Ян Гус и Иероним Пражский
Краткая историческая справка
«К XV веку стало очевидным, что Церковь в Западной Европе нуждается в переменах. Распущенность нравов духовенства, недееспособность и продажность церковной бюрократии мешали нормальной церковной жизни. Желание исправить эти недостатки имели уже не только отдельные клирики и миряне, но большинство церковной иерархии. Для этой цели в 1414 году в Констанце открылся Собор, призванный восстановить попранные церковные каноны. В работе Собора приняли участие более 60 тысяч человек. Однако что-либо изменить в Западной Церкви так и не удалось. Собор лишь ещё более усилил власть папы и предал казни всех, кто выступал против искажений церковной жизни. Одной из жертв Собора в Констанце стал чешский священник Ян Гус.
Он родился недалеко от Праги, в небольшом селении Гусинец. Ещё в школе одноклассники Яна прозвали его Гусом, что по-русски означает гусь, совершенно не подозревая, что именно это имя и войдёт в историю. Окончив школу, Ян продолжил обучение в Пражском университете. Его студенческие друзья отмечали, что Ян обладал прямым и честным характером, безупречным образом жизни и глубокой религиозностью. Он особенно чутко реагировал на любую фальшь и неправду в вопросах веры. По окончании университета Гус остался преподавать в нем, став впоследствии сначала деканом одного из факультетов, а затем и ректором.
В 1400 году он принимает священный сан и начинает активную проповедь нравственного возрождения. На его беседы собиралось множество жителей Праги. За свою искреннюю веру и призыв к нравственной чистоте он пользовался любовью всех слоёв населения: от пражского архиепископа и королевы Богемии до последнего бедняка. Люди словно пробуждались от сна, оставляя свои греховные занятия. И пока он бичевал только пороки мирян, духовное начальство его терпело.
Однако под влиянием взглядов Джона Виклифа Ян Гус начал критиковать жизнь высшего духовенства. Он всей душой желал исправления тех беспорядков и злоупотреблений, которые царили в Римской Церкви. Однако в отличие от английского реформатора, который в своих трудах дошёл до отрицания основ веры, Гус остался верен древнему христианству. Он выступал лишь против новшеств, введённых папой для получения ещё большей власти. В частности, он осуждал индульгенцию – отпущение грехов за деньги. Высказывался в защиту брачного духовенства. Доказывал, что у Церкви только один глава – Христос, а не папа, как это утвердилось в Римской Церкви. Он учил, что другие епископы, так же, как и римский, в одинаковой мере являются преемниками апостолов.
Папа, узнав о новом проповеднике, потребовал доставить его в Рим. Лишь благодаря заступничеству короля и университета дело Гуса было приостановлено, но ненадолго. Через некоторое время, видя, что власти не хотят отдавать своего учителя, папа объявил Прагу отлучённой от Церкви. Город был в смятении. Храмы закрывались, никто не отпевал умерших и не совершал венчаний… Гус, не желая втягивать в полемику весь народ, удалился из города. В это время в Констанце открылся церковный Собор, и Ян Гус был приглашён на него, чтобы выступить в защиту своих идей.
Однако вместо богословского диспута и ожидаемых реформ Гуса призвали отречься от своих взглядов. Услышав отказ и требование доказать их несправедливость, проповедника бросили в монастырскую тюрьму. Он писал оттуда своим друзьям: “Меня мучит зубная боль, кровохарканье, головокружение и камни в печени, но именно теперь я учусь молиться и постигаю ценность страданий Христа”. Около года Ян Гус провёл в заключении, а затем вновь предстал перед Собором, измождённый болезнью и длинными бесплодными допросами. От него требовали покаяния в ереси. Но Гус заявил, что никогда не придерживался учений, в которых его обвиняют. Собор определил лишить Яна Гуса священного сана и приговорил к сожжению.
… [В процессе казни] пока огонь не ударил ему в лицо, он громко произносил древнюю христианскую молитву: “Иисус Христос, Сын Божий, помилуй меня”.
