Письма 87–117 #2

98. Письмо к Рустику

О покаянии

Что я, не знакомый тебе, осмеливаюсь писать к незнакомому – причиной этого просьба святой рабы Христовой Гебидии и дочери моей, супруги твоей или, лучше, из супруги – сестры и сослужительницы, Артемии. Она, не довольствуясь спасением себя самой, искала и твоего спасения, искала и прежде в отечестве, и теперь ищет во святых местах, желая подражать любви апостолов Андрея и Филиппа, которые, будучи обретены Христом, желали обрести брата Симона и друга Нафанаила, из которых первый удостоился услышать: ты – Симон, сын Ионин: ты наречешься Кифа, что значит Петр, а другой – дар Божий (ибо это означает на нашем языке слово Нафанаил) – утешается свидетельством Христа, Который говорит ему: вот подлинно Израильтянин, в котором нет лукавства (Ин. 1:48). И Лот с дочерями своими желал некогда спасти жену свою и, почти полусожженный, хотел вывести ее из пожарища Содома и Гоморры – жену, которая была одержима прежними пороками; но она, в ужасе отчаяния оглянувшись назад, осуждается вечным приговором за неверие. Но пламенная вера, безуспешно потерянная в отношении к одной женщине, спасает целый город Сигор. После того как Лот, оставив содомские равнины и мрак, взошел на нагорную местность, то взошло ему солнце в Сигоре, что значит «малая», – чтобы малая вера Лота, не могшая сделать большего, сохранила по крайней мере меньшее, так как Лот, житель Гоморры и заблуждения, не мог тотчас перейти на полдень, где друг Господень Авраам принял Бога с Ангелами. И Иосиф питает братьев своих в Египте, и жених слышит от невесты: где пасешь ты? где отдыхаешь в полдень? (Песн. 1:6). Самуил некогда оплакивал Саула (1Цар. 15), так как он раны гордости не врачевал цельбой покаяния. И Павел плакал о Коринфянах, не хотевших омыть слезами скверны блудодеяния (1Кор. 5:2; 2Кор. 2:1). Поэтому же и Иезекииль снедает свиток книжный, снаружи и внутри исписанный стихами (carmine), плачем и горем, – стихами в похвалу праведных, плачем для кающихся, горем – в отношении к тем, о которых написано: с приходом нечестивого приходит и презрение (Притч. 18:3), на которых указывает Исаия, говоря: Господь Саваоф, призывает вас в этот день плакать и сетовать, и остричь волоса, и препоясаться вретищем. Но вот, веселье и радость! Убивают волов, и режут овец; едят мясо, и пьют вино: «будем есть и пить, ибо завтра умрем!» (Ис. 22:12–13), – о которых и Иезекииль говорит: и ты, сын человеческий, скажи дому Израилеву: вы говорите так: «преступления наши и грехи наши на нас, и мы истаеваем в них: как же можем мы жить?» Скажи им: живу Я, говорит Господь Бог: не хочу смерти грешника, но чтобы грешник обратился от пути своего и жив был; и далее: обратитесь, обратитесь от злых путей ваших; для чего умирать вам, дом Израилев? (Иез. 33:10–11). Ничто так не оскорбляет Бога, как коснение в худшем из-за отчаяния в лучшем, хотя самое отчаяние есть признак неверия. Ибо кто отчаивается во спасении, тот не думает, что будет суд, потому что если бы отчаивающийся боялся этого суда, то, конечно, приготовил бы себя к судии добрыми делами. Послушаем, что говорит Бог через Иеремию: не давай ногам твоим истаптывать обувь, и гортани твоей – томиться жаждою (Иер. 2:25) и через Исаию: оставаясь на месте и в покое, вы спаслись бы (Ис. 30:15). Тяжесть болезни мы можем узнать только по восстановлении здоровья; пороки показывают нам, сколько блага имеет в себе добродетель; свет делается яснее при сравнении со тьмой. Иезекииль теми же словами и в том же смысле говорит: покайтесь и обратитесь от всех преступлений ваших, чтобы нечестие не было вам преткновением. Отвергните от себя все грехи ваши, которыми согрешали вы, и сотворите себе новое сердце и новый дух; и зачем вам умирать, дом Израилев? Ибо Я не хочу смерти умирающего, говорит Господь Бог (Иез. 18:30–32, 33:11). И далее говорит: живу Я, говорит Господь Бог: не хочу смерти грешника, но чтобы грешник обратился от пути своего и жив был (Иез. 33:11), чтобы неверующий ум не отчаивался в обетовании благ, и дух, однажды предназначивший себя к погибели, не оставлял попечения о ране, которую он считает неизлечимой. Поэтому говорит, что он клянется, чтобы если мы не веруем обетованию Божию, то поверили бы, по крайней мере, клятве Божией о нашем спасении. Поэтому праведник молится, говоря: возврати нас, Боже спасений наших, и отврати ярость Твою от нас (Пс. 84:5), и еще: Господи, волею Твоею подаждь доброте моей силу, отвратил же еси лице Твое и бых смущен (Пс. 29:8). Ибо когда я мерзость грехов своих заменил красотой добродетелей, Ты укрепил немощь мою Своей благодатью. Вот я слышу обетование: пожену враги моя, и постигну я, и не возвращуся, дóндеже скончаются (Пс. 17:38), чтобы я, прежде избегавший Тебя и бывший врагом Твоим, был уловлен рукой Твоей. Не преставай преследовать меня, пока не отступлю я от пути моего нечестивейшего и не возвращусь к мужу моему прежнему, который даст мне мои одежды, и масло, и муку, и напитает меня тучнейшими яствами, – который таким образом заградит и заключит пути мои нечестивые, чтобы обрести мне тот путь, который говорит в Евангелии: Я есмь путь и истина и жизнь (Ин. 14:6). Внемли слову пророка: сеявшие со слезами будут пожинать с радостью. С плачем несущий семена возвратится с радостью, неся снопы свои (Пс. 125:5–6), и говори с ним: каждую ночь омываю ложе мое, слезами моими омочаю постель мою (Пс. 6:7), и еще: как лань желает к потокам воды, так желает душа моя к Тебе, Боже! Жаждет душа моя к Богу крепкому, живому: когда приду и явлюсь пред лице Божие! Слезы мои были для меня хлебом день и ночь (Пс. 41:1–4), и в другом месте: Боже! Ты Бог мой, Тебя от ранней зари ищу я; Тебя жаждет душа моя, по Тебе томится плоть моя в земле пустой, иссохшей и безводной, чтобы видеть силу Твою и славу Твою (Пс. 62:2–3). Ибо хотя жаждала Тебя душа моя, но гораздо более я искал Тебя трудом плоти своей и не мог явиться Тебе во святом, разве только после пребывания в земле пустой от пороков, непроходимой для противных сил и свободной от влаги и нечистоты всякой похоти. Плакал и Господь о городе Иерусалиме, что он не принес покаяния (Лк. 19:41), и Петр горькими слезами омыл троекратное отречение (Мф. 26:75) и исполнил пророческое предречение: из глаз моих текут потоки вод (Пс. 118:136). Плакал и Иеремия о народе нераскаянном, говоря: о, кто даст голове моей воду и глазам моим – источник слез! Я плакал бы день и ночь о народе сем (Иер. 9:1). А о чем он плачет и проливает слезы – это показывает он следующими словами: «не плачьте о мертвом и не оплакивайте его: плачьте о том, который выходит, потому что он не возвратится более». Итак, нужно оплакивать не язычника и иудея, которые не были в Церкви и однажды навсегда умерли, о которых Спаситель говорит: предоставь мертвым погребать своих мертвецов (Мф. 8:22), а оплакивай тех, кто через грехи и беззакония выходят из церкви и не хотят более возвратиться к ней раскаянием во грехах. Отсюда к церковным мужам, которые называются стенами и столпами церкви, слово пророческое говорит: стена дщери Сиона! Лей ручьем слезы день и ночь (Плач. 2:18), исполняя оное слово апостола: радуйтесь с радующимися и плачьте с плачущими (Рим. 12:15), чтобы своими слезами вам подвигнуть их на плач, да упорствуя в злобе, не услышат они: Я насадил тебя [как] благородную лозу, – самое чистое семя; как же ты превратилась у Меня в дикую отрасль чужой лозы? (Иер. 2:21); и еще: говоря дереву: «ты мой отец», и камню: «ты родил меня»; ибо они оборотили ко Мне спину, а не лице (Иер. 2:27). Смысл этого такой: не хотел обратиться ко Мне, чтобы покаяться, но по жестокосердию своему в оскорбление Мне обратили ко Мне хребты свои. Потому-то Господь и говорит Иеремии: видел ли ты, что делала отступница, дочь Израиля? Она ходила на всякую высокую гору и под всякое ветвистое дерево и там блудодействовала. И после того, как она все это делала, Я говорил: «возвратись ко Мне»; но она не возвратилась (Иер. 3:6–7; Ис. 57).

О милосердие Божие, о жестокосердие наше! И после столь великих преступлений Он призывает нас ко спасению. И если и тогда не хотим обратиться к лучшему, Он говорит: «если оставит жена мужа своего и выйдет за другого и после захочет возвратиться к нему: неужели он примет ее и не возгнушается». Вместо этого по еврейскому тексту (чего нет в греческих и латинских кодексах) значится: «и ты оставил Меня, но возвратись, и приму тебя, глаголет Господь». И Исаия ту же мысль высказывает почти теми же словами: обратитесь к Тому, от Которого вы столько отпали, сыны Израиля! (Ис. 31:6). Не Я ли, Господь? и нет иного Бога кроме Меня, Бога праведного и спасающего нет кроме Меня. Ко Мне обратитесь, и будете спасены, все концы земли, ибо я Бог, и нет иного (Ис. 45:21–22). Вспомните прежде бывшее, от [начала] века, ибо Я Бог, и нет иного Бога, и нет подобного Мне (Ис. 46:9). Иоиль пишет: обратитесь ко Мне всем сердцем своим в посте, плаче и рыдании. Раздирайте сердца ваши, а не одежды ваши, и обратитесь к Господу Богу вашему; ибо Он благ и милосерд, долготерпелив и многомилостив и сожалеет о бедствии (Иоил. 2:12–13). Как велико милосердие и как (так сказать) чрезмерно, неизреченно благоутробие, – этому поучает нас пророк Осия, через которого Бог говорит: как поступлю с тобою, Ефрем? Как предам тебя, Израиль? Поступлю ли с тобою, как с Адамою, сделаю ли тебе, что Севоиму? Повернулось во Мне сердце Мое, возгорелась вся жалость Моя! Не сделаю по ярости гнева Моего (Ос. 11:8). Поэтому и Давид говорит в псалме: в смерти нет памятования о Тебе: во гробе кто будет славить Тебя? (Пс. 6:6), и в другом месте: я открыл Тебе грех мой и не скрыл беззакония моего; я сказал: «исповедаю Господу преступления мои», и Ты снял с меня вину греха моего. За то помолится Тебе каждый праведник во время благопотребное, и тогда разлитие многих вод не достигнет его (Пс. 31:5–6).

Смотри, какое множество слез: оно сравнивается с разливом вод. Кто будет иметь такие слезы и скажет с Иеремией: не спускай зениц очей твоих (Плач. 2:18), в том тотчас исполнится оное: милость и истина сретостеся, правда и мир облобызастася (Пс. 84:11), так что если устрашат тебя истина и правда, то милость и мир воззовут ко спасению. Всецелое покаяние представляет псалом пятидесятый. Когда Давид вошел к Вирсавии (Bethsabee), жене Урия Хеттеянина (Ethaci), и, быв обличен пророком Нафаном, сказал согреших, он тотчас удостоился услышать: и Господь снял [с тебя] грех твой (2Цар. 12:13). К прелюбодеянию Давид присоединил убийство, и, однако, проливая слезы, сказал: помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей, и по множеству щедрот Твоих очисти беззаконие мое (Пс. 50:1). Великий грех требовал и великого милосердия. Поэтому Давид присовокупляет: наипаче (multum) омый мя от беззакония моего и от греха моего очисти мя. Яко беззаконие мое аз знаю, и грех мой предо мною есть выну. Тебе единому согреших (ибо я был царь, никого другого не боялся) и лукавое пред Тобою сотворих, яко да оправдишися во словесех Твоих и победиши внегда судити Ти; ибо всех заключил Бог в непослушание, чтобы всех помиловать (Рим. 11:32). И столько успел, что недавно бывший грешником и кающимся, он возвысился до учителя и говорил: научу беззаконныя путем Твоим, и нечестивии к Тебе обратятся (Пс. 50:15). Ибо кто исповедует грехи свои перед Богом и скажет: возсмердеша и согниша раны моя от лица безумия моего (Пс. 37:6), у того это исповедание и исправление заменяет зловоние ран красотой здравия. Скрывающий свои преступления не будет иметь успеха (Притч. 28:13). Ахав, нечестивейший царь, посредством кровавого преступления овладел виноградником Навуфея; и когда Иезавель, соединенная с ним не столько супружеством, сколько жестокостью, была поражена обличением Илии: так говорит Господь: на том месте, где псы лизали кровь Навуфея, псы будут лизать и твою кровь… и о Иезавели сказал Господь: псы съедят Иезавель за стеною Изрееля, то Ахав, услышав это, раздрал ризы свои, возложил вретище на тело свое, постился и спал во власянице; и было слово Господне к Илии, говорящее: за то, что он смирился предо Мною, Я не наведу бед в его дни (3Цар. 21:19, 23, 29). Преступление Ахава и Иезавели одинаково, но, когда Ахав обратился к покаянию, наказание отсрочивается на потомков, а Иезавель, упорствовавшая в преступлении, осуждается состоявшимся приговором. И Господь говорит в Евангелии: ниневитяне восстанут на суд с родом сим, и осудят его, ибо они покаялись от проповеди Иониной (Мф. 12:41), и еще: Я пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию (Мф. 9:13). Драхма теряется и, однако, находится в уметах; девяносто девять овец оставляются в пустыне, и одна заблудившаяся приносится на плечах пастыря (Лк. 15); и радость бывает у ангелов об одном грешнике кающемся. Какое блаженство, если небеса радуются о спасении нас, которым говорится: покайтесь, приблизилось Царствие Небесное. Нет никакой середины: смерть и жизнь противоположны; и однако они соединяются покаянием. Блудный сын расточил все имение и вдали от отца едва удовлетворял голод пищей свиней, но возвращается он к отцу, и ему закалается телец упитанный, он получает одежду первую и перстень (Лк. 15), – получает одежду Христа, которую некогда осквернил, и удостаивается услышать: да будут во всякое время одежды твои светлы (Еккл. 9:8), и, восприяв печать Божию, восклицает ко Господу: Отче, согреших на небо и пред тобою и, примиренный лобзанием, говорит Ему: знаменася на нас свет лица Твоего, Господи (Пс. 4:7). Праведность праведника не спасет в день преступления его, и беззаконник за беззаконие свое не падет в день обращения от беззакония своего (Иез. 33:12). Всякого Бог судит так, как найдет, и смотрит не на прошедшее, а на настоящее, если, однако, прежние преступления заглаживаются последним обращением. Семь раз упадет праведник, и встанет (Притч. 24:16). Если падает, то каким образом он праведник; если праведник, то каким образом падает? Но кто всегда восстает через покаяние, тот не теряет имени праведника. И согрешающему не только семь, но и семьдесят семь раз отпускаются грехи, если он обращается к покаянию (Мф. 18). Кому больше оставляется, тот больше любит. Блудница омывает слезами и отирает волосами ноги Спасителя, – и во образ Церкви, собранной от язычников, удостаивается услышать: прощаются тебе грехи твои (Лк. 7:48). Праведность фарисея погибает от гордости, и смирение мытаря спасается исповеданием (Лк. 18). Через Иеремию Бог свидетельствует: иногда Я скажу о каком-либо народе и царстве, что искореню, сокрушу и погублю его; но если народ этот, на который Я это изрек, обратится от своих злых дел, Я отлагаю то зло, которое помыслил сделать ему. А иногда скажу о каком-либо народе и царстве, что устрою и утвержу его; но если он будет делать злое пред очами Моими и не слушаться гласа Моего, Я отменю то добро, которым хотел облагодетельствовать его (Иер. 18:7–10). И затем присовокупляет: Я готовлю вам зло и замышляю против вас; итак обратитесь каждый от злого пути своего и исправьте пути ваши и поступки ваши. Но они говорят: «не надейся; мы будем жить по своим помыслам, и будем поступать каждый по упорству злого своего сердца» (Иер. 18:11–12). В Евангелии Симеон праведный говорит: се, лежит Сей на падение и на восстание многих (Лк. 2:34), то есть на падение грешников и на восстание кающихся. К коринфянам апостол пишет: есть верный слух, что у вас [появилось] блудодеяние, и притом такое блудодеяние, какого не слышно даже у язычников, что некто [вместо жены] имеет жену отца своего. И вы возгордились, вместо того, чтобы лучше плакать, дабы изъят был из среды вас сделавший такое дело (1Кор. 5:1–2). И к ним же во Втором послании, выражая опасение: дабы он не был поглощен чрезмерною печалью (2Кор. 2:7), ободряет его и умоляет Коринфян усугубить любовь к нему, чтобы погибший через кровосмешение, через покаяние получил спасение. Кто бо чист будет от скверны? Никтоже, аще и един день житие его на земли (Иов. 14:4, 25:4), а годы жизни грешника изочтены. Звезды нечисты пред очами Его (Иов. 25:5); и в Ангелах Своих усматривает недостатки (Иов. 4:18). Если на небе грех, то кольми паче на земле? Если согрешают те, кто не имеет телесного искушения, то насколько больше – мы, облеченные бренной плотью, говорящие с апостолом: бедный я человек! Кто избавит меня от сего тела смерти? (Рим. 7:24). Ибо не живет в плоти нашей доброе и делаем не то, что хотим, но то, чего не хотим, так что дух желает делать одно, а плоть возбуждается к другому. Если некоторые называются праведными, и не только праведными, но и праведными перед очами Божиими, то называются так в смысле той праведности, о которой выше сказано: семь раз упадет праведник, и встанет (Притч. 24:16), и еще: беззаконник за беззаконие свое не падет в день обращения от беззакония своего (Иез. 33:12). Наконец и Захария, отец Иоанна, называемый праведным, согрешил неверием и тотчас же был наказан немотой (Лк. 1:20). И Иов, изображаемый в начале книги его праведным, чистым и беспорочным, впоследствии и в речи Господа, и в своей исповеди представляется грешником. Если Авраам, Исаак и Иаков, также пророки и апостолы не были свободны от греха, – если к чистейшей пшенице примешивались плевелы, то что можно сказать о нас, о которых написано: что общего у мякины с чистым зерном? говорит Господь (Иер. 23:28). И однако мякина соблюдается для огня будущего и в этой жизни плевелы смешиваются с пшеницей, пока не придет Тот, Который имеет лопату в руке Своей и очистит гумно, чтобы собрать пшеницу в житницы и плевелы сжечь в огне гееннском.

Все это, как бы обойдя прекраснейшие луга писаний, я хотел совокупить в одно и из красивейших цветов сплести тебе венок покаяния, чтобы ты возложил его на главу свою, «взял крылья голубя, и полетел, и успокоился» (Пс. 54:7), и примирился со всемилосердным Отцом. Жена твоя некогда, а теперь сестра и сослужительница, рассказывала мне, что, по заповеди апостола, вы по взаимному соглашению воздержались от брачного сожития, чтобы предаться молитве; рассказывала также, что ты, как бы стоя на зыбком месте, поколебался, даже (сказать прямее) пал; а она с Моисеем вняла словам Господа: «ты же стань здесь предо Мною» (Исх. 33:21) и сказала о Господе: «Он утвердил на камне ноги мои» (Пс. 39:3), – что твой дом, который не имел твердых оснований веры, пал впоследствии от вихря диавола; – что ее дом стоит о Господе и не отказывает тебе в своем гостеприимстве, чтобы теперь ты соединился духовно с той, с которой прежде был соединен телесно: соединяющийся с Господом есть один дух с Господом (1Кор. 6:17). Она рассказывала также, что когда вас разделило вторжение варваров и опасность пленения, то ты дал клятвенный обет тотчас или впоследствии отправиться за ней ко святым местам и спасти свою душу, которую, казалось, ты погубил по нерадению. Исполни же, что ты обещал перед Богом. Жизнь смертных неизвестна; поэтому, чтобы не умереть прежде исполнения своего обещания, подражай той, которую ты должен был учить. О, стыд! Слабейший пол побеждает мир, а сильнейший побеждается миром. «Женщина является предводительницею столь великого дела» (Вергилий): и неужели не последуешь той, которой ты должен быть преемником в деле спасения? Если тебя удерживает оставшееся имение, тем более что перед твоими глазами совершается и убийство друзей и сограждан, и разрушение городов и деревень, то, по крайней мере среди бедствий пленения и опустошения, ввиду свирепых неприятелей и бесчисленных несчастий своей провинции, ухватись за доску покаяния и вспомни о своей сослужительнице, которая постоянно желает твоего спасения, никогда не отчаяваясь в нем. Ты скитаешься в своем отечестве, даже не в отечестве – потому что ты потерял отечество; а она вместо тебя в тех достопоклоняемых местах воскресения, страдания и рождества Господа Спасителя, где Он плакал во дни Своего младенчества, вспоминает твое имя и молитвами привлекает тебя к себе, чтобы ты получил спасение, если не по своей заслуге, то, по крайней мере, по ее вере. Некогда расслабленный лежал на одре, и все члены его были так разбиты параличом, что он не мог ни ногами двигать, чтобы ходить, ни руками, чтобы молиться; и однако он приносится чужими руками и получает прежнее здоровье, так что несет одр носимый некогда на одре (Мк. 2:12; и Ин. 5:9). И тебя, отсутствующего здесь телом, присутствующего верой, твоя сослужительница приносит к Господу Спасителю и говорит с женой хананеянкой: дочь моя жестоко беснуется (Мф. 15:22). И я справедливо назову душу твою дочерью ее души; душа не знает различия полов, – но сущность сравнения в том, что жена твоя тебя, как малолетнего, как грудного младенца и еще не могущего принимать твердой пищи, хочет питать молоком и указывает тебе пищу у кормилицы, чтобы ты мог сказать с пророком: я заблудился, как овца потерянная: взыщи раба Твоего, ибо я заповедей Твоих не забыл (Пс. 118:176).

99. Письмо к Агерухии

О единобрачии

На прежнем пути я отыскиваю новую тропинку и для старой, избитой материи придумываю новую изящную форму, чтобы это было и то же и не то же. Один путь, но много побуждений достигнуть цели этого пути. Часто писал я ко вдовам и, для увещания их повторяя много доказательств из священного Писания, сплетал различные цветы свидетельств в один венок целомудрия. Теперь моя речь к Агерухии, которая получила имя по некоторому предречению будущего и при помощи вседержавного Бога^[43]. Ее окружает славный сонм женщин, испытанный во Христе, – бабки, матери и тетки по отцу. Из них бабка Метрония, сохраняя вдовство в продолжении сорока лет, напомнила мне из Евангелия Анну, дочь Фануилеву (Лк. 2:36). Бенигна, мать, живя вдовою четырнадцатый год, окружена ликом ста дев. Сестра Целерипа, отца Агерухии, воспитавшего малютку и принявшего ее при рождении на свои руки, в течение двадцати лет лишившаяся радости замужества, воспитала внучку, научая ее тому, чему сама училась от матери.

Я мимоходом заметил об этом, желая показать, что моя единобрачная отроковица не превосходит этим свой род, но подражает ему, и не столько достойна похвалы за соблюдение единобрачия, сколько достойна была бы общего порицания, если бы решилась вторично выйти замуж, особенно, когда родившийся по смерти отца Симплиций восстановляет отеческое имя и уже не дает возможности говорить, что прекратится фамилия и дом останется без наследников. Под этим предлогом нередко укрывается похоть, так что допускаемое по невоздержанности представляется следствием желания иметь детей. Но что я говорю так, как будто Агерухия колеблется, когда слышу, что она под защитой церкви избегает многих женихов придворных, которых диавол ревностно воспламеняет искушать целомудрие нашей вдовы, заманчивой для всех и своей знатностью, и наружностью, и возрастом, и богатством? – В конце концов последует только то, что победительница тем больше получает венцов, чем больше искушений для ее целомудрия.

По выходе из пристани, мне встречается как бы некоторая подводная скала, чтобы я на море не мог чувствовать себя безопасным; именно представляется авторитет апостола Павла, который в послании к Тимофею, рассуждая о вдовах, говорит: итак я желаю, чтобы молодые вдовы вступали в брак, рождали детей, управляли домом и не подавали противнику никакого повода к злоречию; ибо некоторые уже совратились вслед сатаны (1Тим. 5:14–15). – Поэтому нужно сначала протолковать смысл наставления и разъяснить все содержание этого места (контекст, или связь речи), и таким образом, следуя стопам апостольским, ни на палец, как обыкновенно говорят, не уклониться в противную сторону. Выше апостол изобразил какова должна быть вдова: женою одного мужа, известная по добрым делам, если она воспитала детей, помогала бедствующим (там же, 9 и 10), которой надежда – Бог и которая пребывает в молитвах и молениях день и ночь (там же, 5); после этого он присоединяет и противоположное: а сластолюбивая заживо умерла; и, чтобы укрепить ученика своего всяким родом учения, тотчас прибавляет: молодых же вдовиц не принимай, ибо они, впадая в роскошь в противность Христу, желают вступать в брак. Они подлежат осуждению, потому что отвергли прежнюю веру (там же, 11 и 12). Итак для тех, которые любодействуют в оскорбление мужа своего Христа (ибо это означает греческое слово χαταςρηνιάσωσι), апостол разрешает второй брак, предпочитая двоеженство любодеянию, но только по снисхождению, а не по заповеди.

Вместе с этим нужно объяснить каждое слово свидетельства. Желаю, говорит, чтобы молодые вдовы вступали в брак. Почему? – Спрашиваю. – Потому что не хочу, чтобы юные вдовицы любодействовали. Детей рождали: зачем? – Чтобы опасаясь родить от прелюбодеяния, не вздумали умерщвлять детей. Управляли домом: почему? повторяю. – Потому что гораздо извинительнее быть двоебрачною, чем любодейцею, и иметь второго мужа, чем многих прелюбодеев, ибо в первом случае утешение в бедствиях, во втором наказание за грех. Далее следует: не подавали противнику никакого повода к злоречию. В этом кратком наставлении соединяется много увещаний – чтобы изысканное убранство не бесславило обета вдовы; чтобы движением глаз и веселостью лица она не увлекала за собой толпу юношей; чтобы не обещала того словами, другого телодвижениями, дабы не приложился к ней этот народный стих:

«Усмехнулась и лукавым глазом что-то обещала»,

(Ovid. In Elegiis amatoriis lib 3, Eleg. 22)

Чтобы высказать в немногих словах все причины, по которым апостол допускает замужество, он говорит: не подавали противнику никакого повода к злоречию. Итак для невоздержанных он допускает второй и, если нужно, третий брак для того, чтобы отвлечь их от сатаны, чтобы жену привязать лучше хоть к какому-нибудь мужу, чем к диаволу. И к Коринфянам он говорил нечто подобное: безбрачным же и вдовам говорю: хорошо им оставаться, как я. Но если не могут воздержаться, пусть вступают в брак; ибо лучше вступить в брак, нежели разжигаться (1Кор. 7:8–9). Почему так, апостол? Потому, – тотчас же отвечает он, – что разжигаться хуже.

С другой стороны безусловное добро, несравнимое ни с чем худшим, состоит в том, чтобы быть тем, чем был апостол, т.е. разрешенным, а не связанным, не рабом, но свободным, помышляющим о том, яже суть Божия, а не о том, что относится до жены. В последующих за тем словах апостол прибавляет: жена связана законом, доколе жив муж ее; если же муж ее умрет, свободна выйти, за кого хочет, только в Господе. Но она блаженнее, если останется так, по моему совету; а думаю, и я имею Духа Божия (там же, ст. 39–40). И здесь тот же смысл, потому что тот же дух; различны послания, но один автор посланий. При жизни мужа жена связана, а по смерти его свободна. Следовательно брак есть узы, а вдовство – разрешение. Жена с мужем и муж с женой так связаны, что не имеют власти над собственным телом и обязаны воздавать должное в отношении друг друга; и те, которые повинуются власти брака, не могут иметь свободы относительно целомудрия. А присовокупляя: – только в Господе, апостол исключает супружества с язычниками, о чем он в другом месте сказал: не преклоняйтесь под чужое ярмо с неверными, ибо какое общение праведности с беззаконием? Что общего у света с тьмою? Какое согласие между Христом и Велиаром? Или какое соучастие верного с неверным? Какая совместность храма Божия с идолами? (2Кор. 6:14 и след.). Тo есть: мы не должны пахать на воле и осле вместе (Втор. 22:10); одежду брачную не должны ткать различным утком. И за тем тотчас устраняет то, что допустил и, как бы раскаявшись в своей мысли, повторяет предыдущее: блаженнее, если останется так; и это высказывает как свой совет. Дабы этот совет не остался в пренебрежении как совет человека, апостол утверждает его авторитетом Святого Духа, чтобы в этих словах мы внимали не человеку, поблажающему слабости человеческой плоти, но внимали вразумляющему апостола Духу Святому. И вдова молодых лет не должна находить себе оправдание в том, что он предписывает избирать вдову не менее шестидесяти лет (1Тим. 5:9), ибо тот, который о брачных говорит: время уже коротко, так что имеющие жен должны быть, как не имеющие (1Кор. 7:29), тем более даже безбрачных или молодых девиц не принуждает вступать в брак; рассуждая о вдовицах, апостол имеет в виду тех, которые имеют пропитание от своих, которые находятся на попечении детей и внуков. Этим вдовам он повелевает, чтобы они учились управлять своим домой, оказывали благодарность родителям и надлежащее почтение им, дабы церковь не обременялась и могла помогать вдовам истинным, о которых написано: вдовиц почитай, истинных вдовиц (1Тим. 5:3), то есть таких, которые лишены всякой помощи со стороны своих родственников, которые не могут трудится своими руками, которых тяготит беспомощность и старость, для которых надежда – Бог и весь труд – молитва. Этим дается понять, что молодые вдовицы, за исключением тех, которых извиняет слабость, предоставляются или своему труду или поручаются попечению своих детей и родственников. Почтение же в этом месте понимается или как милостыня, или как дар, как и в следующих словах: пресвитерам должно оказывать сугубую честь, особенно тем, которые трудятся в слове и учении (1Тим. 5:17). И в Евангелии, Господь – заповедь закона, в коей говорится: чти отца своего и матерь свою (Исх. 20:12), объясняет так, что почтение это должно состоять не в звуке слов, который пустой лаской может обманывать бедность родителей, но в обеспечении их жизненных потребностей. Тогда как Господь повелевает, чтобы дети питали бедных родителей и во время их старости воздавали им за благодеяния, полученные в детстве, – книжники и фарисеи напротив учили детей так отвечать родителям: корван, т.е. «дар», который я обещал алтарю и назначил в дар храму, хотя бы ты не получил от меня пищи, обратится в твое утешение. И так делалось с той целью, чтобы дети, не смотря на нищету отца и матери, приносили жертву, которую потребляли священники и книжники. Итак если апостол принуждает бедных вдов (впрочем таких, которые молоды и не удручены никакой болезнью) трудится своими руками, чтобы церковь не обременялась и могла поддерживать престарелых вдовиц: то какое извинение принесет та, которая утопает в богатствах мира, которая может даже помогать другим и от мамоны неправды приобретать себе друзей, чтобы при помощи их войти в вечные кровы? Вместе с этим рассуди и о том, что вдова не избирается, если она не жена одного мужа, и не должно думать, что для священников только обязательно правило, чтобы допускался к алтарю только тот, кто имеет одну жену. Ибо двоеженство не только лишает служения священнического, но и милостыни церковной, так как вступившая во второй брак считается недостойной пособия. Этим законом, хотя священническим, пусть ограничивается и простой мирянин, который должен вести себя так, чтобы мог быть избран к священничеству: ибо двоебрачный не избирается, хотя священники из простых мирян часто избираются. Итак и для мирян обязательна та заповедь, которой достигается священство.

Одного апостол желает, а другого вынуждается желать. Он допускает второе супружество, вследствие моей невоздержанности, а не по своему желанию. Он хочет, чтобы все были такими же, как и он сам, помышляли яже суть Божия, и освободившись, более не связывались. Но так как он видел, что слабые по невоздержанности впадают в бездну разврата, то он подает руку двоеженству, чтобы уже лучше они имели сообщение с одной, чем со многими. Вступающий во второй брак пусть выслушает это не как горький упрек, высказанный вопреки заповеди апостола. Желание апостола двояко: одно повелевает: безбрачным же и вдовам говорю: хорошо им оставаться, как я; другое же только дозволяет: но если не могут воздержаться, пусть вступают в брак; ибо лучше вступить в брак, нежели разжигаться. – Сначала он высказывает то, чего желает, потом – то, что вынужден допустить. Он желает, чтобы мы оставались после брака такими же, как и он сам, и представляет апостольский пример совершенства; но так как он видел, что мы не желаем того, что он сам желает, то оказывает снисхождение нашему невоздержанию. Что же мы изберем, – то ли, чего он наиболее хочет и что само в себе есть добро, или то, что по сравнению со злом, извинительнее и некоторым образом уже не есть добро, так как только предпочитается злу? Если мы избираем то, чего апостол не желает, а только вынужден желать, даже позволяет тем, кои желают худшего, то мы исполняем волю не апостола, но свою. В ветхом завете (Лев. 22; Иез. 44) читаем, что единобрачные дочери священников, если овдовеют, должны питаться от содержания священников, и по смерти их должно совершать такое же поминовение по ним, как по отцу и матери их; а если они поймут других мужей, то отчуждаются и от отца и от жертвенных даров и должны считаться между внешними.

К стыду и осуждению нашему, даже язычество соблюдает это, и истина не представляет Христу того, что заблуждение представляет диаволу, который и целомудрие обращает на погибель. Иерофант^[44] в Афинах убивает в себе мужские пожелания и при постоянном истощении делается целомудренным. Жрец допускается к священничеству только при одной жене. В жрицы избирается только жена одного мужа. Для богослужения при египетском быке избирается единобрачный. Не говоря о девах Весты, Аполона, Юноны Ахейской, Дианы и Минервы, которые увядают в постоянном девстве священного обета, и упомяну вкоротке о царице Карфагенской, которая решилась лучше сжечь себя, чем выйти за царя Гиарба, – о жене Газдрубала, которая, чтобы не потерпеть оскорбления целомудрию, схвативши в обе руки детей, бросилась в пламя нарочито зажжённого ею пожара, и наконец о Лукреции, которая, потеряв славу невинности, не хотела пережить своего позора. Не распространяясь о многом, что ты можешь заимствовать для своего назидания из первой книги против Иовиниана, – повторю только об одном обстоятельстве, случившемся в твоем отечестве, чтобы ты знала, что целомудрие уважается даже у варваров и у диких и кровожадных народов. Тевтонское племя, вышедшее с отдаленных берегов океана и из Германии, наводнило всю Галлию и, несмотря на частые победы над римскими войсками, в битве с Марием при секстийских водах потерпело поражение. Тридцать благородных женщин этого племени, когда узнали, что они в качестве военнопленных имеют быть отданы другим мужьям, сначала умоляли консула отдать их на служение при храме Цереры и Венеры; но не получив согласия на эту просьбу и прогнанные лектором, они умертвили маленьких детей, и утром найдены были мертвыми, с петлями на шее и в объятиях друг друга.

Неужели благородная женщина позволит себе то, к чему целомудрие варварское не могло быть вынуждено пленом, – и потерявшая первого хорошего мужа, или испытавшая худого, неужели станет пытаться преступить определение Божие? Если скоро потеряет второго, ужели выйдет за третьего? А если и этот умрет, неужели выйдет в четвертый и пятый раз, чтобы ничем не различаться от блудницы? – Вдове всеми мерами нужно заботится о том, чтобы не переступать первых пределов целомудрия. Если она переступит эти пределы и нарушит скромность благородной матроны, то предастся всякой нечестивой похоти, так что к ней могут быть отнесены слова пророка: у тебя был лоб блудницы, ты отбросила стыд (Иер. 3:3). Итак что же? Я осуждаю второй брак? Нисколько; я хвалю первый. Отлучаю от церкви двоебрачных? Нет; но призываю однобрачных к воздержанию. В ковчеге Ноевом были не только чистые, но и нечистые животные. Были в нем люди, были и змеи. В большом доме также находятся различные сосуды; в одних честь, другие не в честь (2Тим. 2:20). Есть сосуд для питья, и есть судно для скрываемых естественных отправлений. В Евангелии говорится, что на доброй земле произрастает плод во сто, шестьдесят и тридцать раз (Мф. 13:23), – сотый должен занимать первое место, как венец девства; плод в шестьдесят раз – за подвиг вдовства, должен стоять на втором месте; плод же в тридцать раз, по самому соединению пальцев^[45], должен указывать на союз брачный; – каким же числом определится плод двоеженства – для этого даже нет числа. Должно быть двоеженство на доброй земле не рождается, а только на местах тернистых и пустых, составляющих убежище для тех, которые сравниваются с нечестивейшим Иродом. Двоеженство может поставить себе в заслугу только то, что вступившая во второй брак лучше блудницы, что она стоит выше жертвы публичного разврата, что она любодействует с одним, а не со многими.

Я хочу рассказать об одном невероятном, но подтверждаемом многими случае. Очень давно, когда в церковной переписке я помогал Дамасу епископу Римскому и отвечал на соборные совещания востока и запада, я видел чету двоих, стоящих один другого людей из самой низкой черни, из которых один похоронил двадцать жен, а другая имела двадцать два мужа; эти-то люди вступили между собой, как они думали в последний брак. Все мужчины и женщины, с одинаковым нетерпением ожидали узнать, кто кого дольше выдержит после стольких перемен. Победил муж и, при стечении народа со всего города, украшенный венцом, держа пальму, при всенародных восклицаниях шел впереди погребальных носилок своей многомужной жены. Но что сказать такой женщине? Без сомнения то же, что сказал Господь самарянке: ты имела двадцать два мужа, и тот, который теперь погребает тебя, не есть тебе муж (Ин. 4).

Итак прошу тебя, благочестивейшая во Христе дочь, не обращая внимания на те доводы, которыми пользуются невоздержанные, жалкие люди; но лучше читай то, чем украшается целомудрие. Довольно с тебя, что ты потеряла первую ступень девства и чрез третью достигла второй, т.е. чрез супружеские обязанности достигла воздержания во вдовстве. Не помышляй о дальнейшем, уже оставленном, и не ищи чужих и далеких примеров. У тебя есть бабка, мать и тетка; многостороннее подражание им, их наставления и правила жизни – вот для тебя норма добродетелей. Ибо если многие в супружестве, и еще при жизни мужей, понимают слова апостола: все мне позволительно, но не все полезно (1Кор. 6:12) и царствия ради небесного оскопляют себя, или по взаимному согласию, со времени второго рождения после крещения, или по ревности к вере, возбудившейся после брака; то почему вдова, по определению Божию лишившаяся мужа, не воскликнет с радостью: Господь дал, Господь отнял (Иов. 1:21); и зачем она будет отстранять представившийся случай к освобождению, чтобы иметь власть над своим телом и не быть более рабой мужчины? Отсюда и девство легче в том отношении, что не знало возбуждений плоти, а вдовство труднее потому, что вызывает в душе прежние похоти, – особенно, если вдова думает, что она мужа потеряла, а не переменила на другого (т.е. лучшего, небесного). В первом случае она может скорбеть, а в последнем радоваться.

