Перевод, вступление и комментарии П. Пашкова

Вступительные замечания

Настоящее письмо св. Августина принадлежит к числу сравнительно немногих древнехристианских текстов о духовной жизни, адресованных специфически мирянам; с жанровой точки зрения оно не может не напомнить известные циклы писем о свт. Феофана Затворника – «Что есть духовная жизнь и как на нее настроиться» и т. д. При этом на Западе этот текст считается один из самых замечательных во всем наследии Гиппонского святителя: выдающийся специалист по истории Поздней Античности проф. Питер Браун характеризует его как «наиболее зрелое и вызывающее наибольшее сочувствие высказывание о его идеале христианской жизни»[1] во всем наследии св. Августина. Иными словами, перед нами одна из жемчужин святоотеческой письменности, до сих пор остававшихся недоступными русскоязычному читателю.

Обстоятельства написания

Письмо было написано св. Августином на 17 году его епископства, в 412 году, по просьбе знатной христианки Аниции Фальтонии Пробы. Род Анициев дал латинскому христианству множество выдающихся представителей – помимо самой Пробы и ее ближайших родственников (а она была «женой, дочерью и матерью консулов»[2]), к этому же семейству (хотя и к иной его ветви) принадлежали Аниций Манлий Торкват Северин Боэций и сам свт. Григорий Двоеслов (Беседовник), папа Римский.

Сама Проба была фигурой выдающейся даже по меркам своего рода. Вдова богатейшего человека Западной Римской империи, она присутствовала в Риме во время его разорения Аларихом в 410 г.[3]. После падения Города Проба с невесткой Юлианой, внучкой Деметриадой и домочадцами бежала в Северную Африку, где и проживала в обществе других благочестивых женщин, основав своего рода полу-монашескую общину. Помимо св. Августина, с Пробой и ее ближайшими родственниками состояли в переписке многие святые того времени; достаточно вспомнить адресованное ей послание свт. Иоанна Златоуста, свидетельствующее о теплых отношениях между ней и Константинопольским святителем[4]. Спустя год после 130 письма св. Августина Пелагий, ересиарх и оппонент святителя, напишет внучке Пробы Деметриане послание, в котором изложит основные положения своего учения[5]. Аниции, как видно, находились в самом центре церковной жизни рубежа IV и V веков и так или иначе были связаны со всеми крупнейшими событиями той эпохи, от изгнания свт. Иоанна Златоуста до полемики св. Августина и Пелагия.

Однако само 130 письмо – это сочинение сугубо пастырское, далекое от догматических споров и церковной политики (в тексте практически никак не отразилась даже проблематика свободы и благодати, которая будет занимать св. Августина в последующие годы). Проба, смущенная словами апостола Павла: «Мы не знаем, о чем молиться, как должно» (Рим. 8:26), обратилась к святителю за духовным советом и получила его.

Богословие 130 послания и его рецепция

Содержание послания. 130 письмо, по-видимому, представляет собой едва ли не единственное сочинение св. Августина, всецело посвященное вопросам молитвы и практики благочестия. Послание можно условно разделить на две части. Сначала святитель рассуждает о внутреннем состоянии, необходимом для молитвы (главы I–III); важнейшую роль здесь играет представление о desolatio – состоянии, которое мы сочли возможным в переводе поименовать «оставленностью». Некоторая сложность в переводе этого термина (а в рамках 130 письма это именно термин) связана с тем, что св. Августин связывает с этим словом не только значение «одиночества» (словарное значение его корня, того же, что в слове solus, «одинокий»), но и смысловой компонент «безутешности». Дело в том, что desolatio в латинском языке созвучно со словом consolatio, «утешение», и solatium, «утеха», хотя в действительности эти слова не родственны. В результате для святителя важнейшим компонентом духовного облика вдовы, а в расширительном смысле – и всякой христианской души, «вдовствующей» в этой земной жизни, оказывается «одиночество» и «безутешность», т. е. чувство богооставленности или, во всяком случае, тоски по Богу[6]. Именно это чувство и порождает молитву как искание Бога, как обращение к Нему любящей души.

К главам I–III примыкает глава XV, посвященная теме «ученого незнания» (docta ignorantia). Ренессансный философ Николай Кузанский впоследствии позаимствует у св. Августина эту формулу; однако в его знаменитом трактате[7] «ученым незнанием» будет называться общий принцип познания Бога и истины в целом: всякое знание всегда отчасти является и незнанием. Для св. Августина же «docta ignorantia» – это не столько интеллектуальная, сколько духовная категория: человек в этой земной жизни, по мнению святителя, неспособен к непосредственному богообщению (подробнее об этой мысли в свете православного богословия см. ниже) и потому не знает Бога. В то же время при полном неведении ни любовь, ни тоска попросту невозможны[8]. Поэтому в души праведников благодать Духа Святого вкладывает некое предчувствие Бога, неясное и неопределенное для разума, но вызывающее в сердце жажду общения с Творцом и Спасителем. Тем самым духовное «неведение», присущее всякому человеку, в праведниках оказывается «ученым», «наученным Духом Святым».

Итак, внутреннее состояние, определяемое категориями «оставленности» и «ученого незнания», порождает в человеке живое искание молитвы. Но какой же, по мнению св. Августина должна быть эта молитва? С содержательной точки зрения она должна быть молитвой «о блаженной жизни» – о пребывании с Богом; святитель находит возможной молитву и о земных благах, но лишь постольку, поскольку они необходимы нам, чтобы не отчаяться и чтобы чрезмерная бедность и скудость жизни на земли не сделали нас неспособными искать небесного. Образцом для любой молитвы в смысле содержания для святого является молитва «Отче наш».

С практической точки зрения св. Августин обращает внимание на то, что молитва – это фактически не переход от слова к слову, но переход от чувства к чувству[9]. «Молиться долго значит в продолжительном благочестивом возбуждении сердца стучаться к Тому, Кому мы молимся. Ведь сей труд больше состоит в стенаниях, чем в словах, и больше в слезах, чем в речах»[10]. Соответственно «непрестанно молиться» (1Фес. 5:17) значит непрестанно иметь свое сердце обращенным к Богу, а не непрестанно повторять молитвословия[11]. Словесное молитвенное делание, соответственно, служит поддержкой для такого внутреннего пребывания в Боге. Св. Августин ссылается на практику египетского монашества[12], в которой «братья» для поддержания своего сердца в устремленности к Богу часто совершают краткие молитвы[13].

Рецепция. Поскольку св. Августин для западной традиции был едва ли не важнейшим автором эпохи патристики, а специфически о молитве у него нет иных текстов, помимо 130 послания, именно оно было для латинских богословов ключевым сочинением по вопросу о частной молитве. В «Сумме теологии» Фомы Аквинского раздел о молитве основан в первую очередь именно на этом послании (STh. IIa-IIae. Q. 83 art. 6, 9, 12, 14).

В то же время на православном Востока этот текст, как и бо́льшая часть наследия св. Августина, оставался не вполне известным. Мы могли убедиться выше, что, как правило, наставления святителя о молитве вполне бесспорны и находится в совершенной гармонии с текстами иных учителей духовной жизни. Однако несколько присутствующих в 130 послании утверждений остаются не вполне однозначными.

В частности, трудно согласиться с радикальным отрицанием св. Августином возможности подлинного и непосредственного богообщения в настоящей жизни. Безусловно, Божество остается непостижимым для людского разума[14], но истинность опыта духовного зрения и приобщения Богу уже в этой жизни чрезвычайно важна для православного богословия. Догматическая значимость этого учения была засвидетельствована в эпоху паламитских споров: «Еще с любовью приемлю держащихся мнения, что в Духе действительно и истинно происходит это причастие Богу, благодаря которому люди бывают пророками, чадами Божиими и богами подобно тому, как и Бог действительно и истинно стал человеком. Утверждающих же, что [это приобщение происходит только] через соотношение и уподобление и что Бог только как бы гадательно мыслится и представляется по аналогии от премудрости, созерцаемой в творении, анафематствую»[15]. Даже если для большинства из нас вопрос о непосредственном опыте созерцания Бога в этой жизни не слишком актуален, не учитывать эту истину решительно невозможно.

