38. Лук. XXII, 40. 46), и нас научил говорить: и не введи нас во искушение (Матф. VI, 13. Лук. XI, 4).

Но, если угодно, сделаем небольшое изменение в предложенном примере – и тогда яснее узнаем истину. Опустим речь о море и скажем так: судья вручил каждому из подвижников (благочестия) меч и приказал, чтобы не хотящий приносить жертву срубил себе голову;– кто же, будучи в здравом уме, решится обагрить свою десницу собственною кровью, сделаться палачом себя самого, вооружить против себя свою же руку и последовать беззаконному повелению судьи? Итак, большей похвалы достоин второй: ибо первого рекомендует лишь готовность, а второго, кроме сего, украшает еще рассудительность. Так я решил в меру данного мне разумения; Тот же, Кому ясны и дела и помышления, в день явления Своего обнаружит, который из двух рассудил лучше.

Письмо 4. Приветственное (по случаю праздника)

Создатель душ и телес дал каждому естеству соответственное ему и при этом доставил нам блага умственные и чувственные вместе, поскольку одновременно с святейшим праздником Он даровал и весьма желанный дождь, чтобы не омрачать празднество унынием. Мы же, воспевая щедрого Владыку, по обыкновению поздравляем с праздником и, приветствуя твое благочестие, просим содействия твоего в молитвах.

Письмо 5. Приветственное (по случаю праздника)

Творец Бог, возложивши на нас после грехопадения попечения и скорби, подал нам однако же и поводы к утешению, установивши божественные празднества. Ибо по своему значению они напоминают нам о божественных дарах и предвозвещает полное освобождение от всяких печалей. Пользуясь этими благами и ныне, от преизбытка радости мы приветствуем твое великолепие^[36] и исполняем долг дружбы согласно закону праздника.

Письмо 6. Приветственное (по случаю праздника)

Человеколюбец Бог даровал нам совершить божественный и спасительный праздник при всеобщем рвении христолюбивого народа и почерпнуть отсюда плоды духовной пользы. Посему, зная расположение твоего благоговения к нам, письменно сообщаю тебе об этом, так как люди, благорасположенные к кому-либо, радуются, когда слышат о нем что-нибудь приятное.

Письмо 7. Феонилле

Я давно написал бы, если бы прежде знал о смерти великолепнейшего^[37] супруга твоего почтения (σεμνοπρεπείας). И ныне пишу не для того, чтобы словами утешения смягчить преизбыток печали, ибо для людей, привыкших к любомудрию и познавших природу этой жизни, одного размышления достаточно, чтобы рассеять треволнения печали. Положим, оно (размышление) напоминает о продолжительном сожитии, но ведь оно знает также и божественные законы и слезам о том противопоставляет и течение природы, и определение Божие, и надежду воскресения. Зная это, я не буду многословен, но увещеваю благовременно воспользоваться любомудрием, считать смерть покойного дальним путешествием и ждать обетования Бога и Спасителя нашего: ибо обещавший воскресение не ложен, но источник истины.

Письмо 8. Евграфии

Считаю излишним снова предлагать духовные врачевания против печали, так как достаточно одного воспоминания о спасительных страданиях, чтобы побороть даже и самую великую скорбь, поскольку они были ради человеческого естества. Господь упразднил смерть не для того, чтобы показать неподвластным смерти только одно Свое тело, но чтобы чрез него уготовать общее воскресение и подать твердую надежду на это. Если же и тогда, когда божественные праздники подают всякое утешение, ты не побораешь страдания своей печали, то я прошу твое почтение прочитать, что значится в свадебной записи^[38] при приданом (τοῦ προικῴου γραμματείου τὰ μετὰ τὴν ἐπίδωσιν) и ясно познать отсюда, что мысль о смерти предшествует браку. Зная смертность естества и заботясь о спокойствии живых, здесь выставляют так называемые условия и нисколько не тяготятся тем, что напоминается о смерти раньше брачного союза; напротив того, – определенно провозглашают: если умрет прежде муж, то должно быть так, а если смерть постигнет прежде жену, то – этак. Зачем же нам печалиться теперь, когда это было известно нам еще до брака и когда мы ждали этого, так сказать, со дня на день? Ведь неизбежно, что всякий союз разрушится вследствие более ранней смерти или мужа или жены: – таков ход природы. Посему, ясно познав и божественное и человеческое, да разгонит твоя дивность (ἡ θαυμασιότης) печаль, ожидая общей надежды благочестивых.

Письмо 9. Неизвестному

Твое благочестие негодует и гневается на приговор, несправедливо и без суда произнесенный против нас; а меня это именно и утешает. Ибо если бы я был осужден справедливо, тогда я скорбел бы, как подавший судьям законные к тому поводы. Поскольку же с этой стороны совесть моя чиста, то я радуюсь и ликую и за эту несправедливость надеюсь на отпущение грехов. Ведь и Навуфей прославился не какою-либо другою добродетелью, а только тем, что потерпел несправедливое убиение (3Цар. XXI, 1 сл.). Прошу молиться Богу, чтобы Он не оставил меня, а враг пусть продолжает враждовать. Мне же для душевной радости вполне достаточно милосердия ко мне Бога; и если Он пребудет со мною, то я презираю все скорби, как совершенно-ничтожную вещь.

Письмо 10. Адвокату )σχολαστικῷ) Илии

Законодатели составили законы для защиты обидимых и избравшие судебное поприще (τὴν ῥητορικὴν τέχνην) упражняются в ораторском искусстве, чтобы помогать нуждающимся в судебной поддержке. Посему и ты, любезный человек (друг), получивший дар красноречия и знание законов, пользуйся этим искусством, где должно, – поражай им обидящих и защищай угнетенных ими, выставляя законы, как щит. Пусть никто из делающих несправедливое не удостоится твоей защиты, если бы даже это был самый близкий родственник. Один из таковых есть Аврамий (Αβράμης), муж недостойнейший; прожив долгое время на церковном поле (ἄγρον ἐκκλησιαστικόν), он, в сообществе с некоторыми участниками злодеяния, дерзнул на то, в чем ясно сознался^[39]. Я послал с ним самые дела и обиженных, а равно и благоговейнейшего (τόν εὐλαβέστατον) иподиакона Геронтия – не за тем, чтобы они предали преступника законам, но чтобы они сообщили твоей опытности, что те потерпели, и, возбудив сострадание, убедили тебя принудить того нечестивого человека возвратить отнятое.

Письмо 11. Епископу Константинопольскому Флавиану

Творец и Правитель всяческих явил тебя блестящим светильником вселенной и мрачнейшую ночь превратил в ясный полдень. Как сигнальный огонь вход в гаванях плавающим ночью показывает в гавань, так и луч – твоей святости явился великим утешением для побораемых за благочестие, указал гавань апостольской веры, знающих наполнил радостью, а незнающих избавил от подводных скал. Я в особенности воспеваю Подателя благ, нашедши мужественного борца, препобеждающего страх пред людьми страхом божественным, с готовностью подвергающегося опасностям за евангельские догматы и охотно принимающего апостольские подвиги. Посему ныне всякий язык побуждается к восхвалению твоей святости: – чистоте твоей веры удивляются не одни питомцы благочестия но даже и враги истины решительно восхваляют твое мужество, ибо ложь (неизбежно) уступает пред сиянием истины. Пишу теперь это, узнавши достопочтеннего и благоговейнейшего чтеца Ипатия, усердно выполняющего веления твоей святости и постоянно памятующего о твоих, владыка, достохвальных деяниях. Обнимая твою святую и боголюбезную главу, просим поддерживать нас молитвами, чтобы мы могли провести остаток жизни согласно божественным законам.

Письмо 12. Епископу (Тирскому) Иринею

Нашествие частых и всевозможных бедствий не потрясло ту величайшую и адамантовую башню (разумею Иова, мужественного поборника добродетели), но, напротив, показало ее неподвижною и неодолимою. По окончании борений правосудный Законодатель обнаружил и причину испытаний, сказав так (Иов. XL, 3): мниши ли Мя инако тебе сотворша, разве да явишися правдив? Думаю, что эти слова известны и твоему боголюбию (ϕυλοθεΐαν), так как ты возмог перенести множество различных тягостных обстоятельств и не только не избегал их, но и старался приобретать этим твердое и непоколебимое самообладание. Щедрый Владыка, зная мужество души твоей, не восхотел скрыть достойного борца, но вовлек его в состязания, чтобы украсить победным венцом твою досточтимую главу и представить твои состязания образцом на пользу другим. Итак, любезный человек, препобеждай, как всегда, и это состязание и с мужеством переноси кончину твоего зятя (γάμβρου), а моего искреннейшего друга. Любомудрием преодолевай и близость родства и память о характере благородном и вместе свободном, – память, превосходящую и искусство живописцев и опытность летописцев, а приступы печали изгоняй воспоминанием о мудром Устроителе наших дел, предвидящем будущее и все направляющем к полезному. Будем сорадоваться удалившемуся от житейских треволнений и даже благодарить Бога за то, что он (зять твой) при попутном ветре достиг тихих пристаней и не потерпел тяжких кораблекрушений, которыми полна эта жизнь. Но я знаю, что излишне возбуждать к твердости мужественного поборника и наставника других борцов. Пишу же это, чтобы такими речами и себе доставить утешение, ибо я скорбел, вспомнив о достолюбезном знакомстве (с умершим); впрочем, тут же и восхвалил Правителя всяческих, Который знает, что будет полезно в будущем, и к этому направляет наши дела. В дополнение я продиктовал это, получив уведомление о его смерти от одного из моих Антиохийских друзей, уже после того, как были написаны первые слова увещания.

Письмо 13. Киpy^[40]

Я слыхал об острове Лесбосе и о тамошних городах Митилене и Мефимне, а равно и о других, но не имел понятия о плодах растущего там винограда. Ныне же, благодаря твоему трудолюбию, узнал и это, – и удивляюсь чистоте вида и тонкости вкуса)^[41]. Что касается приятности, то, может быть, ее доставит время, если только не произведет в нем кислоты, ибо оно (время) губительно для вин столько же, сколько и для тел, растений, зданий и других произведений рук человеческих. Впрочем, для меня совершенно неважно, будто оно (вино),– по твоим словам, – делает пьющих его долголетними. Я не стремлюсь к долголетию, так как в этой жизни много тяжких бурь. Я больше возрадовался, узнав о здоровье монаха, поскольку я действительно был весьма озабочен этим и несправедливо обвинял врачей: ибо болезнь требовала именно такого лечения. Я послал твоему благородию сосуд меда, какой производят Киликийские пчелы, обирая цветы стираксы^[42].

Письмо 14. Александру

Если бы я взял во внимание одну природу постигшего вас страдания, то я и сам почувствовал бы нужду в утешающих – не только потому, что все ваше (и радостное и все прочее, каково бы оно ни было) считаю своим, но также и потому, что особенно любил того удивительного и истинно достохвального человека. Но так как, по божественному определению, он переселился в лучшую жизнь, то и я изгоняю облако печали из своей души и твое почтение прошу побеждать скорбь печали рассуждением и благовременно умирять свою душу сладостью божественных словес Для сего ведь с самых пелен, как бы матернею грудью, мы питаемся Священным Писанием, чтобы, -когда нас постигнет страдание, – мы брали себе целительным врачеванием учение Духа. Знаем, что весьма тягостно и действительно прискорбно, познакомившись с достойным любви, внезапно лишиться его и из благоденствия впасть в несчастие. Но для имеющих ум и пользующихся здравым рассуждением ничто человеческое не может быть неожиданным, ибо в нем нет ничего прочного и твердого: ни красоты, ни богатства, ни здоровья телесного, ни громадности авторитета и ничего прочего, чему удивляются весьма многие. Одни из великого богатства впадают в крайнюю бедность: – другие, потеряв здоровье, поражаются всяческими страданиями; – иные, превозносящиеся знатностью рода, несут тягчайшее ярмо рабства. Что до красоты тела, то ее и болезнь повреждает и старость разрушает. Правитель всяческих весьма премудро не допустил ничего постоянного и прочного, чтобы из страха таких превратностей владеющие вышеуказанными благами отложили гордыню и, зная непостоянство, не полагались на преходящее, но возлагали свои надежды на Подателя благ. Так как твоей дивности (θαμασιότητα) известно все это, то я прошу рассмотреть человеческую природу,– и ты найдешь, что она смертна и с самого начала определена на смерть. Бог всяческих сказал Адаму: земля еси, и в землю отъидеши (Быт. III, 19). Произнесший это решение не ложен, – и что это так, свидетель сему опыт: един бо вход всем есть в житие, подобен же и исход, – согласно божественному Писанию (Прем. Сол. VII, 6),– и всякий рожденный ожидает гроба. Не одинаковое время живут все, но одни умирают, еще не созревши, другие – прошедши возраст мужества, иные же – испытавши тяжести старости. Точно так же разлучаются и связанные узами брака, ибо неизбежно, что или муж отойдет прежде, или жена скончается первою,– и одни должны плакать тотчас после брачного ложа, другие – проживши вместе недолгое время. Итак, уже одно то, что страдание есть общий удел, может служить достаточным поводом к принятию решения преодолеть страдание. Сверх сего, умерший был отцом детей, оставил их уже на пороге к юношеству, достиг величайшего авторитета и, когда был в славе, не возбуждал зависти, но увеличивал любовь к себе, и оставил прекрасную память о своем благородстве, ненависти ко злу, кротости и других добродетелях: – все это в состоянии утешить даже сильно пораженных печалью.

Но если примем во внимание божественные обетования и надежды христиан, т.е. воскресение, вечную жизнь, пребывание в царстве и что их же око не виде, и ухо не слыша, и на сердце человеку не взыдоша, яже уготова Бог любящим Его (1Кор. II, 9); то какой еще предлог для печали останется, в особенности когда Апостол выразительно взывает (1 Фессал. IV, 13): не хощу вас, братие, не ведети о умерших, да не скорбите, якоже и прочии неимущии упования? А я знал многих из числа неимущих упования, которые одним размышлением препобеждали страдание; посему было бы крайним бессмыслием, если бы пребывающие в таком уповании оказались хуже неимущих упования. В виду этого я прошу: будем считать смерть дальним путешествием и, как обыкновенно, поскорбевши об отшедшем, мы ждем возвращения (его), так и ныне пусть только умеренно огорчает нас это разлучение (ведь я призываю к сообразному с природой); не будем оплакивать его, как умершего, но будем сорадоваться ему в отшествии и в переселении из этой жизни, ибо он освободился от всего сомнительного и не боится никакой перемены – ни душевной, ни телесной, ни всего того, что к телу относится, а, находясь вне состязаний, ожидает награды. Да не поражают вас сильно сиротство и вдовство, поскольку мы имеем высшего Попечителя, Который и другим заповедует большую заботливость о сиротах и вдовах и о Котором божественный Давид говорит: сира и вдову приимет: и путь грешных погубит (Псал. CXLV, 9). Вручим Ему наши бразды и будем следовать Его всестороннему промыслу, так как Он печется о нас больше всякого человека. Вот Его слово: еда забудет жена отроча свое, еже не помиловати исчадия чрева своего? Аще же и забудет жена соделать сие, но Аз не забуду, глагола Святый^[43]) (Иса. XLIX, 15). Он ближе нам отца и матери, как наш Творец и Создатель. Ведь не брак делает отцов, но по Его соизволению отцы становятся отцами^[44]. Я был вынужден написать ныне это, ибо узы не позволяют идти к вам. Но достаточно и одного боголюбезного и святейшего епископа, чтобы доставить всякое утешение вернейшей душе и словом и делом и надзиранием и участием в заботах и своею духовною и богодарованною мудростью, каковая внушает мне уверенность, что буря печали утишится.

Письмо 15. Примату (πρωτεύοντι)^[45]Сильвану

Знаю, что я слишком запоздал со словами утешения, но сделал это не без рассуждения. Я полагал, что будет полезно уступить на время сильной печали. Ведь и мудрейшие из врачей не применяют целительных лекарств, когда лихорадка достигает высшей степени, но лишь в удобный момент доставляют помощь своим искусством. Посему-то и я молчал несколько дней, имея в виду крайнюю тяжесть скорби. Если меня так сильно поразило это известие и исполнило великой печали, то чего же не потерпел муж, несший одно и тоже иго и соединенный брачным общением, согласно божественному Писанию, в одну плоть (Мат.. XIX, 5–6), когда насильственно расторгнута, временем и страстью закрепленная, связь. Но эту скорбь производит природа; пусть же размышление изыщет утешение, обратив внимание на смертность естества, на всеобщность страдания, надежду воскресения и на волю Того, Кто мудро располагает нашими делами: ибо все, что устрояет неизреченная мудрость, нужно любить и во всяком случае считать полезным. Руководствующиеся такими благочестивыми рассуждениями получат воздаяние за свое благочестие и будут жить в полной душевной радости, не подвергаясь неумеренным стенаниям. Напротив, порабощенные скорби не получат ничего полезного от сетований, будут влачить мучительное существование и возбудят гнев Промыслителя всяческих. Итак, пусть примет твое великолепие (ἡ μεγαλοπρέπεια) отеческое увещание и последует сему дивному изречению: Господь даде, Господь отъят: яко Господеви изволися, тако бысть: буди имя Господне благословенно во веки (Иов. I, 21).

Письмо 16. Епископу (Тирскому) Иринею

По-видимому, нельзя ожидать ничего хорошего. Церковная буря не только не утихает, но, – можно сказать, – с каждым днем еще вздымается. Уже пришли собирающие собор и раздали некоторым другим из митрополитов, а также и нашему, пригласительные грамоты. Копию этих грамот я послал и твоему преподобию (ὁσιότητι), чтобы ты знал, как, – по слову поэта,– «беда за бедой восставала» и как нужно нам надеяться исключительно на благость Владыки, что буря утихнет: для Него легко и это, но мы сами не достойны тишины. Впрочем, нам достаточно благодати терпения, чтобы препобедить воюющих. И божественный Апостол научил нас искать этого: сотворит, – говорит он (1Кор. X, 13), – со искушением и избытие, яко возмощи понести. Прошу твое боголюбие заграждать уста насмешникам и убеждать, что остающимся, – как говорится, – вне стрел^[46] не следует надсмехаться, – как они это делают, – над находящимися как бы в строю, подвергающимися нападениями нападающими. Разве дело в том, тем или другим оружием поражает противника борющийся? И великий Давид без вооружения ниспроверг борца иноплеменников (1Цар. XVII, 38–39), а Сампсон ослиною челюстью побил тысячи своих врагов (Суд. XV, 16). И никто не порицает за победу и не обвиняет храбреца за то, что он без копий, щита, дротиков и лука победил противников. Посему и борющимся за благочестие так же нужно тщательно исследовать и не гоняться за словами, возбуждающими спор, но за доводами, ясно выражающими истину и приводящими в стыд всех, которые осмеливаются сопротивляться ей. Что за важность в том, именовать ли Святую Деву «человекородицею» и вместе «Богородицею», или называть ее материю Рожденного и рабою, присовокупляя, что она матерь Господа нашего Иисуса Христа, как человека, и раба Его, как Бога, и – для избежания поводов к клевете – предлагать ту же самую мысль под другим наименованием? Сверх сего, нужно рассудить и то, какое имя общее и какое есть собственное имя Девы: ведь об этом возник и весь спор, который не принес никакой пользы. Большинство древних отцов прилагали к Деве такое почетнейшее наименование (Богородицы); это сделало и твое благочестие в двух-трех речах. Я имею некоторые из них, которые присланы твоим боголюбием, где ты, владыко, хотя не соединил с (наименованием) «Богородица» (наименование) «человекородица», но, впрочем, выразил ту же мысль другими словами^[47]. [А так как вы обвиняете меня, что в счислении учителей я опустил святых и блаженных отцов Диодора и Феодора, то я почел необходимым сказать кратко и об этом. Ибо, во-первых, любезнейший для меня человек (любезный мой друг), (мы опустили) и многих других знаменитых и сделавшихся весьма славными мужей. Затем, нужно рассудить еще и то, что кто обвиняется, тот должен представить несомненных свидетелей, которых никто из обвинителей упрекнуть не может. Если же преследуемый призовет во свидетельство лиц, обвиняемых преследующими, то и сам судья не дозволит принять их. Вот если бы я, пиша похвалу отцам, опустил тех святых, то, – признаюсь, – поступил бы несправедливо и был бы не благодарен в отношении к учителям. Если же, будучи обвиняем, я привел в свое оправдание несомнительных свидетелей, то в чем обвиняют без причине те, которые не хотят видеть ничего этого? А как я почитаю тех мужей, – свидетелем служит мое сочинение, которое написано мною за них и в котором я разрушил поднятое против них обвинение, не боясь ни могущества обвинителей, ни бывших против нас козней]. Итак: любящие болтовню пусть изыщут другое средство морочить людей. У меня цель – все говорить и делать не в угоду тому или другому, но созидать Церковь Божию и угождать ее Жениху и Господу. А что я не ради временных выгод и много заботливой чести, которую привык называть жалкою, делаю это, – свидетельствует мн. совесть. Давно уже я добровольно перестал бы (делать это), если бы только не боялся суда божественного. И ныне знай, владыко, что жду насилия. Думаю, что оно близко: в этом убеждают направленные против меня козни.

Письмо 17. Диакониссе Касиане

Если бы я обращал внимание только на чрезмерность скорби, я и теперь, может быть, отложил бы письма, чтобы время иметь своим помощником врачевания. Но так как я знаю любомудрие твоего боголюбия (θεοϕιλίας), то и дерзнул предложить слова утешения, которым научен частью самою природой, частью же божественным Писанием. Природа подвержена превратностям и всякая жизнь полна подобных бедствий. Устроитель же всего и Правитель вселенной, мудро руководящий делами нашими Владыка подает нам всяческое утешение в божественных словах, какими полны книги священных Евангелий, писания святых Апостолов и предречения треблаженных пророков. Считаю излишним приводить их твоему благочестию (θεοσεβείᾳ), поскольку ты из начала вскормлена божественными словесами, расположила соответственно им собственную жизнь и не нуждаешься в других наставлениях. Посему прошу вспомнить те изречения, которые повелевают нам господствовать над страстями, обещают вечную жизнь, провозглашают разрушение смерти и возвещают наше всеобщее воскресение; а еще – и даже предпочтительно пред вышеизложенным – (прошу вспомнить) то, что Владыка, повелевший так быть сему, премудр и всеблаг: Он знает, что полезно, и к тому всячески направляет дела. Ибо смерть лучше жизни, и что кажется печальным, оказывается приятнейшим того, что почитается радостным. Итак, да приимет твое богочестие утешение нашего смирения (ταπεινώσεως), служа Владыке всяческих, мужественно перенося печали и подавая образец любомудрия мужам и женам. Вс. удивляются крепости разума, поскольку ты мужественно принимаешь нападения страдания и великою силой духа побеждаешь тягчайший его натиск. Мы имеем достаточное утешение в живых отобразах покойного отрока, так как он оставил достолюбезные плоды, могущие укротить неумеренную скорбь. Кроме сего, прошу сдерживать печаль в виду слабости тела и чрезмерностью скорби не увеличивать страданий. Я же молю премудрого Владыку, чтобы Он подал твоему богочестию поводы к утешению.

Письмо 18. Неоптолему

Когда я взираю на божественный закон, который соединенных браком (законом) называет одною плотию (Матф. XIX, 5–6), тогда я не знаю, как утешить отсеченный член: – ибо в этом случае я размышляю о величии скорби. Но когда я думаю о течении природы, определении Творца: земля еси, и в землю отыдеши (Быт. III, 19) и о том, что ежедневно бывает повсюду на суше и на море (ибо или мужья оканчивают жизнь прежде, или жены предупреждают их в этом), тогда я нахожу здесь много поводов к утешению. Потом (нужно иметь в виду еще и) надежды, данные нам Богом и Спасителем нашим. Ведь ради того и совершилось таинство домостроительства, чтобы, зная об освобождении от смерти, мы не скорбели чрезмерно, если смерть похищает от нас любимых лиц, а ждали весьма желанной надежды воскресения. Прошу твою дивность (θαυμασιότητα) рассудить это и побеждать скорбь печали – тем более, что существуют общие побеги ваши (дети) и доставляют вам всякий повод к утешению. Итак, будем восхвалять мудро управляющего делами нашими (Бога) и не станем прогневлять Его неумеренностью стенаний. Как мудрый, – Он знает, что полезно, и как всеблагой, – устрояет нам это.

Письмо 19. Пресвитеру Василию^[48]

Опыт показал нам, что красноречивейший оратор Афанасий действительно таков, каким представляли его письма твоего богочестия. Ведь у него язык украшают рассуждения, к украшению же рассуждений служат (его добрые) нравы, а все вместе осиявает вера. Посему, боголюбезнейший, всегда доставляй нам это и знай, что таким сообщением ты исполнил нас радостью.

Письмо 20. Пресвитеру Мартирию^[49]

Природа, как старейшая, предшествует воле, но воля побеждает природу: ясное свидетельство сего – красноречивейший оратор Афанасий. Хвалясь, тем, что имеет родиною Египет, он не воспринял надменности того народа, но в образе жизни отличается кротостью. При всем том, он самый горячий любитель всего божественного; посему он провел с нами много дней^[50], надеясь извлечь отсюда какую-нибудь пользу. Я же, – как ты, боголюбезнейший, знаешь, – сам стараюсь приобретать это от других, впрочем, не по нежеланию подавать просящим: – не скупость, а недостаток мешает делать это. Итак, пусть молит твое преподобие (ὁσιότης). чтобы распространившаяся о нас слава действительно оправдывалась, дабы не только говорилось обо мне что-либо достохвальное, но и свидетельствовалось это делами.

Письмо 21. Адвокату (схоластику) Евсевию.

Распространяющие этот величайший слух думали им совершенно огорчить нас, считая его самым худшим вестником. Но мы, по божественной благости, и слух этот приняли с радостью и испытания ждем с готовностью: – всяческая скорбь, постигающая меня ради божественных догматов, для меня в высшей степени любезна; ибо мы верим в истинность обетования Владыки: недостойны страсти нынешнего времени к хотящей славе явиться в нас (Рим. VIII, 18). Да и что говорю я о наслаждении будущих благ? Если бы даже сражающимся за благочестие не предлежало совсем никакой награды, то и одной истины, самой по себе, достаточно, чтобы побудить любящих ее со всею радостью принимать опасности за нее. Свидетель сказанного – божественный Апостол, выразительно восклицающий: кто ны разлучит от любве Христовыя^[51]? Скорбь ли, или теснота, или гонение, или глад, или нагота, или беда, или мечь? Якоже есть писано (Псал. XLIII, 23), яко Тебе ради умерщвляеми есмы весь день: вменихомся якоже овцы заколения (Рим. VIII, 35–36). И уча, что он не ожидает какого-либо воздаяния, но единственно любит Спасителя, он тотчас же присовокупляет: но во всех сих препобеждаем за Возлюбльшаго ны Христа^[52] (Рим. VIII, 37). Присоединил он нечто и другое, в чем самым ясным образом обнаружил свое сердечное желание: известихся бо, – говорит он (Рим. VIII, 38–39), – яко ни смерть, ни живот, ни Ангели, ни^[53] силы, ни настоящая, ни грядущая, ни высота, ни глубина, ни ина тварь кая возможет нас разлучити от любве Божия, яже о Христе Иисусе Господе нашем. Воззри, друг, на пламя этой любви апостольской, взгляни на огонь этой горячей преданности. Не ожидаю, – говорит он, – что принадлежит Ему, но только Его одного желаю, и не могу погасить этой любви, а – напротив – охотно решился бы лишиться благ настоящих и будущих и сейчас потерпеть всякую скорбь и опять перенести ее, чтобы сохранить неугасимым этот пламень. И не только говорил, но и совершал это сей божественный муж и повсюду – и на суше и на море – оставил памятники своих страданий, Взирая на него и других (подобных ему): патриархов, пророков, апостолов, мучеников, священников, – я считаю весьма радостным то, что почитают печальным. Признаться сказать, мне стыдно пред теми, которые, не будучи научены сему, но руководимые одною природой, прославились в состязаниях за добродетель. Вот и Сократ, сын Софрониска, обвиненный по клевете и пренебрегши лжесловесием обвинителей, при тяжких обстоятельствах показал мужество, восклицая: «Анит и Мелит казнить меня могут, но повредить мне не в силах»^[54]. И оратор из дема Пэании (Демосфен), соединявший любомудрие с ораторским красноречием, выразил то же мнение как для людей своего времени, так и последующего: «Смерть – конец жизни для всех людей, если бы даже кто-нибудь стал проводить ее, заключившись в клетку. Добрым людям должно совершать все хорошее, имея благую надежду – мужественно переносить все, что бы ни послал бог»^[55]· И старейший этого историк (разумею сына Олора) между многими достохвальными изречениями написал и следующее: «посылаемое богами нужно переносить по необходимости, а случающееся от врагов – мужественно»^[56]. Да и что говорить о философах, историках и ораторах? Даже те, кто считал мифологию выше истины, присоединили к своим сказаниям много полезных увещаний. Так, напр., Гомер заставляет в своих стихах мудрейшего из греков (Одиссея) такими словами возбуждать себя к мужеству:

В грудь он ударил себя и сказал раздраженному сердцу:

Сердце, смирись; ты гнуснейшее вытерпеть силу имело^[57].

Кто-нибудь легко мог бы привести и другое, подобное этому, и из поэтов, и из ораторов, и из философов; но нам достаточно и божественных словес на всякую пользу. Я же привел и это, чтобы показать, как весьма постыдно уступать пред учениками природы тем, кто воспринял пророческое и апостольское наставление, уверовал в спасительное страдание и ожидает воскресения тел, избавления от тления, дара бессмертия и царства небесного.

Итак, любезный человек (друг), утешай скорбящих по поводу распространения таких слухов, а злорадствующим (если только есть таковые) сообщи, что мы радуемся, ликуем и веселимся и принимаем почитаемое безумием, как самое царство небесное.

А чтобы ты, удивительнейший муж (θαυμασιώτατε), мог учить тех, которые не знают, как мы мыслим, – для сего знаний, что мы веруем, как научены, в Отца и Сына и Св. Духа. Никто не учил нас и не крестил в двух сынов, – и сами мы не веруем и не учим веровать сему, как клевещут некоторые; но, как знаем единого Отца и единого Духа Святого, так единого же и Сына, Господа нашего Иисуса Христа, единородного Сына Божия, вочеловечившегося Бога Слово. Мы, конечно, не отрицаем особенностей естеств, но как считаем нечестивыми разделяющих на двух сынов единого Господа Иисуса Христа, точно также называем врагами истины и старающихся сливать естества: – ибо веруем, что соединение было неслиянное, и знаем, какое (естество) свойственно человечеству и какое божеству. Подобно тому как человек, – говоря вообще, – есть животное разумное и смертное и, хотя имеет душу и тело, но мыслится единым живым существом, при чем различие двух естеств не разделяет единого на два лица, а в одном и том же мы знаем и бессмертие души и смертность тела, считаем душу невидимою, тело же видимым и однако, как я сказал, почитаем за одно живое существо – разумное и смертное вместе; -точно так же мы знаем, что Господь наш и Бог (говорю о Сыне Божием), Владыка Христос, и по вочеловечении – один Сын: ибо соединение сколько нераздельно, столько же и неслиянно. Знаем также и безначальность божества и недавность человечества: последнее от семени Давида и Авраама (поскольку от них и Святая Дева), божественное же естество родилось от Бога и Отца прежде веков, вне времени, бесстрастно и не чрез разделение. Если же уничтожить различие плоти и божества, – тогда каким оружием будем бороться против Ария и Евномия? Как разрушим хуление их против Единородного? Ныне же все уничижительные изречения мы усвояем Ему, как человеку, а возвышенные и богоприличные, как Богу, – и раскрытие этой истины для нас весьма легко. Но рассуждение о вере не уместится в рамках письма; впрочем, и этих немногих слов достаточно, чтобы показать сущность апостольской веры.

Письмо 22. Комиту^[58]Ульпиану^[59].

Говорят, что речи исправляют к лучшему несовершенство характера. Мне же кажется, что натуры, от природы хорошо одаренные, сами служат украшением речей и не нуждаются в словах – подобно тому, как от природы красивые тела не требуют употребления привозных красок. Между таковыми блистает красноречивейший оратор Афанасий. Меня же больше всего услаждает то, что он горячо любит ваше великолепие, ибо он не перестает восхвалять вас. А я, состязаясь (с ним в этом) и рассказывая о ваших делах, победил (его) в похвалах, так как знаю больше ваших доблестных деяний. Но я скорблю, потому что не могу похвалить всего вашего, видя, что в ряду достохвального нет самого главного блага^[60]: если бы Бог сподобил (вас) этого, то во всех родах добродетели вы имели бы преимущество пред всеми, ведущими ту же жизнь, что и вы.

Письмо 23. Патрицию Ареовинду^[61]

Творец и Устроитель всего^[62] распределил между людьми богатство и бедность не в силу несправедливого решения, но в скудости бедняков подавая богачам повод явить себя полезными (чрез благотворения). Подобно сему он посылает людям бедствия не только потому, что совершает праведный суд над погрешившими, но еще для того, чтобы и богачам доставить предлог к человеколюбию. Итак, когда в предшествующем году Владыка навел на нас те бичи, значительно легчайшие согрешений наших, но достаточные для удручения земледельцев (об этом я уже извещал ваше благородство [μεγαλοφυίαν] чрез ваших поселенцев^[63]); то я прошу вас: сжальтесь над землепашцами, понесшими труд^[64] но получившими мало плода! Да будет для вас неплодородие случаем к духовному^[65] плодоносию и да восприимете милость божественную за подобную милость. Ради этого приходил к вашему величию (μέγεθος) и светлейший^[66] Дионисий, чтобы сообщить о страданиях и получить врачевание; он же приносити эти письма, как бы некоторое моление, надеясь достигнуть чрез них большего человеколюбия (от вас).

Письмо 24. Епископу Самосатскому Андрею^[67]

Прекрасно знаю, что твое боголюбие (φιλοθεία), будучи питомцем божественной любви, желает нашего сообщества. А я стремлюсь к этому еще больше, так как уверен, что для меня будет и гораздо бόльшая польза от этого сообщества. Ведь обыкновенно нужда вызывает желание, но дать желаемое может только Владыка всяческих: ибо Он управляет всем, наперед знает, что полезно, и постоянно заботится о каждом. Я же не могу выразить словами, как обрадован письмами твоей святости. Честнейший и благоговейнейший диакон Фалассий еще возвысил мою радость, рассказав то, что я желал знать: ибо что может быть для меня любезнее твоего, владыко, благополучия? Что делает его столь великим, как не смирение ума (ἡ τοῦ φρονήματοϛ μετριότηϛ)^[68] тех, которые у нас велики? Ты сделал подобное мудрому и старательному врачу, который не ждет приглашения, но сам приходит к нуждающимся во врачевании. Это исполнило меня всяческого удовольствия, – и я опытом познал слова «улыбаясь сквозь слезы»^[69] и понял мысль поэта. Щедрый податель благ да подаст и твоему преподобию (ὁσιότητα) отличиться в этом и нам – подражать тому, что есть достохвального в славных мужах. Итак, любезный друг, преуспевай и Могущего дать моли подать просимое.

Письмо 25. Приветственное (по случаю праздника)

Когда вочеловечился единородный Бог и [приняв наше естество] соделал наше спасение, – люди того времени, видевшие источники благодеяний, не совершали празднеств. В настоящее время вся суша и море, и города и селения, поскольку не видят чувственными очами Благодетеля, празднуют память о благодеяниях,– и празднества эти источают столь великую радость, что повсюду текут ручьи духовного веселия. Посему и мы приветствуем ныне твое богочестие и, – свидетельствуя, какую радость получаем от праздников, – просим твоих молитв, чтобы нам сохранить ее до конца.

Письмо 26. Другое приветственное (по случаю праздника)

Источники Владычнего человеколюбия постоянно доставляют верующим блага, но еще больше приносит их празднества в воспоминание о великих благодеяниях тем, которые торжествуют их с особенным усердием. Совершая таковые в настоящее время и почерпая от них благословение, приветствуем твое благоговение (εἰλαύειαν), ибо к сему побуждает закон (обычай) праздника и любви.

Письмо 27. Диакону и архимандриту Акилину

Никто не оплакивал сиротства, будучи удостоен божественного усыновления, ибо что могущественнее и попечительнее Верховного Отца? Чрез Него ведь земные отцы делаются отцами; по Его соизволению одни по природе, другие по благодати являются отцами^[70]. Итак, будем держаться Его и сохранять неугасимою память об отшедших: ибо воспоминание о добре поживших будет приносить нам пользу, возбуждая к подражанию им.

Письмо 28. Пресвитеру и монаху Иакову

Те, которые украшали цветущий возраст трудами добродетели, с удовольствием стремятся к старости, радуясь о прежних победах и будучи избавлены старостью от больших состязаний. Думаю, что и твое боголюбие (φιλοθεἵαν) имеет это наслаждение и легко переносит старость, вспоминая о трудах юности.

Письмо 29. Апеллиону

Страдания Карфагенцев требуют (для своего изображения) трагедий Эсхила и Софокла, но, может быть, даже и их язык был бы не в состоянии выразить все величие бедствий. Город, в древности едва плененный Римлянами и даже часто соперничавший с величайшим Римом о первенстве и причинявший ему крайнюю опасность, – этот город сделался ныне посмешищем варваров^[71]. Украшавшие повсюду известный совет (τὴν πολυθρύλλητον βουλήν)^[72] его блуждают по всему свету, нуждаясь для жизни в подаяниях страннолюбцев. Они извлекают слезы у видящих и показывают непостоянство и превратность дел человеческих. Я видел много и других пришедших оттуда и убоялся: не вем бо, – по словам Писания (Притч. XXVII, 1), – что родит находяй день. В особенности я чту дивнейшего и великолепнейшего Целестиака [Целестиниана], ибо он мужественно переносит несчастие и перемену счастья обращает в повод к любомудрию, восхваляет Устроителя всяческих и считает полезным все, что Он допустил или чему позволил совершиться. Неизреченна премудрость божественного промышления! Ваше великолепие (μεγαλοπρέπεια) да удостоит его, странствующего с женою и детьми, гостеприимства Авраамова: ибо – уверенный в вашем великодушии – я направил их к вам и указал на вашу щедрую десницу.

Письмо 30. Софисту Аерию^[73]

Вот время для вашей академии (τὴν ὑμετέραν ἀκαδημίαν) показать пользу бесед. Я слышу, что у вас собирается блестящее общество и что это собрание состоит из людей, знатных родовою славой (προγονικῇ περιφανείᾳ) и обладающих изящною речью, при чем у вас бывают рассуждения о добродетели, бессмертии и обо всем прочем, соответственном сему. Поэтому покажите благовременно благородство души и достойное обладания богатство добродетели и примите удивительнейшего и великолепнейшего Целестиака, зная о неожиданных превратностях человеческого благоденствия. Он сам украшал некогда Карфагенскую митрополию (столицу) и многим чужестранцам открывал двери дома, никогда не помышляя, что ему придется нуждаться в человеколюбии других. Итак, помоги ему своим языком и будь, любезный человек (друг), защитником нуждающегося в твоем слове (ибо для него мало поэтического увещания, которое удручает нуждающегося и состоит в пустых звуках) и убеди состоятельных из твоего собрания подражать гостеприимству Алкиноя^[74], изгнать неожиданно постигшую его бедность, обратить несчастие в счастье и восхвалить человеколюбивого Владыку, что умудряет нас чужими страданиями и не нас посылает к жилищам других, но их приводит к нашим дверям, а обнаруживающим человеколюбие обещает дать то, что не может ни слово сказать, ни ум – помыслить (ср. 1Кор. II, 9).

Письмо 31. Епископу Антиохийскому Домну.

Родина удивительнейшего и великолепнейшего Целестиака [Целестиана] – знаменитый Карфаген, род его там славен. Ныне же, изгнанный из этого города, он скитается по чужим странам и смотрит в руки боголюбцев. Сверх сего он имеет и особое бремя, необходимое, но увеличивающее его заботы: говорю о жене, детях и слугах, которые требуют многих расходов. Я поражен силою его воли, ибо, – как будто несомый попутным ветром, – Целестиак хвалит Правителя и не смущается сильною бурей, а почерпает из самого бедствия благочестие, так что и несчастие доставило ему такой треблаженный плод. Ибо, пока он наслаждался благополучием, он не прибегал к подобным словам, а лишенный его – он отложил нечестие и ныне обладает богатством веры, почему и презирает это несчастие. Итак, молю твою святость (ἁγιωσύνην) сделать чуждую ему страну отечеством, увещевать владеющих богатством утешать того, кто принадлежал к тому же классу, и рассеять облако несчастия. Имеющим одинаковую природу и одинаково погрешающим, но избежавшим наказания, прилично подавать утешение впавшим в несчастие и своим состраданием к ним умилостивлять Бога.

Письмо 32. Епископу (Верийскому) Феоктисту^[75]

Если бы Бог всяческих тотчас подвергал наказаниям всех согрешающих, то Он совершенно погубил бы всех. А так как Он по Своему человеколюбию щадит Своим судом, то одних Он наказывает, других же наставляет наказанием первых. Это сделал Человеколюбец и с нами: граждан древней Ливии, теперь называемой Африкою^[76], Он приводит к дверям нашим и, показывая страдания их, производит страх и чрез страх возбуждает сострадание, а из сего производит двоякое следствие: и нам подает пользу из наказания их и им доставляет чрез нас утешение. Прошу твое богочестие доставить это (утешение) дивнейшему и великолепнейшему Целестиаку: он некогда украшал митрополию (столицу) их (граждан Африки), теперь же не имеет ни города, ни очага и нуждается в самом необходимом. Посему тем, которым поручено пасти находящиеся при вашей святости души, следует доставлять нужное этим гражданам, ибо и сами они нуждаются в подобном наставлении. И божественный Апостол в послании к блаженному Титу присовокупил: да учатся и наши добрым делом прилежати в нужная требования (Тит. III, 14). Если и наш город, пустынный и имеющий мало жителей, да и то бедных, подает утешение прибывшим, то тем более прилично делать это Верии, вскормленной благочестием, – в особенности под руководством твоей святости.