Творение первого человека должно научить нас избегать многобрачия. Один Адам и одна Ева, даже одно ребро отделяется от Адама в жену ему. Далее – посредством брака производится совокупление во едино того, что было разделено, как говорит Писание: и будут два одна плоть – не в две и не в три. Потому оставит человек отца своего и мать свою и прилепится к жене своей (Быт. 2:24) – очевидно не к женам. Изъясняя это место, Павел относит его ко Христу и к церкви (1Кор. 6:16 и след.), давая разуметь, что единобрачны как первый Адам по плоти, так второй – по духу. Как одна Ева должна быть матерью всех живущих, так и одна церковь должна быть матерью всех христиан. Как первую злочестивый Ламех разделил на две жены, так и последнюю еретики разделяют на многие церкви, которые, по Апокалипсису Иоанна, вернее должны быть называемы синагогами диавола (Апок. 2:9), чем церквами Христа. В книге Песней читаем: есть шестьдесят цариц и восемьдесят наложниц и девиц без числа, но единственная – она, голубица моя, чистая моя; единственная она у матери своей, отличенная у родительницы своей (Песн. 6:8–9). К ней-то пишет послание тот же Иоанн: старец – избранной госпоже и детям ее (2Ин. 1:1). Но и в ковчег, который апостол Петр представляет образом церкви (1Пет. 3), Ной ввел с тремя сыновьями по одной, а не по две жены каждого из них (Быт. 6). Даже из нечистых животных берутся только пара – самец и самка, чтобы двоебрачие не имело места даже у зверей, змей, крокодилов и ящериц. А если из чистых берется по семи пар, т.е. нечет, то и в этом показывается первенство девства и целомудрия. Ибо, вышедши из ковчега, Ной принес Богу жертвы не из числа взятых четом, а из числа взятых нечетом, потому что первые назначались для продолжения рода и сожительства, а последняя для жертвоприношения.

Но патриархи не только имели не по одной жене, но даже имели многих наложниц. И, мало этого, Давид имел их много, а Соломон бесчисленное множество. Иуда входит к Фамари как к блуднице. И, по убивающей букве, Осия пророк соединятся не только с блудницею, но и прелюбодейцею (Ос. 1). Но если и нам действительно предоставляется неистовствовать в похоти со всеми женщинами и, подобно Содому и Гоморе, быть застигнутыми в последний день продающими и покупающими, женящимися и выдающими замуж (Мф. 24:38), чтобы брачная жизнь прекратилась лишь с концом жизни, – и если и после потопа и до потопа было в силе оное определение: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю (Быт. 1:28), то что до этого нам, коих достигли концы веков, которым говорится: время уже коротко (1Кор. 7:29) и: уже секира при корне дерев лежит (Мф. 3:10; Лк. 3:9), которая евангельской чистотой посекает лес закона и многобрачия? Время обнимать, и время уклоняться от объятий (Еккл. 3:5). Иеремии перед пленом запрещается поять жену. Иезекииль в Вавилоне сказал: «жена моя умерла и уста мои отверсты» (Иез. 24:18). Ни намеревающийся жениться, ни женившийся в брачном состоянии не могут свободно пророчествовать. В древности было славой слышать стихи: сыновья твои, как масличные ветви, вокруг трапезы твоей; и: увидишь сыновей у сыновей твоих (Пс. 127). Ныне о воздерживающихся от брака говорится: соединяющийся с Господом есть один дух с Господом (1Кор. 6:17) и: к Тебе прилепилась душа моя; десница Твоя поддерживает меня (Пс. 62:9). Тогда око за око; теперь ударяющему в щеку подставляем другую. В то время говорилось воителям: препояшь Себя по бедру мечом Твоим, Сильный (Пс. 44:4), а Петр слышит: возврати меч твой в его место, ибо все, взявшие меч, мечом погибнут (Мф. 26:52). Я говорю это, не разделяя закон и Евангелие, как лжемудрствует Маркион, но принимая одного и того же Бога, Который по различию времен определяет и начало вещей и конец; сеет, чтобы пожать; насаждает, чтобы было что посечь; полагает основание, чтобы завершить здание при кончине века. С другой стороны, если мы перейдем к тайнам и проникнем – не по своему произволу, а по изъяснению апостола – к созерцанию прообразов: то узнаем, что Агарь и Сарра, или гора Синай и гора Сионская, означают два завета. Лия с больными глазами и Рахиль, которую Иаков любил больше (Быт. 29), означают синагогу и церковь. Отсюда и неплодная сначала Анна – детородием обильнее Феннаны (1Цар. 1). – Впрочем и единобрачие было прежде нас – у Исаака и Ревекки, которая одна родила по откровению Господа (Быт. 25:23). И никакая другая женщина не определила сама собой воли Божьей^[46]. Что сказать о Фамари, которая родила двух близнецов Зару и Фареса? В их рождении разделение преграды разделило два народа, а перевязь червленой нитью уже тогда запятнала совесть иудеев страданием Христовым. А пророческая блудница означает или церковь, собранную из язычников, или (что более соответствует самому контексту) синагогу, первоначально собранную Авраамом и Моисеем из язычников, потом после любодеяния и отвержения Спасителя сидящую долгое время без алтаря, священников и пророков и домогающуюся общения с прежним мужем, чтобы после того как войдет полное число язычников, получил спасение и весь Израиль.

Я как бы хотел показать огромные пространства земель на меленькой дощечке, чтобы перейти к другим вопросам. Первый из них о совете Анны:

Ужель в одиночестве скучно влачишь ты вечную юность свою?

Ужель не узнала ты счастья детей и сладких Венеры даров?

И думаешь, будто об этом заботятся души иль кости умерших?

На это коротко отвечает ей сама страдавшая:

Сестра! Мои слезы тебя поражают. В отчаяние я,

А ты бедствия мне накликаешь, врагу ты меня предаешь.

Мне стыдно вне брака чистую жизнь

По-светски вести и слушать такие советы.

Где же будет та верность, что я обещала милому праху Зихея?

(Aeneid. 4).

Ты предлагаешь мне радость брака; я тебе предложу костер, меч и пожар. В браке не столько добра, которого мы ожидаем, сколько зла, которое может случится и которого должно страшиться. Удовлетворенная похоть всегда оставляет после себя раскаяние, никогда не насыщается и, угасши, снова разжигается. От удовлетворения она усиливается, но не ослабевает, и, руководясь инстинктом, не повинуется рассудку. Ты скажешь: большие имения и распоряжение хозяйством требуют авторитета мужа, т.е. вдовьи дома расстраивались. И если бы ты сама не занималась делами вместе со своими служанками, то не могла бы управлять своим хозяйством. Бабка твоя, мать и тетка неужели не имеют прежнего авторитета и не пользуются большим, чем ты, почетом, когда их уважают и вся провинция и глава церкви? Разве воины и путешествующие не ведут своих хозяйств без жен, разве они не приглашают и не приглашаются на обеды? Как будто ты не можешь иметь слуг испытанной честности, или отпущенников, на руках которых ты воспитана, которые бы распоряжались в доме, несли общественные повинности, платили подати, которые почитали тебя как госпожу, любили как воспитанницу, уважали как святую. Ищи прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам (Мф. 6:33). Если ты заботишься об одежде, то в Евангелии предлагают в назидание тебе лилии; если о пище, посмотри на птиц, которые ни сеют, ни жнут, и Отец твой небесный питает их. Сколько девиц и вдов без всякого бесславия со стороны молвы управляли своим хозяйством!

Опасайся сообщества с молодыми девицами, не прилепляйся к таким, для которых апостол дозволяет второй брак, и разбитый корабль держи в спокойном месте. Если Тимофею говорится: молодых же вдовиц не принимай (1Тим. 5:11) и еще: люби стариц, как матерей; молодых, как сестер, со всякою чистотою (там же, 5:2), то почему ты не слушаешь моих увещаний? Избегай лиц, которые могут быть подозреваемы в дурном поведении, и пусть не будет у тебя на языке уличная поговорка: «для меня довольно моей совести; не забочусь, что говорят обо мне люди». И апостол промышлял доброе не только пред Богом, но и пред людьми (Рим. 12), чтобы чрез него имя Божие не хулилось у язычников (там же, 2:24). Он, конечно, имел власть сестру-жену водить, но не хотел быть судим неверною совестью; и хотя мог жить от благовестия, однако трудился дни и ночи руками своими, чтобы не отяготить кого-либо из верующих. Если, говорит он, пища соблазняет брата моего, не буду есть мяса вовек (1Кор. 8:13). Скажем же и мы: если сестра или брат соблазняет не одного или другого, но всю церковь, то не буду видеть ни брата, ни сестры. Лучше потерпеть ущерб в хозяйстве, чем потерять спасение души. Лучше потерять то, что – хотим или не хотим – должно погибнуть. Лучше оставить добровольно, чем потерять то, вместо чего должно быть оставлено все. Кто из нас, не говорю, локоть – это очень много, – а хотя десятую часть унции может прибавить к росту своему? И после этого мы заботимся о том, что есть, или во что одеться? Не будем же думать о завтрашнем: довольно для каждого дня своей заботы (Мф. 6:34). Иаков, убегая от брата, оставивши большие богатства в доме отца, нагой удаляется в Месопотамию, и представляя нам пример своего мужества, кладет под голову камень, видит лестницу, достигающую до небес и Господа, утверждающегося вверху ее, по которой восходили и нисходили ангелы (Быт. 28:5) – чтобы и грешник не отчаивался в своем спасении, и праведный в своей добродетели не был беспечен. И не упоминая о многом (потому что не время объяснять все в приведенном свидетельстве), – тот, который некогда с палкой переходил Иордан, чрез двадцать лет возвращается в отечество богатым господином и очень богатым отцом, возвращается с тремя большими стадами. Апостолы, странствуя по всему миру, не имели ни меди в поясе, ни посоха в руке, ни сапог на ногах, однако могли сказать: ничего не имеем, но всем обладаем (2Кор. 6:10). И золота и серебра нет у нас, но, что имеем, даем тебе: во имя Иисуса Христа Назорея встань и ходи (Деян. 3:6). Они не были обременены тяжестью богатства, и поэтому-то, стоя с Илиею в расселине горы, могли пройти чрез иглиные уши и созерцать задняя Господа (3Цар. 19). А мы снедаемся сребролюбием и, разглагольствуя против денег, набиваем пазуху золотом, и ничем не довольствуемся. То, что говорится о мегарянах, по справедливости можно отнести к нам жалким людям: «строят, как будто намереваются вечно жить, и живут, как бы на другой день собираются умереть». И это делаем потому, что не веруем словам Господа и потому, что думаем, что вожделенная для всех жизнь не граничит со смертью, которой подлежат все смертные по закону природы, но обольщаем себя надеждой, что жизнь сулит нам еще долгие лета. Нет никого, кто бы был так слаб силами и так стар, чтобы не думал, что он приживет еще хоть один год. Поэтому, забыв о своем назначении, он пресмыкается как земное животное и, вот-вот имеющий умереть, надмевается гордостью и в душе владеет небом.

Но что я делаю? Рассуждаю о товарах после крушения корабля. Удержавший берется от среды^[47], а мы не разумеем, что приближается антихрист, Которого Господь Иисус убьет духом уст Своих (2Сол. 2:8). Горе беременным и питающим сосцами в те дни (Мк. 13:17 и Лк. 21:23); а то и другое есть следствие брака. Из настоящих бедствий упомяну о немногом. Если мы немногие еще до сих пор остаемся, то это не по нашей заслуге, а по милосердию Божию. Бесчисленные и свирепейшие народы заняли все Галлии. О достойная слез республика! Все, лежащее между Альпами и Пиринеями, все, заключающееся между океаном и Рейном, опустошили враги – Квады, Вандалы, Сарматы, Аланы, Гепиды, Герулы, Саксы, Бургундцы, Алеманы, и Паннонцы. И Ассур пристал к ним (Пс. 82:9). Когда-то знаменитый город Могуитиак взят и разрушен, и в церкви убито много тысяч людей. После продолжительной осады истреблены Вингионы. Главный город Ремов, Амбиан, Аттребиты и стоящий на крайних пределах человеческого обитания город^[48] Морины, Торнак, Неметы, Аргенторат перенесены в Германию. В Аквитании и в провинциях: девяти народов, лионской и нарбонской, кроме немногих городов, разрушено все. Извне опустошает эти провинции меч, внутри – голод. Не могу без слез вспоминать о Тулузе, которая, благодаря доблестям святого епископа Екзуперия, доселе не пала. Испания вот-вот погибнет, постоянно трепещет, вспоминая нашествие кимвров, и то, что другие вытерпели однажды, она постоянно переживает в страхе.

Не говорю о прочем, чтобы не показаться отчаявшимся в милосердии Божьем. Некогда то, что теперь наше, от моря Понтийского до Юлийских Альп, не было нашим. После того как неприятели перешли дунайскую границу, в продолжении тридцати лет шла война в пределах римской империи. От давности высохли слезы. Так как, кроме немногих стариков, все родились в рабстве, то никто и не желал свободы, которой не знал. Кто поверит этому? Какая история передаст достойным словом, что Рим среди своих владений ведет войну не из славы, а ради спасения, и даже не ведет войны, а покупает жизнь золотом и всем своим имением? Произошло это не по нерадению благочестивых императоров^[49], а по злоумышлению полуварварского изменника, который на наши же деньги вооружил против нас врагов^[50]. Некогда вечным позором покрыла себя римская империя, когда, во время галльского опустошительного нашествия, Бренн, разбив войско при Аллие, вступил в Рим. Рим не мог смыть прежнего бесславия до тех пор, пока не покорил своей властью и Галлию, природную страну галлов, и Галло-Грецию, в которой засели победители востока и запада. Аннибал – эта буря, восставшая от пределов Испании – опустошив Италию, увидел город^[51], но не осмелился осаждать его. Столь великая слава римского имени удержала Пирра, так что, истребив все, он отступил, быв уже недалеко от Рима, и победитель не осмеливался посмотреть на город, известный ему как город царей. Однако за такую несправедливость (не скажу гордость), которая кончилась благополучно, один^[52] из обоих воителей будучи изгнанником в целом мире, наконец умер от яда в Вифинии, другой^[53], по возвращении в отечество, умер в своем царстве, и народы, живущие в областях того и другого, платят дань римлянам. Теперь, чтобы все кончилось справедливо, кроме своего потерянного, нам нечего отнять у побежденных врагов. Вдохновленный поэт, описывая могущество города Рима, восклицает: «что довольно, если Рима мало?»^[54] (Lucan. в V Pharsal.). Я заметил бы это другими словами: «что спасется, если погибнет Рим?»

Если бы имел я сотню языков и сотню уст,

Железный голос, то и тогда не мог бы я исчислить

Все муки пленных, все имена убитых.

(Virg. Aeneid. 6).

И это самое, о чем говорил я, (т.е. падение Рима) грозит как говорящим, так и слушающим, так что несвободно даже наше сетование, так как мы не хотим, даже не смеем плакать о своих страданиях.

Скажи мне, возлюбленная о Христе дочь, неужели ты хочешь выйти замуж среди таких обстоятельств? За какого выйдешь ты мужа? – За такого ли, который убежит, или за такого, который будет сражаться? Что следует за тем или другим – ты знаешь. Вместо фесценнинской^[55] песни будет рычать тебе грубый звук военной трубы, так что свахи, провожающие тебя, может быть, будут плакать. Или какими будешь наслаждаться удовольствиями, потерявши доходы со своих имений, и видя, как угнетенное неприятельским вторжением семейство твое страдает от болезни и голода? Но нет, я не хочу думать этого о тебе и подозревать что-нибудь дурное относительно той, которая душу свою посвятила Господу. Я говорил не столько тебе, сколько под твоим именем другим, праздным болтуньям и сплетницам, привитающим около домов матрон, их бог – чрево, и слава их – в сраме (Флп. 3:19), которые из Писания ничего другого не знают, кроме заповеди двоебрачия, которые на чужой коже тешат свои прихоти, чтобы других видеть делающими то же, что они сами сделали, и наслаждаться в обществе дурных женщин. Когда бесстыдство и внушения их ты уничтожишь изъяснением апостольских мнений, то в назидание как тебе должно жить во вдовстве, прочитай книгу к Евстохии о хранении девства^[56] и другие книги – к Фурие^[57] и Сальвине^[58], из коих одна сноха бывшего некогда консулом Проба, а другая дочь Гильдона, владевшего Африкой. Эта книга, надписанная к тебе, будет носить заглавие – о единобрачии.

100. Письмо к Авиту

О том, чего должно остерегаться в книге περί ἀρχών

Глава I

Около десяти лет назад, святой муж Паммахий прислал мне чьи-то тетради, в которых заключались переведенные, но попорченные сочинения Оригена περί ἀρχών, – усердно прося, чтобы в латинском переводе удержан был смысл греческого подлинника, и хорошо ли, худо ли говорил автор, в том и другом случае все было переведено на латинский язык без пределок влияния переводчика. Я сделал как он хотел, и послал ему книги; он ужаснулся, когда прочитал их, и запер в ящике, чтобы не соблазнили многих, если бы были пущены в обращение. Когда один брат, ревновавший о Боге, а не о знании, просил его дать ему почитать эти книги, обещая скоро возвратить их, то (Паммахий), давая книги на короткий срок, не мог заподозрить хитрости. Но получив книги для прочтения этот брат, призвав переписчиков, списал все сочинение, и возвратил книги гораздо скорее, чем обещал, и с таким же безрассудством и (сказать умереннее) неразумением то, что так нехорошо похитил, он еще хуже поверил другим. Так как большие книги, трактующие о предметах таинственных, с трудом могут выдержать сокращения знаками, особенно когда такие книги диктуются урывками и постепенно, то и в этих книгах все перемешано, так что во многих местах нет ни порядка, ни смысла. Поэтому ты, возлюбленный Авит, просишь, чтобы я прислал тебе экземпляр, давно переведенный мною и никому другому не переданный, который в извращенном виде был издан в свет вышеупомянутым братом.

Прими же, что ты просил, но знай, что в этих книгах ты должен очень многого отвращаться и, по слову Господа, ходить между скорпионами и змеями (Лк. 10:19). Так в первой же книге написано: что Христос Сын Божий не рожден, но сотворен; что Бог Отец, по невидимой природе, не может быть видим даже Сыном; что не истина то, что Сын, который есть образ невидимого Отца, равен Отцу; что нами, которые не можем воспринимать истину от всемогущего Бога, созерцается истина образная, так что слава и величие большего (Отца) ощущаются в Сыне как бы только в очертаниях, что Бог Отец есть свет непостижимый; что Христос, по сравнению с Отцом, есть очень малый (parvulum) свет, который для нас, по нашей немощи, кажется великим. Он (Ориген) представляет пример двух статуй – большой и сравнительно маленькой, – одна наполняет мир и, по величию своему, как бы невидима, другая же доступна взору; первой уподобляется Отец, последней Сын. Бога Отца называет всемогущим благом и Богом совершенной благости; а Сын (по его мнению) не есть благо, а неких отблеск и образ благости, так что не называется безусловно благим, но с прибавлением – пастырь добрый (Ин. 10:11, 14) и проч. Утверждает, что Дух Святый по достоинству и чести есть третий после Отца и Сына. Сказавши, что не знает, сотворен ли Он Дух Святый, или не сотворен, в последствии автор высказал свои мысли о Духе Святом, утверждая, что кроме одного Бога Отца нет ничего несотворенного: говорит также, что Сын меньше Отца потому, что существует от Него вторым, и что Дух Святый, низший Сына, пребывает в некоторых святых, и что, при таком порядке, могущество Отца больше могущества Сына и Духа Святаго, и что также могущество Сына больше, чем Духа Святаго, и вместе с тем сила самого Духа Святаго больше всего остального, что называется святым.

И перешедши к разумным тварям и сказавши, что они за их нерадение были низвергнуты в земные тела, автор прибавил и следующее: «в следствие великого нерадения и беспечности каждый настолько упадает и теряет своего достоинства, что, впадая в преступление, может соединятся с грубым телом неразумных животных». И далее говорит: «на основании этих соображений мы думаем, что одни по своей воле пребывают в числе святых и в служении Богу, а другие, ниспадая из состояния святости по своей вине, доходят до такого нерадения, что обращаются даже в силы противления». Также (говорит), что начало происходит из конца и конец из начала и все так переменяется, что как тот, что теперь человек, в другом мире может сделаться демоном, так и демон, если будет жить нерадиво, может быть послан в грубейшие тела, то есть сделается человеком. И он так все перемешивает, что из архангела дает возможность сделаться диаволу, и диаволу обратиться в ангела. «А те, которые поколебались, но при колебании не пали, для управления руководства и направления к лучшему будут подчинены началам, властям, престолам, господствам, и может быть из них в одном из миров возникнет род людей, когда, по Исаии, будет новое небо и новая земля (Ис. 65:17). А те, которые будут недостойны чрез поколение людей возвратится в прежнее состояние, сделаются диаволом и ангелами его и злейшими демонами, и, по различию заслуг в каждом мире, получат различные обязанности». И самые демоны и властители тьмы в каком-нибудь мире, или мирах, если захотят обратиться к лучшему, делаются людьми и таким образом возвращаются к прежнему началу, но достигают ангельского достоинства только чрез наказание и муку, которые в продолжительное или недолгое время они вытерпят в телах людей. Далее доказывается, что все разумные твари могут происходить из людей, и – не однажды или мгновенно, но неоднократно, и что мы и ангелы, если будем жить нерадиво, сделаемся демонами, и наоборот демоны, если захотят стяжать добродетель, достигают ангельского достоинства.

Также (говорит), что телесные существа совершенно уничтожатся, и без сомнения в конце всего тела всех будут или тем, что теперь эфир и небо, или чем-нибудь таким, что можно представить еще более тонкого и чистого. Если так, то ясно, что он думает о воскресении. Он говорит также, что солнце, луна и звезды суть существа одушевленные, даже – что как мы, люди, за свои грехи облечены в сии грубые и дебелые тела, так и небесные светила получили такие или иные тела, чтобы светить более или менее, и что демоны за большие грехи облечены воздушным телом, что всякое творение, по слову апостола, подчинено суете и будет освобождено в откровение сынов Божьих (Рим. 8:19–20). А чтобы кто не подумал, что я выдумываю от себя, приведу его собственные слова: «когда при конце и погибели мира, как бы из некоторых затворов и темниц будут выпущены Господом души и разумные твари, то одни из них по беспечности выйдут позднее, а другие по своей равности полетят с быстротой. Итак как все имеют свободную волю и добровольно могут предаваться или добродетелям или порокам; то первые будут в гораздо худшем состоянии, чем теперь, а последние перейдут в лучшее состояние, поскольку различия движения и расположения воли в ту или другую сторону получат различные состояния, т.е. так что будут ангелами, людьми или демонами, и наоборот из демонов людьми или ангелами». И после разнообразных рассуждение о всем этом, доказывая, что диавол не способен к добродетели, но еще не хочет следовать добродетели, в заключение он очень пространно рассуждает о том, что ангел, или душа, или демон, которые, по его мнению, имеют одну природу, но различные воли, за великое нерадение и неразумение могут сделаться скотами и вместо терпения мук и пламени огненного могут пожелать сделаться неразумными животными, жить в водах и морях и принять тело того или другого скота, – так что мы должны бояться тел не только четвероногих, но и рыб. И наконец, чтобы не быть обвиненным в учении Пифагора, который доказывает μετερψύχωσις (переселение душ), после столь гнусного рассуждения, которым возмутил ум читателя, он говорит: «это, сообразно с нашим мнением, пусть считается не догматами, а вопросами только и предположениями – чтобы не показалось это совершенно диким».

Глава II

А во второй книге утверждает, что миров бесчисленное множество, что вопреки Епикуру не одновременно существуют эти весьма многие миры и что они не сходны между собой, но что, по окончанию одного мира, получает начало другой, – что прежде этого нашего мира был некий мир; после его будет другой, а после этого еще иной, – и так далее новые миры один за другим. Он (Ориген) сомневается – будет ли один мир во всех частях так похож на другой, что, по-видимому, они ни в чем не будут между собой различаться, – или никогда один мир не будет совершенно походить на другой до полного безразличия. И скоро после этого (как требует самый порядок рассуждения) говорит: «если все будет жить без тела, если вся телесная природа упразднится и сотворенная некогда из ничего обратится в ничто, то будет время, когда опять будет необходимо ее употребление». И вслед за тем говорит: «а если, как доказано разумом и авторитетом писаний, тленному сему надлежит облечься в нетление, и смертному сему облечься в бессмертие (1Кор. 15), и если поглощена будет смерть победой и тление нетлением: то может быть будет взята от среды всякая телесная природа, в которой может действовать одна смерть». И немного после: «если это не противно вере, то может быть мы будет жить некогда без тела. Если совершенное покорение Христу разумеется вне тела, а все должны быть покорены Христу, то и мы будем без тел, когда будем покорены Ему совершенно». И в том же месте: «если все покорены будут Богу, то все отложат тела, и тогда вся природа телесных вещей разрешится в ничто. Если же того потребует необходимость, то она (телесная природа) по причине падения разумных тварей снова будет существовать. Бог предал души на борьбу и подвиг, чтобы они уразумели, что достигли полной и совершенной победы не собственной силой, но благодатью Божьей. И поэтому я думаю, что по различию виновности миры бывают различны, и что этим опровергаются заблуждения тех, которые доказывают, что миры подобны один другому». И еще: «итак представляется нам три предположения о конце мира: – которое из них истинно и которое лучше, пусть исследует читатель. Или: мы будем жить без тела, так как будучи покорены Христу, будем покорены Богу, и Бог будет всяческая во всех; или: так как покоренное Христу с самим Христом будет покорено Богу и соединится в один союз, то сообразно с этим всякая субстанция обращена будет в лучшее качество и разрешится в эфир, который есть свойство природы наиболее чистой и простой; или, наконец: та сфера, которую мы выше назвали ἀπλανη^[59] и все, что объемлется ею кругом обратится в ничто; а та сфера, которою объемлется ἀιτιζώνη^[60], назовется землею доброю, а другая сфера, которая вращается около самой нашей земли и называется небом, будет назначена в жилище святых».

Говоря это, не следует ли он очевиднейшим образом заблуждениям язычников, и не вносит ли в христианскую простоту бредни философов? Да и в той же книге: и, «следовательно, Бог невидим; а если Он невидим по природе, то не будет видим и для Спасителя». И ниже: «никакая другая душа, сходящая в человеческое тело, не отображает в себе чистого и сродного подобия прежней печати, кроме той, о которой говорит Спаситель: никто не отнимает душу мою у Меня, но Я Сам отдаю ее (Ин. 10:18)». И в другом месте: «поэтому с величайшею строгостью должно обсудить: души не перестанут ли быть душами, когда получат спасение и достигнут блаженной жизни. Ибо, так как Господь и Спаситель пришел взыскать и спасти погибшее (Лк. 19:10), чтобы оно перестало быть погибшим: то и душа, когда погибла и для спасения коей пришел Господь, когда будет спасена, то перестанет быть душою. Равным образом нужно обсудить и следующую мысль: как погибшее некогда не было погибшим, и будет время, когда оно не будет погибшим: так и душа хотя некогда была душою, но не настанет ли, может быть, время, когда она никаким образом не будет душою?» И после многих рассуждений о душе присовокупил: «νούς т.е. ум вследствие падения делается душою, и наоборот душа, научившись добродетелям, сделается умом. При исследовании этого мы можем найти подтверждение в душе Исава, – что за прежние грехи он осужден был на худшую жизнь. И о небесных телах должно полагать, что душа (или как бы мы ее ни назвали) солнца получила не в то время, когда сотворен был мир, но прежде чем она вошла в это светящее и горящее тело. Подобным же образом мы должны думать и о луне и о звездах – что они принуждены были подчиниться суете за предшествующие вины, подчинится не добровольно, не по своей воле, а по воле Творца, Которым указаны им их чины».

Также огонь геенский и муки, которыми св. Писание угрожает грешникам, он полагает «не в мучениях, но в совести грешников, когда силой и могуществом Божьим пред нашими глазами предстанет полное воспоминание грехов. Как бы из некоторых семян, оставленных в душе, вырастает целая нива пороков, так что пред нашим взором рисуется картина всего того, что мы сделали в жизни гнусного или нечестного, и ум, представляя прежние похоти, казнится огнем совести и пронзается стрелами раскаяния». И еще: «дебелое и земное тело сие подлинно должно быть названо мраком и тьмой; почему, по разрушению сего мира, когда нужно будет перейти в другой мир, оно опять получит задатки к возрождению». Говоря это, он, очевидно, защищает μετερψύχωσις (переселение душ) Протагора и Платона. И в конце второй книги, рассуждая о нашем совершенстве, прибавил: «и когда мы усовершенствуемся настолько, что сделаемся не плотью и телами, даже, может быть, и не душами, но умом и чувством, постоянно усовершающимися и не омрачаемыми никаким облаком треволнений, тогда будем созерцать умные и разумные субстанции лицом к лицу».

Глава III

В третьей книге содержатся следующие заблуждения: «если однажды мы приняли, что за прежние дела один сосуд творится в честь, другой не в честь, то почему же нам не проникнуть в сокровенные тайны души и не вывести заключения, что она со временем отдаленных проявляла деятельность, за которую в одном была возлюблена, в другом возненавидима (Мал. 1:2), так что прежде чем в теле Иакова преодолела брата, уже придержалась за пяту Исава» (Быт. 25:26). И еще: «что одни души бывают в честь, другие не в честь, то это следствие предшествующих заслуг или преступлений их». И в том же месте: «по нашему мнению, сообразно с предшествующими заслугами, сосуд, сотворенный в честь, если сделаем дело недостойное своего имени, в другом веке будет сосудом бесчестия; и наоборот тот сосуд, который за прежние преступления получил назначение низкое, если в настоящей жизни захочет исправится, в новом творении будет сосудом освященным, благоугодным Господу и уготованным на всякое дело благое». За тем присовокупляет: «я думаю, что некоторые люди, начиная с малых пороков, могут дойти до такого нечестия (если только не захотят обратится к лучшему и раскаянием загладить грехи), что сделаются даже противными силами; и наоборот из враждебных и противных сил некоторые в продолжении долгого времени настолько успевают уврачевать свои раны и обуздывают порабощавшие их похоти, что переходят в место избранных. Мы очень часто говорили, что в бесконечных и непрерывно продолжающихся мирах, в которых душа существует и живет, некоторые из них (душ) так низко падают, что доходят до крайней степени нечестия, и некоторые так успевают, что с последней ступени нечестия достигают полной и совершенной добродетели». Этими словами он усиливается доказать, что «люди, т.е. души, могут сделаться демонами, и наоборот демоны могут возвратиться в ангельское достоинство». И в той же книге: «но и о том нужно размыслить, почему душа человеческая то от тех, то от других добродетелей уклоняется в противоположную сторону». Он думает, что заслуги некоторых людей предшествовали их соединению с телами, как показывает это пример Иоанна, взыгравшего во чреве матери своей, тогда как Елисавета в ответ на приветствие Марии, признает себя недостойною собеседования с Нею. За тем прибавляет: «напротив, даже дети, и почти грудные младенцы, бывают исполнены злых духов и от них получают вдохновения предсказателей и гадателей, так что Пифийский демон овладевает некоторыми с детства; но что они оставлены промыслом Божьим, когда ничего такого не сделали, за что бы могли терпеть такую несправедливость, – так думать не свойственно тому, кто верит, что ничто не совершается без воли Божьей, и все управляется Его правдой».

И снова о мире говорит: «нам кажется, что и прежде этого мира был другой мир, а после этого будет иной. Хочешь ли убедиться, что после разрушения сего мира будет другой? – слушай Исаию, который говорит: новое небо и новая земля, которые Я сотворю, всегда будут пред лицем Моим (Ис. 66:22). Хочешь ли знать, что прежде образования этого мира, существовали другие миры? – Послушай Екклесиаста: что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. Бывает нечто, о чем говорят: «смотри, вот это новое»; но это было уже в веках, бывших прежде нас (Еккл. 1:9–10). Это свидетельство показывает, что миры не только были, но и будут, что не вместе будут существовать и не все одинаково, но один после другого»; и за тем прибавляет: «я думаю, что жилище божества и истинный покой должно признавать на небесах; здесь в Боге разумные твари наслаждались некогда блаженством, прежде чем сошли на низшие ступени, из области невидимого перешли в область видимого, и, ниспавши на землю, облеклись грубыми телами. Поэтому-то Творец Бог сотворил им тела, сообразные с их низшими местами, и устроил этот видимый мир; и для спасения и исправления падших, послал в мир служителей с тем, чтобы одни из них постоянно занимали известные места и служили потребностям мира, а другие вмененные им обязанности рачительным умом исполняли в некоторые особые времена, о коих ведает Создатель Бог. Из числа первых высшие места мира заняли солнце, луна и звезды, которые апостол называет тварью. Эта тварь подчинена суете (Рим. 8:20) тем, что облечена грубыми телами и подлежит зрению. Однако ж недобровольно она подчинена суете, но по воле того, который подчинил ее в надежде». Равным образом: «а другие (служители) назначены для управления миром в особых местах и в особые времена, которые ведает один Создатель; мы веруем, что они ангелы». И немного после: «этим порядком дело всего мира управляет провидение: одни силы ниспадают с высших степеней, другие мало по малу падают на земли; одни ниспадают добровольно, а другие ниспадают насильно; одни добровольно принимают назначения, чтобы подавать помощь падающим, другие против воли принуждаются оставаться очень долгое время в принятом служении». И еще: «из этого следует, что в следствие различных движений воли творятся и различные миры, и после этого мира, в котором мы живем, будет другой во многом похожий на этот. При различных падениях и преуспеяниях, никто другой не может определять награды за добродетели, или наказания за пороки, ни распределять возмездие в настоящее и в будущее, и во все прежние и последующие времена, и направлять все к одному концу, – кроме Одного Творца всех Бога, который ведает причины, по которым позволяет одним руководиться собственной волей и мало по малу от высших степеней ниспадать до низших, других начинает охранять и постепенно, как бы простерши руку, возводить в прежнее состояние и поставлять на высоких степенях».

Начавши же рассуждать о конце (мира), говорил: «поскольку (как мы уже часто говорили) из конца опять происходит начало, то спрашивается, – будут ли тела и тогда, или некогда нужно будет жить без тела, когда они будут обращены в ничто, – и должно ли верить, что жизнь бесплотных бесплотна, как жизнь Божия? Нет сомнения; поскольку, если все тела, которые апостол называет видимыми, принадлежат этому чувственному миру, то жизнь бесплотных будет бесплотна». И немного ниже: «и то, что говорил тот же апостол: сама тварь освобождена будет от рабства тлению в свободу славы детей Божиих (Рим. 8:21) мы понимаем так, что первая тварь есть тварь существ разумных и бесплотных, которая не рабствует тлению, потому что не облечена телами, а везде, где тела, тотчас следует истление. Впоследствии же она освободится от рабства истлению, когда сыны Божии воспримут славу и Бог будет всяческая во всех». И в том же месте: «а чтобы мы верили, что конец всех вещей невещественный, в этом убеждает нас та речь Спасителя, в которой Он говорит: как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино (Ин. 17:21). Мы должны определить, что есть Бог и что есть имеющий прийти в последок Спаситель, и каким образом обетовано для святых уподобление Отцу и Сыну, так что как сии (Отец и Сын) в себе едино суть, так и те в них едино суть. Должно принять или то, что Бог облекается телом всего сущаго, и как мы телами, так и Он облечен какою-либо материей, – принять, чтобы при конце (мира) могло быть применено ко святым уподобление жизни Божьей; или, если это несообразно, в особенности в глазах тех, которые хотят (в таком случае) ощущать величие Божие даже в бесконечно малой части (мира) и признают в мире силу естественной и все производящей природы: то остается принять одно из двух: – или не надеяться на уподобление Богу, если всегда мы будем иметь те же тела, – или, если обещается нам блаженство в одинаковой с Богом жизни, признать, что будем жить в тех же условиях, в коих живет Бог».

Из всего этого ясно открывается, что он думает о воскресении, – видно, что он утверждает, что все тела уничтожаются, так что мы будем без тел, как были прежде до облечения грубыми телами. И опять рассуждая о различии миров и утверждая, что или из ангелов будут демоны, или из демонов ангелы, или люди, и наоборот – из людей демоны и все из всех, – мнение свое заключает так: «нет сомнения, что по истечении нескольких периодов времени опять будет существовать материя, будут тела и будет устроено разнообразие мира по причине различия расположений воли разумных тварей, которые после совершенного блаженства, к концу всех вещей мало по малу ниспадши на низшие ступени, дойдут до такого нечестия, что обратятся в противные силы поскольку не захотят сохранить достоинство и обладать ненарушаемым блаженством. Нельзя отрицать и того, что многие разумные твари сохранят достоинство при втором, третьем и четвертом мире, и не изменятся; другие так мало потеряют от прежнего своего состояния, что будут казаться ничего не потерявшими, а некоторые с великим падением низринуты будут в последнюю бездну. Владыка всего Бог в устроении миров умеет давать каждому по заслугам, и Ему видимы пути и начала, коими поддерживается и устрояется управление мира, – так что нечестием превзошедший всех и почти сравнявшийся с землею, в другом мире, который будет образован в последствии, будет диаволом, началом противления Господу, так что посмеются ему ангелы, не сохранившие прежнего достоинства». Этими словами что другое усиливается доказать, как не то, что грешники сего мира в другом мире могут быть диаволом и демонами, и что наоборот теперешние демоны в другом мире могут сделаться ангелами, или людьми? И после этого длинного рассуждения, в котором говорит, что всякая телесная тварь изменится в духовные и легкие тела, и все существующее обратится в одно чистейшее тело, яснейшее всякого света, и такое, какое только теперь ум человеческий может представить, наконец говорит: и будет Бог всяческая во всех (1Кор. 15:28), так что всякая телесная природа обратится в ту субстанцию, которая лучше всех, т.е. в божественную, лучше которой нет никакой».

Глава IV

И в четвертой книге – последней книге его сочинения – он между прочим высказывает следующее, что должно быть осуждено церковью Христовой: «и может быть, как те, которые умирают, при разлучении души и тела в этом мире, по различию дел получают в аду различные места, так и те, которые умирают (так сказать) в области небесного Иерусалима, ниспадают в ад нашего мира, так что по качеству заслуг получают на земле различные места». И еще: «и поскольку души, сходящие в ад из этого мира, мы сравнили с теми душами, которые как бы умирают, ниспадая с высшего неба в наши юдоли; то нужно тщательно исследовать: – можем ли мы сказать это же самое и о происхождении душ, – что как души, родившиеся на этой нашей земле, или, совершенствуясь, восходят на высшие ступени из ада и принимают человеческое тело, или из мест лучших ниспадают даже до нас, так и превыспрения места на тверди занимают одни души, – те, которые из наших жилищ достигли лучших; другие же души, – те, которые от небесных областей ниспали до тверди, – не настолько согрешили, чтобы быть осужденными в места занимаемые нами». Этими словами он усиливается доказать, что и твердь, т.е. небо, по сравнению с высшим небом есть ад, и что эта земля, на которой мы живем, по сравнению с твердостию, может быть названа адом, и опять, по сравнению с адом, который под нами, места, занимаемые нами, могут быть названы небом, так что то, что для одних ад, для других небо. И не довольствуясь таким рассуждением, говорит: «при конце всех вещей, когда мы возвратимся в небесный Иерусалим, противные силы восстанут войною против народа Божия, чтобы сила людей Божьих не осталась в бездействии, но развивалась в борьбе и чтобы для этой силы была цель, которой они не могли бы достигнуть, если бы прежде этого мужественно не противостали своим врагам», о коих в книге Чисел мы читаем, что они побеждены и численностью, и стройностью и искусством в отражении (Числ. 10:26–33).