Несколько слов о переводе

Поскольку перед нами развернутое наставление пастыря духовному чаду, а не богословский или философский трактат, 130 письмо потребовало особого подхода к переводу. Разумеется, мы стремились к точности и избегали любых содержательных искажений. В то же время, в тех случаях, когда святитель для вящей выразительности своей речи прибегал к игре слов (к примеру, «sine quo solatio quaecumque sunt terrena solatia, magis in eis desolatio, quam consolatio reperitur») мы позволяли себе уклоняться от буквы текста, чтобы передать его настроение и компенсировать стилистические особенности, которые не нашли себе аналога при дословном переводе.

По нашему убеждению, текст, предназначенный для духовного чтения, должен и в переводе приносить в первую очередь духовную, а не только сугубо интеллектуальную, пользу. Текст о молитве должен располагать к молитве. Насколько нам удалось передать этот эффект, которым 130 послание, безусловно, обладает в оригинале, – судить читателю.

Письмо 130, к Пробе

Августин епископ, раб Христа и рабов Христовых, во Господе Господ приветствует благочестивую служанку Божию Пробу.

I

1. И ты просила меня, и я обещал [тебе] написать нечто о молитве Богу, когда представятся время и возможность, уделенные Тем, Кому мы молимся. Памятуя об этом, мне следовало наконец исполнить свой долг и послужить в любви Христовой твоему благочестивому стремлению. А насколько меня обрадовала сама твоя просьба, из которой я понял, насколько ты заботишься об этом столь важном деле, я не могу даже выразить словами. Ведь есть ли что важнее для твоего вдовства, чем пребывать в молитве денно и нощно, как наставляет апостол? Ибо он говорит: «Истинная вдовица и оставленная (desolata) надеется на Бога и пребывает в молениях и молитвах день и ночь» (1Тим. 5:5). Поэтому может показаться удивительным, насколько попечение о молитве захватило твое сердце и заняло там первое место, хотя ты и знатна в веке нынешнем, богата, ты мать столь большого семейства и, хотя и вдовица, но не оставлена (desolata). Не иначе как ты разумно понимаешь, что в этом мире и в этой жизни ни одна душа не может считать свое положение надежным!

2. Поэтому Подавший тебе эту мысль, очевидно, сделал то же, что и со Своими учениками, когда те печалились (не о себе, а о роде человеческом) и отчаялись в возможности спастись хоть для кого-то, услышав от Него, что легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем богатому войти в Царство Небесное (Мф. 19:24). Он в ответ дал им в высшей степени удивительное и милостивое обещание: что Богу легко невозможное для людей (Мф. 19:25). А значит, Тот, Кому легко [сделать так], чтобы и богатый вошел в Царство Небесное, вдохнул и в тебя благочестивую тревогу, относительно которой ты сочла необходимым посоветоваться со мной, – каким же образом тебе следует молиться. Он ведь, еще когда пребывал здесь во плоти, отправил богача Закхея в Царство Небесное, а впоследствии, прославленный Воскресением и Вознесением, уделил множеству богатых Духа Святого, так что они стали презирать мир и сделались богаче с прекращением страсти к богатству. И как бы ты могла так усердствовать в молитве Богу, если бы не уповала на Него? Как бы ты могла уповать на Него, если бы «уповала на богатства неверные» и презирала спасительную заповедь, о которой говорит апостол: «Богатых в настоящем веке увещевай, чтобы они не высоко думали о себе и уповали не на богатство неверное, но на Бога живаго, дающего нам всё обильно для наслаждения; чтобы они благодетельствовали, богатели добрыми делами, были щедры и общительны, собирая себе сокровище, доброе основание для будущего, чтобы достигнуть вечной жизни» (1Тим. 6:17–19).

II

3. А значит, из любви к той жизни, истинной, ты должна в этом веке считать себя оставленной, каким бы счастьем века сего ты ни была окружена. Ведь существует та жизнь, истинная, в сравнении с которой нынешняя, столь любимая, вообще не должна называться жизнью, сколь бы она ни была приятной и продолжительной. И точно так же существует и истинное утешение, которое Господь обещал через пророка: «Я дал ему истинное утешение, мир на мир» (Ис. 57:18–19 LXX), и земные утешения, каковы бы они ни были, без утешения этого не тешат, а оставляют нас безутешными[16]. Ведь и богатство, и высокие должности, и все прочее того же рода, в чем полагают свое счастье смертные, непричастные подлинному счастью, – какое они приносят утешение, если не иметь в них нужды лучше, чем обладать ими в избытке, если страх утраты больше мучает нас по достижении их, чем терзало желание их приобрести, когда мы к ним стремились? Все эти блага не делает людей благими, хотя [сами люди], став благими по иной причине, делают благом и эти вещи, используя их во благо. Поэтому истинное утешение заключено не в них, но пребывает там, где истинная жизнь. Ведь блаженным человека должно делать то же самое, что делает его благим.

4. Впрочем, как видно, от благих людей и в этой жизни происходит немало утешения. Давит ли бедность, удручают ли скорби, тревожит ли телесная боль, печалит ли изгнание или мучает любая иная беда, пусть окажутся рядом добрые люди, которые умеют не только радоваться с радующимися, но и плакать с плачущими (Рим. 12:15), умеют и утешить, и побеседовать с пользой. [Благодаря им] зачастую тернистое делается ровным, тяжкое – легким и побеждаются бедствия, хотя все это в них и через них совершает Тот, Кто Духом Своим делает их добрыми. И напротив, можно купаться в богатстве, не знать утрат, иметь плоть здоровой и жизнь проводить в целости и сохранности на родине. Но если рядом обитают дурные люди, и нет среди них никого, кому можно доверять, не опасаясь лжи, коварства, гнева, споров, козней или даже не претерпевая их на деле, – не делается ли все перечисленное горьким и неприятным, так что не остаётся ни радости, ни удовольствия? Поэтому что бы ни делал человек, ничто не будет ему мило без друга. Но часто ли можно найти такого человека в душе и нравах которого в этой жизни можно быть столь твердо уверенным? Ведь ни один человек не знает другого, как самого себя; но и самого себя никто не знает настолько, чтобы быть уверенным в том, как он поведет себя завтра. Так что, хотя многих можно узнать по их плодам – одни радуют ближних своей доброй жизнью, а другие печалят дурной, – тем не менее в душах людей присутствует [столь много] неведомого и ненадежного, что апостол совершенно справедливо увещевает нас «не судить никак прежде времени, пока не придет Господь, Который и осветит скрытое во мраке и обнаружит сердечные намерения, и тогда каждому будет похвала от Бога» (1Кор. 4:5).