Письмо 33. Комиту и примату^[77]Стасиму^[78]

Страдания великолепнейшего и славнейшего^[79] Целестиака требуют языка трагиков, ибо они искусны описывать бедствия человеческие; я же кратко излагаю твоему великолепию, что отечество его – воспеваемая некогда всеми Ливия, город – славный Карфаген, класс (συμμορία) и положение (πατρία) – светлейший совет (ἡ λαμπροτάτη βουλή)^[80] богатство – большое, стекавшееся сверх того, что нужно для необходимых потребностей. Но теперь все это миф и не имеющий действительного содержания рассказ, ибо варварская война лишила его всего этого. Таково и вообще благосостояние людей, которое не остается навсегда у одних и тех же лиц, но быстро переходит к другим. Сего (Целистиака) предоставляю гостеприимству твоего великолепия и прошу удостоить его восхваляемой всеми щедрости. Прошу также твою дивность (θαυμασιότητος) осведомить о нем всех знатных и богатых людей, чтобы и им доставить прибыток и самому получить большие воздаяния от человеколюбивого Бога.

Письмо 34. Комиту^[81]Патрикию

Все виды добродетели заслуживают похвалы, человеколюбие же украшает все прочие. Мы постоянно просим его у Бога всяческих; только по одному этому (человеколюбию) получаем снисхождение, когда согрешаем; одно оно делает то, что богатый обращает внимание на бедняков. Зная, что твое великолепие блистает этою добродетелью, с уверенностью рекомендую дивнейшего и великолепнейшего Целестиака, – человека, бывшего обладателем многих денег и имений, но внезапно лишившегося всего этого и однако же легко переносящего бедность, как немногие (переносят) богатство. Вот (вкратце) содержание этого трагического бедствия: – Ливия и Африка и неистовства варваров. Я посылаю его к вашему величию; вы же укажите другим и подвигните их к состраданию. Ибо вы получите бόльшую пользу, если научите многих человеколюбию.

Письмо 35. Епископу (Тирскому) Иринею

Ты, владыко, блистаешь и многими другими добродетелями, но твое преподобие особенно украшают человеколюбие, презрение к деньгам и десница, доставляющая врачевание нуждающимся. Тех же, которые воспитаны в благоденствии, а потом впали в несчастие, ты, боголюбезнейший, по преимуществу удостаиваешь большего попечения. Хорошо зная это, довожу до сведения твоего богочестия о дивнейшем и великолепнейшем Целестиаке: он блистал некогда в Карфагене и богатством и властью, а ныне, когда лишился всего, украшается благочестием и любомудрием. Он благодушно переносит то, что считается несчастием, поскольку оно сделалось причиною его душевного спасения. Он пришел к нам с письмами, в которых сообщалось о прежнем его благоденствии; пробывши у нас много дней, он наглядно доказал нам все это. Посему с особенным усердием рекомендуем его твоей святости и просим твое боголюбие дать знать о нем богатым жителям города; вероятно, узнавши о случившемся с ним и убоявшись подобного же несчастия, они постараются избежать наказания чрез сострадание (к нему). Он принужден скитаться, чтὸ требует больших расходов, ибо при нем жена, дети и слуги, которые вместе с ними избежали рук варваров.

Письмо 36. Епископу Емесскому Помпеяну^[82]

Я хорошо знаю и скудость денег и величие души и то, как щедрость побеждает бедность. Посему я и поручаю твоему преподобию дивнейшего и великолепнейшего Целестиака, бывшего некогда обладателем больших денег и имений, с одною свободой избежавшего рук варваров и имеющего ныне средством к поддержанию жизни – сострадание находящихся при твоем боголюбии. Он имеет множество забот, ибо при нем и спутница жизни, и дети, и слуги, которых он удерживает не по нужде только, но и по человеколюбию, так как считает за грех отпустить тех, которые не хотели оставить его. Прошу твое боголюбие сделать это известным богатым гражданам, ибо думаю, что, – наставляемые твоим преподобием и, видя превратность счастья, – они будут подражать твоему, владыко, великодушию и доставят ему возможное врачевание, приняв во внимание общий удел природы.

Письмо 37. Архонту^[83]Салюстию

Когда получившие власть не наклоняют весов правосудия и язычек их держат в равновесии, – в таком случае они доставляют управляемым обилие всяких благ. Если при этом они вполне рассудительны и в своих решениях руководствуются человеколюбием по отношению к нуждающимся в нем, тогда на подвластных истекают многообразные блага из правительственных учреждений (ἐκ τῶν ἀρχείων). Жители Евфратисии, сподобившись сего чрез твою светлость (λαμπρότητος) и в виду опытом доказанных благ прежнего (твоего) правления, ликуют в настоящее время, узнавши, что их местное управление поручено твоему великолепию. Я же молю, чтобы они удостоились бόльших благ и чтобы твоя светлость получила еще бόльшую славу, присоединив к прочим прекрасным качествам и вершину благ – благочестие^[84] дабы не хромала похвала восхваляющих. Я надеялся встретиться с твоим великолепием, когда принужден был прожить много дней в Иераполе, где я постоянно осведомлялся у приходящих, доставлены ли твоей дивности знаки, приличествующие твоему высокому положению (τὰ σύμβολα τῆς ἀρχῆς). Но так как приближение божественного и спасительного праздника побуждало нас, то мы возвратились во врученный нам город. Ныне же, получивши письма твоего великолепия и будучи весьма обрадованы ими, мы исполняем долг приветствия и, – как ты приказал, – тотчас послали почтеннейшего и благоговейнейшего диакона, по благоволению Божию, искусного в проведении воды. Человеколюбивый Бог да подаст ему принести пользу и этому городу, а твоему великолепию – доставить случай к славе!

Письмо 38. Приветственное (по случаю праздника)

Божественный и спасительный праздник принес нам источники богодарованных благ, благословение креста, бессмертие, а также возникшее из Владычней смерти Господа нашего Иисуса воскресение, которое обещает и общее воскресение. Доставляя все это и показывая щедрость божественной благости, этот праздник вызывает духовную радость. Но величие и обилие бедствий, которые отовсюду окружают нас, омрачило духовное веселие праздника, и к хвалебным песнопениям примешались стенания и вопли:- ибо таковы порождения греха. Он (грех) наполняет жизнь нашу скорбью; чрез него смерть становится для нас более любезною, чем жизнь; из-за него мы трепещем будущей жизни, представляя тот непогрешимый суд. Итак, твое богочестие пусть молит, чтобы Бог удостоил нас Своего человеколюбия, рассеял это мрачное и страшное облако и возможно скорее даровал нам ясные дни.

Письмо 39. Другое приветственное (по случаю праздника)

Я желал писать нечто радостное и воспевать духовное веселие праздника, но этого не дозволяет обилие грехов, наводящее на нас ниспосылаемые Богом наказания. Кто настолько отупел, чтобы не чувствовать божественного гнева? Итак, твое благоговение (εὐλάβεια) пусть молит, чтобы дела изменились к лучшему; – тогда и мы переменим тон писем и – вместо плачевных – будем посылать радостные.

Письмо 40. Наместнику (τοποτηρητῇ)^[85]Феодору

Закон праздника повелевает писать поздравительное послание, но облако бедствий не позволило нам по обычаю пожать радость сего праздника. Кто окаменел настолько, чтобы, когда гневается и негодует Владыка, не печалиться и не страшиться, памятуя о прегрешениях и ожидая справедливого приговора? Это омрачило у нас радость праздника; однако же мы веруем, что по человеколюбию своему Владыка не исполнит на деле Своей угрозы, но Своим мановением уничтожит все печальное, откроет источники милости и покажет обычное долготерпение. Приветствуя ваше величие (μέγεθος), прошу известить меня о вожделенном вашем здравии.

Письмо 41. Клавдиану^[86]

Божественный праздник по обыкновению принес нам духовные дары, но горькие плоды греха не позволяют пользоваться ими с радостью. Ибо таковы порождения его (греха): искони он произращал тернии, и волчцы, и поты, и труды, и печали (Быт. III, 17–18); в настоящее же время он потрясает против нас землю и отовсюду наслал на нас племена варваров^[87]. Мы скорбим, что благого Владыку, желающего благодетельствовать, мы вынуждаем делать противное и заставляем наказывать нас. Однако будем утешать себя, размышляя о бездне милосердия, и будем веровать, что Господь не отринет народа своего и не оставит наследия своего (Псал. ХС, 14). Приветствуя твое великолепие (μεγαλοπρέπειαν), прошу известить меня о достолюбезном твоем здравии.

Письмо 42. Префекту^[88]Константию^[89]

Если бы без всякой необходимости я стал писать вашему величию (μέγεθος), то справедливо подвергся бы осуждению в надменности, как не знающий себе меры и величия вашего достоинства. Но так как угрожает опасность, что окончательно погибнут и остатки врученного мне Богом города и страны чрез которых лиц, которые осмелились сделать ложные донесения относительно бывшей ревизии (εποψίας); то я вполне уверен, что ваше великолепие (μεγαλοπρέπεια) простит смелость (моих) писем, рассудив настоятельность дела и намерение пишущего. Я стенаю и плачу, будучи принужден писать против человека, прегрешения которого нужно бы прикрывать ради имени священства^[90]; однако же я пишу – с целью защитить притесняемых им бедняков. Виновный во многих преступлениях, лишенный общения,– он, когда святой собор^[91] еще не собрался, убоявшись решения архиерейского судилища, убежал оттуда, нарушив сознательно церковные постановления; но этим он только ясно обнаружил свое действительное намерение, презревши узы отлучения. На него возводят обвинение, не приличное даже и простым рабочим, живущим трудами рук своих: – из ненависти к знатному^[92] Филиппу он напал на несчастных плательщиков податей (κατὰ τῶν ἀθλίων συντελῶν). Впрочем, я считаю излишним изображать его намерения, характер его прежней жизни и множество его противозаконных поступков. Прошу ваше благородство (μεγαλοφυίαν) только об одном: – не верить лживым обвинениям его, а утвердить (податную) ревизию (τὴν ἐποψίαν), пощадить несчастных плательщиков, но также пощадить еще более несчастных декурионов (τῶν τρισαθλίων πολιτευομένων), от которых требуют того, чего они внести (εἰσπράττειν) не могут. Кто не знает тяжести распределения наших повинностей (τῆς ἀπογραφῆςτῶν παῤ ἡμῖν ζυγῶν), из-за чего сбежало множество владельцев (οἱ πλεῖστοι τῶν κεκτημένων), разбежались поселенцы^[93] и многие владения (πολλὰ τῶν κτημάτων) сделались пустынными? Не будет ничего несообразного, – при рассуждении о земле, – воспользоваться и геометрическими доказательствами. Длина нашей страны – сорок миль^[94], такова же и ширина^[95]. В ней множество великих гор, частью совершенно голых, частью же покрытых неплодовыми деревьями)^[96]. На таком протяжении страны находится пятьдесят тысяч свободных от податей тягл (ἐλευθερικῶν ζυγῶν) и сверх сего еще десять тысяч казенных (ταμιακά). Итак, пусть ваша мудрость^[97] обратит внимание на эту крайнюю несправедливость, ибо если бы даже не один клочок этой страны не оставался невозделанным и вся она была в высшей степени удобна для земледелия, – и тогда поселенцы^[98] были бы крайне удручены налогами (τὰϛ εἰσφοράϛ), не перенося тяготы обложения (τῆϛ ἀπογραφῆς). Есть весьма ясное подтверждение сказанному. Ибо, когда при великолепном покойном (τοῦ μεγαλοπραφῆϛ τῆϛ μνήμηϛ) Исидоре^[99] было пятнадцать тысяч податных тягл (ζυγῶν χρυσοτελῶν), то сборщики податей (οἱ πράκτορες) из приказа комита^[100] не могли взыскать всего (οὐκ ἐνεγκότες τὴν ζημίαν) и часто плакались, даже умоляли в своих прошениях занимавшего высокий ваш пост сложить с них (ἀπαλλάξαι) две тысячи пятьсот бездоходных тягл (ἀπορῶν ζυγῶν); – и те, которым прежде твоего благородства (μεγαλοπφυΐαϛ) были вверены эти бразды, повелели передать^[101] несчастным декурионам^[102] эти бездоходные тягла (τὴν ἄπορον ἰουγατίωνα), а взамен их комитским сборщикам податей взять у тех (декурионов) столько же (2.500) тягл (лучших). Но даже и при этом они (декурионы) не могли доставить всего, что требовалось (податным) законом (πάντα τὸν κανόνα^[103]πληροῦν).

Я прошу извинения за многословие и умоляю ваше великолепие – не обращать внимания на лживые обвинения против несчастных плательщиков, удалить бедствия от несчастной страны, поднять ее падающую и оставить по себе вечную славу последующим поколениям. Об этом вместе со мною просят и все находящиеся у нас святые и особенно преподобнейший и святейший муж Божий, господин Иаков^[104]. Храня строгое молчание, сей последний не может писать, но молит, чтобы пришлось насладиться таким человеколюбием городу, который он и своим соседством украшает и своими молитвами ограждает.

Письмо 43. Августе Пульхерии^[105]

Так как вы украшаете царство благочестием, а пурпур – верою, то мы осмеливаемся писать, не смотря на свое ничтожество, ибо вы воздаете священству подобающую честь. Размышляя об этом, умоляю ваше величество (κράτος) пощадить несчастную нашу страну и посодействовать тому, чтобы была утверждена часто производившаяся ревизия (τὴνἐποψίαν τὴν πολλάκις γεγενημένην), чтобы ложные донесения против нее некоторых лиц не принимались и чтобы не считался достойным доверия тот, кто хотя и носит имя епископа, но делает то, чего не допускают даже и порядочные рабы (ἀνδραπόδων εἰτρόπων). Ибо,– призванный к ответу по различным обвинениям и будучи связан узами отлучения боголюбезнейшими святейшим архиепископом великого города Антиохии, господином Домном, – он, когда еще только имел собраться архиерейский собор для исследования взведенных на него обвинений, – убежавши оттуда, достиг царствующего города. Здесь, принявшись за доносы, он начинает враждовать против страны, которую называет материю, восстает против тысяч бедняков и, по ненависти к одному лицу^[106] изощрил свой язык против всех. А каков этот человек и в каких занятиях он воспитан, – я не буду говорить, соблюдая свойственное мне приличие. Впрочем, об этом ясно свидетельствует и то, что он учинил ныне. О стране же этой^[107] я скажу следующее: когда каждая провинция (ἐπαρχια) получила облегчение, – ей не дано было воспользоваться человеколюбием, хотя на нее наложено самое тяжелое бремя (βαρύτατον φόρτιον). Посему многие имения (πολλὰ τῶν κτημάτων) лишились земледельцев (γεωργῶν^[108]), а многие владения даже совершенно запустели, но тем не менее и за них взыскивают с несчастнейших декурионов (ἀπαιτοῦνται δὲ ὑπὲρ τούτων οἱ τρισάθλιοι πολυτευόμενοι) они же, будучи не в состоянии вносить налоги (φέρειν τὴν εἴσπραξιν),частью нищают, частью разбегаются (οἰ μὲν προσαιτοῦσιν, οἰ δὲ δραπετεύσιν^[109]). одним словом, город доведен до такого состояния, что он не выдержит, если не получит врачевания от вашего благочестия. Надеюсь, что ваша светлость^[110] исцелит раны города и к другим делам справедливости присоединит и это.

Письмо 44. Патрицию Сенатору^[111]

Благодарение Спасителю всяческих, что Он постоянно дарует вашему величию все более высокие отличия (τὰς τῶν ἀξιωμάτων τιμάς). Я не писал до настоящего времени и тотчас не выразил радости по поводу полученной вами высочайшей почести потому, что не желал тревожить ваше великолепие. И ныне делаю это лишь в виду того, что врученная мне Богом страна находится, как говорится, на острие бритвы. В то время, как мы в первый раз наслаждались вашим прибытием, была произведена ревизия (τῆϛ ἐποψίας); не без труда она была утверждена при великолепнейшем префекте, господине Флорентие^[112], а ныне подкреплена и его преемником по правлению (ὑπο τοῦ ταϛ αὐτὰς κατέχοντος ἡνίας)^[113]. Но вот некоторый муж, носящий имя епископа, но делающий то, что несвойственно даже комедиантам (τῶν ἐπὶ τῆς σκηνῆς), убежавший от собрания архиереев и к тому же связанный узами отлучения, старается лживо клеветать на произведенную ревизию, попирая истину по ненависти к знатному Филиппу. Посему умоляю ваше благородство (μεγαλοφυίαν) – обратить в ничто лживые его обвинения, а произведенную ревизию, законно утвержденную (τὴν γεγενημένην ἐποψίαν ἐνδίκως βεβαιωθεῖσαν) оставить в силе. Вашему величию прилично совершить и это справедливое дело – наряду с другими – и пожать за то похвалы от лиц, которым окажете благодеяние, почтить Бога всяческих, почтить и искреннего раба Его, господина Иакова^[114], который вместе со мною приносит тоже моление. Он и сам написал бы (вам), если бы имел обыкновение писать.

Письмо 45. Патрицию Анатолию^[115]

Ваше величие хорошо знает, что все, обитающие на «Востоке», расположены к вашему великолепию, как дети к любящему отцу. За что же вы возненавидели любящих, лишили их вашего попечения и заставили всех плакать и скорбеть, предпочтя собственную выгоду пользе других? Поистине, я не думаю, чтобы кто-нибудь из боящихся Господа совсем не скорбел тяжко, лишившись вашего начальства над войсками. Полагаю, что и все другие, – хотя бы они и не имели точного познания о божественном, – одинако воскорбят, размышляя о ваших благодеяниях. Но в особенности стенаю я, так как помню о чести и милостивом расположении (ко мне), и молю Владыку всяческих, чтобы Он всегда ограждал вас непобедимою десницей и подавал вам обилие всяческих благ. Просим ваше благородство и в отсутствии, как бы вы были здесь, иметь обычное попечение и разрушить бешенство некоего недостойного епископа нашего, образ жизни которого вполне точно известен вашему величию. Он, – как я узнал, – старается совершенно погубить нашу страну, в качеств. доносчика клевеща на бывшую ревизию (τὴν γεγενημένην ἐποψίαν). Можно сказать, все знают, как тяжело податное обложение (τὴν βαρυτάτην ἀπογραφήν) нашей страны, а равно и то, что из-за сего запустели многие владения земледельцев (πολλὰ τῶν κτημάτων… γεωργούντων).Но тот, презревши отлучение и убежав от святого собора, направил свой язык против несчастных бедняков. Итак, ваше великолепие пусть удостоит своего попечения, чтобы ложь не победила истины. Приношу ту же просьбу и за Киликийцев. Мы же постоянно будем стенать, пока не будет уничтожено беззаконие. За это усердие воздаст (вам) Господь всяческих, Который обещал награду даже за малое количество воды (Матф. X, 42. Марк. IX, 41).

Письмо 46. Адвокату (схоластику) Петру

Тех, которые высоко ценят справедливость, ничто не может удержать от этого похвального намерения. И твое великолепие подтверждает это мнение, так как, вознегодовав на то, о чем недавно возвещено тебе официально, ты не захотел презреть попираемое право, но благовременно отверг всякую робость и судебным порядком (ἐνδίκως) заградил уста врага истины. Узнавши об этом, мы еще горячее возлюбили твое высокоумие (μεγαλόνοιαν), нашедши, что с ораторскими способностями у тебя соединяется истинное любомудрие, и с бόльшим усердием просим разрушить ложь той очень важной персоны (τὸῦ βελτίστου) и подать прочное утешение несчастным беднякам.

Письмо 47. Епископу Константинопольскому Проклу ^[116]

В прошлом году ваша святость освободила от тяжкой бури знатного Филиппа, председателя курии нашего города (τὸν τῆς ἡμετέρας πρωτεύοντα πόλεως); и когда, благодаря заступничеству твоей святости, он получил мир, похвалами вам он наполнил наши слухи. Но все это старание пытается обратить в ничто некий благоговейнейший муж^[117], клевеща на часто производившуюся, за двенадцать лет пред сим, ревизию (τὴν… γεγενημένην ἐποψίαν) страны и возбуждая обвинение, неприличное даже и порядочным рабам (τοῐς ἐπιεικέσι τῷν ἀνδραπόδων). Посему умоляю твою священную главу – прекратить ложь того человека и убедить славнейших префектов (τύς ὐπερλάμπους^[118]ὐπάρχους), чтобы осталось в силе решение, которое они произнесли законно и человеколюбиво. Ибо по истине на наш город пало тягчайшее сравнительно со всеми другими городами провинции (τῆς ἐπαρχίας) обложение (βαρυτάτην ἀπογραφήν) и когда всякому другому городу дано облегчение, оно (обложение) и доселе тяготеет над тяглами (ζυγῶν), число коих превышает шестьдесят две тысячи. Наконец, только после долгого времени едва удалось убедить занимавших тот высокий пост послать по стране дозорщиков (ἐπόπτας); составленное ими дознание прежде всех одобрил великолепной памяти Исидор и утвердил славнейший^[119] и христолюбивейший господин Флорентий, а держащий ныне те же бразды и украшающий этот пост своим правосудием, – по точнейшем исследовании всего дела, – выхлопотал царское утверждение. Но этот правдолюбивый муж, по ненависти к одному человеку (говорю о знатном Филиппе), открыл войну против бедняков. Посему умоляю твою святость – противопоставить этому несправедливому языку твой справедливый язык, защитить попираемую истину, показать ее непреоборимою и путем изобличения обнаружить тщетность лжи.

Письмо 48. Епископу Виритскому Евставию

Я хладнокровно принял обвинение (в письме твоем), хотя легко мог бы опровергнуть его, ибо писал не только трижды, но и четырежды. Я подозреваю одно из двух: – или те, которые приняли письма для передачи, не (все) передали их (тебе), – или твое богочестие, получив их, обвинило нас в лености просто потому, что ожидало (от меня) таковых больше. Меня же, как я сказал, это обвинение не удручает, поскольку оно только показывает (твою) горячую любовь ко мне. Посему продолжай пользоваться своим искусством, не переставай обвинять (меня своими письмами ко мне) и доставлять нам проистекающее отсюда удовольствие.

Письмо 49. Епископу Сидонскому Дамиану^[120]

Зеркала обыкновенно отражают лица смотрящихся, почему смотрящиеся в них видят свои собственные изображения. Это бывает и с зрачками глаз, которые отпечатлевают в себе черты других лиц. Тоже самое и по отношению к твоему преподобию, ибо ты не усмотрел нашего безобразия, но увидел собственную красоту и удивился ей, так как у меня нет ничего такого, что ты высказал. Однако же я прошу, чтобы те слова (твои) подтвердились делами, и умоляю твое боголюбие помогать своими молитвами, дабы похвалы (твои) не хромали, по несоответствию истине.

Письмо 50. Архимандриту Геронтию^[121]

Слова часто отображают характерные черты душ и открывают невидимые их формы: -так и ныне письма твоего благочестия подлинно обнаружили благочестие твоей священной души. Ибо ждать суда, тревожиться, искать адвокатов, предуготовлять защиту:- все это ясно показывает ревность твоей души о божественном. Мы же ленивы и сонливы, привыкли к праздности и нуждаемся в великой помощи молитв. Итак, подавай нам, боголюбезнейший, таковые, чтобы, ободрившись хотя ныне, мы могли несколько позаботиться о душе.

Письмо 51. Пресвитеру Агапию

И сами по себе истинные дела любви заслуживают удивления, но они кажутся еще более удивительными, если найдется язык, который может изобразить их в надлежащем блеске. В обоих этих отношениях посчастливилось боголюбезнейшему епископу, господину Фоме: – ибо он и сам понес труды за благочестие и имел язык твоего боголюбия, достойно восхваляющий эти его труды. Мы с удовольствием видели его, поскольку он прибыл с таким свидетельством (от тебя), и, насладившись недолго его сообществом, отпустили во врученный ему город.

Письмо 52. Епископу Едесскому Иве

Думаю, что ради общего спасения Бог всяческих посылает какие-либо несчастия некоторым, дабы наказание было целительным лекарством для согрешивших, борцам за истину – увещанием к твердости, а смотрящим на них – полезным образцом: ибо обыкновенно мы хоть наполняемся страхом, видя наказание других. Размышляя об этом, постигшии Ливию^[122] бедствия я принимаю за посланные для общей пользы. Во-первых: вспоминая о прежнем благосостоянии тамошних жителей и видя внезапную перемену, я усматриваю быстрые превратности человеческих дел и поучаюсь не полагаться на счастливые обстоятельства, как на постоянные, и не негодовать на неблагоприятные, как тягостные. Потом: я возобновляю память о прегрешениях и устрашаюсь, чтобы и мне не подпасть подобным же страданиям. Я вынужден написать ныне это, давая знать твоему преподобию о боголюбезнейшем епископе Киприане: – происходя из славной Ливии, он принужден скитаться по чужой стране по причине свирепости варваров. Он принес нам письма преподобнейшего епископа господина Евсевия^[123], который мудро правит Галатийским народом. Приняв его с обычным радушием, твое боголюбие пусть отошлет его с письмами к господам боголюбезнейшим епископам по своему усмотрению, чтобы сам он насладился добрым утешением, а им воздал Бог небесными и постоянными прибытками.

Письмо 53. Епископу Константинскому Софронию^[124]

Зная об искренней и великой щедрости твоей, боголюбезнейший, десницы, предлагаю твоему преподобию желаемую выгоду. Как ненасытных своим состоянием раздражает вид нуждающихся в денежной помощи; в такой же мере появление подобных лиц радует людей щедрых, поскольку эти последние жаждут небесных благ. Один из таковых, могущий подать повод к достижению их, есть боголюбезнейший епископ Киприан, который некогда вспомоществовал другим, а ныне, оплакивая бедствия Ливии, сам засматривает в руки других и ожидает щедрости боголюбивых душ. Итак, да насладится он твоим братолюбием и пусть будет направлен с письмами в другие гавани.

Письмо 54. Приветственное (по случаю праздника)

Божественные и спасительные праздники и печальных утешают и радующихся делают еще более радостными. Это я познал опытом: ибо, обуреваемый волнами печали, я преодолел волнение, узрев пристани праздников. Итак, твое богочестие пусть умоляет, чтобы я совершенно освободился от этой жестокой бури и чтобы человеколюбивый Владыка даровал мне некоторое забвение горести.

Письмо 55. Приветственное (по случаю праздника)

Печаль тяжко поражает нас, ибо мы имеем человеческую, а не адамантовую природу. Но воспоминание богоявления Господня (τῆς Δεσποτικῆς Επιφανείας) было для меня целительным лекарством. Посему я и пишу сейчас согласно обычаю праздника и приветствую ваше великолепие (μεγαλοπρέπειαν) вместе с пожеланием всякого преуспеяния и славы.

Письмо 56. Приветственное (по случаю праздника)

У меня все еще великая печаль, которая сильно потрясает мой ум, однако же я счел справедливым исполнить обычай праздника. Посему я и пишу сейчас, приветствуя твое благоговение (εἰλάβειαν) и воздавая долг любви.

Письмо 57. Префекту Евтрехию^[125]

Правитель всяческих даровал нам услышать о чести (τὸ γέρας), которой удостоилось ваше благородство, и порадоваться за вас, получивших такую почесть, – порадоваться и за подчиненных (τοῖς ἀρχομένοις), управляемых такою кротостию. Я счел несправедливым покрывать молчанием свою радость и не выразить ее письменно. Вашему великолепию, конечно, вполне известно, что мы горячо любим вас, взаимно пользуясь вашим благоволением. Имея такое к вам расположение, молим Подателя благ, чтобы Он всегда изобильно наделял вас всяческими дарами Своими.

Письмо 58. Консулу (ὑπάτῳ)^[126]Ному^[127]

Намереваясь писать вашему величию, я ощущаю в своей душе раздвоение: – с одной стороны, зная, что все дела зависят именно от ваших советов, и видя, что на вас возложены общественные заботы, я нахожу лучшим молчать; но – с другой стороны – уверенный в обширном и многообъемлющем уме вашем, я не могу молчать, боясь быть обвиненным в нерадении. К тому же меня побуждает и любовь, какую возбудило во мне кратковременное наслаждение вашим лицезрением, ибо болезнь и кончина того треблаженного друга лишили меня возможности насытиться им (лицезрением)^[128] Вот почему, в виде утешительного лекарства, обращаюсь к письмам. Молю Владыку всяческих направлять вашу жизнь ко благу и всегда благоприятствовать вам, чтобы все могли наслаждаться вашим попечением.

Письмо 59. Клавдиану^[129]

Искреннюю дружбу ни пространство не может уничтожить, ни время – ослабить. Это вредит телам, иссушает цвет (юности) и производит дряхлость, но силу любви оно возвышает, увеличивая ее горячность. Посему и я, находясь от твоего великолепия на расстоянии многих дней пути (πολλοῖς σταθμοῖς), пишу это поздравительное письмо, побуждаемый, конечно, любовью. Его доставит драконарий^[130] Патроин – муж, за добродетель души достойный всякого уважения, ибо он с великим рвением старается соблюдать божественные законы. Посему, удивительнейший, удостой нас уведомлением о достолюбезном для нас здравии твоего величия и о вожделенном исполнении обещания.

Письмо 60. Епископу Александринскому Диоскору^[131]

Мы слышим, что твоя святыня украшается многоразличными видами добродетели (ибо отовсюду идущая быстрая молва наполнила уши всех твоею славой), но особенно восхваляют все скромность ума (τὸ τοῦ φρονήματοςμέτριον)^[132], что и Господь, поставляя Себя в пример, заповедал в следующих словах: научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем (Матф. XI, 29). Будучи по природе высоким или – лучше – высочайшим Богом, Он, вочеловечившись, возлюбил кротость и уничижение ума. Итак, взирая на Него, не смотри, владыко, на множество подчиненных и на высоту престолов, но на природу и внезапные перемены жизни, и следуй божественным законам, соблюдение которых дарует наследие царства небесного. Слыша о таком смиренномудрии твоего преподобия, осмеливаюсь письменно приветствовать твою священную и боголюбезную главу и приношу (свои) молитвы, плод коих – спасение. Виновником же написания сего письма явился благочестивейший пресвитер Евсевий, ибо, узнав об отъезде его отсюда, я тотчас же продиктовал это письмо, прося твою святость подкрепить нас молитвами, доставить нам духовное пиршество своими письмами и послать жаждущим дивное угощение слов.

Письмо 61. Пресвитеру Архивию

Получивши недавно два письма, я не замедлил тотчас же написать ответ и передал его боголюбезнейшему пресвитеру Евсевию. Но так как случилось некоторое замедление, то настоящее письмо задерживалось (отправкою); ибо и время года удерживало корабли внутри гаваней, – время года, предвещавшее бурю на море и призывавшее к покою корабельщиков и кормчих. Посему только в настоящий раз исполняю этот свой долг не с тем, чтобы (окончательно) расплатиться, но чтобы увеличить его. Ведь такие долги уплачиваются весьма различно. Ибо усердные в сохранении законов дружбы разжигают (в других) любовь, делают ее еще более горячею и искру превращают в огонь, – и (обе стороны), воспламенившись, стараются взаимно превзойти друг друга в страсти. Итак, прими, уважаемый друг мой, эту защиту, окажи снисхождение и пришли нам письмо с извещением о твоем здравии.

Письмо 62. Пресвитеру Иоанну

«Живи скрытно» – сказал некто из так называемых древних мудрецов^[133]. Одобряя это изречение, я решился подтвердить слово делом, ибо нимало не считал неприличным делать это и брать полезное у других. Ведь, – как говорят, – и пчелы не от съедобных только, но и от горьких трав собирают соты и добывают приятный сок. Я видал, как они покрывали бесплодные скалы и оттуда извлекали немного влаги. Еще более справедливо тем, которые преимущественно одарены разумом, отовсюду извлекать плоды пользы. Я же, – как сказал, – стараюсь скрыться и больше всего люблю покой. Но прибывший недавно из вашей страны богочестивейший пресвитер Евсевий сообщил, что у вас было какое-то собрание и что между прочим, когда зашла речь о наших делах, твое благочествие с похвалою вспомнило о моей малости. Я решил, что было бы неблагодарно с моей стороны и крайне несправедливо не воздать тем же лицу, вспомнившему обо мне с таким уважением. Ведь если мы даже и не сделали ничего достойного похвалы, все же удивляемся намерению хвалящих таким образом: – ибо такая похвала есть плод любви. Посему письменно приветствуем твое богочестие, пользуясь услугами диакона, который недавно передал нам содержание тех, не записанных, речей твоих, какие ты говорил о нас. Итак, боголюбезнейший, приняв это письмо, отвечай тем же, ибо ты предварил речами, а я – письмами и последними отплатил за первые. Посему тебе остается отвечать на письма письмами же.

Письмо 63. Приветственное (по случаю праздника)

По обыкновению мы продолжаем наслаждаться различными благами праздника, ибо празднуем память спасительных страданий и чрез воскресение Владыки получаем благовестие общего воскресения и воспеваем неизреченное человеколюбие Бога и Спасителя нашего. Однако же церковное смятение не позволяет наслаждаться чистой радостью: – ибо если в страданиях одного члена участвует все тело (ср. 1Кор. XII, 26), то как не стенать, когда расстроено все тело? Нашу печаль увеличивает еще то соображение, что это есть лишь начало совершенного «отступления» (ср. 1 Фессал. II, 3). Итак, если это соображение справедливо, твое богочестие пусть молит, чтобы мы сподобились божественной помощи, да возможем,– по слову божественного Апостола (Ефес. VI, 13),– противитися в день лют. Если же можно надеяться, что время поможет устроению жизни, (то твое богочестие пусть молит), чтобы буря утихла и церкви получили прежний мир, дабы враги истины не радовались впредь о наших несчастиях.

Письмо 64. Приветственное (по случаю праздника)

Когда Господь потерпел спасительные страдания за род человеческий, тогда сильно скорбел сонм святых Апостолов, ибо они еще не знали в точности, какой будет плод этих страданий. А когда они познали происшедшее отсюда спасение, – они стали называть проповедь о страданиях «благовестием» и с готовностью возвещали его всем людям. Верующие же, просвещенные умом (ср. Ефес. I, 18) и с радостью принявшие это, празднуют воспоминание о страданиях и время смерти считают поводом к торжеству и ликованию, ибо связанное с ними (страданиями) воскресение ниспровергает скорбь смерти и становится ручательством общего воскресения. Сподобившись в настоящее время этого праздника, приветствуем твое богочестие, посылая извещение о празднике, как бы некоторое благоухание.

Письмо 65. Военачальнику (στρατηγῷ) Зенону^[134]

Подвергаться человеческим страданиям есть общий удел всех людей, а мужественно переносить и препобеждать нападение их – это дано не каждому. Одно составляет свойство природы, другое же принадлежит свободному произволению. Посему мы удивляемся философам, избирающим лучшее и силою воли побеждающим страдания. Такое любомудрие производит в нас разум, господствующий над страстями, но не подчиняющийся им. Одно из человеческих страданий есть печаль, – и мы увещеваем твое великолепие побеждать оную. Постигшее вас страдание легко победить размышлением о природе, равно и о бесплодности сей скорби: – ибо какая польза отшедшим, если мы будем сетовать и предаваться плачу? Посему, – обращая внимание и на общность рождения (т.е. на происхождение от одной матери)^[135] и на долгое время сожития и на блестящии стратегии и на славные деяния, – мы должны рассудить также и то, что и человек, украшенный ими (деяниями), повинен смерти, а сверх сего вспомнить, что Бог руководит всем и, наперед зная с полною точностью, что полезно, именно к этому направляет все человеческие дела. Я написал это в размерах письма, прося ваше благородство порадовать всех нас известиями о здравии, которое обыкновенно охраняет радость и разрушает печаль. Посему-то, – в видах общей пользы, – я и написал это письмо.

Письмо 66. Софисту Аерию

Родительница и кормилица призывает вас к желанному всеми празднику, ибо священный храм уже покрыт кровлею, прилично украшен и приглашает жителей, для которых воздвигнут: – это Апостолы и пророки, громогласные вестники нового и ветхого заветов^[136]. Посему украсьте своим присутствием это празднество, дабы почерпнуть проистекающее из него благословение и сделать для нас праздник еще более радостным.

Письмо 67. Маране

Твое дело, любезнейший (ὦ ἄριστε), и других призывать к «празднику обновления» (τὴντῶν ἐγκαινίωυ πανήγυριν), ибо, благодаря твоему старанию и попечению, выстроен божественный храм и прибыли (в него) населившие его громогласные вестники истины, охраняющие приходящих к ним с верою. Пишу это, извещая о времени праздника.

Письмо 68. Епифание

Вас не только как гражданина, но и как единоверного и сослужителя (ὁμοπίστους καὶ ὁμοσκήνους), я желал бы призвать к восхвалению святых Апостолов и пророков, но этого не допускает (ваше) чувство предубеждения. Вот почему я указываю на одни права отечества, прошу принять участие в достолюбезном восхвалении святых Апостолов и пророков, ибо такому участию не препятствует никакое разномыслие (διχόνοια)^[137].

Письмо 69. Еврафие

Если бы не удерживали меня узы необходимости, я тотчас поспешил бы, узнав о кончине великолепного и славного (ἀοιδίμου) супруга твоей дивности (θαυμασιότητος). Ибо за многое я обязан вам благодарностию, – в особенности же за то, что пользовался от вас всякими почестями. Но так как против воли я поставлен в невозможность отдать этот долг, то я считал неуместным писать письма в самый разгар горя; при том же не случилось тогда почтальона (τοῦ γραμματοφόρου)^[138] к твоему почтению (σεμνπρεπείᾳ), да и не пригодны были бы письма (мои) для одержавшей (вас в начале) скорби. Когда же разум вступил в свои права, оказался в состоянии подавить страдание и препятствовать неумеренности скорби, – я осмелился писать и просить вашу дивность, чтобы вы, обратив внимание на человеческую природу, рассудив, что страдание – общий удел, и в особенности напитавшись божественным словом, умеряли печаль верою. Ведь тот, во всех отношениях превосходный, муж не умер, но, – по слову Господа (Лук. VIII, 52. Иоан. XI, 11), – спит обычным долгим сном. Такую надежду дал нам Господь; такое обетование получили мы из божественных словес. Знаю, что разлучение тягостно и тягостно в высшей степени, – в особенности, когда сходство характеров и продолжительность времени увеличили дружбу. Но пусть печаль будет не о смерти, а об отшествии! Такое любомудрие особенно прилично воспитанным в благочестии, и я прошу ваше почтение украсить себя таковым. Предлагаю это увещание не как страждущий бесчувствием, – ибо действительно я скорбел, узнав об отшествии любезного мне друга, – но памятуя о Правителе всяческих и Его неизреченной мудрости, созидающей все к пользе. Прошу твое преподобие (ὁσιότητα) размышлять об этом, преодолевать страдание и восхвалять Бога, Владыку всех нас, ибо по неизреченному промышлению Он управляет делами нашими.

Письмо 70. Епископу Эгейскому Евстафию^[139]

Достойно трагедии, что рассказывается о благороднейшей Марии. Она дочь великолепнейшего Евдемона, как говорит она сама и как свидетельствуют некоторые другие. При постигшем Ливию бедствии она лишилась свободы, в которой была рождена, и попала в рабство. Какие-то купцы, купившие ее у варваров, перепродали ее некоторым нашим жителям. Вместе с нею продана и девушка, бывшая некогда при ней служанкою, ибо одинаково несут тяжкое иго рабства как служанка, так и госпожа. Впрочем, служанка не восхотела не признавать различие и не забыла прежнего господства, но и в несчастии сохранила благоразумие и после служения общим (для них обеих) господам служила той, которая наравне с нею считалась рабою, омывая ей ноги, заботясь о постели и исполняя другие подобные услуги. Это стало известно купившим. Отсюда начали толковать в городе о свободе той и верности служанки. Узнавши об этом, поставленные у нас вернейшие солдаты (ибо меня в это время там не было) выкупили ту от купивших и освободили ее от рабства. По прибытии своем, проведав об обстоятельствах несчастия и о похвальной ревности солдат, я молил для них всяких благ, а ту благороднейшую (εὐγενεστάτην) девицу передал одному из благоговейнейших диаконов, приказавши выдавать ей достаточное содержание. По прошествии десяти месяцев она узнала, что отец ее жив и занимает должность на Западе, и – естественно – пожелала отправиться к нему. А так как некоторые сказали, что к вам стеклось на совершаемое ныне у вас празднество очень много западных купцов, то она просила отправить ее вместе с письмами от меня. Ради сего я и написал это письмо, моля ваше богочестие позаботиться о благородном растении и приказать кому-либо из почтенных лиц, чтобы они переговорили с корабельщиками, кормчими и купцами и передали ее верным людям, могущим возвратить ее отцу: ибо поистине весьма большую выгоду получат те, которые сверх всякого человеческого ожидания доставят отцу дочь.

Письмо 71. Военачальнику и консулу (στρατηγῷ καὶ ὑπάτῳ) Зенону^[140].

Все удивляются вашему мужеству, соединенному с кротостью и мягкостью, милостивому по отношению к своим и решительному по отношению к врагам; а все это показывает достохвального военачальника, ибо воина украшает мужество, военачальника же -рассудительность преимущественно пред мужеством и вместе с этим мудрость и справедливость, при помощи которых составляется богатство добродетели. И стремящаяся к благам душа собирает таковое и труд считает приятнейшим, обращая внимание на сладость плодов. Борцам за добродетель Бог всяческих, как бы некоторый распорядитель состязаний, предлагает награды частью в этой жизни и, частью же-в будущей, нескончаемой. Твое величие уже насладилось первыми и получило высочайшую почесть. О, если бы ваше благородство (μεγαλεφυίαν) сподобилось и тех постоянных и вседовлеющих благ и вместе с консульским плащом (μετὰ τῆς ἱπατικῆς ἀμπεχονῆς) получило и неизреченную и божественную одежду^[141]. Это – общая молитва всех, знающих величие сего дара.