И сказавши, по апокалипсису Иоанна (Апок. 4:6), что вечное, т.е. имеющее быть на небесах, Евангелие настолько превосходит это наше Евангелие, настолько проповедь Христова священнодействия ветхого завета, наконец прибавил (о чем и помыслить святотатственно), что для спасения демонов Христос пострадает и в воздухе (т.е. тверди) и в превыспренных областях. И хотя он не высказал, но понятно вытекающее из этого: как для людей Он сделался человеком, чтобы освободить людей, так и для спасения демонов Бог сделается тем, что и те, для освобождения которых Он придет. А чтобы не подумали, что я говорю это от себя, нужно привести слова его самого: «ибо как сению Евангелия Он восполнил сень закона, так поскольку всякий закон есть образ и сень священнодействий небесных (coeremoniarum coelestium), то должно наиболее тщательно размыслить, справедливо ли мы признаем, что и небесный закон и священнодействия высшей религии не имеют совершенной полноты^[61]; но нужна еще истина Евангелия, называемого в апокалипсисе Иоанна Евангелием вечным, то есть по сравнению с сим нашим Евангелием, которое временно, и проповедано в этом преходящем мире и веке. И если мы захотим приложить исследование к страданию Господа Спасителя, то хотя дерзко и безрассудно признать, что и на небе Он страдал, но если на небесах есть духовные выражения нечестия, и если мы ради разрешения от того, что Господь уничтожил своим страданием, не стыдимся исповедовать крест Его: то почему бы нам бояться предположить нечто подобное в конце веков и в высших местах, – чтобы обитатели всех мест были спасены Его страданием?»

И снова богохульствуя, так сказал о Сыне: «если Сын знает Отца, то в том, что Он знает Отца, по-видимому заключается мысль, что он может обнимать его, так как бы мы сказали, что дух художника знает достоинство художественного произведения. И нет сомнения, что если Отец в Сыне, то и обнимается тем, в котором существует. Если же мы обниманием называем такое отношение, когда кто обнимает не только умом и мудростью, но содержит и своей волей и силой: то не можем сказать, что Сын обнимает Отца; а Отец обнимает все, и так как в понятии всего находится и Сын, то следовательно обнимает и Сына». И чтобы мы знали причины, по коим Отец обнимает Сына, а Сын не может обнять Отца, прибавляет следующие слова: «любознательный читатель пусть размыслит, так ли Отец знает самого себя, как познается Сыном; помня написанное: Отец Мой более Меня (Ин. 14:28), он должен согласиться, что справедливо сказать, что Отец и в познании больше Сына, так как самим собой он познается совершеннее и чище, чем познается Сыном».

Это опять приводит его к мысли о переселении душ и уничтожении тел. «Если бы кто-нибудь (говорит он) мог доказать, что бестелесная и разумная природа, когда сбросит с себя тело, живет сама собой, и когда облекается телами, то находится в худшем состоянии, а когда оныя сбрасывает, то в лучшем: то никто не сомневался бы, что тела не от начала существуют, а возникают впоследствии времени и по причине различных переворотов в разумных тварях, так что облекаются ими (телами) те, которые должны облечься ими, и снова когда от унижения и падения они исправятся к лучшему, то тела превращаются в ничто, и таким образом изменяются в постоянном превращении». А чтобы все вышеизложенное мы не считали маловажным заблуждением, в конце той же книжки он прибавляет, что все разумные твари, т.е. Отец, Сын и Дух Святой, ангелы, начала, господства и прочие силы и самый человек по достоинству души – одной природы (substantie). «Умную и разумную природу, говорит он, ощущает Бог, и Единородный Сын Его и Дух Святой, ощущают ангелы и начала и прочие силы, ощущает и внутренний человек, который сотворен по образу и подобию Божию. Из этого следует, что Бог и сии (разумные твари) суть как бы одной природы (substantie)». Он прибавляет одно слово «как бы», чтобы избежать обвинения в столь великом богохульстве, и он, который в другом месте не хочет признать Сына и Духа Святого от существа Отчего (de Patris esse substantia), чтобы не показать рассекающим божество на части, усвояет природу Всемогущего Бога ангелам и людям.

Если так, то какое безумие, изменивши немногое о Сыне и Духе Святом, что содержит явное богохульство, все прочее обнародовать в том виде, как написано, и восхваляет нечестивыми устами, – когда и то и другое, без сомнения, вышло из одного источника нечестия! Писать против всего этого теперь не время, и всех писавших против Ария, Евпомия, манихеев и различных ересей должно признавать обличителями и этих нечестивых мнений. Итак, кто пожелает читать эти книги и с обутыми ногами идти в землю обетования, чтобы где-нибудь не быть уязвленным змеями и не получить острой раны от скорпиона, пусть сначала прочтет эту книгу, и прежде чем отправится в путь, узнает, чего ему должно остерегаться.

101. Письмо к Рустику монаху

Нет ничего счастливее христианина, потому что ему обещано царствие небесное; нет ничего многострадальнее, потому что он ежедневно сокрушается о жизни своей, нет ничего сильнее, потому что он побеждает диавола, и нет ничего слабее, потому что он побеждается плотью. На все это есть множество примеров. Разбойник на кресте верует, и тотчас удостаивается услышать: истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю (Лк. 23:43). Иуда из апостольского служения низвергается в ад погибели, и ни дружественным обращением, ни предуказанием куска хлеба, ни ласкою лобзания не удерживается от предания, как человека, того, которого он знал за Сына Божия. Что презреннее самарянки? Однако ж она не только сама уверовала и после шести мужей обрела одного – Господа и у источника признала Мессиею, которого народ не узнавал в храме иудейском, но и была виновницей спасения многих и, в то время как апостолы покупают пищу, она насыщает алчущего и покоит усталого (Ин. 4). Кто мудрее Соломона? И однако ж в любострастии с женщинами он теряет разум (3Цар. 11:1). Добро соль, и никакая жертва не приносится без окропления ею (Лев. 2). Поэтому и апостол повелевает: слово ваше да будет всегда с благодатию, приправлено солью (Кол. 4:6). Если она обуяет, то выбрасывается вон (Мф. 5:13) и теряет свою силу настолько, что становится бесполезно даже в уметах, которыми верующие обыкновенно удобряют поля и утучняют бесплодную почву душ. Я сказал это, сын мой Рустик, для того, чтобы с самого начала научить тебя предпринимать великое и стремиться к высшему и, попирая влечение юности и незрелого возраста, восходит в меру совершенного возраста, но вместе с тем – чтобы показать, что путь, на который ты вступаешь, скользок, и что здесь получается не столько славы после победы, сколько бесславия после падения.

Мне не нужно теперь проводить поток чрез поля добродетелей, не нужно трудиться, чтобы показывать тебе красоту различных цветов: – сколько лилий имеют в себе чистоты, какою роза обладает стыдливостью, сколько обещает в царствии небесном пурпур фиалки, какие обетования заключает живописный вид красноватых распускающихся почек. Ты, по милости Господа, уже держишься за рукоять плуга. Ты уже взошел с апостолом Петром на кровлю и в горницу, – с Петром, который не находя пищи в иудеях, насыщается верой Корнилия и голод неверия их (иудеев) утоляет обращением язычников, и в четырехугольном сосуде Евангелий, сошедшим с неба на землю, получает вразумление и научается, что все люди могут спастись. Виденное снова возносится в горняя в образ белейшего полотна, и потому верующих восхищает от земли на небо, во исполнение обетования Господня: блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят (Мф. 5:8). Все, что я, взяв тебя за руку, желаю внушить тебе, все, чем стараюсь при твоей неопытности, как опытный после многих кораблекрушений кормчий, сделать тебя победителем – это то, чтобы ты знал, на каком берегу находятся пираты целомудрия; где Харибда и корень всех зол сребролюбие; где лают собаки Сциллы, о которых говорит апостол: аще друг друга угрызаете и снедаете, блюдитеся да не друг от друга истреблены будете (Гал. 5:15); каким образом мы иногда, находясь в безопасности, среди тишины обуреваемся ливийскими и сирийскими песками пороков; каких ядовитых животных питает пустыня сего мира.

Плавающие по Чермному морю (нам должно желать, чтобы утопал в нем истинный Фараон со всем воинством) с величайшими затруднениями и опасностями достигают города Авксумы^[62]. По обоим берегам моря обитают кочевые народы – самые дикие звери. Всегда беспокойные, всегда вооруженные, они возят с собой съестные припасы на целый год. Везде так много опасных подводных камней и мелей, что и опытный кормчий должен сидеть на высокой перекладине мачты и оттуда давать приказание, как нужно направлять и проводить корабль. То счастливый переезд, если через шесть месяцев достигают пристани вышеупомянутого города, от которого начинает открываться океан, по которому едва в течение года постоянного плавания достигают Индии и реки Ганга (упоминаемого в св. Писании под именем Пизона), которая обтекает всю землю Епила и из райского источника, говорят, несет краски различных родов. Там родится алмаз и смарагд, блестящие жемчужины и перлы, которыми разжигается честолюбие знатных женщин; там и золотые горы. Чтобы показать, каких стражей имеет богатство, говорят, что к этим горам невозможно приступить по причине грифов, драконов и чудовищ огромных размеров.

Что же из этого? Очевидно, если купцы века сего переносят все это, чтобы достигнуть неверного и гибнущего богатства и чтобы с опасностью для души сохранить приобретенное со многими опасностями; то что должен делать куплю деющий о Христе, – тот, который продавши все, ищет драгоценнейшей жемчужины, который всем имением существа своего покупает поле, чтобы найти в нем сокровище, которого бы ни вор не мог подкопать, ни разбойник украсть?

Я знаю, что оскорблю очень многих, которые общее рассуждение о пороках принимают за личный упрек; но, гневаясь на меня, они раскрывают свою совесть и гораздо хуже думают о себе, чем обо мне. Я не назову никого, не выставлю и не буду бранить известных лиц, как это дозволялось в древней комедии. Благоразумный муж и благоразумные женщины должны скрывать и даже исправлять то, что замечают в себе (худого), негодовать больше на себя, чем на меня, и не осыпать бранью наставника, который хотя бы и был заражен теми же пороками, но, конечно, лучше уже тем, что ему не нравятся его пороки.

Мне известно, что у тебя есть благочестивейшая мать, вдовствующая много лет, которая воспитала, которая обучила тебя в детстве, и после образования в Галлиях науками, которые здесь весьма процветают (при чем она старалась не побуждать, а удерживать тебя в занятиях), не щадя издержек, и не скучая об отсутствии сына, в надежде на будущее, отослала в Рим, чтобы богатство и блеск языка галльского приправить римской строгостью, что читаем и о красноречивейших мужах Греции, которые азиатскую величавость слога солили аттическою солью, и роскошные ветви виноградных кустов обрезывали сернами, чтобы тиски красноречия были богаты не листвой слов, виноградными выжимками мыслей. Ты уважай ее как мать, люби как воспитательницу, почитай как святую. Не подражай примеру других, которые, оставляя своих, привязываются к другим (женщинам), бесчестие коих явно, которые под предлогом благочестивой любви (pietatis) ищут подозрительных сообществ^[63]. Я знаю, что некоторые уже зрелого возраста и весьма многие из отпущенниц находят удовольствие в юношах и ищут духовных сыновей, и потом, поправши стыд, от мнимо материнских отношений переходят к супружеским удовольствиям. Другие оставляют сестер девиц и связываются с посторонними. Есть и такие, которые ненавидят своих родственников и не находят удовольствия в их любви; необузданность – отличительный признак их души – не допускает никакого извинения, и бесполезные покровы целомудрия разрывает как ткань паутины. Посмотри – некоторые с опоясанными чреслами, темной туникой, длинной бородой отойти не могут от женщин, живут с ними под одной кровлей, вместе с ними ходят в собрания, держат в услужении молодых служанок и, исключая слова брака, допускают все брачное. И это не поношение для христианского имени, если мнимый последователь религии живет во грехе: напротив даже просрамление язычников, если они видят, что и церкви не одобряют того, что не нравится всем добродетельным людям.

А ты, если хочешь быть, а не казаться монахом, позаботься не о хозяйственных и семейных делах, с отречения от которых ты начал монашество, а о душе своей. Грязная одежда – признак чистой души, бедная туника показывает презрение к миру; только при этом и дух не должен надмеваться, – чтобы одежда и речь не разногласили между собой. Не должен заботится о парении в банях тот, кто жар тела хочет потушить холодом постов. И самые посты должны быть умерены, чтобы чрезмерные посты не ослабили желудка и, требуя большего отдохновения, не доводили тела до осырения, от которого происходят похоти. Не в большом количестве и умеренная пища полезна и для тела и для души. С матерью видайся так, чтобы чрез нее ты не был принужден видеть других, лица которых могли бы прильнут к твоему сердцу и «жила в груди безмолвная рана» (Aeneid. 4). Знай, что служанки, которые у ней в услужении, для тебя ковы, потому что чем ниже положение их, тем легче падение. И Иоанн Креститель имел святую мать и был сыном первосвященника (pontificis), однако ни любовью матери, ни богатством отца не был склонен к тому, чтобы жить в доме родителей с опасностью для целомудрия. Он жил в пустыне (Лк. 1), и очами, устремленными ко Христу, ничего иного не удостаивал видеть. Грубая одежда, кожаный пояс, пища – акриды и дикий мед – все приурочено к добродетели и воздержанию. Сыны пророческие (из ветхого завета мы знаем, что они были монахи) строили себе хижины при струях Иордана и, оставивши шум городов, питались яичной крупой и дикими травами (4Цар. 6). Пока ты в своем отечестве, считай келью раем, срывай различные плоды Писаний, и их-то удовольствиями пользуйся, их-то любовью наслаждайся. Если соблазняет тебя глаз, нога, рука, вырви их (Мф. 5). Не щади ничего, чтобы пощадить одну душу. всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем (Мф. 5:28). Кто может сказать: «я очистил мое сердце?» (Прит. 20:9). Звезды не чисты пред очами Господа: кольми паче люди (Иов. 25:5–6), жизнь которых искушение? Горе нам, которые столько раз воспохотствуем, столько и любодействуем. Ибо упился, говорит, меч Мой на небесах (Ис. 34:5): тем более на земле, которая рождает терния и волчцы. Сосуд избранный, в устах которого был отзвук Христа, умерщвляет тело свое и порабощает (1Кор. 9:27), и однако видим, что естественное разжение плоти противувоюет уму его, так что он побуждается делать то, чего не хочет, и как бы терпя насилие, восклицает и говорит: бедный я человек! кто избавит меня от сего тела смерти (Рим. 7:24)? А ты неужели думаешь, что можешь пройти без падения и раны, если всяким хранением не соблюдешь сердце свое и не скажешь с Спасителем: матерь Моя и братья Мои есть те, кто исполняет волю Отца Моего (Мф. 12:50 и Мк. 3:35)? Эта жестокость есть любовь, даже что в такой степени любвеобильно, как сохранение сына святым для святой матери? И она желает тебе жить и не видеть тебя до времени, чтобы всегда видеть со Христом. Анна родила Самуила не для себя, но для скинии (1Цар. 2). О сынах Ионадавовых, которые не пили вина и сикера, которые жили в палатках и имели жилища необходимые для ночи, – в Псалме пишется (Пс. 70), что они первые были взяты в плен, когда во время опустошения Иудеи халдейским войском принуждены были появиться в городах.

Пусть другие рассуждают, как хотят, ибо каждый руководится своим умом. А для меня город – темница, а пустыня – рай. Зачем нам, которые считаемся одиночниками (монахами), желать многолюдства городов? Моисей, чтобы предводительствовать народом иудейским, воспитывается в пустыне сорок лет (Исх. 3): пастырь овец, он сделался добрым пастырем людей. Апостолы от ловли рыбы на озере геннисаретском перешли к уловлению людей (Лк. 5:10). Имевшие в то время отца, сеть, лодку, они, последовавши за Господом, оставили совершенно все, нося крест и не имея даже посоха в руке. Это говорю для того, чтобы ты, если притом подстрекает тебя и желание духовного чина, научился тому, чему бы ты мог учить, и приносил бы Христу разумную жертву; – чтобы ты не был воином, не бывши новобранцем, чтобы не был учителем, не бывши учеником. Моему смирению и моей мирности не свойственно судить о клириках и говорить что-нибудь дурное о служителях церквей. Пусть имеют они свой устав и свой чин, и если ты его получишь, то, как тебе должно жить в этом чине, этому может научить тебя книга, написанная к Непоциану. Я теперь рассуждаю о первоначальных правилах и образе жизни монаха, – и такого монаха, который, изучивши в юности свободные науки, возложил на выю свою иго Христово.

И прежде всего должно сказать о том, один ли или с другими ты должен жить в монастыре. Мне кажется лучше, чтобы ты имел общение со святыми^[64], для того, чтобы тебе не учить самому себя, не идти без руководителя по пути, по которому никогда не ходил, чтобы тебе не сбиться скоро в противную сторону, не быть открытым для греха, не ходить более или менее должного, чтобы или не устать при скором беге, или не заснуть во время отдыха. При одиночестве скоро подкрадывается гордость; и если монах немного попостился и не видал человека, то думает, что он нечто важное, и забывши о себе, – откуда и куда он идет, – блуждает внутри сердцем и вне языком. Он судит, вопреки воле апостола, чужих рабов; протягивает руку к тому, чего захочет горло; спит, сколько хочет; ничего не опасается; делает, что хочет; считает всех низшими себя и чаще находится в городах, чем в келье, и, толкающийся среди уличной толпы, между братий представляется скромником. Итак что же? Я не одобряю отшельнической жизни? Нисколько; я ее весьма часто хвалил. Но я хочу, чтобы из школы монастырей выходили такие воины, которых не страшили бы суровые правила пустыни, которые бы в течение долгого времени были испытаны в жизни общежительной, которые были бы меньшими всех, чтобы быть первыми, которых бы никогда не побеждал ни голод, ни пресыщение, которых радует нищета, которых внешний вид, речь, лице, походка представляют урок добродетелей, которые не умеют, подобно некоторым негодным людям, выдумывать страшилища восстающих против них демонов, чтобы у невежд и простого народа сделать из себя чудо и получать от этого выгоды.

Недавно я видел и скорбел, что Крезовы богатства похищены смертью одного человека и городские доходы, собиравшиеся будто бы в пользу бедных, оставлены наследникам и потомству. Тогда-то железо, скрывавшееся в глубине, всплыло на поверхность воды, и среди пальм оказалась горечь Мерры. И неудивительно: у него (богача) был такой приятель и наставник, который голод бедных делал своим богатством, и предоставляемое нищим сохранял в свое обнищание. Вопль их (нищих) наконец дошел до неба и преклонил долготерпеливый слух Божий: послан был злой ангел сказать Навалу Кармильскому^[65]: безумный! в сию ночь душу твою возьмут у тебя; кому же достанется то, что ты заготовил? (Лк. 12:20).

Итак я не хочу, чтобы ты жил с матерью, и по причинам, какие я выше изложил, и потому особенно, чтобы или не оскорблять ее отказом, когда она будет предлагать тебе изысканные яства, или чтобы не подливать масла в огонь, если будешь принимать их, и чтобы при множестве служанок не видел днем того, о чем бы мог думать ночью. Пусть никогда не выходит из рук и глаз твоих книга; псалтырь учи слово в слово, молись неопустительно, бодрствуй умом и не открывай его суетным помыслам. Тело, так же как и дух, пусть стремится к Господу. Гнев побеждай терпением: возлюби знание Писаний, и ты не будешь любить плотских пороков. Ум твой пусть не будет празден и занят разными пустяками, которые, овладев сердцем, возобладают над тобой и доведут тебя до великого греха^[66]. Занимайся каким-нибудь делом, чтобы диавол всегда находил тебя занятым. Если апостолы, имевшие право жить от благовестия, трудились своими руками, чтобы не быть в тягость кому-либо, и даже другим оказывали вспомоществование, хотя должны были жать их плотское за свое духовное (1Кор. 9:11); то почему же тебе не приготовлять нужного для своих потребностей? Или плети корзинку из тростника, или из гибкого ракитника делай кошницу; поли засаженную землю; разделывай на ровном расстоянии грядки и, когда они будут засеяны овощами или рядами засажены растениями, проводи ирригацию, чтобы тебе видеть пред глазами то, о чем говорят эти прекрасные стихи:

Вот с высокого места по холмистой тропинке выводит струю.

Та, упадая, сердитым журчанием будит гладкие камни

И потоками сухие поля увлажняет (Georg. lib. 3).

Прививай неплодовые деревца или почками или отпрысками, чтобы чрез непродолжительное время вкушать сладкие плоды своего труда. Делай ульи для пчел, к которым посылаю тебя Притчи Соломона (Притч. 6:8, по LXX), и в их маленьких обществах изучай и монастырский устав и царскую дисциплину. Плети рыболовные сети, переплетай книги, чтобы и руки зарабатывали пищу и дух насыщался чтением. Душа ленивого желает, но тщетно (Прит. 13:4). Монастыри египетские соблюдают такой обычай, что не держат никого без рабочего труда и не столько по нужде в содержании, сколько для спасения души. Да не блуждает твой ум в погибельных помыслах, и подобно прелюбодействующему Иерусалиму да не разлагает полена свои всякому мимоходящему (Иер. 17:23).

В лета юности, и среди пустынного уединения я не мог превозмочь греховных возбуждений и страстности природы; хотя последнюю я преодолевал частыми постами, но ум разжигался помыслами. Для укрощения его я отдал себя в обучение некоему брату, обратившемуся в христианство из евреев, чтобы после остроумия Квинтиллиана, плавности Цицерона, важности Фронтона и легкости Плиния поучиться азбуке и потрудиться над трещащими и захватывающими дух словами (т.е. еврейскими). Сколько я положил там труда, сколько перенес затруднений, сколько раз отчаивался, и сколько раз бросал и снова начинал учиться – знаю об этом я, страдавший, знают и жившие со мной. И благодарю Господа: от горького семени учения я собираю сладкие плоды.

Скажу и о другом обстоятельстве, виденном в Египте. Был в киновии юноша грек, который никаким воздержанием, никаким трудным занятием не мог погасить огонь похоти. При этом несчастии, авва монастыря спас его такой хитростью. Он приказал одному строгому мужу, чтобы он преследовал юношу клеветами и бранью, и, вызвавши с его стороны оскорбление, первый принес на него жалобу. Призванные свидетели говорят в пользу оскорблявшего; юноша при такой клевете плачет, видя, что никто не верит истине; один авва искусно возражает в его защиту, чтобы не сокрушить брата чрезмерной печалью. Что же далее? Так прошел год; по окончании его, когда юношу спросили о прежних его помыслах – не терпит ли он еще мучения от них, – он сказал: отцы, жизнь мне не мила: можно ли думать о любодеянии? Если бы этот юноша был один, то кто помог бы ему одержать победу?

Мудрецы мира^[67] обыкновенно выгоняют старую любовь новой, как клин клином. Так сделали семь персидских князей с царем Артаксерксом, чтобы страсть его к царице Астини охладить любовью к другим девицам. Они врачуют порок пороком и грех грехом, а мы должны побеждать пороки любовью к добродетелям. Уклоняйся, говорит, от зла и делай добро; ищи мира и следуй за ним (Пс. 33:15). Если мы не имеем ненависти ко злу, то не можем любить добра: тем более должно делать добро, чтобы уклониться от зла. Должно искать мира, чтобы избежать войны; и недостаточно искать его, – нужно всеми силами преследовать, когда найден и убегает от нас этот мир, который превосходит всякий ум и в котором обитает Бог, по слову пророка: и бысть в мире место его (Пс. 75:2). Прекрасно выражается здесь искание мира преследованием, подобно тому, как и апостол говорит: ревнуйте о странноприимстве^[68] (Рим. 12:13), – чтобы странников мы не приглашали к себе только вежливой и обычной просьбой и, как говорится, верхними губами, но удерживали их со всей горячностью сердца, как будто они уносят с собой часть нашего имущества и стяжания.

Никакая наука не изучается без учителя. Даже бессловесные животные и стада диких зверей следуют своим вожакам. У пчел есть матки, журавли летят за одним в порядке буквы^[69]. Император один, судья провинции один. Только что основанный Рим не мог иметь царями двоих братьев вместе, и осквернился братоубийством. Во чреве Ревекки Исав и Иаков враждовали (Быт. 25, 22). В церквах по одному епископу, по одному архипресвитеру, по одному архидиакону, и всякий чин церковный поддерживается своими правителями. На корабле один кормчий; в доме один господин; в войске, хотя бы и весьма большом, дожидаются сигнала одного. Всем этим (чтобы не наскучить читателю дальнейшим распространением) речь моя склоняет тебя к тому, чтобы научить, что не должно оставлять себя на свой произвол, а что ты должен жить в монастыре под надзором одного аввы и в обществе многих, чтобы у одного научиться смирению, у другого терпению; тот научит тебя молчанию, а этот кротости, – чтобы не делал ты, что хочешь, ел, что дозволят, носил, что дадут, в трудах своих выполнял урок, чтобы подчинялся, кому не хочешь, ложился в постель усталым, не спал, хотя и вставал не выспавшись. Пой псалом в свою очередь^[70]; при чем требуется не приятность голоса, но молитвенное расположение ума, по слову апостола: буду петь духом, буду петь и умом (1Кор. 14:15). И еще: поюще в сердцах ваших Госповеди, ибо они читали, что заповедано: пойте разумно. Услуживай братии, омывай ноги странникам; терпя обиду молчи, настоятеля (praepositum) монастыря бойся как господина, люби как отца. Верь, что для тебя спасительно все, что он прикажет, и не суди о мнении старших: – твое дело повиноваться и исполнять что приказано, по слову Моисея: внимай и слушай, Израиль (Втор. 27:9, по LXX). При таких занятиях ты будешь свободен от всяких помыслов, и, переходя от одного к другому и одно сменяя другим, ты в уме будешь держать только то, что тебе нужно будет делать.

Я видел некоторых, которые, отрекшись от мира, то есть по одежде и обещанию на словах, а не на деле, ничего не переменили из прежней жизни. Имение у них более увеличилось, чем уменьшилось; та же прислуга из рабов, тот же затейливый стол. На стекле и расписанной посуде съедается золото, и, окруженные толпами различных служителей, эти монахи усвояют себе имя отшельников. А те, которые бедны и с небольшим состоянием, считают себя мудрецами; в публичных местах они выступают подобно триумфальным носилкам^[71], чтобы упражняться в собачьем красноречии. Другие, поднявши плечи к верху и не знать что бормоча про себя, уставивши в землю глаза, отвешивают напыщенные фразы, так что если бы прибавить к этому прекона (общественного глашатая), то можно бы подумать, что вошел в префектуру. Есть такие, которые от сырости келий, неумеренных постов, от скуки одиночества и чрезмерного чтения, дни и ночи слыша только звуки собственного голоса, впадают в меланхолию и нуждаются более в рецептах Иппократа, чем в моих увещаниях. Многие не могут оставить прежних торговых занятий и, заменивши только свои купеческие имена, упражняются в той же коммерции, заботясь не о пище и одежде, по заповеди апостола (1Тим. 6:8), а гоняясь даже за большими барышами, чем люди мира. Прежде по крайней мере едили, которых греки называют ἀϒορανόμους^[72], обуздывали хищничество продавцов, и грех не оставался безнаказанным; а теперь беззаконные сделки производятся под покровом религии, и честь христианского имени более производит, чем терпит обман. Хотя стыдно, но нужно сказать, чтобы по крайней мере мы краснели за свое безобразие, мы (монахи), публично протягивая руки (за милостынею), рубищем покрываем золото, и, вопреки общему мнению, мы, жившие как будто в нищете, умираем богачами, с набитыми кошельками. Тебе, когда будешь в монастыре, не следует делать этого, – и мало по малу привыкши к тому, что сначала делал по принуждению и неволе, ты будешь находить удовольствие в своем подвиге, и забыв прежнее, постоянно будешь достигать высшего; не смотри только, что другие делают худого, думая о том, что тебе нужно делать доброго.

Но не обманывайся многочисленностью согрешающих и не смущайся множеством погибающих; не подумай по себя: что же, разве все погибнут живущие в городах? Вот они занимаются своим хозяйством, управляют церквями, ходят в бани, не презирают благовонных мазей, и однако пользуются общим уважением. На это и прежде отвечал я и теперь коротко скажу, что в настоящем письме я рассуждаю не о клириках, а делаю наставления монаху. Клирики святы, и жизнь всех их достойна похвалы. Поэтому ты поступай и живи в монастыре так, чтобы удостоится быть клириком, чтобы никаким пороком не запятнать своей юности, чтобы приступить к алтарю Христову так, как непорочная девица приступает к брачному ложу, и иметь доброе свидетельство от внешних, чтобы женщины знали твое имя и не знали твоего лица. Достигши, если доживешь, совершенного возраста, если тогда или народ или епископ города изберет тебя в клирики, поступай как прилично клирику, и между клириками подражай лучшим, ибо во всяком звании и чине очень хорошее смешано с очень дурным.

Не перескакивай скоро к писательству, и не обольщайся легкостью неграмотности. Долго учись тому, чему хочешь учить. Не верь своим панегиристам, или, лучше сказать, не развешивай с удовольствием ушей пред своими насмешниками: если после их любезностей, от которых ты сделаешься как бы помешанным, ты вдруг оглянешься назад, то, заставши их врасплох, увидишь, что они позади тебя или сгибают аистовы шеи, или представляют руками ослиные уши, или высовывают язык, как разгоряченная собака. Никого не осуждай и не считай себя святым, если упрекаешь других. Мы часто обличаем то, что сами делаем, и, расточая красноречие против самих себя, нападаем на свои же пороки, оказываясь из красноречивых немыми судьями себя самих. Грунний черепашьим шагом шел к кафедре и через несколько пауз едва выжимал несколько слов, так что можно было бы подумать, что он икает, а не говорит. И однако, когда, поставивши стол, раскладывал кучу книг, то, нахмуривши брови, раздувши ноздри и наморщивши лоб, стучал двумя пальцами, призывая этим знаком учеников ко вниманию; затем он извергал чистые бредни и кричал против всех и каждого: ты мог бы подумать, что это критик Лонгин – цензор римского красноречия, что он над кем хочет, произносит приговор, и кого хочет, исключает из сената ученых. Будучи очень богат, он более славился обедами. И неудивительно, что этот в душе Нерон, по виду Катон, обыкновенно кормивший многих, являлся в публичных местах окруженный батальоном жужжащих около него болтунов. Он весь двоедушие, так что можно сказать, что это единичное чудовище и новое животное, составленное из противоположных и различных натур, как говорится в стихах:

Спереди лев, сзади дракон, а в средине сама химера.

Не смотря же никогда на таковых, не сообщайся с людьми подобного рода и не уклоняй сердца своего в словеса лукавства. Внемли написанному: «сидя говорил против брата своего и против сына матери своей показал соблазн». И еще: среди сынов человеческих, у которых зубы – копья и стрелы (Пс. 56:5). И в другом месте: слова их нежнее елея, но они суть обнаженные мечи (Пс. 54:22). И яснее у Екклезиаста: «как змей угрызает втайне: так и тот, кто на брата своего клевещет тайно» (Еккл. 10:11). Но ты скажешь: я сам не клевещу, что же могу сделать, когда говорят другие? Мы говорим так чтобы оправдать свои собственные грехи (Пс. 140). Христа нельзя обмануть хитростью. Не я говорю, а апостол: не обманывайтесь: Бог поругаем не бывает (Гал. 6:7). Мы видим на лице, а он видит в сердце. Соломон в притчах говорил: «северный ветер разгоняет облака, а печальное лице язык клеветников» (Притч. 25:23): ибо как стрела, если пускается в твердое тело, иногда обращается в метающего и ранит того, кто хотел ранить, и исполняется написанное: обращались назад, как неверный лук (Пс. 77:57), и в другом месте: кто бросает камень вверх, бросает его на свою голову (Сир. 27:28); так и клеветник, когда видит печальное лице слушающего, или лучше не слушающего, а затыкающего уши свои, чтобы не слышать суда крови, тотчас умолкает, у него бледнеет лице, смыкаются уста, сохнет во рту. Поэтому тот же премудрый говорит: «с клеветниками не сообщайся, поскольку скоро придет погибель их, и падение того и другого кто знает» (Притч. 24:19, 22), т.е. как того, кто говорит, так и того, кто слушает клеветника. Истина не любит тайны и не ищет наушников. Тимофею говорится: обвинение на пресвитера не принимай, согрешающих обличай перед всеми, чтобы и прочие страх имели (1Тим. 5:19–20). Не должно быть легковерным в отношении к старцу, которого защищает и прежняя жизнь и достоинство звания. Но так как мы все люди и иногда вопреки зрелому возрасту впадаем в пороки детей, то если хочешь исправить меня во грехе, обличи открыто, только не грызи в тайне. Пусть наказывает меня праведник: это милость; пусть обличает меня: это лучший елей, который не повредит голове моей (Пс. 140:5). Ибо кого любит Господь, того наказывает и благоволит к тому, как отец к сыну своему (Притч. 3:12). И Господь восклицает чрез Исаию: народ Мой, вожди твои вводят тебя в заблуждение и путь стезей твоих испортили (Ис. 3:12). Какая мне польза, если о недостатках моих ты рассказываешь другим? А что, если оставляя меня в неведении, моими грехами или, лучше, своими клеветами ты язвишь другого? Что, если ревностно рассказывая всем о моих пороках, ты каждому говоришь так, как будто ты не говорил об этом никому другому? Это значит не меня исправлять, а удовлетворять своей греховности. Господь заповедует, что согрешающих должно обличать наедине, или при свидетеле, а если не послушают – поведать церкви, и упорных во грехе считать за язычников и мытарей (Мф. 18:15–17).

Говорю об этом настойчиво, чтобы юношу моего избавить от зуда языка и ушей; чтобы возрожденного во Христе представить без пятна и порока, как деву чистую, непорочную и умом и телом, чтобы он не одним именем славился, и с погаснувшим от елея добрых дел светильником не был отлучен от жениха. Там у тебя есть святой и ученейший епископ Прокул; живым и близким словом своим пусть направляет он путь твой, пусть не попустит он тебе, уклонившись в другую сторону, оставить царский путь, идя по которому Израиль обещает перейти в землю обетованную. О, если бы услышан был голос церкви молящейся: «Господи дай нам мир: ибо ты не дал нам» (Ис. 16): о, если бы мы отрекались от мира добровольно, а не по необходимости, и нищета, нами самими приемлемая, давала славу, а не мучение, какое дает она налагаемая насильно! Впрочем при бедствиях настоящего времени и повсюдных опустошениях войны, довольно богат и тот, кто не нуждается в хлебе, и весьма могуществен тот, кто не отведен в рабство. Святой Екзуперий, епископ Тулузы, подражая вдове сарептской, пасет других алкая сам, и с лицом, истощенным постами, мучится иным голодом и все имение роздал утробам Христовым. Нет никого богаче того, который тело Господа носит в плетенной корзинке (canistro vimineo), кровь – в стеклянном сосуде (vitro), который изгнал из храма сребролюбие, который без вервия и укоризн ниспроверг стойки продающих голубей, т.е. дары Святого Духа, и столы мамоны, и рассыпал деньги меновщиков, чтобы дом Божий назывался домом молитвы, а не вертепом разбойников. Следуй по соседству стопам его и прочих, подобных ему по добродетелям, которых священство делает и смиренными и бедными. Или, если желаешь совершенства, выйди с Авраамом из отечества и из рода своего, и иди куда не знаешь. Если есть у тебя богатство, продай и раздай нищим; если нет, то ты освобожден от большой тяжести. За неимущим Христом иди неимущим. Тяжелое, великое, трудное дело; но за то велики и награды.

102. Письмо к Маркеллину и Анапсихии

Господам истинно святым и всяким приветствием любви достопочитаемым чадам, Маркеллину и Анапсихии, Иероним желает во Христе здравия.

Наконец я получил из Африки письмо вашего единомыслия, и не жалею о нескромности, с какою при вашем молчании, я часто забрасывал вас своими письмами, чтобы удостоится ответа и узнать о вашем здравии не из уст чужих рассказов, а из ваших собственно слов. Я помню ваши, или даже преимущественно церковные, вопросы о состоянии души: ниспала ли она с неба, как думают Пифагор философ, все платоники и Ориген; или она произошла от существа Божия, как предполагают стоики, манихеи и испанская ересь Прискиллиана; или души существуют в сокровищнице Божьей, были созданы от начала, как неразумно веруют некоторые из церковных учителей; или каждый раз творятся Богом и посылаются в тела, сообразно с написанным в Евангелии: Отец мой досели делает и Я делаю (Ин. 5:17); или происходят по преимуществу, как думают Тертуллиан, Аполлинарий и большая часть западных, так что душа рождается от души, как тело от тела, и возникает под одинаковыми условиями с неразумными животными. Свое мнение об этом, помню, я писал в книгах против Руфина, против его книги, которую он посвятил блаженной памяти епископу римской церкви Анастасию, и в которой, стараясь обманчивыми и хитрыми, или лучше, глупыми доказательствами посмеяться над простотой слушателей, выставляет в посмеяние свою собственную веру, или лучше, неверие. Я думаю, что эти книги есть у святого родителя вашего Океана, ибо они изданы давно, в ответ на клеветы Руфина против многих книг его. Также ты, Маркеллин, имеешь там святого и ученого мужа, Августина епископа, который живым, как говорят, голосом может наставить тебя и сообщить и свое, и даже своими устами и мое мнение об этом предмете.

Когда-то хотел я приступить в книге Иезекеиля и исполнить свое многократное обещание любознательным читателям, но в самом начале писания книги дух мой так был смущен опустошением западных провинций и в особенности города Рима, что, по народной поговорке, я позабыл даже собственное имя и долгое время молчал, зная, что теперь время слез. А в этом году, когда я написал три книги, внезапное нападение варваров, о которых твой Виргилий сказал: «повсюду скитающиеся Барцеи» (Aeneid. 4), и святое Писание о Измаиле: жить будет он пред лицем всех братьев своих (Быт. 16:12), – подобно всеувлекающему потоку прошло чрез весь Египет, Палестину, Финикию, Сирию, так что мы едва милостью Христовой могли избежать их рук. И если, по словам знаменитого оратора, «среди войны молчат законы» (Cicero pro Milone), то не тем ли более занятия науками, которые и по множеству книг, и для спокойствия при исследованиях, и для тщательности переписки, естественно требуют безопасности и покоя писателей. Две книги я послал дочери моей Фабиоле, экземпляры которых, если хочешь, можешь взять у ней. По причине тяжких современных обстоятельств не мог написать других книг; когда прочитаешь те книги и увидишь преддверие, легко поймешь, каков будет самый дом. Но я верую в милость Господа, вспомоществовавшего мне в особенно трудном начале помянутого труда, и уповаю, что Его помощь не оставит меня и в дальнейших частях пророка, где повествуется о войнах Гога и Магога, и в последних, где описываются строение, разнообразие и размеры священнейшего и неизъяснимого храма.

Святой брат наш Океан, которому вы желаете быть рекомендованы, столь высок и так научен в законе Господнем, что, без моей просьбы, может научить вас и, сообразно с общим пониманием, объяснить и мое мнение относительно всех вопросов по части св. Писания. Христос Бог наш всемогущий да сохранит вас, истинно святые господа, в здравии и благоденствии на многие лета.