5. Итак, во тьме сей жизни, в которой мы странствуем вдали от Господа, покуда ходим верою, а не видением (2Кор. 5:6–7), христианская душа должна считать себя оставленной, чтобы не прекращать молитвы. Следует ей также учиться обращать взор своей веры к слову Божественных Писаний, словно к светильнику, сияющему в темном месте, доколе не начнет рассветать день и не взойдет утренняя звезда в сердцах наших (2Петр. 1:19). Ведь как бы неизреченный источник для этого светильника – тот самый Свет, который светит во тьме, но тьма не объяла его (Ин. 1:5). Чтобы видеть его, наши сердца должны быть очищены верой, поскольку «блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят» (Мф. 5:8) и еще: «Знаем, что, когда Он явится, мы будем подобны Ему, ибо увидим Его, как Он есть» (1Ин. 3:2). Тогда, за смертью, будет истинная жизнь; истинное утешение – за оставленностью. Эта жизнь избавит душу нашу от смерти; это утешение очи наши [избавит] от слез, а поскольку там не будет никакого искушения, то, как сказано далее в том же псалме, «и ноги мои – от поползновения» (Пс. 114:8). А если нет искушения, то и молитвы нет, ведь там уже не будет ожидания обещанных благ, но созерцание уже дарованных. Потому и сказано: «Благоугожду пред Господом во стране живых», где мы будем тогда, а не в пустыне мертвых, где мы сейчас. Как говорит апостол: «Ибо вы умерли, и жизнь ваша сокрыта со Христом в Боге. Когда же явится Христос, жизнь ваша, тогда и вы явитесь с Ним во славе» (Кол. 3:3–4). Потому что это-то и есть истинная жизнь, которую богатым велено приобретать добрыми делами. Там пребывает истинное утешение, и этим утешением ныне оставлена вдовица; даже если у нее есть сыновья и внуки, она благочестиво управляет своим домом и учит всех близких возлагать на Господа свои надежды, – все равно в молитве она говорит: «Возжаждала Тебя душа моя и сколь сильно плоть моя стремилась к Тебе в земле пустой, и непроходимой, и безводной!» (Пс. 62:2) [А земля эта] есть нынешняя жизнь, обреченная на смерть, сколь часто не встречались бы в ней смертные утешения, каких бы мы ни встречали попутчиков на этом пути, какое множество имущества ни скопили бы. Тебе, конечно, известно, насколько ненадежны все эти вещи; но даже не будь они столь ненадежны, что́ они в сравнении с тем счастьем, что обещано [нам]?

6. Поскольку ты, вдова богатая и знатная, мать столь большого семейства, попросила меня рассказать о молитве, я и сказал все это – с той целью, чтобы ты, даже несмотря на то, что твои близкие остаются с тобой и окружают тебя почтением, сознавала себя оставленной, покуда ты еще не достигла той жизни, в которой пребывает истинное и надежное утешение и где исполнится сказанное в пророчестве: «Поутру мы исполнились милостью Твоею, и возрадовались и возвеселились во все дни наши. Возвеселились в награду за дни, в которые Ты смирял нас, за лета, в которые мы видели злое» (Пс. 89:14–15).

III

7. Следовательно, сколько бы ни была ты окружена счастьем и временными благами, пока не пришло это утешение, ты должна помнить о своей оставленности, чтобы день и ночь пребывать в молитве. Апостол ведь возлагает этот долг не на любую вообще вдовицу, но говорит: «Истинная вдовица и оставленная (desolata) надеется на Бога и пребывает в молениях и молитвах день и ночь» (1Тим. 5:5). А вот того, о чем речь идёт далее, ты должна опасаться со всевозможным вниманием: «А проводящая жизнь в удовольствиях заживо умерла» (1Тим. 5:6). Ведь жизнь человек проводит в том, что любит, чего сильно желает, в чем надеется найти блаженство. Поэтому то же, что сказано в Писании о богатстве – «Если богатство притекает, не прилагайте к нему сердца» (Пс. 61:11) – то же я говорю тебе об удовольствиях: «Если наслаждения притекают, не прилагай к ним сердца». Так что не думай о себе много от того, что ты не имеешь в них недостатка, что их у тебя в избытке, что они бьют ключом, словно из неиссякаемого источника земного счастья. Вообще не придавай им для себя никакого значения, презирай их; пусть они не будут необходимы тебе ни для чего, кроме поддержания в порядке телесного здоровья. Ведь здоровьем пренебрегать не следует: оно необходимо для житейских нужд, пока сие смертное не облачилось в бессмертие (1Кор. 15:54) – в истинное, совершенное и вечное здоровье, которое не терпит ущерба от земной болезни и тленными радостями не восполняется, но пребывает неизменным в небесной силе и живет вечным нетлением. Потому что тот же апостол говорит: «Попечения о плоти не превращайте в похоти» (Рим. 13:14); ведь мы заботимся о плоти, просто по мере необходимости для спасения. «Ибо никто никогда не имел ненависти к своей плоти» (Еф.5:29), как, равным образом, он сам и говорил. По той же причине он и Тимофею – который, по-видимому, был излишне жесток к своему телу, – советовал «употреблять немного вина, ради желудка и частых недугов» (1Тим. 5:23).

8. Итак, если вдовица в удовольствиях проводит жизнь – то есть пребывает в них и привязывается к ним любовью сердца, – она заживо умерла. Этих удовольствий всеми средствами избегали многие святые мужи и жены, и потому избавлялись от самого богатства, как бы матери удовольствий, раздавая его бедным, и тем самым помещали его в большей безопасности в небесной сокровищнице. Положим, тебе препятствуют поступить так некие обязательства перед благочестием; но ты знаешь, какой отчет об этом тебе предстоит дать Богу. Ибо «никто не знает, что́ делается в человеке, кроме духа человеческого, живущего в нем» (1Кор. 2:11). Мы не должны раньше времени «судить никак прежде времени, пока не придет Господь, Который и осветит скрытое во мраке и обнаружит сердечные намерения, и тогда каждому будет похвала от Бога» (1Кор. 4:5). Зато к числу твоих вдовьих обязанностей принадлежит то, чтобы не прилагать сердца к наслаждениям, если они притекают, чтобы из-за них не загнило и не умерло то, чему для жизни необходимо быть обращенным ввысь. Будь в числе тех, о ком написано: «Живы будут сердца их в век века» (Пс. 21:27).

IV

9. Итак, ты послушала о том, какой тебе следует быть при молитве. Послушай теперь, о че́м молиться. Об этом ты считала необходимым посоветоваться со мной в первую очередь, поскольку тебя смутили слова апостола: «Мы не знаем, о чем молиться, как должно» (Рим. 8:26). Ты стала бояться, как бы молитва «не как должно» не оказалась для тебя более вредной, чем отсутствие молитвы. Что же, об этом можно сказать кратко: молись о блаженной жизни. Ведь все люди хотят ее; даже те, кто живут самой низкой и пропащей жизнью, не стали бы так жить, если бы не считали, что она им доставляет – или может доставить – блаженство. Так о чем же ты должна молиться, как не о том, чего желают и добрые, и злые, но чего достичь могут только добрые?

V

10. Но здесь у тебя, наверное, уже возник вопрос: а что же из себя представляет эта блаженная жизнь? Над этим вопросом многие философы впустую истощили свои дарования, потратили свой досуг, но тем меньше были способны найти ответ, чем меньше чтили источник блаженной жизни и были ему благодарны. Поэтому сперва давай поразмышляем о том, следует ли довольствоваться мнением тех, кто считал блаженным живущего сообразно с собственной волей. Не дай Бог нам счесть это правдой! А что если он пожелает жить порочно? Не окажется ли он тем несчастнее, чем легче будет исполняться его дурная воля? Не случайно это мнение с презрением отвергли даже те, кто философствовал, не почитая Бога. Один из них, муж исключительно красноречивый, говорит: «А другие, пусть и не философы, но зато ретивые спорщики, говорят, что счастливы все живущие, как сами того захотят. Но это-то определенно ложно: ведь само по себе желание чего-то недостойного уже представляет собой самое большое несчастье. Не так прискорбно не достичь желаемого, как достичь того, чего не следует желать»[17]. Как тебе кажется? Не принадлежат ли эти слова – через какого бы человека они ни были сказаны – Самой Истине? Так здесь мы можем сказать то же, что апостол говорил про какого-то критского прорицателя, чьи слова ему понравились: «Свидетельство это справедливо» (Тит 1:13)