Письмо 72. Ассессору (παρέδρῳ)^[142]Ермисигену.

В то время, когда тьма неведения окружала людей, не все совершали одни и те же праздники, но в отдельных городах были различные празднества: в Элиде были Олимпии^[143], в Дельфах – Пифии^[144] в Спарте – Иакинфии^[145], в Афинах – Панафинеи^[146], в Фесмофории^[147] и Дионисии^[148]. Эти празднества пользовались известностью, – и одни совершали народные пиршества^[149] в честь одних божеств, а другие – в честь других. Когда же «умный» свет рассеял тот мрак, повсюду – на земле и на море, и жители континента и обитатели островов – совокупно совершают праздники Бога и Спасителя нашего; – и если бы кто-нибудь захотел попутешествовать, то, – будет ли он при восток солнца или при западе его, – он везде найдет одно и тоже празднество, совершаемое в известное определенное время: ибо не нужно, – как по закону Моисееву, бывшему ради немощи иудеев, – сходиться в один город (Иерусалим), здесь праздновать память о благодеяниях, но всякий город и деревня, и поля и самые отдаленные местности исполнились божественной благости, и на всяком месте посвящаются Богу всяческих божественные храмы и часовни (τεμένη). Поэтому-то, – и рассеянные по разным городам, – мы торжествуем и участвуем друг с другом в празднествах, ибо мы чтим песнопениями Бога и Господа и приносим Ему таинственные жертвы. Благодаря этому обстоятельству, – живя в соседстве, мы чрез письма приветствуем друг друга, возвещая о радости, которую мы получаем от праздника. Так и я делаю это теперь и приношу твоему великолепию праздничное приветствие; да воздашь и ты совершенно тем же, соблюдая обычай праздника.

Письмо 73. Аполлонию^[150]

Историк, превознося Фемистокла, сына Неоклова, славного и удивительного полководца, основывался исключительно на его физической доблести; а о Перикле, сыне Ксантиппа, он говорит, что этот еще и воспитанием развил дарование, придав убедительность речам, очаровывавшим его слушателей, и что он был в состоянии понять то, что было нужно, и мог разъяснить это. Нет ничего неуместного, если, пиша о нем, я пользуюсь словами его (историка). Это же украшает и твое великолепие, ибо Творец – Бог наделил тебя счастливыми дарованиями, а полученное воспитание являет их красоту. Посему у богатства (твоей) добродетели нет недостатка ни в чем, кроме познания Творца, – и если это случится, мы будем иметь совершенное изобилие благ. Узнавши о вашем прибытии, пишу это вам, прося Подателя благ, чтобы Он послал луч света душевному оку, показал величие дара, возбудил сильное желание к приобретению его и подал желающему желаемое.

Письмо 74. Урвану

Щедрый Владыка дал нам снова насладиться этим праздником и послать праздничное приветствие твоему великолепию, которому просим здравия и славы и получения неизреченного и посылаемого Богом дара, каковой подает приходящим семена ожидаемых благ и доставляет залог нескончаемой жизни и царства. Молим человеколюбивого Владыку подать это твоему величию, ибо любящие обыкновенно просят благ для друзей.

Письмо 75. Клирикам Верийским

Я удостоверился, что не без причины люблю ваше богочестие, ибо письма вашего благоговения убедили меня, что я любим столько же, сколько и сам люблю. А причин, чтобы любить вас, имею много. Во-первых то, что ваш отец, тот великий и апостольский муж, был и моим отцом^[151]. Во-вторых то, что благочестивейший епископ, ныне правящий вашею церковью, есть единомысленный (со мною) и искренний (мой) брат^[152]. В третьих, – соседство городов. В четвертых, – частое посещение друг друга. Этого достаточно для зарождения и последующего возрастания (моей) дружбы (к вам). Если вы желаете, я скажу вам и пятую причину: какую связь имеет язык со слухом (ибо первый производит слова, а второй принимает их), такую же имеем и мы по отношению к вам, так как вы с удовольствием слушаете наши речи, а я весьма охотно трачу на вас имеющееся у меня малое количество влаги. Вершина же единения – согласие в вере, чтобы не воспринимать ничего из нечестивых догматов, но хранить древнее и апостольское учение, – то, которое доставили вам убеленные сединами почтенные старцы, – то, которое вскормили подвижники добродетели. Посему прошу ваше богочестие проявлять ныне большее попечение о стаде и сохранить его в целости для Пастыря, дабы при явлении Его сказать достохвальное слово патриарха: звероядины не принесох к тебе (Быт. XXXI, 39).

Письмо 76. Архонту Кипра (ἄρχοντι Κύπρου) Уранию.

Общение укрепляет чистую любовь, но ее не разрушает и пространственное расстояние: ибо узы ее прочны. Это всякий может познать из многого другого, но и происходящего с нами достаточно, чтобы показать истинность сказанного. Нас разделяют и горы, и города, и море; а однако ничто не может изгладить память о твоем великолепии. Лишь только мы увидим кого-либо пришедшего из тех городов, которые прилегают к морю, как тотчас же заходит речь о Кипре и о превосходном его правителе, – и мы радуемся, слыша о твоей славе. Ныне мы в особенности исполнились такой радости, поскольку узнали о том, что всего любезнее нам. Ибо, любезнейший, что может быть приятнее, как увидеть твою достохвальную душу просвещенною светом познания? Мы считаем справедливым, чтобы украшенный многими добродетелями достиг и вершины их, – и мы верим, что увидим желаемое: ибо твоя светлость (λαμπρότης), без сомнения, с готовностью восхитит тот божественный дар, побуждаемый близкими и хорошо знающими его величие друзьями и направляемый к щедрому Богу, Иже всем человеком хощет спастися, и в разум истины приити (1Тим. II, 4) и чрез людей уловляет людей ко спасению, отводя уловляемых в нестареемую жизнь. Обыкновенный рыболов отнимает жизнь у пойманных; наш же Рыбарь, – что бы ни захватил живым, – все освобождает от тяжких оков смерти. Ради сего Он на земли явися, и с человеки поживе (Вар. III, 38), чрез видимое человечество принес людям живоносное учение и узаконил приличествующий разумным образ поведения; законы утвердив чудотворениями, Он смерть разрушил смертью плоти и, воскресив последнюю, всем нам обещал воскресение, давши воскресение честного Своего тела достоверным ручательством нашего воскресения. Он так возлюбил людей, даже ненавидящих это, что по причине чрезмерности Его страданий некоторые не веруют в таинство домостроительства. Впрочем, бездну человеколюбия достаточно показывает уже то, что Он не перестает каждый день призывать неверующих. Он делает это не потому, чтобы нуждался в человеческом служении (ибо в чем может нуждаться Творец всяческих?), но из желания спасти каждого. Посему, дивный муж, восхищай этот дар, воспевай Щедродателя и уготовай нам величайший и радостнейший праздник.

Письмо 77. Епископу Персидской Армении Евлалию^[153]

Я узнал, что сатана просил и вас, дабы сеял, яко пшеницу (Лук. XXII, 31), и Господь попустил это, чтобы показать пшеницу, чтобы испытать золото, чтобы прославить славных, чтобы увенчать борцов, чтобы возвестить победителей. Я страшусь и трепещу, конечно, не за вас, мужественных поборников в состязаниях за истину, но поскольку знаю, что есть некоторые весьма слабые. Ведь если в среде двенадцати Апостолов нашелся предатель, то очевидно, что среди гораздо большего числа людей найдется и больше лишенных совершенства. Размыслив об этом, я смутился и исполнился великой печали, ибо, – по слову божественного Апостола, – аще страждет един уд, с ним страждут вси уди (1Кор. XII, 26). Мы же члены друг другу (Ефес. IV, 25) и составляем единое тело (1Кор. XII, 20), глава которого – Владыка Христос. При всем том я имею одно утешение в страданиях, когда размышляю о вашей святости. Будучи воспитаны божественными словами и научены Архипастырем относительно того, что отличает доброго пастыря, вы, естественно, положите душу за овец, ибо – по слову Господню – «наемник, когда бы ни увидел волка грядущего, убегает, яко наемник есть, и не радит о овцах. Пастырь же добрый душу свою полагает за овцы» (Иоан. X, 12. 13. 11). Так и превосходный полководец показывает свое мужество не в мирное время, но на войне, и других возбуждая и сам подвергаясь опасности за войско. Ибо явная нелепость – пользоваться честью полководца, а в нужное время избегать опасности.

Это делали обыкновенно и треблаженные пророки которые, пренебрегая телесным спасением, принимали всякий труд и опасность за ненавидящих и отвращающихся от них иудеев. О них божественный Апостол говорит, что они камением побиени быша, претрени быша, искушени быша, убийством меча умроша: проидоша в милотех, и в козиях кожах, лишени, скорбяще, озлоблени: их же не бе достоин мир сей^[154]: в пустынях скитающеся и в горах и в вертепах и в пропастех земных (Евр. XI, 37. 38). Точно так же и божественные Апостолы скитались по всей вселенной с проповедью, не имея ни жилища, ни ложа, ни постели, ни стола, ничего другого, нужного для необходимых потребностей, но подвергаясь мучениям, пыткам, заключаемые в темницы и претерпевая тысячи видов смертей. И они переносили это не за людей дружественных, но принимали опасности за тех, которые их преследовали. Посему гораздо более справедливо принимать постигшую ныне опасность за единоверцев, братьев и детей. Ведь подобная любовь свойственна даже неразумным: вот и воробьи по мере возможности борются за своих птенцов и употребляют все имеющиеся силы на защиту их, а равно и все другие роды птиц принимают опасности за своих детенышей. И к чему мне говорить о птицах? Даже и медведи, и леопарды, и волки, и львы охотно претерпевают все за своих детенышей: они не убегают от наступающих, но принимают нападение их и борются за своих детей.

Я изложил все это не с тем, чтобы примером этих неразумных возбуждать мужество и твердость в вашем боголюбии, но ради собственного утешения и убеждения, что вы не оставите стадо Христово без пастыря, когда нападают волки, но, призвавши на помощь Господина сего стада, с готовностью примете состязания за него: – ибо такое именно время и показывает, кто пастырь и кто наемник, кто усердно пасет стадо и кто ест молоко и волною одевается, а о спасении овец небрежет (Иезек. XXXIV, 4). Но верен Бог, Иже не оставит вас искуситися паче, еже можете, но сотворит со искушением и избытке, яко возмощи вам понести (1Кор. X, 13). Я прошу твое богочестие иметь наибольшее попечение о слабейших и не только колебающихся поддержать, но и упавших поднимать; ибо и пастухи не оставляют в пренебрежении заболевших, но отделяют их от других и всячески стараются об излечении их.

Тоже нужно делать и нам: поколебавшихся следует снова поставлять на ноги, простирать руку, увещевать, врачевать раны и не отказываться от спасения их, предавая их в пасть дьявола. Это непрестанно делал и божественный Апостол Павел. Так, когда Галаты после спасительного крещения и получения Святого Духа, впали в иудейскую немощь и приняли обрезание, он стенал и скорбел, высказывая по отношению к ним большую любовь, чем всякая мать: он врачевал их и наконец освободил от того недуга. И справедливо послушать его (призывного) гласа: чадца моя, имиже паки болезную, дóндеже вообразится Христос в вас (Гал. IV, 19). Равно и Коринфского учителя, совершившего гнусное прелюбодеяние, он отечески наказал и весьма искусно уврачевал. Отлучивши его первым посланием, во втором он снова принял его, говоря: тем же паче вы да даруете и утешите, да не како многою скорбию пожерт будет таковый (2Кор. II, 7); и еще: да не обидими будем от сатаны: не неразумеваем бо умышлений его (ст. 11). Подобно сему и тех, которые вкушали идоложертвенное, он порицал, как должно, прилично увещевал и освободил от тяжкого заблуждения. (1 Кор. гл. VIII).

Посему-то и Владыка наш Христос попустил, чтобы первый из Апостолов, исповедание которого Он утвердил как бы некоторую опору и основание Церкви, поколебался и отрекся, но опять восстановил его, преподавая этим двоякое наставление: – не надеяться на самих себя и укреплять колеблющихся. Итак, молю вас, простирайте руку поколебавшимся, «возводите их от рова страстей и от брения тины, поставьте на камени нозе их, и вложите во уста их песнь нову, пение Богу нашему» (Псал. XXXIX, 3. 4), чтобы пример вреда их стал примером спасения, «да узрят мнози и убоятся, и уповают на Господа», Бога нашего (Псал. XXXIX, 4). Пусть будет воспрещено им участие в священных таинствах, но пусть не возбраняются им ни молитва оглашаемых, ни слушание божественных Писаний, ни увещание учителей. Пусть они лишаются священных таинств не до самой смерти, но на некоторое определенное время, – до тех пор, пока не познают свою болезнь, пока не возжелают здравия, пока не воскорбят достойно о том, что, оставивши истинного царя, дерзнули обратиться к тирану и, покинув благодетеля, предались врагу.

Этому учат и каноны святых и блаженных отцов. Пишу же это не для того, чтобы учить ваше преподобие, но чтобы братски напомнить, зная, что и превосходный кормчий во время бури нуждается в поддержке корабельщиков. Так и Моисей, великий и славный, совершивший столь известные чудеса, принял совет Иофора (Исх. XVIII, 24), – мужа, еще бывшего в заблуждении касательно идолов; ибо он (Моисей) смотрел не на нечестие, но на полезность совета. Кроме того, прошу ваше преподобие принести за меня усердную молитву Богу, чтобы я мог проводить оставшиеся мне дни жизни по законам Его.

Это я написал чрез почтеннейшего и благоговейнейшего пресвитера Стефана; я с удовольствием видел его по причине благопристойности его характера.

Письмо 78. Епископу^[155]Персидской Армении Евсевию^[156]

Когда страдает чем-нибудь кормчий, тогда помощник^[157] или первый из корабельщиков заменяет его – не с тем, чтобы самовольно сделаться кормчим, но ради спасения корабля. Так и на войне, когда пал полководец (главнокомандующий), в его права вступает первый из тысяченачальников – не для присвоения власти, но заботясь об единоплеменниках. Подобно сему треблаженный Тимофей был посылаем божественным Павлом вместо себя (1Кор. IV, 17. 1 Фессал. III, 1)^[158]. Итак, твоему богочестию следует взять на себя старание и кормчего и полководца и пастыря – с готовностью принимать всякую опасность за овец Христовых и не оставлять пасомых беспомощными и одинокими, но слабых укреплять, павших поднимать, заблудших возвращать (Иезек. XXXIV, 4) и здоровых охранять в здравии, подражая хорошим пастухам, которые стоят впереди стада и ведут борьбу с волками. Вспомним также и слова патриарха Иакова, которые он произнес, обличая своего тестя в неблагодарности: Аз бых жегом зноем во дни, и студению в нощи: и отхождаше сон от очию (моею). Овнов овец твоих не поядох, звероядины не принесох к тебе: аз воздах тебе от Мене самого татбины денныя и нощныя (Быт. XXXI, 40. 38. 39). Таковы существенные черты пастырей; таковы законы касательно попечения об овцах. Если же такую заботливость имел тот дивный муж (Иаков) о неразумных овцах и представлял такую защиту своему доверителю, то что же должно делать нам, которым вручены разумные овцы, – нам, которые получаем такое попечение от Бога всяческих и разумеем, что Господь предал за них душу? Кто не убоится и не вострепещет, слыша Бога, глаголющего чрез Иезекииля: «Аз разсужду между пастырем^[159] и овцею», поскольку "млеко их ели, и волною одеваетеся, а овец Моих не пасли» (Иезек. XXXIV, 17. 3); и еще: «стража дах тя дому Израилеву, и аще не возвестиши беззаконнику, еже обратитися от пути своего злаго: беззаконник той в беззаконии своем умрет, крове же его от руки твоея взыщу» – (Иезек. III, 17. 18). С этим согласуется и то, что приточно сказано Господом: рабе ленивый и праздный^[160] подобаше тебе вдати сребро мое торжнику: и пришед с лихвою истясал бых его^[161] (Матф. XXV, 26. 27). Посему, – прошу тебя, – восстанем и сразимся за овец Владычних; а Владыка их близок, чтобы непременно явиться, рассеять волков и наградить пастырей: благ бо Господь надеющимся нань, и души ищущей Его (Пл. Иер. III, 25). Не будем негодовать на поднявшуюся бурю, ибо Владыка всяческих знает, что полезно. Вот почему и Апостолу, просившему избавления от искушений, Он не дал просимого, но сказал: довлеет ти благодать Моя: сила бо Моя в немощи совершается (2Кор. XII, 9). Итак, будем мужественно переносить постигшие скорбные несчастия: на войнах обнаруживаются храбрецы, на состязаниях увенчиваются атлеты, морская буря являет искусного кормчего, «огонь искушает золото» (Сирах. II, 5). И не только о нас самих, – прошу тебя, – будем заботиться, но будем прилагать к другим еще большее попечение – и не к одним здоровым, но еще более к немощным. Таков ясный закон апостольский: утешайте малодушные, заступайте немощные (1 Фессал. IV, 14). Будем же простирать руки лежащим, будем врачевать раны их, будем поставлять и их в строй против дьявола: – ничто так не мучит его, как если он увидит их опять сражающимися и нападающими на него. Человеколюбив Владыка: – Он принимает раскаяние в прегрешениях. Послушаем, что говорит Он: живу Аз, глаголет Господь, аще желанием вожделею смерти грешника, (но) еже обратитися ему, и живу быти^[162] (Иезек. XXXIII, 11). Посему Он закрепил Свое слово клятвою и, запрещая другим клятву, Он сам покаялся, чтобы уверить, как Он ждет нашего покаяния и спасения. Такими изречениями полны божественные книги, – и ветхие и новые. Этому же научают и каноны святых отцов. Я написал это, чтобы напомнить об этом вам не как незнающим, но как знающим. Я подражал в этом случае стоящим на земле, которые помогают подвергающимся буре и или оказывают им подводную скалу или предостерегают о скрытой мели, схватывают и тащат канат. Бог же мира да сокрушит сатану под ноги ваша вскоре (Рим. XVI, 10) и возрадует слух наш вашим спокойствием, рекши свирепеющему морю: молчи, престани (Марк. IV, 39). А вы возносите Ему за нас молитвы, ибо имеете большее дерзновение, как принявшие за Него опасности.

Письмо 79. Патрицию Анатолию

В настоящее время Владыка Бог дал нам великое утешение в вашем великолепии и при буре указал соответствующую гавань. Посему мы осмеливаемся сообщить вашему величию о некоторых печальных обстоятельствах. Недавно мы давали знать вашему благородству, что находящиеся при великолепнейшем комите Руфе показали нам грамоту (ἱπομνιστικόν), писанную царскою рукой, коею повелевается мужественнейшему военачальнику – со всякою осторожностью и заботливостью принять меры к тому, чтобы я постоянно пребывал в Кире (Кирре) и не отлучался бы в другой город, ибо я будто бы часто собирал соборы в Антиохии и возмущал православных^[163].· В настоящее время я уведомляю вас, что – согласно царской грамоте – я прибыл в Кир и, по прошествии шести или пяти дней, ко мне послали преданного (καθωσιωμένον)^[164] Евфрония, военного чиновника (τὸν στρατηλατιανόν), с грамотами, требуя моей расписки в том, что мне была предъявлена царская грамота и что я обещал оставаться в Кире и его округе (τῇ ταύτης χώρᾳ) и пасти врученные мне души. Посему прошу твое благородство точно узнать, действительно ли есть такое повеление и по какой причине? Я, конечно, знаю за собою много других грехов, но за исключением того, чтобы в чем-нибудь погрешил по отношению к церкви Божией или общему благоповедению. Пишу это не потому, чтобы мне было неприятно пребывание в Кире: ибо, – говоря правду, – я считаю его лучшим всякого другого славного города, поскольку он дан мне Богом в удел. Но все же мне кажется тягостным подчиняться принуждению, а не свободному произволению. Кроме того, людям несправедливым это даст повод к дерзостям и неповиновению моим увещаниям. Вот почему я прошу ваше величие известить меня, если ничего подобного не было повелено; а если, действительно, есть такие грамоты победоносного царя^[165], то научить его благочестие – не верить сразу клеветникам и не предоставлять слух одним обвинениям, но требовать доказательств в пользу обвинения. Ведь свидетельства дел достаточно, чтобы убедить его благочестие, насколько ложно все, что высказано против нас. Ибо когда мы тревожили его светлость (γαλητότητα) о каком-нибудь деле или великих архонтов (τούς μεγάλους ἄρχοντας), или обременяли тамошних (т. е. живущих в столице) многих славных владетелей (τοῖς ἐνταῦθα κεκτημένοις, πολλοῖς οὖσιν καὶ λαμπροῖς)? А что мы из церковных доходов много употребляли на общественные постройки, воздвигали портики и бани, строили мосты и заботились о другом, что служит на общую пользу: – это не безызвестно и твоему благородству. Если же некоторые негодуют за то, что мы оплакиваем разрушение Финикийских церквей, то пусть верит твое величие, что мы не можем не скорбеть, видя, что рог иудеев возвышается, а христиане – в великом сетовании и плаче, хотя бы нас послали на самые крайние пределы земли. Точно также мы не можем не сражаться за апостольские догматы, ибо помним апостольское изречение: повиноватися подобает Богови паче, нежели человеком (Деян. V, 29). Из всех здешних печальных обстоятельств для нас страшнее всего суд Господа Христа, ибо все мы предстанем на него (Рим. XIV, 10), чтобы отдать отчет в том, что сказали и сделали. В виду такого суда нам вполне возможно переносить скорби настоящей жизни, поскольку надежда на будущее достаточна для утешения тех, кто подвергается различным несправедливостям. Человеколюбивый же Владыка дал нам и ваше благородство, сияющее верою и боголюбием.

Письмо 80. Префекту Евтрехию

Я весьма удивился тому, что ваше величие не сообщило о направленных против нас кознях, ибо, конечно, трудно разрушить их тому, кто не может изобличить ложь, но ведь простое уведомление об этом требовало не (этого) могущества, а только благорасположения. Мы надеялись, что ваше великолепие, будучи призвано в царствующий город и получивши высокий трон (одного из) префектов^[166], утишит всю церковную бурю, между тем мы испытали такие смятения, каких не видели даже и в начале разногласия: ведь церкви Финикийские в плаче, а равно в плаче и церкви Палестинские, как говорят все и как удостоверяют эту скорбь еще грамоты боголюбезнейших епископов. Стенают все находящиеся у нас святые и плачет все благочестивое собрание, – и, когда мы ожидали прекращения прежних неурядиц, мы вновь получили другие. Вот и мы заключены в пределах Кира, если только верно предъявленное нам предписание (ὑπομνιστικόν), которое, – как говорят, – писано самим победоносным царем нашим и в котором значится следующее: «поскольку такой-то епископ этого города постоянно собирает соборы и тем возмущает православных, то с должною заботливостью и осторожностью прими меры, чтобы он пребывал в Кире и не отлучался в какой-либо другой город». Посему я подчинился такому приговору и (теперь, живя уединенно в Кире), приветствую спокойствие. Свидетель такого моего решения – ваше величие, так как ему известно, что, прибыв в Антиохию^[167], я ушел оттуда неожиданно (ἀσυντάκτως) – по причине желавших удержать меня там. А предоставившие оба уха клеветникам и не оставляющие для нас ни одного из них – явно несправедливы: ведь и человекоубийцам и похитителям чужих лож дается защита, – и приговор о их наказании выносится им не прежде, как они будут изобличены, лично присутствуя на суде, или пока сами не сознаются в справедливости обвинения. Архиерей же, епископствовавший двадцать пять лет, до того времени живший в монастыре, никогда не тревоживший суда, ни разу никем не обвиненный, сделался ничтожною игрушкой клеветы и – не в пример гробокопателям^[168] – не удостаивается быть расспрошенным, справедливы ли обвинения. Но если они поступили несправедливо, – я не чувствую себя обиженным и приготовился к еще большим неприятностям. Пусть десятки тысяч раз негодуют на меня, что я оплакиваю несчастья Финикии, – я все же не перестану делать это, пока вижу их. Ибо меня страшит единственно божественный суд. Однако я прошу, чтобы и они удостоились снисхождения у Бога всяческих, а твое величие – всегда пользовалось хорошею славой, преуспевало во всем благом, мужественно восставало против лжи и сражалось за истину. Пусть знают устроившие это, что если бы даже пришлось уйти на крайние пределы вселенной, – и тогда Бог не попустит усилиться нечестивым догматам, но Своим мановением погубит вводящих и (чтущих) гнусные догматы.

Письмо 81. Консулу Ному^[169].

Только небольшую часть дня мне пришлось наслаждаться вашим благородством, ибо – принуждаемый необходимостью – я лишился желаемого. Я надеялся, что и это короткое обращение^[170] сделается искрою благоволения и горячего расположения, но я обманулся в своей надежде, поскольку писал уже дважды, но ответа не получил, между тем по царскому решению мне воспрещено переступать пределы Кирской (Киррской) области. Не приводится никакой причины для этого кажущегося (таковым) наказания – кроме той, что я собираю епископские соборы^[171]. И это решение произнесено, когда ни обвинение не было предъявлено, ни преследующий не явился, ни гонимый не изобличен; но мы охотно принимаем его, зная о воздаяниях обидимым. Ведь я знаю Феста (а он был правитель, которому было вверено управление Иудеею): когда иудеи потребовали убиения божественного Павла, он прямо сказал им: не достоит нам. Римляном сущим, выдати человека, прежде даже оклеветаемый имать пред лицем клевещущих (его), и место ответа приимет о своем согрешении^[172] (Деян. XXV, 16). И это говорил человек, неверовавший в Господа Христа, но служивший заблуждению многобожия. Меня не спросили, собираю ли я соборы или нет и для чего собираю и какой вред происходит отсюда для церковных или общественных дел, но подобно величайшему преступнику мне закрыли (все) другие города (кроме Кира). Даже еще лучше того: всякий город открыт всем другим – не только единомышленникам Ария и Евномия, но и Манихеям, и Маркионитам, и зараженным валентинианством и монтанизмом, и, конечно, язычникам и иудеям; а мне, сражающемуся за евангельские догматы, закрыт всякий город. Но некоторые говорят, что мы мыслим противное (божественным догматам); – в таком случае пусть будет соборный суд, пусть присутствуют там из боголюбезнейших епископов сведущие в судебных делах, пусть явятся и воспитанные в божественном из высших государственных и должностных лиц (τῶν ἐν τέλει καὶ ἀξιωμάτων οἱ τὰ θεῖα πεπαιδευμένοι); пусть позволят сказать нам, что мы думаем, а судьи пусть скажут (тогда), чье (наше или обвинителей) разумение согласно с апостольским учением. Впрочем, я написал это не потому, чтобы желал видеть тот величайший город (Константинополь) или стремился перейти (из своего) в другой, ибо я на самом деле больше люблю тишину желающих в монашеском состоянии созидать церкви^[173]. Пусть знает ваше величие, что ни при блаженнейшем и пребывающем теперь во святых Феодоте, ни приблаженной памяти Иоанне, ни при святейшем епископе господине Домне мы никогда не ходили в Антиохию^[174] по собственному почину^[175], но только по пятикратном или шестикратном приглашении я едва повиновался^[176], да и то лишь подчиняясь церковному канону, который подвергает ответственности всякого (епископа) приглашенного, но нежелающего явиться на собор^[177]. А когда мы приходили туда (в Антиохию), что делали неугодного Богу? Разве то, что удаляли из священных списков того или другого за преступления, о которых лучше умолчать? Разве то, что приводили к хиротонии священства людей похваляемых и украшенных жизнью^[178]? Разве то, что предлагали людям евангельское учение? Если это достойно обвинения и наказания, то мы охотно готовы принять и еще бóльшие наказания.

Но меня вынуждают (говорить) о себе клеветники. Родители мои еще прежде зачатия моего обещали принести меня Богу и, – согласно обету, – посвятили Ему от пелен и дали мне такое воспитание. До епископства я проводил время в монастыре и против воли принял епископскую хиротонию. Так я провел двадцать пять лет, никем не вызываемый на суд и сам не обвиняя кого-либо другого. За эти годы никто из благоговейнейших клириков наших не обращался в судилише. Я не принимал ни от кого ни овола, ни одежды; никто из живущих со мною никогда не брал ни единого хлеба или яйца. Я не дозволял себе приобрести ничего кроме рубищ, в которые одет. На церковные доходы я поставил портики для народа, выстроил два огромные моста, заботился об общественных банях, из протекающей вблизи реки провел водопровод в город, нуждавшийся в воде, и наполнил водами безводный город.

А помимо того, – восемь маркионитских селений и другие близ лежащие местности я убедил настолько, что они добровольно обратились к истине; одно селение, наполненное Евномианами, и другое – арианское я привел к свету богопознания, – и, по божественной благодати, у нас не осталось ни одного еретического плевела. И не без опасности я сделал это, но часто проливал свою кровь, часто был поражаем от них камнями и преждевременно ввергался в самые врата ада. Не безрассудно хвалюсь этим: – необходимость, а не желание заставляет меня говорить это. И треблаженный Павел вынужден был некогда делать это, заграждая уста обвиняющим (2Кор. XII, 6. 11). Я уже умалчиваю о кажущемся бесчестии и принимаю (его) за высшую почесть, ибо слышу апостольский глас: вси хотящии жити благочестно о Христе Иисусе, гоними будут (2Тим. III, 12).

Прошу ваше великолепие позаботиться о церковных делах и утишить восставшую бурю, ибо поистине и в самом начале разделения церковь не постигало такое смятение. Никто ни сообщает вам о великих опасностях, – о плачах христиан финикийских и стенаниях находящихся у нас святейших монахов. Посему-то и пишу так пространно, чтобы ваше благородство, известившись о буре церквей, утишило ее и получило вытекающую из этого пользу.

Письмо 82. Епископу Анкирскому Евсевию^[179]

Я надеялся, что в настоящее время буду часто получать письма твоей святости, ибо, подвергшись очевиднейшей клевете, мы нуждаемся в братском утешении. Ведь возобновляющие теперь ересь Маркиона, Валентина и Манеса и прочих докетов, – негодуя на то, что мы явно клеймим ересь их, – постарались обмануть царский слух, называя нас еретиками и клевеща, будто мы единого Господа нашего Иисуса Христа, вочеловечившегося Бога Слова, разделяем на двух сынов. Но говорившие это не убедили в том, чего хотели. Посему-то было написано великолепнейшему и славнейшему военачальнику и консулу^[180] предписание (ὑπομνηστικόν), не обвиняющее меня ни в одной ереси, но выставляющее разные другие причины, и притом лживые. Говорили они, что я часто собирал соборы в Антиохии^[181] и этим огорчал некоторых, а потому мне следует соблюдать спокойствие и устроять (только) порученные Церкви. Когда же предъявлено было мне это предписание, я с радостью принял такой приговор как содействующий приобретению благ. Во-первых, я получил теперь весьма желанное спокойствие; потом, я надеюсь, что будут изглажены многие пятна моих прегрешений по причине затеянной против нас не справедливости со стороны врагов истины. Правитель всяческих уже и в настоящей жизни весьма ясно показал, какую заботливость имеет о несправедливо притесняемых, ибо, когда мы соблюдаем спокойствие, когда нас заключают в пределах родной страны и когда все на Востоке скорбят и тяжко стенают, но по причине напавшего страха вынуждены молчать (ведь случившееся с нами наложило на всех трусливый страх), тогда Сам Господь приник с небес и изобличил тех, которые сплетали на нас клевету, и обнаружил нечестивое мудрование их. Они вооружили против нас и Александрию и через достойных своих прислужников прожужжали всем уши, что вместо одного сына мы проповедуем двух^[182]. Я же настолько далек от такого гнусного мудрствования, что когда нахожу, что даже некоторые из святых отцов, сошедшихся в Никее, восставая в своих сочинениях против безумия Ария по причине борьбы с ними (арианами) были принуждены к подобному разделению более необходимого, – то я досадую и не допускаю подобного разделения, ибо я знаю, что только необходимость принудила (их) к некоторой неумеренности в таком разделении.

Впрочем, чтобы кто-нибудь не подумал, что, охваченный страхом, я говорю ныне это, пусть желающий познакомится с прежними моими сочинениями – как с теми, которые написаны прежде Ефесского Собоpa, так и с теми, которые написаны после него двенадцать лет тому назад, ибо, по благодати Божией, мы изъяснили всех пророков, и Псалтирь, и Апостол: мы писали некогда и против мыслящих по-ариански, и против болящих македонианством, и против обольщений Аполлинария, и против бешенства Маркиона, – и в каждом из этих сочинений, по благости Божией, сияет церковное учение. Нами написаны еще мистическая книга (μυστική βίβλος) и другая – о промысле, также книга в ответ на вопросы магов и жизнь святых и – сверх этих – много других, о которых я не буду упоминать. И те я исчислил не по чувству тщеславия, но вызывая и обвинителей, и желающих судить нас, чтобы они строго исследовали любое из моих сочинений. Они найдут, что, – по благости Божией ко мне, – мы не мыслим ничего иного, кроме того, что приняли из Священного Писания.

Итак, твоя святость, узнав от нас об этом, пусть поучает незнающих, пусть обуздывает необузданные языки порицателей наших и убеждает обольщенных, чтобы они не думали о нас ничего такого, что слышали от клеветников, но пусть они повинуются слову законодателя: да не приимеши слуха суетна (Исх. XXIII, 1) – и ждут исследования дела. Я же молю, чтобы Церкви насладились тишиною и чтобы прекратилась эта продолжительная и тяжкая буря. Если множество прегрешений наших не допускают сего, но мы преданы за это «сеющему» (Лук. XXII, 31), то мы просим молить, да сподобимся опасностей за веру, чтобы, – не имея дерзновения (перед Богом) на основании жизни (своей), а лишь хоть за сохранение веры чисто, – мы удостоились милосердия и снис хождения в день явления Господа. Просим и твою святость молиться вместе с нами об этом.

Письмо 83. Феодорита, епископа Кирского, Диоскору Александрийскому.

I. Великое утешение подвергающимся клевете доставляет то, о чем повествует Божественное Писание. Когда кто-либо, подпавший ложным обвинениям от необузданного языка, получит острые уколы малодушия, – он вспоминает историю о достойном удивления Иосифе и, видя образец целомудрия и учителя всякой добродетели, обвиненного клеветою, будто он подрывал чужое супружество, – заключенного в темницу и в оковы и столь долгое время содержавшегося в заключении, смягчает скорбь врачеванием этого повествования. Когда затем он найдет, что кротчайший Давид, будучи преследуем Саулом, как стремившийся к незаконному захвату власти, – поймав врага, отпустил его, не взяв в плен, он и отсюда получает целительное средство от малодушия. Когда наконец он увидит, что и Сам Господь Христос, Творец веков, Создатель всяческих, Бог истинный и Сын Бога истинного, именовался беззаконными иудеями обжорой и пьяницей (Матф. XI, 19; Лук. VII, 34), он получает не только утешение, но и величайшую радость, ибо он удостаивается общей участи с Господом.

II. Я вынужден ныне написать это, познакомившись с письмами твоего преподобия к господину моему боголюбезнейшему и святейшему архиепископу Домну. В них, между прочим, содержится и то, что некоторые прибывшие в величайший город, управляемый твоею святостью, обвиняли нас, будто одного Господа нашего Иисуса Христа мы разделяем на двух сынов и будто беседовали об этом в Антиохии в собрании, где находилось много тысяч слушателей. Я оплакивал их, как осмелившихся соткать явную клевету. Я скорбел, – прости мне это, владыко, ибо я вынуждаюсь скорбью говорить так, – что твое совершенство по Боге не сохранило для меня вполне открытым ни одного уха, а поверило тому, что они ложно наговорили на нас. Но таких только человека три, или четыре, или пятнадцать; я же имею много тысяч слушателей, которые могут засвидетельствовать правоту моего ученая. Ибо шесть лет я непрерывно учил при блаженной и священной памяти Феодоте, епископе Антиохийском, который был украшен и слав ною жизнью, и познанием божественных догматов. Тринадцать лет при священной и блаженной памяти епископе Иоанне, который столько восхищался моими беседами, что простирал обе руки и часто поднимался со своего места, – а что он, с детства воспитанный божественными словами, имел весьма точное разумение божественных догматов, об этом засвидетельствовала и твоя святость в своих письмах^[183]. Теперь вот уже седьмой год (правления) боголюбезнейшего архиепископа господина Домна (как я продолжаю заниматься тем же). В течение всего этого времени до сегодняшнего дня никто ни из боголюбезнейших епископов, ни из благоговейнейших клириков никогда не упрекал меня в том, что наговорили на нас. А с каким восхищением слушают наши речи христолюбивые люди (из мирян), – это легко может узнать твое совершенство по Боге как от тех, которые сюда приходят оттуда, так и от тех, которые отсюда приходят туда.

Говорю это не из тщеславия, но принуждаемый защищаться, свидетельствуя не о блеске, а единственно о правоте своих бесед. И великий учитель вселенной, всегда называвший себя последним из святых и первым из грешников, желая заградить уста лживых обвинителей, вынужден был перечислить свои труды и, показывая, что по нужде, а не по доброй воле изложил о своих страданиях, он присовокупил: бых не смыслен хваляся, но^[184]вы мя понудисте (2Кор. XII, 11). О себе же знаю, что я – жалок, и даже весьма жалок по причине многих моих прегрешений, но и за одну лишь веру надеюсь получить некоторое снисхождение в день Божественного пришествия; ибо я желаю и молюсь о том, чтобы мог следовать по стопам святых отцов, и стараюсь сохранить неповрежденным евангельское учение, которое в существенных чертах передали нам собравшиеся в Вифинийской Никее святейшие отцы.

И, как я верую, что один Бог Отец и один Дух Святой, исходящий от Отца, так же верую, что один Господь Иисус Христос, единородный Сын Божий, рожденный от Отца прежде всех веков, «сияние славы и образ ипостаси» (Евр. I, 3) Отца, воплотившийся и вочеловечившийся ради спасения людей и рожденный по плоти от Марии Девы. Именно так учит и мудрейший Павел, говоря: их же отцы и от них же Христос по плоти, сый над всеми Бог благословен во веки, аминь (Рим. IX, 5); и еще: о Сыне своем, бывшем от семене Давидова по плоти, нареченнем Сыне Божий в силе по Духу святыни (Рим. I, 3–4). Вот почему мы и называем Святую Деву Богородицею и избегающих этого наименования считаем чуждыми благочестия.

Подобно сему и тех, которые одного Господа нашего Иисуса Христа разделяют на двух лиц, или двух сынов, или двух господов, называем лживыми и исключаем из собрания христолюбцев. Ибо мы слышим, что говорит божественнейший Павел: един Господь, едина вера, едино крещение (Ефес. IV, 5); и еще: един Господь, Иисус Христос, Им же вся (1Кор. VIII, 6); и опять: Иисус Христос вчера и днесь, Той же и во веки (Евр. XIII, 8); и в другом месте: сшедый, той есть и возшедый превыше всех небес (Ефес. IV, 10). Да и вообще у него можно видеть тысячи изречений, где проповедуется, что Господь – один. Точно так же восклицает и божественный Евангелист: и Слово плоть бысть, и вселися в ны (и видехом славу Его, славу яко Единороднаго от Отца), исполнь благодати и истины (Иоан. I, 14). И соименный этому (т. е. Иоанну Богослову, Иоанн Креститель) восклицал, говоря: по мне грядет муж, иже предо мною бысть, яко первее мене бе (Иоан. 1, 30); показав одно лицо, он вместе с тем обозначил и божеское и человеческое естество: -человеческое словами муж и грядет, а божеское – словами яко первее мене бе. И при всем том он не знал одного, впереди идущего, и другого, сущего прежде его, но одного и того же признавал предвечным, как Бога, и человеком после того, как Он родился от Девы.

Так и треблаженный Фома, вложив руку свою в плоть Господа, назвал Его Господом и Богом, сказав: Господь мой и Бог мой (Иоан. XX, 28), предузнавая невидимое естество через видимое.

Так и мы признаем различие плоти Его и Божества, но знаем одного Сына, -воплотившегося Бога – Слово.

Этому мы научены Священным Писанием и изъяснившими его святыми отцами, Александром и Афанасием, громогласными проповедниками истины, которые украшали ваш апостольский престол, и Василием и Григорием и прочими светильниками Вселенной. А что мы пользовались и писаниями Феофила и Кирилла, чтобы заградить уста осмеливающихся говорить противное, об этом свидетельствуют самые сочинения (наши), ибо отрицающих различие плоти и божества Господа и говорящих, что или Божеское естество превратилось в плоть или плоть изменилась в естество Божества, – таковых мы стараемся лечить врачеваниями тех удивительнейших мужей^[185]. Они ясно поучают нас касательно различия естеств, возвещают непреложность божеского естества и плоть Господа называют божественною, как сделавшуюся плотью Бога и Слова, а что это естество изменилось в естество божества, – это они провозглашают нечестивым.

III. Что и блаженной (и священной) памяти Кирилл часто писал нам – думаю, – это вполне известно и твоему совершенству (твоей святости). Так, когда он послал в Антиохию сочинения против Юлиана, а равно и написанное о «козле отпущения» (Лев. XVI, 8 сл.)^[186], он просил блаженного Иоанна, епископа Антиохийского, показать их известным на Восток учителям, и блаженный Иоанн, согласно этим письмам, прислал означенные книги мне. Прочитав их не без удивления, я писал блаженной памяти Кириллу – и он отвечал мне, свидетельствуя о ревности и расположении ко мне, эти письма и теперь у меня сохраняются^[187].

IV. А что мы дважды подписались под определением, составленным при блаженной памяти Иоанна относительно Нестория, – об этом свидетельствуют собственноручные подписи; но это же говорят о нас и те, которые клеветою против нас стараются прикрыть собственную болезнь.