103. Письмо к девице Принципие, или надгробное слово вдове Маркелле

Часто и много, дева Христова Принципия, просила ты меня предать письменам воспоминание о святой жене Маркелле, и описать в научение и подражание другим то сокровище, которым мы долго пользовались. Весьма сожалею, что ты убеждаешь меня к этому, когда я сам сильно желаю этого, и думаешь, что меня нужно просить, тогда как я не уступлю тебе в любви к ней, и от воспоминания столь великих добродетелей гораздо больше получу сам, чем сколько окажу тебе благодеяния. Что я доселе молчал и полгода не отвечал, – то это произошло не вследствие пренебрежения к твоей просьбе, как ты несправедливо думаешь, а вследствие чрезмерной печали, которая до того гнела мою душу, что я считал за лучшее пока молчать, чем не сказать ничего недостойного ее славы. Маркеллу, твою и мою, или, справедливее сказать, нашу и всех святых, – Маркеллу, это славное украшение всего города Рима, я не буду превозносить похвалами на подобие риторов, не буду говорить о ее знаменитой фамилии, о славе ее древнего рода и генеалогии, идущей чрез ряд консулов и префектов претория. Ничего не буду хвалить в ней кроме того, что принадлежит ей самой и что тем благороднее, что она, презревши богатства и благородство (происхождения), сделалась самой благороднейшей чрез нищету и уничижение.

Осиротевши после смерти отца, она чрез семь месяцев после брака лишилась и мужа. Когда Цереал (имя которого знаменито между консулами), по ее молодости, древности рода, чрезвычайной красоте тела (что обыкновенно особенно нравится мужчинам), а также по прекрасному характеру, усиленно домогался ее, когда он, уже старик, обещал ей свои богатства, желая как бы перевести на нее свое имение не как на жену, а как на дочь, и когда ее мать Альбина сильно желала такой славной поддержки для своего вдовьего дома; то она отвечала: если б я желала выйти замуж и не захотела обречь себя на вечный позор, то я, конечно, искала бы мужа, а не наследства. И когда Цереал возразил, что и старики могут долго жить и юноши могут скоро умирать, то она превосходно извернулась: хотя юноша может скоро умереть (сказала она), но старик долго жить не может. Отраженный таким ответом, он и другим дал урок, чтобы не надеялись на ее руку. В Евангелии Луки читаем: тут была также Анна пророчица, дочь Фануилова, от колена Асирова, достигшая глубокой старости, прожив с мужем от девства своего семь лет, вдова лет восьмидесяти четырех, которая не отходила от храма, постом и молитвою служа Богу день и ночь (Лк. 2:36–37). И не удивительно, что она удостоилась видеть Спасителя, которого чаяла в таком подвиге. Сопоставим семь лет с семью месяцами: одна чает Христа, другая носит Его; одна исповедует родившегося, другая верует в распятого; одна не отрицается младенца, другая славословит царствующего мужа. Между святыми женами не делаю никакого различия (какое некоторые обыкновенно неразумно делают между святыми мужами и епископами церквей); но моя речь клонится к тому, что для них, одинаково подвизавшихся, должна быть и награда одинаковая.

В развратном обществе и городе, в который иногда стекался народ со всего света, за которым была пальма пороков, где позорили честное, порочили чистое и светлое, – в таком городе трудно не навлечь на себя какую-нибудь сплетню дурной молвы. Поэтому пророк желает этой неопороченности, или лучше мечтает о ней, как о чем-то весьма трудном, почти невозможном, когда говорит: блаженны непорочные в пути^[73], ходящие в законе Господнем (Пс. 118:1). Но кто когда-либо об этой женщине слышал что-нибудь дурное и мог поверить? Кто когда-нибудь поверил, не осуждая этим более себя самого в нечестии и порочности? Ею первой посрамлено язычество, когда она показала всем, что такое христианское вдовство, которое хранила она и в совести и в одежде. Вдовы (языческие) обыкновенно раскрашивают лица румянами и белянами, блестят в шелковых платьях, сияют драгоценными камнями, носят золото на шеях, и, проткнувши уши, привешивают к ним дорогие перлы из Красного моря, щеголяют в черепаховых уборах, о мужьях так сокрушаются, что радуются об окончании их господства над ними и ищут других, не таких, которым бы служить, по заповеди Божьей, а таких, над которыми бы властвовать. Потому они выбирают (в мужья) бедных, чтобы они только по имени казались мужьями, терпеливо допускали совместников, и могли быть тотчас же прогнаны, как скоро заропщут. Наша вдовица употребляла такую одежду, какой только требовал холод и которая только не обнажала членов; золота не допускала даже на перстне для печати, скрывая оное более в утробах бедных, чем в кошельках. Никуда не ходила без матери; из клириков и монахов (к коим иногда необходимость заставляла прибегать при широком хозяйстве) никого не видала без свидетелей. Всегда сопровождали ее девственницы и вдовы, столь же серьезные женщины: ибо она знала, что по легкому поведению служанок часто судят о поведении господ и смеются над такой свитой, заключая, какова и сама госпожа.

Любовь к священному Писанию у нее была невероятная, и она всегда воспевала: в сердце моем сокрыл я слово Твое, чтобы не грешить пред Тобою (Пс. 118:11), и сказанное о совершенном муже: но в законе Господа воля его, и о законе Его размышляет он день и ночь (Пс. 1:2). Поучение в законе она понимала не в разъяснении написанного, как думают иудейские фарисеи, а в исполнении оного, по слову апостола: едите ли, пьете ли, или иное что делаете, все делайте в славу Божию (1Кор. 10:32), и по слову пророка: от заповедей твоих разумех (Пс. 118:104), чтобы считать себя удостоившеюся разумения писаний только по исполнении заповедей, о чем и в другом месте читаем: что Иисус делал и чему учил от начала (Деян. 1:1). Ибо даже достославного учения стыдится тот, кто в своей совести нарушает оное, и всуе проповедует нищету и получает милостыни язык того, кто надмевается богатствами Креза, и на словах воюет против шелковых одежд, облекшись в презренную мантию. Она умеренно постилась, воздерживалась от мяса, вино больше ненавидела, чем вкушала стомаха ради и частых недугов (1Тим. 5:23). Редко показывалась в публике и особенно избегала домов благородных матрон, чтобы не быть принужденной видеть то, что презирала. В базиликах апостолов и мучеников она присутствовала при молитвословиях уединенных, при которых не было стечения народа. Матери своей повиновалась так, что делала иногда то, чего не хотела. Ибо когда мать, презрев свое богатство и не имя сыновей и внуков, хотела перевести все на детей своего брата, то она хотя предпочитала бедных, однако ж не могла противоречить матери: ожерелья и всю домашнюю рухлядь, все это гибнущее, она уступила богатым, и предпочла потерять деньги, чем опечалить душу матери.

В то время в Риме ни одна из благородных женщин не знала обета монашества и не осмеливалась, по новизне этого дела, принять бесславное, как тогда думали, и презренное у людей имя. От александрийских священников, папы Афанасия и потом от Петра, которые, избегая гонения еретиков-ариан, прибегали в Рим, как в безопаснейшую пристань своего единомыслия, она узнала о жизни блаженного Антония, тогда еще бывшего в живых, об уставе монастырей фиваидских, Пахомиевых, о правилах девственниц и вдовиц, – узнала и не устыдилась принять то, что, как убедилась она, угодно Христу. Чрез несколько лет ее примеру последовала Софрония и другие, к которым весьма справедливо можно приложить этот стих из Енния: «о если бы не в лесу пелейском»^[74]. Ее любовью пользовалась достопочтенная Павла; на ее ложе была воспитана краса девства – Евстохия, чтобы легко было судить, какова учительница, когда таковы ученицы. Коварный читатель, может быть, посмеется, что я распространяюсь в похвале женщинам; но если он припомнит святых жен, сопутниц Господа Спасителя, которые служили Ему от своих стяжаний, трех Марий, стоящих пред крестом, и Марию в собственном смысле – Магдалину, которая по твердости и пламенности веры получила имя окруженной башнями^[75] и первая прежде апостолов удостоилась видеть Христа воскресшего, – то он скорее себя обвинит в дерзости, чем меня в безнравственности. Я сужу о добродетелях не по полу, а по духу, и за презрение знатности и богатства воздаю большую славу. Поэтому-то и Иисус в особенности любил Иоанна, который по знатности рода был знаком первосвященнику^[76], и не боялся ков иудеев, так что ввел в притвор Петра и один из апостолов стоял при кресте, принял в себе матерь Спасителя, и в наследство от девственника Господа девственный сын получил девственницу матерь.

Таким образом прожила она (Маркелла) очень много лет, так что видела пред собой старушкой ту, которую помнила девочкой (Евстохию), – прожила, одобряя мысль Платона, что философия есть размышление о смерти. Поэтому и наш апостол сказал: я каждый день умираю для вашего спасения (1Кор. 15:31), и Господь (по древним спискам): «кто не будет носить ежедневно креста своего и не последует за Мною, тот не может быть моим учеником» (Лк. 14:27), и гораздо ранее чрез пророка Дух Святой: за Тебя умерщвляют нас всякий день, считают нас за овец, обреченных на заклание (Рим. 8:36), а также, спустя много веков – это изречение: помни о конце твоем, и вовек не согрешишь (Сир. 7:39), а равно как и наставление красноречивейшего сатирика:

«Живи помня о смерти: время бежит; то, что я говорю, есть уже последующее»^[77].

Итак (как я начал было говорить) она проводила дни и жила с постоянной мыслью о смерти; одевалась так, что помнила гроб, принося себя в жертву разумную, живую, благоугодную Богу.

Наконец, когда нужда церковная^[78] и меня привела в Рим вместе с святыми епископами Павлином и Епифанием (из которых один управлял Антиохийской церковью в Сирии, а другой Саламинской в Кипре), и я робко опускал глаза пред знатными женщинами, она так действовала, по слову апостола, во время и не во время (2Тим. 4:2), что своим усердием превозмогла мою робость. Так как я тогда несколько славился знанием священного Писания, то никогда не случалось, чтобы она не спросила чего-нибудь по части священного Писания; и не удовлетворялась тотчас ответами, но поднимала возражения, – и это не для словопрений, а для того, чтобы возражая научиться разрешать те вопросы, какие, думала она, можно противопоставить решению. Сколько я нашел в ней добродетелей, сколько ума, сколько святости, сколько чистоты – опасаюсь говорить, чтобы не внушить подозрения в легковерии и не причинить тебе большей скорби от воспоминания, какого счастья ты лишилась. Скажу только, что всего, что мною собрано продолжительным трудом и от долговременного размышления обратилось в природу, всего этого она отведала, все изучила, все усвоила, так что после моего отъезда, если заходил спор о каком-нибудь свидетельстве из Писаний, то обращались к ее суду. И так как она была весьма благоразумна и знала то, что философы называют τό πρέπον, т.е. приличием в поступках, то на вопросы отвечала так, что и свое говорила как бы не от себя, а от меня или кого-нибудь другого, чтобы и в том, чему учила сама, признавать себя только ученицею. Ибо она знала слова апостола: учить жене не позволяю (1Тим. 2:12), чтобы не подавать повода к оскорблению мужчинам, а иногда и священникам, обратившимся к ней с вопросами по предметам темным и сомнительным.

На наше место, как я услышал, к ее обществу прилепилась ты и никогда не отходила от нее, как говорится, ни на палец. Живя в одном с нею доме и в одной комнате, как всем в городе стало очень хорошо известно, ты нашла мать, а она дочь. Подгородное поместье стало для вас монастырем и селение, выбранное вами, – пустынею. Так жили вы долгое время, и по жизни многих женщин, начавших подражать вам, я радовался, что Рим превратился в Иерусалим. Много возникло монастырей девственниц, монахов стало бесчисленное множество, так что по множеству посвятивших себя Богу то, что прежде считалось бесчестным, впоследствии стало почетным. Между тем разлуку свою мы облегчали взаимными сношениями, и чего не могли делать телесно, то исполняли духовно: часто обменивались письмами, соревновали в услугах, предупреждали друг друга приветствиями – и не много вредила разлука, соединенная с неразлучными с ней письмами.

Среди этой тишины и служения господу поднявшаяся в здешних краях еретическая буря возмутила все и рассвирепела до такого неистовства, что не щадила ни себя, и никого из благочестивых. И не довольствуясь тем, что здесь возмутила все, она и в римскую пристань ввела корабль, исполненный богохульства. Горшок скоро нашел себе покрышку, и нечистые ноги замутили грязью чистейший поток римской веры. Неудивительно, что в Риме для потехи зрителей на улицах и на торговой площади изобретательный паяц бил глупцов веревкой по заду, и когда они кусались, колотил их в зубы^[79], – неудивительно, когда тлетворное и постыдное учение нашло, кого соблазнить в Риме. Нелепо толковали тогда книги περί ἀρχῶν, и был тогда ученик по истине, сообразно с своим именем ο͛λῤιος^[80], если бы не наткнулся на такого учителя. Тогда-то явилось διαλυτος^[81] противоречие наших и возмутилась школа фарисеев. Тогда святая Маркелла, – которая долгое время сдерживала себя, чтобы не показаться действующей по пристрастию, – видя, что одобренная апостольскими устами вера многими нарушается, так что лжеучение привлекает в единомыслие с собою даже священников и некоторых монахов и в особенности мирских людей, и посмеивается над простотой епископа^[82], который судил о других по собственному пониманию истины, – видя это, она публично противостала этому лжеучению, лучше желая угодить Богу, чем людям.

Спаситель в Евангелии одобряет управителя неправедного за то, что он поступил хотя несправедливо в отношении к господину, но благоприятно по отношению к себе (Лк. 16:10). Еретики, видя, что от малой искры разгораются очень большие пожары, и что когда-то подложенный ими огонь достиг вершин, и нельзя скрыть того, что соблазнило многих, – просят и получают церковные послания, чтобы, имея общение с церковью, казаться отступившими от ереси. Чрез несколько времени вступает на епископство знаменитый муж Анастасий, которого Рим не удостоился иметь долго, чтобы глава мира не была усечена при таком епископе^[83]. Даже потому он и восхищен и преложен был, чтобы не потщился своими молитвами отклонить однажды произнесенный словами Господа к Иеремии приговор: не молись о народе сем во благо ему. Если они будут поститься, Я не услышу вопля их; и если вознесут всесожжение и дар, не приму их; но мечом и голодом, и моровою язвою истреблю их (Иер. 14:11–12). Но ты скажешь: что же здесь служит в похвалу Маркелле? Она положила начало осуждению еретиков: она представила свидетелей, которые, быв сначала наставлены ими^[84], впоследствии заразились еретическим учением; она доказала множество соблазненных; она представила книги περί ἀρχῶν, которые оказывались исправленными рукой скорпиона. Еретики, которых призывали к защите многократными посланиями, не осмеливались явиться: так велика была сила совести, что они предпочли быть осужденными заочно, чем быть обличенными в глаза. Начало этой, столь славной победе положила Маркелла, – и ты, стоявшая во главе этого дела и бывшая причиной этого блага, знаешь, что я говорю правду; ты знаешь, что из многого я говорю лишь о немногом, чтобы неприятным распространением не наскучить читателю и чтобы неблагонамеренным не показалось, что я, под предлогом похвалы другим, тешу свое чрево. Перейду к дальнейшему.

Буря, перенесшись от стран запада на восток, очень многим грозила большими крушениями. Тогда исполнилось сказанное: Сын Человеческий, придя, найдет ли веру на земле? (Лк. 18:8). Когда охладела любовь многих, немногие, любившие истину веры, присоединились к нашей стороне, хотя публично направлялся удар против главы этих немногих и хотя против них употреблялись все средства, так что и Варнава^[85] был увлечен в этот соблазн, или – лучше – явное, совершенное не насилием, а намерением, отцеубийство. И вот повеял Господь – и вся буря рассеялась и исполнилось предречение пророческое: отнимешь дух их – умирают и в персть свою возвращаются (Пс. 103:29), в тот день исчезают [все] помышления его (Пс. 145:4), и иное евангельское: безумный! в сию ночь душу твою возьмут у тебя; кому же достанется то, что ты заготовил? (Лк. 12:20).

Во время этих событий в Иерусалиме, с запада приходят страшные вести, что Рим в осаде, что спасение граждан покупается золотом, что ограбленные они осаждаются снова, чтобы за имением потерять и жизнь^[86]. Немеет язык и рыдания прерывают слова диктующего. Берут город, который взял весь мир; мало того, прежде чем погибнуть от меча, он погибает от голода, и лишь немногие остаются, чтобы быть взятыми в плен. В мучительном голоде бросаются на мерзкую пищу, рвут члены друг у друга, мать не щадит грудного ребенка, и снова принимает в утробу недавно изведенного оттуда. «Ночью пленен Моав, ночью пала стена его» (Пс. 51:1). Боже! язычники пришли в наследие Твое, осквернили святый храм Твой, Иерусалим превратили в развалины; трупы рабов Твоих отдали на съедение птицам небесным, тела святых Твоих – зверям земным; пролили кровь их, как воду, вокруг Иерусалима, и некому было похоронить их (Пс. 78:1–3).

Кто словом выразит разгром и ужасы той ночи,

Для горя кто найдет довольно слез?

Пал древний град, царивший много лет,

По улицам, в домах во множестве разбросаны бездушные тела,

И всюду страшный образ смерти.

(Virg. I. II. Aeneid.)

Среди этого разгрома кровожадный победитель вторгается и в дом Маркеллы. «Да позволено мне будет рассказать слышанное» (Ex Virgil, Aeneid. C. VI), или лучше, рассказать виденное бывшими при этом святыми мужьями, которые говорят, что ты была неразлучна с нею и во время несчастия. Бесстрашно, говорят, встретила она вошедших; у ней потребовали денег, и хотя убогая одежда устраняла подозрение в зарытых сокровищах, однако не поверили добровольной нищете. Избитая палками и бичами, она, говорят, не чувствовала боли; но валяясь в ногах у врагов, она слезами достигла того, чтобы тебя не разлучали с ней, – чтобы тебе, молодой девице, не потерпеть того, чего не могла устрашиться ее старость. Христос смягчил жестокосердных, и среди окровавленного оружия нашлось место состраданию. Когда и ее и тебя варвары отвели в базилику апостола Павла, чтобы указать вам или место спасения или гроб, то она говорят, пришла в такую радость, что благодарила Бога, что Он сохранил ей тебя невредимой, что взятие города нашло, а не сделало ее бедной, что она не имела насущного хлеба, что насыщенная Христом, не чувствовала голода, что и словом и делом говорила: наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь. Господь дал, Господь и взял; [как угодно было Господу, так и сделалось;] да будет имя Господне благословенно! (Иов. 1:21).

Чрез несколько дней, при здравом, безболезненном цветущем теле, почила о Господе, оставив наследницею тебя, свою бедненькую, или лучше чрез тебя оставив наследниками бедных. Закрывая глаза на руках твоих, испуская дух при поцелуях твоих, – среди рыданий твоих она улыбалась в сознании добродетельной жизни и предчувствии будущих наград. Вот что для тебя, достопочитаемая Маркелла, и для тебя, дочь Принципия, я продиктовал за один короткий прием, желая угодить и Богу и читателям не красотою слова, а добрым расположением преданной вам души.

104. Письмо к Гавденцию

О воспитании маленькой Пакатулы

Нелегкое дело писать девочке, которая не понимает, что ей говорят, – душевных качеств которой не знаешь и о наклонностях которой неверно предполагаешь, так что, по заключению знаменитого оратора, можно хвалить в ней скорее обещающие задатки, чем действительные качества. Как ей проповедать воздержание, когда она просит пирожков; когда на руках матери она лепечет без умолку; когда ей приятнее медовые пряники, чем слова? Разве будет слушать тайны апостола та, которую занимают более ребяческие сказки? Разве почувствует загадки пророков та, которую печалит грустное лицо няни? Поймет ли она величие Евангелия, от молнии которого помрачается всякий ум смертных? Как увещевать к повиновению родителям ту, которая нежной ручкой бьет смеющуюся мать? Итак, пусть наша Пакатула получит это письмо, чтобы когда‑нибудь прочитать его. Тем же временем, как только изучит начатки азбуки, пусть складывает слоги, учит имена и связывает слова и пусть предлагаются ей в награду пирожные, сладости и все, что приятно на вкус, чтобы она больше читала своим тоненьким голоском. Она будет усердствовать в этом, чтобы получить или какие-нибудь цветы, или безделушки, или любимые куклы. Между прочим, пусть учится нежными пальчиками и прясть, пусть часто рвет нити, чтобы после не обрывать; после работы пусть развлекается играми, виснет на шее у матери, на бегу целует домашних; пусть и псалмы поет из‑за награды, пусть полюбит учиться тому, чему должна учиться, так чтобы это было не необходимостью, а развлечением, делом не нужды, а желания.

Некоторые имеют обыкновение, обрекая девушку на вечное девство, надевать на нее траурные платья, закрывать ее темным покрывалом, не позволять носить золота ни на голове, ни на шее, – конечно, с тем добрым намерением, чтоб она и в юном возрасте не приучалась к тому, что ей будут запрещать позднее. А другим это кажется иначе. Ибо, говорят, если она сама и не будет иметь этого, то разве не будет видеть других, которые имеют это? Любит украшения род женский. И мы знаем многих, даже особенно целомудренных, которые с удовольствием наряжаются – не для кого‑либо из мужчин, а сами для себя. Пусть уж лучше пресытится тем, что имеет, а не смотрит, как другие хвалятся тем, чего она не имеет. И лучше, если удовлетворившись, станет пренебрегать этим, чем не имея, будет стремиться иметь. Так поступил Господь с народом израильским, послав желавшим египетских мяс множество перепелов, до тошноты и рвоты; подобным образом и многие, бывшие прежде людьми мира, легче оставляют испытанные удовольствия плоти, чем те, кои от детства не знают похоти. Ибо первые отвращаются испытанного, последние желают неизведанного; одни в раскаянии избегают ков удовольствия, от которых они освободились, другие, лаская плотские похоти приятным щекотанием тела, думая вкушать в этих наслаждениях мед, находят в них смертоносный яд. Мед источают уста чужой жены (Прит. 5:3), – мед, который до времени услаждает уста вкушающих, а после кажется горче желчи. Поэтому и в жертвоприношениях не приносят Господу меда, и вместо воска, который составляет вместилище меда, в храме Божьем возжигается масло (Лев. 2), которое выжимается из горьких маслин. И пасха вкушается с горькими травами (Исх. 12) в опресноках чистоты и истины (1Кор. 5:8), имеющий которые устоит против гонения в мире сем. Поэтому и пророк в таинственном смысле воспевает: я сидел одиноко, ибо Ты исполнил меня негодования (Иер. 15:17).

Итак что же? Нужно ли в юношестве предаваться удовольствиям жизни, чтобы впоследствии тем мужественные презирать удовольствия? Нет, говорят, потому что каждый оставайся в том звании, в котором призван (1Кор. 7:20). Кто обрезан, т.е. призван к девству, тот пусть не возбуждает своей плоти, т.е. не ищет кожаных покровов брака, в которые облекся Адам, изгнанный из рая девства. Призван ли кто необрезанным, т.е. имеющий жену и облеченный в кожаные ризы супружества, путь не ищет девства и обнажения вечного целомудрия, которое он однажды оставил, но пусть пользуется сосудом своим в святости и чести (1Сол. 4:4) и пьет из источников своих, а не ищет расточенных водоемов блудниц, которые не могут содержать чистейших вод целомудрия (Прит. 5). Поэтому и Павел, рассуждая в той же главе о девстве и браке, называет находящихся в супружестве рабами плоти, а тех, которые служат Господу всею свободой без ярма брачного, свободными. То, что я говорю, говорю не вообще, а в частности, говорю не о всех, но только о некоторых. Ибо моя речь относится к обоим полам, а не к одному слабому сосуду. Ты девственник: – что же привлекает тебя в союзе с женой? Зачем слабую и утлую ладью вверяешь ты великим волнам и беззаботно идешь на опасность неизвестного плавания? Не знаешь, чего желаешь, а между тем соединяешься с нею (женой) так, как будто давно желал, или (забавно сказать) пожелал бы впоследствии. Но тот пол более способен к услужению? Так выбери безобразную старуху, выбери женщину известного целомудрия о Господе: зачем прельщает тебя молоденькая, красивая, страстная? Ты моешься в банях, у тебя белая кожа, розовые щеки, ты ешь мясо, утопаешь в богатстве, одеваешься в драгоценные одежды, – и неужели думаешь, что можно спать спокойно подле смертоносной змеи? Но ты не живешь с нею в одной комнате? Только ночью; но за то целые дни проводишь в разговорах с ней. Почему ты сидишь с ней один на один, а не с свидетелями, так что если ты и не грешишь, то другим кажешься согрешающим и подаешь пример тем несчастным, которые грешат по подражанию твоему авторитету? А тебя, девица или вдова, зачем задерживает продолжительная беседа мужчины? Зачем ты не боишься оставаться с ним наедине? Хоть потребность желудка или мочевого пузыря пусть побудит тебя выйти вон и оставить по этому случаю того, с кем повела ты себя гораздо вольнее, чем с братом, и гораздо менее скромно, чем с мужем. Но ты спрашиваешь его о чем-нибудь из св. Писания? Спрашивай же публично; пусть слышат служанки, пусть слышат твои подруги. Все, делающееся явным, свет есть (Еф. 5:13). Добрая беседа не ищет тайны; она даже находит удовольствие, когда ее многие слушают и одобряют. А тот славный учитель оставляет мужчин, пренебрегает братьями и трудится в секретном наставлении одной женщины!

От предмета своего рассуждения я несколько уклонился, по поводу посторонних предметов, и, наставляя и воспитывая маленькую Пакатулу, нечаянно начал войну со многими своими ненавистниками. Возвращаюсь к предмету. Женский пол пусть соединяется с своим полом: пусть не знает, даже боится играть с мальчиками. Пусть она не знает никакого нескромного слова, и если среди пустословия прислуги случайно услышит что-нибудь непристойное, пусть не понимает. Жест матери пусть будет для нее вместо слов и увещаний и вместо приказания. Пусть любит ее, как родительницу, подчиняется как госпоже, боится как наставницы. Когда же молоденькой девочке с выпавшим зубом пойдет седьмой год, и она начнет краснеть, будет знать, о чем нужно молчать, сомневаться, о чем говорить: тогда пусть учит на память Псалтырь и до зрелого возраста – книги Соломона; Евангелия, апостолов и пророков пусть делает сокровищем своего сердца. Пусть не ходит слишком свободно в публичных местах и пусть не всегда стремится в большие собрания в церквах. Все удовольствия ее пусть будут в ее комнате. Пусть никогда не видит она завитых молодых людей; пусть будут удалены от нее сладкие речи, которые чрез слух уязвляют душу, и забавы девушек, которых тем труднее удалить, чем свободнее они держат себя и которые секретно научают тому, чему научились сами, и грубыми речами оскорбляют заключенную Данаю. Сопутницей ее пусть будет учительница и стражем воспитательница, – не преданная много вину, но апостолу, не ленивая и болтливая, но трезвенная, строгая, трудолюбивая и говорящая только то, что душу девическую располагает к добродетелям. Ибо как вода на ровной площади следует за пальцем, который впереди ведет ее, так и мягкий нежный возраст удобно склоняется и на ту и на другую сторону, и влечется туда, куда его поведешь. Сладострастные разряженные юноши обыкновенно ищут знакомства чрез кормилиц или приживалок ласками, приветливостью, подарками, и, скромно вступивши в дом, из искорки зажигают пожары, мало по малу доходят до бесстыдства, и никоим образом их нельзя обуздать, так как про них сложен этот стишок: «трудно сердиться на то, чему позволил обратиться в привычку». Стыдно сказать, а сказать нужно: благородные женщины, пренебрегши еще более благородными женихами, вступают в связь с людьми самого низкого звания и рабами, и под предлогом благочестия, под видом целомудрия, иногда оставляют своих мужей; Елены следуют за Александрами, и не боятся Менелаев. Все это видят, бранят и не наказывают, потому что множество согрешающих подставляет для греха извинение.

О позор! Рушится мир, а грехи наши не рушатся. Город прославленный и глава римской империи истреблен одним пожаром. Нет ни одной страны, в которой не было бы римских изгнанников. В прах и пепел обращены священные некогда церкви, а мы предаемся жадности. Живем как будто собираемся на другой день умереть, и строим как будто вечно будем жить в этом мире. Золотом блещут стены, золотом потолки, золотом капители колонн, а нагой и алчущий Христос в образе нищего умирает пред нашими дверями. Мы читаем, что первосвященник Аарон вышел навстречу свирепеющему пламени и, зажегши кадильницу, удержал гнев Божий (Чис. 16). Великий священник стал между смертью и жизнью, и огонь не дерзнул идти дальше ног его. Господь говорит Моисею: оставь Меня, и истреблю их (Исх. 32:10). Когда говорит: оставь Меня, показывает, что Он может быть смягчен и может не исполнить угрозы, потому что молитвы раба противостоят могуществу Божию. Как ты думаешь, кто в подсолнечной мог бы теперь противостать гневу Божию, – кто мог бы выйти навстречу пламени и сказать с апостолом: я желал бы сам быть отлученным от Христа за братьев моих (Рим. 9:3)? С пастырями гибнут и паствы, поскольку каков народ, таков и священник. Моисей в порыве сострадания говорил: прости им грех их, а если нет, то изгладь и меня из книги Твоей (Исх. 32:32). Он хочет погибнуть с погибающими и не довольствуется своим собственным спасением, поскольку во множестве народа – величие царя (Прит. 14:28). В такие-то времена родилась наша Пакатула. Среди таких-то забав она проводит детство, имея узнать слезы прежде, чем смех, имея услышать вопль прежде, чем радость, не зная входа, узнать уже выход. Пусть думает она, что мир всегда был таков. Пусть не знает прошедшего, избегает настоящего, ждет будущего. Твоя любовь, брат Гавденций, побудила меня продиктовать это в несвязной речи, и после убийства друзей и постоянного сетования вынудила меня, старика, написать дитяти для ее далекого будущего. И я счел лучшим дать просящему немного, чем не дать ничего: потому что в первом случае обнаруживается доброе расположение, угнетенное печалью, в последнем – оскорбление дружбы.

105. Письмо к Дардану

О земле обетованной

Ты, благороднейший из христиан и христианнейший из благородных, Дардан, спрашиваешь: обетованная ли та земля, которую заняли иудеи, возвратившись из Египта, так как уже прежде она была во владении их предков и потому не есть земля обетованная, но возвращенная, – ибо эти слова употребляешь ты в конце своего письма. Спрашивая об этом, кажется, ты думаешь то же, что одобряют многие из наших, именно, что нужно искать другой земли обетованной, о которой и Давид в псалме говорит: верую, что увижу благость Господа на земле живых (Пс. 26:13), и Господь в Евангелии: блаженны кроткие, ибо они наследуют землю (Мф. 5:5). Без сомнения, когда Давид пел это духом, он находился в земле обетованной, и не только жил в пределах Иудеи, но и был властителем многих сопредельных народов, занимавших пространство от потока египетского, находящегося в Ринокоруре, до реки Евфрат, как говорит в другом месте: на Идумéю прострý сапóг мóй: мне́ иноплемéнницы покори́шася (Пс. 59:10). Каким же образом он надеялся получить то, чем уже владел по праву завоевания? Может быть, для того, чтобы не оставить сомнения читающим иудеям, – какая это земля, которую он желал видеть, – он объясняет это в той же самой речи, говоря: верую, что увижу благость Господа на земле живых. Итак земля иудейская, которая была в его владении, не есть земля живых, т.е. Авраама, Исаака и Иакова, о которых Господь при вопросе о воскресении говорит: Бог не есть Бог мертвых, но живых (Мф. 22:32). О земле же и стране мертвых Иезекииль говорит: душа согрешающая, та умрет (Иез. 18:4), и еще: ни мертвые восхвалят Господа, но мы [живые] (Пс. 113:25–26), которые и при воскресении встретят Господа Спасителя, по словам апостола: сие говорим вам словом Господним, что мы живущие, оставшиеся до пришествия Господня, не предупредим умерших (1Сол. 4:15), о которых и Иеремия говорит: отступающие от Меня будут написаны на прахе (Иер. 17:13). То, что обещает Давид словами: верую, что увижу благость Господа, ясно возводит нас к духовному созерцанию. Ибо каких других благ искал, или в чем нуждался царь, который был столь богат, что сын его Соломон (богаче которого не было никого в мире) был бы доволен частью оставленного им богатства? Но в земле живых он искал тех благ, которых око не видело и ухо не слышало и которые на сердце человеку не пришли, – благ, которые уготовал Бог любящим Его (1Кор. 2:9). А сказанное в Евангелии: блаженны кроткие, ибо они наследуют землю (Мф. 5:5), в буквальном смысле, кажется, содержит внутреннее противоречие. Ибо наследование земли свойственно не кротким и смиренным, которые часто по своей кротости теряют и оставленное родителями, но мужам храбрым и смелым, наиболее способным к войне. Наконец и в псалме сорок четвертом, который относится под именем Соломона к таинству Христа и Его церкви, пишется: препояшь Себя по бедру мечом Твоим, Сильный, славою Твоею и красотою Твоею, и в сем украшении Твоем поспеши, воссядь на колесницу ради истины и кротости и правды, и десница Твоя покажет Тебе дивные дела (Пс. 44:4–5). Это тот, который и в другом псалме говорит: помяни́, Гóсподи, Дави́да и всю́ крóтость егó (Пс. 131:1), и еще: смиренных возвышает Господь (Пс. 146:6), и яснее в Евангелии: научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем (Мф. 11:29), – тот, в прообраз которого и Моисей изображается кротчайшим из всех людей, бывших на земле (Чис. 12:3).

Земля живущих, как я сказал, это та земля, в которой святым и кротким мужам уготовляются благая Господня, – та, которой до пришествия во плоти Господа Спасителя не могли наследовать ни Авраам, ни Исаак, ни Иаков, ни пророки, ни другие праведные мужи. И Авраам, хотя в различных местах представляется с Лазарем в аду (Лк. 16), и Иаков, муж праведный, говорит: с печалью сойду к сыну моему в преисподнюю (Быт. 37:35). Ключ к раю есть кровь Христа, который говорит к разбойнику: ныне же будешь со Мною в раю (Лк. 23:43). Это-то и есть, как я сказал, земля живых, земля богатства и благ Божьих, которую первый Адам потерял, а второй Адам обрел, или лучше, возвратил потерянную первым, по слову апостола: смерть царствовала от Адама до Моисея (под лицом которого разумеется закон) и над несогрешившими подобно преступлению Адама, который есть образ будущего (Рим. 5:14). Хотим ли знать определённее, что это за земля, – прочитаем у Малахии: и блаженными называть будут вас все народы, потому что вы будете землею вожделенною, говорит Господь Саваоф (Мал. 3:12), земля, которая на греческом выразительнее называется ϧελητη, которой или святые желают, или которая угодна Господу. И Исаия соответствует сим словам, говоря: и бýдетъ челове́к сокрывáяй словесá своя́, и яви́тся на земле сионской я́ко рекá текýщая слáвная в земли́ жáждущей (Ис. 32:2). Что это за земля сионская, в которой явится река славная? Очевидно – та, о которой Давид поет в другом псалме: славное возвещается о тебе, град Божий, и еще: Господь любит врата Сиона более всех селений Иакова (Пс. 86:2–3). Неужели те врата любит Бог, которые мы видим обращенными в прах и пепел? В этом нельзя убедить, не говоря о мудрых, даже и неразумных людей. Мне приходит на ум также и то, что с этим пониманием согласуется и написанное в шестьдесят четвертом псалме: Ты посещаешь землю и утоляешь жажду ее, обильно обогащаешь ее: поток Божий полон воды; Ты приготовляешь хлеб, ибо так устроил ее; напояешь борозды ее, уравниваешь глыбы ее, размягчаешь ее каплями дождя, благословляешь произрастания ее (Пс. 64:10–11). Ибо эта земля постоянно посещается Богом, и уповается, и наполняется всеми богатствами. Из ней вытекает река Божия, о которой написано: речные потоки веселят град Божий (Пс. 45:5), о которой в таинственной речи говорит и Иезекииль при описании храма (Иез. 47); на берегах которой растут деревья, которые на той и другой стороне (реки) производят каждый месяц новые плоды в великом изобилии. Об этой земле в Притчах премудрый муж написал: кто возделывает землю свою, тот будет насыщаться хлебом (Прит. 12:11). Если же кто-нибудь подумает, что это должно понимать в отношении к этой земле, которую видим, которою владеют большей частью грешники, и о которых написано: проклята земля за тебя (Быт. 3:17), то пусть ответит, как может быть оправдана мысль: кто возделывает землю свою, тот будет насыщаться хлебом. Ибо сколько людей возделывают землю и заставляют ее давать плоды, и однако, по многим препятствующим этому обстоятельствам, угнетаются нуждой и голодом? Но должно обратить внимание на то, что говорит Писание словами: возделывай земля свою. Земля – собственность человека и с нее никогда нельзя его сбросить, почему и написано: богатством своим человек выкупает жизнь свою (Прит. 13:8). Этого однако же нельзя понимать буквально. Ибо сколь многие избавляются чужими деньгами или деньгами друзей? Возделыватели и пахари этой земли суть апостолы, которым говорится: вы есть соль земли (Мф. 5:13), и в другом месте: терпением вашим спасайте души ваши (Лк. 21:19), из которых один, сосуд избранный, весьма дерзновенно говорит: мы соработники у Бога, а вы Божия нива, Божие строение (1Кор. 3:9), и многое другое, о чем я не распространяюсь, чтобы не показалось, что я утомляю ум и не доверяю памяти читателя.

Внимательным умом и при руководстве авторитета Писаний мы должны рассудить также и о том, что святые той земли, которую иудеи называют землей обетованной, суть не постоянные жители ее, а странники и пришельцы. От лица мужа праведного мы читаем: странник я у Тебя и пришлец, как и все отцы мои (Пс. 38:13). Он, долго поживши во тьме этой земли, с воплем воздыхает и говорит: горе мне, что я пребываю у Мосоха, живу у шатров Кидарских. Долго жила душа моя с ненавидящими мир (Пс. 119:5–6). А если мы исследуем все места, где только упоминается о жителях земли – в начале, средине и в конце Писания – тогда ясно можно будет доказать то правило Писания, что жителями земли всегда называются грешники, как вот, например, в Апокалипсисе Иоанна: горе живущим на земле (Апок. 8:13). Об Аврааме, который первый получил обетование, по слову Господа: тебе и потомству твоему отдам Я землю сию (Быт. 12:7), в проповеди первого во Христе мученика Стефана говорится, что он не получил этой земли не на стопу ноги. Ибо так написано: тогда он вышел из земли Халдейской и поселился в Харране; а оттуда, по смерти отца его, переселил его Бог в сию землю, в которой вы ныне живете. И не дал ему на ней наследства ни на стопу ноги, а обещал дать ее во владение ему и потомству его по нем (Деян. 7:4–5). И чтобы тайная мысль читателя не повлекла его к такому пониманию, что недарованное родоначальнику было возвращено потомкам, сосуд избранный говорит в послании к евреям: верою Авраам повиновался призванию идти в страну, которую имел получить в наследие, и пошел, не зная, куда идет. Верою обитал он на земле обетованной, как на чужой, и жил в шатрах с Исааком и Иаковом, сонаследниками того же обетования; ибо он ожидал города, имеющего основание, которого художник и строитель Бог (Евр. 11:8–10). И потом, сказавши об Авеле, Енохе, Ное и Сарре, прибавил: все сии умерли в вере, не получив обетований, а только издали видели оные, и радовались, и говорили о себе, что они странники и пришельцы на земле; ибо те, которые так говорят, показывают, что они ищут отечества. И если бы они в мыслях имели то отечество, из которого вышли, то имели бы время возвратиться; но они стремились к лучшему, то есть к небесному (там же, ст. 13–16), и упомянувши за тем о многих святых, наконец сказал: и все сии, свидетельствованные в вере, не получили обещанного, потому что Бог предусмотрел о нас нечто лучшее, дабы они не без нас достигли совершенства (там же, ст. 39–40). Но вы приступили к горе Сиону и ко граду Бога живаго, к небесному Иерусалиму и тьмам Ангелов, к торжествующему собору и церкви первенцев, написанных на небесах (Евр. 12:22–23). Я знаю, что неверие иудеев не принимает этих свидетельств, которые несомненно утверждены авторитетом Ветхого Завета. Нашим нужно сказать то, что это послание, которое надписывается к евреям, не только церквями востока, но и за ними всеми церковными писателями греческими принимается как послание апостола Павла, хотя многие и думают, что они или Варнавы или Климента, – и что нет нужды чье оно, когда оно есть произведение мужа принадлежащего к церкви (ecclesiastici viri) и когда оно ежедневно прославляется чтением церквей. И если обычай латинян не принимает оного в числе писаний канонических, как и церкви греческие, по той же свободе не принимают Апокалипсиса Иоанна: то мы однако же принимаем и ту и другую книгу, следуя вовсе не обычаям настоящего времени, но авторитету древних писателей, которые по большей части пользуются свидетельством той и другой книги, – не так, как иногда это делают относительно апокрифов (так как изредка они пользуются и местами из языческих писаний), но как книгами каноническими и церковными.