11. Следовательно, блажен тот, кто имеет все, чего хочет, но не хочет ничего недостойного. А если это так, давай теперь посмотрим, какие из людских желаний не будут недостойными. Один хочет вступить в брак; другой овдовел и отныне избирает жизнь в воздержании; третий в самом браке решил не знать общего ложа. И хотя одно здесь оказывается лучше другого, мы не можем сказать, что кто-то из них желает чего-то недостойного. То же [можно сказать] и о желании [иметь] детей (то есть плода в браке), и о желании жизни и здоровья (vitam ac salutem) уже рожденным. Последним зачастую бывают заняты и молитвы вдовьего воздержания; ведь даже если [вдовы] отказываются от [нового] брака и не хотят родить еще детей, они все равно желают, чтобы уже рожденные были живы и здоровы. От всех этих забот свободно девственное целомудрие. Однако у всех вообще есть дорогие им люди обоих полов и в желании им в том числе и временного здоровья (temporalem salutem) нет ничего недостойного. Но, положим, люди достигают этого здоровья для себя самих и для тех, кого любят; можем ли мы сказать, что они уже блаженны? Да, у них есть нечто, чего пожелать не было недостойным. Но если у них нет иного – более важного, более ценного, более исполненного пользы и красоты, – они еще далеки от блаженной жизни.

VI

12. Итак, не следует ли им помимо этого временного здоровья также желать себе и близким должностей и власти? Вполне, если только благодаря им они будут заботиться о своих подчиненных. Желать этого достойно, если только желать не ради самих должностей и власти, но ради какого-то иного блага, которое должно произойти от них. Если же ради пустого превозношения и гордыни, ради бесполезного, а то и вовсе вредного, напыщенного тщеславия, – то недостойно. Положим, также люди желают себе и близким также и достатка в вещах необходимых, о котором апостол говорит: «Великое приобретение – быть благочестивым и довольным. Ибо мы ничего не принесли в мир; явно, что ничего не можем и вынести из него. Имея пропитание и одежду, будем довольны тем. А желающие обогащаться впадают в искушение и в сеть и во многие безрассудные и вредные похоти, которые погружают людей в бедствие и пагубу; ибо корень всех зол есть сребролюбие, которому предавшись, некоторые уклонились от веры и сами себя подвергли многим скорбям» (1Тим. 6:6–10). Положим, кто-то желает такого достатка; в его желании нет ничего недостойного, если только он не хочет чего-то большего. Если же хочет, то он желает уже не просто достатка, и его желание недостойно. Этого достатка желал и молился о нем сказавший: «Богатства и нищеты не давай мне, устрой мне необходимое и в достаточной мере. Дабы, пресытившись, я не сделался лжецом и не сказал: кто меня видит? или, обеднев, не стал красть и клясться именем Божиим» (Притч. 30:8–9). Ты, конечно, заметила, что и этот достаток желанен не сам по себе, а ради телесного здоровья и приличного человеку образа жизни, чтобы его образ жизни не был непристойным в глазах тех, с кем человеку приходится жить во взаимном почете и уважении.

13. Итак, во всем этом сами по себе желанны дружба и собственная жизнь в целости и сохранности (incolumitas). Что же до достатка в вещах необходимых, то его обыкновенно ищут (если ищут достойно) не ради него самого, а ради тех двух вещей, о которых мы упомянули выше. А чтобы жить в целости и сохранности нужно, во-первых, жить, во-вторых, быть здоровым, а в-третьих, сохранять душу и тело в чистоте. Также и дружбу не следует ограничивать узкими рамками: она объемлет всех, кому причитается наша любовь и расположение, даже к одним она склоняется охотно, а к другим – с осторожностью. Более того, она простирается и на врагов, за которых нам заповедано молиться. Так что во всем роде людском нет никого, кому мы не были бы обязаны нашим расположением – если и не из-за взаимной любви, то хотя бы по причине того, что мы с ними разделяем общую природу.

<Но сильно и по праву любят нас те, с кем нас связывает святая, целомудренная и взаимная любовь. Если это есть, это нужно хранить; если же нет, то нужно молиться о приобретении сего>.

VII

14. Что же, это все? Это и составляет суть блаженной жизни – и ничего больше? Или Истина учит нас, что есть нечто еще, что следует предпочесть этому всему? Ведь и этот достаток, и эта жизнь в целости и сохранности (будь то собственные или друзей) постольку, поскольку они временны, достойны презрения в сравнении с обретением жизни вечной. Душу нельзя – хотя тело, быть может, и можно – счесть здоровой, если временному она не предпочитает вечное. Да и временная жизнь не бесполезна только если мы в ней готовим себе награду для жизни вечной. Так что без сомнения с этой единственной жизнью, жизнью с Богом и от Бога, следует соотносить все, чего желать достойно и полезно. Ведь мы тем самым любим самих себя, если любим Бога. И, сообразно со второй заповедью, любим ближних, как самих себя, если по мере наших возможностей руководим их к любви к Богу. Итак, Бога мы любим ради Него Самого, а самих себя и ближних – ради Него. Но даже если мы так и живем, не будем считать, что уже утвердились в той самой блаженной жизни, как нам уже не о чем и молиться. Ведь разве можем мы уже жить блаженно, если у нас еще нет того единственного, что и делает блаженной жизнь?

VIII

15. Так зачем же мы разбрасываемся на столь многое, боимся, как бы не помолиться «не как должно» и спрашиваем, о чем молиться? Не лучше ли сказать, как в псалме: «Одного просил я у Господа, и сего (только) взыщу: чтобы жить мне в доме Господнем во все дни жизни моей, созерцать мне красоту Господню и посещать храм святой Его» (Пс. 26:4). Ибо там дни не сменяют друг друга и начало одного не делается концом другого; но все есть одновременно и без конца там, где нет конца жизни, составленной из этих дней. Ради достижения этой блаженной жизни Сама истинная блаженная Жизнь научила нас молиться без многословия (как если бы от того, насколько мы горазды говорить, зависело, будем ли мы услышаны), поскольку мы молимся Тому, Кто «знает», как сказал Сам Господь, «в чем мы имеем нужду, прежде нашего прошения у Него» (Мф. 6:8). Поэтому может показаться странным, что «Знающий, в чем мы имеем нужду прежде нашего прошения у Него», хотя и запретил многословие, но все же так [усердно] побуждал нас к молитве, что даже говорил, что «должно всегда молиться и не унывать» (Лк. 18:1). В пример Он привел некую вдову, которая, желая получить защиту от своего соперника, постоянно докучала несправедливому судье и тем самым заставила его выслушать ее, хотя он и не проникся чувством справедливости или милосердием, а просто не вынес этой докуки. Тем самым [Господь] хотел напомнить нам, насколько же больше мы можем быть уверены, что милосердный и праведный Господь услышит наши непрестанные молитвы, если даже несправедливый и чуждый благочестию судья не мог оставить без внимания ту женщину из-за ее докучливой настойчивости. И насколько же охотно и благосклонно Он исполнит благие желания тех, кто, как Ему известно, прощает чужие грехи, если добилась своего женщина, искавшая в суде защиты своих прав! И другой [пример] (Лк. 11:5–8). К человеку зашел с дороги друг, и ему было нечего предложить ему, так что он хотел позаимствовать у [иного] из своих друзей три хлеба (ими, вероятно, изображается Сама Троица единосущная). Тот уже спал со своими рабами, но этот невыносимо докучливый проситель разбудил его, и он дал ему столько, сколько было нужно, просто потому, что хотел избежать докуки, а не из-за добрых помыслов. [Тем самым Господь хотел] дать нам понять, сколько же подаст Тот, Кто не знает сна, и даже Сам пробуждает нас, чтобы мы могли попросить, если и спящего проситель может разбудить и заставить его дать даже против его воли.