V. Итак, пусть твое преподобие отвратится от говорящих ложь, пусть заботится о мире церковном и старающихся растлевать догматы истины пусть врачует целебными лекарствами или пусть изгоняет из стад не принимающих врачевания как неизлечимых, чтобы они не заражали овец, а нас пусть удостоит обычного приветствия. Ибо о том, что мы мыслим так же, как написали, – об этом свидетельствуют наши сочинения на Божественное Писание и против мыслящих согласно с Арием и Евномием.

VI. К сему прилагаю в виде заключения краткое положение: если кто не исповедует cвятую Деву Богородицею или называет Господа нашего Иисуса Христа простым только человеком или одного Единородного и Перворожденного всей твари разделяет на двух сынов, – да лишен будет таковой надежды на Христа и да рекут вси людие: буди, буди (Псал. CV, 48).

VII. Когда это уже высказано нами, удостой, владыко, твоих святых молитв и обрадуй нас ответом во свидетельство того, что твоя святость отвращается клеветников. Я и находящиеся со мною приветствуем все твое по благочестию во Христе братство^[188].

Письмо 84. Епископам Киликийским^[189]

Вашему боголюбию вполне известны направленные против нас клеветы: ибо думающие противно истине говорят, будто одного Господа нашего Иисуса Христа мы разделяем на двух сынов. Некоторые утверждают, что поводы к такой клевете они взяли от немногих, у вас^[190] так мыслящих и разделяющих вочеловечившегося Бога-Слова на два лица. Таковым следует повиноваться ясному апостольскому изречению: един Господь, Иисус Христос, Им же вся (1Кор. VIII, 6); и еще: един Господь, едина вера, едино крещение (Ефес. IV, 5). Им должно следовать также и наставлениям Владыки, ибо и Господь говорит: говорит: никтоже взыде на небо, токмо сшедый с небесе, Сын человеческий, сый на небеси (Иоан. III, 13); и опять: аще убо узрите Сына человеческого восходяща, идеже бе прежде (Иоан. VI, 62)? И предание святого крещения учит, что у нас один Сын, как один Отец и один Дух Святой. Итак, если у вас найдутся противящиеся апостольским догматам, – чему, впрочем, я не верю, – ваше боголюбие да заградит им уста, да вразумит их церковно и научит следовать по стопам святых отцов и сохранять неповрежденною веру, изложенную в Вифинийской Никее святыми и блаженными отцами, так как она в существенных чертах наставляет евангельскому и апостольскому учению. Вам, боголюбезнейшие, прилично заботиться о славе Божией и об общем добром мнении (о себе), а не пренебрегать поношением, падающим на всех по причине невежества или любви к спорам немногих таковых людей, – если только они действительно есть, – чтобы клеветники не могли изощрять свой язык хоть против них, как делают это против нас. Удостаивайте поминать нас в ваших молитвах к Господу: ибо к этому побуждает закон любви.

Письмо 85. Епископу (Селевкийскому, в Исаврии) Василию^[191]

Божественный (θεσπέσιος) Павел назвал главою благ любовь (1Кор. XIII, 13) и увещевал питомцев веры, чтобы они питались ею (1Кор. XIV, 1). Твое богочестие, имеющее богатство её, изъяснило, что нужно, и сообщило приятные известия: ибо для боящихся Господа что может быть приятнее неповрежденности правых догматов и согласия (между ними)? Посему знай, боголюбезнейший, как сильно мы возрадовались, узнав об общем нашем друге: и сколько прежде скорбели, услышав, будто он говорит, что одна природа плоти и божества, и что явно усвояет спасительное страдание бесстрастному божеству,– столько же мы возликовали, получив письмо твоего преподобия и узнав (из него), что особенности естеств он сохраняет неслиянными и не утверждает ни того, что Бог-Слово изменился в плоть, ни того, что плоть переменилась в естество божества, но признает в едином Сыне, Господе нашем Иисусе Христе, вочеловечившемся Боге-Слове, особенности обоих естеств пребывающими неслиянно. И за это согласие в божественной вере мы восхвалили Бога всяческих. Мы писали в обе Киликии^[192] хотя и не знали точно, действительно ли есть там мыслящие противно истине, и увещевали боголюбезнейших епископов разыскивать и разузнавать, правда ли, что некоторые разделяют одного Господа Иисуса Христа на двух сынов, – и таковых или мудро увещевать к исправлению или же исключать из числа братьев. Ибо мы действительно отвращаемся одинаково как тех, которые дерзают говорить, что одна природа плоти и божества, так и тех, которые одного Господа нашего Иисуса Христа разделяют на двух сынов и стараются выйти за пределы апостольского учения. А что мы готовы к миру, пусть убедится в этом твоя святость. Ведь если пророк говорит: с ненавидящими мира бых мирен (Псал. СХIХ, 6), то тем с бόльшей готовностью мы принимаем мир по Боге.

Так как некоторые из воспитанных во лжи ушли в Александрию и сочинили (там) клеветы против нас, а боголюбезнейший епископ того города поверил таким речам и, – хотя мы дали ему полное уверение в своих письмах, – послал в царствующий город некоего из боголюбезнейших епископов^[193]: то пусть твое богочестие покажет нам обычное свое благоволение и противопоставит лжи истину.

Письмо 86. Епископу Константинопольскому Флавиану^[194]

В настоящее время много потерпели мы, во всем боголюбезнейший, – различных треволнений и при помощи Правителя всяческих могли противостоять буре: но теперь предпринятое против нас превосходит всякий трагический рассказ. Полагая, что мы будем иметь союзником и сотрудником в борьбе с замышляемым против апостольской веры боголюбезнейшего епископа Александрийского, господина Диоскора, мы послали к нему одного из благоговейнейших пресвитеров наших, человека разумного, с соборными грамотами, в коих сообщалось его богочестию, что мы остаемся при условиях, заключенных при блаженной памяти Кирилл., вполне признаем написанное им послание и с радостью принимаем письмо блаженнейшего и пребывающего во святых Афанасия, которое он писал к блаженному Епиктету^[195], а также и раньше всего этого изложенное в Вифинийской Никее святыми и блаженными отцами учение веры^[196]. Мы просили его убедить оставаться при них (этих вероизложениях) и людей, которые этого не желают. Но один из здешних, принадлежащий к числу мыслящих противное и производящих эти смятения, прибыв туда (в Александрию к Диоскору), обманул некоторых из тамошних лиц и, составивши на нас тысячи клевет, возбудил против нас беспорядочные вопли. А боголюбезнейший епископ Диоскор написал нам письмо, какого не должно было писать человеку, наученному от Бога всяческих, что не следует внимать пустому слуху (Исх. XXIII, 1). Он, поверивши наговорам на нас, писал к нам так, как будто точно исследовал все это и по испытании убедился в справедливости сего. Но мы мужественно снесли клевету, отвечали любезными письмами и убеждали его богочестие, что все это ложь и что никто из боголюбезнейших епископов Востока не мыслит ничего противного апостольским догматам. В этом убедились самым делом и посланные им благоговейнейшие клирики. Но он, не обратив на все это никакого внимания^[197] и предоставив свои уши клеветникам, дозволил себе такой поступок, что не возможно было бы тому и поверить, если бы не свидетельствовала об этом вся церковь. Он допустил произнести на нас анафему и, сам восстав, своею речью подтвердил слова анафематствовавших^[198]. Кроме того, как мы узнали, он послал некоторых из боголюбезнейших епископов в царствующий город, надеясь увеличить волнения против нас^[199]. Мы же, во-первых, имеем защитником Всевидца (Есф. V, 1. 2 Макк. III, 39. VII, 35. 3 Макк. II, 21 (16)): ибо сражаемся за Его божественные догматы. Потом, просим и твою святость восстать за подвергающуюся нападениям веру и поборать за попранные каноны, поскольку сходившиеся в том царствующем граде блаженные отцы согласно с собиравшимися в Никее разграничили диоцезы (τὰς διοικήσεις)^[200] и предоставили каждому диоцезу свое, прямо запретив какому бы то ни было вмешиваться в дела другого диоцеза; равным образом и епископ Александрийский должен управлять только делами Египта, как и всякий иной диоцез – исключительно своими^[201]. Но он (Диоскор) не захотел оставаться при этих постановлениях, а везде и всюду выставляет на вид престол блаженного Марка, хотя отлично знает, что великий город (μεγαλόπολις) Антиохия имеет престол великого Петра, который был учителем и самого блаженного Марка и первоверховным в лике Апостолов. Но мы сознаем высоту престола, знаем и самим себе меру, ибо искони научены апостольскому смиренномудрию^[202]. А твое преподобие просим не оставить без внимания попрание священных канонов и усердно встать за божественную веру, ибо в этом наша надежда спасения и чрез это мы ожидаем себе снисхождения.

Чтобы ничто не было неизвестно твоему преподобию, – знай, владыко, что неудовольствие его на нас началось с той поры, как мы, следуя правилам святых отцов, согласились принять бывшие у вас при блаженной памяти Прокле соборные постановления, и за это он неоднократно укорял нас, будто мы – предали права церквей и Антиохийской (как он говорит) и Александрийской. Памятуя об этом и выбрав удобное, как он полагал, время, – он обнаружил свое нерасположение. Но нет ничего сильнее истины, ибо она умеет побеждать и немногими защитниками. Прошу твою святость поминать нас в молитвах к Господу, чтобы мы могли противостоять различным волнам.

LXXXVI

Приведенное сейчас письмо под № 86 дошло до нас еще в другой рецензии и именно в сирийском переводе актов Разбойничьего собора 448 года^[203] Здесь оно усвояется перу Домпа Антиохийского, что и считают более вероятным некоторые новейшие церковные историки (Martin, Actes, р. 139, not. a. Martin, Pseudo-Synode, p. 115 et not. 4. Perry, The Second Synod of Ephesus, p. 298 not.). Мы помещаем ниже перевод сирийский редакции, не безынтересной своими подробностями (напр., о поставлении преемником Иринею Тирскому Фотия), соглашаясь, что письмо было составлено блаж. Феодоритом, но отправлено от имени Домна Антиохийского, который в предложенную ему редакцию Кирского епископа внес свои изменения и дополнения. См. к письмам 77, 78, 86 и 110.

XXVI

Святейшему и боголюбезнейшему господину, брату и сослужителю нашему Флавиану Домн о Господе радоватися.

В настоящее время много потерпели мы, во всем боголюбезнейший, различных треволнений и взывали к Кормчему корабля, чтобы иметь силы противостоять наступающей на нас буре; но теперь предпринятое против нас, я думаю, превосходит всякое описание. Полагая, что мы будем иметь помощником и сотрудником в борьбе с замышляемым против апостольской веры боголюбезнейшего епископа Александрийского господина Дюскора, мы послали к нему одного из благоговейнейших пресвитеров наших, украшенного верою и мудростью, с соборными грамотами, в коих сообщали его благочестию, что мы остаемся при условиях, заключенных при блаженной памяти Кирилле, – особенно при написанном им (Кириллом) послании, которое вполне согласно с догматами церкви^[204], а также вполне принимаем и послание пребывающего во святых блаженного Афанасия к Епиктету и, наконец, больше всего храним веру, изложенную святыми и блаженными отцами в Вифинийской Никее. Мы просили его благочестие убедить оставаться при них и тех, которые этого не желают. Но один из здешних, принадлежащий к числу тех, которые враждебно настроены против нас и производят эти смятения, успел обмануть некоторых тамошних людей и, составив тысячи клевет против нас, произвел то, что в церкви (Александрийской) поднялся необъятный шум на боголюбезных епископов Востока. Благочестивый епископ господин Диоскор, будучи возбужден этим и желая усмирить смятение, обещал писать нам и, послать к нам некоторых благоговейных пресвитеров, дабы уведомить нас о том, что говорилось против нас. И он сделал это, ибо написал нам такое письмо, какого не следовало бы писать тому, кто читал, что сказал Бог всяческих: «да не приимеши слуха суетна» (Исх. XXIII, 1). Он же – наоборот – объявил наговоры на нас справедливыми, как будто исследовал все в подробности и точно дознал истину путем допроса, и посему осудил нас. Но мы, на которых клевещут, мужественно приняли это испытание и отвечали любезным письмом, убеждая его благочестие, что все это ложь и что ни один из «восточных» епископов не держится воззрений, противных апостольским догматам; сверх сего, в этом наглядно убедились самыми делами и посланные им благоговейные пресвитеры. Однако же он, не желая даже вникнуть во все это, предоставил свои уши клеветникам и сделал то, чему не возможно было бы и поверить, если бы об этом не свидетельствовала вся церковь; именно: он уступил анафематствовавшим нас и, поднявшись, сам громким голосом подтвердил их приговор. Помимо сего, как мы узнали, он послал некоторых из подчиненных ему епископов в царствующий город, чтобы увеличить возмущение против нас^[205]. Мы же имеем защитником Всевидца, ибо сражаемся за Его божественные догматы, но просим также и твою святость вступиться за (подвергаюшуюся нападениям) веру и за попранные каноны. Ведь когда святые и блаженнейшие отцы собирались в царствующем городе, – они, в полном согласии с собиравшимися в Никее, установили преимущества диоцезов и каждому диоцезу дали свое, запретив всем, как противное правилу, вторгаться в другой диоцез, а равно и епископу Александрийскому предоставили управление только Египтом, так что каждый епископ должен управлять только своим собственным диоцезом. Но Диоскор, как показывают его действия, не захотел подчиняться этим определениям, а постоянно указывал нам на престол блаженного Марка, хотя ясно знает, что великий город Антиохия имеет престол Петра, который был учителем блаженного Марка и в тоже время главою всех Апостолов. Впрочем, мы убеждены в возвышенности этого (Антиохийского) престола, а равно знаем себя и умеряем; ибо издавна научены апостольскому смиренномудрию. Мы только просим твою святость не оставлять без внимания священных канонов, которые попирают, но мужественно сражаться за веру: ибо мы имеем в ней надежду спасения, как вы сами знаете, чрез нее мы питаем уверенность получить милосердие и снисхождение, когда предстанем пред страшным судом Бога и (Господа) Спасителя нашего, Иисуса Христа^[206].

Да удостоит святой во всем владыка помогать нам и молиться за нас. Я и все находящиеся со мною приветствуем вместе с тобою и все братство (ваше).

Да будет известно твоему боголюбию, что в девятый день текущего месяца элула (сентября)^[207] благоговейный пресвитер Фотий сделан епископом митрополии Тира^[208].

Итак, прошу тебя, молись, чтобы апостольский мир воцарился и водворился во всех святых церквах: – молись, по истине друг Божий, чтобы мы все сделались здравы чрез Господа нашего.

Письмо 87. Епископу Апамийскому Домну^[209]

По закону братолюбия следовало бы ожидать, что в настоящее время мы будем получать много писем от твоего боголюбия: ибо и божественный Апостол заповедует «плакать с плачущими и радоваться с радующимися» (Рим. XII, 15). Однако же мы не получили ни одного письма, хотя недавно приходили к нам благочестивейшие монахи из вашего монастыря и благочестивейший пресвитер Илия. При всем том я пишу и приветствую твое преподобие, давая знать, что вместо всего прочего нам достаточно утешения Господа. Ведь в самом деле, если бы мы имели уст столько же, сколь велико число волос наших, – и в таком случае мы не могли бы достойно восхвалить Его (Господа), удостоившись за исповедание Его того, что почитают бесчестием, но что мы считаем почетнейшим всякой чести. Пусть осудят нас на жительство в крайних пределах вселенной, – и тогда мы будем восхвалять Его тем сильнее, что удостаиваемся больших благ. Однако же пусть твое преподобие молит и просит мира святым церквам, ибо ведь из-за них именно и мы плачем, стенаем и печалимся. Как мы узнали, произвели это Озроинские клирики^[210], которые распускают тысячи клевет против всех нас, хотя я не был на суде и не участвовал в решении касательно их, но, как известно твоему преподобию, еще просил дать им общение в виду праздника Пасхи. Впрочем, клеветникам легко говорить, что они хотят. Утешением нам служит обещание блаженства от Господа, ибо Он говорит (Матф. V, 11. 12): блажени есте, егда поносят вам, и ижденут, и рекут всяк зол глагол на вы Мене ради лжуще^[211]. Радуйтеся и веселитеся, яко мзда ваша многа на небесех.

Письмо 88. Патрицию Тавру^[212]

Клеветники заставляют меня перейти границы (смирения) и принуждают писать вам, украшенному величайшею властью и удостоенному высших почестей. Посему прошу снисхождения, ибо пишу не из надменности, но побуждаемый нуждою, – не потому, что вижу себя несправедливо подвергающимся тяжкой участи (так как почти все, искренно служившие Богу, терпели это), но чтобы убедить ваше благородство, сколь лживые слова против нас порождают порицающие наши догматы. Мы вместе с грудью матери приняли апостольское питание, научены изложенной в Никее святыми и блаженными отцами вере и сами учим ей, а тех, которые мыслят в чем-либо различно от нее, обвиняем в нечестии. Если же кто-нибудь тщится доказать, что мы учим чему-либо другому, отличному от нее (Никейской веры), то пусть тот изобличит (нас) не заочно, а в нашем присутствии. Так ведь, кажется, должно быть и по божеским и по человеческим законам. Кому же прилично защищать несправедливо обвиняемых, как не вам, христолюбивый муж, ибо и знатность рода и высота достоинств и первенство среди лиц, ведающих законы, дают вам такое дерзновение?

Письмо 89. Патрицию Флорентию^[213]

Я беру на себя больше, чем следует, когда посылаю письма вашему величию. Но не дерзость – причина этой смелости, а те, которые употребляют против нас злословие. Мы считаем полезным довести до вашего нелицемерного слуха, как явно клевещут на нас порицающие нас за наши догматы. Мы не отрицаем, что весьма много погрешили в других отношениях, но догматическое учение Апостолов хранили до сих пор неискаженным и за одно это надеемся удостоиться сострадания и снисхождения в день явления Господня: – ибо за него (догматическое учение) мы непрестанно боремся против всевозможных ересей, его же постоянно предлагаем питомцам благочестия, чрез него принесли Архипастырю и Спасителю всех нас тысячи волков, преобразивши их в овец. Это передали нам не только Апостолы и пророки, но и изъяснившие писания их Игнатий, Евстафий, Афанасий, Василий, Григорий, Иоанн и другие светильники вселенной и -прежде их – сошедшиеся в Никее святые отцы: исповедание веры их, как отеческое наследие, мы храним неприкосновенным и осмеливающихся нарушить эти догматы называем лживыми и врагами истины. Итак, прошу, чтобы ваше благородство, узнав это от нас, заграждало уста злословящим нас: ибо, – я думаю,– нелепо верить тому, что говорится против отсутствующих, как истинному, а было бы законно и справедливо, чтобы желающие преследовать обвиняли гонимого в его присутствии и представили доказательства в свою пользу. Ведь именно таким образом судьи легко возмогут найти истину.

Письмо 90. Магистру^[214]Люпицину^[215]

Вышедши из борений юности, вступив в пределы старости и думая, что, как состарившиеся, будем наслаждаться большею честью, – мы поражаемся стрелами клеветы и вынуждаемся писать оправдание против сделанных обвинений. Вот почему и твое великолепие мы просим не верить ложным словам обвиняющих нас: ибо, если бы я проводил жизнь в молчании, тогда, пожалуй, еще было бы хоть место для обвинения в неправомыслии, но так как мы постоянно беседуем в церквах, то по божественной благости имеем многие тысячи свидетелей правоты (наших) догматов. Мы следуем апостольским определениям и законам и учим, руководствуясь изложенным в Никее святыми и блаженными отцами учением веры, как некоторым каноном и нормою для рассуждений. И если кто-нибудь утверждает, что мы мыслим что-либо иное, отличное от сего, то пусть тот обвиняет нас в нашем присутствии, а не клевещет на отсутствующего. Справедливость требует, чтобы и преследуемый участвовал в прениях и имел возможность защищаться против выставленного обвинения, дабы судьи могли чрез это произнести решение, согласное с законами. Прошу твое великолепие ходатайствовать, чтобы и я мог воспользоваться этим (правом). Если некоторые желают вынести нам обвинительный приговор заочно, мы с радостью примем и этот несправедливый приговор, ибо ожидаем суда Господа, где нам не нужно будет ни свидетелей, ни обвинителей, так как, – по слову Апостола (Евр. IV, 13), – вся нага и объявлена пред лицем^[216] Его.

Письмо 91. Префекту Евтрехию.

Я хорошо знаю расположение вашего великолепия к нам и не нуждаюсь в словах для убеждения себя в этом: ибо дела убеждают яснее слов. Я полагал (теперь) узнать причину совершенной по отношению к нам несправедливости, поскольку мы терпим неслыханнейшее дело, будучи преследуемы в одно и тоже время и как безбрачные и как двубрачные. Если сплетающие ныне против нас клеветы утверждают, что мы искажаем евангельское учение, то почему же они не изобличают в моем присутствии, но обвиняют без меня? Ведь это-то в особенности и показывает их ложь. Зная, что мы имеем многие тысячи свидетелей того, что мы содержим апостольские догматы, – они заочно стали обвинять нас. Но справедливым судьям следует сохранять открытым хоть одно ухо; если же они предлагают оба (уха) словам противников и произносят угодное им решение, то мы с радостью примем эту несправедливость, как залог царства небесного, и будем ожидать того беспристрастного суда, где нет ни обвинителя, ни защитника, ни свидетеля, ни различия достоинств, но лишь суждение о делах и словах и воздаяние по заслугам. Всебо, – говорит Апостол (2Кор. V, 10), – предстанем^[217] судищу Христову, да приимет кийждо свойственное телу^[218] яже содела, или блага или зла.

Письмо 92. Патрицию Анатолию

Святейший архиепископ, господин Домн позаботился отправить в царствующий город боголюбезнейших епископов, чтобы изобличить клевету, направленную против всех нас. Мы особенно нуждаемся в вашем благородстве, так как Господь всяческих дал вам и чистую веру и горячую ревность по ней и ум, украшенный мудростью, и сверх сего силу, руководимую благими советами вашими. Посему помогайте несправедливо преследуемым, побеждайте ложь и поборайте за гонимое учение апостольское. Владыка и Правитель церквей, без сомнения, будет содействовать старанию вашего великолепия, рассеет это мрачное облако и питомцам веры дарует чистую радость. Если Ему благоугодно будет, чтобы буря была препобеждена, – ваше величие восприимет совершенную награду. Мы же охотно будем принимать это волнение, – куда бы нас оно ни занесло, – будем проводить жизнь в благодушии, ожидая божественного суда и надеясь на то неложное и справедливое решение.

Письмо 93. Патрицию Сенаторию^[219]

Чрез боголюбезнейших и преподобнейших епископов приветствую ваше великолепие, о котором я храню неугасающую память. Им велел отправиться в царствующий город святейший епископ господин Домн, чтобы разоблачить составленную против нас ложь. Ибо некоторые сплели явную клевету на нас и наполнили смятением церкви, за которые Господь Христос, пренебрегая поношением, претерпел крест, – за которые сонм божественных Апостолов и множество победоносных мучеников подвергались всяческим видам смерти. Прошу ваше благородство бороться за мир их (церквей), ибо для Бога всяческих легко одним мановением прекратить все эти печальные обстоятельства, но Он отсрочивает это, желая показать мужество роющих и подавая нам поводы к пользе.

Письмо 94. Префекту Протогену^[220]

Человеколюбивый Господь дал вам некогда силу достаточную для выполнения предначертаний ума, а в настоящее время он увеличил ее, чтобы ваше величие имело тем большую возможность сражаться за побораемую истину, разрушать ложь и устроять желанный мир церквей. Какой бури исполнились церкви Востока, – это уже от многих других было известно вашему благородству, но оно еще точнее узнает о сем от боголюбезнейших епископов, которые ради этого предприняли такое длинное путешествие в зимнее время, надеясь вместе с божественною благостью и на содействие вашей власти (ἐξουσίας). Итак, христолюбивейший, прекратите нам эту бурю, превратите тьму в чистый ясный день и обуздайте воздвигнувшиеся против нас языки. Мы, по божественной благости, постоянно сражаемся за апостольские догматы и изложенное в Никее учение веры храним неповрежденным, а осмеливающихся преступать эти догматы называем нечестивыми. Свидетели сему – оглашенные у нас, крещенные у нас, слушающие наши беседы в церквах. Если они хотят обвинять по закону, то им следует обвинять нас в нашем присутствии, но не клеветать на отсутствующего. Ведь и во всех других делах, только ведя таким образом судебное разбирательство, ваше величие произносит решение, стараясь и на основании обвинения и на основании защиты найти, что справедливо.

Письмо 95. Префекту Антиоху^[221]

Вы сложили с себя заботы высшей должности, но ваша слава процветает у всех: ибо пользовавшиеся вашими благодеяниями непрестанно восхваляют их (а таких лиц весьма много и они находятся повсюду), превозносят вас пред другими и побуждают языки последних к похвалам. Я же ликую, видя достолюбезный плод, украшающий славный корень. Посему-то так много и так сильно прошу ваше благородство позаботиться об умиротворении церквей, ибо составившие клеветы против нас наполнили их великою бурей. Ради этого же и боголюбезнейшие епископы, пренебрегая и опасностями пути и слабостью и старостью и оставляя свои стада без пастырей, предприняли это длинное путешествие, стремясь разоблачить ложь, направленную против всех нас. Итак, пусть посодействует им ваше величие, заботясь об оклеветанном «Восток» и апостольской вере, ибо ко всем другим совершенствам вам следует присоединить и такую славу.

Письмо 96. Патрицию Ному

Дважды, – думаю, – даже и трижды я уже писал вам, но ответа не получил. Решившись наконец молчать (ибо я знаю себя и признаю величие ваших полномочий [τῶν ἐξουσιῶν]), я потом счел за лучшее снова писать и просить об уведомлении касательно причины молчания, так как, по истине, я не знаю, чтобы в чем-нибудь погрешил по отношению к вашему великолепию. Поскольку мы погрешаем не только добровольно, но и невольно и иногда не знаем, в чем погрешаем, то пусть ваше благородство, – вспомнив божественные законы, которые ясно заповедуют: аще согрешит брат твой к тебе, обличи его между тобою точию и тем^[222] (Матф. XVIII, 15), – не потяготится ясно изложить мне причину этого печального обстоятельства, чтобы я или мог показать свою невинность или же, узнавши прегрешение, просил снисхождения. Я надеюсь, что будет первое, основываясь на свидетельстве совести. Великодушие украшает всех людей, в особенности тех, которые, по примеру вашего благородства, получили внешнее воспитание, наставлены в божественном, слушают апостольские законы, ясно гласящие: солнце да не зайдет в гневе вашем (Еф. IV, 26), и помнят слова Гомера:

… Но ты лишь в персях горячих

Гордую душу обуздывай: кротость любезная

лучше^[223].

Я сказал все это не с тем, чтобы поучать, но чтобы напомнить об этом вашему великолепию, занятому множеством дел, и памятуя законы Господа, которые ясно внушают это (Матф. V, 23. 24): аще принесеши дар твой ко олтарю, и ту помянеши, яко имать нечто брат твои на тя: остави ту дар твойпред олтарем, и шед прежде смирися с братом твоим, и тогда пришед принесеши дар твой^[224]. Следуя этому, я счел необходимым чрез боголюбезнейших епископов обратиться к вашему величию и просить, чтобы вы позаботились об умиротворении церквей, ибо оне исполнены величайшей бури.

Письмо 97. Комиту Споракию^[225]

Письма вашего великолепия утешили меня, и радость мою еще увеличил боголюбезнейший пресвитер и монах Иамвлих, сообщивши о вашей горячей ревности и старании о божественном и об искреннем расположении к нам. Я же, узнавши об этом и услышавши о стараниях в нашу пользу достославнейшего и христолюбивого господина Патрикия^[226], приношу вам апостольское благословение, которое блаженный Онисифор получил от того святого языка (2Тим. I, 16. 18): да даст милость Господь дому вашему: яко многажды мя упокои, и вериг моих не постыдеся. Да даст вам Господь милость обрести от Господа в той день^[227]. Я умоляю вас об этом, хотя бы враги истины подвергали меня еще большим неприятностям, какими они их считают, ибо мы уже приучились предусматривать такое решение. И пусть знает ваше величие, что за благочестие для нас в высшей степени приятны и смерть и крайние пределы вселенной. Но нас все-же удручает буря церквей, которую силен разрешить Господь всяческих.

Письмо 98. Панхарию

Мы скорбим, видя бурю церквей, а Владыка и Правитель их всегда показывал чрез треволнения Свою мудрость и силу, ибо Он внезапно запрещает ветрам и производит тишину, что Он сделал на лодке Апостолов (Матф. VIII, 26. Марк. IV, 39. Лук. VIII, 24). Но когда мы знаем такую силу Спасителя нашего и видим многие другие Его попечения, тогда, – если что и противное случится, – мы будем благодарить и принимать это, как божественный дар: ибо мы научены пренебрегать настоящими благами и ожидать будущих. Вашему же великолепию следует приложить старание за апостольскую веру, чтобы за это получить воздаяние от Бога всяческих.

Письмо 99. Антиграфу (ἀντιγραφεῖ) Клавдиану^[228]

Я думаю, и твоему великолепию известна очевидность направленной против нас клеветы, хотя вам и не приходилось входить в близкие сношения с нами: ибо вы часто слышали, как я беседовал в церкви, проповедовал одного Господа Иисуса и указывал на особенные свойства как божества, так и человечества. Мы не разделяем на двух сынов одного, но, поклоняясь одному Единородному, показываем различие плоти и божества. Это, как я думаю, признают и единомышленники Ария: и они не называют плоть божеством, а равно и божество не именуют плотью; ибо божественное Писание ясно учит нас о том и о другом естестве. Однако же, – несмотря на то, что мы всегда говорили так, – измышляют против нас некоторые лживые речи. Но мы, полагаясь на свою совесть и имея Всевидца помышлений свидетелем учения (нашего), все сплетения клеветы считаем за постав паучинный по выражению пророка (Иса. LIX, 5). Мы ожидаем того суда, где не потребуются слова, но где будет обнаружено то, что до тех пор скрывалось. Это пишу чрез боголюбезнейших епископов, считая уместным чрез них приветствовать твое великолепие и напомнить об обещании: ибо, даже будучи преследуем, я не перестану уловлять, так как знаю, что, подвергаясь нападению, и святые Апостолы всегда пользовались духовною ловитвой.

Письмо 100. Александре^[229]

От вашего почтения (σεμνοπρεπείας) я недавно получил письмо и, узнавши о вашем старании за нас, возблагодарил Владыку всяческих и молил Его сохранить вам настоящие блага, увеличить их прибавлениями и удостоить наслаждения благами будущими и вечными. Мы веруем, что Он слышит сосланных и их даже больше, так как за Его божественное учение они несут мнимое наказание. Это пишу чрез боголюбезнейших епископов, прося вашей заботливости о них, ибо они предприняли это длинное путешествие ради евангельской веры и для мира церквей.

Письмо 101. Диакониссе Целерине^[230]

Опять возгорелась война против нас, и враг человеческий, оставивши (нас) на малое время, опять вооружил против нас людей, воспитанных на лжи. Явно клевещущие на нас говорят, будто одного Господа нашего Иисуса Христа мы разделяем на двух сынов. Мы же знаем различие божества и человечества, но исповедуем одного Сына, вочеловечившегося Бога – Слово. Мы утверждаем, что Он – предвечный Бог, в конце дней сделавшийся человеком – не по превращению божества, а по восприятию человечества. Впрочем, я считаю излишним излагать твоему боголюбию, что я мыслю, когда тебе точно известно, что мы проповедуем и чему учим неведующих. Итак, поскольку делатели лжи подвергли поношению всех боголюбезнейших епископов «Востока» и наполнили церкви смятением, я прошу твое богочестие как можно более приложить старания за евангельские догматы и для умиротворения церквей. Именно ради этого и боголюбезнейшие епископы покинули пасомые ими церкви, пренебрегли зимнею погодой и предприняли труд путешествия, дабы утишить восставшую бурю. В них, – я уверен, – твое совершенство по Боге увидит ревностных защитников благочестия и кормчих церквей.

Письмо 102. Епископу (Селевкийскому, в Исаврии) Василию

Нет ничего необыкновенного в том, что незнающие нас молчаливо слушают, когда нас поносят, но едва ли кто-нибудь, зная о вашей любви к нам, поверил бы, что твое преподобие не изобличает поносящих во лжи или делает это крайне сдержанной совсем негорячо. Это вовсе не значит, что дружбу должно предпочитать истине, но лишь то, что и у дружбы должно быть свидетельство истины. Ибо твое богочестие часто слышало наши беседы в церквах, и, когда в других собраниях мы произносили догматические речи, внимало сказанному нами; – и я не знаю, чтобы твое богочестие когда-либо было недовольно нами за то, что я пользовался неправыми догматами. Итак: что же делается в настоящее время? Что же ты, любезный мне человек, не подвигнешь языка против лжи, оставляешь без внимания и подвергающегося клевете друга и гонимую истину? Если пренебрегаешь мною, как бедным и слишком незначительным, то считаю нужным напомнить ясно выраженную заповедь Господа (Матф. XVIII, 10 и ср. ст. 6): блюдите, да не презрите единаго от малых сих меньших, верующих в Мя: аминь бо глаголю вам: ангели их ежедневно созерцают лице Отца Моего небеснаго^[231]. Если же твоему боголюбию велит молчать могущество обвинителей, то напомнить должно другой закон: не обинися лица сильнаго (Сир. IV, 31). Праведный суд судите (Иоан. VII, 24). Да не будеши со многими на злобу (Исх. XXIII, 2). И еще: смежаяй очи (свои), да не узрит неправды: и отягчаваяй уши (свои), да не услышит суда крове неправедные (Иса. ХХХIII, 15). В священном Писании можно найти тысячи и других подобных изречений, но я считаю излишним собирать их, когда пишу мужу, воспитанному божественными словами и предлагающему христолюбивым людям обильное учение. Посему я скажу только одно, что все мы предстанем пред судом Христовым и отдадим отчет в словах и делах (ср. 2Кор. V. 10). Хотя я по многим другим причинам и боюсь этого суда, но при воспоминании о нем извлекаю поводы к утешению именно в том, что говорят против нас.

Письмо 103. Комиту Аполлонию^[232]

Направленная против всех нас клевета заставила боголюбезнейших епископов идти в царствующий город, я же чрез их преподобие приношу приветствие твоему великолепию и отплачиваю долг дружбы – не с тем, чтобы уничтожить столь приятное обязательство, но для того, чтобы сделать его еще большим: ибо долговые обязательства дружбы увеличиваются от расплаты. Конечно, вполне естественно, что и мы вкусили от плодов клеветы, так как, будучи человеком, должно ожидать всего. Посему для приученных к любомудрию все это представляется переносимым, а тягостно только одно, если какой-либо позор коснется души.

Письмо 104. Епископу Константинопольскому Флавиану.

И в других письмах я уже извещал твою святость, что явно клевещут на нас обвиняющие нас за наше учение, точно так же и ныне чрез боголюбезнейших епископов делаю это, имея их свидетелями правоты (наших) догматов, а равно и многие тысячи других людей, которые слушают наши речи в церквах «Востока», и еще прежде них совесть и Всевидца (нашей) совести. Я знаю, что и божественный Апостол часто пользовался свидетельством совести: похваление бо наше сие есть, свидетельство совести нашея (2Кор. I, 2); и в другом месте: истину глаголю о Христе, не лгу, послушествующей ми совести моей Духом Святым (Рим. IX, 1).

Итак, пусть знает твоя священная и боголюбезная глава, что никто не слыхал, чтобы мы когда-либо проповедовали двух сынов, ибо, поистине, этот догмат кажется мне отвратительным и нечестивым, так как един Господь Иисус Христос, Им же вся (1Кор. VIII, 6). Я признаю, что Он и предвечный Бог и человек в конце дней, и приношу Ему единое поклонение, как Единородному. Я научен также не упускать из вида и различия плоти и божества, ибо соединение неслиянно. Восставая таким образом против бешенства Ария и Евномия, мы совсем без труда изобличаем дерзкое хуление их против Единородного, – сказанное о Господе уничижительно, применительно к воспринятому естеству, относя к Нему, как к человеку, a то, что прилично Богу и обнаруживает свойства того (т. е. божеского) естества, относя к Нему, как к Богу, причем мы не разделяем Его на два лица, но учим, что то и другое принадлежит одному Единородному: – одно, как Богу и Творцу и Владыке всяческих, – другое, как человеку, ставшему таким ради нас. Божественное Писание говорит, что Он сделался человеком не по пременению божества, a по восприятию человеческой природы от семени Авраамова. Об этом выразительно замечает божественный Апостол: не от ангел бо приемлет, но от семене Авраамова приемлет, отнюдуже должен бе пo всему подобитися братии (Евр. II, 16–17); и в другом месте: Аврааму же речени быша обеты, и семени его. He глаголет: и семенем, яко о мнозех, но яко о едином: и семени твоему: иже есть Христос (Гал. III, 16).

Отвергнувши эти и подобные изречения божественного Писания, Симон, Василид, Валентин, Вардесан, Маркион и получивший имя от мании (безумия, т.е. Манес) называют Богом только Владыку Христа, не имеющего ничего человеческого, но лишь являвшегося людям в виде человека призрачно и мнимо. А мыслящие согласно с Арием и Евномием говорят, что Бог Слово воспринял только одно тело, а Сам заступил в нем место души. Аполлинарий же называет тело Господа, – правда, – одушевленным, но отнимает ум от Ставшего (нашим) спасением, не знаю, откуда научившись такому разделению души и ума. По учению божественных Апостолов вместе с плотью была воспринята и разумная и мыслящая душа, и верующим обещается всецелое спасение (души и тела).

Есть еще и другое полчище еретиков, держащееся совершенно противоположных этим религиозных воззрений: Фотин, Маркелл и Павел Самосатский говорят, что Господь наш и Бог есть только человек. В рассуждениях против них нам необходимо было приводить свидетельства о божестве и показывать, что Владыка Христос есть и предвечный Бог. В состязаниях с другим сообществом, которое называет Господа нашего Иисуса Христа только Богом, нам приходилось противопоставлять им божественное Писание и приводить отсюда свидетельства касательно воспринятого человечества: ибо врачу следует пользоваться соответствующими болезни лекарствами и предлагать каждому то, что ему подходит. Посему прошу твою святость разрушить составленную против нас клевету и обуздать напрасно хулящие нас языки: так как мы и по вочеловечении покланяемся одному Сыну Божию, Господу нашему Иисусу Христу, и мыслящих что-либо иное называем нечестивыми.

Да удостоимся мы твоих, владыко, святых молитв, чтобы, наслаждаясь божественным благоволением, мы могли переправиться чрез бурное море и достигнуть безветренных гаваней Спасителя.

Письмо 105. Эконому Евлогию

От многих мы осведомлены о состязаниях твоего боголюбия за благочестие. Справедливо с готовностью защищать того, на которого за него именно (благочестие) и клевещут, и изобличать ложь поносителей. Ты же, боголюбезнейший, точно знаешь и то, что мы мыслим, и то, чему учим, а равно и то, что никто не слыхал, чтобы когда-нибудь мы проповедовали двух сынов. Итак, пусть твое богочестие покажет и здесь свою божественную ревность и заградит уста говорящих против нас несправедливое. В таких состязаниях следует бороться не только за друзей, но и за тех, кто доставил огорчение.

Письмо 106. Эконому Аврааму

Чрез боголюбезнейших епископов приветствую твое богочестие и прошу позаботиться об умиротворении церквей и рассеять волны клеветы: еже бо аще посеет человек, тожде и пожнет, по слову божественного Апостола (Гал. VI, 7). Посему очевидно, что сражающийся за апостольские догматы получит благословение Апостолов и сам будет наслаждаться общением с ними.

Письмо 107. Пресвитеру Феодоту

Состязания твоего боголюбия за апостольские догматы не укрылись, но их прославляют не только узнавшие это опытом, а и те, которые слышали (об этом) от первых. Посему, любезный человек, продолжай эти состязания и защищай отеческие догматы. За них-то именно мы и подвергаемся нападениям со многих сторон и, принимая эти треволнения, просим Правителя или уничтожить бурю Своим мановением, или даровать мужество обуреваемым.

Письмо 108. Пресвитеру Акакию

Истинно обетование псалма Давида, ибо чрез него Дух истины дал верующим следующее (обетование): открый ко Господу путь твой и уповай на Него, и Той сотворит: и изведет яко свет правду твою и судбу твою яко полудне (Псал. XXXVI, 5. 6). Это именно мы находим исполнившимся над твоим богочестием: ибо какую заботливость обнаруживает твое богочестие касательно оплакивающих свое сиротство и как сражается за апостольские догматы, – это восхваляют все, так как, – по пророчеству (ср. Матф. X, 26. Марк. IV, 22. Лук. VIII, 17. XII, 2), – сделалось явным то, что было сокровенным. Посему-то и я, узнавши о достохвальных трудах твоего богочестия, пишу это, приветствуя тебя, боголюбезнейший, и прося увеличивать славу прибавлением трудов и сражаться за евангельское учение, чтобы мы могли и отеческое наследие сохранить неповрежденным и талант принести Владыке с хорошим приращением.