Те, которые думают, что этой именно землею (которая страданием и воскресением Христа для нас теперь сделалась землей обетованной) владел народ иудейский по возвращении из Египта, пусть скажут мне – каким количеством земли владел он. Без сомнения – от Дана до Вирсавии, что равняется лишь сто шестидесяти милям в длину. Ибо Писание свидетельствует, что и Давид и Соломон, самые могущественные из царей, не владели большим пространством (2Цар. 17:11), если не считать владения побежденных ими племен, которые жили в союзе с ними. Говорю это, чтобы не упоминать о пять городах палестинских: Газе, Аскалоне, Гете, Аккароне и Азоте, равно как об идумеях, обитавшим к югу едва на расстоянии семидесяти пяти миль от Иеруалима, об арабах и агарянах, которых теперь называют сарацинами, живших в соседстве с городом Иерусалимом. О широте земли обетованной стыдно говорить, чтобы не показалось, что я подаю язычникам повод к богохульству. От Иопии до нашей маленькой деревни Вифлеема сорок пять миль; а за ним идет огромная пустыня, населенная дикими варварами, о которых говорится: жить будет он пред лицем всех братьев своих (Быт. 16:12) и которых упоминает красноречивейший поэт в словах: «широко кочующие барцеи» – от лежащего в пустыне города Барка, – которых теперь африканцы называют искаженным словом барициане. По особенностям местностей они называются различными именами, и от Мавритании чрез Африку и Египет, Палестину и Финикию, Келесирию и Осроэну, Месопотамию и Персию простираются до Индии. Такова-то, иудей, долгота и широта твоих земель; ими-то ты хвалишься; ими-то ты хвастаешься пред невеждами по разным провинциям.

«Ты хвалишься пред толпою, а я знаю тебя насквозь».

(Pers. Satyr. 3).

Ты возразишь, пожалуй, что землей обетованной называется та, о которой говорится в книге Числ (гл. 34), – страна, которая простирается с юга от моря Соленого чрез Син и Кадис-Варни до потока египетского, впадающего около Ринокоруры^[87] в великое море; – которая с запада граничит с этим морем, омывающим Палестину, Финикию, Келесирию и Киликию; с севера простирается от горы Тавра и Зефрона до Емафа, который теперь называется Сирией Епифановой; а к востоку от Антиохии и озера Хенериф, которое теперь называется Тивериадским, до Иордана, впадающего в Соленое море, называемое теперь Мертвым; за Иорданом же находятся владения двух с половиной колен: Рувимова и Гадова и половины колена Манассиина. И я сознаюсь, что это тебе было обещано, но не дано: – обещано, если бы ты хранил заповеди Божьи и в путях Его ходил, если б вместо всемогущего Бога не покланялся Веельфегору и Ваалу, Веельзевулу и Хамосу; а так как ты предпочел их Богу, то потерял все, что было тебе обещано. И мне в Евангелии обещается царство небесное, о котором совершенно не упоминает Ветхий Завет. Но если я не исполню того, что заповедано, то вина будет не на обещающем, а на мне, не заслужившем получить обещанное. Ибо когда при выборе предполагается свободная деятельность, то ты, не желающий трудится, напрасно и надеешься получить обещанное. Читай книгу Иисуса и Судей и ты узнаешь, какими тесными пределами ты ограничен в своих владениях. Зачем упоминать об инородцах, которые жили в разных городах, и которых народ иудейский не мог выгнать из своих городов и поселений, – когда самая столица твоя, сначала Иевус, затем Салим, потом Иерусалим и наконец Элия, не могла выгнать иевусеев, и жила вместе с ними в соблазн и пример для соседей; так что и храм твой построен был там, где было гумно Орны Иевусея, да и самый храм, по множеству живущих с тобой необрезанных был выстроен язычниками – семьюдесятью тысячами каменосечцев и восьмьюдесятью тысячами носильщиков^[88], т.е. сто пятьюдесятью тысячами, не считая надзирателей за работами.

Я говорю это не в поношение земли иудейской, как думает еретический клеветник, и не для того, чтобы отвергнуть истинность истории, составляющей основу духовного понимания, но чтобы подорвать высокомерие иудеев, предпочитающих широте церкви тесные пределы синагоги. Ибо если они следуют только букве убивающей, а не духу животворящему, то пусть покажут мне землю обетованную, кипящую млеком и медом. А если они думают, что это сказано тропологически, вместо изобилия во всем, то и мы предпочтем земле терний землю исповедания и землю живых, по слову Господа Моисею об отвержении израиля и о призвании язычников: оставь Меня, и истреблю их, и произведу многочисленный народ от тебя (Исх. 32:10); и по слову того же Отца Сыну: проси у Меня, и дам народы в наследие Тебе и пределы земли во владение Тебе (Пс. 2:8); и яснее чрез Исаию: не много для тебя^[89], Ты будешь рабом Моим для восстановления колен Иаковлевых и для возвращения остатков Израиля, но Я сделаю Тебя светом народов, чтобы спасение Мое простерлось до концов земли (Ис. 49:6). Этим ясно показывается, что все случившееся с народом тем совершилось преобразовательно, в сени и образ, а написано для нас, достигшим последних веков.

Много, иудей, совершил ты преступлений; всем поработал ты окружавшим тебя народам. За что? Конечно, за идолопоклонство. И во время твоих частых страданий под игом рабства, Господь был милосерд к тебе и посылал судей и избавителей, которые освобождали тебя от рабства моавитян и аммонитян, филистимлян и других народов. Впоследствии под властью царей ты прогневал Бога, и вся твоя область была опустошена разгромом народа вавилонского. Семьдесят лет продолжалось запустение храма. Киром царем персидским ты был возвращен из плена. Ездра и Неемия весьма ясно говорят об этом. При Дарии, царе персидском и мидийском, храм построен Зоровавелем, сыном Салафииля и Иисусом, сыном Иоседека первосвященника. Не перечисляю, что вы выстрадали от мидян, египтян и македонян, не буду говорить об Антиохе Епифане, жесточайшем из всех тиранов, не буду вспоминать о Помпее, Габиние, Скавре, Варе, Кассие и Созие, которые нападали на города твои и особенно на Иерусалим. Наконец при Веспасиане и Тите город был взят и храм разрушен. Потом в течение пятидесяти лет, до императора Адриана существовали лишь остатки города и вот теперь, почти через четыреста лет после разрушения храма, остаются только развалины города и храма. За какое это столь великое преступление? Ведь ты не почитаешь идолов; даже под владычеством персов и римлян, под гнетом рабского ига ты не знал чужих богов. Каким образом Бог, некогда всемилосердый, никогда не забывавший тебя, теперь так долго не умилосердится над твоими бедствиями, чтобы освободить тебя от рабства и – вернее сказать – чтобы послать тебе чаемого антихриста? За какое, говорю, преступление, за какое столь страшное злодеяние отвратил Он очи Свои от тебя? Не знаешь? Вспомни голоса твоих предков: кровь Его на нас и на детях наших (Мф. 27:25); пойдем, убьем его и завладеем наследством его (Мф. 21:38); и еще: нет у нас царя, кроме кесаря (Ин. 19:15). Дано тебе то, что сам избрал: до конца мира ты будешь служить кесарю, пока не войдет полнота народов, и тогда весь Израиль спасается, так что некогда стоявший во главе ставится в хвосте.

Тебе, муж красноречивейший, почтенный в двукратном исполнении должности префекта, а ныне еще более почтенный во Христе, продиктовал я это в поспешный и короткий прием, чтобы не показаться вовсе не отвечающим. Потому что в одно время, даже в один день я и твое письмо получил и свое должен был отправить, так что нужно было или не отвечать тебе, или отвечать неискусною речью: стыдясь первого, я избрал последнее, надеясь на твою любовь.

106. Письмо к Деметриаде

О хранении девства

Из всех предметов, о которых я с юности и до сих пор писал своей рукой или рукой писцов, нет труднее настоящего. Ибо если я, думая писать первой в римской мире и по благородству и по богатству деве Христовой Деметриаде, выскажу все соответственно ее добродетелям, то меня сочтут льстецом; а если умолчу о чем-нибудь, чтоб сказанное не показалось невероятным, то моя скромность будет в ущерб ее славе. Итак что же делать? Не смею отказываться от того, чего не могу выполнить: с таким авторитетом приказывают, с такой верой просят, с такой настойчивостью домогаются (письма) знатные женщины – ее бабка и мать. И от меня, часто упражнявшегося в подобных материях, они не требуют чего-нибудь нового и особенного, а желают только, чтобы с мужской стороны не было недостатка и в моем свидетельстве в восхвалении добродетелей той, в которой, говоря словами знаменитого оратора, следует больше хвалить подающие надежду зачатки, чем действительные качества, хотя теплотой веры она превзошла детские годы – начала с того, чем другие оканчивают, и достигла полной и совершенной добродетели.

Пусть удалится злословие, пусть умолкнет ненависть; пусть не упрекают меня в честолюбивых видах. Незнакомец, я пишу к незнакомой, но только по телесному виду. Не то внутренний человек, хорошо знакомый внутреннему человеку по тому признаку по которому и апостол Павел знал колоссян и многих верующих, которых прежде не видал. Как высоко я уважаю заслугу нашей девы, и как удивляюсь ей, можно видеть из того, что занятый изъяснением храма Иезекииля, – этим труднейшим вопросом из всего священного Писания, – и именно той части храма, в которой описывается святое святых и алтарь кадильный, я захотел немного воспользоваться этим развлечением, чтобы от алтаря перейти к алтарю и посвятить вечному целомудрию жертву живую, благоугодную Богу, без всякого порока. Знаю, что по заклинанию первосвященника девственный покров уже покрыл освященную главу и прославлено оное великое слово апостола: хочу же вас всех представить Христу чистою девою (2Кор. 11:2). Тогда предстала царица одесную ее, одетая в ризу позлащенную и облеченная одеждами из разных тканей. Этой разнотканною одеждой, составленной из разнообразия многих добродетелей, облечен был и Иосиф, и ее носили некогда царские дочери. Поэтому и сама невеста радуется и говорит: царь ввел меня в чертоги свои (Песн. 1:3), и хор подруг отвечает: вся слава дщери Царя внутри (Пс. 44:14). Но и моя речь принесет некоторую пользу. Бег коней от возбуждения делается быстрее; мужество борцов возбуждается криками; речь императора воспламеняет приготовленные к сражению пехотные полки и сомкнутую конницу. Итак и в настоящем деле хотя бабка и мать насадили, но и я полью, а Господь возрастит.

У риторов правило – превозносить восхваляемое лицо, начиная с дедов и прадедов, чтобы бесплодие ветвей восполнить плодовитостью корня и в дереве удивляться тому, чему нет в плоде. Поэтому и мне теперь нужно перечислить славные имена Пробов и Олибриев и знаменитый род поколения Аникия, в котором или всякий заслуживал или редко кто не заслужил консульства. Но пред всеми должен быть предпочтен Олибрий, отец нашей девственницы, преждевременную смерть которого оплакал весь Рим. Остерегаюсь говорить много, чтобы не растравить рану святой матери и не возобновить скорби ее воспоминанием о его добродетелях. Нежный сын, любящий муж, добрый господин, приветливый гражданин, консул еще в юности, и по доброй нравственности знаменитый сенатор, он был счастлив своей смертью – что умер не видевши гибели отечества; но еще более счастлив потомством, возвысивши благородство прабабки своей Деметриады всегдашним целомудрием Деметриады-дочери.

Но что я делаю? Забывши о своем намерении, удивляясь молодой девице, я похвалил нечто из благ мирских, тогда как моя дева достойна хвалы преимущественно за то, что все это презрела, что думала о себе не как о благородной, не как о богатой, а как о человеке. Среди драгоценностей и роскоши она сохраняла невероятную силу духа; среди множества евнухов и служанок, среди изысканных пиршеств, которые доставляло богатое большое хозяйство, она искала подвига постов, грубой одежды, строгого образа жизни. Ибо она читала слова Господа, говорящего: носящие мягкие одежды находятся в чертогах царских (Мф. 11:8). Она благоговела пред жизнью Илии и Иоанна Крестителя, которые оба опоясывались кожаным поясом и умерщвляли чресла свои, а о последнем говорится, что он пришел в духе и силе Илии, был предтечею Господа, пророчествовал в утробе матери, и прежде дня суда был восхвален словом судии. Удивлялась она силе веры Анны, дочери Фануиловой, которая в молитве и постах служила Господу до самой глубокой старости. Она стремилась присоединится к хору четырех девственниц, дочерей Филиппа, и желала быть одной из этих дочерей, которые девственным целомудрием достигли благодати пророчества. Такими и подобного рода мыслями питала она душу свою, ничего так не страшась, как оскорбить бабку и мать. Возбуждая ее своим примером, они устрашали ее своим намерением и внушением не потому, что не нравилось им святое стремление ее, а потому, что по величию подвига они не осмеливались желать и стремиться к нему. Пламенела молодая ученица Христа. Возненавидела она украшение свое и с Есфирью говорила ко Господу: ты знаешь, что я гнушаюсь знака гордости моей (т.е. диадемы, которую носила как царица), гнушаюсь его, как одежды, оскверненной кровью (Есф. 4:17). Видевшие и знавшие ее святые и благородные жены, которых жестокая буря врагов с берегов Галлии чрез Африку пригнала к поселению на святых местах, говорят, что тайно, с ведома только девственниц Божьих, состоявших в обществе ее матери и бабки, она по ночам никогда не употребляла полотна и мягких пуховиков, а вместо постели полагала на голой земле власяницу, орошала лице обильными слезами, припадая умом к ногам Спасителя, чтобы Он принял ее намерение, исполнил ее желание, преклонил волю бабки и матери.

Но зачем долго распространятся? Говорят, что она секретно и под покровом ночи вооружилась такими намерениями и тогда, когда уже наступил день свадьбы и приготовлялась спальня для будущего брака. Что ты делаешь Деметра? Зачем с такой робостью защищаешь целомудрие? Действуй свободно и смело. Если ты так боязлива среди мира, то что будешь делать, когда нужно будет претерпеть мученичество? Если ты не можешь выносить вида своих родных, то как выдержишь себя пред трибуналами гонителей? Если тебя не возбуждают примеры мужей, то пусть убедит и укрепить блаженная мученица Агнеса, победившая и возраст и тирана, и храм целомудрия посвятившая мученичеству. Не знаешь ты, несчастная, не знаешь, кому ты обязана своим девством. Когда-то ты трепетала в варварских руках и на груди бабки и матери пряталась под их мантии. Ты видела, что ты в плену, что целомудрие твое не в твоей власти. С ужасом видела ты свирепые тела врагов и с безмолвным воплем смотрела на похищение девственниц Божьих. Город твой, бывший некогда главой вселенной, стал гробницей народа римского. И между тем на ливийском берегу, ты, сама изгнанница, хочешь взять изгнанника мужа? Какая будет у тебя сваха? Кто будут твои провожатые? На грубом карфагенском языке будут петь тебе фесуеннинские песни. Не медли же. Совершенная любовь изгоняет страх (1Ин. 4:18). Восприими щит веры, бронь правды, шлем спасения, и выходи на брань. И хранение целомудрия имеет свое мученичество. Зачем боишься бабки, зачем страшишься матери? Может быть они и сами пожелали бы, если бы были уверены в твоем желании. Возбужденная такими и многими другими побуждениями, она отбросила все телесные украшения и светскую одежду как помехи своему намерению. Дорогие ожерелья, многоценные жемчуги и блестящие драгоценные камни возвращаются в сундуки; она надевает дешевую тунику, накрывается еще более простой мантией, и вдруг неожиданно повергается к ногам бабки и только плачем и рыданиями выказывает, какова она. Изумилась святая и знатная женщина, увидевши на внучке чуждую одежду. Мать стояла в радостном оцепенении. Ни та, ни другая не верили тому, чему хотели верить. Прильнул язык к гортани; то краснея, то бледнея, то в страхе, то в радости, они колеблются разными мыслями.

Здесь нужно остановиться, и я не буду продолжать рассказа о том, что от рассказа делается малозначительнее. При выражении величия неимоверной радости иссякли бы и реки красноречия Цицерона, и глубокие и блестящие мысля Демосфена текли бы слишком медленно и вяло. В это время совершилось все, что только может помыслить ум, что только может выразить слово. Внучка и дочь, мать и бабка наперерыв бросаются друг к другу в объятия, от радости проливают обильные слезы, поднимают повергшуюся и осыпают поцелуями трепещущую. В намерении ее они признают свое желание и радуются, что дева своим девством еще более облагородила благородную фамилию. Она обрела то, что могло возвысить род, украшающий гробницы Рима. Иисусе благий, что за восторг был во всем доме! Как бы от плодовитого корня пустили ростки зараз многие девы, и примеру матроны и госпожи последовало множество клиенток и служанок. Всеми домами овладело пламенное стремление к девству. И хотя неодинаково было по плоти состояние девственниц, но одинакова была награда целомудрия. Мало этого. Все африканские церкви воодушевились каким-то восторгом. Славная молва не только прошла по городам, по селениям и деревням, но проникла даже в африканские хижины. Все острова между Африкой и Италией были объяты этой молвой, и радостная весть беспрепятственной стезею бежала дальше. Италия сбросила тогда траурные одежды, и полуразрушенные стены города Рима отчасти получили прежний блеск, видя милость к себе Божию в обращении своей питомицы. Можно было бы подумать, что сокрушено владычество готфов и сброд кочевников и рабов истреблен молнией возгремевшего с небес Господа. Не так радовались в то время, когда после Требия, Тразимена и Канн, где были положены тысячи римских войск, – в первый раз римский народ торжествовал победу Маркелла при Ноле. Меньше радовались прежде поражению галльских полчищ, денежному выкупу аристократии, сохранению в крепости рассадника римского племени. Молва об этом достигла востока, и в средиземных городах было слышно о торжестве христианской славы. Кто из девственниц Христовых не хвалился ее обществом? Какая мать не назвала блаженным чрево твое, Иулиана? Пусть для неверных неизвестны будущие награды. Ты, дева, получила больше, чем сколько дала. Какую невесту человека знала хоть одна только провинция, а о девственнице Христовой услышал весь мир. Бедные родители и не полной веры христиане имеют обыкновение некрасивых дочерей и имеющих недостатки в каком-нибудь члене обрекать девству, поскольку не находят достойных зятьев. Куда, как говорится, жемчужина, туда же и стеклянная блестка. Именно считающие себя очень благочестивыми, давши девственницам небольшую часть, едва достаточную на пропитание, все имение отдают мирским детям обоего пола. Так поступил недавно в этом городе пресвитер, двух дочерей девственниц оставив бедными и позаботившись о всяком изобилии роскоши и удовольствий для других детей. К прискорбию, так делают многие женщины нашего обета, и о если бы были редки такие примеры; но чем чаще они, тем счастливее те, которые не последовали примеру большинства.

Говорят и превозносят общею похвалой христианской, – что все, приготовленное к свадьбе, святой Христовой двоицею^[90] отдано было девственнице, дабы не оскорбить Жениха, дабы она пришла к Жениху со всем прежним богатством, и гибнущими предметами мира оказала помощь нищете служителей Божьих. Кто бы этому поверил? Проба, окруженная всеми почестями, это имя знаменитейшее в аристократии всего римского мира, которую за святость и изливаемые на всех благодеяния почитали даже варвары, которая не тяготилась ординарным консульством троих сыновей Пробина, Олибрия и Проба – теперь после взятия сожженного и ограбленного города (Рима), говорят, продает родовые имения, творит себе друзей от мамоны неправды, чтобы они ввели ее в вечные кровы, продает, чтобы церковные чины всякой степени и монахи по имени стыдились покупать имения, когда такая знаменитость продает их. Едва избежала она рук варварских и оплакала вырванных из ее объятий девственниц, как вдруг ее поражает невыносимая, – потому что она никогда не опасалась этого, – потеря самого любимого сына; но как бы имея в виду сделаться бабкой девственницы Христовой, в уповании на будущее, она вырвала смертоносную рану, показывая в себе исполнение того, что говорится в лирическом стихе в похвалу праведного:

«Если бы сокрушенный рушился мир,

Он бесстрашно падет под развалинами».

(Горац. lib. 3, Carm. oda 3).

В книге Иова читаем: еще он говорил, как приходит другой (Иов. 1), и в той же книге: не искушéние ли (или, как лучше в еврейском, не злоба ли) житié челове́ку на земли́ (Там же, 7:1).Ибо для того и труждаемся и бедствуем в злобе мира сего, чтобы быть увенчанными в будущем. И не удивительно думать это о людях, когда сам Господь был искушаем (Мф. 4). И об Аврааме Писание свидетельствует, что Бог искушал его (Быт. 22), почему и апостол говорит: хвалимся и скорбями, зная, что от скорби происходит терпение, от терпения опытность, от опытности надежда, а надежда не постыжает (Рим. 5:3–5). И в другом месте: кто отлучит нас от любви Божией: скорбь, или теснота, или гонение, или голод, или нагота, или опасность, или меч? как написано: за Тебя умерщвляют нас всякий день, считают нас за овец, обреченных на заклание (Рим. 8:35–36). И Исаия увещевает таких людей говоря: отнятых от грудного молока, отлученных от сосцов матери? Ибо всё заповедь на заповедь, заповедь на заповедь, правило на правило (Ис. 28:9–10 ). Нынешние временные страдания ничего не стоят в сравнении с тою славою, которая откроется в них (Рим. 8:18). Почему я привел эти места, покажет дальнейшая речь. Посмотревши с моря на дымившееся отечество и вверив спасение свое и своих близких зыбкой ладье, она находит берега Африки еще более недружелюбными. Она попадается в руки тому, о котором трудно сказать, был ли он более жаден или более жесток, – тому, для которого не было никаких удовольствий кроме вина и денег^[91], который управляя провинцией милостивейшего императора^[92], был жесточайшим из всех тиранов и у которого (скажу нечто из басней поэтов), как у Плутона в аду, был не трехглавый, а многоглавый Цербер, который тащил и грыз все^[93]. «Здесь отрывали приросших к груди матерей», продавали благородных девиц в замужество купцам и самым жадным из смертных сирийцам, не щадили беспомощности ни сирот, ни вдовы, ни девственниц Христовых, и смотрели более на руки просивших, чем на лица.

Матрона, бежавшая от варваров, вытерпела эту страшную Харибду и Сциллу, окруженную множеством собак, которые не склонялись к состраданию ни понесенными несчастиями, ни рабством. Бесчеловечный, последуй по крайней мере примеру врага римской империи. Бренн нашего времени^[94] взял только то, что нашел: ты требуешь того, чего не находишь. И удивляются завистники (ибо добродетель всегда открыта для зависти), зачем она тайным бегством вместе с собой искупила целомудрие столь многих, – удивляются, тогда как тот, кто мог отнять все, конечно, счел бы себя в праве получить и в этом свою часть, и она, бывшая во власти его как частная женщина, не смела бы отказать ему в этом как губернатору. Знаю, что открываю себя для нападения врагов, что кажусь расточающим лесть пред знаменитою и благороднейшею женщиной. Но враги мои будут не в состоянии обвинить меня, если узнают, что я до сих пор молчал. Ибо я никогда не восхвалял ее за древность рода, за множество богатства и величие власти при жизни и по смерти мужа, за что другие превозносили ее быть может с продажным витийством. Цель моя – церковным языком воздать хвалу бабке моей девственницы и возблагодарить ее за то, что своей волею она поддержала ее намерение. С другой стороны монастырская келья, простая пища, убогая одежда, возраст близкий уже к смерти и оставшееся краткое жизненное поприще освобождают меня от всякого нарекания в лести. Наконец в остальных частях письма вся моя речь будет обращена к девственнице, и девственнице благородной не менее святостью, чем родом, для которой тем опаснее падение, чем выше восхождение.

«Одно я тебе, для Бога рожденная, то одно прежде всего,

Проповедь буду и, повторяя, снова и снова я буду внушать»,

чтобы ты занимала ум свой любовью к священному чтению, дабы на доброй земле сердца твоего не принять тебе семени куколя и волчцев, дабы по усыплении домовладыки (который есть νούς, т.е. дух, всегда прилепляющийся Богу) враг человека не насеял плевел; но чтобы ты всегда говорила: ночью искала я того, которого любит душа моя (Песн. 3:1), где пасешь ты? где отдыхаешь в полдень? (там же, 1:6), и еще: к Тебе прилепилась душа моя; десница Твоя поддерживает меня (Пс. 62:9), и также оное Иеремии: не утрудихся тебе последуя, ибо нет утомления в Иакове, ни труда во Израиле (Иер. 17:16). Когда ты была в мире, любила что от мира; любила натирать лицо белилами и раскрашивать щеки румянами, подкрашивать волосы и строить на маковке башню из чужих волос; не говорю уже о дорогих серьгах, белом жемчуге, свидетельствующем о глубинах Красного моря, о зеленых изумрудах, о пламенных керавниях, о яхонтах морского цвета, – что до безумия любят матроны. А теперь, поскольку ты оставила мир и на второй ступени после крещения заключила с противником своим договор, говоря ему: «отрекаюсь от тебя, диавол, и от мира твоего, и от гордыни твоей и от дел твоих» – храни условие, которое заключила, согласуйся с ним, и пока находишься на пути сего мира, будь верна договору с противником своим, чтобы он не предал тебя судии и не уличил в каком-нибудь нарушении условия с ним, чтобы тебе не быть преданною слуге, который есть он сам и враг и мститель твой, – и не быть вверженной в темницу (Мф. 5) и во тьму кромешную, которая чем больше удалена от истинного света – Христа, тем больше внушает нам ужаса и из которой не выйдешь пока не отдашь последнего квадранта, т.е. пока не воздашь даже за самый малейший проступок, ибо и за праздное слово мы имеем отдать отчет в день суда (Мф. 12:36).

Пусть это будет сказано не в смысле недоброго предсказания тебе, а по обязанности опасливого и предостерегающего советника, который боится в тебе даже за то, что обезопаснено. Если гнев начальника вспыхнет на тебя, то не оставляй места твоего (Еккл. 10:4). Мы всегда стоим как бы в строю, как бы приготовившись к битве. Враг хочет сбит нас с места, попятить назад; но должно укреплять стопы свои и говорить: поставил на камне ноги мои (Пс. 39:3), и: каменные утесы – убежище зайцам (Пс. 103:18). Вместо этого некоторые читают «ежам». Еж животное маленькое скоробегающее и покрыто колючками. Но Иисус подъял венец из колючих терний, понес грехи наши и поболел за нас для того, чтобы от терний и волчцев женщин, которым говорится: в болезни, жена, будешь рождать детей; и к мужу твоему влечение твое, и он будет господствовать над тобою (Быт. 3:16), – рождались розы девства и лилии целомудрия. Поэтому и жених покоится между лилий и среди тех, которые не осквернили одежд своих, ибо пребыли девственницами, и которые внимали заповеди: да будут во всякое время одежды твои светлы (Еккл. 9:8) и, как основатель и глава девства, говорили с верою: Я нарцисс Саронский, лилия долин (Песн. 2:1). Итак камень – прибежище зайцев, которые при гонениях бегают из города в город и не боятся оного пророческого изречения: не стало для меня убежища (Пс. 141:5); – высокие же горы – сернам, питающимся змеями, которых малое дитя будет выводить из пещер, когда будут вместе пастись рысь и козел, и вол и лев будут есть мякину, – не для того, чтобы вол научился свирепости, но для того, чтобы лев научился кротости. Возвратимся к указанному свидетельству. Если гнев начальника вспыхнет на тебя, то не оставляй места твоего. За тем следует: потому что кротость покрывает и большие проступки. Этот стих имеет такой смысл: Если в помыслы твои проникнет змей, то всяким хранением блюди свое сердце и пой с Давидом: от тайных моих очисти меня и от умышленных удержи раба Твоего (Пс. 18:13–14); тогда ты не дойдешь до величайшего греха осуществленного не деле, но тотчас поработишь в уме греховные возбуждения и вавилонских младенцев разобьешь о камень, на котором не видны следы змея, и дашь Господу смиренное обещание: чтобы не возобладали мною. Тогда я буду непорочен и чист от великого развращения (Пс. 18:14). То же самое Писание свидетельствует в другом месте: наказывающий беззаконие отцов в детях до третьего и четвертого рода (Чис. 14:18), то есть: Бог не наказывает нас непосредственно за самые помыслы и расположения духа, но воздает за них в потомстве их, т.е. в злых делах и в греховном упорстве, как говорит через Амоса: за три преступления Дамаска и за четыре не пощажу его (Ам. 1:3, 2:4).

Для твоего убеждения достаточно, так сказать, бегло сорвать эти немногие цветы с прекрасного луга Писаний, – чтобы ты заперла ложницу сердца и ограждала чело свое частым знамением креста, дабы истребитель Египта не нашел в тебе места, но дабы первенцы, погибшие у египтян, в душе твоей спаслись, и ты сказала с пророком: готово сердце мое, Боже, [готово сердце мое]; буду петь и воспевать во славе моей. Воспрянь, псалтирь и гусли (Пс. 107:2–3). Взять эти гусли повелевается и Тиру, проникнутому многими греховными ранами, чтобы он покаялся и скверны прежней греховности омыл с Петром горькими слезами. А мы не должны знать покаяния, чтобы не поддаваться легко греху. Пусть покаяние будет, так сказать, второю доской для нечестивых после кораблекрушения, но в девственнице пусть остается целым сам корабль. Иное дело искать потерянного, и иное дело обладать тем, чего никогда не теряла. Поэтому и апостол умерщвлял тело свое и порабощал, чтобы проповедуя другим, не быть самому неключимым, и от лица рода человеческого, горя плотскими пожеланиями, говорит: бедный я человек! кто избавит меня от сего тела смерти (Рим. 7:24)? И еще: ибо знаю, что не живет во мне, то есть в плоти моей, доброе; потому что желание добра есть во мне, но чтобы сделать оное, того не нахожу. Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю (ст. 18–19). И после этого: посему живущие по плоти Богу угодить не могут. Но вы не по плоти живете, а по духу, если только Дух Божий живет в вас (Рим. 8:8–9).

После тщательного наблюдения за помыслами, ты должна вооружится постом и петь с Давидом: постясь душею моею (Пс. 68:11); ем пепел, как хлеб (Пс. 101:10); и еще: во время болезни их одевался во вретище (Пс. 34:13). Ева чрез ядение изгнана была из рая. Илия, укрепившись сорокодневным постом, на огненной колеснице восхищается на небо (3Цар. 19). Моисей в течение сорока дней и ночей питается общением и беседой с Богом (Исх. 24:18), воистину подтверждая сказанное: не хлебом одним будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих (Мф. 4:4). Спаситель рода человеческого, оставивший нам образ добродетелей и жизни своей, тотчас после крещения возводится Духом, для борьбы с диаволом, дабы, поразив и сокрушив его, передать ученикам на попрание. Поэтому и апостол говорит: Бог же мира сокрушит сатану под ногами вашими вскоре (Рим. 16:20). Однако исконный враг после сорокодневного поста замышляет искушение пищей и говорит: если Ты Сын Божий, скажи, чтобы камни сии сделались хлебами (Мф. 4:3). По закону, в месяц седьмой после звука труб, в десятый день месяца, назначается пост для всего народа еврейского, и потребляется та душа от народа своего, которая пресыщение предпочтет воздержанию. У Иова написано о драконе: «сила его в чреслах его, и крепость его среди чрева его» (Иов. 38). Против юношей и девиц враг наш пользуется огнем юношеского возраста и воспламеняет колесницу природы нашей во исполнение слова Осии: все они пылают прелюбодейством, как печь (Ос. 7:4), – которые потушаются благодатью Божией и суровостью поста. Таковы-то разженные стрелы диавола, которые вместе и уязвляют и воспламеняют, и приготовляются для трех отроков царем вавилонским, который разжигает печь в сорок девять локтей, имея и сам на погибель семь седмиц, которые Господь повелел соблюдать во спасение. И как там четвертый, имеющий вид как бы сына человеческого, охладил величайший жар и среди раскаленной печи отнял у пламени его жгучесть, так что для осязания оно давало не то, чем угрожало для зрения: так в девственной душе небесной росою и суровостью поста потушается юношеская страстность, и в человеческом теле достигается житие ангельское. Поэтому и сосуд избранный говорит, что о небрачных он не имеет повеления Господня, поскольку не выполнять того, для чего ты рождена, убивать в себе свой корень, вкушать только плоды девства, не знать брачного ложа, бояться всякого прикосновения к мужчинам и в теле жить без тела – противно природе и выше природы.

Я не предписываю тебе чрезмерных постов и непосильного воздержания в пище, быстро ослабляющего нежные натуры и скорее расстраивающих здоровье, чем полагающих основу святой жизни. И у философов есть сентенция: μεσότητας ἀρετάς ὐπερβολάς χαχίας ε̎ιναι – которую можно перевести так: «умеренность – добродетель, а излишнее и чрез меру считается пороком». Поэтому и один из мудрецов^[95] говорит: «ничего чрез меру». Это изречение так прославилось, что изложено и в комическом произведении. Ты не должна постится до того, чтобы дрожать, чтобы едва переводит дух, или до того, чтобы тебя носили или таскали твои спутницы, но должна поститься так, чтобы уничтожая вожделения плоти, быть в состоянии нисколько не сокращать против обыкновенного ни чтения, ни псалмов, ни бдений. Пост не есть сам по себе добродетель, а только основа других добродетелей; равно как невинность и чистота, без которой никто не узрит Бога, составляет ступень для ищущих высших добродетелей, но если она будет только одна, то не может еще дать девственнице венец. Припомним в Евангелии о мудрых и юродивых девах, из которых одни вводятся в покой жениха, а другие, не имея елея добрых дел, с угасшими светильниками изгоняются (Мф. 25). Выше постов лежит поле, в которое и я часто забегал, относительно которого написано многими нарочитые книги, к чтению которых я отсылаю тебя, чтоб научится тебе, сколько блага в воздержании, и сколько напротив зла в пресыщении.

Подражай жениху своему: слушайся бабки и матери. Не видайся ни с кем из мужчин, в особенности юношей, иначе как только с ними. Не знай никого, кого они не знают. И мирская пословица говорит: «та только дружба крепка, когда одного и того же желают и одного и того же не желают». Стремиться к девству, познать заповеди Христа, уразуметь что тебе полезно и что ты должна любить – всему этому научили тебя примеры их, – всему этому наставила тебя святая жизнь дома. Не считай же того, что ты имеешь, только своим, а приписывай это тем, которые передали тебе свое целомудрие и возрастили в тебе благоуханный цветок честного брака и ложа нескверного, цветок, который принесет совершеннейшие плоды, если смиришься под крепкую руку Божью и будешь всегда помнить написанное: Господь гордым противится, смиренным же дает благодать (Иак. 4:6). А где благодать, там не воздаяние за дела, а только милость дающего, во исполнение слова апостола: не от желающего и не от подвизающегося, но от Бога милующего (Рим. 9:16). Однако же хотеть и не хотеть в нашей власти; но и то самое, что наше, без милосердия Божия не есть наше.

Пусть перед глазами у тебя будут больше нравы евнухов, отроковиц и рабов, а не красивые лица; во всяком поле и возрасте, даже в насильственном целомудрии евнухов с усеченными членами, должно обращать внимание на душу, которая может быть обуздана только страхом Христовым. Шутки и вольности пусть не имеют места в твоем присутствии. Никогда не слушай неприличного слова, а если услышишь, не понимай. Люди развращенного ума одним часто и легким словом разрывают покровы целомудрия; осмеивать и подвергаться осмеяниям предоставь людям мира. Твоей особе прилична строгость. Люцилий пишет, что Катон (говорю про Катона Цензора) и когда-то начальник нашего города, который и в цензорском достоинстве не постыдился и в старческом возрасте не отчаялся выучиться греческому языку, и М. Красс только однажды в жизни смеялись. То была ненужная важность, ищущая славы и молвы народной, а мы можем умерять страсти и возбуждения и управлять ими, хотя и не можем отсечь их, пока живем в храмине тела сего и облечены бренною плотью. Поэтому и псалмопевец говорит: гневаясь, не согрешайте (Пс. 4:5). Извиняя это, апостол так говорит: солнце да не зайдет во гневе вашем (Еф. 4:26); поскольку если человеку свойственно гневаться, то христианину свойственно укрощать гнев.

Думаю, что излишне говорить тебе наставления против скупости, когда и отличительным свойством твоего рода было иметь и попирать богатство, и когда и апостол поучает, что сребролюбие есть идолослужение (Еф. 5:5), и Господь отвечает вопрошающему: Учитель благий! что сделать мне доброго, чтобы иметь жизнь вечную? – если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи и следуй за Мною (Мф. 19:16, 21). Продать все и раздать нищим и таким образом легко и беспрепятственно воспарить со Христом к небесам – дело апостольского величия и совершенной добродетели. Нам или лучше тебе предлагается серьезно размыслить, так как в этом всякому возрасту и всякому лицу предоставлена свобода воли. Если хочешь, говорит, быть совершенным. Не принуждаю, не приказываю, но предлагаю пальму, показываю награды: от тебя зависит выбор, если в борьбе и подвиге хочешь получить венец. Обратим внимание на то, как мудро сказала мудрость: продай имение твое. Кому это предписывается? Конечно, тому, кому сказано: если хочешь быть совершенным. Продай не часть твоего имения, а все. И когда продашь, что дальше? И раздай нищим. Не богатым, не родственникам, не на роскошь, но на нужду. Священник ли он, знакомый или родственник, принимай во внимание не это, а только бедность. Пусть восхваляют тебя утробы алчущих, а не роскошные застолицы пресыщенных. По Деяниям апостольским, когда еще теплилась кровь Господа нашего и когда горела еще новая вера верующих, они продавали все имения свои и вырученные деньги слагали к ногам апостольским, чтобы показать, что должно попирать деньги; и давалось всякому, сколько кому нужно было. Анания и Сапфира были жертвователи боязливые или, лучше, двоедушные и за то были осуждены, поскольку после обета принесли как бы свое, а не Тому принадлежащее, Кому однажды посвятили оное, и удержали у себя часть чужого имения, опасаясь голода, которого не боится истинная вера. Они заслужили свое наказание не по жестокосердию своему, а для примера наказания. И апостол Петр не просит им смерти, как клевещет неразумный Порфирий, но в духе пророческом возвещает суд Божий, чтобы наказание двоих человек послужило уроком для многих. С того времени как ты посвятила себя всегдашнему девству, твое, что при жизни бабки или матери должно быть роздано по их воле, стало уже не твоим, потому что стало Христовым. А когда они умрут и почиют сном святым (потому что я знаю, что и они желают, чтобы ты пережила их), когда настанет более зрелый возраст, когда серьезнее будет характер и тверже мысль; тогда сделай то, что заблагорассудишь, или лучше – что повелит Господь, сделай в том убеждении, что ты ничего не будешь иметь, кроме того только, что издержишь на добрые дела. Пусть другие строят храмы, украшают стены мрамором, подвозят глыбы для колонн, золотят их капители, не чувствующие драгоценного украшения, пусть разукрашивают двери слоновой костью и серебром, а раззолоченные алтари драгоценными камнями. Не упрекаю, не запрещаю. Пусть всякий избыточествует по своему чувству. Лучше делать это, чем лежать на сложенных сокровищах. Но тебе предназначено другое: одевать Христа в лице бедных, посещать – в больных, питать – в алчущих, принимать Его в неимеющих крова и особенно в присных по вере, питать монастыри девственниц и служителей Божьих, пекись о нищих духом, которые дни и ночи служат Господу твоему, которые, живя на земле, подражают житию ангельскому и не говорят ничего иного, кроме славословий Богу, которые, имея пищу и одежду, радуются этому богатству, не хотят иметь ничего больше, если только исполняют обет свой; в противном же случае, если желают большего, то оказываются недостойными и самого необходимого. Вот что сказал я девственнице богатой и девственнице знатной.