16. О том же сказано и следующее: «Проси́те, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам. Ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят. Есть ли между вами такой человек, который, когда сын его попросит у него хлеба, подал бы ему камень? и когда попросит рыбы, подал бы ему змею? Итак, если вы, будучи злы, умеете даяния благие давать детям вашим, тем более Отец ваш Небесный даст блага просящим у Него» (Мф. 7:7–11). Итак, из трех вещей, о которых здесь говорит апостол, рыбой обозначается вера – или из-за воды Крещения, или потому, что она сохраняется невредимой среди бурь века сего; противоположна ей змея, поскольку змей ядовитым обманом убедил [человека] не веровать Богу. Яйцо обозначает надежду, поскольку птенец еще не живет, но будет жить, она еще невидима, но является пока предметом надежды; ведь если [предмет] надежды видим, то это уже не надежда (Рим. 8:24). Противоположность сему – скорпион, поскольку надеющийся на жизнь вечную забывает о том, что позади, и тянется вперед, так что оглядываться назад ему вредно. У скорпиона же больше всего и нужно бояться той части, которая у него сзади, – ядовитого жала. Любовь обозначена хлебом; ведь «любовь из них больше» (1Кор. 13:13), а хлеб пользой превосходит всю прочую пищу. Противоположность же ему – камень, поскольку жестокие сердца отвергают любовь. А может, каждая из этих вещей обозначает и что-то другое, но так или иначе Умеющий давать благие дары Своим детям настаивает, чтобы мы просили, искали и стучали.

17. Но зачем Ему это, если Он знает, в чем мы нуждаемся, прежде, чем мы обратим к нему прошение? [Этот вопрос] может смутить нашу душу, если только мы не будем понимать это в том смысле, что Господь, Бог наш, не пытается узнать таким образом, чего мы желаем – этого не знать Он не может, – но хочет, чтобы в молитве упражнялось в нас то [духовное] вожделение (desiderium), посредством которого мы сможем принять то, что Он готовит нам в дар. Этот дар очень велик, а мы в принятии малы и узки. Потому-то и сказано нам: «Расширьтесь, не преклоняйтесь под ярмо с неверными» (2Кор. 6:13–14). И насколько больше верности в нашей вере, твердости – в надежде и пылкости – в желании, настолько способнее мы будем принять то, что весьма велико – чего не видело око, ибо это не цвет; не слышало ухо, ибо это не звук; и что не приходило на сердце человеку (1Кор. 2:9), поскольку сердце человека само должно взойти к нему.

18. Итак, посредством в вере, надежде и любви мы всегда молимся посредством непрерывно [обращенного к Богу] вожделения. Но вместе с тем в определенные часы и назначенное время мы также и в словах должны направлять к Богу свои прошения, чтобы этими знаками вещей (rerum signi) увещевать самих себя, чтобы самим лучше понять, насколько преуспели мы сами в сем желании, и чтобы побуждать себя к сильнейшему в этом вожделении упражнению. И тем достойнее будет последующий итог (effectus), чем пламеннее было предшествующее чувство. А потому, что значат слова апостола «Непрестанно молитесь» (1Фес. 5:17), как не: «Непрестанно вожделейте блаженной жизни – а блаженна только жизнь бессмертная – от Того, Кто единственный может дать ее»? Итак, будем непрестанно желать блаженной жизни от Господа Бога – и непрестанно будем молиться. Но вместе с тем будем от прочих забот и трудов, среди которых и само это вожделение как бы холодеет, в известные часы отвлекать свой ум для труда молитвы, чтобы молитвословиями напомнить самим себе о внимании к тому, чего вожделеем, чтобы это желание не начало холодеть, не остыло и не угасло вовсе – [ведь так и будет], если не раздувать его почаще. Поэтому и слова того же апостола «Открывайте свои желания пред Богом» (Флп. 4:6) не следует понимать в том смысле, что их открывают Богу, Который, конечно, и так знал их еще до их возникновения; но пусть они откроются для нас самих в терпении перед Богом, а не в похвальбе – перед людьми[18]. Или, возможно, они также откроются Ангелам, которые пребывают перед Богом, чтобы они некоторым образом преподнесли наши желания Ему, вопросили о них и узнали, что надлежит исполнить по Его повелению, а узнав от Него, как надлежит действовать, сообщили об этом нам, явным или тайным образом. Ибо Ангел сказал человеку: «Когда молился ты и Сарра, я возносил молитву вашу перед лицом сияния Божьего» (Тов. 12:12).

X

19. Коль скоро это так, не дурно и не бесполезно молиться долго, когда для этого есть возможность – то есть когда это не препятствует совершению тех добрых и необходимых дел, которые входят в круг наших обязанностей; впрочем, как я уже говорил, и среди них нам надлежит непрестанно молиться посредством [духовного] вожделения. Следует знать, что, вопреки мнению некоторых, молиться долго не значит «молясь, говорить лишнее» (Мф. 6:8). Ведь многословие и продолжительность чувства – это вещи различные. Ведь и о Самом Господе написано, что Он ночи проводил в молитве (Лк. 6:12) и долго молился (Лк. 22:43). И что это было, как не пример для нас, поданный Тем, Кто одновременно и во времени – образцовый молитвенник, и со Отцом – вечный слушатель [наших молитв]?

20. Говорят, что братья в Египте молятся часто, но молитвы их очень кратки, и они их как бы мечут с некоторой поспешностью, чтобы то бдительное и напряженное внимание, которое так необходимо молящемуся, не исчезло и не ослабло от излишней продолжительности. Тем самым они ясно показывают, что если внимание долго удержать не удается, не следует мучительно длить его, и вместе с тем, что его нельзя поспешно прерывать, если оно удерживается. Итак, да не будет в молитве многословия, но если ревностное внимание удается сохранить, не будем лишать себя долгой молитвы! Многословить значит в молитве о необходимом деле употреблять излишние слова. Но молиться долго значит в продолжительном благочестивом возбуждении сердца стучаться к Тому, Кому мы молимся. Ведь сей труд больше состоит в стенаниях, чем в словах, и больше в слезах, чем в речах. И слезы наши Он собирает перед очами Своими, и стенания наши не удалены от Него – Того, Кто все создал Словом, и слов человеческих не ищет.

XI

21. Это значит, что слова нам нужны, но чтобы напомнить и показать нам, о чем мы можем просить, а не потому, что мы будто бы верим, что Бога можно чему-то научить или к чему-то склонить. Поэтому, когда мы говорим: «Да святится имя Твое», мы себя самих понуждаем желать, чтобы Его имя, которое и так всегда свято, было свято и для людей, то есть не находилось в пренебрежении; а это полезно не Богу, а людям. Когда же говорим: «Да прии́дет Царствие Твое», – а оно придет в любом случае, хотим мы того или не хотим, – мы тем самым разжигаем собственное желание этого Царства: чтобы оно пришло к нам, а мы оказались достойны царствовать в нем. Говоря: «Да будет воля Твоя, яко на небеси́ и на земли́», мы просим у Него того самого послушания, чтобы и нам исполнять Его волю так же, как это делают на Небесах Его Ангелы. Когда мы говорим: «Хлеб наш насущный да́ждь нам дне́сь», словом «днесь» обозначается настоящее время, в котором мы либо испрашиваем того самого достатка, именованием «хлеба», как наиболее важной его части, обозначая целое; либо же [мы просим о] Таинстве верных, которых тоже необходимо в настоящее время, но не для достижения временного счастья, а для счастья того, вечного. Слова: «И оста́ви нам до́лги наша, якоже и мы оставляем должнико́м нашим», напоминают и о том, чего следует просить, и о том, что нужно делать, чтобы получить просимое. Когда мы говорим: «И не введи нас во искушение», мы напоминаем себе о необходимости просить, чтобы ложь искушения не вынудила нас, оставленных без Божьей помощи, согласиться, или его натиск – сдаться. Слова же: «Но изба́ви нас от злого»[19], побуждают нас помнить, что мы еще не достигли того благого состояния, в котором не можем потерпеть никакого зла. И это прошение, помещенное в Господней молитве последним, столь широко, что христианин, оказавшись в любых скорбных обстоятельствах, может этими словами стенать, ими плакать, с них начинать молитву, ими продолжать и ими заканчивать ее. И все это потому, что при помощи слов [молитвы] было необходимо утвердить в нашей памяти сами предметы, [этими словами обозначенные].