Письмо 109. Епископу Анкирскому Евсевию

Много строится козней против нас, а чрез нас и против апостольской веры, но нас утешают страдания святых – пророков, Апостолов, мучеников и тех, которые блистали в церквах словом благодати, а кроме того и обетования Бога и Спасителя нашего. Ведь Он не обещал нам в настоящей жизни ничего приятного или радостного, но скорби, труды, опасности и нападения врагов. В мире, – говорит Он (Иоан. XVI, 33), – скорбни будете; и: аще Мене изгнаша, и вас изженут (Иоан. XV, 20); и: аще господина дома веелзевула нарекоша, колми паче домашния его (Матф. X, 25); и: приидет час, да всяк, иже убиет вы, возмнится службу приносити Богу (Иоан. XVИ, 2); и: узкая врата, и тесный путь вводяй в живот (Матф. VII, 14); и: егда гонят вы во граде сем, бегайте в другий (Матф. X, 23)-и все иные, подобные этим, изречения. Согласно с этим говорит и божественный Апостол (2Тим. III, 12. 13): вси хотящии благочестно жити о Христе Иисусе, гоними будут. Лукавии же человецы и чародеи преуспеют на горшее, прелщающе и прелщаеми. Это подает нам величайшее утешение в такой буре. Так как, вероятно, клеветы против нас достигли и твоей святыни, то я прошу твое преподобие не слушать лжи клеветников: ибо я не признаю (за собою такой вины), чтобы до самого последнего времени я учил веровать в двух сынов. Я научен веровать в одного Единородного Господа нашего Иисуса Христа, вочеловечившегося Бога-Слово. Конечно, я признаю различие плоти и божества, но нам кажутся нечестивыми разделяющие на двух сынов одного Господа нашего Иисуса Христа, а равно и те, которые идут противоположным путем и называют одним естеством божество Владыки Христа и человечество. Эти скалы противоположны одна другой, путь же евангельских догматов средний (между ними), украшенный стопами святых пророков и Апостолов и тех, которые после них сияли благодатными дарами в учении. Я желал бы сопоставить их мнения и показать в них свидетелей в пользу нашего разумения; но для этого мне потребовалось бы много слов, что превысило бы размеры письма. Посему, написав кратко, чему мы учили о воплощении Единородного, я послал это твоему совершенству по Боге^[233]. А написал я это не для того, чтобы предлагать учение другим, но ради защиты против сделанной клеветы и с целью показать мое понимание незнающим. Поэтому, если твоя святость, по прочтении, найдет, что эти письма согласны с апостольскими догматами, то да укрепит наше понимание в своих ответных письмах к нам. Если же что-нибудь из изложенного там не согласуется с божественным учением, пусть твоя святость удостоит научить об этом; потому что, хотя мы и провели много времени в учении, но все еще нуждаемся в учителе: от части бо разумеваем, как говорит божественный Апостол (1Кор. XIII, 9). Мы слышали и то, что говорит он же в другом месте: аще ли кто мнится ведети что, не у что разуме, якоже подобает разумети (1Кор. VIII, 2). Посему просим твое преподобие научить истинному, позаботиться о церковном мире и сражаться за божественные догматы: ибо ради сего-то именно и боголюбезнейшие епископы, пренебрегая трудностью пути и зимним временем года, устремились в царствующий город, чтобы попытаться разрешить как-нибудь эту бурю^[234]. Итак, владыко, не поставь себе в тягость снабдить их на дорогу твоими молитвами и поддержать ими нас.

Письмо 110. Епископу Антиохийскому Домну^[235]

Прочитавши твои письма, я вспомнил блаженнейшую Сусанну, которая, видя тех злодеев и веруя, что есть Бог всяческих, произнесла следующее дивное изречение: тесно ми отвсюду (Дан. XIII, 22); но при всем том она лучше желала впасть в сети клеветы, чем презреть праведного Судию. И ныне, владыко, предстоит одно из двух (об этом мы уже часто говорили): или оскорбить Бога и поступить против совести, или подчиниться несправедливому суду человеческому. Но мне кажется, что благочестивейший царь об этом ничего не знает: ибо что мешало ему написать и приказать, чтобы была хиротония (на Тирскую кафедру вместо Иринея), если это ему действительно было угодно? Что же это в самом деле: – они издали грозят и пугают, а не посылают ясного об этом предписания? Одно из двух: или благочестивейший царь не согласился предписать, или же они делают это с тою целью, чтобы мы преступили закон и чтобы они могли потом потребовать суда над нами за преступление закона. Ведь у нас есть уже пример блаженного Принкипия: – в этом случае было так, что письменно приказавшие потребовали суда над тем, кто повиновался. Затем, и письма, которые я прочитал в тот день, когда прибыл курьер^[236], противны тому: ибо некоторый известный святой монах писал одному лицу, что он получил письма и от великолепнейшего спафария^[237] и славнейшего бывшего магистра, – письма, показывающие, что дело о боголюбезнейшем епископе, господине Иринее^[238] может принять лучший оборот и что они в воздаяние за такой труд просят молитв за себя. Посему я нахожу нужным писать клирикам, писавшим из царствующего города, следующее:

«Повинуясь избранию боголюбезнейших епископов Финикии^[239], я рукоположил^[240] боголюбезнейшего епископа Иринея, зная о его ревности, великодушии, нищелюбии и других добродетелях, а кроме того и о правоте его догматов (православия). Ибо мы не знаем, чтобы он когда-либо отвергал, что Святая Дева – Богородица, или мыслил что-нибудь другое, противное евангельским догматам. А что касается его двубрачия, то в этом случае мы последовали своим предшественникам. Ведь блаженной и преподобной памяти Александр, украшавший сей апостольский престол^[241], вместе с блаженнейшим Акакием, епископом Верийским, рукоположил блаженной памяти Диогена, тогда как он был двубрачный; точно так же и блаженный Праилий^[242] рукоположил двубрачного Домнина Кесарийского. Итак, мы последовали обычаю и мужам славным, известным знанием и жизнью. Уведомленный об этом и о многом другом в том же роде, блаженной памяти Прокл, епископ Константинопольский, признал эту хиротонию и писал с похвалою и одобрением. То же сделали первенствующие в Понтийском диоцезе боголюбезнейшие епископы и все Палестинские, так что в этом не было никакого сомнения. Мы считаем нечестивым осуждать мужа^[243], сияющего многоразличными доблестями».

Это и подобное сему нужно писать по моему мнению; если твоя святость усмотрит (намерена писать) что-нибудь другое, то да будет так. Я несу уже одно, – как они думают, – наказание; готов, при помощи Божией, понести и другое; если они желают третьего и четвертого, мы, – при содействии божественной благодати, – перенесем и их, воспевая Владыку. Если же благорассудится твоему преподобию, то (подождем и) рассмотрим и ответы из Палестины и, обсудивши точнейшим образом, что нужно делать, так и напишем в Константинополь.

Письмо 111. Патрицию Анатолию

Ваше благородство получит воздаяния от Бога всяческих за свои благодеяния к нам, ибо все, что бы ни было ради Него, неизбежно влечет за собою и награду. Я, конечно, смеюсь над толпою клеветников, ибо ведь и тела, сильно мучимые, перестают чувствовать боли, так как подвергающееся мукам тело в конце концов уже обмирает. Однако же я скорблю, когда необузданнейшие уста распространяют ложные речи: ибо чем были обижены нами обвинители боголюбезнейшего епископа Ивы, что воспользовались против нас этими лживыми словами? Во-первых, ведь я не был в числе судей, ибо по царскому приказу жил в Кирре. А потом, как я слышал от многих, они негодовали на наше отсутствие, между тем именно моими стараниями им было разрешено общение в таинствах во время спасительной Пасхи, и часто сам я благосклонно принимал желающих беседовать с нами и разъяснял, что нужно. Если, – далее, – перейти к защите боголюбезнейшего епископа, господина Домна, то что же должно было делать ему, когда на него так явно нападали, когда он видел, что низложенные соборным решением посылаются в другой диоцез (διοίκησιν), там принимают священство противно церковным постановлениям, и когда враги истины осмеивают и предают поруганию все священное и божественное? Посему-то, как я узнал, он передал суд другим и не только боголюбезнейшему господину Иве, но и святейшему епископу господину Симеону Амидскому, так что митрополиты двух епархий (τῶν δύο ἐπαρχιῶν τούς μητροπολίτας) разбирали это дело. Разве справедливо одних и тех же лиц обвинять и в жестокости и в человеколюбии? Ибо, и когда мы изгоняем, то подвергаемся опасности, и когда не изгоняем, опять не избегаем опасностей, а только мы же одни преследуемся во всей вселенной. Ведь другие диоцезы живут в спокойствии, и лишь мы подпадаем клеветам, я же в особенности, хотя и не был в числе судей, да и вообще совершенно непричастен к этому делу. Я вынужден был написать это, прочитавши письма вашего величия и узнавши чрез них, что по причине этого было великое движение против нас, мужей сосланных, ведущих молчание и не заседающих с боголюбезнейшими епископами епархии^[244]. Ведь, действительно, в нашей епархии (ἐν τῇ ἐπαρχίᾳ τῇ ἡμέτερᾳ)^[245] было две епископские хиротонии, и ни в одной я не участвовал. Если бы я не считал долгом подчиняться царскому закону, в таком случае я удалился бы отсюда и, поселившись в какой-нибудь отдаленнейшей местности (καί τινα καταλαβὼν ἐσχατίαν), проводил бы там остающиеся дни, ибо мне надоело то, что против меня строится. Я не думаю, чтобы эти Едессцы по своей воле составили против нас такую клевету, но полагаю, что они были научены сделать это против нас некоторыми тамошними «истиннолюбивыми» людьми. И благодарение Спасителю всяческих, что меня, недостойного, Он сподобил евангельских блаженств. Посему я с удовольствием принял ссылку и принимаю изгнание и все, что бы ни захотели мне сделать, принимаю с радостью ради предлежащей надежды. Я постоянно молюсь о вашем благородстве и всех святых прошу участвовать со мною в молитвах (за вас).

Письмо 112. Епископу Антиохийскому Домну^[246].

Мы уже надеялись, что смутное состояние кончилось, так как некоторые известили нас, что неудовольствие победоносного царя прошло и он помирился с боголюбезнейшим епископом^[247], что уже отложено приглашение на собор и церквам возвращен прежний мир; но нынешнее письмо твоего преподобия сильно опечалило нас. Нельзя ожидать ничего доброго от провозглашаемого собора, если только человеколюбивый Владыка, по обычному Своему попечению, не разрушит козни возмущающих демонов. Ведь и на великом соборе (разумею собиравшийся в Никее) вместе с православными подали свои голоса и приверженцы Ария и подписались под изложением веры апостольской; но потом они продолжали нападать на истину, пока не растерзали тело Церкви. Тридцать лет имели общение друг с другом и те, которые приняли апостольские догматы, и те, которые страдали хулением Ария. Когда был в Антиохии последний собор, на котором утвердили на том апостольском престоле человека Божия великого Мелетия^[248], а потом чрез несколько дней изгнали его царскою властью, то тогда был избран Евзоий^[249], явно зараженный поношением Ария, почему преданные евангельским догматам тотчас же отложились, и с того момента осталось разделение.

Видя это и предвидя подобное, моя несчастная душа скорбит и стенает, не ожидая ничего хорошего: ибо представители других^[250] диоцезов (οἱ ἐκ τῶν ἄλλων διοικήσεων) не знают заключающегося в двенадцати «главах» яда, но в виду славы писавшего их не подозревают ничего гибельного, – и я думаю, что занявший его (Кирилла Александрийского) престол (Диоскор) сделает все, чтобы подкрепить их (12 «глав») и на втором соборе. Недавно писавший властно в этом духе и анафематствовавший нежелавших оставаться при них («главах») – чего он не сделает, председательствуя на вселенском соборе^[251]? Да будет известно тебе, владыко, что никто из знающих заключающуюся в них («главах») ересь не допустит принять их, хотя бы они решили это дважды. И когда даже многие безрассудно подкрепили их, мы восстали в Ефесе и не прежде вошли в общение с писавшим их, как, принявши изложенное нами, он представил согласное сему учение, нисколько не упоминая о тех «главах». И твое преподобие легко может узнать это, приказав исследовать самые деяния (τά πεπραγμένα): ибо, по принятому обычаю, они, конечно, сохраняются, скрепленные подписями собора (τῆς συνόδου τὰς ὑπογραϕάς). Ведь имеется больше пятидесяти соборных актов (πλείονα ἢ πεντήκοντα συνοδικά), которые показывают осуждение двенадцати «глав». Еще прежде отправления в Ефес блаженный Иоанн писал находившимся при боголюбезнейшем Евферие Тианском, Фирме Кесарийском и Феодоте Анкирском, называя эти «главы» учением Аполлинария^[252]. И сделанное нами в Ефесе низложение епископа Александрийского (Кирилла) и епископа Ефесского (Мемнона) было вследствие составления и утверждения этих «глав»: – об этом было писано много соборных посланий (συνοδικὰ πολλά) к победоносному царю и великим архонтам (τούς μεγάλους ἄρχοντας), равно как к народу Константинопольскому и благоговейнейшему клиру. Призванные в Константинополь, мы имели пять^[253] рассуждений (πέντε διαγνώσεις) в присутствии самого императора и после послали ему три формальных подтверждения (τρεῖς διαμαρτυρίας). И боголюбезнейшим епископам Запада (разумею Медиоланского^[254], Аквилейского и Равенского) мы писали об этом, свидетельствуя, что они («главы») полны Аполлинариева новшества. И самого писавшего их блаженный Иоанн в своем послании, переданном чрез блаженного Павла (Емесского), упрекал за них^[255], точно так же и блаженной памяти Акакий^[256]. Чтобы представить твоей святости это дело в сжатом виде, я прислал экземпляр письма блаженного Акакия (Верийского) и написанного блаженным Иоанном к блаженному Кириллу, дабы ты знал, что писавшие ему о соглашении обвиняли его за эти «главы». И сам блаженный Кирилл в письме к блаженному Акакию показал цель этих «глав», сказав, что «они написаны им против новшества того (Нестория) и что, по заключении мира, они будут разъяснены»^[257]. Следовательно, и самая защита подтверждает обвинение. Я послал список всего писанного им во время соглашения (τῆς συμβάσεως), дабы ты, владыко, знал, что он не делал об них никакого упоминания и что отправляющимся на собор нужно взять с собою писанное во время соглашения (τῆς συμβίσεως) и ясно сказать, чтó произвело разногласие и каким способом было согласовано различествующее. Призванным к борьбе за благочестие должно употребить весь труд и призывать к содействию божественную помощь, чтобы сохранить в целости достояние, оставленное нам предками нашими. Из боголюбезнейших епископов твоей святости следует выбрать единомышленников и отправиться вместе с ними, а из благоговейнейших клириков – имеющих ревность о благочестии, чтобы мы, будучи преданы даже своими, не были вынуждены делать что-либо неугодное Богу всяческих, или чтобы мы, оставшись одни, не попали в руки врагов. Я умоляю: есть вера, в которой мы имеем надежды на спасение, – и нужно употреблять всякое средство, чтобы не было внесено в нее чего-либо нечестивого и чтобы не повредить апостольское учение.

Находясь вдали, стенающий и плачущий, я пишу это и молю общего Владыку рассеять это мрачное облако и подать нам чистую радость.

Письмо 113. Епископу Римскому Льву^[258]

1. Если Павел, глашатай истины, труба Святого Духа, обратился к великому Петру, чтобы тот дал разъяснение спорившим в Антиохии касательно жизни по закону (Моисееву; см. Деян. XV), то тем более мы, незначительные и маленькие, прибегаем к вашему апостольскому престолу, чтобы получить от вас врачевание язвам Церквей, ибо вам прилично быть первенствующими во всем, так как ваш престол украшается многими преимуществами. Иные города украшают или величие, или красота, или многочисленность жителей, а некоторые (города), лишенные этих (отличий), делают известными какие-либо духовные дарования; вашему же городу Податель благ дал изобилие благ, так как он величайший и славнейший из всех других, главенствующий во Вселенной и выдающийся по многочисленности жителей, причем он и ныне продолжает проявлять господствующую власть, ибо сообщает свое имя подчиненным. Но в особенности его украшает вера, достоверный свидетель чего божественный апостол, который восклицает, что вера ваша возвещается во всем мире (Рим. I, 8). Если же город тотчас по принятии семени спасительной проповеди был отягчен такими достойными удивления плодами, то какое слово будет достаточно, чтобы восхвалить процветающее в нем ныне благочестие?! Но он имеет еще и гробницы общих отцов и учителей истины – Петра и Павла, просвещающих души верующих. Треблаженная и божественная двоица их взошла на Востоке и повсюду распространила свои лучи, а на Западе она охотно (προθύμως) приняла закат жизни и оттуда освещает ныне вселенную. Они сделали ваш престол славнейшим – и это есть вершина ваших благ. Бог же их и теперь осиял престол их, посадив на нем вашу святость, изливающую лучи православия.

II. Можно привести много разных свидетельств этого, но достаточно и вашей ревности против ненавистных Манихеев, – ревности, которую недавно обнаружило ваше преподобие, показав усердие вашего боголюбия к Божественному. Ваш апостольский характер ясно открывает и написанное ныне вами, ибо мы прочли написанное вашим преподобием о вочеловечении Бога и Спасителя нашего и удивились точности написанного, поскольку там показаны оба естества: и вечное Божество Единородного от Бога Отца, и человечество от семени Авраама и Давида, а равно (показано) и то, что воспринятое естество было во всем подобно нам и неодинаково только в том, что оно пребывало чуждым всякого греха, ибо он (грех) рождается не из природы, но от произволения. В этих письмах содержится и то, что Единородный Сын Божий один, что Божество Его бесстрастно, непреложно и неизменно, как и родивший Его Отец и Всесвятый Дух; посему Он воспринял страстное естество, так как Божественное естество не допускало страдания, дабы страданием собственной Ему плоти подать бесстрастие уверовавшим в Него. Это и другое сродное сему содержали эти письма^[259].

III. Мы же, удивляясь твоей духовной мудрости, восхваляем движущую вас благодать Святого Духа и убеждаем, и просим, и молим, и умоляем твою святость помочь обуреваемым церквам Божиим, ибо, ожидая уничтожения волнения от посланных вашего святостью в Ефес, мы подпали еще более тяжкой буре, так как «справедливейший» предстоятель Александрии (Диоскор) не удовольствовался тем беззаконным и несправедливейшим низложением святейшего и боголюбезнейшего епископа Константинопольского господина Флавиана, и ярость его не удовлетворило подобное же низвержение (заклание) других епископов, но и меня, отсутствующего, он подрезал, подобно тростнику, не призвав меня на суд, чтобы судить здесь, и даже не спросив, что я мыслю о вочеловечении Бога и Спасителя нашего. Ведь и человекоубийц, гробокопателей и похищающих чужие ложа (прелюбодеев) судьи осуждают не прежде, как или они сами подтвердят обвинения своими признаниями, или будут ясно изобличены другими, а нас, находившихся оттуда в расстоянии тридцати пяти дневных переходов (σταθμοῖς), «воспитанный на божественных законах» (Диоскор) осудил, как хотел. И он сделал это не ныне только, но еще в прошлом году, когда два мужа из числа зараженных болезнью Аполлинария пришли туда и оклеветали нас; он, взойдя на кафедру (ἀναστάς) в церкви, анафематствовал нас, хотя я писал ему об этом и в письмах раскрывал, что мыслю^[260].

IV. Я стенаю о буре Церкви и с радостью принимаю тишину. Ибо я по молитвам вашим двадцать шесть лет управлял врученною мне от Бога всяческих Церковью и ни при блаженнейшем Феодоте, предстоятеле Востока, ни при тех, которые после него занимали Антиохийский престол, не подвергался ни малейшему порицанию, но при содействии Божественной благодати освободил от болезни Маркионитской больше десяти тысячи душ и много других из приверженцев Ария и Евномия привел ко Владыке Христу. Я пастырствовал над восемьюстами церквей (ибо Кир^[261] имеет столько парикий^[262]), в которых по молитвам вашим не осталось ни одного еретического плевела, но наше стадо освободилось от всякого еретического заблуждения. Всевидящий (ср. 2 Макк. XII, 22. XV, 2) знает, сколько я получил камней, которыми бросали в меня гнусные еретики, сколько споров имел я во многих городах «Востока» против язычников, иудеев и против всякого еретического заблуждения. И после стольких-то тяжелых трудов я осужден без судебного разбирательства!

V. Но я ожидаю решения вашего апостольского престола, прошу и умоляю твою святость позволить мне явиться по вызову к правильному и справедливому суду вашему и приказать идти к вам, чтобы я мог показать, что в своем учении следую по стопам апостолов. Ибо у меня есть сочинения, написанные частью двадцать, частью восемнадцать, частью двенадцать лет назад, одни – против ариан и евномиан, другие же – против иудеев и язычников, против персидских магов, еще другая – о всеобщем Провидении и, наконец – о богословии и о Божественном вочеловечении. По Божественной благодати я истолковал и писания апостолов, и предсказания пророков. Из всех этих сочинений легко узнать, соблюдал ли я неуклонно правило веры или нарушил его правоту.

VI. Но, – прошу вас, – не отвергните моего моления и не презрите моей седины, так опозоренной после столь многих трудов. Прежде всего я прошу вас сообщить, должен ли я признавать это несправедливое низложение или нет? Я жду вашего решения. И если постановите, чтобы я оставался при этом осуждении, то я останусь и на будущее время не буду докучать ни одному человеку, но буду ожидать праведного суда Бога и Спасителя нашего. Я, – свидетель мне в этом Господь Бог – забочусь не о чести и славе, но только об отвращении соблазна, потому что многие из людей простых, и в особенности обращенные нами из различных ересей, обращая внимание на высоту престола осудивших и не будучи в состоянии усматривать строгую точность догмата, почтут меня еретиком.

VII. А что в течение столь долгого епископствования мы не приобрели ни дома, ни поля, ни обола, ни гробницы (οὐκ ἀγρὸν, οὐκ ὀβολόν, οὐ τάφον), но возлюбили добровольную нищету и доставшееся нам от родителей раздали тотчас после их смерти – это знают все живущие на «Востоке».

VIII. Прежде всего умоляю вашу священную и боголюбезную главу подать мне помощь своими молитвами. Это я сообщаю вашему преподобию через благоговейнейших пресвитеров Ипатия^[263] и Аврамия – хорепископов (τῶν χωρεπισκόπων), и Алипия – экзарха (τοῦ ἐξάρχου), наших монахов, так как мне не позволяют идти к вам царские грамоты, равно как и другим. Прошу ваше преподобие отечески воззреть на них, милостиво и беспристрастно выслушать их, удостоить вашей заботливости мою оклеветанную и напрасно преследуемую старость, а прежде всего – всеми силами заботиться о подвергшейся наговорам вере и сохранить Церквам отеческое наследие неповрежденным, чтобы ваша святость получила за это воздаяния от щедрого Владыки.

СХIII. Письмо папы Льва великого к Феодориту

Возлюбленнейшему брату епископу

Феодориту епископ Лев.

1. Когда возвратились к нам братья и сослужители наши, которых престол блаженного Петра посылал на святой собор, – мы узнали, что твоя любовь – при верховной (Божией) помощи – была вместе с нами победительницею как Несторианского нечестия, так и Евтихианского безумия. Посему, воспевая с пророком «помощь нашу в имени Господа, сотворившего небо и землю» (Псал. СХХIII, 8), мы хвалимся о Господе, Который не попустил нам потерпеть какой либо убыток в братьях наших, но непреложным согласием всего братства утвердил то, что прежде определил через нас, своих служителей (nostro ministerio), чтобы показать, что действительно от Него исходит то, что, будучи формулировано сначала первым из всех престолом, было потом одобрено решением всего христианского мира, так что в этом и члены согласуются с главою (т.е. Римскою церковью); еще больше открывается у нас поводов к радости, когда враг поражен тем сильнее, чем свирепее восставал он против служителей Христа. Ибо, чтобы не показалось, что нет добровольного согласия других престолов с тем, который Господь поставил начальствовать над прочими^[264], или чтобы не могло подкрасться другое какое-либо противное подозрение, – то сначала нашлись люди, которые сомневались относительно наших решений. И когда некоторые, возбужденные виновником раздора, выступили, сражаясь за противоречащие (нашим) суждения, – это привело лишь к бόльшему благу, так как Виновник всякой благости рассеял зло того. Так как дары божественной благости оказываются приятнее, когда они приобретаются не без многих потов, то продолжающийся непрерывно в спокойное время мир обыкновенно кажется меньшим благом, чем тот, который возвращен с трудом. Даже сама истина яснее светит и мужественнее удерживается, когда то, чему прежде учила вера, после бывает подтверждено исследованием. Наконец, великая заслуга священнического служения ярко обнаруживается там, где авторитет высших сохраняется так, что нимало не уничтожается свобода в ком-либо из низших. Таким образом конец исследования, – когда испытывается уверенность в развязке, что будет побеждена вражда, – содействует большей славе Божией, дабы отвергаемое не казалось изгоняемым по молчаливому предубеждению, между тем как само по себе оно заслуживает одобрения.

II. Итак, радуйся, возлюбленнейший брат, и ликуй, победитель, о едином Сыне Божием. Чрез нас победил за себя Тот, истинность плоти Коего отрицалась; чрез нас и за нас победил Тот, для Которого мы победили. После пришествия Господа это второй праздник для вселенной. По низложении предателя, веку (миру) возвращено таинство божественного воплощения, каковое (таинство) старался затемнить клеветами враг рода человеческого, не будучи в силах уничтожить его самыми делами. Лучше сказать, -погибло от сердца неверных бессмертное таинство, так как столь великое спасительное средство (tanta salus) нисколько не приносит пользы неверным, поскольку сама Истина говорит ученикам: иже веру имет и крестится, спасен будет: а иже не имет веры, осужден будет (Марк. XVI, 16). Свет солнца правды, закрытый на Востоке густыми туманами Нестория и Евтихия, ясно воссиял с Запада, где главным образом оно (Солнце правды) воздвигнуло высочайшую вершину в Апостолах и учителях. Впрочем, нельзя думать, чтобы (свет Солнца правды) когда-нибудь совершенно отсутствовал там, где Он сохранил для Себя превосходнейших исповедников, – так, чтобы, когда древний враг чрез нераскаянное сердце второго Фараона снова пытался уничтожить семя Авраамово и сынов обетования, он, все более и более слабея, – по милосердию Божию – не мог повредить никому, кроме себя. И в этом случае Всемогущий действовал тем удивительнее, что даже и тех, кого он раньше взял Себе в союзники для поражения народа Израильского, Он не потопил вместе с виновником тирании, но соединил со Своим народом и, как бы поистине достойный Его и только для Него одного возможный источник милосердия, Он проявил в том, что побежденных нами сделал победителями вместе с нами. Ибо, когда в действительности есть только один враг рода человеческого – дух лжи, то, без всякого сомнения, уже торжествуют над ним все, которых привлекла к себе истина. Теперь совершенно ясны слова Искупителя нашего, имеющие божественный авторитет, когда они столь удобно применяются против врагов истины, что невозможно и сомневаться, что они сказаны именно о них. Вы, – говорит Он (Иоан. VIII, 44), – от диавола есте, и похоти отца вашего хощете творити: он человекоубийца бе искони, и во истине не стоит: яко несть истины в нем: егда глаголет лжу, от своих глаголет: яко лож есть и отец лжи.

III. Итак, нет ничего удивительного, что те, которые не уверовали в истинность нашего естества в Боге, согласны со своим отцом и в этом, утверждая, что то, – что видели и слышали и что, наконец, по свидетельству Евангелия (1Иоан. I, 1), трогали и осязали в единственном Сыне Божием, – принадлежит не тому, относительно которого это удостоверено, но совечной и соестественной Отцу сущности; как будто или естество божества было пригвождено к древу креста, или как будто непреложный возрастал по годам и вечная премудрость преуспевала в мудрости (Лук. II, 40. 52), или мог исполняться Духом Бог, Который есть дух (Иоан. IV, 24). В этом также горькое безумие выдало себя, от какого виновника оно произошло, что, – насколько зависело от него, – оно постаралось повредить всем; ибо, кто поразил вас преследованиями, тот соблазнил прочих, толкнув их на согласие с злодеянием. Но, хотя он только в отдельных братьях, ранил нас (ранил, – поскольку они члены наши), он все-таки не изъял нас и от особенной скорби, так как с новою и неслыханною прежде и даже невероятною дерзостью он постарался поднять их к противозаконным действиям против своей главы. О, как бы он, образумившись хоть после стольких крайних зол^[265] не огорчил нас погибелью своего вечного осуждения! Но не превзошел ли он всякую меру злодеяния, если для него не достаточно и того, что он, отвергнувши истину и одобривши ложь, не щадя ни живых, ни мертвых, окунул в крови невинного и православного священника (Флавиана Константинопольского) свои, уже и прежде оскверненные, руки? И, несмотря на то, что написано: всях ненавидяй брата своего, человекоубийца есть (1Иоан. III, 15), он самым делом исполнил то, что замыслил ранее по ненависти, словно не слыхал ни этого, ни того, что говорит Господь: научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирень сердцем: и обрящете покой душам вашим. Иго бо Мое благо, и бремя Мое легко есмь (Матф. XI, 29. 30). Нашелся достойный проповедник дьявольского заблуждения Египетский опустошитель Диоскор, который, как свирепейший тиран Церкви, принуждал достопочтенных братьев к отвратительным хулениям чрез насильственную толпу мятежников и чрез окровавленные руки солдат. И когда уже заверено словом Искупителя нашего (Иоан. VIII, 44), что один и тот же бывает и человекоубийцею и виновником лжи, он так же совершил и то и другое, как будто не для того написаны (эти слова Искупителя), чтобы остерегаться (человекоубийства и лжи), а чтобы делать их, приводя к крайней своей погибели то, что Сын Божий сказал, увещевая ко спасению; своим совершенно глухим ухом он (Диоскор) опустил и то, что сказано тем же Господом: Аз, еже видех у Отца Моего, глаголю: и вы убо, еже видесте у отца вашего, творите (Иоан. VIII, 38).

IV. Посему, когда он дерзнул отнять жизнь настоящего века у святой памяти Флавиана, он лишил себя света истинной жизни, а когда пытался изгнать вас из ваших церквей, -отделил себя от собрания христиан, а когда весьма многих увлек и принудил к согласию с заблуждением, – ранил свою душу многоразличными язвами; ответствен за всех, чрез всех и больше всех один тот, кто для всех был причиною виновности. Но, хотя твое братство, вскормленное на твердой пище (1Кор. III, 2), по-видимому, менее всего нуждается в этом, однако же мы исполняем свойственное нашему положению, по слову Апостола (2Кор. XI, 28. 29): кроме внешних, нападение еже по вся дни, и попечение всех церквей: кто изнемогает, и не изнемогаю? кто соблазняется, и аз не разжизаюся? Мы думаем, что особенно при настоящем случае нужно увещевать к сему, любезнейший брат, дабы, при содействии божественной благости, сколько возможно, погружать или очищать в источнике учения тех, которые вне его, ни в чем не отступая от тех правил веры, которые, по изволению Святого Духа, провозглашены на Халкидонском соборе; мы должны держать свою речь со всякою осторожностью между обоими врагами (виновниками) нового вероломства не так, как будто мы рассуждаем о сомнительном (сего да не будет!), но укрепляя авторитетом то, что добре определено, так как мы знаем, что в письме апостольского престола, подтвержденном согласием святого вселенского собора, собрано столько свидетельств божественного авторитета, что уже никто не может далее сомневаться, кроме разве тех, которые возлюбили мрак заблуждений. И соборные деяния – как те, в коих впервые читается формулированное определение веры, так и те, в которых названные письма апостольского престола защищены по старанию твоего братства и – в особенности – обращение всего собора к благочестивейшим императорам, подкрепленное столькими свидетельствами предшествующих отцов, – в состоянии убедить всякую неразумную и упорную душу, если только она не осуждена уже вместе с дьяволом за свое нечестие.

V. Посему по отношению к врагам церкви нам весьма прилично (condignum) позаботиться также о том, чтобы в том, что касается нас, не подавать им никакого повода к клеветам, дабы, действуя (только) против Несториан или (только) против Евтихиан, мы не показались обращающими тыл против другой стороны^[266]. Будем в равной мере избегать и осуждать обоих врагов Христа так, чтобы (сколько раз ни требовала бы этого польза слушающих) мы с полною готовностью и очевидностью поражали их, вместе с догматами их, достойною анафемой, дабы не было сочтено признаком вынужденности, если покажется, что (по отношению к одной из ересей) это делается с большею темнотой или медлительностью. Хотя самый предмет достаточен для увещания твоей мудрости, однако еще более убедили тебя в этом опыты. Но благословен Бог наш, непобедимая истина Которого показала тебя чистым от всякого пятна ереси, согласно суду апостольского престола (Римского). Ты воздашь ему достойную благодарность за столь великие труды (его), если сохранишь себя в защите вселенской Церкви таким, каким мы тебя одобрили и одобряем. Ибо в том, что Бог всяческих разрушил лживые наветы клеветников, мы узнаем величайшую заботливость блаженнейшего Петра о всех нас, который, определением веры утвердив суд своего (Римского) престола, не оставил, кажется, ничего такого, за что можно было бы упрекнуть лично кого-либо из вас, потрудившихся вместе с нами за православную веру: ибо, когда судит Дух Святой, не может не выйти победителем никто из тех, вера которых уже победила.

VI. Сверх сего, увещеваем тебя и ныне помогать апостольскому престолу, поскольку мы знаем, что там остались еще некоторые остатки Евтихианского и Несторианского заблуждения. Ибо победа, которую даровал Своей Церкви Христос Господь наш, хотя придала нам большую уверенность, пока мы живем в этом мире, но она однако не уничтожила всецело всякого беспокойства: она дарована нам не для того, чтобы мы спали, но чтобы трудились с большею приятностью. Посему, при таком беспокойстве, мы желаем иметь помощь твоей бдительности, чтобы ты своими донесениями спешил уведомлять апостольский престол, насколько преуспевает учение Господне в тех странах (regiones), дабы нам помогать священникам той страны (regionis), где это является нужным. О том же, что незаконного на часто упоминавшемся соборе дерзостно совершено было против почтенных Никейских канонов, мы писали к брату и соепископу нашему, предстоятелю Антиохийского престола (Максиму), прибавив и то, что словесно чрез викариев наших ты сообщил нам относительно неблагонадежности некоторых монахов вашей области (regionis); мы настаивали здесь особенно на том, чтобы кроме священников Господних не осмеливался проповедовать никто, будет ли это монах или мирянин, который хвалится каким-либо знанием. (Мы желали, чтобы те письма, чрез названного брата и соепископа Максима, стали известны всем для пользы всей Церкви. Поэтому-то мы и не присоединили к сему экземпляра их, так как не сомневаемся, что будет исполнено то, что мы вменили в обязанность (injunximus) названному брату и соепископу нашему (Максиму Антиохийскому).

И другою рукой:

Бог да хранит тебя здравым, возлюбленнейший брат.

Дано в третьи иды июня, в консульство славнейшего мужа Опилиона^[267].

Письмо 114. Андиверу^[268]

Благоговейнейший пресвитер Петр украшается достоинством священства, но украшается также и разумным врачеванием тел. Прожив у нас долгое время, он пленил всех приятностью своего характера, а ныне он, узнавши о моем отшествии, задумал покинуть Кирр. Посему я поручаю его твоему великолепию и прошу вашей заботливости по отношению к нему, так как он может быть полезен городу: ибо, живя в Александрии, он прилежно занимался этим (медицинским) искусством.

Письмо 115. Апеллесу^[269]

Получивши в управление Кирр, я отовсюду доставлял ему знающих необходимые искусства, точно так же и опытных во врачебном искусстве побуждал жить в нем. Один из таковых есть благоговейнейший пресвитер Петр, разумно занимающийся этим искусством и украшающий его нравами. Но ныне, когда мы уходим отсюда, многие и другие оставляют этот город, а равно и он думает отправиться в иное место. Посему прошу твое великолепие удостоить его твоей заботливости, ибо он в состоянии подавать помощь ослабевающим и бороться против болезней.

Письмо 116. Пресвитеру Ренату^[270]

Мы узнали о горячей и справедливой ревности твоего преподобия и о правосуднейшем и законном дерзновении, с каким ты, господин, обличал безрассудно совершенное в Ефесе. И не мы одни узнали об этом, но во всей вселенной прошел слух (ср. Псал. XVIII, 5. Рим. X, 18) о твоей правоте, и все восхваляют справедливость, ревность, дерзновение и сделанные вами угрозы против беззакония. Твоя святость делала это же и при моем низвержении (заклании). Если бы ты видел то, что совершено по твоем уходе, – ты возревновал бы подобно Финеесу (Числ. XXV, 7 сл.). Один из числа осужденных после сего – это я, царскими грамотами лишенный права идти туда и осужденный заочно. После двадцати шести годов епископства, после многих бесчисленных трудов, после состязаний за благочестие, после того, как я принес Спасителю всяческих множество еретиков, отклонив их от прежнего заблуждения: – после всего этого меня лишили священства и изгоняют из города, не стыдясь ни старости, ни седины, воспитанной в благочестии. Посему я прошу вашу святость убедить святейшего и преподобнейшего архиепископа (Римского Льва), чтобы он воспользовался апостольскою властью и повелел (нам) прийти на ваш собор. Ибо всесвятый престол тот имеет начальство над церквами вселенной по многим причинам и прежде всего потому, что он остался непричастным еретическому зловонию, и никто мыслящий противное не восседал на нем, но он сохранил апостольскую благодать неповрежденною. Мы, полагаясь на ваше правосудие, примем все, что бы ни было постановлено вами, и просим судить на основании наших сочинений. Я написал больше тридцати книг: против Ария и Евномия, против Маркиона, против Македония, против еллинов и иудеев; а еще я истолковал и божественное Писание. Желающему легко узнать, что я следовал по стопам Апостолов, проповедуя одного Сына, как одного Отца и одного Духа Святого, – одно божество Троицы, одно царство, одно могущество, вечность, непреложность, бесстрастность, одно хотение, совершенное божество Господа Иисуса Христа и совершенное человечество, воспринятое ради нашего спасения и за нас преданное смерти. Я не знаю одного – сына человеческого и другого – Сына Божия, но одного и того же признаю Сыном Божиим и Богом, родившимся от Бога, а равно и сыном человеческим по причине воспринятого от семени Авраама и Давида образа раба. Этому и подобному сему я непрестанно учу; это же я нашел и в письмах святейшего и преподобнейшего епископа, господина моего, Льва и восхвалил Владыку всяческих, что я согласуюсь с апостольскими его догматами. Итак, прошу, примите мою просьбу и не презирайте несправедливо угнетенного. Для сего я послал к вашему боголюбию боголюбезнейших пресвитеров Ипатия^[271] и Аврамия – хорепископов – и Алипия, экзарха наших монахов, – украшенных славною жизнью и словесно могущих в точности сообщить вам о том, что делается против нашего ничтожества.

Письмо 117. Епископу Флорентию^[272]

Благодать Бога и Спасителя нашего не вполне оставила род человеческий, но семя свое дала нам в вашей святости, чтобы мы не делались как Содом и не уподобились Гоморре (ср. Иса. I, 9). Это не позволяет нам совершенно изнемогать, но заставляет ожидать разрешения тяжкой бури, Посему-то мы и послали к вашей святости боголюбезнейших пресвитеров Ипатия^[273] и Аврамия – хорепископов и Алипия, экзарха наших монахов, чтобы они разрушили постигшее церкви «Востока» бедствие. И, прежде всего, утвердите переданную нам от святых Апостолов веру, ниспровергните возникшую ересь и ясно изобличите дерзающих искажать проповедь домостроительства, а потом поборайте и за преследуемых за благочестие: ибо, святейшие, за апостольскую веру мы подверглись этому несправедливому низвержению (закланию)^[274], так как не хотели пожертвовать истиною евангельских догматов. Вашему преподобию приличествует не презирать единомышленников, которых несправедливо преследуют, но справедливою помощью прекратить несправедливость и научить дерзновенно восстающих против истины, что не все можно совершать даже и тем, которые бесстрашно стараются делать все, что угодно.

Письмо 118. Архидиакону Римскому^[275]

Весьма тяжкая буря постигла наши церкви, но держащиеся апостольской веры имеют в вашей святости удобную и спокойную гавань, ибо вы не только сражаетесь за евангельские догматы, но и решительно отвращаетесь совершенной по отношению к нам несправедливости. Когда мы пребывали далеко оттуда и находились в расстоянии тридцати пяти дневных переходов (σταθμοῖς), «справедливейшие» судьи осудили нас, как им хотелось, и, оставивши учение, господствовавшее в церквах со времени явления Бога Спасителя до сего дня, ввели некоторое новое, нечестивое и прямо противное преданию Апостолов и явно враждуют против держащихся древних благовествований. Итак, соблаговоли, боголюбезнейший, возжечь ревность во всем святейшего и благочестивейшего архиепископа (Римского Льва), чтобы и церквам «Востока» он дал возможность воспользоваться вашею заботливостью, в особенности же – чтобы сражался за преданную святыми Апостолами веру, сохранил отеческое наследие невредимым, рассеял облежащую мглу так, чтобы вместо тьмы воссиял ясный свет, и изобличил несправедливость нашего низвержения (заклания)^[276]. Твоей святости прилично к другим хорошим качествам присоединить и такого рода ревность.

Письмо 119. Патрицию Анатолию

Вашему величию вполне известно сделанное «справедливейшими» судьями в Ефесе (на Разбойничьем соборе), так как по всей земле прошел звук их и до пределов вселенной «праведнейшее» решение их (ср. Псал XVIII, 5. Рим. X, 18): ибо какая церковь не потерпела от восставшей оттуда бури? Ведь одни были несправедливы, другие подвергались несправедливости, – и даже не потерпевшие и несовершившие ничего подобного скорбят вместе с обиженными и оплакивают обидевших, поскольку они жестоко и против всяких законов, божеских и человеческих, избивали свои собственные члены. Даже и воров, пойманных на месте преступления, судьи сначала судят, а потом уже наказывают. Точно также и человекоубийц, и гробокопателей, и похищающих чужие ложа (прелюбодеев) прежде всего ведут на суд, заставляют говорить обвинителей и обращают внимание на намерение свидетелей: – не свидетельствуют ли они в пользу преследующих, или не враждебны ли преследуемым? и после этого повелевают защищаться против обвинителей. И это делается дважды или трижды, иногда даже и четырежды – и только тогда, нашедши истину на основании речей тех и других, они (судьи) произносят приговор. Как те судили других, – я не буду говорить, чтобы не показаться чересчур вмешивающимся в чужие дела, но постараюсь говорить лишь о себе, вынуждаемый несправедливостью низвержения (заклания)^[277]. Ибо, когда царский закон удерживал меня и не позволял выходить за пределы пасомого мною города, они составили против нас собрание и осудили находившегося оттуда в расстоянии тридцати пяти дневных переходов^[278]. И даже Бог всяческих сказал патриарху Аврааму о Содом и Гоморре: вопль Содомский и Гоморрский умножился ко Мне, и греси их велици зело. Сошед убо узрю, аще по воплю их грядущему ко Мне, свершаются: аще же ни, да разумею (Быт. ХVIII, 20–21). Хотя Он ясно знал нечестие тех людей, однако же сказал: сошед узрю, научая нас ожидать, что покажут самые дела. Эти же, не призвавши нас на суд, совсем не выслушавши нашего показания и не восхотевши узнать, что мы мыслим, -предали нас на заклание врагов истины.