Казнь Гуса вызвала возмущение в Богемии. Четыреста пятьдесят два дворянина заявили о согласии с Гусом и отреклись от решений Собора. Папа, в свою очередь, призвал к крестовому походу против гуситов, что привело к гуситским войнам».[1]
История Яна Гуса от Э. Уайт и реальная история
Исследуя гуситское движение А.Ф. Гильфердинг писал в своём труде: «мы имеем документ, приведённый ниже в этой книге[2], в котором гуситское исповедание признано тождественным исповеданию Православной Церкви и от которой оно отличается несущественными расхождениями в обрядах»[3] (Подчёркивание добавлено).
Итак, протискиваясь среди неудобной для адвентизма истории и исторических личностей в 6 главе книги «Великая борьба» Э. Уайт подошла к личности Яна Гуса и Иеронима Пражского.
«Евангелие проникло в Богемию ещё в IX столетии. Библия была переведена, и общественное богослужение совершалось на родном языке народа. Но по мере увеличения папской власти Слово Божье все больше и больше заглушалось, становилось чем-то второстепенным. Григорий VII, который взял на себя задачу «смирить гордость царей», был не меньше предшественников заинтересован в порабощении народа и, преследуя эту цель, издал буллу, запрещающую проводить богослужения на чешском языке. Папа заявил, что “Всемогущему угодно, чтобы Его служение проводилось на незнакомом языке, а вследствие несоблюдения этого постановления появились различного рода заблуждения и еретические учения”[4]».[5]
Для начала обратимся цитируемой Э. Уайт книге и прочитаем контекст цитаты: «Вероятно, христианство впервые пришло в Богемию вслед за армией Карла Великого. Но западные миссионеры, не знавшие славянского языка, могли добиться лишь немногого, номинального обращения в христианство чешского народа. Так, мы находим короля Моравии, страны, чьё религиозное состояние было точно такое же, как и в Богемии, писавшим греческому императору в 863 году следующее: “Наша страна крестилась, но у нас нет учителей, чтобы наставлять и перевести для нас Святое Писание. Пошли нам учителей, которые бы могли объяснить нам Библию”. Послали Мефодия и Кирилла; Библия была переведена, и введено богослужение на славянском языке.
Богослужения, как в Моравии, так и в Богемии, совершались по обряду Восточной церкви [т.е. Православной Церкви], откуда пришли миссионеры. Мефодий перевёл Библию, чтобы она разошлась по всей Богемии. За этим последовал большой урожай обращённых, много знатных семей крестилось, везде появлялись церкви и церковные школы.
Хотя богослужения совершались по восточному обряду, чешская церковь оставалась под юрисдикцией Рима; так как великий раскол между Восточной и Западной церковью ещё не закончился. Греческая литургия, как можно представить, не нравилась Папе, и он задумал её отменить. Постепенно вводился латинский обряд, а греческий в той же пропорции исчезал. Наконец, в 1079 году Григорий VII (Гильдебрант) издал буллу, запрещавшую восточный обряд и богослужения на языке страны. Причины, выдвинутые понтификом для использования языка непонятного людям для обращения к Всесильному, были такие, которые не приходят на ум нормальным людям. Он говорит своему “дорогому сыну”, королю Богемии, что после долгого изучения Слова Божьего, ему стало понятно, что Вседержителю нравится, когда богослужения совершаются на незнакомом языке, и что много зол и ересей возникло из-за несоблюдения этого правила»[6] (Подчёркивание добавлено).
Как видим, Д.А. Уайли, автор цитируемой книги даёт больше информации, нежели использует Э. Уайт для продвижения своей ложной идеи. Он упоминает и о Восточной, Православной Церкви, о Кирилле и Мефодии и их переводе Писания на славянский язык. Но, по всей видимости, для Э. Уайт и учения адвентизма эта информация не нужна и даже вредна, т.к. она нарушает целостность и стройность учения адвентизма. А потому, эта информация была опущена, но процитировано то, что можно использовать в контексте выдуманной Э. Уайт истории. Враг, в лице Римско-католической церкви, для Э. Уайт определён, цель поставлена, инструменты для достижения цели будут использоваться в течение всей книги «Великая борьба» в чём мы неоднократно будем убеждаться.