XII

22. Дело в том, что какие бы еще слова мы ни говорили – вне зависимости от того, предшествует ли им чувство молящегося и образует их, чтобы [с их помощью] обрести ясность, или же оно следует за ними и возрастает от внимания к ним – если только мы молимся правильно и надлежащим образом, мы будем говорить не что иное, как то, что уже содержится в молитве Господней. А всякий, чьи слова места в этой Евангельской молитве не находят, молится, если и не беззаконно, то, по крайней мере, по-плотски. Впрочем, вряд ли можно отрицать, что и это беззаконие, коль скоро возрожденным от Духа подобает молиться не иначе, как духовно. Так, если кто-то молится: «Прославь Себя во всех народах, как прославил Ты себя у нас» или «Да покажут Твои пророки, что они верны» (ср. Сирах 36:4, 18), – что он говорит, как не «Да святится имя Твое»? Говорящий: «Боже, обрати нас и просвети лице Твое, и спасемся» (Пс.79:4), разве не говорит тем самым: «Да приидет Царствие Твое»? Сказав: «Стопы мои направь по слову Твоему, и да не обладает мною всякое беззаконие» (Пс. 118:133), что он говорит, как не «Да будет воля Твоя, яко на небеси́ и на земли́»? Когда говорит: «Богатства и нищеты не давай мне» (Притч. 30:8), разве он сказал что-то иное, чем «Хлеб наш насущный даждь нам днесь»? Молящийся: «Помяни, Господи, Давида и всю кротость его» (Пс. 131:1) или «Господи Боже мой! Если я сделал что, если есть неправда в руках моих…», разве не говорит тем самым: «И оста́ви нам до́лги наша, якоже и мы оставляем должнико́м нашим»? А сказав: «Пожелания чрева и сладострастие да не овладеют мною, и не предай меня бесстыдной душе» (Сир.23:5), что он говорит, как не «И не введи нас во искушение»? Говорящий «Избавь меня от врагов моих, Боже, и от восстающих на меня освободи меня» (Пс. 58:2), не говорит ли: «Но изба́ви нас от злого»? И если ты обозришь все слова священных молитв, ты, думается мне, не найдешь ничего такого, что не содержалось бы и не заключалось бы в этой молитве Господней. Поэтому в молитве мы свободны использовать те или другие выражения, если только говорить об одном и то же; права выбирать, о чем говорить [в молитве] у нас и не должно быть.

23. Об этом-то мы и должны без смущений и сомнений молиться за самих себя, за близких, за чужих и даже за врагов; хотя в сердце могут возникать и возрастать различные чувства, свое по отношению к каждому, в зависимости от того, насколько близкие или отдаленные отношения связывают молящегося с ними. Но, положим, кто-то молится, к примеру, так: «Господи, умножь мое богатство!»; или: «Дай мне столько же денег, сколько дал такому-то или такому-то»; или: «Поставь меня повыше, дай мне власть и славу в веке сем»; или еще что-то в том же духе, причем станет говорить так из вожделения к этим вещам, а не с той целью, чтобы при их помощи быть, сообразно с [волей] Божьей, полезным людям. Такой человек, думается, не найдет в молитве Господней ничего, с чем можно согласовать подобные прошения. Поэтому пусть постыдится хоть просить того, чего не стыдится желать. А если и стыдится, но похотение одолевает его, насколько же лучше ему было бы молиться Тому, Кому мы говорим: «Изба́ви нас от злого», об избавлении от этого злого похотения!

XIII

24. Теперь, по-моему, ты знаешь не только, какой тебе нужно быть при молитве, но и о чем молиться; и научил тебя этому не я, а тот, кто почтил нас всех, сделавшись нашим Учителем. Нужно искать блаженной жизни и просить ее у Господа Бога. Что значит быть блаженным, об этом спорят многие и много; но какое нам дело до этого множества [ответов и ответчиков]? В Писании сказано кратко, но истинно: «Блажен народ, у которого Господь – Бог его» (Пс. 143:15). «Цель увещания есть любовь от чистого сердца и доброй совести и нелицемерной веры» (1Тим. 1:5), чтобы и нам стать членами этого народа, чтобы и мы смогли достичь созерцания Бога и бесконечной жизни с Ним. Из этих трех надежду [можно поставить] на место доброй совести. Следовательно, вера, надежда и любовь приводят к Богу молящегося – то есть верующего, надеющегося, вожделеющего и из молитвы Господней наученного, о чем просить у Бога. Посты и воздержание от прочих наслаждений без ущерба для здоровья, а также – особенно – милостыня весьма содействуют молитве, чтобы мы могли сказать: «В день скорби моей Бога искал я руками моими, ночью пред Ним, – и не был обманут» (Пс.76:3). А как еще можно искать руками бесплотного и неосязаемого Бога, как не делами [добродетели]?

XIV

25. Пожалуй, ты все еще можешь спросить, почему же апостол говорит: «Мы не знаем, о чем молиться, как должно» (Рим. 8:26)? Ведь никак нельзя поверить, чтобы он или те, кому он писал, не знали молитвы Господней. Не мог же он солгать или сказать, не подумав! Так почему же, как мы считаем, он это сказал, как не потому, что тяготы и скорби зачастую полезны – или для врачевания раздутой гордости, или для испытания и упражнения в терпении (ведь для испытанного и закаленного терпения заготовлена и более обильная, и более славная награда), или для бичевания и истребления неких грехов, – но мы-то, не зная, чем они полезны, желаем быть свободными от всех скорбей? Апостол показывает, что и сам не чужд этого неведения (если только он [не сделал то, о чем будет сказано далее], даже зная, о чем ему следует молиться). Чтобы он не превозносился чрезвычайностью откровений, дано было ему жало в плоть, ангел сатаны, удручать его. Поэтому он трижды молил Господа о том, чтобы удалил Он [этого ангела] от него, и, конечно, не знал, о чем молиться, как до́лжно. Наконец, он услышал от Бога ответ, почему не исполнилось то, о чем молился такой великий муж, и почему не было на пользу, чтобы оно исполнилось: «Довольно для тебя благодати Моей, ибо сила делается совершенной в немощи» (см. 2Кор. 12:7–9).