Я люблю спокойствие и особенно в настоящее время, когда апостольские догматы многими искажаются и когда усиливается новая ересь. А чтобы кто-нибудь из незнающих нас не поверил справедливости направленных против нас клевет, и не соблазнился бы, подумав, что мы мыслим вопреки евангельскому учению, я умоляю ваше великолепие – испросить мне у победоносной главы, как милость, дозволение отправиться на Запад и искать суда у тамошних боголюбезнейших и святейших епископов, – и если окажется, что я хоть в чем-нибудь малом преступил правило веры, пусть буду предан самой пучине морской. Если же он не примет этого прошения, то да повелит мне жить в нашем монастыре (τὸ ἡμέτερον μοναστήριον), который находится в сто двадцати милях от Киррестии (τῆς Κυῤῤεστῶν), в семидесяти пяти – от Антиохии^[279] и в трех милях – от Апамии^[280]. Если возможно, то пусть будет даровано мне, по ходатайству вашего величия, первое; если нельзя, то – хоть второе. Память о вас мы постоянно носим и в мысли и на языке, умоляя Господа сил наградить ваше великолепие и настоящими и будущими благами. Я вынужден ныне писать это, узнав, что некоторые стараются устроить мне изгнание отсюда.

Письмо 120. Люпицию^[281]

Я, думаю, что даже и враги истины негодуют на несправедливые и незаконные поругания над нами; тем более, – вероятно, – удручает эта новая и неслыханная трагедия питомцев благочестия, из каковых первым является ваше великолепие. А особенно скорбящим следует прилагать большее старание и заботливость, чтобы было уничтожено нечестиво и беззаконно сделанное и чтобы подвергающееся опасности быть растерзанным тело Церкви возвратилось к прежнему согласию. Посему прошу ваше величие считать настоящее время поводом к духовной купле, прилагать попечение о благочестии и получить от щедрого Владыки величайшее попечение в здешней жизни и царство небесное в жизни будущей.

Письмо 121. Патрицию Анатолию

Всевидящий и всеустрояющий Владыка явил, наконец, апостольскую истинность наших догматов и ложь возводимой на нас клеветы. Ибо письма боголюбезнейшего и святейшего архиепископа великого Рима, господина Льва, к священной памяти Флавиану и к другим собиравшимся в Ефес^[282] вполне согласны с тем, что написано нами и что мы всегда проповедовали в церквах. Посему, лишь только прочитал их, я восхвалил человеколюбивого Господа за то, что Он не оставил совсем церквей, но сохранил искру православия и даже не искру, а величайший огонь, могущий воспламенить и осветить вселенную. В том, что им (Львом), написано, он поистине сохранил апостольский характер, поскольку в этих письмах мы нашли то, что предано святыми и блаженными пророками и Апостолами и последующими проповедниками Евангелия, а равно, конечно, и собиравшимися в Никее святыми отцами; при этих письмах мы согласны оставаться и всех, которые мыслят что-либо отличное от них, осуждаем в нечестии. Одно из его писем, посланных в Ефес, я сопоставил с таковыми же моими сочинениями, чтобы ваше благородство, прочитавши это, вспомнило то, что мы часто говорили в церквях, познало согласие догматов и возненавидело говорящих ложь и составивших новую ересь против апостольских догматов^[283].

Письмо 122. Епископу Емесскому Уранию^[284]

Мы весьма возрадовались тому, что, будучи соединены расположением, мы оказались в общении (с вами) чрез (ваши) письма. Только я не понял (в твоем письме) следующих слов: не говорил ли я тебе? Если это сказано только к слову, то такое замечание не огорчает нас; если же этим делается напоминание о совете молчать и так называемом благоразумии (οἰκονομίαν), то я радуюсь, что не принял этого внушения; ибо божественный Апостол заповедует противное: настой благовременне, безвременне (2Тим. IV, 2). И сам Господь тому же проповеднику (Павлу) сказал: глаголи, и да не умолкнеши (Деян. ХVIII, 9), – и Исаии: возопий крепостью твоею, и не пощади (Иса. LVIII, 1), – и Моисею: сошед засвидетельствуй людем (Исх. XIX, 21), – а также и Иезекиилю: стража дах тя дому Израилеву; и будет, аще не возвестиши беззаконнику (Иез. III, 17) и что следует за сим, ибо излишне говорить об этом пространно тому, кто знает. Итак, я не только не скорблю, что действовал дерзновенно, но и радуюсь и веселюсь и прославляю удостоившего меня этих страданий и близких людей увещеваю к таким же состязаниям. Ибо если они знают, что мы не храним апостольское правило веры, но уклоняемся направо или налево, то пусть возненавидят нас, присоединятся к противникам и пусть вместе с ними воюют против нас. Если же они признают за нами правильное учение евангельской проповеди, то мы восклицаем к ним: станите и вы препоясани чресла ваша истиною и обувше нозе во уготование благовествования мира (Ефес. VI, 14. 15) и прочее. Ведь, как говорят, в числе добродетелей имеются не только воздержание, справедливость и рассудительность, но и мужество, и только чрез него хорошо исполняются те. Справедливость в борьбе против несправедливости нуждается в союзничестве мужества – и воздержание только при содействии мужества побеждает невоздержность. Посему-то и Бог всяческих сказал пророку: праведник же мой от веры жив будет, и аще усумнится, не благоволит душа моя в нем (Аввак. II, 4; ср. Евр. X, 38. Рим. I, 17. Гал. III, 11): сомнением Он назвал здесь трусость. Итак, любезный друг, держись апостольских догматов: приидет бо елико елико грядый^[285], и не укоснит (Евр. X, 37) и воздаст комуждо по делом его (Рим. II, 6): преходит бо образ мира сего (1Кор. VII, 31) и обнаружится истина дел.

Письмо 123. Ему же (Епископу Емесскому Уранию)

Письмо твое, – пространное, приятное и показывающее горячую и искреннюю любовь твою, – исполнило меня такой радости, что я всего менее раскаиваюсь в своем предположении^[286], что вступление прежнего твоего письма имеет другую мысль: ибо непонимание смысла письма того открыло сокровище братской любви, обнаружило неповрежденность веры и дало знать ревность о благочестии. Мы, кончено, поделили между собою слова и испытания пророка: твое преподобие воспользовалось словами; мы подвергаемся бурям и треволнениям и против тех, которые двигают корабль, вместе с ним (пророком Ионою) восклицаем: хранящии суетная и ложная, милость свою оставиша (Ион. II, 9). Владыка наш и его, может быть, подаст и нам выплыть и избавиться от кита. Если даже это бушующее волнение и продолжится, то и в таком случае мы надеемся насладиться божественным промышлением и узнать на опыте, что сила Его совершается в немощи (1Кор. XII, 9), ибо Он соразмерил самые опасности с нашею слабостью. Ведь того божественного пророка спустили в морю все плывшие, мне же Он преподал утешение твоего преподобия, а также, конечно, и других боголюбивых мужей. Я молю, чтобы таковые вместе с твоим боголюбием сподобились благословений достойного удивления Онисифора, потому что вы не постыдились моих уз (2Тим. I, 16), но участвуете в наших скорбях за веру. Знай, владыко, что я не принимал и даров, посланных мн. другими епископами: это – не по надменности к пославшим (да не будет!), а потому, что необходимую пищу доставляет Тот, Кто и воронам подает ее в изобилии (Псал. CXLVI, 9). Но я не сделал ничего такого по отношению к твоему боголюбию (т. е. не отказался от приема присланных даров), ибо, действительно, горячность любви (твоей) победила бывшее у меня до тех пор намерение. Пусть убедится твоя боголюбивая душа, что отсюда возросла между нами дружба и возгорелась сильнейшая любовь.

Письмо 124. Адвокату Маране

Я также оплакиваю церковные бедствия и скорблю по причине облежащей бури. Что же касается меня лично, то я радуюсь, что удалился от волнений и наслаждаюсь любезною мне тишиной. А те, о которых твоя ученость (παίδευσις) писала, что они и поныне чинят неправду, не в долгом времени сами понесут наказания за свои беззаконные деяния. Ибо Господь всяческих весом и мерою (Прем. Сол. XI, 31) управляет всем и, – когда некоторые впадут в неумеренное беззаконие, – Он не будет терпеть долее, но наконец, как судья, наведет на них наказание. Предвидя это, мы молим, чтобы они отстали от своей неумеренности, дабы нам не быть вынужденными оплакивать их, при виде их наказаний. Мы же постоянно памятуем о вашей дивности и молим общего Владыку наполнить ваш дом Своим благословением.

Письмо 125. Афонию, Федориту, Нонну, Скилакию, Афоонию, Иоанну – декурионам^[287]Зевгмы^[288]

Я узнал твердость и силу веры вашей и исполнился радости, потому что ваша вера весьма велика. Так как мы, покланяющиеся вечной Троице, составляем одно тело, то естественно, что здоровым членам сорадуются и все прочие члены. Это говорит и божественный Апостол: аще славится уд^[289], с ним радуются вси уди (1Кор. XII, 26). Посему сорадуюсь вам, поборающим за апостольские догматы и подражающим тому славному Навуфею (3Цар. XXI, I сл.) в более высоких вещах: ибо тот подвергнулся несправедливейшему убиению за виноградник, не желая лишиться отцовского наследия; вы же побораете не за виноградники, а за божественные догматы, отвращаетесь этой новой и лукавой ереси, затемняющей чистоту евангельского учения, и не допускаете, чтобы число всесвятой Троицы уменьшилось или увеличилось. Уменьшают его усвояющие страдание божеству Единородного, а увеличивают осмеливающиеся вводить другого Сына. Но вы веруете в одного Единородного, как в одного Отца и одного Духа Святого; усматриваете в воплотившемся Единородном воспринятое естество, которое, приняв от нас, Он принес за нас, ибо отрицание его (человеческого естества) делает тщетным наше спасение. Ибо если божество Единородного бесстрастно (так как природа Троицы бесстрастна) и если мы не исповедуем того, что может страдать, то напрасно толкуют о страдании, которого не было: когда нет страдающего, как же могло быть страдание? Ведь мы проповедуем божеское естество бесстрастным, а подобно нам признают это и те. Как же, в таком случае, могло быть страдание при отсутствии страждущего? Тогда великая тайна домостроительства вместо истины явится чем-то кажущимся и призрачным. Эту басню пустили на свет Валентин, Вардесан, Маркион и Манес. Издревле же преданное церквам учение признает Господа нашего Иисуса Христа и по воплощении одним Сыном и одного и того же исповедует предвечным Богом и человеком в конце дней, ставшим таковым по воспринятию плоти, а не по превращению божества. Ибо если бы божеское естество потерпело пременение в естество человеческое, оно не осталось бы тем, чем было; а если оно уже не есть то, что оно было, в таком случае почитающие это ложно называют Его (Иисуса Христа) Богом. Но мы знаем, что Единородный Сын Божий неизменяем, как Бог и Сын Бога истинного: ибо мы научены божественным Писанием, что Он, будучи образом Божиим, принял образ раба (Филипп. II, 6. 7) и воспринял семя Авраамово (Евр. II, 16), но не превратился в семя Авраамово, и подобно нам приобщился плоти и крови (Евр. II, 14) и души, бессмертной и беспорочной. Сохранив все это, Он принес за грешные тела Свое безгрешное тело, а за душу – душу, свободную от всякого пятна. Посему-то мы имеем надежду общего воскресения, ибо в первенце участвует весь род, – и как в Адаме мы сделались причастными смерти, так в Спасителе Христе получим участие в жизни. И этому ясно научил нас божественный Апостол: ныне бо, – говорит он (I Кор. XV, 20. 21), – Христос воста от мертвых: начаток умершим бысть. Понеже бо человеком смерть, – и человеком воскресение мертвых. Якоже бо о Адаме вси умирают, такожде и о Христе вси оживут. Пишу это ныне не с тем, чтобы учить, но чтобы напомнить, при чем стараюсь быть кратким, ибо, – как мне кажется, – я уже перешел размеры письма. Меня побудил послать это во всем благочестивейший и боголюбезнейший пресвитер и архимандрит Мекима (Μεκίμας)^[290], который, соблюдая обычай любви, совершил такой путь, сообщил нам о ревности вашей дивности и просил возжечь ее письмами. Я принял эту просьбу и написал письмо, а Владыку всяческих прошу, чтобы Он сохранил вас в вере и явил превосходящими сеющаго (Лук. XXII, 31).

Письмо 126. Епископу (Пергийскому) Савиниану

Я восхвалил твое преподобие, когда ты оставил возбуждавший зависть престол: ибо, – прежде почтенный, – он стал ныне смешным, так как мы сделали его продажным. Я удивился, узнавши, что ты прибегаешь к изгнавшим, поскольку нужно делать совсем противное и именно: когда попросят держать кормило, избегать правления, так как вместе плывущие стали врагами. Или ты, боголюбезнейший, не знаешь, что научил нас проповедовать Спаситель наш чрез священных Апостолов и что законоположили ныне почитать наследники апостольских догматов? Ибо кто из древних учителей – с тех пор, как стало проповедоваться Евангелие, вплоть до обдержащей теперь тьмы – слыхал проповедь, что одно естество плоти и божества, или кто осмеливался когда-либо называть божество Единородного страстным? Ныне же некоторые дерзают явно говорить это, а прочие не обращают внимания на слова и своим молчанием делаются участниками в преступлении. Но кто-нибудь скажет: что же нужно делать тем, которые отвращаются этого? Я бы сказал: одно из двух – или прямо выступить против них и изобличить ложность догматов, или избегать общения с ними, как явно нечестивыми. Ведь и я принял совершенную против меня несправедливость, как божественное благодеяние, благодаря за это не тех, которые оказали мне несправедливость (ибо как можно благодарить братоубийц и принявших роль Каина?), но восхваляя Владыку моего за то, что Он удостоил меня части обидимых, отделил от обидевших и богохульствующих и дал приятнейший для меня покой.

Письмо 127. Пресвитеру и Архимандриту Иовию

Патриарх Авраам одержал победу, уже достигнув старости, – Моисей, будучи глубоким старцем, поразил Амалика, простерши руки на молитву, и божественный Самуил, украшенный сединами, обратил в бегство иноплеменников. Твоя досточтимая старость подражает им, когда во время войн мужественно действует за благочестие, сражается за евангельские догматы и мужеством воли затмевает новые (догматы). Я же, слыша это, радуюсь и ликую и жажду обнять твою досточтимейшую седину. Но так как я не могу сделать этого (ибо старость удерживает твое богочестие дома, а меня принуждает оставаться здесь царский указ), то я чрез письма стараюсь исполнить желаемое, приношу твоему боголюбию любезнейшее мне приветствие и прошу помочь молитвами наполненным бурею церквам, а мне, преследуемому за апостольские догматы и нуждающемуся в высшей помощи, доставить божественное содействие.

Письмо 128. Пресвитеру и Архимандриту Кандиду

Кажется, старость победила бодрость твоей боголюбезной души, и ты не простираешь по обыкновению своих рук; поэтому и Амалик оспаривает (у нас) победу. Итак, да явятся помощники твоей слабости – подобно тому, как некогда Ор и Аарон поддерживали руки законодателя (Исх. XVII, 12), – чтобы ты ниспроверг Амалика и спас Израиля: ибо в настоящее время требуются особенно усердные молитвы, так как теперь и еллины и иудеи и всякие ереси пользуются миром, а только одна Церковь обуревается и подвергается тяжкому волнению. Мы же по преимуществу нуждаемся в помощи молитв ваших, так как и те, которые считались союзниками (нашими), оказываются противниками (нам).

Письмо 129. Пресвитеру и Архимандриту Магну Антонину^[291]

Плывущих ночью радуют огни гаваней, а подвергающихся опасности за апостольскую веру утешает ревность одинаково верующих. Посему мы имеем достаточное утешение, слыша о состязаниях вашего боголюбия за апостольские догматы: ибо Щедродатель дал вам такой образ мыслей, что за них вы переносите всякий труд. Я же, утешенный вашим усердием, приношу малое воздаяние, прося вас не покидать этих божественных состязаний и презирать противников, как легко уловимых (ибо что может быть слабее лишенных истины?), и уповать на Того, Кто сказал: не покину тя^[292], ниже оставлю тебе (Иис. Нав. I, 5) и: се Аз в вами есмь во вся дни до скончания века (Матф. XXVIII, 20). Помогайте мн. своими молитвами, чтобы я с дерзновением мог присовокупить: Господь мн. помощник, и не убоюся, что сотворит мне человек. (Псал. СХVII, 7. 6).

Письмо 130. Епископу (Долихийскому) Тимофею^[293]

I. Не напрасно Правитель всяческих попустил противным ветрам возбудить волны нечестия, но для того чтобы испытать силу духа плывущих: – показать мужество одних и изобличить трусость других, снять личины с тех, которые только внешне принимают вид благочестия, и обнаружить борцов за истину. И мы видели, что это именно и случилось ныне. Когда настала буря, одни проявили скрываемое прежде нечестие, другие изменили истине, которой держались, перешли в строй неприятелей и вместе с ними нападают на тех, которых (они сами) называли превосходнейшими. Видящие же это ненавидят врагов, оплакивают перебежчиков и боятся за преследуемых за апостольские догматы, стараясь подавать им помощь. Если изменники станут особенно сильно притеснять их, то, может быть, и они скоро сделаются в числе преследующих и не будут щадить одинаково верующих, но, обвиняемые своими, будут метать в них стрелы вместе с теми, которых они сами обвиняли, хотя бы они были научены божественным Писанием, что несправедливость по отношению к ближнему навлекает наказание, а перенесение обид доставляет великие и постоянные награды.

II. Эта буря показала как ревность твоего богочестия по вере, так и благорасположение к нам. И ты дважды писал нам, презирая угрожающих и показывая своими письмами братскую любовь и давая знать о своих состязаниях за апостольские догматы, ибо ты просил нас писать о том, что нужно мыслить и проповедовать о спасительном страдании. Я же с радостью принял это прошение и охотно выскажу, чему научен божественным Писанием и толковавшими его отцами, – не с тем, чтобы учить, но чтобы напомнить о сем твоей боголюбезной главе. Итак, знай, боголюбезнейший, что прежде всего другого следует познать различие наименований и потом причину божественного воплощения. Ибо когда это будет ясно, тогда не останется места никакому сомнению касательно страдания. Посему пытающихся возражать мы спросим сначала, какие имена принадлежат Единородному Сыну Божию прежде воплощения и какие после или, лучше сказать, какие связаны с делом домостроительства. Они, конечно, скажут, что «Бог-Слово», «Единородный Сын», «Вседержитель» и «Господь всякой твари» – имена раннейшие, а «Иисус Христос» есть собственное имя вочеловечения, ибо воплотившийся Бог-Слово, Единородный Сын Божий, называется Иисусом Христом: се бо, – говорит (Писание),–родися вам днесь Христос Господь (Лук. II, 12). Но так как «Христами» назывались и другие: священники, цари и пророки (Псал. СIV, 15. 1Цар. XXIV, 7. 1Иоан. II, 20. Псал. XLIV, 8), то – для того, чтобы кто-нибудь не счел Его подобным им, – Ангелы присоединили имя «Господь» к имени «Христос», показывая Владычнее достоинство рождаемого. И всехвальной Деве Гавриил сказал^[294]: се во чреве возымеешь^[295], и родиши сына, и наречеши имя ему Иисус (Лук. I, 31): яко той спасет люди своя от грех их (Матф. 1, 21). Прежде же вочеловечения Он не назывался ни Христом, ни Иисусом, ибо и божественные пророки, предрекая имеющее быть, употребляли выражения так, каким образом они предсказывали об относящемся к рождению, кресту и страданию, когда этого на деле еще не было. Однако же и по вочеловечении Он называется и Богом-Словом и Господом и Вседержителем и Единородным Сыном и Творцом и Содетелем (Δημιουργός): ибо Он сделался человеком не по превращению, но, оставаясь тем, чем был, Он воспринял то, что – мы, так как, – по выражению божественного Апостола (Филипп. II, 6. 7) – Он, во образе Божии сый, зрак раба приим. Посему и по вочеловечении Он называется теми же наименованиями, что и до вочеловечения, поскольку имеет естество неизменяемое и непреложное. Но, повествуя о страданиях, божественное Писание нигде не употребляет имени «Бог», поскольку это есть имя простого (несложного) естества. Ведь никто, слышавший: в начале бе Слово, и Слово бе к Богу, и Бог бе Слово (Иоан. I, 1) и подобное сему, не скажет, что плоть существовала прежде веков, или была единосущна Богу всяческих, или была содетельницею твари, но знает, что все это принадлежит собственно божеству. Равным образом никто, слышавший родословие (Иисуса Христа) у Матфея, не предположит, что Давид и Авраам были предками Бога по (божескому) естеству, ибо от них происходит воспринятое естество.

Посему, – как это ясно и бесспорно даже и для самых свирепых еретиков, – и мы знаем, что одно естество – предвечное, другое – новое; так же должно признавать и то, что тело страстно, а божество бесстрастно, не разделяя соединения и не рассекая Единородного на два лица, но в одном Сыне усматривая особенности естеств. Если мы обыкновенно делаем это по отношению к душе и телу, – природам одновременным и физически соединенным между собою, – и душу называем простою (несложною), разумною и бессмертною, а тело именуем сложным, страстным и смертным, но при всем том не разделяем соединения и не рассекаем надвое одного человека: то тем более следует делать это по отношению к рожденному прежде веков от Отца божеству и воспринятому от семени Давидова человечеству и ясно признавать первое предвечным и вечным, простым и неописуемым, бессмертным и неизменяемым, второе же – новым, сложным, описуемым, изменяемым и смертным. Если мы и признаем теперь тело (Христово) бессмертным и нетленным, то ведь прежде воскресения оно подлежало и смерти и страданию: ибо – иначе – как же Он мог быть пригвожден ко древу и положен во гроб? Однако же, и признавая различие естеств, следует покланяться одному Сыну и знать, что один и тот же и Сын Божий и Сын человеческий, образ Божий и образ раба, сын Давыдов и Господь Давида, семя Авраамово и Творец Авраама. Соединение делает имена общими, но общность имен не смешивает самых естеств, так как для всех, хорошо мыслящих, ясно, что одни из имен приличествуют (Христу) как Богу, другие – как человеку. Точно так же и страдательность и бесстрастие относятся к Владыке Христу, ибо Он страдал по человечеству, но оставался бесстрастным, как Бог. Если же, как говорят нечестивые, страдало само божество, то ведь в таком случае восприятие плоти становится излишним, ибо не было бы нужды в страстном человечестве, когда божеское естество могло бы принимать страдание. А если, – по заявлению их же, – божество бесстрастно и страдание истинно, то пусть они не отрицают страдавшее, чтобы им не пришлось отрицать и самую истину страдания: ибо страдание ложно, когда нет страждущего. А что и божественное Писание ясно проповедует страдание тела, в этом легко убедиться тому, кто захочет раскрыть четверицу священных Евангелий и узнать оттуда, как Иосиф Аримафейский пришел к Пилату и просил тело Иисусово, как Пилат повелел выдать тело Иисусово, как Иосиф снял тело Иисусово со креста, как он обвил плащаницею тело Иисусово и как положил его в новом гроб. (Матф. XXVII, 57 – 60. Марк. XV, 43 – 46. Лук. XXIII, 50 – 53. Иоан. XIX, 38 – 42). Это согласно описали четыре Евангелиста, часто упомянув о теле. Если они (еретики) укажут на слова, сказанные Ангелом Марии и бывшим с нею: приидите, идеже лежа Господь (Матф. XXVIII, 6), то пусть они послушают историю Деяний, где говорится: погребоша Стефана мужи благоговейнии (Деян. VIII, 2), и пусть обратят внимание на то, что не душу победоносного Стефана, а тело его те удостоили последнего долга (погребения). И до настоящего времени входящие в церкви победных мучеников обыкновенно спрашивают: как называется тот, кто положен в гробнице? И знающие дело отвечают, что это или мученик Юлиан или Роман или Тимофей, хотя часто там лежат даже нецелые тела, но незначительнейшие частицы,-и однако же мы называем тело общим именем^[296]. Так и Ангел назвал тело Господа Господом, поскольку это было тело Господа всяческих. И сам Господь не невидимое естество, но тело Свое обещал отдать за жизнь мира: хлеб бо, – говорит Он (Иоан. VI, 51), – его же Аз дам, плоть Моя есть, юже Аз дам за живот мира. И при предании божественных таинств Он, взяв символ (хл.б),сказал: сие есть тtло Мое, еже за вы даемо (Лук. XXII, 19) или ломимое (1Кор. XI, 24), по выражению Апостола. И нигде в рассказе о страдании не упоминается о бесстрастном божестве.

Тех же, которые стараются противоречить, нужно прежде всего спрашивать, признают ли они, что Бог – Слово воспринял совершенную человеческую природу, и утверждают ли, что соединение было неслиянное? Если это будет признано, вместе с этим выступает по порядку и все прочее и (тогда окажется, что) страдание должно быть приписано страстному естеству.

III. Ныне кратко я изложил это и все же преступил меру письма. Я посылаю также и недавно написанное мною по просьбе боголюбезнейшего и святейшего человека Божия, господина N^[297], сокращенное учение, которое может раскрыть (тебе) истину апостольских догматов. Если найду переписчика, в таком случае пришлю твоему преподобию и то, что я написал в виде диалога, т.е. по вопросам и ответам, пространно и с подкреплением свидетельствами отеческими. В настоящую пору посылаю только немногие изречения (χρήσεις) древних учителей, которые могут раскрыть смысл их учения. Посему благоволи, боголюбезнейший, воздать нам содействием твоих молитв, чтобы мы могли переплыть эту тяжкую бурю и достигнуть приятных гаваней Спасителя.

Письмо 131. Архимандриту Долихийскому Лонгину

Ваше богочестие показало и ревность о благочестии и любовь к ближнему, ибо в настоящее время одно с другим связано. Так и мы преследуемся из-за апостольских догматов, поскольку не оставляем отеческого наследия, но готовы скорее все перетерпеть, чем видеть изъятою из апостольской веры хотя бы одну черту. Итак, вы сделались соучастником в страданиях наших, утешив нас письмами и послав к нам почтеннейших и благоговейнейших диаконов Матфея и Исаака. И я несомненно знаю, что вы услышите от праведного Судии: в темнице бех, и приидосте ко Мне (Матф. XXV, 36). Ибо, хотя мы ничтожны и малы и обременены множеством грехов, но зато Господь милостив и щедр. Посему-то Он и упомянул не о великих, но о малых, говоря: понеже сотвористе единому малых менших, верующих в Мя, Мне сотвористе (Матф. XXV, 40). Итак: поскольку вы и в правых догматах отличаетесь и достохвальною жизнью блистаете и имеете чрез это великое дерзновение к Богу, то помогайте мне молитвами вашими, чтобы я мог противостать, – по выражению Апостола, – хитрому искусству обольщения (Ефес. IV, 14), избежать сетей мучителя (ср. 2 Макк. VII, 9) и (хоть) с малым дерзновением предстать праведному Судии в день явления Его.

Письмо 132. Епископу Едесскому Иве.

Господь повелел несправедливо обидимым не падать духом, но радоваться и из древних примеров извлекать поводы к утешению. Ведь от первых людей и до настоящего времени можно наблюдать, что старавшиеся чтить Бога всяческих были обидимы людьми, с которыми они жили, и впадали в весьма многие и тяжкие огорчения. Я перебрал бы весь список их, если бы писал человеку, не знающему точно божественного Писания. Поскольку же ты, боголюбезнейший, с детства воспитан в божественных словесах, то я считаю излишним делать это. Я только прошу обратить на них внимание и тех из человеколюбивейших иереев, которые нанесли обиду, оплакивать, а тех, которые презирают, жалеть и скорбеть о буре церковной, а тому, что мы сделались участниками страданий за благочестие, радоваться и веселиться и постоянно восхвалять удостоившего нас такой участи. Будем уступать убийцам и честь и временные блага и председание и жалкую славу. Будем только держаться евангельских догматов, будем переносить за них все скорбное, что бы ни было нужно, и предпочитать достойную приобретения нищету многозаботливому богатству.

Пишу это не с тем, чтобы увещевать (ибо знаю твердость твоего преподобия в скорбях), но чтобы сделать известным твоему боголюбию свой образ мыслей и уведомить, что ты, владыко, имеешь соратников, с охотою принимающих опасности за благочестие. Я давно желал писать об этом, но не находил лица, которое могло бы доставить письма. Встретивши ныне почтеннейшего и благоговейнейшего пресвитера Озея, – мужа, сражающегося за благочестие и преданного твоему благочестию, – я пишу и приветствую твое преподобие и прошу поддерживать меня своими молитвами и укреплять письмами.

Письмо 133. Епископу Германикийскому Иоанну^[298]

Что ты, владыко, не забываешь нашей дружбы, – я это знал прежде и теперь знаю хорошо. Однако же я желал и молил, чтобы твое благочестие заботилось о точности (догматической) и избегало общения с изменившими благочестию, возлагая попечение о нас (и о себе) на защитника всяческих (ср. 2 Макк. IV, 21). Ведь даже когда мы молчим и живем в тишине, – Он разрушил суровейшие и жесточайшие наказания и вместо тяжкой бури подал эту светлую тишину. Поскольку же таковая подана нам человеколюбивым Владыкою, мы считаем это спокойствие достолюбезнейшим. Правда, мы признаем необходимым убедить отклонившихся от нас вследствие клевет против нас, показать истину евангельских догматов и изобличить ополчившуюся против нас ложь. Но после этих изобличений и торжества истины мы намерены удалиться от забот об общественных делах (τὴν τῶν κοινῶν ἐπιμέλειαν) и возвратиться к весьма желанной для нас тишине. О врагах же истины мы, вместе с пророком, восклицаем: погибе память их с шумом: и Господь во век пребывает (Псал. IX, 7. 8). О себе же мы воспеваем следующее: низпосла с высоты, и прият мя: восприят мя от вод многих, и избави мя от врагов моих сильных (Псал. XVII, 17. 18).

Пишу это ныне после того, как я получил уже два письма твоего благочестия: одно чрез Анастасия, пресвитера Верийского, а другое чрез драконария^[299] Феодота. Никакого иного письма, о котором ты ясно упоминаешь в этих последних письмах, никто мне не передавал. Я ничего не могу писать о путешествии туда прежде, чем узнаю, какое распоряжение сделал о нас благочестивейший царь, ибо эти грамоты все еще не пришли (ко мне).

Письмо 134. Епископу Верийскому Феоктисту

Некто спрашивал Спасителя и Законодателя и Господа, какая первая заповедь? А Он отвечал на это: возлюбиши Господа Бога твоего всею душею твоею, и всем сердцем твоим, и всею мыслею твоею (Матф. XXII, 37) и к сему прибавил: сея есть заповедь первая. Вторая же подобна ей: возлюбиши искренняго твоего яко сам себе (ст. 38. 39) и наконец заключил так: в сию обою заповедию весь закон и пророцы висят (ст. 40). Посему ясно, что соблюдающий их (эти заповеди) исполняет закон, по определению Господа; преступающий же их становится преступником всего закона. Итак, будем, при справедливом и праведном суде совести, рассматривать, исполнили ли мы эти божественные заповеди? Первую из них исполняет соблюдающий неповрежденною божественную веру, отвращающийся воюющих против нее, как врагов истины, и страстно ненавидящий ненавидящих Того, Кого он любит; вторую же (исполняет) тот, кто имеет особенное попечение о ближнем и не только в обстоятельствах счастливых, но и в почитаемых несчастными сохраняет законы дружбы. Заботящиеся о собственной, – как они думают, – безопасности, ради ее пренебрегающие законами дружбы и презирающие гонимых друзей, – такие люди даже и у внешних (язычников) считаются в числе дурных. Владыка всяческих требует от Своих учеников более совершенного, ибо Он говорит: любите враги ваша. Аще бо любите любящих вас, что лишшее творите?Се и грешницы и мытари тоже творят (Матф. V, 44. 46 – 47). Мы же не испытываем и той любви, которая свойственна для мытарей. Впрочем, что я говорю о свойственной для мытарей? Мы не получаем утешения даже и такой любви, какою пользуются в темницах человекоубийцы и чародеи. Если бы все поревновали такой свирепости, то нам не осталось бы ничего другого, как при жизни погибнуть от нужды, а по смерти лишиться гроба и сделаться пищей собак и зверей. Но у нас еще достаточно таких, которые презирают эту жизнь и ожидают наслаждения благами вечными; таковые люди доставляют нам всякое утешение. Человеколюбивый же Господь с небесе низпосла суд, земля же убояся и умолча: внегда востати на суд Богу (Псал. LXXV, 9. 10). Врази же Его, купно прославитися им и вознестися, изчезающе яко дым изчезоша (Псал. XXXVI, 20). Ложь новой ереси осуждена, истина божественных Евангелий ясно возвещается. Мы же с блаженным Давидом восклицаем: благословен Бог, творяй чудеса многая един, и благословено имя славы Его, и исполнится славы Его вся земля: буди, буди (Псал. LXXИ, 18. 19).

Письмо 135. Епископу (Халкидонскому) Ромилу (Ῥωμίλῳ)^[300]

Так как ты напомнил нам древнюю историю и сказал, что даже царь Сирийский, размыслив о человеколюбии царей Израильских, принял вид просителя и не был отвергнут в своем прошении (4Цар. V, 1 сл.): то вспомни, владыко, и о гневе Бога, ибо Ахава, пользовавшегося милостью, Он предал конечной гибели и чрез пророка произнес такое решение: будет – говорит Он (3Цар. XX, 42), – душа твоя вместо души его, и люди твои вместо людей его. Этими словами и нам заповедуется соединять милость с судом, так как не всякая милость угодна Господу всяческих. В особенности же настоящее дело требует рассудительного размышления, ибо мы сражаемся за божественные догматы, в которых имеем надежду на спасение. Не следует, однако, опускать из вида и большое различие людей: ибо одни, действительно, страдают общим нечестием, а другие безразлично заявляют и то и противное сему, иные же, зная истину, скрывают ее в тайниках души и вместе с другими проповедуют нечестие. Есть и такие, которые, будучи одержимы страстью зависти, собственную вражду сделали поводом к борьбе против истины и стараются причинить проповедникам истины всякое зло. Существуют еще такие, которые любят истину апостольских догматов, но, убоявшись могущества сильных, страшатся публично провозглашать ее: они стенают и плачут об изобилии зол и все-таки входят в общение с теми, которые возбуждают треволнения. Мы полагаем, что из числа таковых и твое благочестие. Мы уверены, что ты не поврежден в божественных догматах, и думаем, что сохраняешь любовь к нам, но единственно по страху подчиняешься духу времени. Посему, хотя мы и не пишем никому другому, мы однако же пишем твоему боголюбию и от тебя принимаем письма, обращая внимание на (твое) настроение и возможным образом снисходя к робости. Но человеколюбивый Господь ныне совершенно устранил поводы к робости, обличив новосоставленное нечестие и обнаружив евангельскую истину. Мы, – хотя бы имели уст столько же, сколько и волос, – не в состоянии по достоинству восхвалить человеколюбивого Господа, потому что и самых злейших противников Он принудил проповедовать именно то, что возвещаем мы. Мы услышали, что сожитель твоего боголюбия, узнавши о бывших в великих городах анафематствах^[301] перестал подражать попятному пути раков и вступил на путь правый, рассуждая о догматах в некотором собрании. Нужно не со временем сообразовать слова, но всегда и неуклонно сохранять правило веры.

Письмо 136. Магистриану Киру^[302]

Я сильно воскорбел, узнав о постигшей вас печали. Как было мне не страдать, когда я усвояю себе все ваше и помню заповедь апостольскую, повелевающую не только радоваться с радующимися, но и плакать с плачущими (Рим. XII, 15)? А это страдание (ваше) вполне достаточно, чтобы возбудить сострадание даже и в самых враждебных людях. Ибо что может быть тягостнее, как лишиться супруги, которая честно несла ярмо брака, делала для своего сожителя жизнь приятною, разделяла заботы о семействе, имела попечение о домашних делах, вместе с мужем управляла всем прочим, радела о полезном и следовала указаниям мужа? И разве не превосходит всякую скорбь то обстоятельство, что вместе с нею приходится предавать гробу в самом расцвете юности, – когда только показался первый пух на губах, – того, кто произошел от нее, был заботливо воспитан, наставлен в науках и подавал полную надежду сделаться украшенным сединами старости? Посему, если мы будем смотреть на одну природу страдания, то не останется места никакому утешению. Если же обратим внимание на смертность рода (человеческого), на божественное определение, произнесенное против всего рода, и кроме сего на то, что страдание есть общий удел (ибо жизнь полна такими бедствиями); тогда мы будем мужественно переносить случившееся, будем отражать от себя приступы скорби и воспоем то дивное песнопение: Господь даде, Господь отъят: яко Господеви изволися, тако и бысть: буди имя Господне благословенно во веки (Иов. 1, 21). Мы же имеем еще и большие поводы к утешению, ибо получили ясную надежду воскресения, ожидаем оживления умерших и часто слышали, как Господь называет смерть сном. Если же мы веруем (а, конечно, мы веруем) словам Спасителя, то нам не следует оплакивать усопших, хотя этот сон продолжительнее обыкновенного, но нужно ожидать воскресения в полной уверенности, что мудрый Кормчий всяческих, ясно знающий не настоящее только, а и будущее, направляет все дела к тому, что полезно. И мудрец некий, знавший это, так рассуждает о такого рода смерти: восхищен бысть, да не злоба изменит разум его (Прем. Солом. IV, 11). Итак, – прошу, – предадимся мудрому Правителю вселенной и будем с любовью принимать все определения, каковы бы они ни были: радостны или печальны. Ибо это полезно и выгодно, ведет к мудрости и подает венцы терпящим.

Письмо 137. Архимандриту Иоанну^[303]

Блаженный Давид погрешил в некоторых иных вещах, и мудро управляющий всем Бог повелел записать это на пользу потомкам. Однако Авессалом, отцеубийца и обагренный кровью, безбожный, нечестивый и злейший тиран, не по причине тех (прегрешений Давида) возгорел бешенством против отца, а, желая захватить власть, решился на несправедливейшую войну; но божественный Давид, когда случилось это, вспомнил о совершенном преступлении. Так и я сознаю за собою много других преступлений, но догматическое учение Апостолов сохранял неповрежденным. Те же, которые попрали божеские и человеческие законы и осудили нас отсутствующих, – они произнесли свое решение не за то, в чем мы погрешили (ибо сокровенное им неизвестно), а составили против нас лживую клевету или, – лучше сказать, – по явной вражде к апостольским догматам отлучили того, кто следует им. Но воста яко спя Господь, и изобличи враги своя, и поношение вечное даде им (Псал. LXXVII, 65. 67). Он раcсеял эти лукавые и нечестивые догматы, уготовал свободное проповедание тех (догматов), которые передал нам в святых Евангелиях, а этого нам достаточно для совершенной радости. Ибо в нас нет особой привязанности к городу, в котором провели в трудах все время, но мы жаждем видеть укрепившеюся истину евангельскую, – и это желание наше Владыка исполнил. Посему радуемся, ликуем и восхваляем щедрого Господа и твое богочестие просим делать тоже вместе с нами и во время хваления усердно молить, чтобы говорящих то одно, то другое и переменяющихся смотря по временам подобно хамелеонам, которые принимают цвет листьев, человеколюбивый Господь укрепил, утвердил (их) на скале (ср. Псал. XXXIX, 3. 4) и дал (им) мужество всему предпочитать истину.

Письмо 138. Патрицию Анатолию^[304]

Мы с радостью приняли спокойствие, которое нам выпало на долю, и извлекаем из него полезные и приятнейшие плоды. Христолюбивый царь наш (Маркиан), за благочестие получив царство, начаток царствования своего принес Подателю царства, даровав обуреваемым церквам тишину, гонимой вере силу, евангельским догматам победу. И прежде всего он поспешил загладить причиненную нам обиду. Ибо кто когда-либо слыхал о такой или столь великой несправедливости? Какой человекоубийца судился заочно? Какой злоумышленник против браков (прелюбодей) осуждался, когда его не было на суде? Какому вору, или гробокопателю, или чародею, или святотатцу, или совершившему что-либо другое, запрещенное законами, отказывали в его желании явиться на суд и судили его, находящегося вдали? И с такими людьми не бывало ничего подобного, ибо законы повелевают, чтобы являлись пред судьею и преследующий и обвиняемый и чтобы судьи ждали ясных изобличений и уже на основании их или отпускали его (обвиняемого), как невинного, или наказывали, как виновного. С нами случилось, совершенно противное; ибо царские грамоты не позволяли нам идти на тот пресловутый собор (Разбойничий), а «справедливейшие» судьи осудили отсутствующего, не только не разобрав дела, но еще превознесши похвалами составленные в наше обвинение записки. Ни закон божеский, ни стыд пред людьми не удержали их от этого заклания (низложения)^[305]. Но председатель (Диоскор), презирая истину и служа временному могуществу, приказал, – и ему повиновались даже одинаково с нами мыслящие, имевшие общие догматы и всего более восхищавшиеся нашими делами. Таким образом, то время изобличило одних в предательстве, других в трусости, а нам в страданиях за истину подало повод к дерзновению, поскольку Владыка Христос дал нам не только веровать в него, но и страдать за Него (Филипп. I, 29), ибо величайший дар – страдания за Владыку, и божественный Апостол ставит их выше великих чудотворений.