Говоря далее об «истинном учении» существовавшем на протяжении столетий, Э. Уайт ни разу не упомянула, в чём оно выражалось у разных, противоречащих друг другу религиозных групп. В приведённом ниже абзаце она, следуя своей традиции говорить о конкретных вещах общими фразами пишет:
«Многие вальденсы и альбигойцы, преследуемые во Франции и Италии, переселились в Богемию. Хотя они и не решались открыто проповедовать, все же тайно трудились, и весьма ревностно. Таким путём из столетия в столетие передавалось и сохранялось истинное вероучение»[7] (Подчёркивание добавлено).
Но, какое же, конкретно, «истинное учение» могли сохранять вальденсы, альбигойцы и пр.? И почему адвентисты, создавшие свою организацию в середине XIX века и их идейные потомки не следуют этому «истинному учению»? Или оно не настолько «истинно» для них, чтобы принимать его?
Итак, нередко просто выдёргивая цитаты из контекста из трудов протестантских авторов о гуситском движении Э. Уайт полностью исключает влияние восточной, Православной Церкви на Яна Гуса и на христиан Чехии. Профессор Иван Саввич Пальмов в своём труде «К вопросу о сношении чехов-гуситов с Восточной Церковью в половине XV века» пишет:
«Не одни только общие и западно-европейским религиозно-реформаторских движениям причины произвели чешское реформационное движение XV в. (как напр. недовольство тогдашних чехов современной латинской церковью, стремление их к национальной независимости от немцев, развитие образования и отсюда желание улучшений в народно-религиозной жизни, влияние протестов предшествующих западных реформаторов и еретиков), но, благодаря исследованиям в особенности русских учёных, поставлен, кажется, вне сомнения тот вывод, что для всего хода и направления чешской реформации имел важное значение фактор, который игнорирует большинство католических и протестантских учёных, но, который, однако, некоторыми более беспристрастными из них допускается и признаётся как причина, действовавшая в возникновении и развитии гуситского движения. Фактор этот – принятие чехами христианства с востока, первоначальное их кирилло-мефодиевское православие, которое, не смотря на торжество над ним латинства в Чехии, таилось здесь в исторической народной обстановке как предание, правда затемнённое временем и чуждыми историческими влияниями[8], но, однако оживавшее (хотя и не вполне ясно), благодаря пробудившемуся народному самосознанию чехов и некоторым вещественным остаткам кирилло-мефодиевской старины. Под влиянием может быть воскресавших в народно-религиозном сознании кирилло-мефодиевских преданий чешская реформация, обусловливаемая в своём первоначальном возникновении другими общими и западноевропейским религиозно-реформаторским движениям причинами, приняла несколько иной, отличный от них, характер и направление.
Заботясь главным образом о нравственном обновлении современной латинской церкви или по крайней мере своего общества, чешские реформаторы не пытались ниспровергнуть догматы вселенской церкви, и, касаясь догматов, изобличали только некоторые догматические заблуждения латинской церкви по преимуществу опять нравственной их несостоятельностью, противоречием их требований нравственного евангельского закона. Отрицая, например, Рим папский, они, тем не менее, признавали Рим апостольский; поэтому они, не разрывая своей связи с церковным преданием, напротив стремились удержать иерархическое преемство в своей реформированной по Евангелию и примеру первобытных апостольских времён церкви и с этой целью поддерживали сношения то с Римом, то с Константинополем, желая найти в церковном общении авторитет и опору для своей веры, религиозной мысли и самостоятельной (в смысле автокефалии) церковно-канонической жизни. Такова, по нашему мнению, сущность чешской реформы, которую католические учёные выставляют по преимуществу народным волнением с еретическими тенденциями чешских реформаторов к своеобразной догматике и морали и следовательно решительному отчуждению от церкви или её идеи, а протестантские учёные – как протест их против догматики и вообще всего строя латинской церкви, как занявшуюся зарю новой эпохи церковной жизни, начатой, говорят, собственно реформой Лютера»[9] (Подчёркивание добавлено).