Теперь я буду говорить только к девственнице, т.е. имея в виду не внешнее твое, а только твое внутреннее.

Кроме чинопоследований псалмов и молитв, которые тебе всегда должно исполнять в час третий, шестой и девятый, в вечерню, полунощницу и утреню, назначь себе – сколько часов заниматься изучением священного Писания, сколько времени читать – не для труда, но для услаждения и назидания души. По окончании этих уроков и после неоднократных коленопреклонений во спасение души, всегда бери в руки шерсть, или выводи пальцем нити для основы, или перебрасывай в челноке нити утока; напряденное другими или мотай в клубок, или спуй для тканья. Рассматривай что соткано, поправляй что сделано нехорошо, распоряжайся что нужно делать. Если ты будешь занята столь различными делами, то дни никогда не покажутся тебе долгими, и даже в летнее время будут казаться короткими, в течение которых сделано какое-нибудь опущение в работе. Поступая так, ты и сама спасешься, и других спасешь, и будешь наставницею святой жизни, и целомудрие многих будет твоим служением. Писание говорит: в похотях всякая душа праздная (Притч. 13:4). Не должно тебе удаляться от работы потому, что, по милости Божьей, ни в чем не нуждаешься, но тебе должно трудиться со всеми для того, чтобы при работе ни о чем другом не думать, кроме того, что относится к служению Господу. Скажу просто: хотя бы ты все имение раздала на бедных, у Христа ничто не будет так дорого, как то, что ты сама собственными руками сделаешь или на собственные нужды, или в пример другим девственницам, или что принесешь бабке и матери в надежде получить от них большие пособия в пользу бедных.

Но особенно важное я почти пропустил. Когда ты была еще девочкой и когда римской церковью управлял святой и блаженной памяти епископ Анастасий, поднявшаяся с востока жестокая буря еретиков пыталась осквернить и ослабить простоту веры, засвидетельствованной словом апостольским. Но муж пребогатой нищеты и апостольской ревности тотчас же поразил вредоносную главу и заградил шипящие уста гидры. И поскольку и опасаюсь, и даже знаю по слухам, что в некоторых еще доселе живут и разрастаются ядовитые отпрыски, то я, как бы ты не казалась благоразумною и опытною, считаю нужным во имя святой любви предупредить тебя, чтобы ты держалась веры святого Иннокентия, преемника на апостольской кафедре и сына вышеупомянутого мужа, и чтобы не принимала занесенного учения. Ибо еретики, как бы ища правды Божьей, обыкновенно нашептывают за углами такого рода мысли: «почему та душа родилась в той стране? Почему одни родятся от христианских родителей, а другие среди диких и самых свирепых народов, где нет никакого понятия о Боге?» Поразивши этим простецов как бы жалом скорпиона, и, чтобы проложить себе дорогу, открывши рану, вливают яд. Неужели ты думаешь (говорят они), что младенец, который смехом и радостью на лице едва только показывает, что он узнает мать, который не сделал ничего доброго и не испорчен демоном зла, – что этот младенец невинно подвергается желтухе, и терпит то, чего, как мы видим, не терпят нечестивые, а терпят рабы Божьи? Если же, говорят, суды Божьи истинны, правы сами в себе (Пс. 18:10), и нет ничего несправедливого у Бога, то, естественно, мы должны признать, что души были на небесах и в телах человеческих осуждены, или, так сказать, погребены за какие-нибудь прежние грехи, и что мы в юдоли плача несем наказания за прежние преступления. Поэтому и пророк говорит: прежде страдания моего я заблуждался (Пс. 118:67), и еще: выведи из темницы душу мою (Пс. 141:8), и также: кто согрешил, он или родители его, что родился слепым? (Ин. 9:2), и прочее тому подобное. – Это нечестивое и тлетворное учение некогда было в ходу в Египте и странах восточных и теперь живет между многими тайно, как бы в пещерах ехидн, оскверняет чистоту тех стран, и, подобно заразительной болезни, прокрадывается к немногим, чтобы потом перейти на очень многих. Я уверен, что ты, если услышишь, не примешь этого учения. Ибо у тебя есть наставницы в Боге, вера которых представляет образец учения. Ты понимаешь, о чем я говорю, потому что Бог дал тебе разум во всем. Против дикой ереси и против еще более непотребного, чем то, о чем я говорил, ты не проси тотчас же ответа от оного мужа, чтобы не показалось, что я не столько предостерегаю тебя от ереси, сколько вовлекаю в нее, так как цель настоящего произведения – наставить девственницу, а не отвечать еретикам. Впрочем, все лжеумствования их и подкопы, какими усиливаются они извратить истину, я с помощью Божьей опроверг в другом сочинении, которое, если хочешь, скоро и охотно пришлю, так как непрошенные подарки, говорят, неприятны, и награды, получаемые легко, теряют свою цену, и напротив более ценятся, если делаются редко.

Многие обыкновенно спорят – отшельническая ли жизнь лучше или общежительная, и первую предпочитают второй. Но если отшельническая жизнь для мужчин представляет ту опасность, что, отделившись от общения с людьми, они могут быть доступны гнусным и нечестивым помыслам и, исполнившись надменности и гордости, могут всех презирать и изощрять свои языки, осуждая или клириков или других монахов, о чем весьма справедливо говорится: сыны человеческие, у которых зубы – копья и стрелы, и у которых язык – острый меч (Пс. 56:5); – то не тем ли более одиночная жизнь опасна для женщин, изменчивый и непостоянный ум которых, если представляется своему произволу, скоро впадает в самое худшее? Я знаю некоторых из того и другого пола, у которых от излишнего воздержания, в особенности у тех, которые жили в сырых и холодных кельях, до того расстроен был мозг, что они не знали, что делать и куда поворотится, не знали, что нужно говорить и чего не говорить. Если эти невежды в светских науках читали что-нибудь из трактатов ученых, то заучивали только одни слова без понимания написанного и, по старой пословице, не умея говорить, не умели и молчать. Они учат Писанию, которого не понимают, и, наставляя других, принимают на себя высокомерие ученых – эти более учители невежд, чем ученики ученых. Итак доброе дело повиноваться старшим, слушаться начальников и после правил Писания учится пути жизни у других, и не руководиться самым худшим учителем, т.е. гордостью. О таковых женах и апостол говорит: колеблющимися и увлекающимися всяким ветром учения (Еф. 4:14); всегда учащихся и никогда не могущих дойти до познания истины (2Тим. 3:7).

Уклоняйся от сообщества с мужами матрон и живущих в мире, чтобы не смущаться духом и не слышать того, что говорит муж жене, или жена мужу. Такие сообщества вредны. Осуждая оные, апостол, приводя светских стих, делает его церковным; худые сообщества развращают добрые нравы (1Кор. 15:33). Латинский перевод не выражает вполне метра этого ямбического стиха, если передать его слово в слово. Выбирай в спутницы строгих жен и в особенности вдов и девственниц, жизнь которых безукоризненна, речь скромна, целомудрие свято. Избегай вольности девиц, которые украшают головы, распускают волосы, лоснят кожу, румянятся, носят тесные перчатки, платье без складок и башмаки со скрипом, чтобы с именем дев удобнее погибнуть. Ибо о нравах и склонностях госпож судят большей частью по нравам служанок и спутниц. Твоей хорошей, твоей любимой, твоей подругой должна считаться та, которая не считает себя красивой, которая не заботится о красоте лица и в публичных местах не обнажает груди и шеи, и спустивши мантию не открывает верхней части спины, но закрывает свою наружность и ходит чуть открывши один глаз, чтобы видеть дорогу.

Сомневаюсь говорить ли, но хочу ли не хочу ли, а нужно сказать, потому что это часто случается; – не потому, впрочем, что я опасаюсь этого в тебе, которая может быть этого и не знаешь и никогда не слышала, а для того, чтобы по поводу тебя предостеречь прочих. Пусть удаляется девственница, как некоторой язвы и яда для целомудрия, завитых и раздушенных юношей, о которых говорит Арбитр: «не хорошо пахнет тот, который хорошо пахнет». Не говорю о прочих, коих неблаговременное посещение бесславит и ее и других, так что хотя бы и не было в этом ничего дурного, но уже то величайшее зло, что язычникам напрасно открывается повод к злословию и глумлению. Я говорю это не о всех, а только о тех, которых порицает сама церковь и иногда извергает, на которых часто падает обличение епископов и пресвитеров, так что девицам легкого поведения почти опаснее ходить в места богослужения, чем в места публичные. Живущие в монастыре и живущие вместе в большом числе пусть никогда не выходят одни, никогда без матери. Из стаи голубей ястреб часто отделяет одну, на которую тотчас нападает и растерзывает, насыщаясь ее плотью и кровью. Хилые овцы отстают от своего стада и пожираются челюстями волков. Я знаю святых девственниц, которые в праздничные дни, по причине множества народа, не переступают порога своего дома и не выходят и тогда, когда нужно соблюдать наибольшую осторожность и почти избегать публики. Почти тридцать лет назад я издал книгу о хранении девства, в которой мне было необходимо выпустить против пороков и раскрыть ковы диавола для вразумления девственницы, которой я писал. Это оскорбило многих, так как всякий, относя к себе сказанное, неохотно слушал меня как наставника, но отвращался как обличителя своих беззаконий. Однако какая была польза в том, что я вооружил против себя крикунов своим сетованием и раскрыл рану совести? Книги остались, а люди умерли. Я писал ко многим девственницам и ко вдовам σπουδασμάτια^[96], и что только могло быть высказано в тех книжечках, все было расписано, так что или излишне повторять одно и тоже, или опускаемое мною теперь принесло бы больше вреда. И блаженный Киприян издал прекрасную книгу о девстве и многие другие как на латинском, так и на греческом языках; жизнь ἀϒνή^[97] восхвалена в писаниях и на языках всех народов и преимущественно в церквах. Но все это относится к тем, которые еще не избрали девства и нуждаются в наставлении, чтобы знать, как высоко то, что они должны избрать. А нам нужно сохранить избранное и ходить как бы среди скорпионов и змей, чтобы, препоясав чресла, обувши ноги и взявши в руку посохи, идти среди ков и соблазнов мира сего, чтобы достигнуть до сладких вод Иордана, вступить в землю обетования, взойти в дом Божий и сказать с пророком: Господи! возлюбил я обитель дома Твоего и место жилища славы Твоей (Пс. 25:8) и еще: одного просил я у Господа, того только ищу, чтобы пребывать мне в доме Господнем во все дни жизни моей (Пс. 26:4). Счастлива та совесть и блаженна та девица, в сердце коей, кроме любви Христовой, которая есть мудрость, чистота, терпение и правда и прочие добродетели, не жило никакой другой любви, которая никогда не вздыхала при воспоминании о человеке и не желала видеть того, увидевши которого не захотела бы оставить. Имея некоторых, нехорошо себя ведущих, бесславить святой обет девственниц и славу небесного и ангельского жития. Им прямо должно сказать, чтобы или посягали, если не могут удержаться, или удерживались, если не хотят посягать. Достойно смеха или лучше слез, что когда идут госпожи, девица-служанка идет наряднее, так что, по общему обыкновению, очень часто признаешь госпожу в той, которую видишь хуже одетою. Некоторые хотят жить в отдельных помещениях, без посторонних людей, чтобы жить свободнее, мыться в банях, делать все, что хотят, и соблазнять совесть многих. Это мы видим и терпим, и если блестит при этом золото, считаем добрыми делами.

Связываю конец с началом и не довольствуюсь однократным увещеванием. Люби священное Писание и возлюбит тебя мудрость, приими ее и сохранит тебя, почти ее и объемлет тебя. Эти-то украшения пусть будут на груди и в устах твоих, язык твой пусть не знает ничего, кроме Христа; пусть ничего не может говорить, кроме того, что свято. В устах твоих пусть всегда будет сладость твоей бабки и матери, подражание коим составляет образец добродетели.

107. Письмо к Ктезифонту

Ты поступил не дерзко, как ложно представляешь себе, а по-дружески и осмотрительно, когда посылал мне новый вопрос по старому предмету. Еще до твоего письма вопрос этот на востоке ввел в заблуждение очень многих, заставив их под личиной смирения учить гордости, и говорить вместе с диаволом: взойду на небо, выше звезд Божиих вознесу престол мой и буду подобен Всевышнему (Ис. 14:13–14). Ибо какое безрассудство может быть более того, как усвоят себе не говорю – подобие, а равенство Богу, и в кратком положении схватывать все, что есть отравляющего у еретиков, что заимствовано стоиками у философов и особенно у Пифагора и Зенона? Они полагают, что можно истребить в душе то, что греки называют πἀϧη, а мы можем назвать душевным волнениями (perturbationes), т.е. печаль и радость, надежду и страх, из коих два относятся к настоящему, а два к имеющему быть; и что при размышлении и постоянном упражнении в добродетели, в человеке может не остаться решительно никакого следа и корня пороков. Против них весьма сильно говорят и перипатетики, ведущие свое начало от Аристотеля, и новые академики, которым следует Туллий; и опровергают – не говорю их опыты, которых нет, но мечты и предположения. Ибо это значит истребить в человеке человека, и в образе человека жить без тела; скорее можно этого желать, чем об этом учить, как говорит апостол: бедный я человек! кто избавит меня от сего тела смерти? (Рим. 7:24). Но так как письмо не может вместить всего, я укажу тебе коротко, чего следует избегать. Есть вот стих и у Виргилия:

От того-то у них и страх и желание, скорбь и радость; не видят

И света они, заключенные в душной и мрачной темнице.

(Енеид. кн. 9).

Ибо кто может не восхищаться от радости, не огорчаться в печали, не ободряться надеждой, не задрожать от страха? Почему и самый строгий из поэтов, Флакк, написал в сатире:

Никто не родиться без пороков: лучший тот,

У кого их меньше.

(Горация сатир. 3)

Прекрасно говорит один из наших^[98]: философы – патриархи еретиков. Превратным учением они пятнают чистоту церкви; как будто не знают известного изречение: что гордится земля и пепел? (Сир. 10:9). Особенно, когда тоже говорит апостол: в членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего и делающий меня пленником (Рим. 7:23), и еще: которого хочу, не делаю, а которого не хочу, делаю (там же, ст. 19). Если он делает то, чего не хочет, то как может статься, что говорят, будто человек может быть без греха, если захочет? Каким образом может он быть тем, чем хочет, когда апостол утверждает, что он не может исполнить того, что желает? А когда мы спрашиваем у них, кто эти люди, которых они считают безгрешными, – хотят увернутся от истины посредством новой уловки: мы-де говорим не о тех, которые есть ли были, а о тех, которые могут быть. Отличнейшие учители, говорят они, доказывают, что может быть и то, чего никогда не было, хотя и говорит Писание: то и будет, но это было уже в веках, бывших прежде нас (Еккл. 1:9–10). Мне нет необходимости в настоящем случае перебирать каждого из святых и как бы на прекраснейшем теле указывать некоторые морщинки и пятна. Так по простосердечию делают очень многие из наших, хотя могли бы опровергнуть доводы еретиков, а чрез них и философов, несколькими изреченьицами Писаний. Ибо что говорит сосуд избранный? Ибо всех заключил Бог в грехе, чтобы всех помиловать (Рим. 11:32), и в другом месте: потому что все согрешили и лишены славы Божией (там же, 3:23). Равно и Екклезиаст, устами которого говорила сама мудрость, заявляет откровенно, и говорит: нет человека праведного на земле, который делал бы добро и не грешил бы (Еккл. 7:21). И опять: если согрешит народ твой, ибо нет человека, который не грешил бы (3Цар. 8:46) И еще: кто может сказать: «я очистил мое сердце?» (Притч. 20:9). И – никтоже чист от скверны, áще и еди́н дéнь житié егó на земли́ (Иов. 14:4–5). Потому и Давид говорит: вот, я в беззаконии зачат, и во грехе родила меня мать моя (Пс. 50:7). И в другом псалме: не оправдается пред Тобой ни один из живущих (Пс. 142:2). Над последним свидетельством они подшучивают, под видом благочестия, нового рода умствования. Говорят, что никто не совершенен по сравнению с Богом. Как будто Писание в таком смысле выразилось? Ведь оно не говорит: не оправдается по сравнению с тобой ни один из живущих; а – не оправдается пред Тобой ни один из живущих. Ибо, когда говорят: пред Тобой, дает этим понять, что даже те, которые людям кажутся святыми, вовсе не святы по тому познанию и пониманию, какое имеет Бог. Человек смотрит на лицо, Бог же на сердце. Если же нет никого праведного, когда всматривается и все созерцает Бог, которого не обманывают тайны сердечные: то этим ясно показывается, что еретики не человека возносят до небес, а отрицают могущество Божие, и так далее (потому что если бы я решился все приводить, что есть в священном Писании, то преступил бы границы не только письма, но и книги).

Ничего нового не прибавляют те, которые в самохвальном вероломстве этого рода, хотя и увлекают в заблуждение простых и неученых, но служителей церкви, день и ночь поучающихся в законе Божьем, увлечь не в силах. Да будет им стыдно за их вождей и союзников, говорящих, что может человек, если захочет, быть без греха, что греки называют ἀναμἀρτητον. Так как церкви восточные не могут слышать последнего слова, то они притворяются, что хотя-де и говорят – без греха, но сказать ἀναμἀρτητον не имеют; как будто – без греха – одно, а ἀναμἀρτητον – другое, и будто латинская речь двумя словами выразит не греческое слово, у них образовавшееся! Если говоришь: без греха, а сказать ἀναμἀρτητον отказываешься, то произнеси осуждение тем, которые проповедуют ἀναμἀρτητον. Но ты этого не делаешь. Ты знаешь, чему тайком учил своих учеников. Одно говоришь ты языком, а другое хранишь в секрете; и нам, людям чужим и не ученым, говоришь притчами, а своих посвящаешь в таинство, и хвастаешь, что делаешь так по Писанию; потому что сказано: Иисус говорил народу притчами (Мф. 13:34), а ученикам в доме говорит: вам дано знать тайны Царствия Небесного, а им не дано (там же, ст. 11). Но для начала я вкратце выставлю на позор имена твоих вождей и союзников, чтобы ты видел, чьим сообществом хвалишься. Манихей говорит, что его избранные, которых он помещает в небесах между ἀψίδας^[99] Платона, вовсе не имеют греха и не могут грешить, если бы и захотели, потому что достигли такой высокой степени добродетели, что смеются над делами плотскими. Сообщник Манихея Прискиллиан в Испании (за беспутство которого тебя особенно любят ученики, безрассудно приписывая тебе совершенство и мудрость в учении) запирается наедине с бабенками, и в промежутках между совокуплением и объятиями, напевает им известную песню:

Тогда отец всемогущий эфир плодотворным дождем

Нисходит на лоно счастливой супруги: и все

Плоды питает великий, с великим смешавшись телом

(Вирг. Георг. 2).

У них есть доля и гностической ереси, перешедшая к ним от нечестия Василида. Оттуда же и вы утверждаете, что не знающие закона греха избежать не могут. Но зачем говорю я о Прискиллиане, которому произнесли приговор и меч гражданский, и власть вселенская?^[100] Евагрий Понтик ибериец, писавший к девам, писавший к монахам, писавший к той, о темном вероломстве которой свидетельствует ее имя черноты^[101], издал книгу и мысли περί ἀπαϧείας, что мы можем перевести словом «бесстрастие» или «невозмутимость», когда душа ни в каком случае не возмущается никаким волнением, и сказать попросту – представляет собой или камень, или Бога. Его книги, на востоке на греческом языке, а на западе на латинском, в переводе его же ученика Руфина, почитывают очень многие. Этот последний написал также книгу якобы о монахах; но в ней перечислил много таких, которых никогда не бывало, а из бывших описывает оригенистов, и таких, о которых известно несомненно, что они осуждены епископами, то есть: Аммония, Евсевия, Евфемия, самого Евагрия, равно как Исидора, и многих других, которых перечитывать скучно. В тоже время, по Лукрецию:

Как врачи, когда думают детям дать горький полынь,

Наперед обмажут стакан по краям влагой

Золотистого, сладкого меда.

(Лукрец о природе вещей, кн. 4)

Так он в начале своей книги поставил одного Иоанна, о котором известно несомненно, что он был и православный и святой, чтобы под прикрытием его включить в число членов церкви остальных, выставленных им, еретиков. А кто в состоянии выяснить вполне то безрассудство и глупость его, что он под ложным именем Сикста, мученика и епископа римской церкви, написал книгу Сикста пифагорейца, человека не имевшего понятия о Христе и язычника? Надписал так книгу, в которой много говорится о совершенстве по учению пифагорейцев, равняющих человека Богу и приписывающих ему божественное естество; и это для того, чтобы незнающие книги философа пили от имени мученика из золотой чаши вавилонской. Наконец, в самой книге нет никакого упоминания ни о пророках, ни о патриархах, ни об апостолах, ни о Христе, чтобы провести мысль, будто епископ и мученик не имел веры во Христа. Из этой книги и вы приводите множество свидетельств против церкви. То же сделал он и с именем святого мученика Памфила: первую из шести книг, в защиту Оригена, Евсевия Кесарийского, о котором всякому известно, что был арианин, он подписал именем Памфила мученика с целью, разумеется, познакомить латинян с известными превосходными четырьмя книгам Оригена περί Аρχῶν. Хочешь знать и еще одного из виновников своих заблуждений? Твое учение есть отросток Оригенова. По поводу псалма, в котором пишется (о прочих уже молчу): ещé же и до нóщи наказáша (научили) мя́ утрóбы моя́ (Пс. 15:7), он утверждает, что святой муж, к числу которых принадлежишь конечно и ты, когда достигнет верха добродетелей, даже и во время ночи не испытывает свойственного человеку, даже и в помыслах не ощущает никакого порочного щекотания. Не краснеешь ли за сообщество с такими лицами, которых назвать не смеешь, но в богохульстве которых участвуешь? Второй вопрос Иовиана^[102] занимает и твою голову. Что служит ответом ему, то, верно, служит ответом и тебе. Не может быть, чтобы те, у кого одна мысль, пришли к решению различному.

Как скоро это так, то чего хотят эти жалкие бабенки, обремененные грехами, влающиеся всяким ветром учения, всегда учащиеся и никогда до познания истины не достигающие (2Тим. 3:7)? Чего хотят и те бабьи сообщники, чувствующие зуд в ушах и не понимающие, что слышат, что говорят, – которые весьма давнюю грязь принимают за вновь сделанный состав, – мажут, по Иезекиилю, стену в непогоду, и разбегаются, когда нахлынет дождь истины? Симон Маг сочинил ересь при помощи блудницы Елены. Николай Антиохийский, изобретатель всяких нечистот, вел за собою женские хороводы. Апеллес имел сообщницей в своем учении Филумену. Монтан, проповедник нечистого духа, чрез Приску и Максимиллу, благородных и богатых женщин, сперва обольстил золотом, а потом осквернил ересью многие церкви. Оставлю примеры древние, перейду к ближним. Арий, рассчитывая вовлечь мир в заблуждение, увлек сперва сестру императора. Донат в Африке воспользовался богатствами Люциллы, чтобы некоторых несчастных осквернить болотной водой. В Испании Агапия – женщина Елпидия – мужчину, слепая слепого, завела в яму; этот имел преемником Прискилиана, бывшего ревностейшим учеником мага Зороастра и из мага – епископом; а сообщница последнего Галла оставила по себе всюду бродящею наследницею той и другой ереси женщину, родную ей не по происхождению, а по имени^[103]. И вот совершается теперь тайна нечестия. Оба пола подставляют друг другу ногу, и поневоле приходишь к , известному пророческому изречению: куропатка садится на яйца, которых не несла; таков приобретающий богатство неправдою: он оставит его на половине дней своих, и глупцом останется при конце своем (Иер. 17:11).

А то, что после присоединили они к этой мысли для обольщения всякого рода людей, хотя с первого взгляда и завлекает, но если рассмотреть и внимательно разобрать – увлечь не может. Ибо они благодать Божию представляют не так, чтобы при всяком в частности деле мы укреплялись и управлялись ее помощью; но полагают ее в свободном произволе и в предписаниях закона, ссылаясь на известное изречение Исаии: закóн бо Бог в пóмощь дадé (Ис. 8:20); так что следует благодарить Бога за то, что Он такими нас создал, что мы можем по своей доброй воле избирать доброе и избегать злого. И говоря так, они не понимают, что устами их доселе шипит, нестерпимо богохульствуя, диавол. Ибо, если благодать Божия состоит в том только, что создал Он нас с личною волей, и мы сохраняем за собой свободный произвол; и если мы даже не нуждаемся в Его помощи, так как подобная нужда уничтожала бы свободный произвол: то после этого мы ни в каком случае не должны молиться, не должны обращаться к Его милосердию с молитвами, чтобы Он давал нам ежедневно то, что раз навсегда предоставлено нашей власти. Люди этого вида отрицают молитву, и, говоря о свободном произволе, выставляют себя созданными не с волею, свойственною людям, а с могуществом свойственным Богу, который не нуждается ни в чьей помощи. Отрицают они и посты и всякое воздержание. Ибо какая мне необходимость трудиться, чтобы усилиями добиваться того, что раз и навсегда предоставлено моей власти? Это я говорю не свой довод: так философствует и рассуждает один из его учеников, а вернее – учитель и вожатый всей толпы, сосуд погибели, восстающий против апостола с жалким оружием не силлогизмов (как они хвалятся), а солецизмов. «Если я не делаю ничего без помощи Божьей, и если, потому, за всякое действие, которое бы я ни совершил, слава будет принадлежать не мне, а помощи Божьей во мне: то напрасно Бог и дал мне свободу, которою я не могу пользоваться, если Он же сам не будет всегда помогать мне. То произволение ничтожно, которое нуждается в чужой помощи. Но Бог дал свободное произволение, которое иначе не будет свободным, если я не буду делать того, что ни захочу. И поэтому, говорит он, или я всегда пользуюсь той властью, которая мне дана, и тогда свободное произволение сохраняется; или я нуждаюсь в помощи другого, и в таком случае свобода произволения во мне уничтожается».

Неужели говорящий так не впадает в крайнее богохульство, не превосходит еретиков в причиняемом ими вреде? Утверждают, что при свободном произволе, они уже не имеют никакой необходимости в Боге; а не знают написанного: что ты имеешь, чего бы не получил? А если получил, что хвалишься, как будто не получил? (1Кор. 4:7). Большую благодарность высказывает Богу тот, кто, пользуясь свободой произвола, восстает против Бога?! И мы признаем охотно свободу, но так однако же, что всегда благодарим щедрого подателя ее, и знаем, что мы ничто, если давший сам же не сохранит в нас данного, по слову апостола: не от желающего и не от подвизающегося, но от Бога милующего (Рим. 9:16). Хотеть и течь – мое дело; но и то, что мое, не будет моим без постоянной помощи Божьей. Ибо тот же апостол говорит: Бог производит в нас и хотение и действие по Своему благоволению (Фил. 2:13). Всегда Он – щедрый податель, всегда даритель. Раз данное Им недостаточно для меня, если Он не будет всегда дарить. Прошу, чтобы получить; и получив, снова прошу. Я алчен на получение благодеяний Бога; и как Он не устанет давая, так и я не насыщусь принимая. Чем более буду пить, тем более жажду. Ибо читал я песнь псалмопевца: вкусите, и увидите, как благ Господь (Пс. 33:9). Все, что имеем мы доброго, вкушаем от Господа. Когда думаю о себе, что достиг уже верха добродетелей, окажусь только в начале пути. Ибо начало мудрости – страх Господень (Пс. 110:10), который изгоняется и уничтожается любовью. Единственное совершенство для людей в том, если они сознают себя несовершенными. И вы, говорит, когда исполните всё повеленное вам, говорите: мы рабы ничего не стоящие, потому что сделали, чтó должны были сделать (Лк. 17:10). Если неключим (бесполезен) тот, кто все сделал, – что сказать о том, кто исполнить всего не мог? Почему и апостол говорит о себе, что он отчасти получил, и отчасти уразумел, и далеко еще не совершенен, – задняя забывает, и в предняя простирается (1Кор. 13:9; сн. Флп. 3:13). Кто всегда забывает прошедшее и желает будущего, тот дает видеть, что настоящим он недоволен. Что же касается тех, которые со всех сторон кричат, будто мы уничтожаем свободный произвол, то пусть узнают, что напротив, они уничтожают свободу произвола, пользуясь ею худо, вопреки благодеяниям давшего ее. Кто уничтожает свободу: тот ли, кто всегда благодарит Бога и все, что течет в ручье его, относит к источнику, или тот, кто говорит: отиди́ от менé, я́ко чи́ст éсмь (Ис. 65:5), не имею я в тебе нужды? Дал-де мне раз свободную волю делать что захочу: зачем же вмешиваешься снова, чтобы я не мог делать ничего, пока ты не пополнишь своих даров мне?.. Ложно представляешь ты благодать Божию, когда принимаешь ее за свойство человеческое и на каждое дело не просишь помощи Божией; не потеряй вследствие этого свободной воли, и презирая помощь Божию, не попроси пособия человеческого.

Послушайте, прошу вас, послушайте святотатца. «Если, говорит он, я захочу согнуть палец, двинуть рукой, сесть, стать, пройтись, пробежать, плюнуть, высморкаться посредством двух пальцев, испражниться, освободиться от урины, – неужели мне всегда будет необходима помощь Божия»? Послушай, неблагодарный, послушай, святотатец, что проповедует апостол: едите ли, пьете ли, или иное что делаете, все делайте в славу Божию (1Кор. 10:31); равно и известно изречение Иакова: теперь послушайте вы, говорящие: «сегодня или завтра отправимся в такой-то город, и проживем там один год, и будем торговать и получать прибыль»; вы, которые не знаете, что случится завтра: ибо что такое жизнь ваша? Дуновение ветра, или пар, являющийся на малое время, а потом исчезающий. Вместо того, чтобы вам говорить: «если угодно будет Господу и живы будем, то сделаем то или другое», – вы, по своей надменности, тщеславитесь: всякое такое тщеславие есть зло (Иак. 4:13–16). Ты думаешь, что для тебя обидно, и свобода произвола уничтожается, если Бог творец всегда остается опорою твоею, если ты зависишь от Его воли, и говоришь: очи мои всегда к Господу, ибо Он извлекает из сети ноги мои (Пс. 24:15)? От того и осмеливаешься ты дерзко утверждать, что каждый управляется по своему произволу, а если каждый управляется по своему произволу, то на что помощь Божия? – Если нет нужды в Христе правителе, то каким образом пишет Иеремия: не в воле человека путь его (Иер. 10:23), и Господом утверждаются стопы человека (Пс. 36:23)? Ты говоришь, что заповеди Божии легки; однако же не укажешь никого, кто исполнил бы все. Отвечай мне, легки они или трудны? Если легки, скажи, кто их исполнил, и зачем Давид поет в псалме: умышляющих насилие вопреки закону (Пс. 93:20); и еще: по слову уст Твоих, я охранял себя от путей притеснителя (Пс. 16:4); и Господь говорит в Евангелии: входите тесными вратами (Мф. 7:13), и люби́те врагов ваших и молитесь за обижающих вас (Мф. 5:44)? Если же они трудны, то как смеешь ты говорить, что заповеди Божии легки, когда никто их не исполнил? Не понимаешь, как твои мысли противоречат между собою? Или они легки, и в таком случае есть бесчисленное множество людей, исполнивших их; или они трудны, и тогда ты бессудно назвал легким то, что трудно.

Имеете вы обыкновение говорить и так? «Заповеди или возможны для исполнения, и в таком случае справедливо даны Богом; или невозможны, и тогда виноваты не те, которые получили заповеди, но тот, кто дал невозможное». Неужели Бог заповедал мне, чтобы я был как Бог, чтобы не было различия между мною и Господом Творцом, чтобы я превзошел величием ангелов, чтобы имел чего не имеют ангелы? О Нем писано, как и свойственно Ему: потому что не сделал греха, и не было лжи в устах Его (Ис. 53:9). Но неужели это обще и мне со Христом, которому было свойственно? – Ведь иначе твое мнение уничтожается само собою. Утверждаешь, что человек может быть без греха, если захочет; и очнувшись от бреда, стараешься напрасно, для обмана невежественных умов, прибавить: не без благодати Божией. Если уже человек сам собою может быть без греха, то какая необходимость благодати Божией? Если же без Божией благодати он ничего не может делать, – какая была необходимость говорить, что может, когда не может? Может, говорит он, быть без греха, может быть совершенным, если захочет. – Кто же из христиан не хочет быть безгрешным, или кто отказывается от совершенства; и неужели тотчас следует возможность, если предшествует желание? Так как из христиан нет никого, кто не захотел бы быть безгрешным: то следовательно все будут без греха, потому что все непременно желают быть безгрешными. И ты поневоле остановишься на том, что признаешь возможность всем быть безгрешными, хотя не можешь указать безгрешного никого или только немногих. Бог, говорит он, дал заповеди возможные к исполнению. – Кто это и отрицает? Но как следует понимать это положение, весьма ясно учит сосуд избранный; потому что он говорит: как закон, ослабленный плотию, был бессилен, то Бог послал Сына Своего в подобии плоти греховной в жертву за грех и осудил грех во плоти (Рим. 8:3); и еще: делами закона не оправдается пред Ним никакая плоть (Рим. 3:20). А чтобы не подумал ты, будто это сказано только о законе Моисеевом, а не о всех заповедях, которые разумеются под одним именем закона, тот же апостол пишет: ибо по внутреннему человеку нахожу удовольствие в законе Божием; но в членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего и делающий меня пленником закона греховного, находящегося в членах моих. Бедный я человек! кто избавит меня от сего тела смерти? Благодарю Бога моего Иисусом Христом, Господом нашим (Рим. 7:22–25). А в каком смысле сказал он это, поясняет в другом месте. Ибо мы знаем, что закон духовен, а я плотян, продан греху. Ибо не понимаю, что делаю: потому что не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю. Если же делаю то, чего не хочу, то соглашаюсь с законом, что он добр, а потому уже не я делаю то, но живущий во мне грех. Ибо знаю, что не живет во мне, то есть в плоти моей, доброе; потому что желание добра есть во мне, но чтобы сделать оное, того не нахожу. Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю. Если же делаю тó, чего не хочу, уже не я делаю то, но живущий во мне грех (Там же, ст. 14–20 ).

Заспоришь и скажешь, что мы следуем учению манихеев и тех, которые ведут войну с церковью за противоположность естеств, утверждая, что то естество злое, которое никоим образом не может быть изменено. И это не мне вменяй, но апостолу, который знал, что иное есть Бог, иное человек, – иное немощь плоти, иное крепость духовная. Ибо плоть желает противного духу, а дух – противного плоти: они друг другу противятся, так что вы не то делаете, что хотели бы (Гал. 5:17). От меня никогда не услышишь ты, чтобы плоть была зла. Но как следует рассуждать о немощи плоти, поучимся у того самого, кто писал об этом, поучая нас. Спроси его, для чего он сказал: которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю? Что это за необходимость, сковывающая его волю, что за сила такая, побуждающая делать ненавистное, так что он принужден делать не то, что хочет, а что ненавидит и чего не хочет? От отвечает тебе: человек, что споришь с Богом? Изделие скажет ли сделавшему его: «зачем ты меня так сделал?» Не властен ли горшечник над глиною, чтобы из той же смеси сделать один сосуд для почетного употребления, а другой для низкого (Рим. 9:20–21)? Еще сильнее можешь порицать Бога по тому поводу, что Он сказал, когда Исав и Иаков были еще во чреве: возлюбил Иакова, а Исава возненавидел (Мал. 1:2). Обвиняй его в несправедливости и по тому случаю, что Ахар сын Харемии украл нечто из добычи иерихонян, а столько тысяч людей было убито из-за его преступления (Нав. 7). Согрешили сыновья Илия; а зачем же весь почти народ истреблен и ковчег пленен? Согрешил Давид, потому что исчислял народ; за что же в целом народе израильском поражено столько тысяч людей? И наконец (что обыкновенно противопоставляет нам ваш товарищ Порфирий), по какой причине Бог, благий и милосердный, допустил, чтобы от Адама до Моисея и от Моисея до пришествия Христова все народы погибли в неведении закона и заповедей Божьих? Ибо и Британия, плодоносная провинция тиранов, и жители Шотландии, и все окруженные народы до самого океана не знали Моисея и пророков. Зачем необходимо было Ему (Христу) прийти в последнее время, а не прежде чем погибло такое бесчисленное множество людей? Пиша по этому вопросу к римлянам, блаженный апостол весьма благоразумно заявляет, что не знает этого и предоставляет ведению божественному. Откажись снисходительно и ты от знания того, о чем спрашиваешь. Уступи Богу Его могущество, чтобы не нуждаться Ему в твоей защите. Я бедный, ждущий от тебя поношения, читающий всегда известное изречение: благодатью вы спасены через веру (Еф. 2:8) и блажен, кому отпущены беззакония, и чьи грехи покрыты (Пс. 31:1), – я (чтобы сказать о своей немощи) знал, что хочу многое такое, что должен делать, и однако исполнить не могу. Ибо сила духа направляет меня к жизни, но немощь плоти ведет к смерти. И слышу я увещание Господа: бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение: дух бодр, плоть же немощна (Мф. 26:41).

Напрасно ты злословишь и набиваешь в уши невеждам, будто мы осуждаем свободный произвол. Тот сам осудится, кто осуждает. Впрочем, мы не тем разнимся от животных, что созданы с свободным произволом; но тем, как мы сказали, что самый свободный произвол опирается на помощь Божию и на каждый частный случай нуждается в содействии ее. Вы так не думаете; но полагаете, что раз получивший свободный произвол в Боге помощнике нужды не имеет. Свободный произвол служит основанием свободному намерению; но не тотчас действует человек по свободному произволу, но при помощи Господа, который не нуждается ни в чьем пособии. Ты сам, разглашающий о совершенной и равняющейся с божественною правдой в людях, и в тоже время сознающий себя грешником, отвечай мне: хочешь или не хочешь оставить грех? Если хочешь, то почему сообразно с намерением своим не исполняешь того, чего желаешь? Если же не хочешь, – доказываешь, что ты презритель Божьих заповедей. Если презритель, – непременно и грешник. Если грешник, – послушай, что говорит тебе Писание: грешнику же говорит Бог: «что ты проповедуешь уставы Мои и берешь завет Мой в уста твои, а сам ненавидишь наставление Мое и слова Мои бросаешь за себя? (Пс. 49:16–17). Не хочешь исполнять слова Божьи, значит – отбрасываешь их за спину. И новый апостол, ты предписываешь, что должна и чего не должна делать вселенная. Но не так это, как говоришь ты: иное у тебя на уме. Когда говоришь, что ты грешник и что человек может быть без греха, если хочет: ты хочешь дать понять, что ты-то человек святой и не имеешь никакого греха; но по смирению называешь себя грешником, так как лучшим-де считаешь хвалить других, а себя уничижать.