26. Поэтому среди тех скорбей, которые могут нам быть как на пользу, так и во вред, «мы не знаем, о чем молиться, как должно» (Рим. 8:26); и тем не менее, поскольку они тягостны, мучительны и противны нашему немощному разуму, мы, сообразно с общим для всех людей желанием (universali humana voluntate), молимся об их устранении. Однако мы обязаны Господу Богу нашему такой преданностью, чтобы, если эти обстоятельства устранены не будут, мы тем не менее не считали, что Он не заботится о нас, но напротив, уповали на большее благо, благочестиво перенося скорби, – и тогда «сила будет в немощи делаться совершенной». Ибо неоднократно случалось так, что Господь Бог во гневе уступал прошениям нетерпеливых, подобно тому, как в милости Своей отказывал апостолу. Ведь мы читаем, как и о чем просили израильтяне и получали просимое; но после того, как прихоти их исполнялись, за нетерпением следовало суровое наказание (Числ. 9). Он и царя дал просившим, но, как написано, «по сердцу их», а не по сердцу Своему (1Цар. 8:5,7). Исполнил Он и требование диавола, чтобы раб Его был подвергнут искушениям ради испытания (Иов 1:12). Услышал Он и просьбу нечистых духов отослать бесовский легион в стадо свиней (Лк. 8:32). Все это написано для того, чтобы никто не заносился, если будет услышан в своих нетерпеливых прошениях о том, чего лучше было бы ему и не добиться: может статься, он бы пал духом и отчаялся в Божьей милости над собой, если бы не был услышан. [При этом такой человек] мог просить, к примеру, и о чем-то таком, получение чего причинит ему вред, а то и вовсе погубить тем развращением, которое следует за преуспеянием. Итак, в подобных случаях мы также «не знаем, о чем молиться, как должно». Поэтому, если что-то случится вопреки нашей молитве, нам следует переносить это терпеливо и за все благодарить, нисколько не сомневаясь, что воле Божьей исполниться приличествовало скорее, чем нашей. Ведь пример подобного оставил нам Сам Оный Посредник, который, сказав: «Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия», – немедленно, преображая человеческую волю, сущую в Нем из-за воспринятого им человека (humanam in se voluntatem ex hominis susceptione transformans), прибавил: «Впрочем не как Я хочу, но как Ты» (Мф. 26:39). Потому-то и не вопреки справедливости послушанием Одного сделались праведными многие (Рим. 5:19).

27. Но тот, кто «единого просил от Господа и того взыскал» (Пс. 26:4), тот просит с уверенностью и без смущения, не опасаясь, как бы полученное не оказалось вредным – [напротив], без этого не будет пользы и от всего остального, что он получил, «молясь, как дόлжно». Ибо это единое есть та единая истинная и единственная блаженная жизнь, [которая состоит в том], чтобы в бессмертии и нетлении тела и духа созерцать вечно сладость Господа. Все прочее нужно для этого и испрашивается приличествующим образом, [если испрашивается для того, чтобы содействовать этой цели]. А тот, кто обретет эту блаженную жизнь, будет иметь все, чего желает, да и не сможет тогда желать чего-то недостойного. Ибо там будет источник жизни, которого нам ныне следует жаждать в молитве, покуда мы живем надеждой и еще не видим того, на что надеемся; [покуда живем] под кровом крыл Того, пред Кем пребывает всякое желание наше – желание насытиться изобилием дома Его и испить от струй сладости Его, ибо у Него источник жизни, и во свете Его мы узрим свет (Пс. 35:8–10). Тогда насытится «во благих желание» наше: не нужно будет просить с воздыханием, но содержать с радостью. Однако, потому что это есть мир, превосходящий всякий ум (Фил 4:7), испрашивая его в молитве, «мы не знаем, о чем молиться, как должно» (Рим. 8:26). Ибо поскольку мы не можем помыслить его, как он есть, постольку мы и не знаем, [о чем молиться]. Но мы отвергаем, отбрасываем и осуждаем все, что приходит на ум, зная, что это не то, чего мы ищем, хотя и не знаем еще, каково это искомое.

XV

28. Итак, в нас есть некое, так сказать, ученое незнание (docta ignorantia) – наученное Духом Божиим, Который подкрепляет нас в немощах наших. Ведь, апостол, сказав: «Когда надеемся того, чего не видим, тогда ожидаем в терпении», прибавил: «Также и Дух подкрепляет нас в немощах наших; ибо мы не знаем, о чем молиться, как должно, но Сам Дух ходатайствует за нас воздыханиями неизреченными. Испытующий же сердца знает, какая мысль у Духа, потому что Он ходатайствует за святых по воле Божией» (Рим. 8:25–27). Это не следует понимать в том смысле, что Святой Дух Божий, Который в Троице есть Бог неизменный, единый Бог с Отцом и Сыном, ходатайствует за святых как некто, не являющийся Богом. Но сказано: «ходатайствует за святых», потому что Он святым дает ходатайствовать. Точно так же сказано: «Искушает вас Господь, Бог ваш, чтобы узнать, любите ли вы Господа, Бога вашего» (Втор. 13:3), – то есть чтобы дать вам узнать это. Итак, Дух Святой дает святым ходатайствовать воздыханиями неизреченными, вдыхая в них вожделение к вещи ещё не познанной, которой мы ожидаем в терпении. И как описать желание к тому, что ещё не познано? Ведь если бы оно было совершено неизвестно, его нельзя было желать. И в то же время, если бы оно было видимо, его [также] нельзя было бы уже желать и испрашивать с воздыханиями.

XVI

29. Принимая во внимание все это, а также и то, что либо не приходит мне в голову, либо слишком длинно, чтобы мне сейчас об этом говорить, но что Господь может открыть тебе относительно этого вопроса, стремись в молитве победить сей век. Молись в надежде, молись с верой и любовью, молись настойчиво и терпеливо, молись, как вдова Христова. Ведь хотя молитва, как Он учил, является обязанностью всех Его членов, то есть всех, кто верит в Него и соединен с Его телом, более усердное отношение к молитве особенно предписано в Священном Писании вдовам. Там с почетом поименованы две Анны: одна была замужем и родила святого Самуила; другая – вдова, которая узнала Святого из святых, когда Он был еще младенцем. Первая, хотя и была замужем, молилась с душевной скорбью и сокрушенным сердцем, потому что у нее не было сыновей; и она вымолила самого Самуила, а обретя, отдала его Богу, потому что дала обет, когда просила. Впрочем, нелегко обнаружить, как ее молитва соотносится с молитвой Господней. Разве что она относится к словам: «Избави нас от злого», потому что считалось немалым злом состоять в браке и не иметь потомства как плода брака, коль скоро брак оправдывается только рождением детей как целью. А что написано о другой Анне, вдове, посмотри: «Не отходила от храма, постом и молитвою служа день и ночь» (Лк. 2:37). Не иначе говорит и апостол; его слова я уже вспоминал: «Истинная вдовица и оставленная (desolata) надеется на Бога и пребывает в молениях и молитвах день и ночь» (1Тим. 5:5). И Господь, призывая нас всегда молиться и не унывать, вспоминает о вдове, которая настойчивостью в своих обращениях склонила судью выслушать ее, хотя он был несправедлив, чужд благочестия и презирал и Бога, и людей. Насколько же тогда больше остальных вдовы должны посвящать себя молитве, вполне можно понять из того, что именно вдовы приводятся всем в качестве примера, который должен вдохновить их сделаться усердными в молитве.

30. Так что же такое во вдовах заставляет избирать именно их для дел такого рода, как не их покинутость и оставленность? Потому-то всякая душа, если сознает себя в этом веке покинутой и оставленной, пока скитается вдали от Бога, конечно, вверяет Богу в постоянной и настойчивой молитве свое в некотором смысле вдовство. А значит, молись и ты, как вдова Христова, не видя еще того, о чьей помощи ты молишься. И пусть даже ты очень богата, молись, словно нищая, поскольку нет у тебя еще подлинного богатства будущего века, в котором ты уже не будешь страшиться убытка. Пусть у тебя есть дети и внуки, есть множество домочадцев (numerosa familia), молись, словно оставленная, как мы говорили об этом выше. Ведь все временное ненадежно, даже если оно и сохранится до конца наших дней в утешение нам. Если ты ищешь вышнего, если думаешь о нем, вожделей вечного и надежного; и пока ты не обретешь его, ты должна считать себя как бы оставленной, даже если все твои близкие здоровы и оказывают тебе почтение. А где ты, там, следуя твоему примеру, и твоя благочестивейшая невестка, и другие святые вдовицы, в полной безопасности пребывающие под вашим покровительством. Ведь чем больше благочестия в том, как вы управляете вашим домом, тем с большей настойчивостью вы должны пребывать в молитве, не занимаясь делами нынешней жизни больше, чем того требует дело благочестия.