Кратко обобщив вышесказанное, мы увидим, что критика Яна Гуса была направлена на такие грехи, как торговля индульгенциями, а также церковными должностями. Он призывал конфисковать неправедно нажитые церковные богатства, выступал в защиту брачного духовенства, доказывал, что «у Церкви только один глава – Христос, а не папа, как это утвердилось в Римской Церкви[10]. Он учил, что другие епископы, так же, как и римский, в одинаковой мере являются преемниками апостолов»[11], и учил, что верующие, подчиняясь церковным догматам, должны самостоятельно читая Священное Писание и размышляя над ним делать самостоятельные выводы. Ян Гус был последователем Джона Уиклифа, и именно под влиянием его учения стал критиковать духовенство. Но, в отличие от последнего, который «дошёл до отрицания основ веры, Гус остался верен древнему христианству»[12].
Во время жизни Яна Гуса, священника, ректора знаменитого Пражского университета Чехия и, особенно, Прага была заполнена католиками-немцами. В университете, где преподавал Ян Гус большая часть учёных и преподавателей также были немцы. На фоне проблем римокатолической Церкви как в сфере богословия, так и в сфере церковной жизни учёные и преподаватели пражане обратились к королю Сигизмунду с просьбой помочь им освободится от немецкого засилья. По сути, возникшее движение за чистоту Католической церкви вылилось в движение за национальную свободу, участниками которой были Ян Гус и Иероним Пражский. Итогом этого в 1409 году стал своего рода исход из Карлового университета Праги около тысячи немецких преподавателей и студентов, ушедших в Лейпциг и возобновивших там работу факультета свободных искусств.
То, что Э. Уайт называет Яна Гуса реформатором, подобным последующим деятелям-протестантам - её ошибка. Ян Гус был католиком, защитников чистоты веры своей церкви и её древних традиций. «Ещё в середине XV века Константинопольская Православная Церковь признала гуситское исповедание тождественным православному, а Сербская Православная Церковь канонизировала Яна Гуса как мученика, пострадавшего за веру Христову».[13]
Небольшая заметка. После того, как в XVII веке католики одержали верх над чехами и стали насильно окатоличивать чешского народа, то вся надежда чехов на укрепление в православии потерпела крах, в результате военного завоевания. С того времени и до начала XX века имя Яна Гуса в чешских землях было под запретом. Но, когда в начале XX века Чехословацкая республика победила и стала самостоятельной, то запрет с имени Яна Гуса был снят. Однако, современная модернистская церковь, которая не имеет отношения к тем последователям Гуса, которые боролись за свободу и независимость, стала именоваться Чехословацкой гуситской церковью[14]. Имя Яна Гуса для этой религиозной группы, не более, чем выгодный баннер.
Но, вернёмся к повествованию «Великой борьбы», где Э. Уайт продолжает приписывать не только истории, но и людям то, чего в их идеях и близко не было.
«Для Гуса наступили дни мучительной борьбы. Хотя церковь и надеялась сокрушить его своими громоподобными ударами, он все ещё признавал её авторитет. Римская церковь по-прежнему была для него невестой Христа, а папа – представителем и наместником Господа. По сути дела, Гус боролся не против самого принципа, но против злоупотреблений, допущенных папской властью»[15] (Подчёркивание добавлено).