И я, ничтожный и незначительный, хвалясь этим и не имея никакого другого предлога к похвале, прошу ваше благородство принести благодарственный глас и от моей скудости христолюбивому царю и благочестивейшей и боголюбезнейшей Августе (Пульхерии), учительнице всего прекрасного, поскольку она такими дарами отплатила щедрому Владыке и поставила основанием и опорою царства ревность о благочестии. Кроме того, умолите благолюбезную главу их привести к концу хорошо предположенное и созвать собор не из людей мятежных и разного сброда (пусть удалены будут все такие!), но из таких, которым вверены дела Божии и которые высоко ценят и всему человеческому предпочитают истину. Если их власть желает (а это вне всякого сомнения) даровать церквам прежний мир, – просите, чтобы их благочестие присутствовало при самых заседаниях для устрашения своим присутствием стремящихся к противному и чтобы истина не встречала никакого противоречия, но была исследуема сама по себе сообразно природе вещей и характеру апостольских догматов.

Прошу об этом ваше благородство не потому, чтобы снова желал видеть Кирр (ибо ваше величие знает пустынность этого городка [τῆς πολίχνηςτὴν ἐρημίαν]^[306] безобразие которого я сам до известной степени прикрыл различными зданиями, стоившим и значительных сумм), но чтобы всем очевидно было согласие нашего учения с апостольскими догматами и чтобы обнаружились ложь и неправомыслие наших противников. Когда это совершится, тогда, – да исполнит это Бог! – остальные дни проведу благодушно, где ни повелит нам жить Владыка. Вам же, как воспитанному в благочестии и приобретшему богатство добродетели, следует воспринять и эту ревность и своими увещаниями сделать уже имеющих мужества благочестивейшего царя и христолюбивую Августу еще более мужественными, чтобы они укрепляли свое всеславное царство этой достохвальною ревностью.

Письмо 139. Консулу (ὑπάτφ) и патрицию Аспару^[307]

Следовало бы к прочим добрым качествам вашего мужества присоединить еще то, чтобы ваше, благородство довело до сведения благочестивейшего и христолюбивейшего царя нашего, которого божественная благодать поставила на благо подданных (τῶν ἀρχομένων), о чрезмерной несправедливости против нас и побудило бы заменить закон неправедный законом справедливым. Если мы, укрепляемые божественным провидением, и сделали узаконенное наказание поводом к добру и с радостью приняли тишину, – все-же мы терпели нечто несправедливое и противозаконное, не погрешивши в том, что клеветали на нас враги истины, между тем мы перенесли такие ужасные страдания, какие налагаются только на величайших преступников, и даже гораздо тягчайшие. Нас судили без суда и осудили отсутствующего, – и когда царские грамоты препятствовали нам идти в Ефес, мы получили это «справедливейшее» решение «святых» судей. Но все это, благодаря старанию вашего великолепия, разрешил светлейший (γαληνότατος) царь. Я же, думая, что погрешу, если буду молчать и не засвидетельствую своей благодарности, решился писать эти письма, которыми прошу ваше величие принести за нас благодарения как победоносному и христолюбивому царю, так и благолюбезнейшей и благочестивейшей Августе, за которых я, по мере сил, умоляю благого Владыку, чтобы Он сохранил царство их крепким, человеколюбивым по отношению к подчиненным, страшным для врагов и подающим достохвальный мир. Да не престанет ваше величие умолять их, чтобы они, – для окончательного уничтожения церковной бури, – повелели собраться собору не из людей мятежных, привыкших возмущать собрание, но из тех, которые в тишине изучили божественное, способны подкрепить апостольские догматы и осудить нечестивые и чуждые истине мнения, дабы ваше величие и отсюда получило соответствующую пользу.

Письмо 140. Магистру Винкомалу^[308]

Я весьма удивился, узнав, что ваше великолепие, не зная наших дел и уведомленное только о несправедливости по отношению к нам, оказалось нашим защитником и употребляло все, чтобы разрушить направленные против нас замыслы. И человеколюбивый Господь, несомненно, воздаст вам за это; ведь он, обещавший награду за небольшое количество воды (Матф. X, 42), конечно, больше и воз наградит тех, которые дали больше. Мы же претерпели это не только от явнейших врагов, но и от искренних, как мы предполагали, друзей (будучи преданы теми, за кого сражались) и при том то, что никто или очень немногие из древних перенесли. Ибо кто слыхал когда-либо о подобном суде? Кто приказывал судьям заочно судить обвиняемого, удержав последнего оставаться более, чем в тридцати пяти дневных переходах (σταθμῶν) оттуда? Бывал ли когда-либо столь жестокий и зверский судья, чтобы судить людей, не слыхав их голоса, и не только судить, но осудить их и при том весьма жестоко и сурово? Между тем как Господь приказал (Матф. ХVIII, 17) брата, согрешившего и не принимающего совета, только после первого, второго и третьего увещания считать как бы язычником и мытарем; – «праведнейшие» и «справедливейшие» судьи единоверцам воздали тем, чего они не воздают язычникам и мытарям. Ведь и на этих последних они обращают внимание и рассуждают об них с величайшею честью, если они имеют какой-либо вид знатности; нас же они лишили крова, воды и всего прочего. Так-то они восхотели сделаться подражателями Отца нашего Небесного, Яже сияет солнце Свое но злыя и благия, и дождит на праведныя и на неправедныя (Матф. V, 45). Но я оставляю их, ибо близок суд Владычний, где потребуется не наружное притворство, а истина дел. Я прошу ваше величие принести за нас исповедание благодарности христолюбивому и победоносному царю и боголюбезнейшей Августе за то, что они в благочестии (своем) дали крепкий корень благочестивому царству, и умолять их могущество – для устроения прочного мира церквам – приказать, чтобы собрался собор, но не из людей мятежных, возмущающих собрание, а из любителей истины, утвердить апостольское учение и низвергнуть эту новую и лукавую ересь, дабы вы получили плоды за эти достолюбезные труды от человеколюбивого Господа.

Письмо 141. Архимандриту неусыпающих^[309]Маркеллу^[310]

Достохвальная жизнь украшает ваше благочестие, показывая образ ангельского жития на земле, но еще более славною делает ее ревность по апостольской вере. Ибо что для корабля – киль, для дома – фундамент, тоже истина апостольских догматов для желающих жить благочестиво. Вы же мужественно состязались за эту гонимую истину, подвергаясь опасности за нее, не потому, чтобы она была слаба, но обнаруживая свое боголюбивое расположение. Учение Владыки Христа твердо и крепко, по обетованию самого Спасителя: врата адова, – говорит Он (Матф. XVI, 18), – не одолеют ей (церкви). Человеколюбивый и щедрый Господь и нас удостоил понести бесчестие и заклание (низложение): ибо бесчестие мы почитаем честию и заклание^[311] – жизнью, поскольку мы слышали, как Апостол говорит: нам даровася не токмо еже в Него веровати, но и еже по Нем страдати (Филипп. I, 29). Но, как бы от сна, восстал Господь (Псал. LXXVII, 65) и заградил уста, говорящие хуление против Бога и неправду против нас, а языки благочестивых восстановил, чтобы изливать свои струи в обычное течение. Мы же пожинаем достолюбезные плоды спокойствия и скорбим, видя бурю церквей, но (в тоже время) радуемся и ликуем, потому что стоим вдали от всяких забот. А твое во всем удивительное богочестие мы постоянно приветствуем – и если долго не писали, то не потому, чтобы пренебрегали законами дружбы, но потому, что выжидали какого-нибудь предлога для писем. Ныне же, встретившись с благочестивыми и мудрейшими монахами, которые посланы твоим преподобием ради других надобностей, мы тотчас исполнили желаемое и, лобызая твою боголюбезную главу, просим прежде всего поддерживать нас молитвами, а потом – порадовать своими письмами, ибо мы, по божественной благодати, сделались гонимыми за апостольские догматы.

Письмо 142. Ему же (Архимандриту неусыпающих Маркеллу)

В других грамотах мы уже обращались к твоему богочестию, передав письмо братьям вашим^[312], и ныне снова приветствуем твою святость. Нас побуждают к этому досточудная жизнь ваша и достохвальная ревность по апостольской вере, – ревность, которую вы обнаружили, не убоявшись ни царского могущества, ни общего согласия епископов. Ведь хотя и весьма многие из сошедшихся уступили насилию, но только своими подписями они лишь укрепили новую ересь. А ваше боголюбие ничто не подвигнуло к этому, и вы стались тверды в прежних догматах, которые Владыка заповедал церквам хранить и чрез пророков и чрез Апостолов. И мы желаем держаться этих определений и до конца сохранять веру и исповедание в одного Отца, одного Сына и одного Духа Святого: ибо вочеловечение Единородного не увеличило числа (членов) Троицы, но и по воплощении Троица осталась Троицею. Так мы научены от начала, так веровали, так крещены, так проповедывали, так крестили, так и продолжаем мыслить. Об отце говорящих ложь Господь сказал: егда глаголет лжу, от своих глаголет (Иоан. VIII, 44); а ведь все, что сказано об учителе, относится и к ученикам. И, действительно, эти последние, пользуясь разными лживыми обвинениями против нас, от своих глаголют, но не наше воспроизводят. Но нам падает утешение Владыка: блажени есте, егда поносят вам, и ижденут, и рекут всяк зол глагол на вы Мене ради лжуще. Радуйтеся и веселитеся, яко мзда ваша много на небесех (Матф. V. 11. 12). Посему мы просим твое богочестие молиться, чтобы мы оказались в числе не обижающих, а обидимых за истину евангельскую.

Письмо 143. Монаху Константинопольскому Андрею^[313]

Никогда не видав твоего благочестия и не имев случая беседовать чрез письма, я сделался преданнейшим твоим почитателем. Вызвало эту любовь и постоянно воспламеняет ее то, что согласно говорят вкусившие твоего меда. Ведь все удивляются правоте веры, блеску жизни, твердости души, внутренней гармонии, увлекательности и приятности обращения и всему другому, что характеризует питомца любомудрия. Посему-то я так привязан к твоему боголюбию, а любовь заставила меня первого обратиться с письмами. Но и ты, любезный мне человек, исполни возможно скорее то, чего я желаю, и чрез письма вступи в беседу с нами, ибо собеседование чрез письма подает достаточное утешение находящимся вдали друг от друга. Пиши не как иноверному, но как воспитанному на учении Апостолов и проповеднику Троицы, а не четверицы: ибо, поистине, я считаю одинаково нечестивыми и тех, которые дерзают соединить два естества Единородного в одно, а равно и тех, которые стараются разделить на двух сынов Господа нашего Иисуса Христа, Сына Бога живого, вочеловечившегося Бога-Слово. Чтобы были (теперь) таковые, – я не думаю, но только последователи Ария и Евномия и, конечно, Аполлинария всегда дерзко измышляли такую клевету против церкви. И людям старательным легко узнать, что преславные отцы, светильники церквей, подвергались от врагов истины тому же обвинению, которому подвергаемся ныне и мы от доблестных поборников новой ереси. Но премудрый Владыка обнажил нечестие, не желая долготерпением укреплять нечестивую ересь. Итак, убедившись в том, что ты пишешь к единоверному (а это легко узнать тебе из многих моих сочинений), отвечай письмами, так как, если будет угодно Богу, они послужат к воспламенению любви. Прежде же писем подай нам помощь твоих молитв и умоли милостивого Господа нашего направить ноги наши на прямой путь, чтобы мы могли проходить остальное поприще по законам Его: ибо ты, по чистому житию своему имея дерзновение (к Богу), легко убедишь Того, Кто всегда готов благодетельствовать.

Письмо 144. Воинам^[314]

I. Природа всех людей, конечно одна, но пути жизни многочисленны и различны. Одни избирают жизнь моряков, другие – воинов; одни становятся атлетами, другие – земледельцами; одни занимаются таким, другие – иным искусством. Оставляя другие различия, я скажу только, что одни люди ревностны и заботливы о божественном и стремятся к точному пониманию апостольских догматов, другие же служат чреву и считают счастьем наслаждение постыдными удовольствиями, а третьи занимают средину между этими, – ни ревности похвальной не проявляют, ни распущенной жизни не предаются с неудержимостью, но почитают простоту веры.

II. Согласно сему я считаю восстающих против той мысли, что есть нечто совершенно невозможное для Бога, не из числа людей, усердных и воспитанных на божественном, но или такими, которые не имеют точного разумения апостольских догматов, или такими, которые, будучи порабощены страстям, изменяются, смотря по обстоятельствам, и утверждают то одно, то другое. Так как вы просили меня писать именно о таких лицах, то я, хотя и решился молчать в настоящее время, вижу себя вынужденным сказать кратко об этом, следуя заповеди Владыки, Который говорит: всякому просящему у тебе дай (Лук. VI, 30).

Итак, мы говорим, что для Бога всяческих всевозможно, разумея под словом «все» только хорошее и благое, ибо, как мудрый и благой по природе, Он не допускает ничего противного сему, а лишь одно сообразное своей природе. Если некоторые возражают против нашего рассуждения, выспросите их: может ли лгать Бог всяческих, законоположник истины? Если они скажут, что ложь возможна для Бога, то вы изгоните их из общества вашего, как нечестивых и богохульных. Если же и они согласятся, что это невозможно для Бога всяческих, то вы снова спросите их: возможна ли несправедливость для Того, Кто есть источник истины? Если они сознаются, что и это невозможно для Бога всяческих, то нужно опять узнать у них: возможно ли, – по их мнению, – сделаться неразумным Тому, Кто есть бездна премудрости, а равно и то, чтобы Бог стал не Богом, Господь – как бы не Господом, Творец – не Творцом, Благий – не благим, а злым, и истинный свет – не светом, но противололожным ему? Если они признают, что все это и подобное сему невозможно для Бога всяческих, то нужно сказать им: итак, многое невозможно для Бога, но это свидетельствует не о немощности, а показывает высшее могущество Его. Ведь и говорящие о душе нашей, что она не может умереть, не обвиняют ее в слабости, но признают бессмертие ее чем-то могущественным. Точно так же, исповедуя Бога непреложным, бесстрастным и бессмертным, мы не можем усвоять собственной природе Его ни преложения, ни страдания, ни смерти. Если скажут, что Бог может все, чтобы ни захотел, то таким следует сказать, что он и не хочет того, что несообразно Его природе. По природе Своей Он благ, – следовательно, не желает чего-нибудь злого; по природе Он справедлив, – следовательно, не желает чего-нибудь несправедливого; по природе своей Он истинен, – следовательно, гнушается лжи; по природе своей Он непреложен, – следовательно, не допускает преложения, а если Он не допускает преложения, то – значит – Он всегда остается одним и тем же и по своему существу и по способу бытия. Это Он и сам говорит чрез пророка; «Аз есмь, Аз есмь, и неизменяюся» (Малах. III, 6)^[315]. И блаженный Давид (восклицает): Ты же тойжде еси, и лета Твоя не оскудеют (Псал. СI, 28). Если Он тот же, – значит – Он не воспринял какой-либо перемены. Если Он выше всякой перемены и превращения, – следовательно, Он не сделался смертным из бессмертного и страстным из бесстрастного: ибо, если бы Он был в состоянии сделаться таким, Он не воспринял бы нашего естества. Но поскольку Он имеет природу бессмертную, то Он и воспринял тело, могущее страдать, и вместе с телом человеческую душу. Сохранив то и другую свободными от всяких приражений греха, Он предал душу за грешные души и свое тело – за тела смертные. И хотя тело Единородного Сына Божия называется телом воспринятым, Он однако относит к Себе самому страдание тела. А что не божеское естество, но Его тело было пригвождено ко кресту, – свидетели сему четыре Евантелиста, ибо все они согласно поучают, что Иосиф Аримафейский, пришедши к Пилату, просил тело Иисусово, что он снял с креста тело Иисусово, что, повивши плащаницею, он положил в новом своем гробе тело Иисусово и что пришедшие ко гробу вместе с Мариею Магдалиной искали тело Иисусово и, не нашедши тела Иисуса, побежали к ученикам Его и возвестили это (Матф. XXVII, 57 – 60. Марк. XV, 43–46. Лук. XXIII, 50–55. XXIV, 1–10. Иоан. XIX, 38– 42).

Это согласно проповедуют все четыре Евангелиста. Если возражающие будут говорить, то Ангел сказал: приидите видите место, идеже лежа Господь (Матф. XXVIII, 6), то пусть неразумные знают, что и о победоносном Стефане божественное Писание говорить: погребоша же Стефана мужие благоговейнии (Деян. VIII, 2); хотя предано было гробу одно тело, а душа не могла быть погребена вместе с ним, однако же телу усвоено общее (ему с душею) наименование. Так и блаженный Иаков говорил своим сыновьям: погребите мя со отцы моими (Быт. XLIX, 29), но не сказал: «погребите тело мое», и присоединил к этому: тамо погребоша Авраама и Сарру жену его: и тамо погребоша Исаака и Ревекку жену его: и тамо погребоша Лию (ст. 31), а не сказал: «тела их». Имена эти принадлежат собственно телам и душам вместе, однако же и для обозначения одних тел берутся эти общие наименования. Так и мы храмы (σηκούς) святых Апостолов, пророков и мучеников часто называем то храмом Дионисия^[316], то Юлиана^[317] или Космы^[318], хотя знаем, что нередко покоятся там небольшие части их тел, а души их упокояются в божественнейших местах^[319]. Это обыкновение можно замечать и в обычном употреблении. Мы говорим: такой-то умер, такой-то погребен в известном месте, когда знаем, что душа бессмертна и не разделяет гроба вместе с телом. Точно также и Ангел сказал: приидите видите место, идеже лежа Господь (Матф. ХХVIII, 6), не заключая в гроб божества, но тело Господа называя именем Господа.

А что так представлялось это и святым отцам, – пусть послушают преславного Афанасия, архиепископа Александрийского, который украшал архиерейство исповеданием: «жизнь не может умереть, а паче – сама животворит мертвых»^[320]. Пусть послушают знаменитого Дамаса, епископа Римского, который говорит: «если кто-нибудь скажет, что на кресте страдало божество, а не тело с душою, образ раба, который Он (Бог-Слово) воспринял совершенным: анафема да будет!^[321]) Пусть послушают и святейшего и благочестивейшего епископа Римского господина Льва, который ныне писал: «что страдал Сын Божий, то это потому, что он мог страдать, – не по восприявшему естеству, а по воспринятому: ибо бесстрастное естество восприняло страстное тело, – и Он (Христос Спаситель) предал его за нас, чтобы совершить наше спасение, а Свою собственную (т.е. божественную) природу сохранил бесстрастною». И еще: «Он (Бог-Слово) пришел не для того, чтобы погубить Свою природу, но чтобы спасти нашу»^[322]. Итак, если нас обвиняют за то, что мы говорили, что Бог может все, чего желает, но Он желает только соответствующего Своей природе, а несоответствующего ей не желает и не может, то пусть обвиняют также и тех отцов и вообще всех других, которые утверждали тоже самое. Пусть обвиняют и Апостола, который говорит: да двема вещми непреложными, в них же невозможно солгати Богу (Евр. VI, 18) и в другом месте: аще не веруем, Он верен пребывает: отрещися^[323] Себе не может (2Тим. II, 13).

III. Это напоминайте возражающим, и если они убедятся, восхвалите благого Господа, что по вашему старанию Он и тем подал пользу. Если не послушают, прекратите с ними всякие рассуждения о догматах, ибо божественный Апостол повелевает не словопретися, ни на кую же потребу, на разорение слышащих (2Тим. II, 14). А вы храните евангельское учение неповрежденным, чтобы в день явления (Господа), принесши Судии залог с соответствующим прибытком, вы услышали тот желаннейший глас: добре, рабе благий и верный, о мале был еси верен, над многими тя поставлю: вниди в радость Господа твоего (Матф. XXV, 21).

Письмо 145. Константинопольским монахам^[324]

I. Те, которые вооружили языки против Бога и Спасителя нашего, не совершают ничего нового и удивительного, ополчившись ложью на преданных служителей Его, ибо слугам необходимо участвовать в поношении Владыки посредством сильных страданий, причиняемых им за Него. Это предвозвестил и Сам Господь, утешая Своих святых учеников. Он сказал так: аще Мене изгнаша, и вас изженут: аще господина дому веелзевула нарекоша, колми паче домашним его (Матф. X, 25; Иоан. XV, 20). Потом Он укрепляет их и, показав, что клевету легко перенести, присоединил: не убойтеся убо их: ничто же бо есть покровено, еже не открыется: и тайно, еже не уведено будет (Матф. X, 26).

II. Истинность этого Божественного предсказания мы видели часто и в другое время, особенно же теперь. Так, составившие против нас клевету и купившие наше низвержение (заклание)^[325] весьма многими деньгами ясно показали, что они заражены безумием Валентина и Вардесана. Изощряя на острие лжи направленные против нас языки, они надеялись этим скрыть свое нечестие. Поскольку мы, увидев, что они возобновляют угасшую уже ересь, постоянно вопияли, выступая против нее и дома, и при народе, то в приветственных домах(ἑν ἀσπαστηρίοις οἴκοις)^[326], то в божественных храмах, и обличали замышлявших против веры, то они стали злословить, будто мы проповедуем двух сынов. Но нужно обличать присутствующих, а не клеветать на отсутствующих – они же сделали противное. Когда царские грамоты удерживали нас в Кирре, они принудили «правосуднейших» судей заочно осудить нас и произнесли «справедливейшее» решение против находившегося оттуда в тридцати пяти дневных переходах (σταθμοῖς). Этому никогда не подвергался ни один обвиненный в волхвовании или в ограблении трупов покойников, ни один человекоубийца или злоумышленник против браков (прелюбодей). Но в настоящее время я оставлю этих судей, ибо близок Господь, судящий вселенную по правде и народы по истине Своей (Пс. XCV, 13) и требующий отчета не только в словах и делах, но даже и в помышлениях злых.

III. При всем том я считаю справедливым изобличить пущенную против нас клевету. Какое имеют они доказательство того, что мы говорим о двух сынах? Если бы мы молчали, подозрение их имело бы еще место, но так как мы подвизались в состязаниях за апостольские догматы, доставляли учением пищу стадам Господним и, кроме того, написали тридцать пять книг, изъясняющих Божественное Писание и изобличающих ложь ересей, то составленную ими ложь опровергнуть весьма легко. Мы имеем многие тысячи слушателей, которые могут свидетельствовать, что мы передавали истину евангельских догматов. Желающие могут исследовать также и писания наши. Ибо не за двух сынов, но за Единородного Сына Божия мы постоянно сражались и против эллинов, и против иудеев, и против страдающих нечестием Ария и Евномия, и против последователей безумия Аполлинария, и против зараженных гнилью Маркиона, убеждая эллинов, что Он есть Творец всего, совечный Сын всегда сущего Отца; иудеев, что о Нем предвозвещали пророки; наследников Ария и Евномия, что Он единосущен, равночестен и равномощен Отцу; принявших же бешенство Маркиона, что Он не только благ, но и правосуден, Спаситель не чужих, как они баснословят, но Своих творений. Одним словом, сражаясь против каждой ереси, мы увещевали поклоняться одному Сыну. Да и что говорить пространно, когда можно кратко изобличить эту ложь? Ибо приходящих каждый год ко всесвятому крещению мы стараемся научить вере, изложенной святыми и блаженными отцами в Никее, и, наставив их, как нам поведено, крестим во имя Отца и Сына и Святого Духа, произнося отдельно каждое имя^[327]. Точно так же, совершая в церквах Божественные службы (λειτουργίας^[328]) при начале и при конце дня и самый день разделяя на три части, мы славим Отца и Сына и Святого Духа. Если мы проповедуем двух, как клевещут те, сынов, то кого мы славим и кого оставляем без поклонения? Ведь было бы крайним безумием веровать в двух сынов, а приносить прославление только одному. Но кто, слыша, как восклицает божественный Павел: един Господь, едина вера, едино крещение (Еф. IV, 5), и в другом месте: един Господь Иисус Христос, Им же вся (1Кор. VIII, 6), может быть настолько безрассуден, чтобы постановлять что-либо вопреки учению Духа и рассекать одного надвое? Впрочем, я напрасно распространяюсь. Даже и те люди, воспитанные на лжи, не решаются утверждать, чтобы когда-нибудь слышали нас говорящих это, но, поскольку мы признаем два естества Владыки Христа, они говорят, что мы проповедуем двух сынов. Они не хотят обратить внимание на то, что каждый человек имеет бессмертную душу и смертное тело, и, однако же, до сего дня никто не называл Павла двумя Павлами, так как он имеет и душу и тело, или Петра двумя Петрами, или Авраама, или Адама, но каждый признает различие естеств, а двумя Павлами одного не называет. Точно так же и Господа нашего Иисуса Христа, Единородного Сына Божия, вочеловечившегося Бога Слова, называя и Сыном Божиим, и Сыном человеческим, как научены Божественным Писанием, мы говорим не о двух сынах, но лишь исповедуем особенности Божества и человечества. Естественно, что они, отрицая воспринятое от нас естество, негодуют, слыша эти слова.

IV. Далее нам следует показать, откуда они почерпнули такое нечестие? Симон, Менандр, Кердон и Маркион совершенно отрицают вочеловечение, а рождение от Девы называют баснословием. Валентин же, Василид, Вардесан и Армоний и их последователи принимают зачатие от Девы и рождение, но говорят, что Бог Слово ничего не воспринял от Девы, а прошел через нее, как через канал, и, только приняв призрачный вид, явился людям и казался человеком, подобно тому как Он открывался Аврааму и некоторым другим из древних. Арий же и Евномий говорили, что Он воспринял (одно) тело, а уже Божество производило свойственное душе, дабы ему (Божеству) они могли усвоить все уничижительное в словах и делах (Господа Христа). В свою очередь, Аполлинарий утверждал, что вместе с телом Он воспринял и душу, но не разумную, а животную, т.е. так называемую растительную, ибо недостаток ума, говорит он, восполняло Божество. Различие же души и ума он узнал от внешних философов (языческих), но Божественное Писание говорит, что человек состоит из души и тела: cозда бо, – говорит оно (Быт. II, 7), – Бог человека (чрез) персть от земли^[329] и вдуну в лице его дыхание жизни: и бысть человек в душу живу. И Господь в священных Евангелиях говорил Апостолам: не убойтеся от убивающих тело, души же немогущих убити (Матф. X, 28).

Вот какое разногласие в догматах еретиков! А эти, стараясь превзойти в нечестии Аполлинария и, конечно, Ария и Евномия, пытались ныне снова возрастить ересь, посеянную некогда Валентином и Вардесаном и потом совершенно искорененную превосходнейшими земледельцами (святыми отцами и учителями, опровергавшими ее). Ибо, подобно тем, они отрицают, что тело Владычное воспринято от нашей природы.

V. Церковь же, следуя по стопам апостолов, усматривает во Владыке Христе и совершенное Божество, и совершенное человечество. Поскольку как тело Он принял не потому, чтобы нуждался в теле, но чтобы через него даровать бессмертие всем другим телам, точно также Он принял и душу, правящую телом, чтобы через нее всякая душа сделалась причастного неизменяемости, ибо души, хотя и бессмертны, но не неизменяемы, а подвержены многим и частым переменам, услаждаясь то тем, то другим. Поэтому-то мы и грешим, уклоняясь с правого пути и привязываясь к худшему. После же воскресения тела будут наслаждаться бессмертием и нетлением, а души – нестрадательностью и неизменяемостью. Поэтому же, восприняв тело и душу, Единородный Сын Божий сохранил их свободными от всякого порока и принес в жертву за род (человеческий). Поэтому же Он называется архиереем (Евр. IV, 14), – архиереем не как Бог, но как человек. И сам Он принесен в жертву как человек, и принял ее вместе с Отцом и Святым Духом как Бог. Если бы согрешило одно тело Адама, то только оно и нуждалось бы во врачевании, но так как душа согрешила не только вместе с ним, но еще прежде него (ибо наперед рассуждение изображает грех и потом, согласно этому, он совершается через тело)^[330], то справедливо было, конечно, исцелить и ее. Впрочем, может быть, излишне доказывать это доводами от разума, когда Божественное Писание ясно проповедует это. Божественный Давид и божественнейший Петр убедительно учат об этом, причем тот наперед предсказывает, а этот изъясняет предсказание. Вот как говорит первый из апостолов: Пророк сый Давид и ведый, яко клятвою клятся ему Бог, от плода чресл его воздвигнуты по плоти Христа, посадити Его на престоле его, предвидев глагола о воскресении Христове, яко не оставися во аде душа Его, ни плоть Его виде истления (Деян. II, 30. 31; ср. 2Цар. VII, 12; Пс. CXXXI, 11; XV, 10). Этими немногими словами он сразу научил нас многому. Во-первых, что воспринятое естество ведет свой род от чресл Давида, потом что Он (Сын Божий) принял не только тело, но и бессмертную душу, кроме того что Он предал смерти то, что, приняв (от нас), Он опять воскресил, как восхотел. Вот собственное Его изречение: разорите церковь сию, и треми денми воздвигну ю (Иоан. II, 19). Мы знаем также, что Божеское естество бессмертно, ибо страдало страстное, бесстрастное же осталось бесстрастным. Ведь Бог Слово воплотился не для того, чтобы явить бесстрастное естество страстным, но чтобы через страдание доставить страстному естеству бесстрастие. И Сам Господь в священных Евангелиях говорит так: область имам положити душу Мою, и область имам паки прияти ю. Никтоже возмет ю от Мене. Аз пола гаю ю о Себе, да паки прииму ю (Иоан. X, 18, 17); то так: сего ради Отец Мя любит, яко Аз полагаю душу Мою за овцы (Иоан. X, 17, 15); еще: ныне душа Моя возмутися (Иоан. XII, 27); и в другом месте: прискорбна есть душа Моя до смерти (Матф. XXVI, 38). И о теле (Своем) Он говорит: хлеб, его же Аз дам, плоть Моя есть, юже Аз дам за живот мира (Иоан. VI, 51). Преподавая Божественные Таины, преломивши символ (хлеб) и раздав (его), Он присовокупил: сие есть тело Мое, еже за вы ломимое во оставление грехов (Матф. XXVI, 26; Марк. XIV, 22; Лук. XXII, 19; 1Кор. XI, 24); и еще: сия Моя есть кровь, яже за многия изливаема во оставление грехов (Матф. XXVI, 28); и опять: аще не снесте плоти Сына человеческаго, ни пиете крови Его, живота не имате в себе; и еще: ядый Мою плоть и пияй Мою кровь, имать в себе живот вечный (Иоан. VI, 53 – 54). Множество других подобных мест можно найти и в Ветхом и в Новом Заветах, доказывающих восприятие и тела и души, а равно и то, что они (тело и душа Иисуса Христа) ведут род от Авраама и Давида. И Иосиф Аримафейский, пришедши к Пилату, просил тела Иисусова, и четверица священных Евангелий ясно учит нас, как он (Иосиф) взял тело, обвил его плащаницею и предал гробу (Матф. XXVII, 57; Марк. XV, 43; Лук. XXVIII, 52; Иоан. XIX, 38)^[331].

Я плачу и стенаю, что те доказательства, которые я приводил прежде против принявших скверну Маркиона (а таких больше десяти тысяч я убедил по Божественной благодати и привел ко святому крещению), возникшая ересь заставляет приводить ныне против тех, которые считались единоверными. Разве существовало когда-нибудь и какое-либо сомнение касательно их (доказательств) для питомцев Церкви? Какой из святых отцов не провозглашал того же самого учения?! Им полны сочинения великого Василия и союзников его в борьбе, Григория и Амфилохия, и просиявших на Западе в учении благодати Дамаса, епископа великого Рима, Амвросия Медиоланского и Киприана Карфа генского, который принял даже венец мученичества за эти самые догма ты. Знаменитый Афанасий пять раз был изгоняем из своего стада и принуждаем жить в изгнании. И учитель его Александр сражался за эти догматы. Таковы же Евстафий, Мелетий, Флавиан, светильники Востока, Ефрем, лира Святого Духа, ежедневно орошающий струями благодати народ сирийский, Иоанн (Златоуст) и Аттик (Константинопольский), громогласные проповедники истины и старейшие этих Игнатий, Поликарп, Ириней, Иустин и Ипполит, из которых большая часть не только сияет в числе архиереев, но и украшает сонм мучеников. И ныне управляющий великим Римом и с Запада повсюду распространяющий лучи правых догматов, святейший Лев, тот же образец веры изложил нам в своих письмах. Все эти мужи ясно учили, что Единородный Сын Божий и предвечный Бог, неизреченно родившийся от Отца, – один Сын; что после вочеловечения Он называется и Сыном человеческим и человеком не потому, чтобы Он превратился в него (ибо имеет природу неизменяемую), но потому, что воспринял наше естество; что Сам Он бесстрастен и бессмертен как Бог, страстен же и смертен как человек, и что после Воскресения Он и по человечеству принял нестрадательность и бессмертие. Правда, тело осталось телом, но оно есть уже нестрадательное и бессмертное, истинно Божественное и прославленное Божественною славой тело. Наше бо житие, говорит Апостол (Филипп. III, 20 – 21), на небесех есть, отонюдуже и Спасителя ждем Господа Иисуса Христа: Иже преобразит тело смирения нашего, яко быти сему сообразну телу славы Его. Он не сказал «славе Его», но: телу славы Его. И Сам Господь, сказав апостолам: суть неции от зде стоящих, иже не вкусят смерти, дóндеже видят Сына человеческого грядуща в славе Отца (Матф. XVI, 28), потом, по прошествии шести дней, возвел их на гору весьма высокую и преобразился пред ними: «и просияло лице Его, как солнце, одежды же Его сделались белыми, как снег» (Матф. XVII, 1. 2). Этим Он показал образ второго пришествия, и так как воспринятое естество не неописуемо (это свойство принадлежит исключительно божеству), то Он испустил сияние божественной славы и произвел лучи света, превосходящего пределы восприятия глаза. Вместе с этою славой Он вознесся на небо и так именно придет по словам ангелов; вот что сказали они: сей вознесыйся от вас на небо, такожде приидет, им же образом видесте Его идуща на небо (Деян. I, 11). И явившись апостолам по Воскресении своем, Он показал им руки и ноги, а Фоме – ребра и раны от гвоздей и от копья. Ведь ради людей, прямо отрицающих восприятие плоти, а равно и всех других, которые говорят, что по воскресении естество тела превратилось в естество Божества, Он сохранил неповрежденными знаки от гвоздей и от копья. Он оставил на Своем теле знамения страданий, чтобы, когда воздвигнет все прочие тела, свободные от всякого порока, Своими ранами изобличить в заблуждении отрицающих восприятие тела, а чтобы думающих, будто Его тело превратилось в другое естество, научить знаками от гвоздей, Он сохранил их в первоначальной форме. Если же кто-нибудь в пользу того, что тело Его перестало быть телом, думает видеть доказательство в том, что Он вошел к ученикам, когда двери были заперты, тот пусть вспомнит, как Он ходил по морю, имея еще смертное тело, как родился, сохранив знамения девства, и как опять часто избегал рук злоумышленников, будучи окружен ими. Да и что говорить о Владыке, Который был не только человек, но и предвечный Бог, и Которому было легко сделать все, что бы Он ни восхотел?! Пусть они скажут, каким образом Аввакум в мгновение времени был перенесен из Иудеи в Вавилон, проник в закрытый ров, подал пищу Даниилу и опять вышел, не повредив печатей рва (Дан. XIV, 33 – 39)? Но было бы явным безумием расследовать, каким способом Владыка совершал чудеса. Кроме сказанного, нужно иметь в виду еще и то, что после воскресения даже и наши тела будут нетленными и бессмертны ми и, свободные от земной тяжести, сделаются легкими и небесными. Об этом с полною определенностью наставляет божественный Павел. Сеется, – говорит он (1Кор. XV, 42 – 44), – в тление, востает в нетлении: сеется в немощи, востает в силе: сеется не в честь, востает в славе: сеется тело душевное, востает тело духовное;и в ином месте: Восхищены будем на облацех на воздухе, в сретение Господне (1 Фессал. IV, 17). Если тела святых делаются легкими, небесными и свободно переходят воздух, то нисколько не удивительно, когда Владычное тело, соединенное с Божеством Единородного, ставшее по Воскресении бессмертным, проникло сквозь затворенные двери. Можно при вести многое множество и других подобных же свидетельств апостольских и пророческих, но достаточно и сказанного, чтобы показать смысл нашего учения.

VI. Мы веруем в одного Отца, в одного Сына, в одного Духа Святого и исповедуем одно Божество, одно господство, одну сущность, три ипостаси, ибо вочеловечение Единородного не увеличило числа (членов) Троицы и не сделало Троицу четверицею, но и по вочеловечении Троица осталась Троицею. Веруя, что Единородный Сын Божий вочеловечился, мы не отрицаем естества, которое Он принял, но, – как я сказал, – исповедуем и воспринявшее и воспринятое, ибо соединение не произвело слияния особенностей естеств. Если весь воздух, повсюду проникнутый светом, не перестает быть воздухом, но глазами мы видим свет, осязанием познаем воздух (ибо он является нашим чувствам то холодным, то знойным, то влажным, то сухим), то будет крайним бессмыслием называть слиянием соединение Божества и человечества. Если сорабыни и единовременные (по происхождению) тварные природы, соединенные и как будто смешанные, остаются несмешанными, и по удалении света природа воздуха остается сама по себе, то насколько более справедливо исповедовать, что естество, которое все создало, сочетавшись и соединившись с воспринятым от нас, само осталось целостным, а равно и то, которое восприняло, оно сохранило неповрежденным! Ведь и золото при соприкосновении с огнем принимает цвет и действие огня, природы же своей не теряет, но и золотом остается, и действует подобно огню^[332]. Так и тело Владычное есть тело, но оно есть тело бесстрастное, нетленное, бессмертное, Владычное, Божественное и прославленное Божественною славой; оно не отдельно от Божества и не есть тело кого-либо другого, но Самого Единородного Сына Божия; оно не иное лицо являет нам, но Самого Единородного, воспринявшего наше естество.

VII. Таково учение, которое мы постоянно проповедуем. А люди, отрицающие бывшее ради нас домостроительство, назвали нас еретиками, поступая подобно распутным женам, ибо и эти, торгующие публично своею красотой, поносят целомудренных женщин площадными ругательствами и наименования собственного распутства прилагают к тем, которые отвращаются от этого распутства. Это же сделала и Египетская (блудница, т.е. Диоскор), ибо, возлюбив рабство постыдного пожелания и предпочитая рабскую лесть целомудренному благоразумию, потом перестав быть обольстительною, но не возмогши выпутаться из сетей сладострастия, она называет похитителем чужого ложа любителя целомудрия. Таковые дадут Богу отчет и в своих замыслах против веры, и в своих кознях против нас. Я же прошу склонившихся на клеветы, чтобы они сохранили для обвиняемого хоть одно ухо, а не предоставляли обоих обвинителям. Таким образом они исполнят тот Божественный закон, который ясно гласит: да не приемлеши слуха суетна (Исх. XXIII, 1) и: судите праведный суд посреде мужа, и посреде ближняго его (Втор. I, 16). Поэтому-то Божественный закон повелевает не верить клеветам против отсутствующих, но судить обвиняемых только в (их) присутствии.

Письмо 146. Эконому Иоанну^[333].

I. Мне приятны спокойствие и жизнь, свободная от забот. Посему я затворил входную дверь монастыря и уклоняюсь от встреч с людьми знакомыми. Но после того, как я узнал, что воздвигаются нововведения, противные евангельской вере, я считаю молчание не безопасным. Ведь если в том случае, когда иные оскорбят человека, на долю которого выпало быть царем, предстоит опасность не одним обидевшим, а и присутствовавшим при этом, но не отражавшим беззаконников; то какому наказанию, по справедливости, должны подвергнуться те, которые не обращают внимания на хуления против Бога и Спасителя нашего? Этот страх заставил меня теперь писать о том, что я узнал о проповедуемых некоторыми новшествах.

II. Как утверждают некоторые, в городе возбуждает много толков следующее обстоятельство: тогда как пресвитеры, заключая молитву обычным возгласом, говорили – одни: «яко Тебе подобает слава, и Христу Твоему, и Святому Твоему Духу», – другие: «благодатью и человеколюбием Христа Твоего, с Ним же Тебе подобает слава со Святым Твоим Духом», – мудрейший архидиакон стал настаивать, что нужно упоминать не Христа, но славить Единородного. Если это правда, то – значит – он превышает всякую меру нечестия. Он или разделяет одного Господа нашего Иисуса Христа на двух сынов и считает Единородного Сына законным и природным, Христа же усыновленным и незаконным и посему недостойным славословия, или старается утвердить неистовствующую ныне ересь.