31. И, конечно же, не забывайте молиться и о нас, не пренебрегайте этим. Нам бы не хотелось, чтобы вы до такой степени оказывали нам почтение, которое мы находим опасным, чтобы лишить нас помощи, которая, как мы знаем, необходима. Семейство Христово[20] молилось за Петра (Деян. 12:5), молилось за Павла (Деян. 14:25). Мы рады, что и вы принадлежите к этому семейству, а сами нуждаемся в помощи братской молитвой несравненно больше, чем Петр и Павел. Итак, соревнуйтесь в молитве, сохраняя единомыслие в братском состязании. Ведь вы боретесь не друг против друга, а против диавола – врага всех святых. Пост, бдение, любая строгость в отношении тела содействует молитве как нельзя больше. Пусть каждая из вас делает, что может; чего одна не может сделать, она исполняет в другой, если любит в ней то, чего по неспособности не делает сама. Поэтому пусть слабая не препятствует сильной, а сильная не понуждает слабую. Совестью своей Вы обязаны Богу, а друг другу вы не должны ничего, кроме взаимной любви (см. Рим. 13:8). Пусть Господь, могущий сделать больше, чем мы просим или понимаем (Еф. 3:20), услышит твои молитвы.

References

  1. ↑ Brown P.Augustine of Hippo: A Biography. Berkeley (CA), L. A., 2000. P. 351

  2. ↑ Так называет ее стихотворная надпись в Риме (Corpus Inscriptionum Latinarum. T. 6. N 1754)

  3. ↑ Более того, ходили слухи, что именно она после долгой осады, желая спасти сограждан от голодной смерти и видя участившиеся случаи каннибализма, приказала своим рабам тайно открыть ворота и впустить готов в город (Прокопий Кесарийский.Война с вандалами, I 2.27 // Война с персами. Война с вандалами. Тайная история. М., 1993. С. 180).

  4. ↑ Иоанн Златоуст, свт.Письмо 155 // Творения святого отца нашегоИоанна Златоустав русском переводе. СПб., 1897. Т. 3. Кн. 2. С. 761.

  5. ↑ Pelagius.Epistula ad sacram Christi virginem Demetriadem // PL. 30. Col. 15–45; тон этого письма и некоторые другие сообщения позволяют понять, что Пелагий пользовался даже покровительством Анициев до того, как стало известно о его еретических воззрениях.

  6. ↑ Здесь можно усмотреть прямые параллели с понятием «скучания о Боге» из писаний прп.Силуана Афонского(Писания старца Силуана //Софроний (Сахаров), архим.ПреподобныйСилуан Афонский. Серг. П., 2018. С. 305 и далее), а также, несколько более отдаленным образом, с представлениями о «горе, очищающем душу» у свт.Григория Паламы(Григорий Палама, свт.Триады в защиту священно-безмолвствующих. 1.3.52. М., 1996. С. 96–97).

  7. ↑ Николай Кузанский.Об ученом незнании. М., 2020.

  8. ↑ Эта мысль св. Августина получает впоследствии развитие, в частности, у Блеза Паскаля: «Величие человека тем и велико, что он сознает свое горестное ничтожество. Дерево своего ничтожества не сознает. Итак, человек чувствует себя ничтожным, потому что сознает свое ничтожество; этим-то он и велик» (Паскаль Б.Мысли, 255. М., 2018. С. 143–144).

  9. ↑ Сходное представление о молитве можно обнаружить в русской аскетической традиции; непосредственно оно лежит в основе учения о молитвенном делании свт.Феофана Затворника: «Потому это и есть предел молитвенного воспитания – став на молитву, переходить от чувства к чувству. При сем читание может прекращаться, равно как и мышление, а пусть будет только пребывание в чувстве, с известными молитвенными знаками...» (Феофан Затворник, свт.Путь ко спасению: краткий очерк аскетики. М., 2013. С. 339).

  10. ↑ Ср.: «Молитва есть устремление ума и сердца к Богу» (Там же. С. 336).

  11. ↑ Это представление также традиционно и присутствует у многих святых отцов наряду с пониманием непрестанной молитвы именно как молитвенного делания (см.:Григорий Палама, свт. Триады в защиту священно-безмолствующих, 2.1.30–31. М., 1996. С. 141–143), особенно применительно к мирянам: «А непрестаннаямолитваесть держание ума во многом благоговении, страстной преданности к Богу и постоянном уповании на Него; она означает доверие Богу во всем – во всех делах и обстоятельствах» (см.:Максим Исповедник, прп.Слово о подвижнической жизни, 25–26 // Избранные творения. М., 2004. С. 120–121).

  12. ↑ Она была образцом для западного монашества; см. у прп.Иоанна Кассиана Римлянина(ИоаннКассиан Римлянин, прп.Собеседования, Х 10 // Творения: Догматико-полемическое и аскетические творения. М., 2020. 554–555).

  13. ↑ Ср. у св.Николая Кавасилы: «В Нем находит покой любовь (ἔρως) человеческая, и Им же услаждается мысль; и потому помимо Него любить хоть что-нибудь или хоть о чем-то помышлять – очевидное уклонение от долга и искажение изначально заложенного в нашу природу… А чтобы могли мы о Нем всегда иметь размышление и неизменно сохранять в этом деле усердие, Его – Предмет наших размышлений – должны мы призывать ежечасно (ὅσαι ὧραι)» (см.:Nicolaus Cabasilas.De Vita in Christo, VI 97–101 // SC. 361. P. 124–128).

  14. ↑ См.:Григорий Палама, свт.Триады в защиту священно-безмолвствующих, I.3.42. М., 1996. С. 104–105.

  15. ↑ La Professione do fede degli Athoniti // Gregorio Palamas e oltre: Studi e documenti sulle controversie teologiche del XIV secolo bizantino / A cura di A. Rigo. Firenze, 2004. P. 144–146

  16. ↑ Непереводимая игра слов («sine quosolatioquaecumque sunt terrenasolatia, magis in eisdesolatio, quamconsolatioreperitur»). В действительности слова desolatio (одиночество) и solatio / consolatio (утешение) не являются однокоренными.

  17. ↑ Фрагмент из утраченного диалога Цицерона «Гортензий».

  18. ↑ sed nobis innotescant apud Deum per tolerantiam, non apud homines per iactantiam.

  19. ↑ В латинском (равно как, в меньшей степени, и в греческом) тексте молитвы Господней последнее прошение может быть понято как относящееся не к «лукавому» духу, т. е. диаволу, а к «злу» вообще, включая дурные обстоятельства, беды, скорби и т. д. И латинское «a malo», и греческое «ἀπὸ τοῦ πονηροῦ» могут обозначать как нечто мужского рода («злого духа»), так и нечто среднего рода («зло»).

  20. ↑ Familia Christi, т. е.Церковь; римская «familia» – это не то же, что «семья» в современном понимании. Familia Romana представляет собой скорее «дом», включающий в себя родственников, домочадцев, приживальщиков и т. д.

Источник: Пашков П.А. «Школа христианской жизни» : Св. Августина: письмо 130, к Пробе // Ортодоксия. Вестник Сочинской епархии. 2024. Вып. 3 (13). С. 41-58.

4
Published by: Rodion Vlasov
Want to fix or add something? Tell us: https://t.me/bibleox_live
Or edit this article by yourself: Edit