А кто в состоянии понять ваше следующее доказательство? – Вы говорите так: «Одно – быть, другое – мочь быть. Быть – не в нашей власти; мочь же быть, говоря общим образом, – в нашей: почему, хотя бы кто-нибудь и не был, однако мог бы быть тот, кто захотел бы быть». Спрашиваю, что за доказательство: может быть, чего никогда не было? Может сделаться, чего, по свидетельству твоему, никто не делал? Приписывать это кому-то, о ком не знаешь – будет ли он, и неизвестно кому придавать то, существование чего ты не можешь доказать ни в патриархах, ни в пророках, ни в апостолах? Обрати внимание на простоту, или грубость и невежество, как это кажется вам, учения церковного. Говори, как веришь: проповедуй открыто, что говоришь ученикам своим наедине. Говоришь, что имеешь свободный произвол: почему же не говоришь свободно, что чувствуешь? Одно слышат стены твоей спальни, другое слышит народ с публичной кафедры. Неученый-де народ не в состоянии понять таинственного в твоем учении и не может принять твердой пищи; почему-де и довольствуется детским молоком?! Ты еще не писал, а грозишь уже мне громами своих писаний, чтобы я, т.е., испугавшись их, не осмелился открыть рта; а не замечаешь, что мы для того и пишем, чтобы принудить вас отвечать и высказать наконец открыто то, что вы, смотря по лицам и месту, или высказываете или умалчиваете. Не хочу, чтобы вы пользовались свободой отказываться от того, что раз напишете. Победа церкви несомненна, как скоро вы открыто выскажете, что чувствуете. Потому что вы или ответите то же, что говорим мы, и тогда окажетесь не врагами, а друзьями; или если выскажете противное нашему учению, победим уже тем самым, что всем церквам сделаются известны ваши мысли. Выставить на свет ваши мнения, значит победить. С первого разу выступает на вид богохульство. Нет необходимости опровергать то, что богохульно при самом заявлении своем. Угрожаете нам ответом, которого избежать не может никто, кроме разве того, кто ничего не пишет. Откуда знаете вы, о чем намерены мы говорить, что готовите ответ? Может случиться, что мы будем говорить по-вашему, и в таком разе напрасно пропадут остроты, над которыми ломаете свою голову. Евномиане, ариане, македониане, различные по имени, но единодушные по нечестию, не затрудняют нас. Они говорят, что думают. Одна эта ересь краснеет говорить открыто то, чему не боится учить тайком. Тайны учителей обнаруживает бешенство учеников. Что слышат внутри дома, то проповедают они с кровель; это для того, чтобы сказанное ими, если понравиться слушателям, было отнесено к славе учителей, а если не понравиться, вменено было в ошибку ученику, а не учителю. Потому и разрослась ваша ересь, и увлекли вы в заблуждение очень многих, особенно тех, которые льнут к женщинам и знают, что грешить они не могут, – что вы всегда учите и всегда отказываетесь; и заслуживаете слышать известное пророческое изречение: славу от порождéнiй и родовых боле́зней… Дай им, Господи: что Ты дашь им? дай им утробу нерождающую и сухие сосцы (Ос. 9:11, 14). Кипит сердце, и не иогу быть сдержанным в выражениях. Краткость письма не дозволяет слишком распространяться. В этом сочиненьице ничье собственно имя не затронуто. Мы говорили против учителя превратного догмата. Если кто рассердится или напишет в ответ, так, как мышь, выдаст сам себя, рискуя в настоящем бою получить более глубокие раны.

В продолжении многих лет, от юности до теперешнего возраста, я написал разные сочиненьица, и всегда старался говорить слушателям то, чему всенародно учил в церкви; и не гонялся я за приемами в доказательствах философскими, а старался довольствоваться апостольскою простотой, зная написанное: погублю мудрость мудрецов, и разум разумных отвергну (1Кор. 1:19), – и немудрое Божие премудрее человеков (1Кор. 1:25). Имея это в виду, я приглашаю противников, пусть разберут беспристрастно заброшенные бумажки, и если откроют что-нибудь в моих рассужденьицах погрешительное, пусть выведут на свет. Или эти рассужденьица окажутся добрыми, и я опровергну их клеветы, или достойными порицания, и я сознаюсь в ошибке, желая лучше исправить погрешность в образе мыслей, чем упорствовать в ней. Так и ты, превосходнейший учитель, или защищай что сказал, и тонкость своих мнений подтверди, изложив их в сочинении, чтобы не мог отказаться, когда бы ни захотелось тебе, от того что сказал; или, если ты действительно впал в заблуждение, как свойственно человеку, – сознайся откровенно, и возврати мир находящимся между собой в раздоре. Прими к сведению, что хитон Спасителя был раздран не воинами только. Видишь споры между собой братьев, и смеешься и радуешься, что одни называют себя твоим именем, другие Христовым? Подражай Ионе и скажи: если ради меня постигла вас эта великая буря, возьмите меня и бросьте меня в море (Ион. 1:12). Он в уничижении ввержен был в глубину, чтобы восстать во славе в образе Господа; а ты возносишься гордостью до звезд, чтобы Иисус сказал о тебе: видел сатану, спадшего с неба, как молнию (Лк. 10:18).

Касательно же того, что в священном Писании многие называются праведными, как то: Захария и Елисавета, Иов, Иосафат, Иосия и другие, которых имена внесены в священное Писание: то хотя я и буду говорить об этом полнее (если даст благодать Божия) в обещанном сочинении, но и в настоящем письме считаю достаточным сказать коротко следующее. Называются они праведными не потому, чтобы вовсе не имели порока, но потому, что заявили себя большею частью добродетелей. И Захария напоследок осуждается на молчание, и Иов перерывается во время речи, и Иосафат с Иосией, хотя названы праведными несомненно, – сделали, как повествуется, не угодное Господу. Один из них оказал помощь нечестивому (3Цар. 22), и получил упрек от пророка; другой, вопреки заповеди Господа из уст Иеремии, вышел навстречу египетскому царю Нехао, и был убит (4Цар. 23 и 2Пар. 35): тем не менее каждый из них называется праведным. Более писать теперь не время. Да ты и требовал от меня письма, а не книги, которая должна быть диктована на досуге, и с помощью Христовой должна опровергнуть все их возражения; в последнем мы должны быть уверены, имея свидетельства святых Писаний, в которых ежедневно говорит верующим Бог. И я прошу и увещеваю чрез тебя оный соборик святого и знаменитого дома, из-за одного, много – трех ничтожных людей не принимать поддонков или (говоря снисходительно) бесславия этих ересей, чтобы там, где прежде восхвалялась добродетель и святость, не нашло себе места безобразие дьявольской надменности и гнусного общества. И доставляющие помощь людям этого рода пусть знают, что они собирают толпу еретиков, умножают врагов Христу и вскармливают противников Ему; и напрасно стараются они уверить языком в одном, когда есть ясные доказательства на то, что в душе они чувствуют другое.

108. Письмо к Августину

Господину истинно святому, и от всего сердца уважаемому мною папе – Августину Иероним желает во Христе здравия.

Почтенного мужа, брата моего, сына твоей чести, пресвитера Орозия я принял по его заслугам и то твоему повелению. Но время выпало слишком трудное, когда мне лучше было молчать, чем говорить; так что занятия наши прекратились и оставалось, по Аппию, упражняться в собачьем красноречии^[104]. Поэтому я не мог в надлежащее время отвечать на две твои книжки, полные учености и блистающие всеми цветами красноречия, которые ты посвятил моему имени. Я вовсе не думаю, чтобы в них было что-либо достойное порицания; но, по апостолу, всяк богат своим рассудком: один так, другой иначе (1Кор. 7:7). Все, что можно было сказать, и все, что при возвышенном уме можно было почерпнуть из святых писаний, – все то ты изложил и изъяснил. Но я прошу твою честь дозволить мне высказать хоть малую похвалу твоему уму. Наши завистники, а особенно еретики, когда находили между нами различие во мнениях, клеветали, будто оно вытекает из давней неприязни. А между тем мне суждено любить тебя, уважать, почитать, удивляться тебе и защищать сказанное тобой, как свое собственное. Так и в «Диалоге», недавно изданном мной, я, как и достойно было, вспомнил о твоем блаженстве. Постараемся же еще более, чтобы пагубнейшая ересь^[105] была исторгнута из Церкви – ересь, всегда относящаяся лицемерно к покаянию, чтобы иметь возможность учить в церкви; потому что если бы она высказалась открыто, исчезла бы, будучи изгнана из церкви.

Святые и достопочтенные дочери твои, Евстохия и Павла (младшая), ведут жизнь достойную своего рода и твоих наставлений и свидетельствуют твоему блаженству свое особенное почтение (равно как и все братство, подвизающееся с нами в служении Господу Спасителю). В прошлом году мы отправили по делу их святого пресвитера Фирма в Равенну, а оттуда в Африку и Сицилию. Думаем, что он находится уже в областях Африки. Прошу поклониться от меня святым, близким твоим. Если до тебя дойдут письма мои, посланные мной к святому пресвитеру Фирму, не потяготись отправить к нему. Христос Господь да сохранит твое здоровье, господин истинно святой и блаженнейший папа, и твою память обо мне.

Приписка

Мы терпим в здешней области великий недостаток в переписчиках для латинских книг. Поэтому мы не могли исполнить твоих приказаний, особенно касательно издания Семидесяти, которое испещрено звездочками и черточками. Ибо по недобросовестности одного переписчика мы очень многое упустили в пре­дыдущем своем труде.

109. Письмо к Рипарию

Из твоих писем и из рассказов очень многих людей я узнал, что ты ведешь войны с врагами православной веры, что ветры неблагоприятны и неотвратимо должны содействовать общей гибели защитников века. Знай, однако же, что в здешней области, без всякого содействия человеческого, но единственно судом Христовым, Катилина^[106] изгнан не только из города, но и из Палестины и пределов ее; и мы скорбим очень, что с Лентулом осталось много сообщников заговора, которые проживают в Иоппии. Нам же кажется лучшим переменить место, чем истину веры, и потерять приятное здание и местопребывание, чем скверниться сообществом тех, в присутствии которых следовало бы или уступить, или уже каждый день сражаться не языком, а мечем. А сколько мы вытерпели, и как грозно за нас вооружилась против врага высокая рука Христова, – думаю, что ты узнал по молве. Итак прошу тебя, кончай мужественно начатое дело; не допусти, чтобы в твоем присутствии церковь не имела защитника. Всякому хорошо известно (чем владеешь и ты по мере сил), что должно бороться не силами телесными, а любовью, которая не может быть побеждена. Святые братья, живущие с нашим смирением, свидетельствуют тебе глубочайшее почтение. Думаю, что твоей чести расскажет верно все и святой брат диакон Алентий. Христос, всемогущий Господь наш, да сохранит твое здоровье и память обо мне, господин истинно святой и брат достойный всякого уважения.

110. Письмо к Апронию

Не знаю, по какому диавольскому наваждению случилось, что и твой труд, и старания святого пресвитера Иннокентия, и наше желание в настоящем случае, очевидно, ни к чему не послужили. Но, благодарение Богу, узнал я, что среди самых искушений диавольских ты остался невредим и сохранил пламень веры. Это моя радость, когда я слышу, что дети мои сражаются о Христе; и Тот, коему мы веруем, укрепляет нас самих в такой ревности, что мы охотно прольем кровь за Его веру. Скорблю, что благородная фамилия разорена до основания, и однако, какая была тому причина, узнать не мог. Ибо и сам податель писем отозвался, что не знает этого. Поэтому мы можем скорбеть за общих друзей и молить милосердие Христа, который один всемогущий и Господь, – хотя и навлекли на себя отчасти немилость Божию, покровительствуя врагам Господа. Ты сделаешь прекрасно, если, бросив все, отправишься на восток, особенно – в святые места. Здесь все покойно; и хотя не выбросили зла из сердца, – уст нечестивых открывать не смеют, но как аспиды глухи и затыкают уши свои (Пс. 57:5). Приветствуй святых братьев. Наше же семейство по отношению к плотским благам совершенно разоренное преследованиями еретиков, по милости Христовой полно богатств духовных. Лучше жевать сухой хлеб, чем потерять веру.

111. Письмо к пресвитеру Киприану

Прежде я знал только по письмам, что ты, ревностнейший из пресвитеров Киприан, принадлежишь к числу тех, о которых сказано Моисею: избери пресвитеров, которых ты знаешь, что они пресвитеры (Числ. 11:16), и наследовал имя блаженного мужа, который поучается в законе Божьем день и ночь (Пс. 1). Теперь же мы узнали друг друга и по внешнему человеку; и после приветствий и сладких объятий, которыми скрепляется взаимная дружба, ты тотчас, чтобы увериться в истине того, о чем слышал, просишь меня объяснить один из трудных псалмов, который у греков и латинян надписывается восемьдесят девятым, – объяснить не тем красноречивейшим и вызывающим рукоплескания толпы языком, который обольщает и ласкает слух невежд, но речью простой и точным церковным языком, – так то есть, чтобы толкование наше не нуждалось в другом толкователе: потому что со многими слишком красноречивыми случается обыкновенно, что их объяснения понимать гораздо труднее, чем то самое, что они стараются объяснить. Итак начну дело весьма трудное, и поддержанный святыми молитвами твоими припомню известный стих: Господь даст слово: провозвестниц великое множество (Пс. 67:12).

И во первых, должно знать, что псалом этот в еврейском имеет такое надписание: молитва Моисея мужа Божия, а у семидесяти: молитва Моисея человека Божия. Какое различие между выражениями «человек» и «муж», учит нас священное Писание. Пятидесятник говорит Илии: человече Божий, царь зовет тя. Этот отвечает ему: если я человек Божий, то пусть сойдет огонь с неба и попалит тебя и пятидесяток (мужей) твой (4Цар. 1:9–10). И к Тимофею апостол пишет: ты же, человек Божий, убегай сего (1Тим. 6:11). Затем о муже Божьем тот же апостол учит: хочу также, чтобы вы знали, что всякому мужу глава Христос, жене глава – муж, а Христу глава – Бог (1Кор. 11:3). Муж тот, кто не должен покрывать главы: потому что есть образ и глава Божия и ежедневно говорит в молитве: мы же все открытым лицем, как в зеркале, взирая на славу Господню, преображаемся в тот же образ от славы в славу, как от Господня Духа (2Кор. 3:18). И в другом месте: доколе все … в мужа совершенного, в меру полного возраста Христова (Еф. 4:13). Итак, как название мужа, так и название человека прилично мужу святому, и такому, который видел Бога лицом к лицу и жива была душа его; из уст которого мы узнали о творении мира, о творении того, что видимо, о состоянии человека, – узнали истину всей прошлой истории; который оставил нам не только пять книг, Бытие, Исход, Левит, Числа и Второзаконие, но и одиннадцать псалмов, от восемьдесят девятого, начинающегося словами: Господи! Ты нам прибежище, до девяносто девятого, который надписывается: псалом во исповедании. Что же касается надписания: псалом Давида, которое в очень многих кодексах имеет псалом девяносто восьмой, то его нет в еврейском. В священном Писании так делается обыкновенно, что все псалмы, которые не надписаны, чьи они, почитаются принадлежащим тем, чьи имена содержаться в псалмах предыдущих.

Есть четыре псалма, надписывающиеся – молитва (oratio): шестнадцатый, который надписывается: молитва Давида, и начинается: Услыши, Господи, правду мою, восемьдесят пятый: приклони, Господи; восемьдесят девятый, который теперь у нас под руками: Господи, прибежище был еси нам; и сто первый, который имеет надписание: молитва страждущего, когда он унывает и изливает пред Господом печаль свою. Давид и нищий, бывший богатым, но ради нас обнищавший, это – относится ко Христу, который, по словам Захарии (Зах. 9:9), воссел на жребя ослицы, бедняк и кроткий. Моисей же, чрез которого Господь дал закон, из уст которого мы слышали слова Божии: сотворим человека по образу Нашему и по подобию Нашему (Быт. 1:26), и тотчас же упоминается: и сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их (ст. 27), – Моисей подробно раскрывает состояние человека от происхождения его до смерти и воскресения, – каким он сотворен, сколько времени живет, что делает в мире, какими пользуется наслаждениями в жизни, из-за чего трудится, к чему стремится. И так как писавший это сам человек же, то он изображает состояние всего рода человеческого под видом самого себя. Есть впрочем толкователи, которые этот псалом или молитву относят к народу израильскому, – к тому (обстоятельству), как он оскорбил Бога в пустыне и вымер и не удостоился войти в землю обетованную; а вместо отцов вошли дети, и надеются снова умилостивить Бога: что исполняется в пришествие Христово.

Oratio (молитва), по словам грамматиков, означает всякую речь говорящих; этимологию этого слова они объясняют так: oratio est oris ratio. Но в священном Писании трудно встретить слово oratio с таким смыслом; оно применяется здесь к молитвам и прошениям. Евреи говорят, что в одной книге псалмов содержится пять книг: от первого псалма до сорокового; от сорок первого до семьдесят первого; от семьдесят второго до восемьдесят восьмого; от восемьдесят девятого, которым начинается четвертая книга и который мы теперь разбираем, до сто пятого (в конце всех их поставлено двойное аминь, которое семьдесят толковников переводят буди, буди); и за тем от сто шестого до конца. Это по примеру двенадцати пророков, которые, хотя и издали каждый особенную книгу, входят в состав одной книги. Нашему мнению, по-видимому, противоречит только сказанное нами, когда мы к одиннадцати Моисеевым псалмам причислили и девяносто восьмой, в котором говорится: превозносите Господа, Бога нашего, и поклоняйтесь подножию Его: свято оно! Моисей и Аарон между священниками и Самуил между призывающими имя Его (Пс. 98:5–6); каким образом может принадлежать Моисею псалом, называющий Самуила, о котором известно, что он жил спустя долгое время? Но решение этого вопроса не представляет трудности: имя Самуила названо пророчески, потому что заслуги его так велики, что у Иеремии он сопоставляется с Моисеем: аще станут Моисей и Самуил (Иер. 15:1). Это точно также, как человек Божий говорит в Самарии: жертвенник, жертвенник! так говорит Господь: вот, родится сын дому Давидову, имя ему Иосия (3Цар. 13:2). Знаем также, что погрешают те, которые все псалмы считают Давидовыми, а не тех, чьими именами они надписаны. Почему и этот псалом считают написанным Давидом от лица Моисея, т.е. как бы законодатель священными устами изображал заблуждения и бедствия человеческого рода, а затем и чаяние им спасения.

Господи, обиталище был еси нам в род и род. Семьдесят: Господи, прибежище был еси нам в род и род. Вместо обиталище и прибежище в еврейском стоит maon слово, которое более значит обиталище, чем прибежище. Предполагая весть рассказ о печальном и оплакивать человеческий род, составитель псалма начинает похвалами Богу, чтобы все, что после случится несчастного с человеком, казалось случившимся не по жесткости Творца, но по вине сотворенного. Кого застает ненастье, тот ищет убежища под скалою или под кровлею. Кого преследует враг, тот прячется за городские стены. Утомленный путник от солнца и пыли ищет отдых в тени. Если свирепейший зверь жаждет крови человека, последний старается и употребляет всевозможные усилия избежать предстоящей опасности. Так и человек с первых дней существования своего пользуется помощью Божию; и как творением своим обязан его благодати, и существует и живет благодаря Его милосердию, так и ничего доброго не может делать без того, кто дал ему свободный произвол в таком виде, чтобы последний не отрицал его благодати для каждого действия в частности. Это для того, чтобы свобода произвола не перешла в оскорбление Создателя, и не надмила гордостью того, кто для того и создан свободным, чтобы без Бога сознавал себя ничем. Выражением же: в род и род обозначаются все времена, и до закона, и под законом, и под евангельскою благодатью. Почему и апостол говорит: ибо благодатью вы спасены через веру, и сие не от вас, но по Божьему дару (Еф. 2:8). И во всех его посланиях, в начале приветствия, не прежде стоит мир, а потом – благодать, но прежде благодать, а затем уже мир; это потому, что по отпущении уже нам грехов наших наследуем мы мир Господень.

Прежде чем горы родились и произошла земля и вселенная, от века и до века ты еси Бог. Семьдесят: прежде чем горы утвердились и образовалась земля и вселенная, от века и до века ты еси Бог. Некоторые извращают смысл этого места злонамеренною расстановкой слов, особенно делают это те, которые утверждают, что души существовали прежде, чем создан был, в шестой по числу день, человек. Они так читают и разделяют это место: Господи, прибежище был еси нам в род и род, прежде чем горы утвердились и образовалась земля и вселенная; так т.е. что выражение от века и до века ты еси Бог следует после. Толкуют они так. Если Господь был прибежищем для людей прежде, чем утвердились горы и образовалась земля и вселенная: то следовательно души существовали на небесах прежде, чем образовались тела человеческие. Но мы, как упомянули уже, должны читать с такой расстановкой: прежде чем горы утвердились и образовалась земля и вселенная, от века и до века ты еси Бог: не так, чтобы Бог был прибежищем нашим до сотворения мира: потому что мы еще не существовали, но так, что Бог от вечности и до вечности всегда Бог. Ибо там, где латинский переводчик поставил: от века и до века, и где по-еврейски говорится olam, мы переведем точнее: «от вечности и до вечности». Так точно и в притчах от лица премудрости, которая есть Христос, говорится: Господь имел меня началом пути Своего, прежде созданий Своих, искони; от века я помазана, от начала, прежде бытия земли. Я родилась, когда еще не существовали бездны, когда еще не было источников, обильных водою. Я родилась прежде, нежели водружены были горы, прежде холмов (Притч. 8:22–25). А межу тем нет слова, которое наводило бы на мысль о творении, потому что в еврейском нет творения, которое называется bara, но стяжание. Ибо так пишется: Adonai canani bresith dercho, что на нашем языке выражается Господь стяжа мя в начало путей своих. Между стяжанием же и творением большое различие. Словом стяжание выражается, что Сын всегда был в Отце и Отец в Сыне. Творение же означает начало существования того, кого прежде не было. По законам иносказательной речи, выражение: прежде чем горы утвердились и образовалась земля и вселенная, может означать, что прежде чем в душе нашей утвердились возвышенные догматы, и прежде чем образовалась и укрепилась от Бога земля тела нашего и утвердилась или укрепилась вселенная, которая по-еврейски называется thebel, по-гречески называется выразительнее ὀιχουμένη, что мы можем перевести «обитаемая», – прежде всего этого Бог был всегда нам прибежищем. Душа же обитаема, а не в запустении, тогда, когда удостаивается иметь гостем Бога, по слову Спасителя: Я и Отец придем и обитель у него сотворим (Ин. 14:23). А выражение, находящееся в еврейском и у всех других переводчиков: прежде чем горы родились и произошла^[107] земля, очевидно побуждает нас видеть смысл иносказательный. Ибо горы и земля не рождены и притом – с муками родовыми, но созданы. Этим с очевидностью указывается, что как святые, так и возвышенные добродетели всегда рождаются по милосердию Божию.

Обрати человека к сердечному сокрушению, и скажи, возвратитеся, сынове Адама. Семьдесят: не отврати человека во смирение, и рекл еси: обратитеся, сынове человеческии. То, что говорится в еврейском, значит следующее: «о Боже, Ты, который создал человека и служишь ему изначала прибежищем и обиталищем, обрати его к сердечному сокрушению; ты создатель и образовал его, чтобы стал он добычею смерти, и, твой сосуд, сокрушился в последние дни своей жизни; ему, которому угрожает судьба, что родившись он умрет, и как бы долго ни жил, в конце концов уничтожится, говори ему ежедневно чрез пророков: обратитеся, сынове Адама, оскорбившие своим преступлением Бога и сделавшиеся из бессмертных смертными. Ибо вы не захотели слушать повеления Того, который предписывал: от всякого дерева в саду ты будешь есть, а от дерева познания добра и зла не ешь от него, ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь (Быт. 2:16–17)». Затем, перевод семидесяти: не отврати человека во смирение, и рекл еси: обратитеся, сынове человеческие, имеет смысл такой: «молю тебя о человеке, которого Ты создатель по образу своему и по подобию и удостоил его такой части, что вместо раба назвал сыном, – молю, не уничижи его навсегда во грехе, да не имеет над ним силы древний приговор: земля еси и в землю отъидеши (Быт. 3:19). Ибо Ты обещал нам покаяние, говоря: не хочу смерти грешника, но чтобы грешник обратился от пути своего и жив был (Иез. 33:11). Ты сказал устами всех святых своих: обратитеся, или возвратитеся, сыны человеческие, к милосердию Отца; Он идет навстречу приходящим к Нему, кладет печать на них, которую они потеряли по своей вине, и облекает в древнюю одежду нетления».

Ибо тысяча лет пред очами твоими, как день вчерашний, который шел мимо, или прошел, и как стража ночная, или как стража в ночи. «Тебя, который всегда призываешь нас чрез пророков к покаянию, говоря: возвратитеся, сынове человеческие, Тебя просим (как я уже сказал прежде), не дай человеку пребывать во всегдашнем уничижении. Когда Обещаешь Ты дать нам спасение спустя многое время, мы не думаем, чтобы это был срок отдаленный. Ибо, сравнительно с вечностью, коротко все продолжение времен. Пред взором Твоим тысяча лет будто день один». И тотчас останавливает сам себя. «Я дурно сказал: день один, и сопоставил долготу тысячи лет пред тобою с продолжением одного дня; я скорее должен бы сказать, что продолжение одной стражи равняется пространству тысячи лет. Ночь разделяется на четыре стражи, из коих в каждой считается по три часа. Так и Господь пришел к плавающим апостолам в четвертую стражу (Мф. 14; Мк. 6). Итак, как быстро проходит одна ночная стража, особенно для утомленных трудом стражников, так и продолжение тысячи лет представляется кратчайшим временем для Тебя, который всегда есть и будешь, и был». А когда прибавляет: как день вчерашний, который мимо шел, думаем, делает также, как апостол, когда писал к евреям: Иисус Христос вчера и сегодня и во веки Тот же (Евр. 13:8). Итак, на основании этого места и послания, которое надписывается именем апостола Петра^[108], я полагаю, что одним днем называется тысяча обыкновенных лет; и потому, как мир создан в шесть дней, так вероятно и существовать будет только шесть тысяч лет, а затем наступит число седмичное, когда настанет истинное субботствование и восстановится чистота обрезания. Почему и блаженствах обещается восемь наград за добрые дела. Апостол же Петр пишет таким образом: одно тó не должно быть сокрыто от вас, возлюбленные, что у Господа один день, как тысяча лет, и тысяча лет, как один день. Не медлит Господь исполнением обетования, как некоторые почитают то медлением (2Пет. 3:8–9 ).

Когда поражаешь ты их, будут сном, как бы травою утром проходящею. Утром расцвела и отошла, к вечеру истерлась и засохла. Семьдесят: как ничто их лета будут: утро яко трава мимоидет, утром процветет и прейдет, на вечер отпадет, ожестеет и иссохнет. По-еврейски смысл такой: много содействует нашему обращению и спасению то, что вся жизнь смертных, будто сон, так сокращена скоро наступающею смертью: как цветы и сено, она в тот же почти срок времени засыхает и пропадает. Когда поражаешь ты, говорит, их, т.е. людей, исполняется известное изречение: безумный! в сию ночь душу твою возьмут у тебя; кому же достанется то, что ты заготовил? (Лк. 12:20). Вся жизнь человека похожа на сон. Как трава, которая утром зеленеет и распускает цветы свои, составляет удовольствие глазам любующихся ею, а скоро затем увядая, теряет красоту и обращается в сено, чтобы быть истертою в этом виде: так всякая красота человеческая распускается в детях, цветет в юношах, находится в силе в мужах зрелого возраста, и вдруг, незаметно, седеет голова, покрывается морщинами лицо, кожа, прежде тягучая, сжимается, а напоследок, что здесь называется в вечеру, т.е. в старости, едва уже в состоянии двигаться; так что прежде бывшего человека не узнаешь, а он почти переменяется в другого. Но зачем говорим мы о летах от детства до глубокой и дряхлой старости? – Наводит тоску и теряется аппетит, когда представишь, что лицо, которое прежде было прекраснее женского, делается таким безобразным, что любовь сменяется ненавистью. Об этой судьбе смертных говорит и Исаия: всякая плоть – трава, и вся красота ее – как цвет полевой. Засыхает трава, увядает цвет (Ис. 40:6–7). Подобным же образом должно объяснять это место и следуя семидесяти. Все, что кажется в мире долгим, пред Тобою, Боже кратко. Ибо дни и годы, которыми ограничена жизнь человеческая, если сравнить их с вечностью, окажутся ничтожными. Как трава, что утром выросла, отцвела и стала сохнуть, а к вечеру сделалась жесткою и пропала: так и всякая красота человеческая.

Ибо при ярости твоей мы погибли, и при гневе твоем мы приведены в смятения. Семьдесят: ибо мы пришли в изнеможение при гневе твоем, и при ярости твоей смутились. Вместо сказанного нами, смутились, Симмах и Аквила перевели – поспешили. Этим обозначается скоротечность человеческой жизни. А вноска: при гневе твоем и при ярости твоей, указывает непреложность приговора Божия, коему все мы люди подлежим, т.е. известного – земля еси и в землю отыдешь. Прекрасно сказано (не у семидесяти, где стоит – смутились, но по еврейскому подлиннику) поспешили; ибо хотя век людской и кажется долгим, но в сравнении с вечностью короток. Это свидетельствует и знаменитый поэт, когда говорит:

Но бежит между тем, бежит невозвратное время.

(Вирг. Георг., кн. 3).

И еще:

Долго мы жили, Феб (если есть что-нибудь для смертных долгое).

(Энеид., 10).

Положил еси беззакония наши пред тобою, нерадение наше в свет лица твоего. Семьдесят: положил еси беззакония наши пред тобою, век наш в просвещение лица твоего. Там, где мы, следуя еврейскому и Симмаху, поставили нерадение наше, а семьдесят вместо этого перевели век наш, в еврейском стоит alomenu; пятое издание переводит это словом – юность; Аквила – παροράσεις, а мы на наш язык можем перевести – «заблуждения» или «неведение». Почему в другом месте сказано: грехи юности моея и неведение мое не помяни (Пс. 24:7). И еще: грехопадения кто разумеет? И от тайных моих очисти мя, и от чуждых пощади раба твоего (Пс. 18:13–14). Те грехи для нас чужие, которые часто делаем мы хотя и по доброй воле, но по невежеству и заблуждению: и однако же, при ненамеренности преступления, в вину вменяется самое заблуждение. Но удивляюсь, по каким побуждениям Семьдесят вместо «юность, нерадение» и «заблуждение» или «неведение», говорят «век»; разве те потому ли, что век и время этой жизни проводятся в грехах. Но прибавление: в просвещение или во свет лица твоего имеет смысл следующий. «Никакой грех наш не укрывается от тебя; твое око назирает самые тайны наши, соответственно писанному: тьма не помрачится от тебе (Пс. 138:12); и испытуешь сердца и утробы, праведный Боже (Пс. 7:10); и еще: как тьма, так и свет (Пс. 138:12)». Ибо человек видит лицо, а Бог сердце.

Ибо все наши дни прошли, и во гневе твоем мы расточили свои годы как говорящий речь. Семьдесят: яко все дни наши оскудеши, и гневом твоим исчезохом. Лета наши, когда расмысшишь о них, как паутина. Краткость жизни, которая до сих пор еще подлежит приговору Божию, и которую в предыдущем стихе сравнил со сном, говоря: когда поражаешь ты их, будут сном, в настоящем разе сравнивает он с речью говорящих; т.е. как речь, что обращается на устах, когда произносится, прерывается и перестает существовать, так и вся жизнь наша проходит и прекращается. И это – под гневом и яростью Божию, коим по справедливости мы подвержены; ибо живет еще для нас, как мы выше сказали приговор Божий. А что гнев и ярость Божия означает не то, чтобы Бог, разгневавшись мстил, но что Он кажется гневным тем, которые терпят наказание, – об этом мы часто говорили. Ибо что у нас бывает следствием волнения душевного, то в Боге бывает делом правосудия. Вместо – речь говорящего Семьдесят перевели паутина для размышляющего. Ибо как улетает речь говорящего, так попусту работается и ткань паутинная. Почему об еретиках и написано у Исаии: ткут паутину (Ис. 59:5). – Животных маленьких и легких, как мух, комаров и т.п., ловить она может, но более сильные ее разрывают. Так точно и в церкви заблуждениями еретиков увлекаются легкомысленные и простоватые, между тем как мужей твердых в истинах веры они уловить не в состоянии.

Дни лет наших в нихже семьдесят лет: а буде много, осемьдесят лет; и множае их труд и болезнь. Семьдесят: Дни лет наших в нихже семьдесят лет. Аще же в силах, осемьдесят лет: и множае их труд и болезнь. Вместо поставленного нами в нихже и имеющегося в еврейском baem, Симмах перевел выразительнее – ὀλόχληροι, что придерживаясь более смысла, чем буквы, мы можем перевести словом вообще. Итак, насколько живем мы действительно жизнью и насколько жизнь смертных имеет свою приятность, – ограничивается пространством семидесяти лет. «А буде много», и как перевел Симмах – «вопреки мнению», то восемьдесят лет; а что сверх того, – проводится с болезнями и дряхлостью, спутницею старости: причем темнеют глаза, болят или выпадают прежде весьма крепкие зубы, как с большею полнотой описывается это божественными словами у Екклезиаста: пришли тяжелые дни и не наступили годы, о которых речем: "нет нам удовольствия в них!». Когда да померкли солнце и свет и луна и звезды, и не нашли новые тучи вслед за дождем. В тот день, когда задрожат стерегущие дом и согнутся мужи силы; и перестанут молоть мелющие, потому что их немного осталось; и помрачатся смотрящие в окно; и запираться будут двери на улицу; когда замолкнет звук жернова, и будет вставать человек по крику петуха и замолкнут дщери пения; и высоты будут им страшны, и на дороге ужасы; и зацветет миндаль, и отяжелеет кузнечик, и рассыплется каперс. Ибо отходит человек в вечный дом свой, и готовы окружить его по улице плакальщицы; – доколе не порвалась серебряная цепочка, и не разорвалась золотая повязка, и не разбился кувшин у источника, и не обрушилось колесо над колодезем. И возвратится прах в землю, чем он и был; а дух возвратится к Богу, Который дал его. Суета сует, сказал Екклесиаст, всё – суета! (Еккл. 12:1–8). Все это относится к бедствиям человеческой жизни и особенно старости, а какой имеет смысл, покажем в своем месте^[109]. Некоторые, толкуя это место аллегорически, относят его к таинству субботы и обрезания: так как сперва мы успокаиваемся на законе, а потом утверждаемся в таинствах истинного евангельского обрезания; припоминают и известное выражение: дай часть седьмую, и дай часть восьмую, и те семьдесят тысяч и восемьдесят тысяч народа, которые строили храм при Соломоне. Но зачем это по отношению к настоящему месту, для которого достаточно объяснение простое и прямое, расчитанное не на тщеславное показание учености многоречием, а на понимание читающего?

Ибо прошли мы быстро и улетели. Семьдесят: яко прииде кротость на ны, и накажемся. Вместо этого по-гречески стоит: παιδευζησόμεζα, слово двусмысленное, означающее как «исправление», так и «учение и наставление». Ибо егоже любит Господь, наказует (исправляет), или научает, и бьет всякого сына, егоже приемлет. Место это Симмах перевел так: падаем мы внезапно, и улетаем; пятое издание следующим образом: ибо проходим скоро, и разрушаемся. Смысл такой. После семидесяти, а много восьмидесяти лет, проживаемых человеком, когда душа отделится от тела, мы улетаем подобно ветру или, как выше он сравнил человека с зеленью травы и красотою цветов и с засыханием их к вечеру; так и теперь вместо вечернего усыхания указывает на отпадание цветов. И когда пройдет, говорит он, наша жизнь, неожиданная смерть разрушает нас. А что говорится у семидесяти: яко прииде кротость на ны и накажемся, имеет смысл следующий. Когда, после семидесяти и восьмидесяти лет, придет кротость Господня и наступит день смерти для нас, – будем судимы не по заслугам, а с милосердием; и то, что почитается за наказание, есть только научение и вразумление. Но я не мало удивляюсь, почему Семьдесят, Феодотион и шестое издание решились перевести еврейское слово ais – «кротость», когда Аквила, Симмах и пятое издание перевели его словом «поспешность, внезапно и быстро».

Кто весть твердость гнева твоего, и после страха твоего, негодование твое? Семьдесят: кто весть державу гнева твоего, и от страха твоего ярость твою исчести? Различие между еврейским и Семидесятью в разделении стихов. Семьдесят слово исчести присоединяют к словам «страх и ярость Господня». А в еврейском оно относится к следующему стишку, который будет читаться так: как исчислятся дни наши, то покажи; и прийдем с мудрым сердцем. В коротких словах мы можем изъяснить это так. Кто может знать, как долго продлится гнев твой, наводящий страх на род человеческий, если не вразумишь ты, который еси Бог? Итак молю тебя, покажи нам срок нашей жизни, чтобы мы могли мудрым сердцем приготовить себя к суду твоему. А слова: кто весть твердость или державу гнева твоего, негодование твое – указывается, что трудно знать тайну и причину гнева, страха и негодования Божия. Почему и пророк умоляет со слезами: Господи! не в ярости Твоей обличай меня и не во гневе Твоем наказывай меня (Пс. 6:2). Ибо не тогда наказывает (исправляет) когда убивает и разрушает, но когда исправляет и вразумляет. Почему у Осии (Ос. 4:14) он говорит народу иудейскому, на который сильно разгневался, что он отнюдь не разгневается и не посетит невесток его, когда они соблудят. И чрез Иезекииля он говорит Иерусалиму: уже не разгневаюсь на тебя, и отступит от тебя негодование Мое (Иез. 16:42). То же говорит и в Паралипоменоне, когда Израиль идет на сражение против врагов с сердцем миролюбивым.

Как исчисляться дни наши, то покажи, и придем с мудрым сердцем. Семьдесят: десницу твою тако покажи, и наученных сердцем в мудрости. Аквила, Симмах и пятое издание перевели это так: дни наши так покажи, чтобы мы пришли с мудрым сердцем. Ошибка, вследствие которой Семьдесят вместо дни употребили слово «десница» очевидна: потому что jamenu слово сложное, означающее «дни наши». Если это слово употребляется в единственном числе, то последняя буква, которая называется nun, означает «десница»; так это в имени Beniamin, которое переводится «сын десницы». Если же имеет mem, то значит «день» или «дни». Смысл же места следующий. Покажи нам число лет и дней наших, которые определил ты прожить нам в этом мире, чтобы мы приготовили себя к пришествию твоему; презрев заблуждение смертных, мы поспешим прийти к Тебе, возжелаем присутствия Твоего, и восхотим к Тебе сердцем мудрым. Ибо ничто не обольщает до такой степени род человеческий, как то, что, по неизвестности продолжения своей жизни, он обещает себе долгое обладание благами этого века. Превосходно известное изречение^[110]: никто не считает себя таким стариком и в таком дряхлом возрасте, чтобы не надеялся прожить еще один год. К тому же относится и известное изречение: поминай смерть свою, и во веки не согрешишь (Сир. 7:39). Ибо кто помнит постоянно, что он имеет умереть, тот презирает настоящее и заботится о будущем. Об этом молится Давид в другом месте, говоря: не восхити меня в половине дней моих, прежде нежели отойду и не будет меня (Пс. 101:25, 38:14). Это так объясняется: не дай мне умереть в такое время, когда я еще надеюсь жить, чтобы мог я загладить грехи покаянием. Ибо если ты сделаешь это, то захваченный во грехах, я перестану существовать. Говоря так, он не отрицает надежды воскресения: но говорит, что не может устоять пред тем, пред которым все, упорствующие во грехах, вменяются в ничто. Где мы перевели наученные сердцем в мудрости (вернее – мудрым), другие, введенные в заблуждение двусмыслием слова, перевели «окованные». Ибо, если читать πεπεδημένους, то будет значить «окованные».