Известно, что ложь лучше воспринимается тогда, когда она смешана с правдой или истиной. Именно в таком соотношении дана информация в «Великой борьбе». Первое, на что обращу внимание, это на отношение Гуса к Церкви, служителем которой он был. В отличие от всевозможных протестантов и неопротестантов, представительницей которых была Э. Уайт, Гус не учил об отпадении Церкви от Христа. Но, видя в ней проблемы он, не выходя за её рамки, не отвергая её саму и её наследие, - отцов Церкви, - пытался решить существующие проблемы. Для Э. Уайт реформация - это слом прежнего и создание чего-то нового, но обязательно под маркой «древней истины» или «возвращения к истокам». Отчасти такой подход схож с действиями коммунистов России, отличавшихся лишь тем, что им некуда было возвращаться в своих идеях. Они желали построить «новый мир», где «все равны» и «кто был никем», тот обязательно должен был стать «всем».[16] Что произошло на практике, всем хорошо известно. Думаю, не будет ошибкой сравнить и некоторые сходства в учении адвентизма и коммунизма.
1. Эволюционизм. Если в учении коммунизма он был в отношении появления и жизни и их изменения, то в эволюционизм адвентизма выражен в самом учении. Если вчера учение АСД было одним, то спустя время оно меняется так, чтобы приспособится к условиям жизни в мире. Э. Уайт часто писала о постепенном развитии истины.
2. Учение о смерти души. Учения коммунизма и адвентизма в этом идентичны. С наступлением смерти тела человека, по их убеждению, человек исчезает вообще. Даже воскресение, вносящее отличие в учения об участи человека после его жизни на Земле не меняет кардинально этого отличия. Итог Страшного суда Божия по учению АСД - окончательное исчезновение грешников, вопреки ясным словам Христа о вечных муках последних.
3. Учение о Боге. Здесь сходство отчасти. Если коммунизм отвергает Бога как такового, то адвентизм прошёл эволюционный путь развития от отрицания Божественности Христа и Духа Святого, до сомнительного принятия учения Троицы.
Итак, верно то, что Ян Гус противостоял злоупотреблениям католичества. Но к этой правде, в приведённой выше цитате примешана ложь. История же такова, что Ян Гус проповедовал о том, что «у Церкви только один глава – Христос, а не папа». Но для подготовки читателя к последующим темам о протестантизме, о «праведной» борьбе с порождением сатаны, т.е. с католицизмом, Гус должен был предстать неким зачинателем неких новых идей и той реформации, что породил М. Лютер.
«Гус проповедовал и другим, что воспринятые разумом истины Священного Писания должны управлять совестью, – другими словами, единственно верный путь к истине указывает только Бог, говорящий через Библию, а не церковь, говорящая через духовенство»[17] (Подчёркивание добавлено).
Отголоски какого принципа протестантизма слышны в этих словах? Sola Scriptura. Но такой принцип привёл и приводит к дроблению как протестантских направлений, так и постпротестантских на новые всевозможные секты, у каждой из которых единственно «истинное» учение, а «единственно верный путь к истине [таким группам и отдельным людям] указывает только Бог» через их «верное» понимание Библии. Однако, ни в самой Библии, ни в убеждениях Яна Гуса ничего подобного, похожего на протестантский ложный принцип вы не найдёте! Гус признавал наследие древней Церкви - Священное Предание, вобравшее в себя как учение Церкви, так и её духовный, нравственный опыт. А потому, призывая верующих к самостоятельному чтению Писания он не мог призывать их к тому, что всякую мысль, возникающую в разуме после прочтения библейских текстов, воспринимать как глас Божий. Нередко, такой глас противоречит тому, что исповедует Церковь Христа, водимая и научаемая Духом Святым. Даже адвентист согласится с тем, что нельзя доверять своему личному мнению в понимании Писания, если оно противоречит учению адвентистской организации. В противном случае вместо согласия будет некое анархическое религиозное сообщество, в котором любой адвентист будет претендовать на то, что именно он руководим Богом в понимании Писания.
Иероним Пражский
Об Иерониме Пражском приведу сжатую информацию из энциклопедии. По сути, убеждения и жизнь Иеронима были родственны Гусу.