III. Так как теперь господствует весьма тяжкая буря, то кто-нибудь может подумать, что он, убоявшись могущества породивших ересь, своим хулением старался угодить духу времени. Но поскольку Поносимый запретил ветрам на море, даровал спокойствие обуреваемым церквам и повсюду, на суше и на море, стала возглашаться проповедь Апостолов; то какое же тут место для этого хуления? Ведь и те, которые вопреки церковным канонам злостно распространяют, что одно естество плоти и божества, не отрицают, что Владыку нужно восхвалять, как Христа, – и это легко узнать от лиц, возвратившихся оттуда. А ему, стоящему во главе церковного чина, следовало бы знать божественное Писание и научиться из него, что проповедники истины как Единородного Сына сопоставляют с Отцем, точно так же, употребив наименование «Христос» вместо «Сын», полагают его то вместе с Отцем, то – со Всесвятым Духом. Поскольку нет другого Христа, кроме Единородного Сына Божия. И позволительно послушать божественного Павла, писавшего Коринфянам, но учившего вселенную так: един Бог Отец, из Него же вся: и един Господь Иисус Христос, Им жe вся (1Кор. VIII, 6), где он назвал одного и того же и Христом и Иисусом и Господом и Творцом всего. А в послании к фессалоникийцам он говорит следующее: Сам же Бог и Отец наш, и Господь наш Иисус Христос да исправит путь наш к вам (1 Фессал. III, 11). И во втором послании к тем же фессолоникийцам он поставил Христа прежде Отца не ради нарушения порядка, но для научения, что порядок имен не свидетельствует о различии достоинств и естеств. Он говорит здесь так: Сам же Господь наш Иисус Христос, и Бог и Отец наш, возлюбивый нас и давый утешение вечно и упование благо в благодати, да утешит сердца ваша, и да утвердит во всяком деле и слове блазе (2 Фессал. II, 16–17). В конце послания к Римлянам, преподав некое увещание, он прибавляет: молю же вы, братие,Господем нашим Иисус Христом, и любовию Духа (Рим. XV, 30). Если бы он знал какого-нибудь другого Христа кроме Сына, то он не поставил бы Его прежде Всесвятаго Духа. Пиша к Коринфянам, в самом начале он поставил только одно имя Христа, как достаточное для того, чтобы возбудить благоговение верующих: молю же вы братие, именем Господа нашего Иисуса Христа, да тожде глаголите вси (1Кор. I, 10). Дважды писав им, он оба послания заключает одними словами: благодать Господа нашего Иисуса Христа, и любы Бога и Отца, и общение Святого Духа со всеми вами (2Кор. XIII, 13; ср. 1Кор. XVI, 23–24). Здесь он поставил наименование Христа не только прежде (наименования) Духа, но и (прежде наименования) самого Отца. Таково же и начало таинственной литургии во всех церквах. Итак, согласно этому дивному закону дозволительно заимствовать из таинственных писаний это досточтимейшее имя Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа. Но излишним представляется много распространяться об этом, так как вступление каждого послания божественный Апостол украшает этим наименованием, говоря: Павел раб Иисус Христов, зван Апостол (Рим. I, 1,) или: Павел зван Апостол Иисус Христов (1Кор. I, 1), или: Павел раб Божий, Апостол же Иисус Христов (Тит. I, 1). И соединяя с таким вступлением благословение, он почерпает его из того же самого источника и наименование Сына совокупляет с Богом и Отцем, говоря: благодать вам и мир от Бога Отца нашего и Господа Иисуса Христа (Рим. I, 7). И заключения посланий он украшает таким же благословением: благодать Господа Иисуса Христа со всеми вами, аминь (Рим. XVI, 24).

IV. Можно бы привести много и других свидетельств, из которых легко узнать, что Господь наш Иисус Христос есть не другое лицо, кроме Сына, дополняющее Троицу. Ибо один и тот же прежде веков был Единородным Сыном и Богом-Словом, a по вочеловечении называется и Иисусом и Христом, приняв эти наименования от дел. Ведь Иисус по изъяснению значит Спаситель: наречеши бо имя Ему Иисус: яко той спасет люди своя от грех их (Матф. I, 21). Христом же Он называл, как помазанный Духом Всесвятым по человечеству и как сделавшийся нашим первосвященником, апостолом, пророком и царем. Еще божественный Моисей ясно предрекал: пророка вам бозставит Господь Бог от братии вашея, якоже мене (Второз. XVIII, 15). И божественный Давид восклицал, говоря: клятся Господь, и не раскается: ты иерей во век, пo чину Мелхиседекову (Псал. CIX, 4). Это пророчество подкрепляет и божественный Апостол (Евр. VII, 21), а в другом месте он говорит: имуще убо архиереа велика, прошедшаго небеса, Иисуса Сына Божия, да держимся исповедания (Евр. IV, 14). А что Он, как Бог, есть и предвечный царь, этому опять научает пророческое песнопение, где говорится: престол Твой Боже во век века: жезл пpaвocти жезл царствия Твоего (Псал. XLIV, 7). Этим Давид показывает нам человеческое могущество Его (Иисуса Христа), ибо, имея господство над всем, как Бог и Творец, Он получает его, как человек; посему-то псалмопевец и присовокупил: возлюбил еси правду, u возненавидел еси беззаконие: сего ради помаза Тя Боже Бог Твой елеем радости паче причастник Твоих (ст. 8). И во втором псалме сам Помазанник говорит: Аз же поставлен есмь царь от Него над Сионом горою святою Его, возвещая повеление Господне. Господь рече ко мне: Сын Мой еси Ты, Аз днесь родих Тя. Проси от Мене, и дам Ти языки достояние Tвoe, u одержание Твое концы земли (Псал. II, 6–8). Это Он сказал, как человек, ибо, как человек, Он принимает то, что имеет, как Бог. И в начале того же псалма пророческая благодать ставит Его вместе с Богом и Отцем, говоря: Вскую шаташася язы́цы, и людие поучишася тщетным? Предсташа царие земстии, и князи собрашася вкупе на Господа и на Христа Его (Псал. II, 1–2).

Итак, пусть никто не мыслит какого-то другого Христа, кроме единородного Сына; не будем считать себя мудрейшими благодати Духа, но будем слушать великого Петра, который восклицает: Ты еси Xристос, Сын Бога живаго (Матф. XVI, 16). Будем внимать Владыке Христу, подтвердившему это исповедание: на сем камени, – сказал Он, – созижду церковь Мою, и врата адова не одолеют ей (Матф. XVI, 18). Посему-то и премудрый Павел, превосходнейший строитель церквей, полагал не другое какое-нибудь, но это же самое основание: ибо я, – говорит он (1Кор. III, 10. 11), – яко премудр архитекотон основание положих: ин же назидает: кийждо же да блюдет, како назидает. Основания бо инаго никто же может положити паче лежащаго, еже есть Иисус Христос (1Кор. III, 10. 11). Посему как же выдумывают другое основание, когда повелено не полагать основания, а строить на положенном? Тот божественный муж (Павел) признает основанием Христа и славится этим наименованием; он говорит: Христови сораспяхся: живу же не ктому аз, но живет во мне Христос (Гал. II, 19. 20); еще: мне еже жити, Христос: и еже умрети, приобретение (Филипп. I, 21); в другом месте: не судих бо ведети что в вас, точию Иисуса Христа, и сего распята (1Кор. II, 2); и немного раньше: мы же проповедуем Христа распята, Иудеем убо соблазн, Еллином же безумие: самим же званным Иудеем же и Еллином Христа Божию силу и Божию премудрость (1Кор. I, 23. 24). И в послании к Галатам он говорит: егда же благоволи избравый мя от чрева матере моея, и призвавый благодатию Своею, явити Сына Своего во мне, да благовествую Его во языцех (Гал. I, 15. 16). В послании к Коринфянам он не сказал: «мы проповедуем Сына», но: «Христа распята», не противное делая тому, что повелено, но признавая одного и того же и Иисусом, и Христом, и Господом, и Единородным, и Богом-Словом. Посему же, начав писать Римлянам, он назвал себя рабом Иисуса Христа; он сказал здесь: избран во благовествование Божие, еже прежде обеща пророки своими в писаниих святых, о Сыне Своем, бывшем от семене Давидова пo плоти, нареченнем Сыне Божии в силе (Рим. I, 1–4) и прочее. Одного и того же он (Павел) назвал и Иисусом Христом, и Сыном Давида, и Сыном Божиим, как Бога и Владыку всяческих. Точно так же и в средине послания, вспомянув об иудеях, он присовокупил: их же отцы, от них же Христос пo плоти, сый над всеми Бог благословен во веки, аминь (Рим. IX, 5). Об одном и том же он (Павел) сказал, что по плоти Он ведет свой род от иудеев, но есть вечный Бог и Владыка всего происшедшего, восхваляемый всеми благомыслящими людьми. Тоже учение он (Павел) преподал нам и в том, что писал дивному Титу: ждуще, – говорит он, – блаженного упования, и явления славы великого Бога и Спаса нашего Иисуса Христа (Тит. II, 13). Он наименовал здесь одного и того же и Спасителем, и великим Богом, и Иисусом Христом. И в ином месте: в царствии Христа и Бога (Ефес. V, 5). И хор Ангелов говорил пастырям: се родися вам днесь Христос Господь во граде Давидове (Лук. II, 11).

Впрочем, излишне выписывать все подобные места мужам, размышляющим о законе Господа день и ночь (Псал. I, 2): и приведенных достаточно, чтобы и весьма упорных убедить – не разделять божественных наименований; посему я оставлю это.

V. Но – говорят – он (архидиакон) сказал, что христов много, а Сын один. Я полагаю, что он согрешил в этом случае по неведению. Если бы он прочитал божественное Писание, то он узнал бы, что щедрый Владыка многим даровал наименование Сына. Вот и Моисей законодатель, написавший древнюю историю, говорит: видевше сынове Божии дщери человечи, яко добры суть, пояша себе от них жены (Быт. VI, 2). Сам Бог всяческих говорил тому же пророку: возглаголи Фараону: сын первенец Мой Израиль (Исх. IV, 22). И в великой песни Моисей говорит: возвеселитеся язы́цы с людьми Его (Бога), и да укрепятся Ему еси сынове Божии (Второз. XXXII, 43). Чрез пророка Исаию Он (Бог) говорит: сыны родих и возвысих, тии же отвергошася Мене (Иса. I, 2). И чрез треблаженного Давида Он говорит: Аз рех: Бози есте и сынове Вышняго вси (Псал. LXXXI, 6). Премудрейший же Павел писал Римлянам: Елицы бо Духом Божиим водятся, сии суть сынове Божии. He приясте бо духа работы паки в боязнь: но приясте духа сыноположения, о нем же вопием, Авва Отче. Самый дух спослушествует духови нашему, яко есмы чада Божии. Аще же чада, и наследницы: наследницы убо Богу, сонаследницы же Христу: понеже с Ним страждем, да и с Ним прославимся (Рим. VIII, 14–17). И в послании к Галатам он сказал так: Понеже ecтe сынове, посла Бог духа Сына Своего в сердца ваша, вопиюща: Авва Отче. Тем же уже неси раб, но сын: аще ли жe сын, и наследник Божий Иисус Христом (Гал. IV, 6–7). Сему же он учил и Ефесян, говоря: в любви нарек нас во усыновление Иисус Христом в Него (Ефес. I, 5). Итак, если не должно прославлять Христа, как Бога, поскольку имя «Христос» есть общее, то не будем покланяться Ему и как Сыну: ибо многие участвуют и в этом имени. Да и что я говорю о Сыне? Даже самое наименование «Бог» многие получали от Бога. Бог богов Господь глагола, и призва землю (Псал. XLIX, 1); еще: Аз рех: бози есте (Псал. LXXXI, 6); опять: богов да не злословиши (Исх. XXII, 28). Вообще же многие усвояли себе таковое название, и обманывавшие людей демоны прилагали это наименование идолам. Посему Иеремия (X, 11) восклицает: бози иже небесе и земли не сотвориша, да погибнут от лица земли и от лица неба^[334]. И еще: «сотвориша себе боги сребряныя и боги златыя» (Дан. V, 4. 23). И Исаия, осмеявши изготовление идолов (словами): пол его (дерева) сожже огнем, и испекши мясо, яде, и рече: сладко мне, яко, согрехся, и видех огнь (Иса. XLIV, 16), присоединил: из оставшаго же сотвори яко бога, и преклоняется ему, глаголя: избави мя, яко бог мой еси ты (ст. 17). Посему-то, оплакивая их, он (Исаия) говорит: увеждь, яко пепел сердце их (ст. 20). И песнотворец Давид научил нас воспевать: яко вси бози язык бесове: Господь же небеса сотвори (Псал. XCV, 5).

Впрочем, такое сходство имен нисколько не вредит тем, которые разумеют, как жить благочестиво: ибо мы знаем, что демоны ложно прилагали себе самим и идолам это божественное наименование, а святые получили эту честь по благодати, истинно же и по природе Бог есть только Бог всяческих и Единородный Его Сын и Всесвятый Дух. И этому ясно научил нас всехвальный Павел; он говорит (1Кор. VIII, 5–6) так: аще бо и суть глаголемии бози мнози, или на небеси, или на земли: якоже суть бози мнози, и господие мнози: но нам един Бог Отец, из Него же вся, и мы у Него: и един Господь, Им же вся, и мы Тем^[335]. Далее, Всесвятый Дух называется Духом Божиим, но так же называется и душа человека. Изыдет дух его (Псал. CXLV, 4), говорит псалмопевец. И в другом месте читается: благословите дуси и души праведных Господи (Дан. III, 86). И Ангелов псалмотворец Давид наименовал духами, говоря: творяй ангелы своя духи, и слуги своя пламень огненный (Псал. CIII, 4). Да что говорить об Ангелах и душах человеческих? Даже ведь демонов Господь называл (Лук. XI, 26) так, говоря: поймет седмь других духов горших себе, и войдут в него: и будет последняя человеку тому горша первых^[336]. Ho такая одноименность не оскорбляет благочестивого, так как единый по природе Бог есть только Отец и Единородный Его Сын и Всесвятый Его Дух, и один по природе Сын, единородный Отцу – вочеловечившийся Бог-Слово, Господь наш Иисус Христос, и один Дух Святой – Утешитель, Который восполняет число (членов) Троицы. Точно так же, хотя многие называются отцами, но мы покланяемся одному Отцу, – Отцу предвечному, давшему и людям это наименование, по слову Апостола: преклоняю колена моя, – говорит он (Ефес. III, 14), – ко Отцу Господа нашего Иисуса Христа, из Него же всяко отечество на небесех и на земли именуется^[337].

Итак, из того, что другие называются христами, мы не должны лишать себя поклонения Господу нашему Иисусу Христу: ибо, хотя многие называются богами и отцами, но один есть над всеми Бог и предвечный Отец, – хотя многие нарицаются сынами, но истинный и по природе Сын лишь один, и хотя многие именуются духами, но один – Всесвятой Дух; точно так же, хотя многим усвояется наименование «христов», но един Господь Иисус Христос, Им же вся (1Кор. VIII, 6). Посему вполне справедливо и Церковь удержала это наименование, вняв гласу невестоводителя Павла: обручих вас единому мужу, деву чисту представити Христови (2Кор. XI, 2); и в другом месте: мужие любите жены ваша^[338]; яко же и Христос возлюби церковь (Ефес. V, 25); и еще, сказав: сего ради оставит человек отца и матерь свою^[339], и прилепится к жене своей, и будета два в плоть едину, он присовокупил: тайна сия велика есть: аз же глаголю во Христа и во церковь (Ефес. V, 31–32). Послушай его, говорящего: Христос ны искупил есть от клятвы законныя, быв no нас клятва (Гал. III, 13); и в другом месте: или не разумеете яко елицы во Христа^[340] крестистеся, в смерть Его крестистеся? (Рим. VI, 3); и в ином месте: елицы во Христа крестистеся, во Христа облекостеся (Гал. III, 27); и опять: облецытеся Господем нашим Иисус Христом, и плоти угодия не творите в похоти (Рим. XIII, 14).

Зная это и подобное сему, сподобившиеся по любви щедрого Владыки божественных даров постоянно носят в устах своих это желаннейшее наименование Его и восклицают словами Песни Песней (II, 3): брат мой мне, и аз ему: под сень его восхотех и седох, и плод его сладок в гортани моем. Кроме того, и то любимое наименование, которое носим, мы получили от наименования Христа, ибо называемся христианами. Предсказывая об этом имени, Бог всяческих говорил: работающим же Мне наречется имя новое, еже благословится на земли (Иса. LXV, 15–16). Посему-то и Церковь особенно держится этого наименования, ибо когда Единородный Сын Божий вочеловечился, тогда Он стал называться Христом, тогда природа людей получила лучи разумного света, тогда проповедники истины просветили вселенную. И учители Церкви всегда безразлично пользовались этими наименованиями Единородного. Они то прославляют Отца и Сына и Святого Духа, то Отца со Христом и со Святым Духом, но что касается смысла, то тут в обоих случаях нет никакого различия. Посему-то, получивши повеление крестить во имя Отца и Сына и Святого Духа, треблаженный Петр, спрошенный принявшими проповедь, что должно делать, сказал (Деян. II, 38): веруйте, и да крестится кийждо в вас во имя Господа нашего Иисуса Христа^[341], как будто это наименование заключало в себе всю силу божественной проповеди. И сему мудро учил Василий, светильник Киппадокийцев или – лучше – вселенной; он говорил так: «наименование Христа есть исповедание всего»^[342]. Оно указывает и Отца помазавшего, и Сына помазанного, и Святого Духа, Которым Он помазан. И сошедшиеся в Никее треблаженные отцы, сказав, что должно веровать во единого Бога Отца, присовокупили: «и во единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия Единородного», научая, что Господь Иисус Христос есть и единородный Сын Божий.

VI. К сказанному нужно присоединить и то, что не следует говорить: «по вознесении Господь Христос – не Христос, но Сын Единородный», ибо ведь по вознесении написаны и божественные Евангелия, и история деяний, и послания самого Апостола (т. е. Павла). После вознесения божественный Павел восклицает: имуще архиереа велика, прошедшаго небеса, Иисуса Xpиcma Господа нашего^[343], да держимся исповедания (Евр. IV, 14); и еще: не в рукотворенная бо святая вниде Христос, противообразная истинных, но в самое небо, ныне да явится лицу Божию о нас (Евр. IX, 24); и опять, сказав нечто об уповании на Бога, он присовокупил: еже аки котву имамы тверду же и известну, и входящую во внутреннейшее завесы, идеже предтеча вниде о нас Иисус, no чину Мельхиседекову первосвященник быв во веки (Евр. VI, 19–20). И, пиша блаженному Титу о втором явлении, он (Павел) сказал так: ждуще блаженнаго упования, и явления славы великаго Бога и Спаса нашего Иисуса Христа (Тит. II, 13). Подобное сему он писал и Фессалоникийцам: тии бо о нас возвещают, каков вход имехом к вам, и како обратистеся к Богу от идол, работати Богу живу и истинну, и ждати Сына Его с небес, Его же воскреси из мертвых, Иисуса, избавляющаго нас от гнева грядущаго (1 Фессал. I, 9. 10); и еще: вас же Господь да умножит, и да избыточествит любовию друг кo другу и ко всем, яко же и мы к вам, во еже утвердити сердца ваша непорочна в святыни, пред Богом и Отцем нашим, в пришествие Господа нашего Иисуса Хpиcтa co всеми святыми Его (1 Фессал. III, 12. 13). И во втором послании к ним он писал: молим же вы, братие, о пришествии Господа нашего Иисуса Хpиcтa, и о нашем собрании о Нем (2 Фессал. II, 1); и чрез несколько слов, предсказывая гибель антихриста, он прибавляет: его же (беззаконника) Господь^[344] убиет духом уст Своих, и упразднит явлением пришествия Своего (ст. 8). А убеждая Римлян к единомыслию, он присовокупил: Ты же почто осуждаеши брата твоего? или и^[345] ты что уничижаеши брата твоего? Вси бо предстанем судищу Христову. Писано бо есть [Иса. XLV, 23]: живу Аз, глаголет Господь: яко Мне поклонится всяко колено и всяк язык исповестся Богови (Рим. XIV, 10. 11). И сам Господь, предвозвещая Свое второе пришествие, между многим другим сказал и следующее: Тогда аще кто вам речет: се зде Христос, се^[346] онде: не имите веры. Яко же бо молния исходит от восток и является до запад, тако будет пришествие Сына человеческаго (Матф. XXIV, 23. 27). По бессмертию и нетлению тела, Он назвал Себя Сыном человеческим, заимствуя это наименование от видимого для глаз естества, ибо оно явится в то время, божественное же естество невидимо даже и Ангелам: Бога никтoжe виде нигде же (Иоан. I, 18), по слову Самого Господа. И великому Моисею Он сказал: никтоже узрит лице Мое, и жив будет (Исх. XXXIII, 20). Посему слова: ни единаго вемы no плоти: аще же и разумехом^[347] Христа, no ныне ктому не разумеем (2Кор. V, 16) божественный Апостол сказал не к уничижению воспринятаго естества, но в подтверждение имеюших быть нам нетления, бессмертия и духовной жизни. Ради сего он и прибавил: тем жe аще кто во Христе, нова тварь: древняя мимоидоша, се быша вся нова (ст. 17); о будущем он говорит здесь, как уже о случившемся, ибо мы еще не сподобились бессмертия, но только имеем получить его и, получивши его, не сделаемся бестелесными, но лишь облечемся в бессмертие. He хощем, – говорит божественный Апостол, – совлещися, но пооблещися, да пожерто будет мертвенное животом (2Кор. V, 4); и еще: подобает бо тленному сему облещися в нетление, и мертвенному сему облещися в безсмертие (1Кор. XV, 53). Таким образом он не сказал, что Господь бестелесен, но что и видимое естество нетленно и бессмертно, а равно научил веровать, что оно прославлено божественною славой. Об этом наияснейшим образом он наставил нас в послании к Филиппийцам: наше бо житие, – говорит он здесь, – на небесех есть, отонудуже и Спасителя ждем Господа Иисуса: Яже преобразит тело смирения нашего, еже быти сему сообразну телу славы Его (Филипп. III, 20–21). Этими словами он ясно научил, что Владычнее тело есть тело, но тело божественное и прославленное божественною славой.

VII. Посему не будет избегать этого наименования, чрез которое все обновлено, как сказал тот же учитель в послании к Ефесянам: пo благоволению Своему, еже прежде положи в нем в смотрение исполнения времен, возглавити всяческая о Христе, яже на небесех и яже на земли в Нем (Ефес. I, 9). Будем учиться у сего блаженнаго языка и тому, как должно славить Благодетеля, соединяя наименование Христа с «Богом» и «Отцем». Ибо вот что говорит он в послании к Римлянам: благовествование мое и проповедание Иисус Христово, no откровению тайны, леты вечными умолчанныя, явлшияся же ныне писании пророческими, no повелению вечнаго Бога, и в послушание веры во всех языцех познавшияся, единому премудрому Богу Иисус Христом, Ему же слава во веки, аминь (Рим. XIV, 24–26). В послании к Ефесянам он воспевает так: могущему же паче вся творити no преизбыточествию, их же просим или разумеем, пo силе действуемей в нас, тому слава в церкви о Христе Иисусе, во вся роды века веков. Аминь (Ефес. III, 20. 21). И немного ранее этого он говорил так: сего ради преклоняю колена моя к Отцу Господа нашего Иисуса Христа, из Него же всяко отечество на небеси и на земли именуется (ст. 14. 15). И гораздо ниже он говорит: благодарим всегда о всех вас о имени Господа нашего Иисуса Христа Богу и Отцу (Ефес. V, 20). Щедрость Филиппийцев он вознаграждает следующими благословениями: Бог же мой да исполнит всякое требование ваше no богатству Своему в славе о Христе Иисусе (Филипп. IV, 19). А евреев он умолял такими словами: Бог же мира, возведый из мертвых пастыря овцам великаго кровию завета вечнаго, Господа нашего Иисуса, да утвердит вы во всяком деле блазе, сотворити волю Его, творя в вас благоугодное пред ним Иисус Христом. Ему же слава во веки. Аминь (Евр. 13, 20–21). И не только в славословиях, но и в увещаниях и свидетельствах он соединяет Христа с Богом и Отцем. Так в послании к Тимофею он восклицает: засвидетельствую пред Богом, и^[348]Иисус Христом (1Тим. V, 21); и еще: завещаваю ти пред Богом оживляющим всяческая, и Христом Иисусом свидетельствовавшим при Понтийстем Пилате доброе исповедание: соблюсти тебе заповедь нескверну, незазорну, даже до явления Господа нашего Иисуса Христа: еже во своя времена явит блаженный и един силный Царь царствующих, и Господь господствующих, един имеяй безсмертие, во свете живый неприступнем, Его же никтоже видел есть от человек, ниже видети может: емуже честь и держава вечная. Аминь (1Тим. VI, 13–16).

Этому мы научены от божественных Апостолов, то же учение принесли нам и Иоанн и Матфей, величайшие потоки евангельских проповеданий. Последний сказал: книга родства Иисуса Христа, сына Давидова, сына Авраамля (Матф. I, 1), а первый показал бывшее прежде веков: в начале бе Слово, и Слово бе к Богу, и Бог бе Слово: Сей бе искони к Богу и еще: вся тем быша (Иоан. I, 1–3).

Письмо 147. Епископу Германикийскому Иоанну^[349].

На предшествующие письма твоего преподобия я отвечал тотчас по получении. Настоящее положение дел не позволяет ожидать ничего доброго; я даже думаю, что это есть начало всеобщего «отступления» (2 Фессал. II, 3). Если те, которые оплакивают совершившееся в Ефесе, – как они говорят, – по насилию, не раскаиваются, но остаются при том, на что они беззаконно отважились, и на этом основании воссозидают новые дела неправды и нечестия; a другие не советуют им отрекаться от сделанного и не избегают общения с коснеющими в беззакониях: то чего доброго можно ожидать (при таких обстоятельствах)? Ведь если бы они хвалили случившееся, как сделанное хорошо и справедливо, то, конечно, естественно, чтобы они оставались при том, что они хвалят. Но если они, – как говорят, – оплакивают, утверждая, что это сделано по насилию и по необходимости, то почему они не отрицают беззаконно совершенного, но настоящее, – сколько бы оно кратковременно ни было, – предпочитают будущему? И для чего они лгут так явно и говорят, что не допущено никакого нововведения касательно догмата? За какие убийства и чародейства я изгнан? Разве такой-то совершил прелюбодеяния? Такой-то раскапывал гробы? Очевидно и для варваров, что и меня и других изгнали за догматы. Так и господина Домна, не принявшего «глав» (Кирилла Александрийского), низложили эти «превосходные» мужи, назвавшие их (главы) достойными всякой похвалы и заявившие, что они останутся при них. Читал я и низложения (κατάθεσεις) их: меня они осудили, как начальника ереси, и других изгнали по той же самой причине. А что они считали, будто деятельная добродетель узаконена Спасителем для кочевников^[350] более, чем для них, – об этом гласят самые дела: ибо когда против Кандидиана Писидийского некоторые подали записки, обвиняя его во многих прелюбодеяниях и других беззакониях, то председатель Собора, (τῆς συνόδου τὸν ἔξαρχον), – говорят, – сказал: если обвиняется за догматы, мы принимаем эти записки, так как мы пришли судить не за прелюбодеяния. Посему-то они приказали, чтобы Афиний и Афанасий, извергнутые восточным собором, заняли свои церкви, как будто Спаситель (наш) не законоположил ничего касательно жизни, но повелел хранить одни догматы, которые эти великие мудрецы исказили прежде всего другого. Итак, пусть они не обманывают и не скрывают нечестия, которое утвердили и языками и руками. Если же это не так, пусть они объявят нам причины низложений (закланий)^[351], – пусть письменно исповедуют различие естеств Спасителя нашего и неслиянное соединение, – пусть скажут, что и после соединения божество и человечество остались целыми. Бог поругаем не бывает (Гал. VI, 7) Пусть они отвергнут ныне «главы», которые часто осуждали прежде, а теперь утвердили в Ефесе. Пусть они не обманывают твое преподобие словами лживыми. Хвалили то, что я говорил в Антиохии, – и братия, и чтецы, и рукоположенные диаконы, и пресвитеры, и епископы; бывало, по окончании беседы, обнимали меня, целовали голову, грудь и руки, а некоторые из них касались даже колен моих, называя мое учение апостольским: – и это же учение теперь они отвергли и даже анафематствовали! И я, кого они называли светильником не только «Востока», но и вселенной, отлучен и, – насколько от них зависело, – лишен даже хлеба. Они анафематствовали также и тех, которые беседовали с нами, а того (Диоскора), которого они не задолго пред этим низложили и о котором утверждали, что он единомышленник Валентина и Аполлинария, – того они почтили, как победоносного подвижника за веру, припадали к его ногам, просили у него прощения и именовали духовным отцом. Какие полипы изменяют свой цвет сообразно скалам или хамелеоны – свою краску сообразно листьям^[352] так, как эти переменяют свое мнение, смотря по временам? Мы уступаем им и престолы и почести и временные блага, а сами, держась апостольских догматов, ожидаем кажущихся для других тяжкими заключений, почитая себе утешением – суд Господа. Ибо мы надеемся, что Владыка отпустит многие прегрешения наши именно за эту несправедливость. Твое же преподобие прошу храниться от общения с нечестием и требовать от них, чтобы они отреклись от совершенного, а если не пожелают, то избегать (их), как предателей веры. Что доселе твое богочестие надеялось увидеть, нет ли какого-нибудь изменения погоды, – мы вовсе (на это) не негодовали. Однако после хиротонии предстоятеля «Востока» (τοῦ τῆς Ἀνατολῆς προέδρου) сделалось очевидным мнение каждого. Удостой, владыко, твоих молитв за нас, ибо ныне мы особенно нуждаемся в этом содействии, чтобы быть в силах противостоять тому, что вымышляется на нас.

Письмо 148. Наставление^[353], данное святейшим епископом Кириллом Посидонию, которого он послал в Рим по делу о Нестории.

I. Вера Нестория или – вернее – его злоучение в главным своих чертах таково. Он говорит, что Бог-Слово, знавший наперед, что родившийся от святой Девы будет святым и великим (Лук. I, 35. 32), избрал именно его для сей цели и устроил так, что он родился от Девы без (семени) мужа, позволил ему называться Своими собственными именами и (наконец) воздвиг его (из мертвых). Поэтому, хотя Единородное Слово Божие и называется вочеловечившимся, но только в том смысле, что Оно всегда пребывало с тем святым человеком, который родился от Девы; – подобно тому, как Оно пребыло с пророками, так же пребывало Оно, – по словам Нестория, – и с этим человеком – только в еще более тесном прикосновении (κατὰ μείζονα συνάφειαν). Посему он (Несторий) всюду избегает термина «соединение» (τὴν ἕνωσιν), но пользуется термином «соприкосновение» (συνάφειαν), когда Оно (Слово) остается внешним (для родившегося от Девы) и как бы говорит (Оно) к Иисусу: якоже бех с Моисеом, тако буду и с тобою (1. Нав. I, 5). Однако, скрывая свое нечестие, он (Несторий) говорит, что (Слово) сопребывало с ним (рожденным от Девы) от чрева (матери).

II. Поэтому он (Несторий) считает Его (Иисуса Христа) не Богом истинным, но только названным так по благоволению Божию. Что касается того, что Он именовался Господом, то опять (Несторий) хочет понимать это название таким же образом, что Богу-Слову благоугодно было дать Ему (Иисусу Христу) и это наименование.

III. Он (Несторий) не говорит, – как делаем это мы – что за нас умер и воскрес Сын Божий, но говорит: умер человек и воскрес человек; и ничего такого он не относит к Слову Божию.

IV. Ведь и мы исповедуем, что Слово Божие бессмертно и есть жизнь; но мы веруем, что Оно «сделалось плотию» (Иоан. I, 14), т.е., соединив с собою плоть вместе с душою разумной, страдало плотию, по Писаниям; и когда пострадало Его тело, – говорится, что Само (Слово) страдало, хотя по природе Оно бесстрастно; и когда воскресло Его тело, – ибо «плоть Его не видела тления» (ср. Псал. XV, 10. Деян. II, 27. 31), – говорится, что Само (Слово) воскресло за мертвых. А тот (Несторий) не так думает, но утверждает, что страдание и воскресение принадлежали человеку и что предлагается в таинствах тело человека. Мы же веруем, что плоть Слова потому имеет животворящую силу, что и плоть и кровь принадлежали животворящему все Слову.

V. Не перенося подобных выражений, тот (Несторий) поручил Келестию^[354] составить письменную жалобу против пресвитера Филиппа^[355], который его обличал и не желал более иметь с ним общения (συναφθῆναι) по причине его еретичества. А в той письменной жалобе обвинение состояло в том, якобы он (Филипп) манихей. Потом (Несторий) позвал того человека (Филиппа) на собор. Тот, исполняя каноническое требование, явился туда, будучи готов оправдываться. После же того, как Келестий не мог ничего доказать, он (Келестий) скрылся и не приходил (более) на собор.

VI. Потерпев неудачу с этой стороны, он (Несторий) прибегнул к другому предлогу. Именно он спросил (Филиппа): «почему ты устраивал частные собрания и в (обыкновенном) доме совершал (литургийное) приношение?» Но так как почти весь клир стал говорить: «и из нас каждый по нужде, когда случится, делает это», то он (Несторий) вынес решение о низложении этого человека (Филиппа). Таковы для тебя (Посидония) пункты, содержащие самое главное из хулений Нестория.

Письмо 149. Список послания, писанного Иоанном, епископом Антиохийским, к Несторию^[356]

Владыке моему, боголюбезнейшему и преподобнейшему епископу Несторию Иоанн о Господе радоватися.

I. Мои намерения в отношении твоего благочестия со всею правдивостью я открыл твоему вниманию чрез господина моего, во всем великолепнейшего^[357] комита Иринея. Предполагая, что я, под защитою искренности, не возбуждаю уже в тебе никакого против себя подозрения, предлагаю твоему благоразумию мой прямой совет. В том, что буду советовать, можно видеть и ручательство за нашу искренность в отношении твоего благоразумия, и немалую в нас заботливость руководиться любовью по Боге: руководствующиеся ею исполняют законы божественные; а те, которые оставляют ее и поступают коварно против своих сочленов, более вредят себе самим, нежели тем, против кого действуют. Считая эти слова лучшим началом для нашей беседы, я прошу тебя: прими меня за доброго советника, не отвергай полезного в том, что буду говорить тебе и что будет говорено (мною) от всей любви (моей) по Боге.

II. Нам надобно было вместе рассмотреть некоторые вопросы о полезных предметах; но как наши ошибки произвели великое смущение в церквах, то я принужденным нашелся дать знать твоему преподобию о том, что недавно было писано к нам из Рима и Александрии. Все Александрийские клирики прислали ко мне несколько посланий, в которых они пишут о твоем богочестии; (равно есть) одно послание от святейшего епископа Келестина, другие от боголюбезнейшего епископа Кирилла. Пересылая к тебе списки с них, прошу прочитать их с таким расположением души, чтобы в уме твоем не возникало какой-либо тревоги, от которой часто происходят споры и вредные разногласия, а также не сочти этого дела маловажным: ибо дьявол, возбуждая гордость, и многие ничтожные дела так возвеличивает и доводит до такой еретической крайности, что их уже нельзя бывает исправить. Поэтому со вниманием прочитай эти письма, а к рассмотрению предлежащего дела допусти кого-либо из единомышленных с тобою людей, предоставив им право говорить то, что полезно, а не то, что приятно. Ведь если многие, усердно приступив к рассмотрению этого дела, свободны будут от всякого страха, то они легко придут к соглашению, и что кажется (теперь) мрачным, (тогда) сразу явится светлым.

III. Господин мой, боголюбезнейший Келестин епископ, – как видно из его письма, – назначил очень малый срок, определив для ответа лишь десять дней; но это дело можно сделать и в один только день, даже в несколько часов. Ибо в учении о спасении нас Христом, царем всего, вполне легко взять слово (Богородица), приличествующее Ему, употребляемое многими отцами, соответствующее спасительному рождению (Его) от Девы. Твое преподобие не должно отвергать этого (Слова), как такого, в коем нет опасности. Не должно также отговариваться, что не прилично высказываться против себя самого. Ведь если твой ум мыслит так же, как отцы и учители Церкви (а это нам известно о тебе, владыко, чрез многих общих нам друзей), то для чего же тяготиться открыто сказать благочестивую мысль словом, соответствующим этой мысли, – и особенно в такое время, когда от тебя начались такое беспокойство и такой спор? Итак, знай, боголюбезнейший, что везде – и в далеких от нас и близких к нам местах – все пришло в сильное движение, и везде слышен говор об одном и том же. Какая-то величайшая буря вдруг застигла церкви: везде верующие со дня на день отделяются одни от других вследствие этой причины. Что это точно так, – видно из самых дел: Запад, Египет и даже Македония решили отторгнуться от единения, какое совокупности церквей благодать Божия даровала многим потом и трудами святых и славных епископов, а особливо во всем святого и общего нам отца, великого Акакия. И кто станет осуждать тебя, когда ты будешь говорить, что думаешь? Напротив, не одобрит ли всякий, когда то имя, смысл которого твое благоговение, – как мы знаем, – усвоило, примешь для того, чтобы тем сохранить благосостояние и мир во вселенской Церкви? Если же угодно, то считаю благовременным указать тебе на один прекрасный пример, который бы ты, – как я желаю, – припомнил. Немного, ведь, прошло времени после того, как это было у нас, чтобы это могло быть уже забыто. Ты, без сомнения, помнишь блаженного Павла^[358] епископа: он в одном из своих толкований сказал какие-то слова, которые не были одобрены прежде тобою (в то время ты действовал смелее других), а после и всеми, кто слышал; заметив вред и тревогу, какие вызвало небольшое смущение, и поняв, что эта тревога может произвести не только разделение, но и противоборство между людьми, потому что – при таком поводе – они обыкновенно начинают делиться между собою повсюду и все большие и больше друг другу противодействовать, хотя искра соблазна, по видимому, незначительна (как и у нас происходит в настоящее время), этот благородный епископ, по прошествии немногих дней, явился к народу и, краснея от стыдливости, исправил прежние слова свои, ко благу Церкви. Показав свое исправление, он тотчас же загладил возникшее против него порицание, не считая этого исправления чем-то унизительным для себя. Хотя все знали, что слова, прежде им произнесенные, были слова гнилые, но примирились с ним, как скоро увидели в нем столь быструю перемену.

IV. Убеждаю твое богочестие не к такой перемене одного слова на другое, которое принесло бы тебе бесчестие, не к юношеской изменчивости в своих мыслях, как иной почел бы это. Но так как тобою часто говорено было издавна^[359], – как я знаю, – что ты не самый смысл благочестивого верования устраняешь, а не одобряешь только выражение его; то, – если бы кто из знаменитых учителей Церкви предложил тебе употребить и это слово, – ты, без сомнения, тоже не отказался бы святую Деву назвать Богородицею. Посему, убеждая тебя, я вызываю тебя сказать то самое, в чем ты, как мне известно, не ошибаешься по образу мыслей: (тогда) ты только употребишь по отношению к предмету то слово и имя, которое составлено многими отцами, употребляемо было ими и в книгах и устно; вообще же не откажешься от такого слова, которое обнаруживает только благочестивую мысль ума. Ведь от этого имени не отказывался ни один из церковных учителей. Тех, которые употребляли его, было много и при том знаменитых; а не употреблявшие не осуждали употреблявших. В самом деле, мы, конечно, лишь ради излишней точности в виду еретического зломыслия, несправедливо оставляем без уважения совесть своих братьев и без всякой нужды слушаем ее, отвергая слово, которого смысл признаем правильным и верным. А если мы не будем принимать его с тем значением, какое в нем заключается, то мы неизбежно впадем во множество заблуждений, а – скорее – отторгнемся от неизреченного домостроительства Единородного Сына Божия. Ибо как скоро отвергнется это слово, а следовательно и тот смысл, какой в нем заключается, то оттуда будет следовать мысль, что Тот, Кто ради нас совершил неизреченное домостроительство, – не Бог, не был Бог, и что Бог Слово не умалял Себя до образа раба (Филипп. II, 7), дабы показать величие неизреченного человеколюбия о нас; между тем священное Писание в особенности утверждает (Божие) человеколюбие к нам, когда говорит, что предвечный, совечный и Единородный Сын Бога бесстрастно родился от Девы, о чем так сказал божественный Апостол: посла Бога Сына Своего, рождаемого^[360]от жены (Гал. IV, 4). Здесь он (Апостол) ясно указывает, что Единородный неизреченно родился от Девы, как я сейчас говорил. Если ради этого рождения отцы называли Деву Богородицею, как и мы ныне называем ее сим именем; то не знаю, для чего нам (извини меня за эти слова) еще приниматься за совершенно ненужное исследование этого догмата к смущению, как видишь, себя самих и церковного мира? Ведь для нас нет никакой опасности говорить и мыслить согласно с знаменитыми учителями Церкви Божией. Считаю излишним перечислять здесь имена их, ибо ты знаешь их не меньше, чем и каждый из нас, потому что и ты сам и мы все считаем для себя за честь быть их учениками.

V. Прошу, прими от нас этот совет; сделай то, к чему тебя убеждаем; не давай повода новому мнению внести в Церковь несогласие и разделение. Рассуди: если прежде этих писем, какие присланы, много недоброжелательных к нам было, то теперь сколько будет таких, которые, получив смелость вследствие этих писем, открыто будут говорить против нас? Я писал к тебе это послание в присутствии многих боголюбезнейших епископов, благорасположенных к твоему боголюбию, которые по случаю были у меня в то время, как доставлены ко мне те неприятные письма. Я думал, что этим я и обязанность друга исполню, согласно моему обещанию, и братским советом дам помощь правильно судить твоему уму, утомленному настоящими обстоятельствами. Прошу твое боголюбие принять без спора этот совет, какой предлагаю с чувством благоговения к Богу и любви к тебе для утверждения мира Церкви. Предлагаю его не я один, но и все собратья о Господе, которые, – как я говорил, – при мне, – господин мой боголюбезнейший епископ Архелай и с ним находящиеся Апрингий, Феодорит, Илиад, Мелетий и Макарий, который, по благодати Божией, недавно сделался предстоятелем Лаодикийской церкви Божией. Все они, твердо держась догматического учения, и согретые, как я, любовью к тебе, просят тебя, владыко, чтобы ты показал покорность, вникнув в содержание тех писем, которых сила грознее бури: она не возмутит и не встревожит, если будем уступчивы, но низринет, если станем противиться ей. Считая дело твое своим собственным, мы решили предложить тебе этот совет, ты же сам благодушно прими его, не смотри даже на то, если кто-нибудь из недоброжелателей наших – ко вреду своему и общему – станет внушать тебе пренебречь этим делом. Благоволи, – прошу тебя, – в ответ на это письмо сказать, как ты думаешь; напиши – лучше – не то, что думаешь ты, а то, что служит ко благу.