Обратися, Господи, доколе? И умолен буди на рабы твоя. Семьдесят перевели также. Так как мы раскаиваемся, и, зная краткость своей жизни, желаем прийти к тебе сердцем мудрым: то и ты, Господи, обратись к нам. Из-за грехов наших ты далеко отступал, и оставлял нас ходить по произволу и по мыслям нашим. Вставка же, доколе, имеет тот же смысл, с каким употребляется в двадцатом псалме: доколе, Господи, будешь забывать меня вконец? (Пс. 12:2). Ибо кто находится в бедственном положении, и помощь Божия представляется ему позднею, тот с особенным усердием молится, чтобы тотчас же ощутил помощь Бога, и Бога не гневного судии, а милосердого.

Исполни нас утреннею милостью твоею, и восхвалим и возрадуемся во вся дни наша. Семьдесят: исполнихомся заутра милости твоея, и возрадовахомся и возвеселихомся во вся дни наши. Что у евреев ставится в будущем времени, Семьдесят почти всюду имеют обыкновение переводить так, как бы то было уже сделано и прошло. И здесь евреи не говорят, как хотят Семьдесят, что они исполнялись утреннею милостью Божьею и возрадовались; иначе, если бы это уже случилось, незачем было бы после молится и говорить: призри на рабы твоя и на дела твоя. Но все, чего они требуют, о чем и молятся, – это удостоится утренней милости его. А когда получат ее, восхвалят Бога и возрадуются во все дни жизни своей. А мне кажется, что словами: исполни нас утреннею милостью твоею они молятся о наградах вечной жизни в надежде воскресения. На это указывает и надписание двадцать первого псалма, который, относясь к страданиям Господа и к воскресению Его, надписывается о заступлении утреннем.

Возрадуй нас за дни, которыми нас удручил, и лета, в няже видихом злая. Семьдесят: возвеселихомся за дни, в няже смирил ны еси, лета же в няже видехом злая. И Лазарь, приявший злая в своей жизни, успокоился в вечной радости на лоне Авраама (Лк. 16). Злом же здесь наказывается не то, что противоположно добру, но он употребляет его вместо огорчения и бедствий. Таким злом удручила и Сара свою рабу Агарь, и в Евангелии писано о нем: довлеет дневи злоба его (Мф. 6:34). И так, чем более в этой жизни мы страдаем от преследований, бедности, силы врагов, или болезней: тем больше наследуем награды в жизни будущей, после воскресения. Прекрасно он сделал, что не сказал: «терпим злая», но – видим. Ибо кто есть человек, иже поживет и не узрит смерти? (Пс. 88:49). Последнее следует относить не столько к разрушению тела, сколько ко множеству грехов, по сказанному: душа согрешившая, та умрет (Иез. 18:20).

Да явится в рабах твоих дело твое, и слава твоя на сынах сынов их. Семьдесят: призри на рабы твоя и на дела твоя, и настави сыны их. И так сам Господь творит дело свое в рабах своих. И псалмопевец не удовлетворяется собственным только спасением, которого требует, но просит славы сынов, т.е. рабов Божьих. Под сынами же мы должны разуметь не столько сынов по плотскому происхождению, сколько учеников, о которых и Павел говорил: дети мои, для которых я снова в мýках рождения (Гал. 4:19). Почему и апостол Иоанн, сообразно с заслугами своих сынов и преуспеянием в делах каждого из них, писал к малюткам, писал к юношам, писал к отцам.

И да будет красота Господа Бога нашего на нас, и дело рук наших упрочь на нас, и дела рук наших утверди. Семьдесят: и буди светлость Господа Бога нашего на нас и дела рук наших исправи на нас, и дело рук наших исправи. Где те, которые, тщеславясь властью свободного произвола, в том полагают для себя благодать Божию, что имеют власть делать и не делать доброе или злое? Блаженный Моисей вот чего требует по воскресении, говоря: исполни нас утреннею милостью твоею, и восхвалим и возрадуемся во вся дни наша. Не доволен он тем, что воскреснет и наследует награды вечной жизни, но требует, чтобы красота Господа Бога его была на тех, которые воскреснут, и блистала в душах и сердцах святых; и чтобы сам он управлял делами рук их и сделал эти дела неразрушимыми, – сам утвердил, что есть в святых доброго. Как смирение молящегося заслуживает наград, так гордость дерзновенного отклоняет Божью помощь.

112. Письмо к Августину

Господину святому и блаженнейшему папе Августину Иероним.

Всегда я воздавал твоему блаженству приличную честь и любил обитающего в тебе Господа Спасителя. Но теперь, если то возможно, я прибавил еще нечто к прежнему и преисполнил его, так что не пропускаю и одного часа, чтобы не вспомнил о тебе, который пламенем веры твердо противустал противным ветрам. Ты лучше пожелал, сколько это от тебя зависело, выйти один из Содома, чем остаться там с погибающими. Твоя мудрость знает, что говорю я. Ты торжествуешь в мире победу добродетели. Православные почитают и с удивлением видят в тебе восстановителя древней веры; а все еретики, что служит признаком большой славы, клянут. Преследуют они и меня такою же ненавистью: кого не могут убить мечем, – убивают зложеланием. Милость Христа Господа да сохранит тебя невредимым и помнящим меня, господин досточтимый и блаженнейший папа.

113. Письмо к Августину

Господину святому и блаженнейшему папе Августину Иероним.

Многие хромают на обе ноги, и не преклоняют сокрушенной выи, сохраняя пристрастие к прежнему заблуждению, хотя и не имеют прежней свободы проповедовать его. Святые братья, живущие с нашим смирением, а особенно святые и достопочтимые дочери твои, нижайше приветствуют тебя. Прошу твою честь приветствовать от моего имени братьев твоих, господина моего Алипия и господина моего Еводия. Плененный Иерусалим остается во власти Навуходоносора, и не хочет слушать увещаний Иеремии; а еще более желает в Египет, чтобы жить в Тафнесе и погибнуть в вечном рабстве.

114. Письмо к Алипию и Августину

Господам поистине святым, глубоко и по праву досточтимым, епископам Алипию и Августину, Иероним во Христе желает здравия.

Податель сего письма, святой пресвитер Иннокентий, в прошлом году не взял для доставления вашей чести моих писем, так как не думал возвращаться в Африку. Но благодарение Богу, случилось так, что вы победили наше молчание. Всякий случай писать к вашей чести доставляет величайшее удовольствие. Свидетель Бог, если бы было то возможно, воспользовался бы крыльями голубиными, чтобы броситься в ваши объятия. Так всегда из уважения к добродетелям вашим; но теперь особенно. Благодаря вашему содействию и вашей помощи, подавлена ересь целестианская, – ересь, до такой степени заразившая сердца многих, что хотя они и чувствуют себя побежденными и осужденными, удерживают яд в умах, и, что единственно могут, ненавидят нас, из-за которых считают себя лишившимися свободы учить ереси.

Что касается вашего вопроса: писал ли я ответ на книги Анниана, псевдодиакона целеденского, который всячески подкармливал себя, чтобы подслужиться чужому богохульству ни к чему негодными словами: то вас известно, что самые книги, присланные мне на клочках бумаги святым братом нашим Евсевием пресвитером, я получил не так давно, а потом, то наступившие болезни, то смерть святой и досточтимой дочери нашей Евстохии причинили мне такую скорбь, что я решился почти пренебречь их. Ибо он вязнет в той же грязи, и кроме слов звонких и собранных нищенски, не говорит ничего. Впрочем мы сделали довольно; потому что, усиливаясь ответить на наше письмо, он высказал себя открытие и пред всеми заявил свои богохульства. От чего он отказывался прежде, как сказанного им на известном, достойном сожаления синоде дисполитанском, в том сознается в этом произведении; и не велика уже вещь отвечать на нелепейшие детские сказки. Если продолжит Господь жизнь и будет излишек в писцах, ответим маленькими вечерними заметками, – ответим не с целью победить мертвую уже ересь; но чтобы пристыдить нашим ответом его невежество и богохульство. Но было бы лучше, если бы сделала это ваша святость, чтобы нам не сказали, что мы хвалим против еретика свое собственное. Общие святые дети, Альбина, Пиниан и Мелания, усерднейше приветствуют вас. Это письмо из святого Вифлеема я вручил для доставления святому пресвитеру Иннокентию. Племянница ваша Павла усерднейше просит вас не забывать ее, и искренно вас приветствует. Милость Господа нашего Иисуса Христа да сохранит вас здравым и помнящим меня, господа истинно святые и глубоко чтимые отцы.

115. Письмо к Екзуперанцию^[111]

Из всего, что принесла мне дружба святого брата Квинтилиана, самое важное то, что сблизила душевно нас с тобою, не знакомых телесно. Да и кто не полюбит того, кто под военным плащом и наружностью делает дело пророческое, и человека внешнего, обещающего иное, побеждает человеком внутренним, созданным по образу Творца? Почему я прежде всего и приглашаю тебя поддерживать переписку, и прошу давать мне случай почаще тебе отписывать; по крайней мере я буду писать тогда смелее. Твоей мудрости достаточно краткого намека, чтобы ты вспомнил апостольское изречение: соединен ли ты с женой? не ищи развода. Остался ли без жены? не ищи жены (1Кор. 1:27), т.е. не ищи связи, которая противоположна разрешению. Кто несет обязанности супружеские, тот связан; кто связан, тот раб; а кто разрешен, тот человек свободный. Итак если ты радуешься свободе Христовой, одно делаешь, другое предпринимаешь, и поставлен почти на крове: не следует уже сходить с кровли, чтобы взять тунику (Лк. 17:31), – нечего озираться вспять и отнимать от рала раз положенную на него руку (Лк. 9:62). Но если можно, подражай Иосифу и оставь египетской госпоже епанчу, чтобы нагим последовать Господу Спасителю, который говорит в Евангелии: кто не оставит всего, и не несет креста своего и идёт за Мною, не может быть Моим учеником (Лк. 14:27). Отбрось всякую мирскую котомку; не ищи богатств, которые сравниваются с верблюжьей неуклюжестью (Мф. 19:24). Улетай к небу нагим и легким, чтобы тяжесть золота не тянула к земле крыльев твоих добродетелей. Говорю это не потому, что хотел бы дать тебе, как скупцу, наставление; но подразумеваю, что ты продолжаешь военную службу, с целью наполнить кошелек, который Господь заповедал опорожнять. Если владеющим имениями и богатствами повелено все продать и отдать бедным и так последовать Спасителю: то твоя честь, если богат, должен поступить как заповедано; а если беден – не должен и заботится о приобретении того, что подлежит раздаче. Христос, поистине, записывает все в приход, сообразуясь с благорасположением душевным. Никого не было беднее апостолов; а никто не отказывался от так многого для Господа. В Евангелии известная бедная вдова, вбросившая в сокровищехранительницу две мелкие монеты, предпочитается всем богачам: потому что отдала все, что имела (Лк. 21:2–4). Итак, не старайся и ты собирать то, что должно быть роздано, а собранное уже раздай. Тогда Христос признает в тебе своего храбрейшего воина; Отец с радостью встретит твое возвращение из страны далекой, облечет тебя в одежду первую, даст перстень, заколет для тебя тельца упитанного (Лк. 15), даст тебе скоро приплыть по морю к нам, вместе с святым братом Квинтилианом. Я толкнулся в двери дружбы: отворишь их, будешь иметь нас часто своим гостем.

116. Письмо к Евангелу

Читаем у Исаии: невежда говорит глупое (Ис. 32:6). Слышу я, что некто дошел до такого сумасбродства, что отдает диаконам преимущество пред пресвитерами, т.е. пред епископами. Если апостол ясно учит, что пресвитеры суть те же епископы, то можно ли сносить равнодушно, когда служитель трапез и вдовиц надмевается перед теми, по молитве коих совершается тело и кровь Христова? Ищешь доказательства? Выслушай свидетельство: Павел и Тимофей, рабы Иисуса Христа, всем святым во Христе Иисусе, находящимся в Филиппах, с епископами и диаконами (Флп. 1:1). Хочешь и другого примера? В Деяниях апостольских Павел так говорит к священникам одной церкви: внимáйте ýбо себе́ и всемý стáду, в нéмже вáс Дýх святы́й постáви епи́скопы, пасти́ цéрковь Гóспода и Бóга, ю́же стяжá крóвiю Своéю (Деян. 20:28). А чтобы кто-нибудь не заспорил, утверждая, что в одной церкви было много епископов, выслушай и еще свидетельство, в котором очевиднейшим образом утверждается, что епископ и пресвитер одно и тоже. Для того я оставил тебя в Крите, чтобы ты довершил недоконченное и поставил по всем городам пресвитеров, как я тебе приказывал: если кто непорочен, муж одной жены, детей имеет верных, не укоряемых в распутстве или непокорности. Ибо епископ должен быть непорочен, как Божий домостроитель (Тит. 1:5–7). И к Тимофею: не неради о пребывающем в тебе даровании, которое дано тебе по пророчеству с возложением рук священства (Тим. 4:14). И Петр говорит в первом послании: пресвитеры (стáрцы) и́же в вáс молю́, я́ко сопресвитер (стáрец) сы́й и свиде́тель Христóвым стрáстéм, и́же и хотя́щей слáве яви́тися óбщник: паси́те éже в вáс стáдо Бóжие, посещáюще не нýждею, но вóлею и по Бóзе (1Пет. 5:1–2). В греческом это (посещающе) выражено яснее – έπισχοποῦντες, т.е. «надзирая»; откуда заимствовано и имя епископа. Мало тебе кажется свидетельств стольких мужей? Звучит труба евангельская, сын грома, которого Иисус любил преимущественно, который лил потоки учения от персей Спасителя: пресвитер (старец) – избранной госпоже и детям ее, которых я люблю по истине (2Ин. 1:1). И в другом послании: пресвитер (старец) – возлюбленному Гаию, которого я люблю по истине (3Ин. 1:1). А что в последствии избран один и поставлен начальником над остальными, – это сделано для устранения раскола, чтобы, всякий к себе привлекая, не разрывал Христовой церкви. Ибо в Александрии со времени евангелиста Марка даже до епископов Геракла и Дионисия, пресвитеры всегда выбирали одного из среды своей, и, возведши его на высочайшую степень, называли епископом (так точно, как войско делает императором); а диаконы из своей среды выбирают такого, который известен им за человека рачительного, и называют архидиаконом. Ибо что делает епископ, исключая рукоположения, чего не делал бы пресвитер? Не следует думать, что иная церковь в Риме, а иная во вселенной. И Галлия, и Британия, и Африка, и Персия, и Восток, и Индия, и все варварские народы одному поклоняются Христу, одно соблюдают правило истины. Где бы епископ ни был, в Риме ли, в Евгубии, или в Константинополе, или в Регии, Александрии, или Танисе, всюду имеет одинаковое достоинство, одинаковое и священничество. Могущество богатства и смирение бедности не делает епископа ни высшим, ни низшим. Все они равно преемники апостолов.

Скажешь: каким же образом в Риме пресвитер рукополагается на основании свидетельства (о нем) диакона? Но зачем выставляешь ты мне обычай одного города? Зачем из-за малости, подавшей повод к превозношению, ослаблять силу законов церковных? Все редкое желательно. Полий^[112] у индейцев ценится дороже перцу. Диаконов делает почтенными их малочисленность – пресвитеров принижает их множество. Впрочем, и в римской церкви пресвитеры сидят, а диаконы стоят; хотя, при возрастающем развращении, мне случалось видеть, что в отсутствии епископа диаконы сидят между пресвитерами, а на пирах в домах частных благословляют пресвитеров^[113]. Пусть делающие это научатся, что они делают неправильно, и пусть выслушают апостолов: неприлично нам, оставив слово Божие, пещись о столах (Деян. 6:2). Пусть знают, чего ради установлены диаконы. Пусть читают Деяния апостольские и помнят свое положение. Пресвитер и епископ, это имена – одно возраста, другое сана. В посланиях к Титу и Тимофею говорится о рукоположении епископа и диакона (Тит. 1:1; Тим. 3) о пресвитерах же совершенно умалчивается, потому что под епископом разумеется и пресвитер. Кто производится, производится из низшего в высшие. Итак, пусть диакон рукополагается из пресвитеров, чтобы пресвитер считался ниже диакона, до которого он должен возвысится; а если пресвитер рукополагается из диаконов, то хоть бы пользовался он и меньшими выгодами, должен считать себя высшим по священничеству. Да будет известно нам и то, что предания апостольские заимствованы из ветхого завета; чем были Аарон, сыны его и левиты в храмах, то усвоили себе епископы, пресвитеры и диаконы в церкви.

117. Письмо к Сабиниану

Плакал некогда Самуил о Сауле, потому что раскаялся Господь, что помазал его в цари над Израилем (1Цар. 15:35); и Павел к коринфянам, слыша о любодеяниях между ними, и таком любодеянии, какого не было и между язычниками, обратился с трогательным увещанием, говоря: чтобы опять, когда приду, не уничижил меня у вас Бог мой и чтобы не оплакивать мне многих, которые согрешили прежде и не покаялись в нечистоте, блудодеянии и непотребстве, какое делали (2Кор. 12:21). Если пророк и апостол, сами ничем не запятнанные, делали это по снисходительности сердечной ко всем: то не тем ли более я, сам грешник, должен делать это в отношении к тебе грешнику, который не хочешь вставать после падения, не поднимаешь и глаза к небу, но, промотав имение Отца, находишь удовольствие в свинных рожцах (Лк. 15:16), и, всходя на крутизну гордости, стремительно низвергаешься в бездну? Вместо Христа ты хочешь иметь богом своим чрево. Раб похоти, ты тщеславишься своей плотию и стыдом, откармиваешь себя как тучную жертву на смерть, и подражаешь жизни тех, чьи мучения не страшат тебя; ты не знаешь, что благость Божия призывает тебя к покаянию. Но, по упорству твоему и нераскаянному сердцу, ты сам себе собираешь гнев на день гнева (Рим. 2:5). Или потому ожесточается сердце твое, как у Фараона, что поражение следует не тотчас, и наказание долго откладывается? И для него была отсрочка, и он вытерпел десять ударов как бы не от Бога, который разгневался, а от отца, который увещевал, пока, отвергая всякое раскаяние, не последовал в пустыню за народом, который отпустил, и не осмелился вступить в море. Уже одно море могло научить его, что должно бояться того, кому служат самыя стихии. И он говорил: я не знаю Господа, и Израиля не отпущу (Исх. 5:2). А ты подражая ему говоришь: пророческое видение, которое видел он, сбудется после многих дней, и он пророчествует об отдаленных временах (Иез. 12:27). Почему тот же пророк говорит: так говорит Господь Бог: ни одно из слов Моих уже не будет отсрочено, но слово, которое Я скажу, сбудется (там же, ст. 28). Святый Давид говорит о нечестивых и беззаконных (между которыми ты вовсе не из последних, а из первых), что они пользуются благами века и говорят: как узнает Бог? и есть ли ведение у Вышнего? И вот, эти нечестивые благоденствуют в веке сем, умножают богатство (Пс. 72:11–12): но чуть не оступившись и не поскользнувшись, он оправдывается говоря: так не напрасно ли я очищал сердце мое и омывал в невинности руки мои (там же, ст. 13). Потому что выше он говорил: я позавидовал безумным, видя благоденствие нечестивых, ибо им нет страданий до смерти их, и крепки силы их; на работе человеческой нет их, и с прочими людьми не подвергаются ударам. Оттого гордость, как ожерелье, обложила их, и дерзость, как наряд, одевает их; выкатились от жира глаза их, бродят помыслы в сердце; над всем издеваются, злобно разглашают клевету, говорят свысока; поднимают к небесам уста свои, и язык их расхаживает по земле (там же, ст. 3–9).

Не кажется ли тебе, что весь этот псалом о тебе составлен? Здоров ты телом, и новый апостол антихриста, сделавшись известным в одном городе, переходишь в другой. Не нуждаешься в деньгах на издержки; не терпишь сильных ударов, и с людьми, которые, как ты, не похожи на безсловесных животных, нужды не несешь. От того и надмен ты гордостью; одежда твоя сделалана с роскошью, и как из свиного сала жир и некоторый тук, изрыгая слова смертоносные, ты не заботишься о том, что имеешь умереть, и, насытив похоть, никогда не знаешь угрызений раскаяния. Перешел ты в страсть сердечную, и вместо того, чтобы видеть заблуждающим только себя одного, притворно взводишь мерзости на рабов Божьих, не ведая, что говоришь неправду в высоту и полагаешь на небо уста свои. Не удивительно, что каких-нибудь рабов Божьих хулишь ты, когда отцы твои называли Вельзевулом самого Начальника рода. Ученик не больше учителя, и раб не больше господина своего. Если отцы твои поступали так с деревом зеленым, то чего ты не сделаешь с деревом сухим (Лк. 23:31)? Нечто подобное и у Малахии говорит устами твоими пошатнувшийся в вере народ: сказали: тщетно служение Богу, и что пользы, что мы соблюдали постановления Его и ходили в печальной одежде пред лицем Господа Саваофа? И ныне мы считаем надменных счастливыми: лучше устраивают себя делающие беззакония, и хотя искушают Бога, но остаются целы (Мал. 3:14–15). Потом Господь угрожает им днем суда, и, предвещая задолго то, что имеет быть между праведным и не праведным, говорит: и тогда снова увидите различие между праведником и нечестивым, между служащим Богу и не служащим Ему (там же, ст. 18).

Может быть, все это покажется тебе смешным, – тебе который услаждаешься комедиями, писателями лирическими и мимами Лентула; хотя я и не допускаю, чтобы, при крайней отупленности твоего сердца, оно было для тебя непонятным. Изречения пророков ты пренебрежешь; но Амос ответит тебе: за три и за четыре нечестия не отвращуся ли его, говорит Господь (Ам. 1:3)? Так как Дамаск, Газа, Тир, Идумея, аммониты и моавиты, равно иудеи и Израиль часто не хотели слушать предвещания Божия, направленныя к ним, чтобы возбудить их к покаянию; то Господь приводит справедливейшие причины своего гнева, которым имеет разразится, говоря: за три и за четыре нечестия не отвращуся ли его? Нечестиво, говорит он, мыслить злое: я снисходил. Непотребнее принять намерение привести в исполнение зло задуманное; и это я благосклонно прощал по своему милосердию. Неужели грех должен быть исполнен на деле, и милосердие мое должно быть попрано с гордостью? Однако и после того, как грех совершен, желая лучше покаяния грешника, чем смерти его, ибо не здоровые имеют нужду во враче, но больные (Лк. 5:31), я простираю руку падшему и увещеваю забрызгавшегося своею кровию обмыться собственными слезами. Но если он не хочет и покаяться, и после того как корабль разбит не держится за доску, которая одна может спасти его: то я вынужден сказать: после трех и четырех преступления не отвращуся ли его, говорит Господь? Отвращение Он считает наказанием: так как грешник тогда предоставляется собственной воле. Поэтому-то Он взыскивает грехи отцов на третьем и четвертом роде (Исх. 20:5), когда не хочет наказывать грешников тотчас же, но прощая первых, осуждает последние. В противном случае, если бы Он тотчас же являлся мстителем за беззакония, – церковь не имела бы как многих других, так во всяком уже случае – апостола Павла. Пророк Иезекииль, о котором мы упомянули выше, повествуя о бывшем к нему слове Божьем, говорит: открой уста твои и съешь, что Я дам тебе. И увидел я, и вот, рука простерта ко мне, и вот, в ней книжный свиток. И Он развернул его передо мною, и вот, свиток исписан был внутри и снаружи, и написано на нем: «плач, и песнь, и горе" (Иез. 2:8–10). Первое, что написано, касается тебя, если впрочем захочешь после греха принести покаяние. Второе относится к святым, которые приглашаются воспевать Бога. Третье – к подобным тебе, которые с отчаянием предали самих себя нечистотам, любодеянию, чреву, и тому, что ниже чрева, – которые думают, что смертью все оканчивается, что после смерти нет ничего, и говорят: бýря носи́ма áще мимои́дет, не прии́дет на нáс (Ис. 28:15). Книга, которую пожирает пророк, это – весь ряд Писаний. В них и плач о кающемся, и песнь о праведном, и проклятие отчаянному. Ничто не противно так Богу, как сердце нераскаянное. Есть одно преступление, которое не может получить прощения. Если прощается тому, кто после греха перестал грешить, и тот преклоняет судью к милосердию, кто просит; а всякий нераскаянный возбуждает гнев в судье: то только преступление отчаяния не может уврачеваться. А что Бога, ежедневно призывающего грешников к покаянию, из милосердного делают строгим и грозным те, которые остаются упорными, выслушай слова Исаии, который говорит: и Господь, Господь Саваоф, призывает вас в этот день плакать и сетовать, и остричь волоса и препоясаться вретищем. Но вот, веселье и радость! Убивают волов, и режут овец; едят мясо, и пьют вино: «будем есть и пить, ибо завтра умрем!» (Ис. 22:12–13). После этих возгласов и этой дерзости развращенного ума, Писание замечает: и открыл мне в уши Господь Саваоф: не будет прощено вам это нечестие, доколе не умрете (там же, ст. 14). Если бы они умерли для греха, грех тогда оставился бы им. Но пока будут жить во грехе, не оставится он.

Прошу тебя, пощади душу свою. Верь, будет суд Божий. Вспомни, какой епископ рукоположил тебя в диакона. Не удивительно, что он, хоть и святой человек, мог ошибиться в выборе человека, когда и Бог раскаялся, что помазал Саула на царство (1Цар. 15:35), и в числе двенадцати апостолов Иуда оказался предателем. Повествуют, что и из людей твоего звания Николай Антиохийский явился некогда виновником всяких нечистот и николаитской ереси. В настоящее время не ставлю я на вид, что ты, как рассказывают, растлил многих девиц; что оскверненные тобой благородные супружества разорваны общественным судом; что бегал ты, оскверненный и развратный, по публичным домам. Как ни тяжко все это само по себе, оно легко еще в сравнении с тем, что я сказать намерен. Спрашивая, как велико преступление, когда блуд и прелюбодеяние (в сравнении с ним) малое? Несчастнейший из смертных, в ту пещеру, в которой родился Сын Божий, и истина возсияла от земли, и земля дала плод свой, ты вошел, чтобы условиться на счет любодеяния! И не боишься ты, что заплачет Младенец в яслях, что увидит тебя родительница Дева, усмотрит Матерь Божия? Ангелы восклицают, пастыри текут, звезда блистает вверху, волхвы покланяются, Ирод ужасается, Иерусалим приходит во смятение, а ты прокрадываешься в ложницу Девы, чтобы обольстить девственницу? Боюсь, бедный, и душою и телом прихожу в ужас, намереваясь выставить пред глазами твоими поступок твой. Во время ночного бдения вся церковь громко воспевала имя Господа Христа, и в хвалах Богу, которые пела она на разных языках, слушался один дух. А ты у входа некогда яслей, а ныне алтаря Господня, подбрасываешь любовные письма, которые она, бедняжка, становясь на колена будто для молитвы, поднимала и читала; ты же стоял потом с ликом певцов и разговаривал с нею бесстыдными минами.

О непотребство! Продолжать далее я не в силах. Прежде слов вырываются стоны, и гнев со скорбью захватывает дух в самой гортани. Где это море Цицероновкого красноречия? где стремительная река Демосфенова?

Оба вы теперь совершенно немы, и язык ваш оцепенел. Обнаружилось то, чего не в состоянии выразить никакое красноречие. Открылось деяние, которого не в силах изобразить мина, осмеять шут, пересказать комедиант. Есть обычай в монастырях Египта и Сирии, по которому как девица, так и вдова, посвятившая себя Богу и поправшая все утехи мира, от которого отказались, дают обрезывать свои волосы матерям монастырей, хотя потом хотят не с открытою, вопреки воле апостола, головою, но с повязанною и покрытою, как и прежде. И этого не знает никто, кроме обрезавших волосы, и тех, кому они обрезаны; только потому, что это бывает со всеми, всем почти и известно. Обычай этот обратился в естественную необходимость по двум причинам: частию потому, что они не ходят в баню, частию потому, что не употребляют масла ни для головы, ни для пищи. Маленькие животные, которые обыкновенно заводятся между кожею и волосами, и сгустившаяся грязь были бы, иначе, большим стеснением для них.

Посмотрим же, что делал между тем ты, муж добрый? В одной достопокланяемой пещере, как бы в некоторое ручательство за будущий брак, ты берешь волосы, платки несчастной, и взаимно даешь ей кольцо, брачный залог, уверяя ее с клятвою, что никогда более не полюбишь так. Бежишь потом к месту пастырей, и между тем как свыше слышится песнь ангельская, продолжаешь уверять ее в том же. Не говорю, сверх того, что дошел ты до поцелуев, что заключал ее в объятия. Всему можно верить на твой счет; но из благоговения к пещере и месту, я позволю себе верить только тому, что ты пал произволением и мыслью. Бедный, и у тебя не потемнели глаза, не оцепенел язык, не опустились руки, не затрещала грудь, не подкосились ноги, когда стал ты вместе с девою? После базилики апостола Петра, в который освящена она фатою Христовой; после торжественных обетов жить в монастыре, повторенных ею в храме креста, Воскресения и Вознесения Господня, ты осмеливаешься брать волосы с обещанием спать с тобою ночи, – волосы, которые она пожала для Христа в пещере? За тем с вечера до утра ты сидишь у ней под окном, и так как, по причине высоты, вам было нельзя прильнуть друг к другу, то посредством веревочки ты или принимаешь от нее, или передаешь ей что-нибудь. А каков был надзор госпожи^[114]: только в церкви ты и видал деву, и как ни велико было желание каждого из вас, вы имели возможность разговаривать только ночью чрез окно. Солнце всходило для тебя, как я после узнал, на неволю. Без кровинки в лице, изнуренный, бледный, чтобы избежать всякого подозрения, ты как диакон читал Евангелие Христово. А мы бледность объясняли постом, и удивлялись отсутствию крови в лице, полагая это следствием непривычных и необычных для тебя бдений. Уже была приготовлена у тебя и лестница, по которой ты хотел спустить бедняжку; уже был расположен путь, договорено судно, условлен день, обмануто в душе бегство… И вот тот самый ангел, который был придверником у чертога Марии, страж Господней колыбели и служитель (носитель) Христа младенца, в виду которого ты все это делал, сам же предал тебя.

О глаза мои несчастные! О день, достойнейший всяких проклятий, в который с растерянным умом читал я твои письма, еще доселе хранящиеся у меня! Какое там бесстыдство, какая лесть, какой восторг по поводу условленного любодеяния! Мог ли диакон, не скажу – говорить, но и знать это? Где ты несчастный научился этому, – ты, который хвалишься, что воспитан в церкви? Разве, как клянешься в тех же письмах, ты никогда не был целомудренным, никогда не был диаконом? Если бы захотел ты отказаться, тебя уличит в том рука твоя; самыя ударения надстрочныя возопиют о том. Пользуйся, однако, выгодою злодейства: я не могу сделать для тебя выписок из того, что ты писал.

Итак лежишь ты, припавши к моим коленам и, говоря твоими же словами умоляешь о гемине^[115] крови, и, о несчастный, презирая суд Божий, страшишься только меня, как мстителя! Признаюсь, я простил, ибо что другое мог бы я, христианин, сделать тебе? Я убеждал тебя нести покаяние, повергшись во вретище и пепел, – искать уединения, жить в монастыре, непрестанными слезами умолять милосердие Божие. А ты, на которого возлагал я благие надежды, – ты, воспламененный возбуждениями выдры, обратился в лук, против меня же направленный, и бросаешь в меня стрелами злословия. По правде говоря, я сделался для тебя врагом. Не скорблю о злословии; ибо кому не известно, что твои уста хвалят только разврат? Не плачу: потому что ты сам не плачешь; потому что не чувствуешь, что умрешь, но, как гладиатор, приготовляющий сражаться на похоронах, украшаешь себя на собственное погребение. Одеваешься в ткани, обременяешь пальцы кольцами, чистишь порошком зубы, расчесываешь редкие на просвечивающейся лысине волосы; воловья шея, вздутая жиром, не сгибается и после тех ударов, какие получила за распутство. Издаешь ты, сверх того, благовония, меняешь бани, и ведешь войну с отрастающими волосами; выглаженным и вышлифованным любовником ходишь ты по площадям и улицам. Ты не краснеешь, что наружность твоя сделалась наружностью блудницы. Обратись несчастный к Господу, чтобы Господь обратился к тебе. Раскайся, чтобы раскаялся и Он во всех тех бедствиях, о которых сказал, что пошлет на тебя.

Зачем, пренебрегши собственную рану, ты усиливаешься бесславить других? За что меня, дающего тебе добрые и искренние советы, рвешь на куски, как сумасшедший? Пусть я человек развратный, каким выставляешь ты меня перед всеми, – по крайней мере неси со мною покаяние; пусть я злодей, как изображаешь ты, – подражай слезам злодея. Разве грехи мои суть твои добродетели? Или в своих бедствиях ты утешаешься тем, что есть много похожих на тебя? Пусть текут понемногу из глаз слезы между тканями и шелком, в которых ты кажешься себе таким блестящим и прекрасным; пойми, что ты наг, истерзан, грязен, нищ. Покаяние всегда не поздно. Хоть и вышел ты из Иерусалима и изранен на пути, – Самарянин, возложивши тебя на свой скот, перенесет оттуда для излечения в гостиницу. Даже если и мертвый лежишь ты в гробе, и тогда, и смердящего восставит тебя Господь. Подражай по крайней мере тем слепцам, ради которых Спаситель, оставив дом Свой и наследие Свое, пришел в Иерихон. Из седящих во тьме и сени смертной, свет возсиял тем, которые, узнав проходящего мимо Господа, стали вопиять, говоря: Сыне Давидов, помилуй нас. Можешь и ты прозреть, если будешь вопиять, если по призыву Его сбросишь грязные одежды. Егдá возврати́вся воздóхнеши, тогдá спасéшися и уразуме́еши, где́ еси́ бы́л (Ис. 30:15). Он прикоснется только к язвам твоим, дотронется только до следов бывших некогда зрачков в глазах твоих. Хоть ты и от чрева так рожден, и мать твоя зачала тебя в беззакониях, – Он окропит тебя иссопом, и очистит; омыет тебя, и паче снега убелишься. Зачем скорчившись прильнул к земле, и лежишь весь в грязи? Та, которую сатана связал на восемнадцать лет, получив исцеление от Спасителя, воззрела выпрямившись на небо. Сказанное Каину считай сказанным тебе: согрешил, успокойся (Быт. 4:13)^[116]. Зачем продолжаешьубегать от лица Божия, и живешь в земле Наид? Зачем носишься в волнах морских, и не ставишь на камень ногу свою? Берегись, чтобы не пронзил тебя сулицею Финеес, во время блуда твоего с мадианитянкою (Числ. 25). Зачем осквернивши деву Фамарь, которой ты брат и единокровный, обратился в Авесалома, и хочешь убить того, кто оплакивает твое возмущение и смерть? Вопиет против тебя кровь Навуфея; и виноградник Иезраэля, т.е. семени Божия, который ты обратил в сад похотей и в огород сладострастия (3Цар. 21), требует справедливого тебе мщения. Посылается к тебе Илия, возвещающий муки и погибель. Смирись, облекись поскорее во вретище; и Бог может сказать о тебе: видишь, как устрашился предо Мною Ахав? За то, что он смирился предо Мною, Я не наведу бед в его дни (там же, ст. 29).

Но может быть льстишь себе тем, что рукоположен епископом? Я уже выше сказал, что не наказывается ни сын за отца, ни отец за сына. Душа согрешающая, та умрет (Иез. 18:4). И Самуил имел таких сыновей, которые забыли страх Божий и предались корыстолюбию и неправдам. И священник Илий сам был человек святой, но сыновей имел таких, которые, как читаем мы в еврейских книгах, прелюбодействовали с женщинами в скинии Божьей и, подобно тебе, бесстыдно обращали в свою пользу служение Божие (1Цар. 2). От чего и самая скиния была ниспровергнута; и ковчег, за пороки священников Божьих, пленен; да и Илий оскорбил Бога тем, что был слишком снисходителен к сыновьям. Столь же мало может помочь тебе праведность твоего епископа. Можно опасаться даже, чтобы, упав с своего седалища, он не погиб из-за тебя от неизлечимого ушиба шеи (ὀπιοϧοτόνψ). Если левит Оза, которого обязаностью было носить ковчег завета, был поражен за то, что хотел поддержать его, когда он казался падающим: то чего ты ждешь себе, – ты, который старался опрокинуть стоящий ковчег Господень? Чем более достоин одобрения рукоположивший тебя епископ, тем более заслуживаешь омерзения ты, который обманул такого человека. Обыкновенно мы последними узнаем дурное о своем семействе, и о пороках детей и супругов не знаем, когда поют о них соседи. Тебя знала вся Испания. Все были огорчены, что ты стал пред алтарем Христовым. И ты не был так искусен, чтобы благоразумно скрывать свои пороки. Ты так пылал страстью, до такой степени похоть увлекала тебя то в том, то в другом случае к блуду и сладострастию, что удовлетворение любострастию ты выставлял как бы некоторый триумф, как бы некоторый знак своей порочной победы.

Наконец, пламень распутства охватил тебя, когда был ты под мечами варвара и под надзором варвара – супруга, и супруга могущественного. Ты не испугался совершить прелюбодеяние в таком доме, в котором оскорбленный муж мог отмстить за себя без суда. Уводишь в сады, завлекаешь в загородные дома: действуешь так свободно и нагло, как будто в отсутствие мужа ты имеешь ее женою, а не прелюбодействуешь с нею. Когда же она попалась в некоторую ловушку, ты успел убежать. Тайно ты пробираешься в Рим, скрываешься между самнитскими разбойниками, и при первой вести о муже, который будто новый Аннибал сошел к тебе с Альп, ты ищешь безопасности на корабле. Ты бежал с такой поспешностью, что считал бурю безопаснее земли. Кое-как пробираешься в Сирию, оттуда хочешь пройти в Иерусалим, и обещаешься служить Господу. Кто не принял бы того, кто обещался быть монахом; особенно – не зная твоих трагедий и читая рекомендательные письма от твоего епископа к прочим священникам? А ты, несчастный, преобразился в ангела света, и служитель сатаны принял вид служителя правды. Под одеждою овчей ты скрывал в себе волка, и после прелюбодеяния в отношении к человеку, желал быть прелюбодеем в отношении ко Христу.

Я рассказал это для того, чтобы в маленькой картине обрисовать все сцену твоих действий, и представить глазам твоим знаменитые дела твои, чтобы ты милосердие и чрезмерную снисходительность Господа не обращал в повод к преступлениям, снова распиная и выставляя на позор в себе самом Сына Божия, и не читая нижеследующего: земля, пившая многократно сходящий на нее дождь и произращающая злак, полезный тем, для которых и возделывается, получает благословение от Бога; а производящая терния и волчцы негодна и близка к проклятию, которого конец – сожжение (Евр. 6:7–8).