«Иероним пражский, магистр свободных искусств, друг и сотрудник маг. И. Гуса, разделивший и свою судьбу с последним, почти через год после его мученической кончины, на том же констанцском костре. Родом он из Праги (род. около 1379 г.), в 1398 г. сделался бакалавром в Пражском университете, а в феврале 1399 г., благодаря содействию Гуса, получил отпуск за границу, – без сомнения, в Оксфорд, – вероятно для ознакомления с учением и сочинениями Виклефа, авторитет которого тогда пользовался широким влиянием, в частности, и в Пражском университете. Но в 1401 г. Иероним возвратился в Прагу, принесши с собою сюда неизвестные здесь дотоле сочинения Виклефа (напр. Dialogus и Trialogus). А в 1403 г. он отправляется в новое путешествие. – кажется, – в Палестину.
Некоторое время спустя (7 апреля 1404 г.) он оказывается в Париже, где записан был, как бакалавр Парижская университета, и потом, в 1405 г., получив магистерство, стал заниматься там преподаванием. Но частые выступления его в защиту Виклефова учения навлекли на него подозрения, и он должен был ради безопасности удалиться, переселившись в Гейдельберг. Но и отсюда по тем же причинам должен был удалиться, переехал в Кельн на Рейне, где также защищал учение Виклефа. В 1407 г. он возвратился в Прагу и принят был в качестве магистра, не переставая защищать Виклефа: не будучи сам богословом, он защищал Виклефа главным образом, как философа, и неоднократно в Праге выступал в защиту Виклефа, встречая возражения преимущественно со стороны немецких магистров. Впрочем, к столкновениям его с последними были и другие причины: Иероним принимал живое участие в известной университетской борьбе между чехами и остальными народностями из-за перемены прежней (несправедливой по отношению к чехам) практики распределения голосов в решении университетских дел (см. «Энцикл.» IV). Результатом этого, как известно, было то, что 18 февраля 1403 г. был издан королём Вячеславом IV кутногорский декрет об исполнении желаний чехов, после чего 16 мая произошло массовое оставление Праги немецкими профессорами и студентами и следовавшее затем основание Лейпцигского университета.
Кроме того, Иероним вместе с другими чешскими магистрами разделял точку зрения короля Вячеслава и относительно устранения папского раскола путём создания всеобщая собора, против чего, в частности, восставали немецкие магистры и Пражский архиепископ Збрнек, предавший анафеме своих противников. Иероним, однако, оставался и после этой клятвы в Праге. Но скоро он отправился опять в путешествие.
В 1410 г. (20 марта) он говорил пред королём Сигизмундом и большим стечением вельмож и духовенства речь на текст: «Заповедь новую даю вам» (Ин.13:34), в который резко критиковал злоупотребления в церкви, чем и возбудил против себя гнев слушателей, так что Острагомский архиепископ приказал заключить его в тюрьму. Затем он отправлен был к архиепископу Пражскому Збинеку. Но летом 1410 г. он оказался в Вене, где снова был подвергнута допросу со стороны официала епископа Пасавского, под юрисдикциею которого находилась Вена: допрос касался отношений Иеронима к 45 положениям Виклефа и некоторых специальных положений относительно его личности. Обещавшись явиться на суд и вследствие этого обещания оставленный на свободе, он, однако, скрылся из Вены и из Батова (Vöttau), а 12 сентября писал официалу, что не считает себя обязанным сдерживать своё вынужденное обещание. Тогда издана была в Вене против него анафема, о которой объявили архиепископ Збинек и Краковский епископ в своих епархиях. Но в 1412 г. Иероним участвует энергично в том движении, которое вызвала в Праге папская булла об индульгенциях против короля Непольского (см. «Энц.» IV).
Как известно, в этом движении принимал деятельное участие сам Гус, и Иероним разделял его оппозиционную точку зрения. При большом стечении слушателей – магистров и студентов Иероним доказывал справедливость мнения Гуса, и благодарная толпа слушателей сопровождала его после того до дома в более численном превосходстве, чем то было в этот же день с Гусом. Мало того, с одним придворным королевским Воксою из Вальдштейна, Иероним участвовал в это время в сатирическом церемониальном шествии для осмеяния папской буллы об индульгенциях. После этих инцидентов в Праге он снова предпринимает путешествие, которое в его дальнейшей судьбе имело особое значение и по обвинению его на констанцском соборе сыграло, так сказать, отягчающую его вину роль.
Иероним предпринимает путешествие на восток – в Польшу и Литву. Сперва он прибыл в Краков и при дворе короля Владислава произвёл большое замешательство в особенности среди духовенства, вероятно, своими религиозно-реформаторскими воззрениями. Подвергся здесь допросу со стороны Краковского епископа относительно 45 положений Виклефа, но, отказавшись от них, скоро отправился из Кракова в Литву к Витовту, у которого пробыл более продолжительное время. В свите Витовта он сопровождал последнего и посетил тогда Витебск, где присоединился к процессии православных. поклонялся православным мощам и иконам, называл веру русских совершенною, старался будто бы означенного государя и князя со всем его христианским народом отвратить от р.-католической веры и склонить к вере православной, а в присутствии затем Виленского епископа, несмотря на отеческие его увещания, хвалил русских, называя их хорошими христианами и одобряя их веру.
После того, в 1413 г. Иероним прибыл в Псков и вступал здесь в церковь русских и поклонялся их таинствам; по образцу русских духовных отпустил себе длинную бороду и волосы, сбросив одеяние и тонсуру клирика.
Все вышеприведённые подробности о пребывании Иеронима в Витебск и Пскове заимствованы из обвинительных пунктов, представленных инквизитором Констанцскому собору при процессе Иеронима. Сколько бы ни умаляли значение этих подробностей (как аргументов в разъяснении историческая факта отношений Гуса и его друга Иеронима к православию) р.-католические учёные вообще и некоторые новейшие чешские в частности, – во всяком случае, нельзя считать их темными и случайными: если кажется преувеличенным – рассматривать факты поведения Иеронима в Витебске и Пскове, как решительное выражение настойчивых, давно созревших стремлений его и Гуса к православию, то и лишать этот факт исторической важности и более глубокого смысла в ходе гуситского движения было бы противно требованиям исторической критики. Не говоря уже о бесспорном историческом факте сношений чехов-гуситов с Константинополем в 1452 г., свидетельствующем о более глубоких униональных их стремлениях к востоку, и современники, неприязненно относившиеся к гуситскому движению, придавали факту поведения Иеронима в Витебске и Пскове немаловажное значение для оценки конечных целей и направления чешской реформации – не только движения антикатолического, но и «революционного» против Рима с «схизматическим» оттенком.
Недаром, вскоре после путешествия Иеронима в Литву, по окрестным странам распространялись разные повести об этом факте, а профессор венского университета маг. Иоанн Сибарт писал об этом «litteras diffamationis», обвиняя не одного Иеронима, но чехов и вообще славян. Сам Гус и Пражский университет вынуждены были (1 и 8 июля) возражать против этих «злых» обвинений. Пред отправлением Гуса в Констанц (в конце 1414 г.) Иероним был в Праге и не советовал своему другу доверяться обещаниям угорского короля Сигизмунда. Однако, скоро (в 1415 г.) и сам, несмотря на осязательность примера небезопасности в Констанце Гуса и не смотря на предупреждения друзей, отправился в Констанц и 4 апреля был уже здесь. Друзья убедили его оставить Констанц, и он удалился в Иберлинг, откуда 7 апреля послал в Констанц объявление, требуя короля и собор дать ему право свободного проезда и аудиенции на соборе. Не дождавшись вызова в суд, изданного 17 апреля и повторенного 2 и 4 мая, он предпринял обратный путь в Чехию, но на дороге в Гиршове был узнан, арестован и потом в оковах привезён был в Констанц 23 мая и заключён в тюрьму, связанный по рукам и ногам. Иероним впал здесь в тяжкую болезнь, просил себе напрасно духовника и пр.
Под влиянием тяжких страданий, 11 сентября Иероним подписал акт отречения от «ереси» и уверял, что в делах веры готов подчиниться церкви, осуждал 45 положений Виклефа и 30 положений Гуса. В том же смысле писал 12 сентября в Чехию высшему гейтману Лацку из Краварж, другу Гусову. Своё отречение он повторись 23 сентября, но из тюремного заключения всё-таки не был освобождён, – вероятно, потому, что не верили в искренность его отречения. К и тому же чешские его противники и канцлер Парижского университета и легат на констанцском соборе Герсон настойчиво возражали против его освобождения. Мало того, указывали даже на возможность подкупа констанцских судей Иеронима со стороны чешская короля Вячеслава. Тогда (24 февр. 1416 г.) назначены были новые судьи в лице Иоанна, титулярная патр. константинопольского, и д-ра Николая из Динкельсбиля: к 45 прежним обвинением прибавлено было теперь новых свыше 100, которые и были прочитаны на соборе 27 апр. 1416 г., а 23 и 26 мая началось уже генеральное слушание Иеронимова дела на соборе. В ответ к приглашению Иоанна, патр. Константинопольского, к отречению Иероним произнёс блестящую речь, какую собор едва ли когда-либо слышал. Начав свою речь молитвою и вспомнив своих прежних судей, в дальнейшем изложении привёл примеры многочисленных философов языческих и христианских в доказательство того, как правда искажалась лживыми свидетелями, иллюстрируя это и на своём собственном примере. Наконец, с сожалением припоминал о своём прежнем отречении и осуждении Гуса и Виклефа, под давлением страха смерти. После речи приговор суда отсрочен был до субботы (30 мая). А в этот день Иероним снова введён был на собор, где и объявлен был ему, после отказа его произнести отречение, смертный приговор устами главного обвинителя – Иоанна, патр. Константинопольского. На голову Иеронима возложен был бумажный колпак, разрисованный изображениями диавола, как то было и с Гусом. По дороге к месту казни Иероним пел исповедание веры, литании и песнь «Felix namque es, sacra virgo Maria». На месте казни преклонил колена и горячо молился; потом совлекли с него одежды и крепко привязали его к столбу, обложенному дровами. Между тем Иероним запел «Salve festa dies» и снова «Исповедание веры», говорил, что он потому умирает, что не хотел признать И. Гуса еретиком; потом среди пламени огня пел по-латыни «iп manus tuas commendo spiritum meum» и прибавил по-чешски: «Боже отче, отпусти мне мои грехи! «Дым огня задушил страдальца-мученика и пепельные остатки сожжённого тела брошены были в воды Рейна.
Совершилось то же самое, что было почти год тому назад в том же Констанце с Гусом! Современник и очевидец флорентиец Поджио (Poggio Bracciolini), после сожжения Иеронима, писал, между прочим, что никто никогда из стоиков с таким твёрдым мужеством и с покойным сердцем не шёл навстречу смерти, как этот муж, достойный того, чтобы вечно жить в памяти людей. – Так как Иероним больше на почве практической пропаганды, чем на литературном поприще, служил новому делу реформы; то от него не осталось почти никаких памятников литературной его деятельности.
Предполагают, что он составил некоторые песни, перевёл некоторые сочинения Виклефа; может быть, принадлежит ему латинское сочинение о жизни и смерти И. Гуса (Compendio и descriptio vitae et mortis m. Joh. de Hussinetz)».[18]
Обсудить главу можно в соответствующем разделе Обсуждений группы Библеокс во ВКонтакте или в телеграмм-канале
Поддержать служение сайта можно любой суммой пожертвования на Сбер 2202 2083 4738 5099 (Дмитрий Александрович Б.). В сообщении обязательно напишите слово "ПОЖЕРТВОВАНИЕ".
При копировании материалов, активная ссылка на сайт Библеокс обязательна!